Писатель считал патриотизм не только безнравственным, но и устаревшим чувством, и взгляды его были гораздо радикальнее, чем у Джонсона, который полагал, что под «лицом истинных патриотов» чаще всего скрываются лицемеры и лжецы.

Толстой же полагал, что для христианина любовь к родине становится препятствием для любви к ближнему. Кроме того, по его мнению, патриотизм, который раньше объединял людей одной страны, сегодня, напротив, их разъединяет.

Свои основные идеи Лев Толстой изложил в своей работе «Патриотизм и правительство». И нельзя сказать, что он там всех жаловал. Отнюдь. Если коротко, то, по мнению Толстого, сегодняшний патриотизм и любовь людей к своей родине используется государством в своих целях. Например, в целях пропаганды и склонения народных масс к своей (нужной правительству) точке зрения.

Давайте посмотрим самые интересные тезисы из его работы.

С чего Толстой начинает

Главное у Толстого — определение. Он отделяет живую привязанность к месту, языку, своим людям от политики. Первая естественна, как любовь к дому. Вторая — «патриотизм» в государственном смысле — идея, которая заставляет считать «своих» выше «чужих», а затем оправдывает ради этого насилие.

Его ключевая формула звучит резко:

«Патриотизм в простейшем, яснейшем и несомненнейшем своем значении — не только не добродетель, а порок…» (Л. Н. Толстой, «Патриотизм и правительство»).

И вслед за этим пояснение: патриотизм «есть предпочтение своего народа… всяким другим народам». То есть моральная ловушка встроена в само определение: как только «свои» становятся важнее «чужих», дверь к вражде приоткрыта.

Почему это несовместимо с христианством (или так называемой духовностью)?

Толстой мыслит как христианский моралист. Для него заповедь «возлюби ближнего» не знает оговорок по паспорту. Потому всякая «исключительная» любовь — только к своим — ранит общечеловеческое братство. Он прямо пишет, что патриотизм противоречит христианскому идеалу, потому что требует предпочитать одних людей другим. В итоге любовь к родине, если она превращается в принцип исключительности, мешает главному — любви к человеку вообще.

Как этим пользуется государство

Вот где мысль Толстого становится особенно современной. Патриотизм, считает он, — технологическая кнопка для власти.

«Для поддержания своего существования правительства возбуждают в народе чувство патриотизма» (там же). Зачем? Чтобы легче было требовать налогов, послушания, а когда нужно — крови. Как только патриотизм запущен, всё остальное объясняется как «необходимость»: мобилизация, цензура, война.

Толстой не щадит формулировок. Патриотизм, по его словам, «не только… порок», но и «весьма вредный, неприличный и уже не нужный». «Не нужный» — важное слово. Он верит, что человечество взрослеет: чем больше мы узнаём друг друга через границы, тем меньше оснований держаться за идею исключительности. То, что когда‑то сплачивало племя, теперь разъединяет народы.

«Но как же без любви к родине? Разве это плохо?» — спросите вы.

Толстой не против живого, человеческого чувства: любить место, где ты родился, язык, его музыку — естественно. Плохо другое: когда это чувство используют, чтобы поставить своих выше других и, в конечном счёте, объявить кого‑то менее достойным сострадания. Там, где начинается сравнение достоинства людей по границам, заканчивается мораль.

Тонкая грань, которую Толстой защищает, проходит так: не отвергать родное, а не делать из него идола. Он предлагает заменить логику исключительности логикой совести: «что ты не желал бы, чтобы сделали с тобой, того не делай и другим» — и не добавляй в конце приписку «кроме иностранцев».

«Во имя Отечества» — звучит гордо, но что стоит за этим конкретно? Кому выгодно, чтобы вы поверили, что у «них» нет права на жалость, а у «нас» — всегда есть?

Толстой предлагает простой тест: если лозунг заставляет вас меньше жалеть человека за чертой границы, перед вами не добродетель, а как раз «последнее прибежище» — неважно, чьё авторство.

Да, Толстой назвал патриотизм пороком — вредным и ненужным. Его мысль проста и неудобна: люби своё, но не делай из этого повода перестать любить человека через границу. Всё, что требует такого отказа, — не добродетель, а соблазн. И именно поэтому позиция Толстого звучит сегодня так же остро, как и сто лет назад.

Спасибо за внимание!

Мой телеграмм канал - Дмитрий Джулиус