Чтобы воспитывать свободного человека, академия сама должна быть свободна, а не подавлена и не застращена. Настоящая академия не пресмыкается и не льстит. А когда читаешь «Вестник Академии наук СССР», то стыдишься этого холопского, вкрадчиво-льстивого и лживого тона, извращающего всякую правду и попирающего всякое чувство ранга. Академия призвана посильно учить истине, а не выслуживаться перед тиранами лживым славословием.

То, что в Советии преподается, есть полунаука. И авторитеты этой полунауки никогда не были ни исследователями, ни учеными. Ибо самоуверенный начетчик («много читал, много помнит») – не есть ученый: он просто «справочник», да еще часто и бестолковый публицист, бойко рассуждающий по чужим мыслям (вроде Ленина), не умеет самостоятельно думать: он машинист выводов, он последователь и подражатель, он «эпигон», он Бобчинский, «бегущий петушком за дрожками городничего» (Маркса); человек, сводящий все глубокое к мелкому, все утонченное к грубому, все сложное к простому, все духовное к материальному, все чистое к грязному и все святое к низкому, есть слепец и опустошитель культуры. Человек, воображающий, будто он все знает и все понимает и может всех учить и наставлять, не знает на самом деле ничего и даже не подозревает об этом своем незнании, что и передается словом «наивность».

Развязное невежество большевистских «вождей» обнаружилось с самого начала революций… Еще в 1921 году Ленин восклицал: «мы люди вроде того, как бы полудикие», но с «невежественным самомнением» и «коммунистическим чванством». «Невежественные вы люди!» – вопил Рязанов на XIV съезде. «До Октябрьской революции, – писал Красин о большевистских вождях, – никто из них не был известен ни как выдающийся писатель, ни как экономист или ученый, или что-либо другое в умственном и художественном мире»; «болтунами они были и болтунами остались». Таких подлинных само-характеристик можно было бы привести великое множество. Они сами знали о себе и именно поэтому не прощали настоящим русским ученым их образованности, разрушали русское университетское преподавание и снижали его уровень.

Советские вожди умели думать только от Маркса и Энгельса и тем обнаруживали свою полуобразованность и неумение мыслить самостоятельно. И вот они уже тридцать лет насаждают в России дедуктивное мышление.

Дедукция делает выводы из готовой мысли. Советское преподавание говорит: «Вот, что сказал Маркс, вот как истолковывали его мысль Ленин и Сталин, делайте из этого выводы, они обязательны, они обеспечивают пролетарскую истину!» Этим оно навязывает целым поколениям России чужую мысль, ложную, грубую, плоскую мысль немца, умершего 65 лет тому назад и остававшегося до конца невеждою в отношении к России. Какие же выводы можно извлечь из этого мертвого источника?

Дедукция воспитывает мысль – несамостоятельную, ленивую, неспособную к живому наблюдению, но самомнительную, вызывающую, зазнающуюся и навязчивую. Вот эта-то мысль и восприняла в 1917 году приказ – закончить первую мировую войну предательством фронта, «отменить» национальную Россию и ввести монополию работодательства («социализм» – «коммунизм»); и эта же мысль восприняла в 1939 году приказ – заключить союз с Гитлером, развязать вторую мировую войну и два года снабжать немцев русским сырьем во славу «диалектического материализма». Неужели есть еще русские люди, которые доселе не поняли противорусскую и антинациональную природу этой стряпни?

Этой «марксистской» дедукции противостояли живые факты русской истории. Но советские авторитеты говорили: «тем хуже для этих неподходящих фактов!» И вот непокорные статистические цифры подтасовывались; непокорные явления замалчивались, непокорные люди ссылались или расстреливались; непокорные социальные классы подавлялись или искоренялись. Россия тридцать лет превращается в страну страха и смерти. И все это – дело марксистской полунауки.

Настоящая наука начинается с индукции, т. е. с непредвзятого свободного наблюдения явлений, природы и людей. От такого наблюдения, подкрепленного экспериментом, свободно организуемым опытом, мысль осторожно восходит к обобщению и пытается выговорить законы материальной и душевно-духовной природы. Здесь надо мыслить свободно и самостоятельно, учиться на ходу предметному опыту и твердо знать, где кончается твое знание и где изнемогает сила твоего суждения.

Настоящая наука углубляется интуицией, т. е. живым созерцанием, которое, во-первых, вчувствуется в глубину единичного явления и, во-вторых, пытается верно вообразить и восстановить целое, распавшееся во время исследования на детали. Интуиция должна насыщать собою индукцию: тогда возникает настоящее исследование. Без интуиции индукция начинает смотреть поверху и упускает главное ― тайну индивидуальной жизни; она впадает в мертвое детализирование, распыляет все, охотно и легкомысленно уравнивает неравное, не видит «леса из-за деревьев», т. е. мира и Бога из-за мировой пыли.

Нельзя строить жизнь народа и государства, убивая дух свободного исследования. Он необходим всем и всюду: земледельцу на пашне, скотоводу и лесничему, офицеру перед боем, солдату в разведке, почвоведу и геологу, инженеру и судье, врачу и воспитателю, купцу и промышленнику, народному учителю и портному… Ибо здоровая жизнь состоит в том, что человек творчески ориентируется в данной ему обстановке (исследование!) и ищет наилучшего исхода, самого достойного, целесообразного и, может быть, даже спасительного (исследование!).

Несчастье молодых русских поколений состоит в том, что им систематически навязывали несамостоятельность и покорность ума, приучая их в то же время самоуверенно двигаться в этой навязанной им чужой мысли. Это не наука. Их не учили науке. Ее скрывали от них. И тех из нас, русских ученых и профессоров, которые пытались показать и преподать им ее, удаляли из университетов, ссылали или расстреливали. Так они росли, не зная ни свободы, ни академии, годами привыкая к тоталитарной каторге ума. Коммунисты сделали все, чтобы привить им рабским воспитанием рабскую мысль, чтобы приготовить из них не свободных русских граждан, не национальную интеллигенцию, не ответственных исследователей России, а полуинтеллигентных и покорных прислужников интернациональной революции.

Аристотель когда-то писал: «Раб от природы тот, кто настолько лишь причастен уму, чтобы понимать чужие мысли, но не настолько, чтобы иметь свои собственные»… Это самое разумел Достоевский, когда через 2200 лет писал: «Полунаука – самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны… Полунаука – это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда, деспот, имеющий своих жрецов и рабов»… Так вот, этот бич и деспот правит ныне нашей Россией, и мы должны понять это и оценить по достоинству…

Мы не сомневаемся в том, что лучшие силы новых русских поколений сумели не поддаться этому гипнозу и этому рабству, но сохранили русское сердце и русскую национальную тягу к самостоятельности и свободе. Мы не сомневаемся в том, что и те, которые поддались этому гипнозу, очнутся, стряхнут его с себя и захотят настоящего знания и настоящего интуитивно-индуктивного мышления. Но для этого они должны прежде всего понять и продумать до конца, что с ними делали коммунисты, куда они вели и на что обрекали. Тогда они захотят мужественно пересмотреть все свои умственные и духовные навыки – и научиться духу свободного мышления и исследования.

/Иван Ильин/

Когда–то Достоевский сказал, что нет и не может быть никакой любви к человечеству без веры в бессмертие души. С первого взгляда это утверждение может показаться спорным, если не абсурдным, — при чем тут бессмертие души? Ведь нужно добиваться элементарной свободы, справедливости, сытости. Не надо ли, напротив, забыть о бессмертии, чтобы полюбить смертного человека на этой земле? Достоевский утверждает: если нет веры в бессмертие, все кончается ненавистью и рабством. Если вдуматься, то правда Достоевского, а за ним и правда христианства становятся самоочевидными, ибо если нет этого вечного и неразрушимого начала в человеке, того, что возвышает его над материей, то что же любить в нем? Так, рано или поздно, миру придется вернуться — увы, путем страшных страданий, крови и слез — к этим простым словам Евангелия: «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21). И всякий, кто узнал его, живет его красотой, светом и истиной, в конечном итоге делает больше для мира и человечества, чем носители отвлеченных программ грядущего человеческого счастья, для которого сначала нужно лишить свободы и превратить в рабов чуть ли не всех людей.

/протоиерей Александр Шмеман/

Также есть менее заметный, но более важный паралогизм, вскользь высказанный Лениным в его «Сокращении невоенной работы». Коммунисты искренне считали, что учение влияет на человека больше, чем окружающая действительность. Они искренне считали, что коммуниста можно получить за студенческой партой. Однако реальность расставила всё по своим местам. Оказалось, что легко быть коммунистом, когда с пустым желудком и винтовкой в руках идешь воевать с интервентами. Легко быть коммунистом, когда с голой жопой и кайлом наперевес идешь строить ДнепроГЭС. Легко быть коммунистом, когда без единого шанса на выживание с гранатой у груди прыгаешь под фашистский танк. А вот когда в гастрономе колбаса по 2.20, под окном служебная машина, а летом отраслевой санаторий — коммунистом быть нет никакой возможности. Коммунист — это порождение кризиса, а не «авангард пролетариата», и паттерны поведения, которые марксизм в своей теории требует от человека, нормальны только в период кризиса. Когда учение противоречит окружающей действительности — оно отбрасывается и осмеивается, а когда мешает — становится ненавидимым.

В той же работе Ленина о «сокращении невоенной работы» прямо указывается, что СССР управлял никакой не пролетариат, а коммунисты. Причем исключительно методами пропаганды и насилия над несогласными пролетариями. Никакого плюрализма мнений. По моему мнению, после 1953-го всё пошло наперекосяк не из-за каких-то «заговоров недобитой буржуазии» или «Обама гадил в лифте Верховного Совета СССР». Просто коммунисты начали заканчиваться, и новых взять было негде. Не помогали ни Высшие Партийные Школы, ни «Моральный кодекс строителя коммунизма». А запасы коммунистов были не столь велики, Великая Отечественная война сделала своё дело. В конце концов управляющие кадры в СССР стали перерождаться в обычную нормальную буржуазию. Вот только действовала она в рамках государства, заточенного на управление коммунистами, а реформировать государство по китайскому образцу не смогли. Не нашлось пророка в своём Отечестве.

Возвращаясь к сегодняшней действительности — в России нет коммунистов, потому что нет кризиса такой глубины, который смог бы их породить. Есть микроскопическая кучка идеалистов, отбрасывающих свои идеалы при встрече с действительностью. Есть кучка конъюнктурных клоунов, дожирающих голоса престарелого электората. И есть хорошая такая часть общества, которая ищет социальной справедливости в период испытаний, а не каких-то там идеологий и учений. Это абсолютно нормально. Чем больше трудностей в стране, тем больше красных флагов мы видим. К большому сожалению, на нашем политическом поле нет такой силы, которая смогла бы удовлетворить эти стремления. В результате чего данная группа людей начинает давиться трупным ядом умершего строя: всеми этими «колбаса по 2.20», «бесплатные квартиры» и «власть пролетариата». И чем дальше от кончины СССР, чем больше покрывается забвением, до какого скотского состояния марксизм довел наш народ, тем более привлекательными кажутся нарративы советской пропаганды, от которых в свое время наш народ выворачивало мехом внутрь.

В нашей стране нет социалистической партии. По своей сути такой, которую марксисты — радикалы с наглухо отбитым мозгом, называют оппортунистической.