Как есть
То, что для верующих - воля божья, то для атеистов - теория вероятностей.
То, что для верующих - воля божья, то для атеистов - теория вероятностей.
В сегодняшнем мире многие люди пытаются сбросить с себя ответственность за происходящее в своей стране, в собственной жизни. И знаете, это звучит довольно печально, ведь жить по принципу: «Моя хата с краю – ничего не знаю», возможно, и выгодно, но вряд ли правильно. Человек, о котором пойдет сегодня речь, сделал большой вклад в развитие литературы, философии, и… атеизма. Знакомьтесь, это Бертран Рассел (18 мая 1872 — 2 февраля 1970).
Манифестом его атеистической мысли стала лекция, прочитанная 6 марта 1927 г. в помещении ратуши Баттерси по инициативе Южно-Лондонского отделения Национального светского общества. Позже текст этой лекции был оформлен в отдельную брошюру под названием «Почему я не христианин». Она и стала атеистическим манифестом многих людей. Но может ли человек одним своим произведением перекроить и перечеркнуть историю Церкви, которой 2 тысячи лет? Давайте посмотрим.
Сразу стоит отметить, что само произведение состоит из отдельных блоков, логически связанных между собой. В них автор путем цитирования Священного Писания старается доказать нецелесообразность христианства и его существования в мире вообще. Стоит отметить и тот факт, что все цитаты, приводимые Б. Расселом, реально вырваны из контекста. Он толкует их на свой лад, пытаясь доказать собственные доводы. Их мы рассмотрим в отдельности.
В своих первых главах Рассел рассматривает аргументы в пользу существования Бога и старается их опровергнуть. Среди них – аргумент первопричины, аргумент естественного закона, аргумент целесообразности. Взять, к примеру, его доводы против аргумента первопричины.
«Нет никаких оснований предполагать, что мир вообще имел начало. Представление о том, что вещи обязательно должны иметь начало, в действительности обязано убожеству нашего воображения. Поэтому, пожалуй, мне нет нужды более тратить время на разбор аргумента первопричины»
– Ну как Вам? Особенно в свете того, что современные учёные не осмеливаются откинуть возможность «отсутствия начала» существующего мира? К слову, один из ведущих физиков современности Стивен Хоккинг в своей книге «Очерки о черных дырах, новорожденных Вселенных и другом», опубликованной в 1993 году, пришел к выводу, что, «по научным предположениям, у Вселенной было начало».
И таким характером обладают практически все его аргументы, будто бы разложенные «по полочкам».
Именно в том, что христиане не следуют всем предписаниям Христа, Рассел видит очередной аргумент против существования Бога. На самом деле, все значительно проще. Тут стоит подвести слова Святого Ефрема Сирина: «Церковь – это не собрание святых, а толпа кающихся грешников». Поэтому, в том, что в церковном обществе есть люди грешные, нет ничего странного и удивительного. Тем более, не стоит откидать и тех людей, которые специально приходят в церковное общество для извлечения некоторой корысти.
А вот еще одни слова Рассела:
«Вы помните, что Христос сказал: «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7,1). А пользовался ли этот принцип популярностью в судах христианских стран? Не думаю, чтобы вам удалось это обнаружить».
Этот, на первый взгляд человека, который к Церкви не имеет никакого отношения, может казаться по-настоящему «убийственным». Но, так ли это?
– Этот довод мистера Бертрана легко парируется цитатой апостола Павла из Послания к римлянам: «Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое».
И еще одна цитата из Рассела:
«...если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим...» (Мф. 19,21). Это великолепнейшая заповедь, но, как я уже сказал, в жизни ей не очень-то следуют.
– Но, почему этой заповеди не следуют? Разве мало монахов, которые взяли на себя обет нестяжательства? Разве мало тех людей, которые отреклись от всего мирского? Тем более, отречение от всего имения не является обязательным условием для спасения души в христианском учении.
Как видите, все цитаты, приведенные в этом эссе, реально вырваны из контекста Евангелия и рассматриваются под призмой атеистического мнения. Ясно, что такие доводы не смогут произвести впечатление на человека, которые имеет малейшие богословские познания. Это произведение рассчитано на тех, кто к Церкви и к церковной жизни не имеет никакого отношения. Именно поэтому доводы против аргументов существования Бога кончаются, так и не начавшись.
Человечество страдает. Это факт. Правда, степень страдания у всех людей разная. Кому-то не хватает воды и пищи, а кому-то – душевного общения. По учению Бертрана Рассела, у истоков страдания стоит религия, в частности – христианство.
Именно оно, будто бы, «тормозит прогресс мира». А в чем торможение? В том, что духовники стараются обезопасить человека от духовной гибели? В том, что священник пытается оградить свою паству не только от губительных для души, но и губительных для тела вещей? По Расселу, если Бога нет, то это должно успокоить человека. Но так ли это?
Если я не буду знать, что в мире существует гравитация, то разве это обезопасит меня от того, что я разобьюсь «в лепешку», если прыгну с высокого дома? Вряд ли. Незнание законов не освобождает от ответственности. Так же, незнание духовных законов не освобождает от такой же ответственности и своеобразного воздаяния, правда, тут – каждому своё.
Именно так называется окончательная глава произведения Бертрана Рассела. Именно так и я хочу назвать заключительную главу моего скромного ответа.
Что же нужно делать, по словам Рассела? – «Вся концепция Бога является концепцией, перенятой от древних восточных деспотий. Это – концепция, совершенно недостойная свободных людей… Мы же должны стоять прямо и глядеть открыто в лицо миру. Мы должны взять от мира все, что он может дать… Хорошему миру нужны… надежда на будущее, а не бесконечные оглядки на прошлое, которое уже умерло и, мы уверены, будет далеко превзойдено тем будущим, которое может быть создано нашим разумом».
Только у всего изложенного есть одно «но». Вряд ли мистер Рассел видел будущее именно таким, каким оно является сегодня. Современные технологии максимально упрощают жизнь человека. Заводы максимально компьютеризируются, опасную работу стараются свести к минимуму, по крайней мере, это происходит в развитых странах. Человеку остается наслаждаться каждым днем и… «брать от мира все, что он может дать».
Так родилось общество потребления, люди которого, как бездонные емкости, впитывают в себя материальные блага, хорошую пищу, эмоции, вызванные отупляющими телепередачами. Люди все это поглощают, ничего не отдавая взамен.
И только Церковь, которую многие пытаются выкинуть на помойку истории, громко кричит: «Стоп! Человек, остановись, в этом мире есть что-то важнее телевизора, важнее денег, важнее развлечений. Полюби своего ближнего, спасай себя от рабства греха, ведь подлинная свобода человека мыслиться именно в свободе от собственных страстей и греховных привязанностей».
P. S. Бертран Рассел ставит под сомнение учение Христа. Христос жил 2000 лет назад.
Рассел умер не так давно, но его аргументы в пользу своего учения уже неактуальны, а Слова Христа будоражат умы людей на протяжении всей нашей эры.
Тарас Футрук
— Мой путь шел через поиск смысла. Как пел в 80-х один рок-музыкант (ныне священник в Макеевке) — «Если меня разложить на молекулы — что ж, стану молекулой. А если меня разложить на атомы — что ж, стану атомом. Скучно». Вот это ощущение скуки как последнего предела мироздания и было для меня толчком к вере. Ну не может же скука быть последней истиной!
— Стало обидно?
— Захотелось добраться до истины.
— Как же Вы добирались?
— Сейчас, по прошествии 20 лет, кажется, что все было очень просто…
Лет пять назад я был в монастыре у кришнаитов. Здесь, в Подмосковье, у них российский центр. И выяснил очень интересную вещь. Оказывается, в истории индийской философии был диспут, очень похожий на тот, что ведется в христианском мире между протестантами, православными и католиками. У католиков считают, что ты своими заслугами должен заработать себе спасение. Протестантские полемисты говорят: «Нет, ты только уверуй, Господь тебя Сам спасет. Тебе не надо никаких заслуг, добрых дел». Православие — это путь такой «царской середины», сотрудничества Бога и человека.
Так вот, у кришнаитов есть две школы, одна из которых близка православным, вторая — протестантам. Одна из них зовется «школа обезьянки» вторая — «школа котенка». Первая говорит, что детеныш обезьяны цепляется за мать, а она его сама переносит с ветки на ветку. От малыша требуется лишь держаться и не мешать. «Школа котенка» говорит: смотрите как кошка несет в в зубах малыша, котенок же вовсе ничего не делает. Так и Господь спасет человека, который в этом никакого участия не принимает. Мое крещение я могу объяснить только с позиции «школы котенка».
Можно, конечно, долго рассказывать, как из полного неверия, из семьи, где не было православной традиции, с кафедры атеизма я пришел в семинарию. И при этом буду употреблять местоимения «я», «мне». На самом же деле это было чудо. Не я пришел в Церковь, а Господь «взял за шкирку», вытащил и протащил, как я этому ни сопротивлялся. Чудо — любое проявление Божией воли. И именно потому, что это — чудо, оно не подлежит дальнейшему анализу. Это нельзя дальше расчленять. Здесь можно просто замереть… Чудо есть чудо, и чудо есть Бог.
Если же искать человеческих сдвижек, то тут очень много ниточек сходились в один узел.
Первыми религиозными авторами, которых я читал, были Франк и Шестов. Первое знакомство с ними оставило меня равнодушным. Я просто не понимал, о чем они пишут. Их рассуждения о Боге, о Христе казались мне слишком далекими. Но все же нечто позитивное из первого знакомства с ними я вынес. Они показали мне, что можно быть христианином и при этом человеком XX века. Затем отец Сергий Булгаков вполне убедил меня: мир духовной жизни — это такой мир, о котором нельзя судить снаружи.
На третьем курсе МГУ я всерьез заболел Достоевским. Книга, которая по-настоящему перепахала меня — это «Братья Карамазовы». Я действительно болел ею. Две недели, пока читал, ничего кроме этого в голове не было.
Кроме того, оказавшись на кафедре научного атеизма, я в учебном порядке должен был заниматься религиозными вопросами, читать литературу — прежде всего, конечно, атеистическую, — но попадался и самиздат. Доводилось брать книжки у знакомых, да и на кафедре библиотека была достаточно приличная. Атеистический стиль работы, с которым я встретился, вызывал неприятие и тем самым во многом помог мне определиться.
— Каким образом?
— Во-первых, сравнивая первоисточники, Евангелие, книги по истории Церкви с тем, как это препарировалось в книгах по атеизму, я достаточно быстро заметил, что в последних много неправды, многое притянуто за уши и огромное количество просто элементарной некомпетентности. Когда я начал вживаться в кафедральную жизнь, меня поразила одна деталь. Там не было ни одного спецкурса по библеистике, по истории Церкви, даже по истории религии; там не было ни одного человека, который мог бы эти спецкурсы вести. Было много спецкурсов по «модернизму», но никакого знакомства с традицией. Образование получалось странно мозаичным. Кроме того, в те годы никто из преподавателей кафедры не знал ни еврейского, ни греческого языков. И при этом они заявляли, что занимаются научной критикой Библии. Это меня сильно разочаровало.
— А как Вы вообще оказались именно на столь своеобразной кафедре?
— Нет, не потому, что я был одержим зудом атеистической работы. Вообще-то я собирался специализироваться на кафедре «истории зарубежной философии». Марксизм был мне, мягко говоря, неинтересен. А вот что-то зарубежное, желательно современное… Но на экзамене по этому предмету приключился эпизод, перевернувший всю мою жизнь. В билете, который мне достался, первый вопрос был по китайской философии, второй — по Аристотелю. Китай был мне опять же неинтересен, да и лекции на эту тему у нас были крайне скучные. Короче, я ничего по этому вопросу билета не знал. А по Аристотелю ответил хорошо. Опыт сдачи экзаменов у меня к тому времени был уже немалый, поэтому я понимал: два по первому вопросу и пять по второму в среднем дают тройку. Каково же было мое удивление, когда профессор Богомолов протянул мне зачетку с записью «отлично»! Но при этом он сказал: «передайте привет Вашему отцу!». Отец-то у меня тоже философ, и работал он тогда в Президиуме Академии Наук…
А тогда я понял: или я всю жизнь буду всего лишь носителем своего отчества и всю жизнь буду таскать домой «приветы отцу». Или я должен искать свой путь жизни.
Сложность выбора состояла в том, что уже в ту пору официальная идеология не вызывала у меня симпатий. Поэтому я как раз накануне экзамена подал заявление о специализации по кафедре истории зарубежной философии: думал забуриться куда-нибудь в былые века и культуры, в проблемы, по которым, к счастью, не существует «установочных» определений пленумов ЦК… Но, оказалось, что на этой кафедре слишком хорошо знают моего отца. Куда же еще на философском факультете можно спрятаться от идеологии? — Конечно, на кафедру логики. Занятия по логике я любил… Но, увы, мой отец по своей научной специализации как раз логик и потому на этой кафедре более чем известен. Так, а раз мой отец логик, а я хочу выбираться своей колеей, то что же находится вдали от логики? — Конечно, религия. И в итоге я подал заявление на кафедру атеизма: по сути изучение той же самой «зарубежной» или несоветской философии, только с более узким выбором тем.
Так что в выборе этой кафедры «виноват» мой подростковый «протестантизм». Ничего идейного.
— И на самой кафедре атеизма к вере Вы тоже шли «от противного»?
— Во многом, да. Сама атмосфера общества, которая сложилась в начале 80-х годов, помогала повернуться к Церкви. Атеистические нападки выглядели очень нечестно, и я сказал себе: если ты видишь, что родная партия врет тебе по каждому поводу, и в крупном, и по мелочам, то, может быть, она не права и в вопросе, который сама же назвала основным вопросом философии — «Есть ли Бог? Что первично: материя или разум?».
Я подошел к миру религиозной мысли, попробовал понять русских философов — естественно, сразу не получилось. Это была совершенно другая вселенная, абсолютно чужая для меня, для моего воспитания, моего окружения.
У меня не было верующих знакомых, никого: ни родственников, ни друзей, ни однокурсников — то есть приходилось идти по книжкам. И довольно скоро я понял, что это мир, который можно понять только изнутри. Человеку неверующему рассуждать о религии — это все равно, что слепому рассуждать об особенностях Рембрандта. И я понял, что не хочу ставить себя в глупое положение; раз уж профессионально я оказался связан именно с этой специальностью, все-таки должен попробовать войти внутрь…Я понял, что нечестно заниматься изучением религии, если ты сам никакой веры не имеешь. Веры-то в марксизм у меня не было точно. Но и никакой другой — тоже.
Кроме того, меня задели и даже обидели слова отца Сергия Булгакова, о том, что неверующий человек, который занимается изучением чужой религии, похож на евнуха, который сторожит гарем. И я решил попробовать войти в этот мир. Читая книги русских религиозных философов, я заметил, что они постоянно говорят о том, что религия — это мир опыта. И если у тебя этого опыта нет, хотя бы в малейшей степени, ты, изучая историю религии, ставишь себя в неловкое положение. В самом деле, мы же не станем доверять мнению глухого человека, если он вздумает написать диссертацию о музыке. В таком же положении и человек, не слышащий музыки небесных сфер. Что он может сказать о религии?
Я понял, что если хочу уважать себя, то должен сделать решительный шаг.
— Когда Вы впервые осознали, что верите во Христа не просто как в учителя нравственности, жившего 2000 лет назад, а как в Бога, от Которого зависит вся ваша жизнь?
— Для меня это были два разных момента: сначала пришла вера во Христа как Бога (Творца, Спасителя, грядущего Судию), а уже потом — вера во Христа как Вседержителя, от Которого зависит моя жизнь здесь и сейчас.
Что касается первого, то это произошло, когда мне было 18 лет. В то время я «болел» произведением Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» и там меня очень поразила легенда о Великом Инквизиторе. Можно сказать, что в моей жизни это был переломный момент. Дело в том, что в легенде о Великом Инквизиторе чудесным образом сошлись все те философские проблемы, о которых я тогда думал. Все, что тогда меня пугало в жизни сконцентрировалось в словах Великого Инквизитора. Я вдруг понял, что те искушения в пустыне, которые были предложены сатаной Христу — это предельно емкие искушения, которые охватывают всю деятельность сатаны в мире и полностью характеризуют его. И поэтому я согласился с той характеристикой, которую Достоевский дал этому евангельскому персонажу — «дух сверхчеловечески умный и злобный».
То есть получилось так, что сначала я признал существование сатаны и ужаснулся реальности сатанинского замысла о нас, ну а затем последовал логический вывод: если Христос смог отвергнуть эти искушения, значит Он тоже сверхчеловечески умен, но добр. Пришло осознание Христа как Спасителя. Ощущение внутренней пустоты прошло, свет в окошке забрезжил.
Но, все равно, с моей стороны это было пока только некое философское принятие Христа. Начать молиться было намного труднее, и это произошло несколько позже, а крестился я почти через год после этих событий. И даже будучи крещенным, я с большим трудом понуждал себя публично перекреститься в храме или поклониться вместе с бабушками, которые там стоят. Более того, спустя еще год после крещения на какой-то марксистской лекции, когда лектор громил идеалистов, я с ужасом понял, что он говорит, фактически, про меня. Осознать то, что я стал идеалистом, было очень трудно, настолько глубокие корни пустила марксистская закваска в моем подсознании.
А отношение к Нему как к Вседержителю пришло уже позже. Понимаете, своеобразие юношеской веры заключается в том, что она ни о чем не просит, она просто радуется тому, что Бог есть. Еще нет болячек, нет каких-то безвыходных жизненных ситуаций и, следовательно, можно приходить к Богу не торгуясь, не выклянчивая «гуманитарную помощь». Поэтому впервые я начал относиться ко Христу не просто как к Творцу и грядущему Судье, а как ко Вседержителю, от которого зависит моя жизнь здесь и сейчас только тогда, когда начал молиться о том, чтобы Господь помог мне поступить в семинарию.
— А почему из всех религий Вы выбрали именно православие?
— В свое время я решил для себя: если однажды я все же приду к выводу о том, что Бог есть, то не буду выдумывать никакой своей религии. Мне уже обрыдли все эти бесконечные ночные посиделки на кухнях и общагах, когда в прокуренной комнате со стаканом коньяка (вод ки, портвейна, пива) в руке ведутся дискуссии об Абсолюте. «Так, Андрюша, давай договоримся. Если ты однажды придешь к выводу, что Бог есть, я тебя очень прошу: не выдумывай ничего своего. Понимаешь, если Бог есть, то это означает, что ты не первый умница, который до этого додумался… История началась не с тебя. Ты не первый человек идущий по этому пути. Присмотрись к опыту людей, которые шли по нему раньше и дальше тебя продвинулись». Любые попытки выдумать что-то свое, свою религию, мне казались верхом пошлости. Поэтому я с самого начала наложил на себя такое ограничение, что не имею права, не должен пошлить, не должен выдумывать что-то свое, а должен войти в традицию. Если уж христианство — то самое традиционное.
А почему именно христианство? — Так ведь к тому времени у меня уже были представления о других религиях, и я уже понимал, что более высокого пути религиозной жизни и мысли нигде нет. Ни одна другая религия мира не кладет в свою основу формулу «Бог есть любовь» и не говорит в своем символе веры — «нас ради человек и нашего ради спасения».
— И как это решение переросло в действие?
— Помню, это решение я принял под воздействием чувства … зависти. Мой ближайший друг — студент истфака — все же крестился (у староверов). Он был настолько счастлив, что я решил: хватит баловаться философией, жонглировать умными терминами и цитатами, надо решаться… Это был май, и я решил: «и я либо к осени крещусь, либо никогда». При чем тут была осень, мне и самому до сих пор непонятно… Но в те дни для меня значимой стала песня Владимира Высоцкого «Мой друг уехал в Магадан… Снимите шляпу».
Конечно, обычная студенческая суета занесла своей пылью ту ясную решимость. И в предпоследний день осени — 29 ноября — я был разбужен мыслью: «Ты же что-то обещал сделать!». И побежал искать храм для того, чтобы более не откладывать. В каком-то смысле я испугался себя самого, своей нерешительности и решил с нею покончить.
Тогда в голове у меня вертелись строки Пастернака: «Жизни ль мне хотелось слаще? — Нет, неправда: я хотел только вырваться из чащи полуслов и полудел!»…
Спустя годы я услышал точную формулу этой своей мотивации со стороны. Я уже был в аспирантуре. И вот наш сектор «современной зарубежной философии» празднует Масляницу дома у моего научного куратора Тамары Кузьминой. Сидим на кухне, и ведем вековечную русско-интеллигентскую дискуссию на тему «что такое мещанство». А в гостях у Тамары Андревны в тот день оказался ее давний друг, былой однокурсник. Вот только он по окончании университета решил не иметь вообще ничего общего с советской идеологией, и всю жизнь так и проработал Калуге истопником. Но интерес к миру книг он не потерял. Вот и сейчас — пока все сгрудились на кухне и спорили, он ходил по квартире, выискивая на книжных полках новинки. И вот, отобрав что-то интересное для себя, со стопкой книги он заходит на кухню. И хозяйка его с ходу включает в разговор: «Ну, скажи, что такое мещанин?!». Ответ был дан без секунды раздумий, слету: «Как что? Мещанин — это человек, у которого бытие определяет сознание!».
Мне же хотелось, чтобы мое сознание дало мне новый опыт бытия…
С этой жаждой я и пришел к крещению. Сам день моего крещения был довольно необычным. Я не могу сказать, что уверовал и потому пошел креститься. Ровно наоборот: я пошел креститься для того, чтобы уверовать, то есть я ощущал потребность сделать какой-то шаг, который вырвал бы меня из привычной колеи жизни; надо было пойти посмотреть, ворваться туда, в Церковь. Может быть, потом я что-то пойму. До некоторой степени это был философский эксперимент, поставленный на себе, — но он увенчался совершенно невероятным успехом.
У Бога свои планы о нас: в день крещения благодать Христова коснулась сердца — и с этого дня стало понятно, о чем слова Евангелия «Царство Божие внутри вас».
После этого мне действительно стало изнутри понятно многое из того, что говорится в Священном Писании, у святых отцов. Я всем существом ощутил, что чудо произошло. Это таинство, а не просто омовение в купели…
Андрей Кураев
священник говорит, что согласно мнению всей Церкви, если жена сперва не получила разрешение от своего мужа, то за сделанный ею аборт, муж должен её выгнать с позором... кроме случаев, если она кается, плачет и просит прощения.
А если аборт был по медицинским причинам (т.е. ребёнок итак бы не родился, например внематочная беременность), женщине врачи сделали аборт, чтобы спасти её жизнь, она после выписки (находясь в морально подавленном состоянии) должна еще бухнуться в ноги к мужу, плача и целуя их выпрашивать прощения, чтобы он её не выгнал ?
Или просто я что-то неправильно понял ?
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Была только один раз в часовне, когда её тайком от меня тёща с женой крестили (ну это другая история).
Очень интересно послушать эту "другую историю". А то, я так понимаю, автор вроде как себя атеистом позиционирует, но судя по фразе, героически борется с обрядом, который по атеистической логике стоит в одном ряду с новогодней елкой, наряжанием на хеллоуин или прыжками через костер на Иван-купала.