Я жил в СССР в коммуналке, работал на госслужбе но на мелкой позиции и поскольку моя комната была очень большой (36.7 кв.м.) то я никогда не имел бы возможности встать на очередь. Ни на исполкомовскую ни на кооперативную.
Остальные материальные аспекты жизни обсуждать не буду.
Коснусь другого.
Я жил в СССР в котором сгоняли на собрания в защиту Анджелы Дэвис. При этом на собраниях не говорили что она давала свою волыну убийце. А еще защищали на собраниях Леонарда Пелтиера. Говорят он совсем недавно вышел. Отбыл срок от звонка до звонка. Не помогла защита.
Я жил в СССР где "обменяли хулигана на Луиса Корвалана" но не говорили каким таким образом Корвалол этот оказался на свободе.
Я жил в СССР где нужно было осуждать все что линия партии сказала "осудить". Я не читал Солженицына но должен был осуждать. А поскольку не осуждал то это рассматривалось как хитрожопость. Сказали же что надо осудить - осуди. А то вишь какой... отпетлять хочешь... А как я могу осудить когда не читал даже изданный в СССР "Один день..."?
Я жил в СССР где сатирический концепт героя В.Войновича майора Фигурина был воплощен в жизнь.
Он такой:"Советская власть объективно настолько хороша что каждый кто сомневается в этом является полностью или частично душевнобольным".
Я жил в СССР где существовал такой институт как "персональное дело". Это когда в рамках внутривидовой борьбы одни особи поедом едят другого. Из своих личных целей.
А теперь главное.
Любители СССР много говорят про "квартиры", "натуральные продукты", "хорошую зарплату"... и НИ СЛОВА ПРО ВЕСЬ ЭТОТ МОРОК.
Но при этом поют песни высокой духовности советского человека.
Парни? Вам духовность или материальные дела? Вы уж определитесь.
Сибирь, Красноярск. 1970-е - 1090-е. Полоса шириной 10 метров, длина до горизонта. Картошка. Весной садим, два раза летом окучиваем, осенью, в слякоть - выкапываем. Автобусы и грузовики выделяет предприятие. Предчувствие еды. Костер, печём в углях. Сало, лук, вареное яйцо. Соль. Картошку в мешках привозят во двор, всем домом активно сгружают. Мы тащим в подвал, в свою стайку, там подпол для хранения. Тепло и сыро, до весны не доживёт, поэтому отдаём, кто попросит, излишки. Капусту осенью грузовиками привозят колхозы во двор. Очереди, наличные деньги, копейки. Капусту вешаем в подвале дома, увозим на дачу. Дом самострой, кирпичный, 5 этажей, 3 подъезда, народа много. Дача (сад). Ранетка, малина, смородина в объёме. Пока не соберёшь ведро смородины - гулять не пойдёшь. К осени - 112 трехлитровых банок варенья. Огурцы, помидоры.
Хлеб утром в магазине стахановском рядом с домом горячий - пока идёшь, горбушку скусаешь. С мясом сложно, мяса не помню. За курицей отец вставал в 4 утра, занимал очередь в недавно открывшемся фирменном магазине, одновременно занимая за яйцами в другом. Курицы были синие, с ногами и головами. Но были.
Привет! Помните мой пост про странную архитектуру? Вот вам еще одна порция размышлений под открытым небом. Речь о памятнике Петру I.
Споры вокруг него не утихают годами: кто-то восхищается, кто-то недоумевает. И знаете, оба лагеря по-своему правы!
Мое (сугубо субъективное!) мнение: Нравится: Сам масштаб, мощь, эта бронзовая "неуклюжая" величественность – они впечатляют! Петр как символ мощи и движения. Не нравится: Место. Серьезно! Мне кажется, он был бы идеален на берегу Плещеева озера в Переславле-Залесском, рядом со своим знаменитым ботиком "Дедушка русского флота". Там – история, вода, простор... а тут он немножко "теряется" в городской среде.
Но раз уж памятник стоит тут, я решил обойти его со всех сторон в поисках интересных ракурсов. Получилось ли? Судите сами – фото прилагаю!
А еще вспомнил, что в мае, когда снимал, было ощутимо теплее (помните то солнце?), чем сейчас среди этих дождей и циклонов. Так что поговорка "Не май месяц" явно утратила актуальность. Времена года, как и мнения о памятниках, меняются!
Валентина Илларионовна Талызина (22 января 1935, Омск — 21 июня 2025, Москва)
Ее лицо знакомо миллионам, а голос — тот самый, что так мудро и иронично звучал из уст подруги Нади в «Иронии судьбы» — стал частью нашей общей культурной памяти. Валентина Талызина — актриса, которая доказала, что не бывает «неглавных» ролей.
Каждый ее персонаж, даже самый крошечный, был наполнен жизнью, юмором и такой подкупающей искренностью, что забыть его было просто невозможно. Ей одинаково блестяще удавались и комедийные, и драматические образы, создавая уникальную галерею характеров целой эпохи.
Из архива
Детство, опаленное войной
Валентина родилась в холодном январе 1935 года в Омске. Ее детство не было беззаботным: старший брат умер в младенчестве, а вскоре отец, обрусевший поляк Илларион, ушел из семьи. Незадолго до войны они с матерью переехали в белорусские Барановичи.
Валентина Талызина в детстве с родителями
Первый день войны навсегда врезался ей в память. Шестилетняя Валя рассказала, как по счастливой случайности отец успел забрать ее из садика — буквально через мгновение здание разбомбили. Эвакуироваться в Сибирь из охваченного огнем города ей чудом удалось с матерью. Эти суровые годы закалили ее характер, научили ценить каждое мгновение жизни.
Валентина Талызина в детстве
Неожиданный поворот: от экономиста к актрисе
Казалось, судьба готовила ей совсем иную стезю. В школе Валя увлеклась историей и даже поступила в Омский сельскохозяйственный институт на экономиста.
Валентина Талызина в юности
Но жизнь расставила все по местам, стоило ей только переступить порог студенческого драмкружка. Театр поглотил ее с головой, и после второго курса она, не раздумывая, бросила институт и отправилась в Москву покорять ГИТИС.
Театр: школа жизни и верная любовь
Окончив ГИТИС в 1958 году, Талызина пришла в Театр имени Моссовета. Начало пути не было усыпано розами. Сама Фаина Раневская с присущей ей прямотой заявила молодой актрисе, что та «недостаточно красива для кино». Однако позже между коллегами завязалась крепкая дружба, и Валентина Илларионовна с теплотой вспоминала Раневскую как своего строгого, но мудрого наставника.
Фаина Раневская и Валентина Талызина в спектакле "Дядюшкин сон"
Но главным проводником в мире театра для нее стал режиссер Юрий Завадский, чей вклад в ее становление она считала бесценным. На сцене она прожила сотни жизней — от юных девушек до мудрых, характерных старух.
Валентина Талызина на сцене театра
Его преданность сцене была безгранична. Даже столкнувшись с проблемами со здоровьем и не имея возможности свободно передвигаться, она нашла в себе силы выходить на сцену. В 2022 году, в день своего рождения, она сыграла Меропию Мурзавецкую в «Волках и овцах». Режиссерская группа блестяще обыграла ее состояние: героиню вывозили то в стилизованной карете, то в кресле, и это выглядело удивительно органично.
Постановка «Волки и овцы», эффектное появление Валентины Талызиной
Ее заветной мечтой было сыграть в одном спектакле с дочерью и внучкой. И эта мечта сбылась в постановке «Пиковая дама» в театре Моссовета. Суеверная, она долго отказывалась обсуждать роль, но на сайте театра уже красовалась информация: Валентина Талызина — графиня Анна Федотова, ее внучка Анастасия — Лизавета, а дочь Ксения Хаирова — графиня в молодости. Это был настоящий триумф династии.
Постановка «Пиковая дама» в театре Моссовета
Кино: рязановская муза и народная любимица
Путь в большое кино начался с Эльдара Рязанова. Сначала режиссер сомневался в ней на роль Алевтины в «Зигзаге удачи» (первоначально ее хотели отдать Алисе Фрейндлих). Но судьба распорядилась иначе, и блестящий дуэт с Евгением Евстигнеевым покорил всех. На монтаже Рязанов разглядел ее уникальный талант и навсегда стал ее поклонником.
Кадр из фильма «Зигзаг удачи»
Именно он позвал ее в «Стариков-разбойников», а потом подарил ей ту самую, звездную роль в «Иронии судьбы...». Мало кто знает, что Валя не только сыграла подругу Барбары Брыльской, но и подарила ей свой голос, так как у польской актрисы был заметный акцент. Талызина потом с легкой обидой шутила, что ее «двойную работу» так и не оценили по достоинству.
Валентина Талызина и Барбара Брыльска в фильме «Ирония судьбы, или С легким паром!» / кадры из фильма
Она стала востребованной у самых разных режиссеров: «Афоня» Георгия Данелии, «Большая перемена» Алексея Коренева... А себя она считала лучшей в роли Жени в фильме Сергея Бодрова-старшего «Непрофессионалы».
Кадр из фильма «Афоня»
С возрастом она органично перешла на роли матерей и бабушек, становясь экранной мамой для таких актеров, как Вячеслав Гришечкин («Солдаты») и других. Она не боялась и смелых экспериментов, сыграв, например, содержательницу публичного дома в «Руанской деве по прозвищу Пышка». А новое поколение узнало и полюбило ее в роли Елизаветы Генриховны, ироничной тещи, в культовой «Кухне».
Кадр из фильма "Старинные часы" (2011)
Личная жизнь: в тени сцены
Ее личная жизнь сложилась не так ярко, как карьера. Единственным мужем стал художник Леонид Непомнящий. В 1969 году у них родилась дочь Ксения, но гармония в браке постепенно сошла на нет.
Ходили слухи о романах с обеих сторон, и в итоге пара рассталась. Позже Талызина говорила, что одиночество помогло ей полностью посвятить себя профессии и достичь тех высот, которыми она по праву гордилась.
Талызина Валентина, Непомнящий Леонид и дочь Ксения
Главной отрадой и продолжением ее династии стала дочь Ксения Хаирова и внучка Анастасия, которая, окончив Щепкинское училище, пошла по стопам бабушки и матери.
Поздние годы: борьба до конца
Последние годы были непростыми. В 2019-м актрису сразил инсульт, после которого ей пришлось заново учиться жить. Она использовала трость, на сцене играла сидя, но не сдавалась. Несколько раз ее госпитализировали — то с бронхопневмонией, то с болями в сердце. Каждый раз она или ее близкие опровергали слухи, а сама актриса демонстрировала удивительную силу духа, возвращаясь к работе.
Валентина Талызина на творческом вечере «Что нужно для чуда?» в театре «Геликон-опера»
В январе 2025 года она отпраздновала свой 90-летний юбилей, получив поздравления от президента. Но в марте того же года появились тревожные сообщения о диагнозе «рак поджелудочной железы», которые она сама, по своему обыкновению, опровергла.
21 июня 2025 года Театр Моссовета сообщил о ее кончине. Причиной стала онкологическая болезнь, с которой она до последнего боролась мужественно и молча. Ее похоронили на Ваганьковском кладбище, проводя в последний путь всем, кто любил ее талант, ее силу и ее свет.
Похоронена в Москве на Ваганьковском кладбище (25 уч.) рядом с матерью
Валентина Талызина ушла, но остались ее роли — такие же живые, настоящие и вечные, как и сама любовь, которую она дарила зрителям без остатка.
💯 Еще больше увлекательных историй и фотографий в нашем telegram-канале, подписывайся, чтобы не потерять ⮕ https://t.me/farewell091
Вы также всегда можете поддержать автора канала (исключительно по вашему желанию и порыву)
Моё: я как-то на турслёте выпила лишнего, и, в порыве озорства, надела понравившемуся парню на голову походный котелок. 🤦🏼♀️ А там ещё оставалось каша. 🫣🤣 Это ни на что не повлияло, позже у нас был секс. И, спустя годы, в очень тяжёлое для меня время, именно он оплатил мне психотерапию:)) Помнит, чертяка! 🤣🤣🤣
Все пиздят про прошлое. Перетирают его, как бабки семечки на лавке. «А помнишь?..» – и погнали, ебать-копать, мусолить эту жвачку из вчерашних дней. Прошлое – это безопасная хуйня. Оно уже случилось. Его можно вертеть, как кубик Рубика с отклеенными наклейками – как ни крути, все грани уже известны. Это архив, пыльный склад, где твои победы и проебы лежат в аккуратных коробках с пометкой «СДЕЛАНО». Скукота, пиздец.
А есть будущее. О нем тоже пиздят, но иначе. Как о погоде. «Ну, может, повезет». «Надеюсь, всё будет хорошо». Блядь, надежда – это для терпил, которые сидят на берегу и ждут, пока им волной прибьет сундук с золотом. А чаще всего прибивает дохлую чайку и пластиковую бутылку из-под «Балтики».
Мы не такие. Мы – Маячники.
Нас хуй найдешь. Мы собираемся на крышах панелек, в гулких цехах заброшенных заводов, в прокуренных котельных, где пахнет солярой и вечностью.
Я попал к ним случайно. Через Саню. Саня – тощий, жилистый хуй в старой олимпийке, с глазами, в которых плещется не то вселенская тоска, не то охуительный похуизм. Он нашел меня в баре, когда я вливал в себя пятый шот, пытаясь утопить в спирте серое ебаное ничего, из которого состояла моя жизнь. Офис. Ипотека. Одноразовые стаканчики с хуевым кофе. Женщина, которая смотрит на тебя, как на предмет мебели. Пиздец.
Саня подсел, молча взял мой шот, выпил и сказал: – Ты не топишь. Ты удобряешь. – Чего, блядь? – Свое болото. Думаешь, бухлом его осушишь? Хуй там. Оно только жирнее станет. А надо не осушать. Надо маяк строить.
И он привел меня на крышу. Ночь. Ветер треплет арматуру, торчащую из бетонного парапета. Внизу – россыпь желтых окон-могилок, где люди смотрят сериалы и доедают вчерашний суп. А мы стоим наверху, и город под нами – как ебаное звездное небо, только перевернутое.
– Первое правило, – сказал Саня, закуривая. – Ты не гадаешь. Ты не планируешь. Ты, сука, вспоминаешь.
Это было похоже на бред обдолбанного эзотерика. Но в его голосе была сталь.
– Как, нахуй, вспоминать то, чего не было? – А кто тебе сказал, что его не было? – Саня выдохнул дым. – Оно есть. В твоей башке. Прямо сейчас. Просто завалено хламом. Обидами, страхами, чужими «надо» и «должен». Разгребай.
И он показал. Это не медитация, не транс, не молитва. Это, блядь, работа. Тяжелая, как разгружать вагоны с цементом.
Ты закрываешь глаза. И не пытаешься «представить». Ты ищешь. Ищешь ощущение. Вот оно, твое будущее, которое ты сам себе заказал. Ты хочешь новую работу? Хуй с ней, с работой. Что ты хочешь чувствовать? Я хотел чувствовать запах дерева. Стружки под ногтями. Тяжесть топора в руке. Не скрип кресла, а скрип досок под ногами в своей мастерской.
И я начал вспоминать. Не картинку, нет. Я вспоминал, как пахнет свежий спил сосны. Вспоминал мозоли на ладонях, но не от боли, а от охуенной, настоящей усталости. Вспоминал звук рубанка, который снимает тонкий, как папиросная бумага, слой дерева. Я вспоминал это так яростно, так отчаянно, будто от этого зависела моя жизнь. А она, сука, и зависела.
Это и есть та самая рулетка, о которой ты говоришь. Ты ставишь на кон не фишки. Ты ставишь кусок своей души. Ты вкладываешь в это воспоминание из будущего столько ярости, столько веры, столько настоящего, живого «ХОЧУ!», что Вселенная, эта старая, циничная блядь, в какой-то момент охуевает от твоей наглости и говорит: «А, хуй с тобой, держи».
Конечно, это не магия. Вспомнив мастерскую, я не проснулся на следующее утро в ней. Но что-то изменилось. Я перестал пить. В сером офисном ничего появился фокус. Маяк. Я начал хуярить. После работы шел не в бар, а в гараж к отцу, где стоял старый верстак. Читал форумы столяров. Купил на авито первую стамеску. Руки помнили то, чего еще не делали. Это охуительное чувство. Ты не учишься. Ты просто вспоминаешь навык из того будущего, которое уже себе наметил.
Конечно, были и проебы. Первая табуретка получилась кривая, как улыбка пропитого алкаша. Деньги кончались. Девушка ушла, сказав, что я ебанулся со своими досками. И в эти моменты хотелось все бросить. Снова сесть за рулетку и поставить на «зеро», на пиздец, на привычное болото.
Но ночью я снова лез на крышу. Смотрел на город. И снова вспоминал. Запах лака. Теплое дерево в руках. И тихую, злую радость. Не ту, что от зарплаты или похвалы начальника. А ту, что от созданного тобой. Настоящего.
Это и есть навигация по намерению. Ты не пытаешься угадать, куда тебя вынесет течением. Ты создаешь в уме образ маяка и начинаешь грести в его сторону, как ебаный каторжник. Ты корректируешь курс. Видишь, что к твоему маяку можно подплыть с другой стороны. А иногда по пути замечаешь остров, о котором даже не мечтал, и он оказывается в сто раз ахуеннее твоего первоначального плана.
Сегодня я стою в своей мастерской. Это не дворец, а старый арендованный гараж. Пахнет стружкой и кофе из термоса. Руки в ссадинах и мозолях. На верстаке лежит столешница из цельного дуба. Гладкая, тяжелая, живая.
Я не угадал будущее. Я его не предсказал. Я, блядь, вытащил его из себя. Вспомнил, а потом построил по памяти.
И знаешь что? Прошлое – это просто якорь. А надежда – это туман. Нахуй их оба. У тебя есть только две вещи: охуевшая наглость хотеть и стальные яйца, чтобы грести к своему маяку, даже если вокруг ебаный девятый вал.
Ты не ждешь, пока тебя вынесет к берегу. Ты, сука, сам себе и есть этот берег. И маяк. И ебаный океан. Хуярь.
В фойе здания МИД России на Смоленской-Сенной площади на стенах висят мраморные доски. На них выбиты ФИО дипломатов СССР и России, погибших при исполнении служебных обязанностей.