Эти дневники я веду в каждой своей поездке, коих за врачебную практику насчитал ровно шесть штук. Эта седьмая. Делаю я это лишь из своего личного увлечения, потому как после каждого раза, в свободные вечера, сидя в кабинете своей петербургской квартиры, имею удовольствие перечитывать заметки и после превращать в новые главы своих мемуаров. Не знаю, доберутся ли они когда-нибудь до издателя и будет ли вообще ему интересно подобное проявление графомании, тем не менее, по достижении определённого количества страниц моей рукописи я всё-таки планирую показать её своему другу – Петру Владимировичу Колцефагину, добросовестно трудящемуся в «Русском вестнике» на должности редактора. Не хочу много хвастаться и строить планы, дабы не насмешить этим Бога. Это отступление нужно лишь для того, чтобы каждый понимал, почему я – молодой и относительно успешно практикующий в Санкт-Петербурге врач - берусь за дела, казалось бы, совсем неподходящие и готов срываться за тысячу вёрст или тридевять земель от дома.
В это пасмурное апрельское утро, я, как обычно, завтракал у себя в гостиной, когда в дверь постучал серьёзный и оттого немного смешной мужчина с большими пышными усами. В одной руке почтальон сжимал белый конверт, а другой придерживал на боку большую сумку. Поблагодарив его, я отправился обратно и столовым ножом вскрыл конверт прямо над завтраком, отодвинув в сторону варёное яйцо в подставке. Письмо было от моего хорошего приятеля и бывшего сокурсника Сергея Алексеевича Ломагина. Ему повезло не так сильно, как мне, и теперь этот весёлый, озорной щёголь прозябал на практике где-то в деревнях под Петербургом. Текст письма был предельно прост. Друг мой был врачом в небольшой деревне под названием Маслёнки, что находилась рядом с Белоостровом. И в этих самых Маслёнках умер помещик, причём, по сообщениям местных, дело о загадочной смерти барина не обошлось без фамильного призрака. Нужно было провести вскрытие и установить причину смерти, вот только Сергей из-за недавнего несчастного случая с прогнившей ступенькой крыльца сломал себе предплечье и сделать ничего не сможет. Но, вспомнив моё увлечение путешествиями, он и решил предложить эту затею мне. Сергей просил по принятии мной решения незамедлительно отправить ему ответ срочной телеграммой, и ежели он успеет его получить – то сразу пришлёт к станции извозчика. К письму также прилагалось расписание поездов на сегодняшний день.
Долго думать я не стал, эта поездка сразу же меня заинтересовала. Возможно, виной тому послужила ещё и скука, одолевающая меня в продолжение последней недели. Быстро собрав кое-какие личные вещи и медицинские инструменты, которые вполне могли мне пригодиться, я глянул на часы – половина одиннадцатого. Сверившись с расписанием, я понял, что до ближайшего поезда, который отходил от Финляндского вокзала, у меня было ещё два часа. Так что оставалась ещё уйма времени для того, чтобы телеграфировать моему товарищу, чем я и занялся.
Побывав на телеграфной станции, на вокзал я прибыл загодя. Оплатив в кассе билет, сел на одну из скамеек у перрона. Достав из внутреннего кармана пиджака свой серебряный портсигар, украшенный гравировкой: «Доброму другу Верховину А.П. от верных друзей из Александровского госпиталя», я выудил оттуда папиросу, достал керосиновую зажигалку - сувенир, привезённый из Англии - и закурил. Серые облака тянулись по небу, казалось, скатываясь вниз, словно набухший небесный кисель. «Видать, грозы не миновать», - подумалось мне тогда, хоть барометр и обещал достаточно ясный день. Так я и провёл остаток времени за курением и попытками угадать причину смерти того, к кому еду. Забавно, что подобные мрачные мысли не портят мне настроение. Вероятно, в силу издержек моей профессии зачастую я думаю о смерти так же, как думал бы, скажем, о покупке новой пары туфель. Признаюсь честно, в попытках угадать заранее я даже чувствую некий азарт и мысленно заключаю сам с собой пари. Кто-то назовёт это жестокосердием, но я с ним не соглашусь. Так как имею смелость думать, что человек я всё-таки по натуре добрый. Просто профессиональная практика всё же накладывает свой отпечаток на разум, деформируя мысли. Ведь как для пекаря становятся обыденностью хлеб и мука, так и для врача в рутину превращаются смерть и болезнь. «Подагра», - решил я. Уверен, что причиной смерти стала запущенная из-за нежелания следовать рекомендациям доктора и прекращать сытно есть и много пить подагра.
На небольшой полустанок я прибыл с опозданием в час с четвертью. Здесь одиноко расположились лишь небольшая телеграфная станция и маленькое одноэтажное здание, где, судя по всему, располагались кассы и другие несомненно нужные пассажиру места. Оглядевшись, я, к своему большому разочарованию, не увидел никаких колясок или же других средств передвижения. Неужели телеграмма не успела дойти? Мне не столь важно было, чтобы именно Сергей прислал извозчика, сколько хотелось бы иметь хоть какой-нибудь транспорт, чтобы всё-таки добраться до деревни. Здесь было значительно прохладней, чем в Петербурге, а серые облака уже потемнели и превратились в тучи. Только я бросил оба своих саквояжа на землю, как на просёлочной дороге показалась запряжённая тремя бурыми конями пролётка. Правил повозкой мужик в шинели и картузе, с тёмной, но уже изрядно порыжевшей от курения бородой.
- Пррр! – крикнул мужик, останавливая лошадей. Затем огляделся и, заметив меня, одиноко стоящего посреди пустого полустанка, спросил: - Это… Господин доктор Верховин?
- Да, – кивнул я, подхватывая с земли саквояжи.
- Меня Сергей Лексеич за вами прислал. Садитесь – довезу куда надобно, – он начал спускаться с козел, но я жестом остановил его и, быстро забросив багаж в коляску самостоятельно, прыгнул туда и сам.
- Но! – крикнул мужик, дёргая поводья. и лошади тронулись с места.
Повозку потряхивало на неровной просёлочной дороге. Я вытащил папиросу и, прикурив, выпустил длинную струйку дыма, которую тут же порвало встречным ветром в клочья и унесло нам за спины. Глазам моим открывался поистине чудесный вид. Казалось, мир вокруг приобрел пасмурно-серые оттенки, однако весенняя зелень разливалась вокруг свежими и одновременно слегка приглушенными красками. Молодые листки берёз и осин слегка подрагивали на ветру, словно искорки на тлеющих чёрных ветках деревьев.
- Как себя чувствует Сергей Алексеевич, что же с ним приключилось? – спросил я, чтобы начать беседу.
- Ничего, лежит, – усмехнулся мужик. – Но рука-то у него болит. Оно и понятно, так в кабаке надрался, что на крыльце удержаться не смог. Так и полетел носом в землю. Хоть и доктор, а во хмелю-то…
- Вот чертяка! - расхохотался я. – Не изменился, друг, – извозчик тоже рассмеялся, низко и раскатисто. Когда наше веселье стихло, я снова спросил:
- А позвольте узнать немного о покойном, из-за которого я здесь.
- О Иване Семёновиче-то, царствие ему небесное? – перекрестился возница.
- Да. Что он вообще был за человек? Какие привычки, может быть, водились? Возраст?
- Так, этоть, — возница почесал за ухом. – Хороший был человек, добрый, не жадный, хоть деньга водилась немалая. Воцерковлённый, каждое воскресенье на службе. А лет-то ему было… - мужик задумался. – Ну, почитай, уже седьмой десяток шёл.
- Ага. – кивнул я. – А привычки у него? Выпивал, курил, может, поесть любил?
- Да знаете, доктор, как все, наверное. Мы ж каждый не без такого греха, – пожал он плечами. - Где-то стопочку, где-то табачку, а где и харчей отхватить горазды. – Возница хохотнул. – Эт вам лучше у домашних евонных узнать. Они-то, знамо дело, ближе были – больше видали.
«Ясно, - подумал я, - значит, о покойном либо хорошо, либо никак. А возможно, возница и правда не знает таких подробностей». Я уже было хотел успокоиться, но ещё один вопрос терзал меня, распаляя природное любопытство.
- И ещё кое-что, – я небрежно откинулся на сиденье и намеренно долго затянулся. Так же медленно я выпустил дым через ноздри и наконец продолжил: - Сергей Алексеевич упоминал о некоем фамильном призраке усопшего, якобы тот и является причиной смерти.
Пыхнув папиросой, я сквозь дым посмотрел на возницу, который ответил не сразу. Задумавшись, он некоторое время смотрел в одну точку, а затем начал:
- Ну, знаете-с, господин доктор, это ж бабкины сказки. У них всё ведьмы да колдуны с мертвецами из болота лазиют. То у коров молоко спортят, то бабу сглазят. Я в эти дела не верю, – мужик достал глиняную трубку, раскурил её и, немного помолчав, продолжил: - Но вот что сам слышал – то расскажу. Бывает, воет кто-то у них там, в усадьбе, по ночам.
- Да если бы, собак-то нету у них. Да и не собака то. Я слыхал раза два – так чуть в штаны не наложил, – мужик даже не обратил внимания на допущенную грубость и только пыхнул трубкой. - Дьявольский вой такой, замогильный какой-то, – ещё немного помолчав, он добавил. – А больше и не скажу вам. Не просите даже. Не знаю потому что, а бабьи сплетни распускать не желаю.
На этом наш разговор и закончился. Поблагодарив извозчика, я закурил вторую папиросу и задумался. Конечно, подобными глухими суевериями меня не напугать. Объяснение этому очень простое – дикие животные и любовь нашего дремучего населения к мистификации всего происходящего вокруг. Казалось бы, в нашем просвещённом девятнадцатом веке уже пора отходить от народных баек. Прогресс идёт вперёд семимильными шагами, открывая новые и объяснимые чудеса науки. Но, к сожалению, как думается мне, человечеству никогда не избавиться от сказок и легенд, столь будоражащих воображение. Ведь даже сейчас я задумываю обыграть этот случай в своих мемуарах, во многом опираясь на легенду о призраке. Стоит подробнее расспросить об этом родственников покойного. Они явно должны знать гораздо больше подробностей, раз уж им положено страдать от ужасного фамильного проклятия.
Между тем пейзаж вокруг изменился. По правую руку от меня раскинулась тёмная равнина болот, среди которой виднелись зелёные островки почвы и торчали редкие, кривые и чахлые деревца без листвы. Подумать только, сколь красива и опасна природа! Какой из этих ярких зелёных островков, выглядящих такими надёжными и безопасными, окажется обманкой, ступив на которую, невнимательный путник сразу уйдёт на чёрное и вязкое дно, и выбраться с него уже не представится возможным.
Спустя ещё около полутора часов мы всё-таки добрались до деревни. Совсем небольшое скопление потемневших от времени изб с резными ставнями, огороженных высокими частоколами. Чуть дальше у колодца сельские девицы в пышных стёганых юбках тащили коромысла с вёдрами. Мимо нас прогнал четверых коз веснушчатый, рыжий мальчишка в лаптях и рубахе. Он то и дело похлёстывал скот длинной хворостиной. Одна из коз упрямо не желала прижиматься к траве, а всё норовила броситься под коляску. Тогда мальчонка схватил её за рога и отвёл в сторону.
- А ну, Сенька, следи за скотиной! Задавим! - не то чтобы сердито, а скорее так, для порядку, крикнул ему мужик. Мальчишка ничего не ответил, но зато на крик возницы за одним из заборов забрехала собака, лай которой подхватили и остальные псы. Местные провожали пролётку взглядами, с нескрываемым любопытством разглядывая столичного гостя в моём лице. Даже толстый, белый, как молоко, кот, сидящий на резном коньке одного из домов, оторвался от вылизывания лапы и глянул на меня одним зелёным глазом. Я, в свою очередь, с таким же любопытством наблюдал непривычный, хоть и известный мне быт.
Наконец за небольшим холмом показался и конечный пункт моего путешествия. Довольно большая, в два этажа, усадьба. Дом был разделён на три крыла, а в центре гостей встречала просторная застеклённая веранда. Обширная территория была огорожена кованым забором из пик, опутанных плющом. Когда мы въезжали через ворота в сад, я увидел расположенные на мраморных столбах барельефы, изображающие оскаленные львиные головы.
В просторном вестибюле нас встретил самый типичный деревенский слуга, полный и пожилой, отрекомендовавшийся Архипом. Он проводил меня в гостиную, стены которой были украшены головами животных и разнообразным оружием. Там уже расположился в кресле глава дома, Владимир Иванович Баскеров - седой, крепко сложенный джентльмен в летах, с пышными бакенбардами, одетый в траурный костюм. При виде меня он встал, чтобы поздороваться. Выразив свои соболезнования, я перешёл к делу.
- Итак, позвольте мне как врачу узнать обстоятельства смерти, прежде чем перейти к осмотру тела. Понимаю, Вам, как родственнику покойного, тяжело говорить об этом, но все же…
- Знаете, — начал Владимир Иванович, — отец мой последние несколько недель пребывал в крайнем нервном напряжении, которое было вызвано некоторыми обстоятельствами, – при этих словах, он слабо изменился в лице, словно обстоятельства, о которых шла речь вызывали у него неопределённые негативные чувства. – И вот, не далее как сегодня утром, мы его нашли в левом крыле дома. Точнее, у входа в крыло. Тело опиралось спиной на входную дверь, а на лице отца застыло выражение ужаса.
- Это странно. – я задумался. – А можно ли подробнее о том, что так сильно беспокоило вашего покойного отца?
- Не думаю, что это имеет такое большое отношение к вашему делу, доктор, – замялся он.
- Боюсь, что при таких обстоятельствах смерти мне нужно знать всё, чтобы сделать верное заключение, – ответил я. Владимир Иванович ненадолго задумался, а после махнул рукой.
- А, чего уж там. Наверняка Василий уж растрепал, пока вёз. Садитесь! – жестом он пригласил меня сесть в кресло рядом с ним. Поблагодарив, я уселся напротив. – Может быть, цигару? - хозяин взял со столика рядом жестяную коробку.
- Благодарю, – отказался я. – Курю папиросы.
- Что ж, ежели изволите, курите и папиросы, а я, с вашего позволения, цигарку возьму.
Взяв сигару из коробки, он уселся и стал рассеяно хлопать себя по карманам в поисках спичек. Быстро достав свою зажигалку, я подал её ему.
- Красивая вещица. – отметил он, раскуривая сигару.
- Благодарю, – кивнул я. – Сувенир из Лондона, где я имел удовольствие практиковать. Пожалуй, начнём?
- Ах, да, конечно, – спохватился Владимир Иванович. – Понимаете ли, в нашем роду существует некая легенда. Безусловно, это всего лишь миф, пережиток прошлого, в который не стоит и верить в наше столь прогрессивное время. Но события последних недель всё больше заставляют меня усомниться то ли в здравии моего рассудка, то ли в моих представлениях о мире, – не перебивая собеседника, я закурил папиросу. – Пожалуй, стоит начать по порядку. Несколько столетий назад наш далёкий предок – господин Георгий Петрович Баскеров - проживал на этой земле, в этом самом доме, успешно продвигая семейные дела и умножая состояние. Но после среди местных жителей пошли нехорошие слухи о его нездоровом увлечении оккультизмом и антихристианской литературой. Некоторые тома хранятся в нашей библиотеке и по сей день, хоть наша семья и принимала меры по избавлению от этого весьма своеобразного увлечения нашего достопочтенного предка, – он пыхнул сигарой и продолжил рассказ, окутав себя густым сизым облаком. – Георгий Петрович заказывал книги из-за границы, многие были на разных языках. Немецкий, французский, китайский, латынь, а некоторые из них написаны на таких древних наречиях, сведения о которых мы потеряли давно. Там написано о поистине страшных вещах, которые здоровый человеческий разум не в силах вообразить. Кошмарные иллюстрации жертвоприношений и ритуалов для не менее жутких и давно забытых богов, – Владимира Ивановича передёрнуло, словно от неприятных воспоминаний. – И вот, когда это зашло слишком далеко, его братья решили с ним поговорить.
- А насколько далеко всё зашло? – осторожно спросил я, вдавливая окурок папиросы в дно стеклянной пепельницы. Помещик как-то тоскливо взглянул на меня, от чего меня стал пробирать стыд за то, что я заставляю человека, недавно потерявшего отца, рассказывать столь неприятные вещи о своей семье. Но Владимир Иванович продолжил:
- Поползли слухи о его помешательстве. Какой-то ямщик видел, как старик кинулся на толпу детей, изрядно их напугав. Деревенские попы ругались на него за насмешки над верой и богом, говорят, что ему даже запретили ступать на порог церкви. И ещё он выкапывал мёртвых. За левым крылом нашей усадьбы находиться кладбище, куда Георгий Петрович перенёс кости всех наших предков. Не знаю, к каким методам и ухищрениям он прибегнул, чтобы получить разрешение, но ему пришлось поставить там часовню. Конечно, службы в ней с того дня проводились только поминальные. Так что теперь мы вынуждены соседствовать с погостом. И вот, когда всё зашло слишком далеко, братья и сыновья попытались вразумить старика, но тот лишь с криками выгнал их из дома, сказав, что ничего, кроме болотной воды, в наследство они не получат. А на следующий день прислуга обнаружила его мёртвым в собственном кабинете, который располагался в левом крыле. Пол был залит грязной водой из болота, а старик лежал на нём с гримасой дикой злобы на лице. Говорят, что перед смертью он поклялся отомстить своим потомкам за предательство и возненавидел собственный род так, что теперь его неупокоенный дух бродит по коридорам левого крыла и покарает каждого, кого встретит.
- Да, легенда и правда весьма мрачная. Но позвольте узнать, отчего же она настолько сильно впечатлила вашего почтенного отца.
- Не только она, но и череда странных, весьма жутких событий, произошедших за эту весну. – Владимир Иванович немного помолчал и продолжил. – В последнее время у отца была большая проблема – значительная часть наших владений стала уходить под воду, включая кладбище. Поиски решения этого вопроса отнимали у него много сил, но окончательно его подкосили другие вещи. На протяжении последнего месяца мы стали слышать по ночам жуткий вой, доносящийся с кладбища. Слуги жаловались на скрипы и шаги в левом крыле, а также мокрые следы на полу. Всё это, вкупе с легендой, очень сильно ударило по и без того расстроенным нервам отца. Он стал проводить много времени в библиотеке за изучением разных томов и нашей родословной. Поставил массивную дверь на вход в левое крыло, которую каждую ночь закрывал на ключ, существующий в единственном экземпляре в столе отца. Именно у этой двери его и нашли.
- А почему, если его так тяготило кладбище он просто его не расформировал?
- Понимаете, учитывая наше положение в свете, это было бы очень накладно. И к тому же его значительная часть ушла под воду, так что сделать это полностью не представляется возможным.
Мысленно я уже проиграл в споре, который затеял сам с собой на вокзале. Очевидно, что причиной смерти является разрыв сердца, и чтобы это подтвердить, даже не требовалось больше ничего уточнять, но я всё-таки решился.
- А как было у покойного с сердцем?
- Несколько раз у отца начинались резкие боли в груди, тогда мы посылали за Сергей Алексеичем, – ответил помещик.
- Что ж, пожалуй, мне всё ясно. Позволите тогда приступить к работе? – сказал я, вставая с кресла, но тут за моей спиной раздался голос:
- Всё гостей пугаете, папенька?
Это был звонкий девичий голосок. Обернувшись, я обомлел. В комнату зашла молодая барышня, одетая в чёрное траурное платье. Тёмные волосы были аккуратно собраны в строгую причёску. Красивое, казалось, вылепленное самым талантливым скульптором лицо, тонкие розовые губы и очень живые карие глаза внимательно меня изучали. Её лёгкая, точёная фигура мягко подсвечивалась тусклым серым светом, падающим из окна. Этот невидимый выстрел купидона был в самое сердце.
- Ох, — Владимир Иванович спохватился и начал спешно подниматься, — знакомьтесь – это моя дочь Настасья. Настенька, – он повернулся к ней, — это Александр Павлович, врач из Петербурга. Он оказал нам любезность помочь, потому как Сергей Алексеевич не в состоянии работать из-за несчастного случая.
Девица сделала реверанс, движения её были столь изящны, что у меня перехватило дыхание. Но я всё же заметил, как при словах о моём друге в глазах её мелькнула какая-то искорка.
- Надеюсь, папины рассказы не слишком вас напугали?
- Нет, нисколько, всё в порядке. Не стоит беспокоиться.
Девушка кивнула и вышла, оставив меня заворожённо смотреть ей в след.
Владимир Иванович снова засуетился, и мы вышли из гостиной.
Проработал я до позднего вечера, когда всё было закончено, на улице уже сгущались сумерки. Не могу сказать, что расстроился, когда узнал, что на последний поезд до города я опоздал. И с большим воодушевлением, которое, впрочем, старался не выказывать, помня о трагедии семьи, принял предложение остаться на ночь.
- Сердечно благодарю вас за гостеприимство.
- Ох, что вы. Это, пожалуй, меньшее, что мы можем для вас сделать, – ответил Владимир Иванович. – Архип покажет вам спальню, а после ждём вас на ужин внизу.
Ещё раз поблагодарив хозяина, я проследовал за слугой вверх по лестнице. Комната моя находилась в правом крыле дома. Здесь было, пожалуй, всё, что нужно. Массивный дубовый комод с витыми ножками, высокий шкаф, небольшой туалетный столик. У окна располагалась большая деревянная кровать с балдахином, а слева от неё маленькая тумбочка для личных вещей. В углу находился умывальник, где уже висели чистые полотенца. Поблагодарив слугу, я попросил его зайти за мной через четверть часа. Порадовавшись своей предусмотрительности, я надел строгий чёрный костюм и, приведя себя в порядок, спустился с Архипом в столовую.
Семейство уже ждало меня за длинным лакированным столом из красного дерева. На ужин, который подала престарелая кухарка, косящая на один глаз, была курица в сметане с картофельным пюре. А на десерт был подан клюквенный пирог. Я с аппетитом съел всё, а от добавки отказался лишь из правил приличия. Ведь я сегодня только завтракал, а аппетит на свежем воздухе разыгрался хорошо. После ужина Анастасия ушла к себе в комнату, к моему большому сожалению, а Владимир Иванович спросил, не окажу ли я ему честь выкурить цигарку у камина. Отлучившись на пару минут, он вернулся с графином и двумя бокалам.
- Это поистине замечательный напиток. Его привёз мне один из друзей, волею судеб оказавшийся в Черноморье, - сказал он, разливая янтарную жидкость по бокалам.
Немного покатав напиток, оставляющий маслянистые разводы на хрустальных стенках, я пригубил коньяк. Вкус и правда был отличный, фруктовые нотки, оставляющие цветочное послевкусие. С хозяином дома мы беседовали пару часов о самых разных вещах. Хоть меня и безумно интересовала местная легенда, я больше не поднимал эту тему в нашей беседе. Видно было, что Владимир Иванович переживает потерю отца, и лишний раз бередить эту рану мне не хотелось. Я понимал, что одновременно предоставил этим разговором доброму человеку отдушину, потому как он явно не желал оставаться с горем наедине, но в тот же момент я видел, что сохранять лицо ему нелегко. Он расспрашивал меня о Петербурге, где давно не бывал, об анатомии, медицине. В свою очередь я интересовался этой деревней, семейными делами, а также астрономией, которой, как оказалось, хозяин дома нешуточно увлечён. Ещё мы долго говорили о политике и искусстве. Наконец Владимир Иванович встал и сказал:
- Что ж, не смею вас больше задерживать. А то и так допоздна языком молол, – кивнул он на часы, чьи стрелки показывали половину одиннадцатого.
- Ни в коем разе вы не обременили меня. Наоборот, я получил искреннее удовольствие от столь замечательной беседы.
- Я рад это слышать, – устало улыбнулся он. – Тогда благодарю вас за вечер и желаю спокойной ночи. Вас проводить в комнату?
- Нет, спасибо. Я запомнил дорогу. Благодарю и вас за эту крайне интересную беседу, доброй вам ночи.
Мужчина кивнул и, повернувшись ко мне спиной, пошёл к себе. В свете камина я видел, как его фигура слегка сгорбилась. Словно расслабившись и наконец-то избавившись от необходимости прямо держаться, когда на неё давит горе. Я и правда проникся сочувствием к этому доброму человеку. Вздохнув, я поднялся в свою спальню.
К тому моменту, как я уже собирался лечь спать, моё внимание привлекли странные звуки шагов. Тихие, словно крадущиеся. Хоть я уже и осмыслил легенду, решив для себя, что предок просто был вероломно убит из-за наследства, а все эти бесовские увлечения были приписаны ему для отвлечения подозрений. Скорее всего, старый барин не на шутку увлёкся средневековой Европой, по этой же причине захотел себе фамильное кладбище и скупал разные книги на иностранных языках. Но тем не менее воображение моё всё равно было взбудоражено столь мрачными рассказами, и я не смог отказать себе в искушение проследить за ночным странником.
Прихватив со стола свечу, я вышел в коридор и направился к лестнице, куда, насколько я мог судить по скрипу ступеней, и ушёл неизвестный. Ещё не спустившись, я заметил, что из гостиной льётся слабый, жёлтый свет. Старясь ступать бесшумно, я осторожно подобрался к комнате и заглянул внутрь.
Там, на кресле, где совсем недавно сидел Владимир Иванович, сейчас была Анастасия. Чёрное траурное платье сменилось на домашнее из белого льна, слегка кудрявившиеся волосы были распущены. Между тонких пальцев была зажата дымящаяся папироса, а на столе, рядом с бутылкой кубинского рома и рюмкой, лежала пачка« Герцоговины Флор». «А у барышни недурной вкус», - отметил я. Тут она резко обернулась, локоны взлетели, и карие глаза уставились на меня.
- Не спите, Александр Павлович? – улыбнулась она. Слегка смущённый от того, что меня поймали за подглядыванием, я ответил:
- Прошу прощения, я просто услышал шаги, вот и решил проверить. Ни в коем разе я не имел в планах следить за вами. Пожалуй, вернусь к себе. Доброй ночи, Анастасия Владимировна, – она хихикнула.
- Садитесь. Я не противлюсь вашему обществу.
Признаюсь, от этих слов на душе у меня стало радостно. И конечно, я не преминул воспользоваться её предложением.
- Благодарю. – ответил я, присаживаясь в кресло напротив.
- Итак, вы друг Алексея Сергеевича? – спросила она, сощурив один глаз от папиросного дыма.
- Да, мы вместе с ним учились. Он попросил меня подменить его, пока он не в состоянии работать.
- Да уж, – девица снова хихикнула и наполнила себе рюмку. – Хотите тоже? Ром превосходный.
- Ещё раз благодарю, - кивнул я. Девушка встала и направилась в столовую. За ней тянулась тонкая струйка дыма от папиросы, зажатой в пальцах. Вернувшись, она поставила на столик вторую рюмку и хотела было наполнить её, но я опередил. Красавица как-то странно взглянула на меня, но ничего не сказала. – А вы, стало быть, знаете, из-за чего?
- Так вся деревня знает. Нужно лишь держать ушки на макушке, чтобы быть в курсе всех дел. А уж отделить зёрна от плевел в куче деревенских сплетен много ума не надо.
- Позвольте спросить, что вы делаете здесь в столь поздний час. Я не хочу лезть в ваши личные дела, так что не отвечайте, если не хотите. И заранее прошу прощения, если мой вопрос покажется неудобным. – Анастасия осушила рюмку, немного покатав напиток на языке, проглотила. Затем вдавила папиросу в хрустальную пепельницу и ответила:
- Вопрос и правда немного личный, но я отвечу, так как большого секрета здесь нет. Попрошу только не рассказывать о нашей встрече папА, боюсь, он не поймёт, – отца она назвала на французский манер, сделав ударение на последнем слоге.
- Конечно, можете на меня положиться.
- Я здесь провожу личное время. Можно подумать, что и в течение дня у меня его достаточно. Но под постоянным присмотром прислуги и чересчур любопытной кухарки, которая носит все новости из нашего дома в деревню, в одиночестве не побудешь. А я люблю одиночество. Мне правда нравится проводить ночные часы здесь, у камина. Иногда я читаю, а иногда просто думаю обо всём. Понимаете? Сегодня я готовлю себя к завтрашнему дню, – она вытащила новую папиросу из пачки, и я тут же поспешил прикурить даме. – Красивая зажигалка, – отметила девушка. – Что-то слишком много откровений. Пожалуй, это ром на меня так действует, – Анастасия смущённо улыбнулась.
- Не беспокойтесь, этот разговор останется между нами. Даю вам слово.
- А что же будет завтра? Ведь, насколько я знаю, похороны гораздо позже.
- Завтра, — девушка вздохнула, — приедет человек, который должен избавить нас от призрака, дедушка вызвал его ещё несколько дней назад. Отец сказал, что это его последняя воля, так что мы сделаем всё возможное.
Эта новость, признаюсь, ошарашила меня. Я знал, что покойный слегка помешался на призраке, но не до такой же степени, чтобы отдавать деньги шарлатанам. И этот мерзавец, спекулянт, приедет завтра, чтобы обокрасть убитую горем семью? Меня стал разбирать гнев.
- Но вы же понимаете, что никаких призраков не может существовать.
- Ох, доктор, если бы вы слышали это…
И тут её прервал жуткий вой, доносившийся из глубины дома. Мы оба вздрогнули, и я вскочил с кресла.
- Призрак… - тихо ответила она. – Он в левом крыле.
