После зарядки и завтрака Нина и Семён взяли с собой четырёх самых рослых и взрослых мальчиков для похода к складу. Там они выпросили теннисный стол, ракетки и мячики, два набора для игры в бадминтон, надувные спасательные круги. Новые кожаные футбольные мячи завхоз им не дала, резко отшила: «Ваш первый отряд не единственный в лагере». Оказалось, что теннисный стол собрать не удастся: ножки были сломаны. Но Семёна дед обучил столярному делу, и завхоз выдала ему под расписку инструменты, а ещё шурупы и подходящее дерево для ремонта. Ребята прыгали от радости: пинг-понг любили все. И участвовать в ремонте тоже хотели. Однако не успел вожатый выкопать ямы для ножек, как из спальни девочек послышались крики. Нина была у начальника, поэтому Семён пошёл сам разбираться с девицами.

У самой дальней койки орали и махали кулаками девчонки. Они даже не заметили вожатого. А вот он-то всё увидел: руководила избиением именно Вера! Она кивала очередной девочке, и та наносила удар.

— А ну тихо! — гаркнул во всю мощь лёгких Семён и ещё стукнул стулом о пол так, что послышался треск деревянных ножек, а спинка осталась у него в руках. — Что здесь происходит?!

Вера толкнула в спину свою подружку Власову Олю, и разгорячённая девочка выкрикнула:

— С воровкой разбираемся!

Когда стало тише, то до вожатого донеслось тихое поскуливание. И тут-то он вспомнил об этой Ире Сосниной!.. Надо было давно поговорить с ней, но он и Нина отвлеклись на отрядные дела.

Девочка была довольно сильно избита и поцарапана. Нос распух от кровавых соплей, плохонькое платьице повисло клочьями.

— С чего вы взяли, что Ира у вас что-то украла? — грозно спросил вожатый.

Сразу посыпались обвинения девчонок: новенькая откуда-то взялась на их голову, ни с кем словом не обмолвилась, только хныкала и руками закрывалась. Ни на зарядке, ни в столовой её не было. Девочки пришли и стали переодеваться, менять спортивную форму на платья. Сначала одна обнаружила пропажу расчёски, другая не нашла блузку, а потом все проверили содержимое чемоданов и оказалось, что у каждой пропало что-нибудь из вещей. Набросились на новенькую с допросом, а она залезла под кровать. Её вытащили вместе с чемоданом, открыли его — и надо же, среди грязных тряпок нашлась блузка! Остальное, видимо, воровка спрятала. А они всего лишь хотели выяснить, где их вещи.

Семён был так огорчён ситуацией, что не заметил, как вошли мальчишки, которые так и не дождались вожатого, чтобы ремонтировать стол. Он сказал:

— Сейчас каждая из вас зайдёт ко мне в комнату и ответит на вопрос. Только после этого я выпущу вас из комнаты. Вера, пошли. Ты первая.

В своей комнатке Востряков спросил девочку:

— Кого из девочек ты видела вот так, как меня сейчас, лицо в лицо, во время зарядки и завтрака?

— Всех, кроме новой!

— Вера, так не бывает. Кого-то мы видим краем глаза, а кого-то вовсе упускаем из виду. Я спрашиваю только о зарядке и завтраке.

— Всех, кроме новой! — упрямо повторила Вера.

— Хорошо, спасибо. Я тебе верю. Ты самая высокая, выше парней, шумная и активная. Уверен, что тебя все видели, как и ты всех. Никому не говори, пожалуйста, о чём я спрашивал! — сказал вожатый и подмигнул Вере.

Девочка неожиданно улыбнулась. Закончив опрос, Семён вышел к ребятам, развёл руками и сказал:

— Ничего не понимаю. Давайте устроим семейный совет, ведь отряд — пусть на один сезон, но ваша семья, ребята. Признаюсь, я хотел защитить самого слабого члена нашей семьи — Иру. Она новая в нашем отряде, очень робкая, необщительная. Но опрос показал, что её действительно не было ни на зарядке, ни в столовой. Однако подумайте: а вдруг какая-нибудь недоброжелательница подкинула ей вещи? Девочка ведь не может за себя постоять.

Вадик Шестаков поднял руку, как на уроке в школе. Вожатый кивнул ему.

Пионер заявил:

— А ей и не нужно за себя стоять. Пусть просто объяснит, как она здесь появилась. Мы с пацанами вообще её в первый раз видим. Ещё пусть скажет, кто её задержал или где она была вместо зарядки и завтрака. Все знают, как развлекаются старшаки в школе: закрывают кого-нибудь в раздевалке и туалете. Пусть назовёт их и не боится, никто слабого обижать не станет. А если обидит, будет иметь дело со мной.

— Кого здесь судят и в чём обвиняют? — раздался голос Нины за спинами ребят и вожатого.

Она стояла с документами в руках.

Вожатый сказал:

— Вера, объясни, пожалуйста, Нине Ивановне.

Вера сначала замялась, но потом всё же сказала:

— Мы утром увидели, что у нас в спальне новая пионерка, стали спрашивать её. А она заплакала и стала закрываться руками. Мы перестали обращать на неё внимание… Да, сказали ей обидные слова. А после завтрака выяснили, что у нас пропали вещи. Что мы могли подумать? Их взял тот, кто был не с отрядом. И мы… мы поступили плохо. Но такая злость взяла! А уж когда нашли Ольгину кофточку у неё в чемодане, то вообще… из себя вышли.

Вадик не выдержал:

— Верка, думаю, правду говорит. Мы тоже бы так поступили, если бы это в нашей спальне произошло. Если эта ваша Ира говорить не умеет, вы нам скажите, Семён Викторович и Нина Ивановна, откуда девчонка и почему она такая. А вещи… они найдутся. Сами весь лагерь прочешем и найдём.

Ира в это время сидела молча, уставившись перед собой оловянными глазами. Её голова с волосами, похожими на воронье гнездо, покачивалась на тонкой немытой шее. И столько было в ней отчуждения, отчаяния и покорности, что Семёна кольнула жалость к странному ребёнку. Ира говорить умеет, в этом он убедился утром. И почему-то изначально напугана… Боится мест, где много людей. И вот сейчас она замерла, как цыплёнок в когтях коршуна. Реакция доброй Нины, которая в каждом ребёнке видела своих младших, была бурной:

— Ну как вам не стыдно, а? Забыли про Правила юных пионеров, о том, что каждый — хороший товарищ, помогает слабым и защищает их. А вы… Я пришла от начальника лагеря. Он сказал, что Ира каждый год в июне проводит в «Черёмушках». И её поведение — результат того, как к ней относятся в отряде. А ещё по правилам лагеря, каждый выход за территорию должен быть согласован с сельским отделением милиции. Я написала заявление, директор поставил свою подпись. В сончас хотела идти в Большой Лог, чтобы заверить документ в милиции. Вот теперь уже не знаю, стоит ли выводить вас за территорию. И на душе тяжело от того, что вы поступили, как фашисты…

О, это было тяжким оскорблением для ребятишек! В один момент они из детей, влюблённых воспитателя, стали противниками Нины. Великая Отечественная война жила в каждой семье: хранились письма с фронтов, наградные листы, похоронки и фотографии погибших, страдали от старых ранений оставшиеся в живых родственники… И Девятое мая был любимым праздником народа.

— Мы не фашисты! — выкрикнул побелевший от гнева Вадик. — И мы не виноваты, что в отряде оказалась ненормальная! Пошли отсюда, пацаны!

Семён громко и строго сказал:

— Стойте, ребята! Послушайте ещё кое-что. Сегодня утром кто-то сделал подобие надгробной плиты на кровати Нины Ивановны, с её портретом и датами — годами рождения и смерти. Тысяча девятьсот сорок шестой — тысяча девятьсот шестьдесят шестой. Этот человек за что-то был очень зол на Нину Ивановну, хотел, чтобы она страдала. И знаете, как она отреагировала? Сказала, что не сердится на того, кто это сделал. Даже несмотря на то, что этот неизвестный разрыл её вещи, чтобы глянуть на паспорт. Вы верите, что это могла сделать Ира?.. Посмотрите на неё… А потом злодей подставил девочку…

Нина подошла к Ире, пригладила ей волосы и сказал ласково:

— Пойдём на речку, я помогу тебе умыться. А в сончас ты отправишься со мной в село подписывать заявление.

Воспитатель обернулась к мальчишкам:

— Простите меня, ребята. Я погорячилась… Но нельзя травить человека за то, что он не такой, как все. Нельзя считать себя лучше другого… Такие уж у меня убеждения. Может, кто-то не хочет, чтобы я была воспитателем у вас?.. Но я очень, очень хочу прожить этот месяц рядом с вами, пионерами. Причём так, чтобы вы набрались здоровья, сил, нашли новых друзей… а не… Ну, вы сами знаете.

Семён не на шутку обеспокоился. Далась Нине эта река.

Он сказал ребятам:

— Первый отряд, подождите немного… Я скажу Нине Ивановне кое-что…

Взял за руку Нину, чуть ли не оторвал от странной пионерки и почти вытащил с девичьей половины. Закрыл плотно дверь и зашептал:

— Ира прекрасно говорит, я в этом убедился утром. Но она и в самом деле не здорова… психически… И мы не знаем, на что она способна. Лучше не ходи с ней к реке, прошу тебя. Или дождись меня…

Девушка презрительно поглядела на него, вырвала свою руку и попросила:

— Как закончишь разглагольствовать, возьми дежурных и сходи в столовую. Скоро обед.

Вернулась к отряду и увела Иру.

Тут вожатый понял, что его потеснили в этих тяжёлых разборках. Вадик сказал:

— Встань-ка перед нами, Савченкова. И скажи честно, поклянись красным галстуком, что не мстила воспитательнице.

Вера неожиданно послушалась, вышла вперёд и сказала дрожавшим от волнения голосом:

— Клянусь красным галстуком, что не мстила.

Раздались возражения мальчишек:

— Ага, не мстила… Только банки расшвыривала из-за того, что мы победили!

— Всех заставила себя ждать, вышла надутая, как индюк!

— И песню «Давай никогда не ссориться» с нами не пела!

— И ни перед кем за своё поведение не извинилась!

Но всех прервал Вадик:

— Я с Савчей в одном классе учусь. Да, она психованная. Если получит четвёрку, может выкинуть свой портфель в окно и рыдать так, что завуч с медсестрой прибегают. Из-за этого учителя боятся ей оценки ниже пятёрки ставить. Хотя она в самом деле отлично учится. Но врать она не будет. Мы её несколько раз на пионерском сборе разбирали из-за ссор и драк. Она честно признавалась. А извиняться она не умеет.

Его сначала робко, потом горячо поддержали все девочки, даже те, кто кучковался отдельно от Вериной компании. А Оля предположила:

— А может, это сделал кто-то из другого отряда. Или даже взрослый. А вы тут на Верку катите бочку.

Семён вмешался:

— Хватит разбирать этот конфликт. Вы, парни, в самом деле обследуйте лагерь, поищите вещи. Только к реке не подходите. Её берега почему-то топкие. Но под мостки можно заглянуть. А сейчас выбирайте актив: командира отряда, его заместителя, ответственных за лагерные вещи, за санитарию, — словом, как у вас положено. Я уже и забыл, из кого этот актив состоит. Список дежурств по столовой и корпусу Нина Ивановна уже составила, он на двери каждой спальни. А я пойду обед накрывать.

В корпусе поднялся шум. Но споры детей Семёна уже не волновали. Он еле справлялся с ощущением удушья и тревогой. Что-то должно произойти… Очень скоро…

Когда отряд уселся за длинный стол, заставленный тарелками с борщом и кашей, пришла Нина. Она громко сказала:

— Ира не захотела есть. Вон она, посмотрите в окно, на лавке сидит напротив столовой. Это для тех, кто может про неё подумать плохое.

Половина отряда полюбопытствовала. Потом ребятишки азартно замахали ложками. Как бы хотел Семён дать им ещё по одному кусочку хлеба! Но увы, он выдавался строго по числу ребят в отряде. Нина отложила в платочек один для Иры. Девушка шепнула вожатому:

— Если бы ты знал, какая Ирка грязная! — Девушка передёрнула плечами. — Пришлось ей голову вымыть. Хорошо, что вода была не такая ледяная, как утром. На трусишки глядеть не хотелось. Но они у неё одни, сменить не на что…

— Наверное, родители живут в городе, а она — у родственников в Большом Логе. Или вообще детдомовская, — высказал свои соображения Семён.

— Не знаю, что это за родители или детдом, если у ребёнка одни трусы на весь сезон. И как она ухитрилась подложить свою путёвку в общую стопку? Пожалуй, ты прав: мы много о ней не знаем.

— Директор-то что сказал?

— А он здесь второй год. Ничего особенного про Иру не слышал. Ну ладно, ты тут с дежурными убери всё, а я с Ирой в Большой Лог. Может, разговорю девочку.

Едва вожатый с дежурными вышел из столовой, как к нему бросились Вера и три её верные подруги с охапкой вещей:

— Нашли! Мы первые нашли! А пацаны, наверное, до сих пор по берегу речки лазят! — со счастливым смехом сказала Вера.

— Где нашли? — Тревога Семёна возросла до звона в ушах.

— В старом корпусе!

— Идёмте туда, — велел вожатый, уже догадываясь, что именно они увидят.

— Ну и как вы попали в наглухо забитую дверь? — спросил он.

Девчонки очень удивились, но им заколоченный корпус был неинтересен: вещи-то — вот они.

Оля сказала:

— Да ладно вам, Семён Викторович. Раньше двери были открыты настежь, мы и вошли.

— А что ещё там было?

— Пусто!

— И стеклянные банки вы там вчера взяли?

— Ага!

— Хорошо, бегите к себе, разбирайте найденное. А я пойду к реке, скажу мальчикам, что вы их опередили в поисках.

Подружки упорхнули со смехом, а вожатый быстро зашагал к реке. Найти рациональное объяснение всего связанного со старым корпусом было невозможно. Может, стоит поговорить с сотрудниками лагеря? Не сочли бы сумасшедшим… Сейчас главное — всех детей загнать в спальни и уложить в кровати.

Но сначала пришлось их отмывать от грязи с мостков. Ребята здорово угваздались. Да ещё и разнылись, что девочки знали, где вещи, вот их опередили. Надо было вновь гасить конфликт, но Семёну пришлось воевать с беспокойством, которое перешло в недомогание. Он даже не вышел из своей комнаты, когда дети вместо отдыха стали беситься в своих спальнях. Просто сидел на стуле у стола, сцепив пальцы, и пытался выстроить логическую цепочку из всех событий.

После полдника, стакана чая с коржиком, он через «не могу и не хочу» занялся теннисным столом. Мальчики крутились рядом, заглядывая ему в лицо. И когда невысокий крепыш Слава Бобков вдруг сказал: «Что-то долго Нины Ивановны нет», получил лёгкий подзатыльник от Вадика, их отрядного командира.

Для вожатого Вострякова не стало неожиданностью появление старшего вожатого, который ещё должен был подменять коллег в выходные дни:

— Семён, тебя директор вызывает! Не знаю, по какому поводу, но в лагере участковый из села.

И Востряков поплёлся к директору, как на расстрел. Он почти не услышал, как представился милиционер, и скорее увидел картинкой, чем осознал случившееся.

Рядом с опорным пунктом работал экскаватор, рыл траншеи для фундамента Дома культуры. Нину пропустили к начальнику милиции, а вот девочку — нет. Она уселась на лавочку. Когда Нина вышла, то увидела ковш, занесённый над ямой, а в ней — ребёнка. Девушка успела спрыгнуть и вытолкнуть Иру, но Нине снесло верхнюю часть черепа. Причём в открытом рту трупа находился кусок хлеба. Участковый на «Днепре» привёз Иру в лагерь, всё равно ребёнок ничего не мог рассказать. Наверное, ненормальная. Пусть побудет пока у медработника.

Участковый ушёл, а начальник сообщил, что три дня Вострякову придётся работать на отряде одному, потом придёт воспитательница детского сада из Большого Лога.

— Могу я сходить в село… в морг… или съездить в город… к родственникам… — еле ворочая языком, попросил Семён.

— Нет, не можете. Вы должны быть с детьми. Труп увезли в область, на месте работают комиссии и криминалисты. Экскаваторщик задержан, но его вины нет. Нельзя было выводить ненормального ребёнка с территории и оставлять одного, — сурово, даже гневно сказал начальник. — Ступайте работать, наберитесь сил сдержать эмоции при детях.

— Эмоции… какие эмоции…

Начальник подал ему свой носовой платок в клеточку и сказал:

— У вас всё лицо в слезах. Погибшая Пономарёва — взрослый человек. Её жаль до глубины души. Но что было бы, если бы погиб ребёнок? Постарайтесь соблюдать все инструкции и выполнять должностные обязанности. Вы несёте полную ответственность за жизнь и здоровье каждого ребёнка.

— Я хочу уволиться…

— Нет. Вас направили сюда ваше предприятие, горком. Не будьте дезертиром. Последствия увольнения не сахар, поверьте. Будьте мужчиной, в конце концов.

Востряков вышел из административного здания пошатываясь. Почему он не остановил Нину? Почему не пошёл сам? Он даже не заметил, что ветер нагнал небольшие, но налитые грозной чернотой тучи и закапал нечастый дождик. В голове не было мыслей, только звучали строки из новой песни, которую исполняла Майя Кристалинская: «Опустела без тебя земля…»

Возле корпуса стучал шарик пинг-понга, стояли дети из других отрядов. Бобков им с важным видом объяснял, что очередь можно занять только завтра, когда наиграются свои. «Надо же, сами доделали стол», — подумал вожатый.

Семён уселся на крыльцо, подперев голову руками. К нему подошла Верка, спросила:

— Нина Ивановна не придёт… больше?

И всхлипнула.

Семён молча кивнул.

— А почему?

— Не знаю… — прошептал вожатый.

Девчонки куда-то убежали. А Вадик сказал:

— Семён Викторович, пора идти в столовую. Ужин скоро… Я бы сам вместо вас сходил, но без взрослого еду не дадут.

Вожатый поднялся и пошёл в столовую. На ужин была перловая каша с капустными котлетами. Семёну никак не удавалось подцепить вилкой разваливающуюся котлету. Одна из дежурных девочек сказала: «Давайте-ка я, Семён Викторович». И ловко справилась с проблемой.

Первый отряд явился самым последним. Заплаканные девчонки, прячущие глаза пацаны вдруг потеряли обычный волчий аппетит, вяло ковыряли капусту. И все поглядывали на вожатого. Понятно, девицы уже где-то подслушали страшную новость и разболтали парням. Потом ребята стали безобразничать: зачерпывали перловку, оттягивали ложку и резко отпускали. На столы другого отряда каша не попала, зато дети угваздали свой. Из-за «неудачи» принялись бросаться драгоценным хлебом. Подошла старшая воспитательница и стала их ругать: «Вот нахалы! Ни стыда ни совести! Нина Ивановна погибла, а вам хоть бы хны!» Еще отчитала вожатого: «Посмотрите, что ваше хулиганьё делает! Сидите и молчите, как будто ничего не происходит. Накажу я ваш отряд».

— Протест… — тихо ответил Семён.

— Какой ещё такой протест? — разоралась старшая, которая почему-то постоянно жевала семена кардамона, и от неё противно тянуло этой пряностью.

— Протест против того, что мир жесток и неправилен… Это не хулиганство…

Семён не отдавал себе отчёта, почему у него вырвались такие слова. Он был единственным ребёнком, сведений о воспитании не имел, даже с детьми свой тёти, заселившейся в дедову квартиру, не виделся пять лет.

Непонятно, что так обозлило старшую, но она снова заорала на всю столовую:

— Протест против мира?! Государство кучу денег за каждую путёвку доплачивает! Заботливая компартия всё для детского отдыха делает! А неблагодарные тва… дети протестуют! А ну пошли вон из-за стола!

— Ну и ешьте всё сами! — неожиданно взбесился Вадик. — На здоровье!

С грохотом отъехал назад на своём стуле, поднялся и пошёл к выходу. За ним вскочили все ребятишки и, толкаясь, выбежали за дверь.

— А ну вернитесь, когда с вами начальство разговаривает! — заверещала старшая.

Семён заторможенно поднялся, сделал знак дежурным приступать к уборке и сказал в побелевшее от злости лицо старшей:

— Государство платит за работу педагогам. За путёвки доплачивает предприятие родителей. Из профсоюзных взносов и прибыли.

— Это вы виноваты! — взревела старшая. — Гнать нужно таких вожатых из лагеря!

— Гоните… — вздохнул Востряков. — Я сегодня сам хотел уволиться. Мне не позволили.

Старшая, возмущаясь, потопала куда-то, а Семён с дежурными закончили работу и ушли. Никто не вступился ни за отряд, ни за вожатого. А Вострякову было всё равно. Волновало лишь одно: чем он накормит вечером голодных ребятишек? Прилетели возбуждённые девчонки и доложили: «Мы подслушали, старшая нажаловалась начальнику, только всё переврала. А он на неё наорал. И увольнять вас не будет». Несколько минут спустя пришла толстая повариха, принесла ведро с чаем и две буханки хлеба, тарелочку с кусочками масла. Печально посмотрела на ребят и поругала, только как-то по-доброму:

— Что ж вы творите-то, а? В хлебушко столько людского труда вложено! Вы-то не помните, наверное, как четыре года назад народ с вечера за мукой очереди занимал. Всю ночь костры жёг. И покупал по два кило на члена семьи. А вы хлебушко на пол… ну, орёт Гранитовна, ей так по должности положено. Коли смелые, так ответьте. А с хлебушком уважительно обращайтесь.

— Спасибо. Мы больше не будем, — как-то совсем глупо ответил Семён, только сейчас вспомнив имя-отчество старшей воспитательницы — Аврора Гранитовна.

Он обошёл всех вожатых с пятирублёвкой, прося сходить в Большой Лог за печеньем для детей. Никто не согласился. Но ребятишкам хватило хлеба с маслом. Они запили его холодным сладким чаем из поварёшки. Стаканов-то не было…

Уже после отбоя на девчонок снова навалилась хандра. Они вспомнили о чьей-то злой шутке, которая стала страшным знамением смерти Нины Ивановны. На весь корпус разрыдалась Вера. Среди вещей из забитого корпуса не нашлось её ободка с ромашками, привезённого папой из-за границы.

— Это тоже вестник смерти! — завывала, как сирена пожарной машины, истеричная девочка. — Я умру!

— Верочка, ты посмотри на ребят: своих подружек, пацанов! Разве мы отдадим тебя смерти? Да никогда! — сказал ей Семён.

Тогда у него ещё была маленькая надежда на то, что сезон закончится благополучно.

Мальчишки из-за дождя занялись игрой в запрещённые карты, а девочки стали травить страшные байки. Вера забыла о своей истерике и стала сыпать жуткими историями, которые прочла в книгах домашней библиотеки. Семён ушёл в свою комнату и засмотрелся на дождь. В десять часов он потушил в корпусе свет, предупредил, что завтра все будут заниматься подготовкой к подъёму лагерного флага, петь отрядную песню. Если кто-то после такого количества чая захочет в туалет, пусть будит его. Он запрещает выходить из корпуса ночью без сопровождения.

Очень скоро ливень стих, ребятишки спокойно заснули. Но как ему-то заснуть в первую ночь после гибели Нины? Востряков вышел на крыльцо, стал глядеть в чёрное небо. Как жаль, что он атеист и не может мечтать о новой встрече в глубинах мрака с удивительной девушкой. Словно в ответ на его мысль небо слабо полыхнуло синевой, вдали глухо пророкотал гром. Рванул ветрище, зашумела листва черёмух. Семён зашёл в корпус, накинул куртку, взял фонарик и направился к заколоченному строению. Снова подёргал доски, постучал кулаком. Делать тут нечего, нужно идти в корпус — дети-то в нём одни…

Машину он оставил на въезде в деревню с диковинным названием «Жальник». Так как проехать дальше по разбитой грунтовке, больше похожей на русло пересохшей речки, не представлялось возможным, и последние полчаса он шёл пешком, взвалив на себя походный рюкзак, негромко насвистывая привязавшуюся с самого утра мелодию из рекламы по радио. Но, чем ближе он подходил к лагерю, тем гуще становилась тишина. Даже его собственный свист начинал казаться приглушённым. Птицы замолкали, воздух замирал, становился затхлым и спёртым. Ветреная погода внезапно превратилась в полный штиль.

Единственным увиденным признаком жизни на многие километры был старик, копавшийся в земле у крайнего дома деревни. Блогер тут же его заприметил, не забыл сделать пару снимков, и направился к нему, предвкушая услышать какую-нибудь стариковскую байку про проклятое место.

- Здравствуйте!

Старик медленно выпрямился, опираясь на лопату, и уставился на Максима мутным недоверчивым взглядом, нахмурив брови, от чего морщины на его лице казались глубже.

- Чего надо? - хриплым голосом спросил  местный житель, выплюнув соломинку из губ.

- Я фотограф, - улыбнулся Максим, показывая камеру, - хочу сделать статью о вашем лагере. Может, расскажете что-нибудь о нём? Я был бы рад послушать его историю.

Старик молчал так долго, что блогер уже было решил, что тот его не расслышал.

- Уезжай, парень, - наконец выдавил дед. - Нечего тебе тут делать.

- Да я же просто поснимаю немного и уеду. Ничего трогать не буду.

- По мне хоть по кирпичикам разбери лагерь этот, - он ткнул черенком лопаты в его сторону и сунул в рот новую соломинку. - Может быть, такие, как ты сюда ездить перестанут. Нечистое это место. Разворачивайся и уходи, я тебе говорю, пока не поздно.

Максим внутренне усмехнулся. Деревенские суеверия. Он их просто обожал. Именно они придавали таким местам нужный шарм.

- И что же в этом месте нечистого? - спросил блогер, надеясь выудить байку.

- Стекло битое кругом валяется и кирпич сыпется, - старик окинул пришельца недобрым взглядом, нервно покусывая сухой стебель. - Ты с такими вопросами можешь идти, куда шёл. Некогда мне лясы точить, да и всё равно не поверишь. Говорят тебе, что нечистое место это, значит - нечистое, и нечего туда соваться. А коли жить надоело, то сходи, да проверь, что там.

Он громко сплюнул, развернулся и, не проронив больше ни слова, заковылял к своему дому, небрежно бросив лопату на землю. Максим лишь пожал плечами. Отличная цветная деталь для статьи. «Местные жители верят в то, что в лагере обитает нечисть». Просто находка. Подписчики это обожают так же, как и он сам.

Так блогер и оказался в «Дубраве», неустанно щёлкая фотоаппаратом. Солнце постепенно клонилось к закату, обливая золотом руины. Тени становились длиннее, зловещее.

Лагерь встретил его облезлыми, проржавевшими насквозь воротами, на которых едва держалась кривая звезда, и пронзительным скрипом массивных навесов. Аллея, усыпанная прошлогодней листвой, вела к главной площади с покосившимся флагштоком. По бокам теснились потемневшие корпуса с выбитыми стёклами. Воздух пах влажной землёй, грибами и чем-то ещё, напоминающим старый подвал.

Максим методично обходил территорию, щёлкая затвором. Его фотоаппарат ловил каждый луч, освещающий царящий хаос, каждую тень, наводящую необъяснимую тревогу. Он даже уже придумал заголовок: ««Дубрава»: пионерский ад в забытом богом углу». Подписчики должны быть просто в восторге.

Парень остановился у старого колодца на центральной площадке. Сруб был почти цел, накрытый массивной деревянной крышкой. Блогер сделал несколько кадров, заметив в объективе что-то неестественное. Что-то, что выбивается из общей картины царства забвения и разрухи.

У самого основания колодца, в редкой траве, лежала чёрная газовая зажигалка. Максим, по-прежнему насвистывая, сфотографировал её, не удержался и поднял. Гладкий прохладный пластик был липким от влажности. Парень чиркнул - тёплое пламя тут же зажглось.

- Ну надо же, - усмехнулся он. - Кто-то тут недавно шастал.

Блогер проверил зажигалку, немного повертел её в руках, ухмыльнулся.

«Так это ж твоя, - весело напомнил внутренний голос. - Видимо, выпала, когда рассматривал сруб».

Остановившись у одного из корпусов, он сфотографировал вход, у которого красовалась табличка «ДРУЖБА». Взгляд скользнул по буквам и он заметил, что на букве «Д» виднелось тёмное смазанное пятно.

- Дружба крепкая... не сломается... - тихо пропел Максим, глядя на небо.

Солнце садилось стремительно. Пора было выбираться к машине. Однако вид из окна самого уцелевшего корпуса на закат был слишком эпичным и он бы точно казнил себя, если бы не сделал этот кадр. «Ещё один снимок. Последний на сегодня», - думал он про себя, забираясь на третий этаж.

Он сфотографировал аллею, тонущую в багровых сумерках, и лишь опустив камеру понял, насколько на самом деле стемнело. Лес вокруг почернел, превратившись в сплошную непроглядную стену. Идти обратно по незнакомой тропе в полной темноте...

- Чёрт! - выругался он вслух.

И тут же пришло решение. А почему бы и нет? Он ночевал и не в таких местах. Заброшенный цех химзавода, например. А тут просто старый лагерь. Чистый воздух, никаких бомжей. Отличное место для ночёвки. К тому же, не так же просто он спальный мешок с собой постоянно таскает. Он же Максим Орлов, а не трусливый школьник. Странный старик с его суевериями... Да ну его к чёрту.

Он выбрал самую чистую, на его взгляд, комнату в корпусе, поджёг спиртовую таблетку, чтобы согреть чай, и расстелил спальник на полу в бывшей комнате воспитателя. На стене ещё висела табличка «Отряд «Орлята»». Дальше было оторвано. Наверное, там был девиз отряда юных пионеров.

«Забавное совпадение», - напомнил о себе внутренний голос по поводу названия отряда.

Ночь опустилась на лагерь, как тяжёлое одеяло. Тьма за выбитым окном была абсолютной, словно живой. Максим допил чай, залез в спальник и попытался уснуть. Но сон не шёл. Было слишком тихо. Он только сейчас понял, что уже давно не слышал ни насекомых, ни птиц, ни зверей... ни, даже, ветра, что весь день шуршал листьями. Только стук собственного сердца стоял в ушах.

Но было что-то ещё. Сначала он принял это за обман слуха, порождённый гробовой тишиной. Но нет. Снаружи, во тьме, явственно слышался какой-то шорох. Неясный, отдалённый. Словно кто-то большой и неуклюжий возился в сухой листве.

Максим замер, пытаясь вырвать хоть какую-нибудь информацию из этого звука. Шорох тут же прекратился. Его сменил приглушённый скрежет, а потом странное шуршание, будто по гравию волочили что-то тяжёлое.

Блогер медленно, стараясь не стучать зубами от страха, выбрался из спальника и подкрался к окну. Он затаил дыхание, вглядываясь в густой мрак.

Ничего. Абсолютная чернота. Звуки внезапно стихли, и наступившая тишина показалась ещё страшнее. Казалось, она длилась вечность и ещё чуть-чуть. Он уже готов был сойти с ума, но потом, наконец, увидел источник звука.

Внизу, у колодца, в сгустившихся сумерках, двигалась тёмная фигура. Она, сгорбившись, волокла по земле что-то неподъёмное, издававшее тот самый шум. Максим вжался в стену, сердце заколотилось так, что казалось, будто оно сейчас переломает ему рёбра.

Фигура замерла у сруба колодца на несколько мгновений, раздался сухой треск, и спустя несколько долгих мгновений - тяжёлый всплеск, от которого кровь застыла в жилах. Он не сводил глаз с загадочной фигуры за окном. Та выпрямилась, обернулась... и словно бы посмотрела прямо на него, в его тёмное окно.

Парень резко отшатнулся и вжался в угол. Сердце застучало уже где-то в висках.

- Ты снова здесь? - раздался тихий, но абсолютно чёткий детский голос где-то рядом.

Максим, готовый провалиться сквозь стену, медленно осмотрел комнату, боясь дышать.

В паре метрах от него, в тёмном углу напротив, стоял мальчик лет восьми, не больше. Бледное, невыразительное лицо, чистый алый пионерский галстук, ярким пятном горевший в полумраке ночи. Он не хмурился и не улыбался, просто смотрел на Максима пустыми тёмными глазами.

Время словно замедлилось. Секунды растягивались в мучительные минуты. Парень стоял, упираясь в свой угол, не в силах пошевелиться. Он чувствовал, как ледяной пот стекает по спине. Тишина за дверью теперь была угрожающей. Куда делся тот тип у колодца? Он всё ещё там? Или уже ушёл? Заметил ли он движение в окне? И что вообще у него на уме?

Взгляд Максима снова метнулся к мальчику. Тот тоже стоял неподвижно, словно восковая фигура. Почему он такой спокойный? Может быть это нормальная реакция на стресс у детей? Или он ненормальный ребёнок?

Эта немая сцена длилась немыслимо долго. Максим почти физически ощущал чьё-то незримое присутствие за тонкой дверью. Он не дышал. Замер, боясь даже моргнуть, пристально уставившись в приоткрытую щель.

- В смысле? - сорвавшимся на выдохе голосом спросил блогер, инстинктивно хватаясь за фотоаппарат. - Ты... ты, вообще, кто? Откуда тут? Тебя родители, наверное потеряли?

Мальчик не ответил. Его губы лишь слегка дрогнули в подобии улыбки и он уселся на холодный пол.

Максим немного успокоился, отбросив сразу все мысли о мистике, однако, сковывающий нутро животный страх никуда не делся. Где-то рядом бродит убийца и есть вероятность, что он прекрасно его видел, поэтому нужно скорее убираться отсюда.

- Я тебе помогу, - пробормотал он, точно чужим сиплым голосом, смотря на мальчика круглыми от ужаса глазами. - Здесь ходит какой-то псих. Не хотелось бы, чтобы он нас увидел.

В этот самый момент что-то маленькое и твёрдое упало сверху ему в капюшон куртки, висевшей на дверце покосившегося шкафчика. Максим, парализованный страхом, не обратил на это внимания. Когда способность хоть как-то соображать к нему вернулась, он, спотыкаясь о разбросанные вещи, нащупал куртку, судорожно натянул её на себя и услышал быстрые удаляющиеся шаги в коридоре. Не помня себя, блогер запихнул руку в карман, нащупывая фонарь... но включать его не решился, надеясь, что до сих пор остаётся незамеченным.

- Поиграем? - прозвучал сухой, равнодушный голос мальчика, словно отовсюду.

- Да... - автоматически, почти не думая, ответил Максим. - В прятки.

И, не дожидаясь ответа, тихо выглянул из комнаты, жестом приглашая мальчика за собой.

******************************************

Мальчик молча развернулся и зашагал вглубь коридора. Его бледная шея с алым галстуком мелькала в темноте, как маячок. Максим, не раздумывая, поплёлся следом. Он сжимал фонарь так же судорожно, как и хватался остатками разума за ускользающую реальность.

Они двигались по тёмным лабиринтам корпуса под скрип половиц, который звучал под его ногами, как ружейные залпы в гробовой тишине. Однако пионер, как мысленно его прозвал блогер, шагал бесшумно, словно не касаясь пола.

- Куда мы идём? - прошипел Максим, но тот в ответ лишь поднял руку, призывая к тишине.

Страх накрыл блогера новой волной, но вместе с ним проснулось и жгучее любопытство. Он замедлил шаг, пытаясь хоть как-то осмыслить абсурдность ситуации.

- Стой... Подожди, - Максим упёрся в дверной косяк, чувствуя, как подкашиваются ноги. - Ты... ты, всё-таки, кто? Откуда ты здесь появился? Тебя кто-то привёз?

Он не чувствовал угрозы с его стороны, но это мистическое появление в углу комнаты... Может быть, он был там всё это время? Тогда почему молчал? И сам Максим этого пионера почему не видел? Может, и правда всё это чья-то дурацкая шутка? Если так, то это совсем не смешно.

Мальчик остановился. Он плавно развернулся, обратив к парню своё пустое лицо. Алый галстук, казалось, светился изнутри, отбрасывая багровые блики на острый подбородок.

- Я всегда здесь, - ответил пионер без интонаций.

- Что значит «всегда»? - Максим снова почувствовал противный липкий холод, бегущий по спине. Его взгляд скользнул по тёмным дверям коридора, и ему почудилось, что в каждой щели притаилась по паре таких же пустых глаз. - Лагерь же заброшен. Больше полувека назад. Тебя... тебя ж тогда и в помине не было.

Губы мальчика вновь дрогнули в том же самом подобии улыбки, которая не несла в себе ни тепла, ни радости. Это больше было похоже на выученную бездушную гримасу.

Максим резко выдохнул. Галлюцинация. От усталости, от страха, от этой давящей тишины. Мозг просто генерирует самые жуткие образы из обрывков увиденного: пионерский галстук на дереве, надпись на стене... отказываясь принимать всё, что он видит за действительность. Он судорожно потёр глаза, ожидая, что видение рассосётся, исчезнет само по себе. Но пионер не исчез. Он по-прежнему стоял на месте, не шевелясь.

- Ты не настоящий, - пробормотал Максим, больше для себя, вцепившись в эту мысль, как утопающий за спасательный круг. - Я, возможно, что-то съел... или всё это от стресса. Ещё старик этот запугать пытался. Может быть вообще всё это он подстроил?

- Я такой же плод воображения, как и твой страх, - ответил мальчик и голос его вдруг приобрёл какие-то холодные ноты.

- Что ты такое? - выдохнул блогер, инстинктивно приложив руку к груди.

Мальчик не ответил на вопрос. Он просто развернулся и растворился в темноте коридора, словно его и не было. Остался лишь запах затхлого застоявшегося воздуха.

- Эй! Постой! - шикнул Максим, но в ответ прозвучала лишь гнетущая тишина.

И тут за спиной, с другого конца коридора, до него донеслись чьи-то шаги. Уверенные, влажные, тяжёлые. Они не были похожи на бесшумное шествие призрачного пионера. Это был кто-то большой. И точно живой. Кто-то, кто не скрывал своего присутствия.

Сердце Максима ёкнуло и застучало с новой силой. Ледяной ужас, гораздо более понятный и земной, чем встреча с мальчиком, сковал его. Тот, кто сбрасывал труп в колодец идёт сюда. И эта мысль обдала холодом ещё сильнее. Дальше за него говорил инстинкт, который кричал только одно: бежать.

Он рванул в противоположную от шагов сторону, вглубь лабиринта тёмных коридоров. Собственные шаги оглушительно грохотали по скрипучим половицам, выдавая его с потрохами. Максим налетел на что-то твёрдое и обвалившееся - вероятно, на груду кирпичей, вывалившихся из стены - и едва не упал, больно ударившись коленом об острый торчащий край. Резкая боль пронзила ногу, и он сдавленно крякнул, кусая губу, чтобы не закричать.

Шаги позади ускорились. Теперь в них слышалась не просто уверенность, а целеустремлённость. Преследователь точно знал, где он.

Максим, хромая, допрыгал до ближайшей двери и ввалился в комнату. Это был какой-то подсобный склад, где смердело мышиным помётом и пылью. Он захлопнул дверь, нащупал щеколду - старая, ржавая, но, на удивление, рабочая. Защёлкнул её, и этот щелчок показался ему невероятно громким.

Парень прислонился к двери и поджал колени, пытаясь заглушить стук собственного сердца, отчаянно хватая ртом спёртый воздух.

Снаружи шаги приблизились. Через мгновение они были прямо за дверью. Макс замер, вжавшись в стену, молясь, чтобы древесина выдержала в случае нападения.

Шаги остановились. Послышалось тяжёлое, хриплое дыхание, прямо по ту сторону двери. Затем - глухой удар. Не в дверь, а, вероятно, в стену рядом. Затем было какое-то шуршание... словно кто-то, опёршись на оголившуюся кладку, переводил дух.

Максим невольно опустил взгляд и увидел в щели под дверью яркий свет фонаря. И в этом свете на мгновение появилась тень того, кто стоял вплотную к двери.

Он отшатнулся, зажав рот ладонью, чтобы не выдать себя даже стуком зубов. Его глаза забегали по комнате в поисках укрытия, второго выхода, да чего угодно! Но в тусклом лунном свете виднелись лишь сломанные стулья и небольшая груда почерневшего тряпья. Не весть что, но попробовать затаиться можно.

Блогер на цыпочках, стараясь не дышать, перебрался в угол и зарылся в эту кучу прохладной, пахнущей плесенью, ткани. Из своего укрытия он видел только узкую полоску комнаты и дверь.

Тень у щели исчезла вместе со светом. Шаги снова зазвучали, но теперь они удалялись. Неторопливые и всё такие же тяжёлые. Сначала громко, потом тише, затем совсем стихли где-то вдалеке.

Максим сидел, не шевелясь, ещё несколько минут, не веря своему счастью. Он ушёл. Прошёл мимо. Не проверил эту хлипкую дверь. Облегчение волной накатило на него, и он впервые, за последние пол часа, спокойно выдохнул. Тело задрожало от выброса адреналина. Парень медленно выбрался из тряпичной кучи, отряхиваясь. Рука непроизвольно потянулась в карман куртки за зажигалкой, чтобы хоть как-то успокоить нервы привычным действием. Ему нужно было выбираться. Сейчас. Пока тот... пока он не вернулся. Вряд ли так повезёт в следующий раз.

Парень осторожно, миллиметр за миллиметром, отодвинул щеколду. Скрип снова показался ему оглушительно громким, от чего он зажмурился. После Максим прислушался. Тишина. Высунув голову в коридор, он осмотрелся. Никого. Только густая, непроглядная тьма.

И в этот момент с улицы донёсся свист. Всё та же самая мелодия из рекламы, которую он сам насвистывал... Получается, что за ним следили весь день и явно не планируют отпускать.

От этой догадки кровь застыла в жилах. Это была явная ловушка. Тот, кто это делал просто издевался над ним.

Но что остаётся делать? Сидеть в этой комнате до утра? А дальше что? Нет. Макс сделал выбор. Он побежит прочь отсюда, вглубь лагеря, подальше от этого свиста. Найдёт другое место, чтобы переждать, другой корпус.

Он рванул вперёд и через десяток метров коридор упёрся в тупик - завал из обломков кирпича и старой мебели. Пути не было. Свист на улице внезапно оборвался и снова послышались шаги. Теперь они шли навстречу. Быстро, целеустремлённо.

Максим в панике развернулся и помчался в другую сторону, к развилке, по направлению к звукам с улицы, там, где было окно. Ведь даже выпрыгнуть из него сейчас казалось не такой уж плохой идеей. Это же всего лишь третий этаж. Он добежал до центрального холла, где когда-то собирался отряд пионеров, и замер, прислушиваясь. Шагов не было слышно. Они стихли так же внезапно, как и свист. Лишь следы обуви на пыльном полу в лунном свете давали понять, что кто-то здесь был совсем недавно.

— О, да! Мы можем предсказать, когда человек купит кофе, но не можем предсказать, когда он влюбится. Любовь — это как баг в системе, который невозможно отладить! — ёрзая на стуле, заметил Раджеш.

— А что если любовь — это просто функция с непредсказуемым возвращаемым значением? — заметил захмелевший Иван.

— Нет, нет, — возразил Раджеш, — это больше похоже на асинхронное ожидание. Ты ждёшь ответа, а он всё не приходит. Или приходит, когда ты уже забыл о нём.

Подключился Чен:

— А что если мы посмотрим на это через призму теории игр? Каждый человек — это игрок, который максимизирует свою функцию полезности.

— Ага, — хмыкнул Раджеш, — только вот функция иногда ничего не возвращает, когда дело касается чувств.

Все рассмеялись. Иван задумчиво посмотрел в окно.

— А знаете что? Может быть, именно в этой непредсказуемости и есть вся прелесть. Мы можем моделировать поведение толпы, но не можем предсказать душу отдельного человека.

— Как в квантовой механике, — подхватил Чен, — мы можем знать положение частицы или её импульс, но не оба параметра одновременно. То же самое с людьми, мы можем знать их прошлое поведение, но не можем гарантировать будущее, даже если у нас есть все данные для анализа.

Раджеш поднял чашку кофе:

— Предлагаю тост! За суперсистемы!

— Лучше давай выпьем за то, чтобы их рассчитать, — улыбнулся Иван, — и за то, чтобы в коде было меньше багов, чем в жизни!

Все рассмеялись. Хоть Раджеш с Ченом пили и неалкогольные напитки, они захмелели самим разговором, и дискуссию понесло в философское русло.

— А вот что интересно, — начал Иван, глотнув пивка, — как вы думаете, можно ли использовать внедрение информации для манипуляции социальными процессами?

Чен покачал головой:

— Теоретически возможно, но это как пытаться управлять ураганом с помощью вентилятора. Слишком уж много переменных.

Раджеш хитро улыбнулся:

— О, но мы же программисты! У нас есть инжекторы информации! Можно впрыскивать данные прямо в социальные потоки!

— Типа того, — согласился Иван, — что если создать эффект бабочки? И тогда одно небольшое изменение может привести к глобальным последствиям.

— Ха! — воскликнул Раджеш, — как в том баге, когда мы добавили одну строчку кода, а система начала предсказывать результаты выборов!

Чен достал блокнот:

— Давайте разберём на примере. Бесструктурное управление похоже на работу с большими данными — мы не знаем, как информация распространится, но можем отследить паттерны.

— Ага, — кивнул Иван, — инжекторы информации работают как вирусы, встраиваются в социальную ткань и начинают размножаться.

Раджеш поднял палец:

— А что если создать лекарство от нежелательной информации? Типа антивируса для социальных сетей!

— Звучит опасно, — нахмурился Чен, — это может привести к цензуре и подавлению свободы слова.

— И это говорит человек, рождённый в Китае? — с ухмылкой заметил Раджеш.

— Как ты думаешь, почему я оттуда уехал? — резко ответил Чен.

Иван задумчиво посмотрел в окно:

— Может быть, ключ в балансе? Мы можем использовать эти инструменты для улучшения общества, но не для контроля.

— Как в том фильме про роботов, — добавил Раджеш, — где они научились чувствовать эмоции через баг в коде!

— В нашем случае, — продолжил Иван, — инжекторы информации могут использоваться для распространения полезных знаний, а не манипуляций.

Чен подытожил:

— Важно помнить, что мы не создаём новую реальность, а лишь влияем на существующую. Это похоже на катализаторы химических реакций.

— И не забываем про этику, — добавил Раджеш, — в конце концов, мы программисты, а не боги!

Все дружно рассмеялись, продолжая обсуждать теории и модели, пока за окном город жил своей жизнью, такой же сложной и непредсказуемой, как и любая другая социальная система.

— Проблема в моделировании процессов управления состоит в том, что нет единой мировой модели. Есть классический подход к бизнесу и есть альтернативный, который эффективно применяется в Азии, например, — вдруг ни с того ни с сего выдал Чен.

— Об этом писал ещё Макиавелли! — добавил Раджеш, — разные типы устройства обществ, постоянная их смена, жестокость и беспринципность подходов менеджмента для решения сложнейших вопросов и компромиссов. Мне его книжки пришлись по душе. После них у меня отпали всякие этические вопросы использования эксплоитов и бэкдоров.

— Да, я читал ряд статей топ-менеджеров вроде Билла Гейтса, которые утверждали, что при всём их опыте бизнеса и воплощении модели управления, построенной на демократических принципах общества, они видят и признают силу консолидированных тоталитарных азиатских моделей управления, — добавил Чен с умным видом.

— Как вы меня достали, — выдал изрядно захмелевший и откинувшийся на спинку стула Иван. — Мы пришли сюда отдыхать, а не работать. Вам мало работы в офисе?! Забыли про цифровую гигиену? Надо уметь отключаться от работы!

— Покажи свой тумблер, и я тебя отключу, — дерзко пошутил Раджеш.

Чен напрягся, глотнул чаю и выдал:

— Согласно последним исследованиям, семьдесят процентов офисных работников продолжают проверять рабочую почту в выходные, а половина из них и вовсе испытывают тревожность и не могут отключиться от рабочих чатов. Особенно это заметно в пятницу. Шестьдесят процентов сотрудников признаются, что мысленно ещё находятся на работе, даже когда уже вышли из офиса. Интересно, что лишь десять процентов умеют полностью отключаться от рабочих процессов, и это напрямую коррелирует с их уровнем удовлетворённости жизнью.

— Ты ходячий калькулятор, — громко выкрикнул Иван уже изрядно приняв спиртного. — Хочешь сказать, что мы не удовлетворены жизнью?!

— Это неправильная статистика и классическая подмена понятий, — заметил Раджеш. — Мы удовлетворены жизнью, потому что живём на работе.

— Да! — поднял бутылку в знак согласия Иван. — К чёрту цифровую гигиену!

Читать книгу "Нексус" полностью >>

(Спасибо большое за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)

Опомнился он лишь тогда, когда земля под ногами стала мягкой и вязкой, а запах гниения ударил в нос едкой, невыносимой волной. Он остановился, охваченный внезапным ледяным ужасом. Перед ним расстилалась гиблая поляна. Земля здесь была черной, жирной, неестественной. Повсюду валялись белесые, обглоданные кости, а из почвы торчали ребра, словно остовы забытых рыб. Тут и там темнели груды шерсти и перьев, уже почти истлевшие. Воздух гудел от тучи жирных, синих мух.

Иван хотел немедленно развернуться и бежать прочь, но ноги словно приросли к этому месту проклятия. Его взгляд, скользя по этому царству смерти, наткнулся на нечто, от чего кровь застыла в жилах.

Неподалеку, почти у его ног, полувросший в черную землю, лежал человеческий череп. Он был желтовато-грязным, в трещинах, но неоспоримо человеческим. Пустые глазницы смотрели в небо, а оскал зубов казался немой, предсмертной гримасой. Рядом валялись несколько других костей — ребро, обломок плечевой кости... Кто это был? Пропавший охотник? Заблудившийся путник? Ответа не было. Была лишь тихая, всепоглощающая уверенность: его свели сюда. Подвели к этому месту, чтобы показать. Чтобы напомнить, что ждёт его самого.

По спине лесника пробежал ледяной холод. Смеркалось. Солнце уже почти скрылось за верхушками сосен, и длинные, уродливые тени поползли по поляне, оживляя кошмарный пейзаж. Сумерки сгущались с невероятной, зловещей быстротой.

Инстинкт самосохранения, древний и могучий, наконец оторвал его ноги от осквернённой земли. Он резко развернулся и почти побежал назад, к своей тропе, спотыкаясь о кочки и корни, не оглядываясь. Он бежал, чувствуя, как тот самый человеческий оскал жжёт ему спину своими пустыми глазницами. В ушах стоял навязчивый гул мух, смешавшийся с бешеным стуком его собственного сердца.

Он уже почти достиг опушки, уже увидел сквозь деревья знакомый проселок, ведущий к дому, как вдруг…

Тишину вечера, уже почти привычную, разорвал звук.

Сначала это был тот самый вой. Тот самый, что сводил его с ума все эти ночи. Только на этот раз он донесся не из глубины леса, а прямо со стороны скотомогильника. Он был не просто яростным или скорбным. В нём была теперь нотка торжества, насыщенной, кровавой радости. Зверь был там. На месте смерти.

А потом вой сменился на другой звук. Дикий, пронзительный, полный невыразимой агонии визг. Тот самый визг, который Иван слышал сотни раз за свою жизнь. Это визжал кабан. Тот самый огромный секач.

Послышался оглушительный рёв, лязг, звук ломаемых костей, тяжёлое, хриплое чавканье, и визг оборвался так же внезапно, как и начался. Наступила мгновенная, абсолютная, давящая тишина.

Ивану показалось, что он даже почувствовал в воздухе сладковатый, медный запах свежей крови.

Он больше не шёл. Он не бежал. Он летел, не чувствуя под собой ног, хватая ртом холодный вечерний воздух, спотыкаясь и падая, но тут же поднимаясь и несясь дальше. В висках стучало: «Домой! Домой!»

Он ворвался на свой участок, запыхавшийся, с выпученными от ужаса глазами, с разодранными о ветки руками. Он с силой распахнул дверь, влетел внутрь и тут же, обернувшись, всей своей тяжестью навалился на неё, щёлкнув замком. Мало. Мало этого! Он подтащил к двери тяжёлый дубовый сундук, преградив ей путь.

Только тогда он рухнул на пол рядом с ружьём, которое так и не выстрелило, и сидел, трясясь крупной дрожью, вслушиваясь в наступающую ночь. Он сидел и знал одно: там, в лесу, в темноте, на поляне, уставленной костями, сейчас происходит пиршество. И он, Иван Степанович, был всего лишь гостем на этом пиру. Гостем, который пока что сумел уйти. Но пир ещё не окончен.

А еще я думаю какой сделать финал. А вы можете помочь. 1 вариант: лесника убивает существо (плохая концовка) или же 2 вариант: лесник дает отпор твари и убивает его теми серебряными пулями. (Хорошая концовка). Ну или сделать сразу две концовки? Сначала хорошая а потом плохая как альтернатива. Что вы по этому поводу думаете?

Бороться за права всех бедных и несчастненьких, помогать им - было её призванием.
Отстаивая права женщин она отказалась от отцовской фамилии и взяла себе материнскую. Когда ей объяснили, что это фамилия её деда - она вошла в депрессию на целых 69 часов и по выходу из неё отказалась уже от фамилии вообще, приняв имя "тётя Клуня". Так звали ту женщину, которая эти 69 часов находилась постоянно с ней. Утешая, успокаивая и обучая.

Но доктором она была отличным.
Именно её профессионализм был вторым моментом, определившим выбор Капитана.
Именно поэтому, в качестве поблажки, ей было позволено притащить с собой на борт гиену и павиана.
Этих несчастных и больных животных, которые попали к ней из одной дальней колонии, тётяКлуня таскала за собой по всем кораблям и галактикам.

Животные были неизлечимо больны, и уходу за ними доктор посвящала всё своё свободное время.

Гиена страдала от синдрома недостатка внимания. Найти желающего оказывать гиене достаточно внимания не удалось.
А у павиана были глисты. Вывести их тоже было невозможно. Принципиально невозможно - они имели точно такое же право на кишечник павиана, как и он сам. Глисты не виноваты, что их такими создали. И попали они внутрь павиана не по своей воле. Кроме того - эти глисты могли быть разумными, ибо никто обратного не доказал.

Была там ещё и болотная гадюка, которая страдала от неизлечимой тугоухости. Но Капитан боялся змей даже больше, чем отдельных женщин. Пустить на борт ещё и гадюку он отказался.

- Мой папаша любит меня до беспамятства, и если бы он знал, что я здесь, то этот поезд уже бы ехал в другую сторону. Тут другое дело. А ты, дай угадаю, едешь туда из-за… - Тонгу приложил к подбородку длинные пальцы, и деланно задумался. Морщинка, что залегла на переносице придавала ему вид строгий и серьёзный, - не знаю… денег?

- Да, - честно ответила я.

- У тебя очень серьёзные проблемы с деньгами? Ты готова умереть ради них? - он вальяжно расположился на скамейке, закинув ногу на ногу, и расспрашивал меня так будто бы все и без того знает и понимает.

- Я... я не собираюсь умирать.

- Но ведь ещё никто не вернулся с Серебряных гор. Ни одна живая душа! Ты слышала про это?

- Может мне, повезёт.

Тонгу сложил бровки домиком и покачал головой.

- Я тоже надеюсь на удачу.

В купе повисло молчание. То самое молчание, которое, нужно прервать, чтобы собеседник не подумал, что ты самый скучный человек на свете. Но ничего умного в голову не приходило. Тонгу снова завернулся в плащ и закрыл глаза, а мне ничего не оставалось, как уставиться в окно. Как и другие окна в поезде, оно было заколочено, но заколочено наспех, некоторые дощечки отвалились, другие разрушились, и через эти образовавшиеся большие щели можно было легко разглядывать местность, что мы проезжали.

Перед нами проплывали одинокие деревья, ветхие домики, и бесконечные поля. Первые ещё сонные жители выходили встречать рассвет солнца и многие оборачивались вслед поезду, будто бы провожали нас.

Я попыталась заснуть, но мысли уносили меня к дому. Хотелось представить родных, чем они занимаются, как проводят этот первый день без меня, что говорит мать, но в голове было пусто. Я словно уже не могла вспомнить их лица, имена, голоса.

- Зачем вы так поступили с Ви? – задала я мучавший меня вопрос, не думаю, что будет лучшее время, чтобы задать его. – Она думает, что вы ее друзья, что вы примите ее в свою компанию.

- Она дерзкая, смешная и хорошенькая, но как тебе сказать? – Тонгу открыл глаза и мечтательно посмотрел в потолок. – Будь она чуть, не знаю, чуть более утончённой. Понимаешь? Я не со зла с ней так поступил, это был просто спор.

- Разве ради спора можно унижать че…

- Да, - перебил меня Тонгу, - именно так. Спор - это честь. Это очень важно для меня. Понимаешь? Я не трогал её и пальцем, не вынуждал, она сама этого хотела, но в последний момент разрыдалась. И все испортила.

Тонгу засмеялся, обнажив ряд белых зубов. Не знаю, как выглядела я, но он был похож на Хэйвина, которого по ошибке усадили в грязный сарай. И так казалось, что все происходит не со мной, а присутствие Тонгу ещё больше заставляло усомниться в том, что это не сон и я даже пару раз украдкой ущипнула себя за руку.

- Знаю, - сказала я и отвела глаза. Ли, веди себя нормально! Хватит искоса смотреть на его тёмные растрёпанные волосы, на его руки с чёткими венами, на бледную шею… - а ты знаешь, к кому попадёшь? – голос предательски хрипел. - Я еду к Хэйвину нашей провинции, господину Хаймуну.

- Не думаю, что дадут право выбора, но если будет, - Тонгу на мгновение задумался, - я бы хотел попасть к Ташири. Знаешь его?

- Н… нет.

- Нет? – усмехнулся Тонгу. - Это Хэйвин покровитель военных, самый главный по борьбе с Тьмой. Ты была на параде? Он был примерно пять зим назад.

- Четыре. Четыре зимы назад.

- Да, точно четыре. И ты не запомнила его? Он нёс факел. Нет, не помнишь?

Я покачала головой.

- Нет.

- Значит, ты его не видела. Однажды, увидев не забудешь. Это истинная сила, мощь и власть, заключённая в одном существе, - и Тонгу задумавшись, вновь отвернулся к окну.

Взошло жаркое летнее солнце, дарящее земле тепло. И за окном все изменилось: деревья стали ниже и уродливее, вместо привычной зелени чаще стали попадаться полупустынные участки. Редкие дома, попадавшиеся нам по пути, сильно отличались от тех, что были в нашей деревне: стены этих домов были сделаны из чего-то красного, часто они были разрушены или имели большие трещины, окна были совсем маленькие, у многих участков не было крыш и заборов. На полях вместо привычного риса росли корнеплоды. Желудок невольно сжался от голода и издал протяжный вой.

- Извини, - прошептала я краснея.

- Похоже, пришла пора подкрепиться, - со смехом сказал Тонгу и начал раскладывать на маленьком столике припасы, которые достал из большой сумки.

Я много раз видела на рынке такую еду, но никогда не пробовала: копчённые крошечные куропатки с аппетитной коричневой корочкой, сладкий томлённый в масле картофель, лепёшки двух видов, сладости на мёду. Аромат дурманил и невольно рот наполнился слюной.

- Ты не будешь? – спросил Тонгу, медленно отламывая тонкими пальцами кусочек птицы. – Мы приедем только к завтрашнему утру.

- Не хочу, - соврала я.

- Правда? Хотел предложить тебе подкрепиться со мной. Если захочешь - бери, я столько не съем, и на такой жаре все быстро испортиться.

- Я не голодна. И у меня тоже есть с собой еда.

Тонгу пожал плечами, а я прижала к себе маленькую сумку, в которой было три кислых яблока подарок Бю, две серые лепёшки и фляжка с водой. Все это мне надо попридержать до утра, чтобы, когда прибуду на гору, у меня остались силы.

Тонгу ел быстро, но так аккуратно и изящно, что я не могла отвести взгляд.

- А теперь, немного чая. По особому рецепту, - одним движением Тонгу достал две кружки и разлил в них ароматный чай

- Нет, не нужно…

- Это просто чай, мы же должны выпить за знакомство? – он вложил горячую кружку мне в руки. – Это особенный чай. Давай выпьем, маленькая сборщица риса, чтобы нам довелось увидеться в добром здравии!

- Хорошо, - пролепетала я и выпила залпом.

Тёплая жидкость, обволокла тело, по венам заструилась горячая кровь и в груди что-то ёкнуло.

- Я же говорил, что чай с секретом. Это травы, которые отец заказывает из столицы. Их обязательно нужно заесть.

- Но у меня тут…- я начала открывать сумку.

- Нет, нет - перебил Тонгу, - своё есть нельзя. Обязательно чужое.

Я не могла больше отказываться и положила в рот целую горсть сладких орехов. Стало намного лучше.

- Ешь, пока кто-нибудь ещё не зашёл.

- А могут быть другие? – спросила я, пытаясь не поперхнуться.

- Конечно, нам предстоит проехать не одну станцию. Думаю попутчиков прибавиться.

И словно в подтверждение этих слов мы остановился. Никто не зашёл, но поезд в какой-то момент слегка качнулся.

- Присоединили ещё вагоны, - объяснил Тонгу.

Станция, на которой мы остановились, была мало похоже на стоянку. Мы остановились где-то в поле, и только покосившийся каменный столб с большими тикающими часами, пара скамеек и табличка, криво приколоченная к остаткам кирпичной стены, давали понять, что это станция.

- Про... Про... Провинц... Провинция Фа...

- Провинция Фай-Ве, - не выдержал Тонгу и прочёл за меня. – Ты здесь бывала?

- Нет. Я никогда, - на мгновение вспомнились розовые деревья, - никогда не выезжала из деревни.

- Отец рассказывал, что когда-то это была цветущая провинция. Сейчас это просто безжизненные земли с вечно голодными крестьянами. Это ждёт и нас, - Тонгу покачал головой и внимательно осмотрел станцию через щели.

- Не правда. Мы ещё долго будем цвести! – ответила я словами нашего префекта. Он выступала в деревне в прошлую зиму, и долго говорил о том, что именно в наших силах сделать нашу провинцию лучше и богаче. - У нас есть шахты и рисовые поля…

- Здесь тоже когда-то были рисовые поля до горизонта, и кипела жизнь, - оборвал меня Тонгу. - А потом земля истощилась, и превратилось в красную пустыню.

- Ты должно быть рад, - пробурчала я, - когда и у нас поля иссохнут, всем придётся работать на шахтах твоего отца, умирая за гроши под завалами.

- И вправду говорят, что бедняки неблагодарные, - хмыкнул Тонгу, - мой отец платит, что может. Шахта может закрыться и тогда, такие, как вы просто помрут с голода.

- Шахта иссекает?

- Все конечно, сборщица риса. И запасы руды не бесконечны. Все уходит туда, на Серебряные горы. И нам с тобой выпал шанс увидеть куда.

- Это правильно, они защищают нас от Тьмы, - поезд снова тронулся и я вздрогнула. – Эта наша жертва. Во имя спасителей.

Тонгу пристально посмотрел на меня, и на его переносице залегла глубокая морщинка. Сердце моё ушло в пятки, я что обидела или расстроила его? Зачем же я так сказала…

- Когда-то и люди могли защищаться от Тьмы, - сухо ответил Тонгу. – Знаешь, когда я учился в академии, нам не показывали, как бороться с Тьмой, нас учили, как можно быстрее сообщить об этом Хэйвинам. Я поэтому и ушёл – это было не военное дело, а какой-то курс, как вызывать Хэйвинов на подмогу.

- Тьма почти уничтожила нас.

- Почти, а Хэйвины, кажется, доведут это дело до конца. А, - он вдруг встрепенулся и хитро улыбнулся, - не будем о грустном. Нам следует больше веселиться и отдыхать!

От сытного обеда меня разморило, и я едва держалась, чтобы не заснуть.

Виды за окном снова изменились, красная пустыня кончилась, на смену ей пришли сады с невысокими деревьями, то тут, то там попадались пастбища, на которых пасся скот. Мы проезжали одну станцию за другой, лишь изредка перебрасываясь несколькими словами.

На одной из особенно многолюдных станций к нам присоединилась девушка в плаще. Тёмная тень от капюшона закрывала практически все ее лицо, и я успела разглядеть лишь смуглую кожу и тёмные вьющиеся волосы.

Я кивнула Тонгу, чтобы он начал с ней разговор, но он не понял: подмигнул мне в ответ и отчего-то широко улыбнулся. Я закатила глаза и покачала головой, и ещё раз кивнула ему, в ответ он ещё шире улыбнулся и пожал плечами. За его улыбку можно многое простить, но только не такую тупость. Придётся брать дело в свои руки.

- Привет... Тоже на Серебряные горы едешь? - глупый вопрос, куда она ещё может ехать на этом поезде. - Я - Ли, а он - Тонгу. Мы из провинции Сал-Ват. А ты?

Девушка скользнула по нам одним глазом, тем, что не был сокрыт плащом и отвернулась. И снова в купе воцарилось молчание. Между тем за окном деревья становились все выше, и редкие насаждения превращались в густой лес, сквозь который проглядывались резные башенки каменных домов. Станции, на которых останавливался поезд, теперь были все многолюднее и чуднее. Особенно мне запомнилась станция, где на всех стенах были расписные изображения Хэйвинов в самых причудливых позах: Хэйвин поигрывающий мышцами, Хэйвин в крови, разящий мечом скорпионов, Хэйвин протягивающий руки к неотёсанным и уродливым людям.

- А что это за станция?

Тонгу сощурил глаза:

- Хэйвин, его разберёт. Не знаю точно, возможно это провинция Цай-Фу... но я не уверен.

- Какие красивые изображения Хэйвинов.

- Ты не видела храмы Небесных покровителей в столице! Вот где настоящая красота! Чем ближе к столице, тем Хэйвинов любят сильнее…

Из угла раздался короткий грубый смешок.

- Что-то не то сказал? – Тонгу изогнул бровь, - в этих краях люди и вправду обожают…

- Не позорься, - хрипло протянула девушка, - не следует говорить о том, чего ты не знаешь.

Я думала Тонгу обидеться, или скажет какую-то едкость в ответ, но он был на удивление спокоен.

- Расскажи нам, то чего мы не знаем, - лишь сказал он.

- Боюсь напугать твою подружку, - просипела наша попутчица.

- Тогда не надо, - легко согласился Тонгу. – Расскажешь мне потом.

День понемногу клонился к закату, теперь мы могли наблюдать за сиянием больших городов, чьи огни видели вдали.

Уже стемнело, когда поезд остановился снова.

Наша немногословная попутчица уже спала, чуть завалившись на бок. Я грызла яблоко, сок, которых разъедал кожу губ. Тонгу перекатывал в руках моё кислое угощение и внимательно смотрел в окно.

- Эй, сборщица риса, не спи, - он коснулся моей руки, - смотри, как красиво.

А я не могла повернуть голову. Какое мне было дело до того, что там за окном, когда тут я кожей чувствую тепло его тела.

С трудом я заставила себя отвернуться и не пожалела, это было воистину великолепно: станция, где мы стояли, была сделана из белого камня, который под тусклым светом больших свечей, словно лучился изнутри. Крышу станции на своих плечах держали две мужские фигуры из серого камня. За станцией горели разноцветные огни, казалось, мы видим целое море, наполненное светящейся рыбкой. Разноцветные бумажные фонарики игриво вздрагивали на ветру, создавая ощущение радости, а позолота, на стенах, на скамьях, на фигурах мужчин блестела и искрилась.

- Это столица? – шёпотом спросила я.

- Нет, но один из её пригородов, сейчас мы отъедем от станции, и вдали ты увидишь невероятное свечение. Это столица. Запомни это место, дальше городов и станций не будет, насколько мне известно, - голос Тонгу дрогнул, - дальше только Серебряные Горы.

Поезд качнулся, и засопел. Мы вновь набирали ход, и тут дверь с громким хрустом отварилась и в купе зашли… нет, ввалились двое.

- Осторожнее! – первым поднялся молодой невысокий парень, кокетливым движением он убрал с лица серую, словно седую прядь и лучезарно улыбаясь, помог встать своей спутнице, - тут вообще-то ценный груз! Ты в порядке дорогуша?

- Спасибо, братец! Ого, сколько тут вас. Один, два, три, - голос девушки, был на редкость тонок и пискляв, - О! в этот раз много барашек ведут на заклание.

- И вы одни из них, - подала голос проснувшаяся незнакомка из угла.

- И то верно, - согласилась новенькая.

- Посмотри на эти счастливые лица, сестра! – блондин распахнул руки, будто бы собирался всех обнять. – Вы же мои дорогие в первый раз? Такие радостные!

Они прошли к нам и сели друг напротив друга, так же, как сидели мы с Тонгу.

- Будем знакомиться! – пропищала девушка, - я Рюмин.

- Это ты была Рюмин, сестрёнка, а теперь ты просто крошка Рю.

- Ах, да! Была Рюмин, а теперь вот просто Рю, - девушка подала руку для приветствия. – А он - Юри, мой брат. И заноза в заднице, два в одном так сказать.

- Привет, - в унисон ответили я и Тонгу.

Кожа новоприбывшей была настолько бледной, что сквозь неё просвечивались тонкие ниточки-сосуды. А на руке у девушки я увидела едва заметный рисунок, несколько переплетённых красных линий, которые она поспешила спрятать под пышным рукавом.

- Ты, как всегда невероятно льстишь мне, сестра. А как зовут вас сладкая парочка? - Юри повернулся к Тонгу и скользнул взглядом по фигуре парня, задержавшись на оголённой шее.

- Я – Тонгу, а она - Ли, - Тонгу, кажется, и сам заметил странный взгляд Юри и чуть отодвинулся от него.

- Ох, какая компания, а ты чудачка в тёмном углу, так и будешь молчать? - Юри отвёл томный взгляд от Тонгу и переключился на незнакомку.

- Тебе какое дело?

- Да никакое, в общем-то, просто налаживаем связь. Кто знает, может быть, ты станешь большим человеком на Серебряных горах, а больших людей надо знать по именам.

Рю неожиданно прыснула, прервав брата.

- Рюшка-кукушка тихо, - Юри шутливо пригрозил сестре.

- Может и стану, только зачем мне тебя знать? - незнакомка чуть подалась вперёд, так что свет от проносящихся мимо фонарей осветил открытую часть ее красивого лица. - Не думаю, что такой, как ты может стать кем-то полезным.

- Фи-фи-фи, как не красиво, - Рю надула пухлые губки и скорчила рожицу, - мы, между прочим, можем быть очень полезны для вас! Вам можно сказать повезло, что вы встретили нас!

- И чем же? – спросил Тонгу.

- Например, тем, что уже были на Серебряных горах! – ответил Юри.

- Я дважды! - пискляво воскликнула Рю. – Надеюсь, и в третий раз удастся сбежать!

- Не может быть! – незнакомка в углу чуть подалась вперёд, - и почему вы опять здесь?

- И зачем, нам говорить это человеку, которого мы не знаем? – сказал Юри.

- Мы даже не видим твоего лица! - вскрикнула Рю. - Убери капюшон!

Незнакомка вздрогнула и глубже спряталась в угол.

- Отстаньте от неё, - выступил Тонгу. – Видите, она не хочет.

- А ты не лезь, симпотяжка, - протянул Ро. - Покажи личико, красотка!

- Тебе же самому не понравиться, - усмехнулась незнакомка в углу. - Без этого никак?

- Никак!

- Смотри, - девушка вздохнула и откинула капюшон.

Я едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. А Тонгу очень некрасиво присвистнул.

Половина прекрасного лица девушки была изуродована, сожжена, и, кажется, с ней это несчастье случилось недавно. На коже красовались розовые рытвины, затягивающейся кожи, что превращалась в рубцы. На обожжённой стороне не было волос и уха, а слепой глаз заволокло белой пеленой.

- Фу-у-у, да ты совсем не красивая, - протянул Юри.

- Не говори глупости, - оборвал его Тонгу.

- Не надо меня защищать, - хмыкнула девушка. - Так как вы сбежали от Хэйвинов? Подпольщики?

- А что? Я разве говорила, что сбежала от Хэйвинов? - Рю округлила и без того большие глаза, - я сказала, что сбежала с Серебряных гор. Дважды! От Хэйвинов можно уйти, только если не дойти до Хэйвинов. Я сбегала прямо из вагона прыгала и все. Жаль охрана у них сейчас стала лучше, - девушка понизила голос, - один прямо сейчас стоит за дверью. Наш личный охранник.

- Хэйвин вас дери, - ругнулась девушка, - эта информация и гроша выеденного не стоит. Я точно так же, как и вы не могу выйти отсюда, - она снова накинула капюшон и отвернулась.

- Ой, что спросила то и отвечаю. Зато, благодаря моей хитрости теперь мы все знакомы! Так, как вас угораздило оказаться здесь? – спросила нас Рю.

- Мы с одной провинции… - начала я.

- Оказались в одном поезде, вот и все, - закончил Тонгу.

- А что вас привело сюда? – не унималась Рю. Она все время улыбалась, казалось, что ее ничего не волнует и не тревожит, но между тем, я замечала, как ее глаза внимательно цепляют важные детали, как она прислушивается, чуть наклонив голову. В какой-то момент её улыбка стала совсем уж фальшивой, наигранной, и за этой маской где-то глубоко скрывались настоящие чувства.

- Это не важно, - сказали я и Тонгу хором.

- Так мило, - Юри не отводил взгляда от Тонгу, - а вы давно… вместе?

Хоть они и были похожи, а все же отличались друг от друга. Если Рю была похожа на куклу, восковую, бездушную, таких я видела в магазинчиках на базаре, то Юри был наоборот слишком живой, суетливый. Он держался расслаблено, и даже как-то сонливо, давал первое слово сестре, но чувствовалось, кто главный в этом дуэте.

- С самого начала, мы же с одной провинции, - ответила я.

Брат и сестра звонко рассмеялись.

- Я думаю, они о другом, - сухо сказал Тонгу, - мы не пара. Мы… друзья.

В тот момент где-то в груди разлилось приятное тепло. Вот как, мы оказывается друзья, а я даже и не знала. Тонгу назвал меня другом. Мы как бы наравне. Я и он.

- Пс-с-с, голубки - прошептал Юри. - Ещё не поздно слинять, если что. Вас тот громила за дверью выпустит, и лучше это делать сейчас пока поезд не набрал скорость.

- Но там никого не было, – сказала я.

- А теперь есть. К нам приставле-е-е-ен, - протянула Рю, - мы наказаны за побег с Серебряных гор. А наказаны, тем, что поедем на Серебряные горы… Вот такой каламбур! И наша первая поездка была тоже наказанием,… в общем, там все сложно.

- Нам бы и в этот раз удалось скрыться от стражников, если бы ты была менее пуглива, - погрозил сестре пальцем Юри.

- А что бы сделал ты, если бы увидел Тьму так близко! – раздражённо ответила Рю.

Показалось, что вот-вот сейчас она, наконец-то обнажит своё реальное лицо, но нет, под пристальным взглядом брата вернулась широкая улыбка.

- Ты видела тьму? – недоверчиво спросил Тонгу.

- О, да! – воскликнула Рю. – Вот так же близко, как вижу эту симпатяжку, - она повернулась ко мне лицом. – Только она была очень мерзкая, намного более мерзкая, чем ты, - она так близко наклонилась ко мне, что я почувствовала ее тёплое дыхание. – Я думала, что умру.

- И... и какая она? – спросила я, отсаживаясь от назойливого внимания.

- Зачем тебе? Я уверена, такая милашка, как ты никогда не увидит тварь, - поморщилась Рю. - Тьма… тьма… она ужасна, рядом с ней такой воздух… - она на мгновение задумалась, - такой тяжёлый, неподъёмный. Будто бы тебя душат. И неба не видно над головой. Сердце бьётся так часто, и такой запах… ты когда-нибудь жарила свежепойманную дичь на костре? Когда кровь капает на раскалённые поленца, а нежную кожу начинает подпаливать огонь, и ты словно сама в этом костре, и это чувство неминуемого конца…

Я шумно вздохнула и схватилась за голову. В висках стучало и пульсировало, а перед глазами поплыли тёмные круги. И этот запах. Запах жжённой кожи. Я знаю его. Я знаю, как пахнет Тьма. Но откуда?

- Хватит! - Тонгу поднялся на ноги. - Видишь ей не по себе. Все хорошо?

Он положил ладонь на моё плечо и участливо посмотрел мне в глаза.

- А говорите, вы не вместе, - хищно улыбнулась Рю, обнажив белоснежные острые зубки. – Но она правильно боится Тьмы, никто нас не защитит.

- А как же Хэйвины? - мой голос дрожал.

- Ха-ха-ха, - Рю подпрыгнула и разразилась громким смехом, - Хэйвин дери, из какой глухой провинции ты, девочка?

- Рю, и вправду, хватит, - Юри вальяжно развалился на скамье. - Зачем ссорится? Скоро всех разделят, и, может быть, мы уже и не встретимся никогда.

- Я просто сказала, что такого? Она же права, Хэйвины лучшие из существ, посланные нам самими…

- Хватит, Рю, - голос Юри стал холодным, строгим, приказывающим. - Уже поздно, пора ложиться спать. Серебряные горы совсем близко, и когда мы туда прибудем нужно быть бодрыми и полными энергии.

- Откуда ты знаешь, что мы близко? – поинтересовалась я.

- Пока ещё не слишком темно можете посмотреть в щели, – Юри развёл руки в стороны. – Прекрасные девушки и, конечно, юноша! Сейчас поезд начнёт замедляться, и скоро подъедем к Великому Каменному мосту.

- К мосту? - переспросила я, и припала к доскам, пытаясь в наступающей мгле разглядеть мост, тоже сделали Тонгу и незнакомка с обожжённой кожей. - А как ты это понял?

- Очень просто! Приглядитесь к листве! Это знаменитые розовые древа Серебряных гор! Они растут только здесь. Говорят, сами Хэйвины выращивают их. Многие пытались создать такие же, но все тщетно…

Дальше я уже не слушала. Перед глазами предстал целый лес из деревьев с розовыми листками.

Предыдущие главы: Ли и Хэйвина. Глава 8. Авторский рассказ