Часть 2
Начало
Волькас смотрел вслед убегающей чародейке. Сначала он хотел догнать, расспросить чертовку, но быстро задушил глупый порыв. Даже мудрёное слово не стёрло бы горькую правду, ясную для Василисы и темную, как непроходимый лес, для него самого.
В голове неслись бесконечные вереницы мыслей. Волькас шел вперед, минуя каменные палаты, спешащих учеников, хлопочущих домовят и наставников. Никто не решался окликнуть его, хмурого, словно грозовые тучи, утонувшего в болоте вязких, беспросветных дум. Всего лишь мига, одного движения век хватало, чтобы перед взором вновь вспыхивали самые сладостные и губительные минуты, полусны-полувидения из сказки, которой не суждено было стать явью.
...Листья летят, кружатся в тихом танце. Пахнет скорым дождем и отцветшими травами. Волькас держит маленькую, теплую руку в своей огромной ладони. Василиса смеется, пересказывает бурчание Святогора и улыбается, заставляя внутреннего волчонка радостно вилять хвостом.
— Он ворчал, что моё зелье ужасно, и я никогда даже мышь не подчиню, а уж человеческую душу и подавно.
— Брешет, — отвечает Волькас, не замечая, как на губах расцветает добрая, совсем как у Василисы, улыбка. — Мою душу ты уже получила.
— Неправда! — щурится та и поджимает губы.
Он подхватывает её на руки и кружит в такт вальсирующим листьям.
...Когтями из инея скребутся злющие морозы, воздух трещит громче поленьев в печке. По свету ходит грозный седой Корочун, замораживает взглядом, трясёт посохом, насылает метели, но ни одна из них не трогает Волькаса. В его душе горит ласковый огонь, способный растопить все сугробы.
Василиса смешно прячет нос в шарф, кутается в шубу и сильнее натягивает платок.
— И зачем идти в такую холодрыгу? — спрашивает она.
Длинные ресницы блестят от снежинок, рыжие волосы горят кострами среди снегов. У Волькаса перехватывает дыхание от красоты.
— Увидишь.
Они проходят ещё немного, впереди виднеются резные сани, запряженные тройкой сильных и белоснежных, как метели, коней. Василиса ахает, смотрит на Волькаса с немым вопросом. Он кивает, помогает ей сесть. Лошади срываются с места, вздымают мерцающий снег, выпускают белые клубы пара.
— Как здорово, Волькас! Как красиво!
Она вертит головой по сторонам. Волькас кивает, разглядывая её счастливое, румяное лицо.
— Ты совсем не мёрзнешь? — позже удивляется Василиса, грея руки у печки.
— Нет, меня согревает твоя ворожба.
Василиса усмехается и тычет его в бок.
— Врешь, я никого не ворожила. Признавайся, почему тебе всегда тепло?
— Потому что ты рядом.
... Капельки масла плывут по золотистым блинам, столы ломятся от яств. Ученики, как ребятня, выбегают в пробуждающийся двор, топчут нежный, почти растаявший снег, сыпят зерно у дорог, пугая злых духов, и умываются талой водой.
Василиса оглядывается по сторонам. Волькаса нигде не видно. Подружки хватают её за руки и тянут к «берлоге»:
— Пойдём, быстрее. Мы всё пропустим.
Василиса упирается, но её слова растворяются в звенящем гуле. Она с тоской смотрит на молодца, ряженого медведем. Тот шумно зевает, потягивается, переворачивается на другой бок, и Василиса заливается смехом: в костюме Волькас выглядит очень потешно. Она разглядывает его наряд, выбирается из пестрого хоровода и подходит ближе. Вглядывается в обманчиво спящее лицо. Сердце стучит громче, улыбка становится шире. Она со всех ног подбегает к «медведю», срывает лапу-варежку и мчится прочь. Волькас, выждав пару мгновений, с ревом просыпается, топчется на месте, выискивая проказницу. Василиса останавливается, переводит дух и кричит, что есть мочи:
— Хозяин леса, не твоя ли? – машет рукавицей над головой. — Догоняй!
Громко хихикает, слыша позади недовольный рёв, синицей летит вглубь двора, огибает хороводы, хочет спрятаться за деревьями, когда чувствует сильные руки на плечах.
— Поймал, — шепчет Волькас и втягивает её в медвежьи объятья.
— Пусти, — восклицает Василиса, извивается, пытаясь выбраться.
От смеха и медвежьих одёжек они спотыкаются, падают на пушистую перину. Над головами летают снежки, молодцы штурмуют городки девиц, повсюду звучат песни и заклинания. Волькас не слышит ничего, кроме хохота Василиса, смотрит на неё долгим взглядом.
— Как? Как ты стал мишкой в забаве? — спрашивает та, разглядывая его лицо. — Что за чудо тебя убедило?
— Рыжее и веснушчатое.
— А вот и нет, ты сам всё сделал. Решил повеселиться.
Щеки краснеют, голубые глаза сияют ярче неба над головами. Волькас наклоняется ближе и целует тёплые губы. Когда Василиса отвечает, в нём загорается солнце.
...У реки вьётся огонь, рассыпает искры в тёмном небосводе. Купальским напевам, ладным и чистым голосам вторит треск хвороста, плеск воды, топот пляшущих ног. Волькас и Василиса, взявшись за руки, разбегаются и прыгают, белыми облаками несутся через костёр.
Волькас замечает шумный вздох Василисы, когда их ступни вновь касаются зеленых трав. Та открывает глаза, смаргивает слезы, в голубых очах танцуют огоньки.
Вскоре берег пустеет.
— Я принесу тебе цветок папоротника, — обещает Волькас, гладя нежную щеку.
Василиса накрывает его ладонь своей.
— Возвращайся скорее, а не то меня водяные утянут.
Быстрее, чем он успевает ответить, Василиса оставляет на его губах лёгкий поцелуй, озорно улыбается и бросается к воде вслед за смеющимися подружками.
Волькас идёт по лесу, но вместо деревьев и диких трав видит её: вот она машет ему вслед, снимает с головы венок, обводит пальцами колокольчики, розы, иван-да-марью, тысячелистники. Тонкие, девичьи голоса затягивают новую песнь. Вот она замирает перед рекой. Медленно ступает, чувствуя, как вода холодит ступни. Василиса морщится, зябнет, плавно идёт дальше. Подол рубашки липнет к стройным ногам. Василиса осторожно опускает венок на мерцающую гладь, поправляет цветы, тихо шепчет: «Волькас».
Из груди вырывается рык. Прыжок, и он уже стоит на четырёх мощных лапах, ветер гладит серую шерсть, доносит любимый голос. Мелькают тропинки, дубы, березы, друзья остаются далеко позади. Волькас принюхивается, слыша диковинный аромат. Рысью мчится по следу. Опушка сияет, словно днём. Опьяненный летним дурманом, ласковым зовом, чудесным светом он не сдерживается и воет.
Василиса сидит на берегу, пальцами перебирает зеленые космы. Волькас тихо подходит, усаживается рядом и приобнимает её рукой. Василиса прижимается, кладёт голову ему на плечо.
— Нашёл, — голос дрожит от слез.
Волькас целует её лицо.
— Не плачь, — шепчет он, — или ты не рада?
— Глупый, — выдыхает она, — тебя могли поймать черти.
— Не догнали бы.
— Лес бы запутал.
— Нет, я слышал твой голос. Он указывал мне путь.
Василиса отстраняется, с неверием смотрит в чёрные сияющие глаза.
— Неужто?
— Да. Знаешь, у кого так бывает?
Волькас мягко берет её руку, обвязывает пылающий изнутри стебель вокруг безымянного пальца. Цветок застывает кольцом со сверкающими лепестками. Василиса делает шумный вдох.
— Так бывает у тех, кто любит сильно, — шепчет она и переводит взгляд на Волькаса.
Темноту прорезают разноцветные брызги заклятья. Мир меркнет перед их счастьем.
...Маленькие, покосившиеся избушки, лужи, хмурые люди со злыми лицами - Волькас и без слов отца понимает, что здесь им не рады. «Никуда не ходи. Обернёшься при деревенских, сам исцеляться будешь. Знахарей тут нет»,— твердит отец и одного голоса хватает, чтобы навсегда забыть о непослушании.
Поначалу Волькас прилежно выводит завитки и палочки, но хитрое солнце приветливо стучит в окно, манит в свои объятия. Он тихонько выбирается на улицу, шагает прямиком к чудесному дереву, обсыпанному, как зимой, белыми снежинками. Оно часто снилось Волькасу дома, но никогда прежде он не видел такое чудо вживую. Он хочет взглянуть вблизи, рассмотреть каждую веточку и хорошенько всё запомнить.
Волькас печалится, когда вместо снежинок находит белые цветы, похожие на причудливые трубочки. Волькас отрывает один цветок, крутит его в пальцах и бросает на траву.
— Зачем сирень рвёшь? — возмущаются откуда-то сбоку.
Волькас вздрагивает, рычит волчонком, мотает головой и принюхивается.
— К-то здесь? Выходи, живо! — грозно требует он.
— А вот и не выйду.
Волькас замирает.
— Ты что, не боишься меня?
— Неа.
— Совсем-совсем? Я - сын княжеского воеводы, — важно сообщает он.
«Сейчас-то точно перепугается», — ликует Волькас. Вместо криков ужаса слышатся смешки.
— И что с того? Мой отец умеет ковать самый острый меч на свете. Страшно?
Волькас вздрагивает.
— Н-нет. Нисколечко.
— Неправда, неправда. Слышу, что боишься.
— Я? Боюсь? — сердится Волькас. — Ну, держись.
Он закатывает рукава и идёт на голос. Спешит, что есть мочи, налетает на что-то.
— Ай! — громко вскрикивают перед ним.
Он моргает, трёт лоб и взглядывает на рыжее нечто перед собой.
— Девчонка, — ахает Волькас, не веря своим глазам. — Ты дразнилась?
Та с гордостью кивает. Волькас возмущённо дышит и хочет уже высказать все, что думает об ужасном поведении и непочтении, когда слышит:
— А ты быстро бегаешь. Научишь?
С тех пор он каждый день приходит к сирени. Они болтают, учат друг друга бегу и рисованию, иногда спорят, но почти сразу же мирятся.
Цветки сирени облетают. Волькасу приходится уехать.
— Твои сны правда сбываются? — спрашивает девочка, пряча заплаканные глаза.
Волькас растерянно кивает. «Мы точно встретимся», — шепчет девочка, но тот не слышит.
— Протяни руку, — громко требует она.
Волькас подчиняется. Ему на ладонь ложится ветка цветущей сирени.
— Как? — изумляется он.
— Чары, — шепчет девочка и, сжав на прощание его пальцы, уносится прочь.
Волькас распахнул глаза, пораженный последним видением. «Воспоминанием», — машинально поправил себя. Он уже и забыл, как рассказывал отцу о ловкой и умной девочке, как не хотел уезжать из той глуши, как его поругали и высекли за своеволие, как через много лет в каменных палатах мелькнуло знакомое лицо, как он доводил Василису до слез, сам не понимая, почему нуждался в её внимании. Он вспомнил всё, поняв главное — «хворь» началась намного раньше. Если бы всё тогда сложилось по-другому, если бы...
Он схватился за голову, поняв, что увиденное — небыль. В душе поднялась буря: зашуршали листья, завыли метели, задули ветра, затрещал огонь при мысли о том, что совсем скоро их пути разойдутся навсегда, его хворь усилится, и он сойдёт с ума без Василисы.
Он встрепенулся, услышав звук. Тихий, совсем приглушённый. Волькас подумал, что ему показалось, когда зов повторился. Ноги сами повели его к саду.
* * *
Слабость пронзила тело, захотелось разрыдаться. «Нет, я не буду из-за него плакать, — пообещала себе Василиса. — Стану чародейкой, уеду далеко-далеко и больше никогда не увижу. Всё пройдёт». Вопреки думам она чувствовала себя хуже. Воздуха не хватало, Василиса вышла из избы и поплелась, не разбирая дороги. «На что я надеялась? Это же Волькас, — упрекала себя, — настоящий, а не тот милый знакомец из детства. Он слишком изменился».
Небо темнело, ветер трепал волосы. Далеко за спиной остались огоньки избушек. Всё вокруг заполонил аромат сирени. Василиса очнулась от дум, безразлично посмотрела на раскидистые ветви сирени, белоснежные шапки из цветов и, нагнувшись, прошла вглубь, желая спрятаться ото всех.
Она чуть не вскрикнула, когда увидела Волькаса, сидевшего прямо на земле. Василиса отступила назад, но тот так и не поднял головы. «Спит», — с облегчением поняла она. Разум подсказывал вернуться в избушку, запереться на все засовы, выпить отвар и уснуть, забыв обо всем, окончательно потушить остатки чувств маленькой девочки, чудом уцелевших после всех выходок Волькаса. Василиса знала, что уйдёт.
Не давая себе опомниться, она пригнулась и сделала шаг вперёд, почти бесшумно села перед волкодлаком. В голове носился целый рой мыслей, но Василиса заглушила их. «Завтра, — подумала она, — завтра всё будет, как прежде. А сегодня, сейчас, можно немного спятить». Она знала, что уже утром пожалеет о своём порыве. Не оставив времени на размышления, Василиса потянулась к Волькасу и легко дотронулась до щеки.
«Как? Как ты мог подумать о привороте?» — горько вздохнула она, а вслух произнесла:
— Это всего лишь любовь, Волькас. Только и всего.
Мир рухнул в тот миг, когда волкодлак открыл глаза. Он поник, решив, что перед ним очередное видение, но напуганный, изумленный взгляд переубедил и ошарашил.
Волькас помотал головой, наклонился ближе. Быль и небыль, сон и явь слились воедино, спутали думы и чувства.
— Василиса? — не поверил в реальность происходящего он. — Чертов приворот.
— Нет, это правда.
«Я не умею подчинять душу», — улыбнулась Василиса, танцуя под листопадом в грезах.
— Пойми же, я ничего не творила с тобой, — проговорила она, окружённая белым цветением сирени.
«Я никого не ворожила», — усмехнулась Василиса, рисуя снежинки на замершем окне.
«Ты сам всё сделал», — прошептала она, черпая талую воду.
Волькас едва заметно кивнул и наклонился ближе.
— Иногда чувства побеждают разум. Так бывает у тех, — начала Василиса из настоящего.
— Кто любит сильно, — прошептал Волькас вместе с ней, изумив её и себя самого.
Он аккуратно коснулся её подбородка, погладил нежную щеку, заглянул в голубые глаза и коснулся манящих губ своими. Как долго он ждал этого момента, как сильно хотел ощутить их вкус.
Они целовались, забывая о времени, стирая старые обиды и правила. Цветок сирени, упав на ладонь Василисы, вспыхнул ярким светом. Она отпрянула, с испугом и ошеломлением на кольцо со сверкающими лепестками.
— Н-неужели? Как это возможно?
Волькас погладил её нежную тёплую руку.
— Судьба.
Текст: Надежда Весенняя