Я родилась и выросла в секте. Когда я наконец сбежала, я поняла, что то, во что они верили — реально… (Часть 2 из 6)
Лес быстро сомкнулся за моей спиной, сбивая с толку, нарушая чувство направления. Я изо всех сил старалась двигаться вперёд, перепрыгивая через толстые корни и обходя кусты, но задача становилась всё сложнее. Всё, что я могла сделать, — лишь продолжать двигаться и молиться, что я удаляюсь от комплекса.
Я явно переоценила свои силы в беге по пересечённой местности и вскоре оказалась слишком истощена, чтобы поддерживать темп. Кровь стучала в ушах, и мне пришлось замедлиться и делать прерывистые, неровные вдохи, прежде чем я смогла восстановить дыхание. Хоть я и не слышала звука погони, было полное понимание того, что остановка сейчас означает верную смерть. Культ всегда находил беглецов и всегда возвращал их обратно, и если я хотела выжить, мне нужно было двигаться дальше и быстрее, чем кто-либо, пытавшийся сбежать до меня. В темноте было невозможно понять, не брожу ли я по кругу. Как бы медленно или сложно это ни было, ни одно усилие не было напрасным, если оно давало хоть малейший шанс уйти от этого проклятого места.
Когда дыхание вернулось в привычный ритм, я начала прислушиваться к лесу, пока шла. Звуки птиц и мелких животных были знакомы, и по их крикам и движениям я могла уловить хоть что-то, что происходило поблизости. Поэтому у меня сердце в пятки ушло, когда я услышала, как птицы вдалеке захлопали крыльями, испуганные чем-то. Они взмыли над верхушками деревьев и устремились к более безопасным местам, а я прищурила глаза и начала искать укрытие. Мне срочно нужно было спрятаться.
Под большим деревом я заметила небольшую щель между массивными корнями, из-под которых вымыло приличное количество земли. Дойдя до расщелины и осторожно протиснувшись внутрь, я забилась как можно глубже. Это не было идеальным убежищем: если кто-то посмотрит прямо на меня, то легко заметит между корнями. Но любое дополнительное время, потраченное на поиски укрытия, увеличивало шансы быть обнаруженной. Поэтому я легла на холодную землю, сжавшись, как только могла, и надеялась, что темнота укроет меня.
Некоторое время было тихо. Жук пробежал по моей руке, но я не осмелилась его отогнать, чтобы не привлечь к себе внимание. Прижав ухо к земле, постепенно я начала слышать низкие удары, доносящиеся будто снизу. На самом деле это была вибрация шагов. И она становилась громче. Я приподняла голову и переключила внимание на окружение. Это существо шло за мной, и мне нужно было быть готовой ко всему.
Земля начала слабо дрожать при его приближении, и вскоре я чётко услышала, как оно ступает по земле, палки и листья ломались под давлением его гигантского тела. Моё сердце колотилось так быстро и громко, что я боялась, что существо может услышать этот стук сквозь мою кожу; отчётливый человеческий пульс, перекачивающий кровь в ровном ритме. Оно было близко, двигалось где-то позади меня, время от времени останавливаясь, чтобы оценить обстановку. Я молила его изменить курс, пусть бы мышь или олень или какая-то другая несчастная душа отвлекли его внимание от меня, но лес оставался тихим. Казалось, ни одно живое существо не хотело быть рядом с ним. А особенно я...
Существо всё приближалось, и на мгновение я уверилась, что оно подкрадывается ко мне, и сейчас я в одно мгновение окажусь обвязанной его мясистыми щупальцами, и его алые глаза будут рассматривать свою жертву, пока оно держит меня в воздухе. А затем оно будет отрывать конечности от моего тела, оставив в итоге лишь окровавленный торс. Ужас охватил меня, но я постаралась подавить его — страх мешал выживанию, а выживание было приоритетом номер один.
Его копыта скребли по камням и ломали корни по мере приближения. Я почувствовала его тяжёлое, токсичное, тёплое дыхание недалеко от своего схрона. Его движения были довольно быстрыми и осторожными для существа такого размера. Я слышала, как оно вдыхает воздух, его тело напрягалось, когда оно продолжало пытаться обнаружить меня всеми своими чувствами. Я задержала дыхание, насколько могла; старалась, чтобы промежутки между вдохами были как можно длиннее. Недостаток кислорода начал путать сознание; мир стал размытым, а руки и ноги начало покалывать, но я была слишком напугана, чтобы дышать громче или чаще. Ещё немного. Ещё чуть-чуть...
Его мощное тело скреблось по дереву над мной. Я закрыла глаза и решила, что, что бы ни случилось, я не хочу это видеть. Это был фатализм или смирение — называйте как хотите.
Дерево снова качнулось, когда существо начало двигаться, но теперь его шаги удалялись. Оно уходило; меня не нашли. Как только оно оказалось достаточно далеко, и шаги перестали быть чётко различимы в лесной тишине, я выдохнула с облегчением. Это чуть не отправило меня в обморок, звёзды засверкали перед глазами. Я лежала неподвижно ещё несколько минут, сосредоточившись на дыхании и восстанавливаясь.
Как только моё зрение прояснилось, а мир перестал кружиться, я продолжила прислушиваться к звукам леса. Вокруг теперь стояла мертвая тишина. Прижав ухо к земле, я убедилась, что это существо достаточно далеко. Я потратила ещё несколько минут, чтобы собрать всю свою смелость. Конечно, оставаться в укрытии было менее страшно, но я знала, что не могу лежать тут вечно.
Когда я уже была готова продолжить путь, из леса донёсся слабый звук, который начал нарастать. Негромкие и довольно быстрые — это были шаги человека. Но кто? Я сразу подумала о своём отце и содрогнулась. Проблема заключалась в том, что я не смогла бы от него убежать. И он разорвал бы меня на части, если бы нашёл.
Издалека раздался голос: «Эллисон! Это мама! Позволь мне помочь тебе!»
Это точно был голос моей матери, в этом не было сомнений. Но всё же он звучал иначе. Она запиналась на некоторых слогах, как будто ей было трудно вспомнить, как заканчиваются некоторые слова, и растягивала предыдущий слог, пока не находила правильное окончание. Я осталась в укрытии и ждала. Надо было увидеть, куда она направляется, и понять, почему она жива. А где папа? Почему она одна? Может, это ловушка?
— Элли-ии-иисон! Мама здесь, чтобы помочь тебе! — закричала она, уходя дальше от моего укрытия, углубляясь в лес.
Она снова замолчала, и мне пришлось напрячь слух, чтобы уловить её шаги. Если она здесь, другие культисты тоже поблизости. Мама явно удалялась от поселка, направлялась туда, куда, скорее всего, надо было и мне. Я попыталась придумать какой-нибудь план, но всё сводилось к выбору из плохого или очень плохого варианта. Благодаря движениям существа и моей мамы я восстановила некоторое чувство направления и была более-менее уверена, в какой стороне находится комплекс. Если идти куда угодно, кроме того места, куда направлялась мама, то путь, скорее всего, приведёт меня к этому кошмарному существу. Я могла бы остаться здесь ещё немного, но если вся группа начнёт искать меня, особенно при свете дня, меня найдут за считанные часы. Наверное, даже быстрее. Единственный выбор — идти туда, где мама. Я могла бы попробовать поговорить с ней… Она, возможно, не хотела мне зла. Она ведь всегда была не такой, как папа.
Я немного размяла ноги и медленно выбралась из своего укрытия, вытянув шею, чтобы проверить всё вокруг на предмет движения. Мама была уже так глубоко в лесу, что я едва могла различить её шаги, поэтому я перешла на лёгкую трусцу к ней, готовая в любой момент рвануть в сторону, если потребуется.
Вскоре я заметила её спину. Она шла, как робот, высоко поднимая колени с каждым шагом, словно очень старалась не споткнуться о неровную землю. Она, казалось, не замечала меня, хотя я определённо была в пределах слышимости.
Некоторое время я следовала за ней, прячась за деревьями и кустами, пока она продолжала двигаться вперёд. Но она просто шла. Одна, направляясь к чему-то. Без всякой злобы. Меня охватило ужасное чувство печали, и я вспомнила, как она играла со мной, когда я была маленькой. Она не была хорошей матерью, ни в коем случае, но и плохим человеком тоже не была. Она не хотела никому зла. Она не заслужила всего этого. Из тех редких воспоминаний, которые казались мне хорошими, она была в большей их части. Я не могла просто оставить её одну.
— Мама? — сказала я. Она продолжала идти.
— Мама?! — повторила я, на этот раз громче. Она остановилась, стоя неестественно прямо. Медленно она повернулась ко мне.
Лунный свет пробивался сквозь деревья, освещая её бледные черты, как статую. Мой взгляд мгновенно зацепился за её голову, и свежий, яркий образ её мозга, который совсем недавно прилипал к моему горлу, вызвал у меня рвоту, которая отозвалась эхом в лесу.
Кожа вокруг её расколотого черепа свисала с головы на ушах и бровях. Она была изорвана и грязна, а толстые комки засохшей крови, смешанной с грязью и сажей, прилипли к клокам кожи. Возможно, это была игра лунного света, но её глаза выглядели совершенно пустыми, зрачки исчезли, заменённые лишь молочной белизной. Свежая кровь стекала по её щекам, капая на грудь и пачкая её платье.
— Мама здесь, здесь, сейчас, — сказала она.
— Привет, мама, — сказала я, думая, что, если бы её разум не был разрушен жутким ритуалом, она бы, безусловно, желала умереть окончательно. — Я собираюсь уйти. Тебе тоже следует уйти. Я знаю, что ты этого не хочешь.
— Мама… мама приготовила тебе пода-а-а-рок, дорогая. — Она, похоже, не понимала, что я говорила.
Она подняла правую руку в неловком дугообразном движении и начала искать свою голову наощупь. Ей понадобилось несколько попыток, прежде чем рука коснулась затылка, и как только это произошло, она схватила его всеми пальцами, стараясь не упустить захваченный объект. Её пальцы скользнули по голове, пока не наткнулись на костяной кратер внутри. Нащупав дыру, она запустила указательный и большой палец внутрь своего черепа, вертя их. Её лицо не приняло задумчивое выражение. Спустя десять секунд её рука появилась, держа крошечный кусочек её мозга. Она положила его на ладонь другой руки и протянула ко мне.
— Это дл-л-я-яя тебя, детка.
Я сглотнула, чтобы сдержать подступившую к горлу тошноту.
— Мама, тебе нужно остановиться. Я этого не хочу. Ни для себя, ни для тебя.
Её лицо приняло гротескно-утрированное выражение печали и недовольства, и ладонь сжалась в крепкий кулак. Кусочек мозга, который она держала, был достаточно влажным и мягким, чтобы выскользнуть и приземлиться в нескольких футах перед ней. Однако она, похоже, не заметила этого.
— Почему ты не хочешь, дорр-р-огая? — спросила она сквозь смутные, почти детские всхлипы.
— Мама, я тебя люблю. Но это не то, что я хочу. Мне нужно выбраться. Ты хочешь пойти со мной? Потому что нам нужно поторопиться. Они идут.
— Мама нед-досс-с-таточно хороша, это не то, как дол-лж-жно было быть, — сказала она, её голос становился всё более запутанным и паническим.
Теперь она всхлипывала сильнее, но я не могла разглядеть ни одной слезы на её глазах. Мама паниковала всё больше, её руки начали дрожать, и она выглядела так, будто старалась думать изо всех сил, усилие искажало её окровавленное лицо. Это напомнило мне некоторых пожилых людей из культа, когда их разум начинал предавать их, и они больше не помнили мир, в котором жили, и людей, которых знали.
— Мама плохая, мама плохая, мама плохая, — начала она повторять, её интонация становилась резкой, а громкость всё возрастала.
— Мама, тебе нужно быть тихой, — сказала я ей, стараясь вложить в голос хоть каплю авторитета.
— Мама плохая, мама плохая, МАМА ПЛОХАЯ! — закричала она, её голос трещал и скрипел, эхом разносясь по лесу, наполняя меня гневом к ней. Я прокляла себя за то, что доверяла кому-либо из этого чёртового культа, пусть даже своей матери. Они шли за мной, и теперь точно знали, где я нахожусь.
Ладно. Я хотя бы попыталась её увести. Это было всё, что я могла сделать. Мне нужно было двигаться дальше. Я попыталась пробежать мимо, но она вдруг прыгнула на меня и схватила за руку, повалив нас обеих на землю.
Она схватила мои руки и прижала их к земле, сидя на моих ногах. Мама не была крупной женщиной, но всё равно сейчас легко нависла надо мной. Сколько бы я ни пыталась вырваться, используя ярость, горящую внутри меня, это было напрасно, и вскоре я остановилась, чтобы сберечь силы.
Она смотрела на меня. Её лицо, казалось, потеряло все эмоции и стало совершенно пустым. Я снова попыталась вырваться из её захвата, но это, похоже, только разозлило её, и она схватила меня ещё крепче. Она начала громко скрежетать зубами, а густая жёлтая слюна капала из уголка её рта.
— Тебе нужно поесть. Делай, как говорит твой оте-ец, — сказала она, её взгляд теперь был направлен куда-то сквозь меня.
Внезапно она расслабила мышцы шеи, и её голова упала вниз, зубы громко щёлкнули, когда челюсть ударилась о грудь. Остатки её мозга теперь были полностью видны, и она начала медленно продвигаться ближе к моему лицу. Я повернула голову, пытаясь отвернуться, но усилия были напрасны. Холодная, комковатая слюна уже капала мне на шею.
Розовые черви остатков её мозга становились всё ближе… Но она вдруг стала вялой, её руки и ноги мгновенно обмякли. Моё лицо оказалось прямо в дыре её черепа, рот и нос погрузились в склизкое месиво. Это было как чаша густых, холодных макарон. Зазубренный неровный край дыры в черепе разрезал мою губу, как нож, и мгновенная, жгучая боль вспыхнула вокруг рта, отдавая в челюсть.
Откинув её голову от своего лица, я наконец смогла вдохнуть. Я была измотана, и было чертовски сложно оттолкнуть её обмякшее тело, но мне это удалось. Я выплюнула кровь и слизь, поднимаясь на ноги. Было ощущение, будто я сожрала токсичные** **ядерные отходы, мои запястья и ноги были исцарапаны, а тело слушалось с трудом.
Когда я поднялась, я посмотрела на маму. Её лицо было вдавлено в землю; платье — грязное, заляпанное всем, чем можно, и порванное. Она была мертва. Я была уверена, что это моя вина. Это я, я сделала так, чтобы это произошло. Как ужасно ей должно было быть в последние мгновения? Её единственный ребенок ненавидел её так сильно. Она была сбита с толку, расстроена и зла, просто желая сделать то, что ей приказал культ.
Моё горе прервал звук движения из глубины леса. Оставаться здесь означало бы верную смерть, что не казалось мне привлекательным вариантом. Глядя на маму, я поняла, что если до смерти и дойдёт, то только на моих условиях. Я не собиралась умирать от рук культа или того ужасного существа, которому они поклонялись. Я не позволю им этого сделать. Я сама буду богом своей смерти. Преисполненная злой решимости, я начала двигаться дальше.
Идти было тяжело, и вскоре стало очевидно, что я не смогу оторваться от ищущих меня сектантов. Мне нужно было найти укрытие — что-то достаточно надёжное, чтобы они не смогли сразу меня найти. Передо мной простирался сплошной лес, без каких-либо оврагов. Но справа, где теней было больше, земля шла под уклон. Я решила спуститься вниз и вскоре оказалась в ущелье с каменными стенами.
Они были близко. Я слышала их. Медленно земля начала дрожать, и я осознала, что существо тоже рядом. Я шагала вперёд, стараясь двигаться как можно быстрее. Если эта ночь означает смерть, то она будет не от их рук.
Вскоре я заметила, что на правой стене выделялось небольшое пятно, едва различимое в скудном лунном свете. Пещера. Когда я подошла к ней, из её глубин донёсся затхлый, густой запах. Я не могла видеть, как глубоко она уходит или насколько хорошо я смогу там спрятаться, но сомневалась, что смогу найти лучшее место. Отверстие было довольно маленьким, и мне пришлось сильно постараться, чтобы пролезть. Но как только я оказалась внутри, у меня стало более чем достаточно места, чтобы встать прямо. Я надеялась, что это место не станет моей могилой.
Я прошла дальше, держась рукой за стену для ориентира. Пещера имела уклон вниз примерно на три метра и оканчивалась небольшой «комнатой». Я нашла самый тёмный угол и села на холодный, твёрдый камень. Со своего места я всё ещё могла видеть вход в пещеру и наблюдать. Маловероятно, что кто-то, заглядывающий снаружи, сможет меня заметить. Я обняла колени, успокоила дыхание и стала ждать.
Не прошло и получаса, как я начала слышать шаги над головой и вокруг себя. Они были близко. Я была напугана, конечно, но усталость начала пересиливать страх. Если бы не постоянные всплески адреналина и чрезмерная реакция «бей или беги», я уверена, что потеряла бы сознание. Моё тело умоляло об отдыхе. Но я должна была оставаться в сознании. «На моих условиях», — подумала я, глядя на тусклый свет, просачивающийся из входа в пещеру. — «Не на их условиях».
Я была словно заворожённая и пристально вглядывалась в отверстие пещеры в поисках движения, пока вдруг не осознала, что дрожу от холода. Я сжала себя крепче, стараясь заглушить любые звуки, которые могли бы вырваться из меня. В пещере было сильное эхо, и это означало, что мне нужно быть особенно осторожной. Культисты были вокруг меня, но не звучало ни одного голоса. Я слышала, как они бродят по лесу, ищут, но никто не произнёс ни слова. А ещё я больше не слышала тех громких монструозных шагов. Что-то было не так.
Вдруг кто-то спрыгнул в ущелье. Он двигался между каменными стенами, приближаясь ко мне. Я задержала дыхание, когда он прошёл мимо входа в пещеру. Это был один из других детей. Джейкоб, кажется. Мы несколько раз проводили время с ним — что было примерно тем же количеством раз, что и с кем-либо другим из группы, поскольку мы все выросли вместе. Но он не выглядел как Джейкоб. Его глаза светились красным, и он двигался дёргано, как марионетка. Я была уверена, что если бы это действительно был Джейкоб, он бы заметил дыру в стене. Такие вещи дети замечают, знаете ли, — классные палки, лужи, укрытия и дыры. Но он прошёл мимо, не взглянув на неё. Это меня беспокоило, но я была благодарна, что меня не нашли — по крайней мере, пока.
Поисковая группа начала рассеиваться, углубляясь в лес. Я была в безопасности, однако всё ещё в ловушке. Мне нужно было найти выход, но это было бы самоубийством — пытаться пройти среди сотни детей и того существа, всё ещё находящегося в лесу. Нужно было дождаться рассвета.
Как только я решила остаться в пещере, то ноющее напряжение ушло, и я сразу же почувствовала усталость и боль вперемешку с комфортной онемелостью.
Мгновение спустя моё сознание отключилось.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Хаосит-затейник специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Хобби стало работой?
Хобби, которое стало работой, звучит как мечта, но часто превращается в клетку. Когда ты делал что-то от души, без сроков и оценок, это давало свободу. А потом пришли заказы, клиенты, ответственность, и то, что грело, стало жечь. Душа сжалась не потому, что ты разлюбил дело, а потому что из него ушла легкость.
Работа съедает игру. Там, где раньше было "хочу", появляется "надо". И вот ты сидишь, делаешь то, что вроде бы любишь, но без искры. И это нормально - перегореть даже в любимом. Потому что хобби и работа живут по разным законам: одно для души, другое для выживания.
Иногда нужно вернуть себе право делать что-то просто так. Без выгоды, без пользы, без отчёта. Нарисовать, если ты дизайнер. Сыграть, если музыкант. Написать, если автор. Делай это не ради лайков, не ради заказов, ради себя. Тогда хобби снова станет твоим, а не чужим ремеслом...
После
Самое страшное на любой войне — не выстрел.
Не взрыв, не кровь, не крик.
Самое страшное — тишина после.
Когда ты сидишь в грязи, и слышишь, как капает кровь с рукава — не твоя, чужая.
Когда мозг орёт: “Живой, живой, живой”, а тело не верит.
Когда хочется просто закрыть глаза и исчезнуть, потому что сил смотреть больше нет.
Я видел людей, которые умирали тихо.
Без пафоса, без слов. Просто лежали и медленно уходили.
Никто не кричал “держись, брат”, потому что все знали — поздно.
Кто-то держал его за руку, кто-то молча смотрел в землю.
Слёзы не лились — их просто не осталось.
А потом через пару часов ты уже стоишь, куришь, шутишь.
Потому что если не шутить — крыша съедет.
А внутри всё пусто.
Такое ощущение, будто кто-то выдрал из тебя кусок и забыл вернуть.
Люди думают, что война — это про стрельбу, трупы, кровь.
Нет.
Это про запах. Это про боль.
Про металл во рту, про пыль на зубах, про то, как звенит воздух, когда только что взорвалось где-то рядом.
Про то, как тебе кажется, что время остановилось, и всё, что есть — это гул в ушах и тяжёлое дыхание рядом.
А потом снова тишина.
И вот в этой тишине ты вдруг понимаешь, что жив.
И не понимаешь, зачем.
Тебе начинают сниться лица.
Не те, кто стрелял, а те, кто не дошёл. Кто курил с тобой одну сигарету. Кто делил с тобой глоток воды.
Они просто приходят — не осуждают, не говорят, не просят.
Просто стоят.
Ты просыпаешься, идёшь на кухню, наливаешь воду.
Смотришь на руки — чистые.
А кажется, будто всё ещё в крови.
Самое страшное — не умереть.
Самое страшное — вернуться.
Вернуться в мир, где люди спорят из-за скидок, где обсуждают, какая у кого машина, где всё живое, но какое-то пластмассовое.
Ты идёшь по улице, и тебе хочется кричать: “Вы не понимаете, как это — жить после всего этого!”
Но ты молчишь.
Потому что кому это нужно?
Потом потихоньку начинаешь учиться заново.
Дышать.
Спать.
Смеяться.
Доверять людям.
Не искать рукой автомат.
Не искать глазами укрытие на каждом шагу.
И вот когда ты впервые ловишь себя на мысли, что тебе просто спокойно — именно тогда понимаешь:
ты снова живой.
Не герой.
Просто человек, который прошёл через ад и не стал зверем.
И если ты читаешь это — помни:
пока ты чувствуешь, пока тебе больно, пока тебе страшно — ты живой.
А значит, ещё не поздно.
Честь имею.
https://t.me/Krov_zhguti_i_zdraviy_smisl/28
Героизм на мокром месте
Когда Наполеон приказал войскам переправляться через Неман — началась та самая кампания 1812 года. Формально всё выглядело торжественно: император, закат, лето, барабаны истории бьют марш. На деле — больше напоминало не начало великой войны, а массовый корпоративный тимбилдинг с элементами водного аттракциона.
Особенно отличился один польский уланский полковник. Польша тогда только-только влилась в состав наполеоновской армии, и этот горячий кавалерист решил: «А вот я сейчас блесну! Первым переправлюсь, и Наполеон лично подарит мне звезду, ленту, а там, глядишь, и герцогство».
Наполеону, если честно, было плевать — хоть надувные круги надевайте. Главное, чтобы к утру армия оказалась на другом берегу и не шумела, пока он думает о своих планах. Но полковнику очень хотелось признания. Знаете, как мальчишка тянет руку на уроке, даже не выучив, лишь бы учитель заметил.
И вот, с сияющими глазами он отдал приказ. И сам первым поскакал в воду. Сотни улан ринулись за ним! Лошади, люди, сабли, крики «Да здравствует император!» — и всё это гурьбой в Неман. Картина напоминала не военную операцию, а массовое купание после жары: все плывут в разные стороны, их сносит сильное течение, лошади натыкаются друг на друга, люди цепляются за хвосты, кто-то за чьи-то сапоги.
И тут выяснилось, что место выбрано неудачное. Всего-то в полукилометре был мелкий брод, но наш герой решил: «Не то, мелко, неэффектно! Император же смотрит!» (спойлер: не смотрел).
Толпа барахталась, течение тащило вниз, люди тонули вместе с лошадьми. Давка была такой, что если бы кто-то заорал «модное дефиле», это бы выглядело вполне правдоподобно: все в куче, все на показ, и у каждого глаза полны ужаса.
Полковник же, весь мокрый и запыхавшийся, всё-таки выбрался на другой берег. Должно быть, представлял, как Наполеон, смахнув слезу умиления, вручает ему герцогскую корону. Но — картина была следующая: Наполеон сидел в стороне, скучал, зевал, а когда услышал, что кто-то там тонет, только недовольно поморщился и приказал подать себе лошадь. Уехал. Всё.
Человек сорок так и не вышли на берег. Утонули. Большую часть прибило течением обратно, кто жив, кто не очень. А сама армия, между прочим, просто прошла километр по берегу и спокойно перешла Неман вброд, с сухими сапогами.
В итоге грандиозная «акция мужества» оказалась бессмысленной, как попытка вручить букет начальнику, который уехал в отпуск.
Полковник стоял на другом берегу — мокрый, тяжело дышащий, с торжеством в глазах. Он ждал, что вот-вот к нему подбежит гонец: «Император благодарит!»
Но гонца не было. Наполеон уже уехал. Ни фанфар, ни аплодисментов, ни хотя бы барабана из ближайшего военного оркестра. Просто тихий берег и мокрая форма. Он хотел крикнуть что-то вроде «Виват!», но получилось что-то вроде «Апчхи!».
Вильям Сива
Привет, Пикабу
Давно мечтала запостить что-нибудь, но ничего существенного в голову не приходило.
Но тема организовалась сама.
21.10.25 в мой дом пришла беда. Пожар уничтожил все до самого основания. Огонь за 20 минут охватил весь периметр. На момент возгорания дома не было никого. Кроме любимых домашних животных. Они не смогли спастись. К моменту приезда пожарных спасать было уже некого, а столп пламени поднимался высоко к небу.
Я еще не до конца осознала произошедшее. Но с каждым днем реальность все ближе и ужаснее. Я хочу кричать от боли. Я хочу рассказать всему миру, о том как мне больно. Прекрасно понимаю, что чужая боль не нужна никому, но где-то в глубине души мне кажется, что если кто-то еще узнает о случившемся, то эта частичка страданий оставит меня
У меня не осталось совершенно ничего. Сгорело абсолютно все имущество
Но я готова отдать огню абсолютно, лишь бы вернуть своих малышей-питомцев. Каждый день вспоминаю глаза моего тойчика. Как он радовался и буквально улыбался мне. Мог просто стоять рядом, смотреть на меня и улыбаться, виляя хвостиком.
Я не хочу больше жить. Я не знаю как с этим справиться. Разумом понимаю, что уже все произошло и ничего не изменить. И нужно двигаться дальше. НО Я НЕ МОГУ. Я НЕ ХОЧУ.
Сердце, пожалуйста, остановись. Я больше так не могу
Признаки того, что твоя жена изменяет
Ты думаешь, что всё под контролем? Что она просто устала, занята или «просто не в настроении»?
Нет, брат, правда может быть неприятной. Иногда женщина не говорит словами — она показывает поступками.
Вот несколько тревожных звоночков.
Она вдруг стала идеальной.
Слишком вежливая, слишком спокойная, слишком добрая. Это не забота — это чувство вины. Когда человек изменяет, он пытается «откупиться» вниманием.Телефон стал её личной крепостью.
Если раньше он валялся где угодно, а теперь она спит с ним под подушкой — угадай почему.Новые запахи.
Парфюм, который не твой. Мужской дезодорант на её одежде. Или наоборот — слишком много духов, чтобы что-то перебить.Эмоциональные качели.
То нежная, то холодная. То ищет близости, то раздражается от твоего присутствия. Это не гормоны — это раздвоение между «тобой» и «им».Резкая перемена интересов.
Она внезапно любит то, что раньше ненавидела? Может, просто кто-то другой показал ей этот «новый вкус жизни».Секс стал редкостью или спектаклем.
Если близость исчезла — она получает её где-то ещё. Если наоборот, стала «слишком активной» — проверяй, откуда новые приёмы.
Но помни: измена — это не только про тело, это про внимание, которое она перестала давать тебе.
Когда женщина уходит душой — тело лишь вопрос времени.
Почему мы несчастны: когда подавляем свои инстинкты
Каждый день мы живем под диктат чужих правил. «Так нельзя», «надо быть как все», «ты должен…» — и с каждой минутой мы теряем себя.
Мы думаем, что счастье — это красивые картинки, «идеальные» отношения, лайки и признание. Но на самом деле счастье — это не формула. Это внутренняя борьба, которую большинство боится начать.
Инстинкт — наш единственный настоящий компас. Он шепчет нам, что важно: кого любить, чего хотеть, чего бояться. Но мы его заглушаем. Подавляем. Игнорируем.
Почему?
Боимся показаться «неправильными».
Следуем тупым социальным стандартам.
Сами себя ограничиваем, придумывая оправдания: «я не могу», «это нельзя», «что подумают другие».
Результат? Мы теряем себя.
Мы играем роли, а не живем.
Мы боимся чувствовать настоящие эмоции: страсть, страх, гнев, радость.
Мы теряем шанс быть счастливыми, потому что счастье невозможно там, где нет честности с самим собой.
Скажи себе честно:
Когда в последний раз ты делал то, что хотел именно ты, а не кто-то другой?
Когда позволял себе испытывать эмоции, а не их имитацию?
Когда слушал свой внутренний голос, а не общественные инструкции?
Подавляя свои инстинкты, мы обречены быть несчастными.
Мы теряем энергию, пропускаем возможности, теряем вкус к жизни.
Настоящее счастье приходит только тогда, когда мы внимательно прислушиваемся к себе, к своим желаниям и страхам, и действуем смело, честно и этично.
Это не просто слова. Это борьба. Это вызов. Это реальность.
И вот что важно понять:
Счастье — это не шаблон.
Счастье — это твоя смелость быть собой.
Счастье — это когда ты не боишься смотреть в глаза своим инстинктам и признавать их.
Закрой глаза. Спроси себя: что ты боишься признать? Где ты живешь по чужим правилам? Что ты готов сделать сегодня, чтобы быть честным с собой?
Если ты не начнешь прямо сейчас — кто начнет?


