Магический реализм

— Откуда он? — негромко спрашивает Уилла, рассматривая кружева моей блузы, плотно застегнутой на многочисленные пуговки. 

Губы растягиваются в рассеянную улыбку, и я невольно смотрю на своё запястье, обтянутое белым кружевным манжетом. 

— Я видела его мельком. Он такой страшный, что кровь стынет в жилах, — Уилла ёжится, сморщив своё румяное личико. 

Девчушка всегда была слишком любопытной, всегда говорила то, что думает. Она не волновалась ни о чём, как и я, когда-то. 

— Тогда мне было семь… — память давно подводила меня, но некоторые воспоминания оставались очень четкими и яркими. Не тронутыми молочным туманом в моей голове.

— Тогда мне было семь, и я впервые приехала в поместье Готтерпшир. Моя мама… 

— Это знают все! — нетерпеливо воскликнула Уилла, отмахнувшись. — Мне интересен шрам, — она кивком указывает на мою руку. От этого движения солнечные кудри рассыпаются по плечам. 

— Моя мама получила место простой служанки, — если и рассказывать эту историю, то с самого начала. Один раз в своей жизни. — Мистер Кеннет О`Брайн был очень добр и разрешил матери-одиночке остаться в поместье с ребенком. Даже разрешил выполнять мелкие поручения за пару лишних звонких монет. Но в остальном я свободно гуляла здесь, коротая время с Кристофером О`Брайном. 

Уилла хотела перебить, но я не позволила: — Ш-ш, — я приложила палец к сухим, морщинистым губам и невольно задержалась взглядом на губах Уиллы. Такие гладкие, сияющие, мягкие. 
— Мы часто играли в саду. Ни одного дня не проходило без беготни по его старым, заросшим дорожкам. Мистер Кеннет не уделял ему должного внимания после смерти любимой супруги. И сад пришел в запустенье. Но нам это было не важно. Это был целый огромный мир в небольшом поместье. Только наш. 

Очень скоро Кристофер показал мне своё самое большое сокровище – свою крепость. Сейчас эта часовенка известна всем обитателям. Она чиста и бела, все витражи на месте, а золото блестит в пламени свечей. Но тогда она была в плачевном состоянии. Ее забыли вместе с садом. Но нам с Кристофером это было на руку. Мы пропадали там целыми днями, даже, если после Кристофер не однократно получал порку за пропуски занятий. 

Ему нравилось там. Как и мне. 

Тогда мне было семь, и я смотрела на вещи иначе. Незатуманенным детским взглядом, не знавшим еще настоящей беды. Потому, впервые увидев его, я ничего не сказала. Ни тогда, ни много раз позже. 

Впервые мы столкнулись случайно. Кристофер был доблестным генералом, ведущим своё войско на штурм захваченной крепости, а я принцессой в плену, у которой был весьма печальный конец. 

Кристофер с детства имел тягу к несчастливым финалам. 

Отвоевав крепость, он находил бездыханное тело прекрасной принцессы недалеко, у ближайших, заросших сорняками, кустов гортензий. Это были наши первые дни, и я молчала, не осмеливаясь сказать что-то молодому господину, хотя этот финал мне был совсем не по душе. Особенно моё погребение. Он так погружался в свои фантазии, что забывал – я была жива. На моё счастье, в момент, когда Кристофер, весь в грязи, что толком не разглядеть сверкающих туфель и золотых локонов, собирался опускать меня в землю, его нашел один из служащих. Несмотря на недовольство Кристофер смирялся и чинно следовал к отцу. А я осталась неподвижно лежать на боку, смотря на «могилу». Ямой это было назвать сложно, но тогда я живо представила себе как этот мальчишка заставляет меня по собственной воле укладываться в сырую землю, сочащуюся недавними затяжными дождями. 

Не знаю, когда именно он пришел, но, наконец-то, сев на колени, я увидела его. Сидящего на ступенях часовни. 

Его черные волосы были заплетены в косу и подхвачены черной атласной лентой. От взгляда золотых глаз я не могла сдвинуться с места. 

Он всегда одевался в черное. Белая рубашка, поверх черная жилетка, черные брюки и черный плащ даже знойным летом. Золотые часы с орнаментом и золотые кольца поверх черных, кожаных перчаток. 

В те годы он не казался мне странным. Только загадочным, как персонаж тёмных сказок старой кормилицы Нэн. 

Он легко улыбался мне, склонив голову на бок, опираясь подбородком на золотую рукоять трости из чёрного дерева. 

— Продрогла, малышка? — его голос был тихим и нас разделяло достаточное расстояние, но я все равно услышала его ласковый шепот. Было в нем что-то такое, что заставило меня податься всем телом вперёд. Это пугало. Словно было противоестественным. И всё же я не ушла. 

Мы молчали. Его холодные пальцы ловко управлялись с моими запутанными, липкими от грязи волосами. Он не смущался испачкать бледные руки. Как гребнем, тонкими пальцами расчесывая мои волосы. Не волновался о чёрном добротном плаще, накинутым на мои плечи, хоть я была мокрой и грязной после долгого валяния на раскисшей земле. Он улыбался. Сдержанно, снисходительно, ласково. А я, босая, трепещущая в теплых лучах солнца, кружилась у раскрошенной лестницы старой часовни, ещё не зная, что это был конец полнолуния. 

После этой встречи я время от времени видела его мельком в саду. Он стоял неподвижно и часами наблюдал за тем, как мы с Кристофером резвимся. Следовал тенью за мной по пятам, не приближаясь. 

А затем наступало новое полнолуние. Его пальцы-гребни распутывали мои волосы, вплетая в косы нежные цветы колокольчиков, а на плечи в дождливые и холодные дни ложился его чёрный плащ. Он всегда пах чем-то особенным, напоминая о свежескошенной траве, смешиваясь с колким ароматом морозного белья и всего каплей счастья – приторно-сладким мандарином. 

Он всегда был немногословным. Даже слишком. Просто улыбался и легко, настолько, что иногда мне казалось, а не придумала ли я, касался моей щеки или оглаживал суетящуюся макушку. Терпеливо слушал мои истории про призрачных котов, ворох перьев у двери в спальню прислуги, про манящие запахи господского пудинга в рождество и про девичий смех в пустых коридорах.

***

Мне было двенадцать, когда он впервые пришел ко мне ночью. 

— Мужчинам сюда нельзя, — робко прошептала я тогда. На самом деле я больше боялась, что он уйдет и тёмные тени в углах вернутся. 

Он улыбнулся привычно легкой улыбкой, чуть приподняв один уголок губ выше другого. Его взгляд был долгим, будто он не мог решиться, но в итоге лишь плотнее натянул моё одеяло. Так аккуратно, чтобы не касаться меня холодными руками. 

— Ты так и не сказал своего имени, — его точёный профиль сиял в свете полной луны.  Брови сдвинулись к переносице, и он прикрыл глаза, выдыхая: — Фауст. 

— Я…  — Малышка Энн, — он покачал головой, сжав мою руку сквозь толстое одеяло. — Я знаю.

***

Мне было шестнадцать, когда я окончательно поняла, что моя дружба с Кристофером обречена. Я провела у старой часовни часы, промерзая до костей, но Фауст так и не подошел ко мне ближе. Он внимательно слушал, хоть и казалось, что все его внимание приковано к моим рассеченным ногам. 

Кристофер ненавидел, когда прислуга сближалась. Он ненавидел даже саму мысль о любви. Чужой любви. Он был мечтателем и, как большинство, был вынужден в скором времени жениться не по своей воле. С тех пор, как он узнал об этом – кого-то регулярно секли. В тот день была я. Из-за чужих, лживых слов в оправдание собственной шкуры. 

— Тебе мало меня? — Фауст был сдержан настолько, что казался безразличным, пустым. 
— Нет, но… — от холода зуб на зуб не попадал. — Ты не можешь, даже если захотел бы… 
— Если смог бы? Ты хотела бы остаться здесь, со мной? — Фауст подошел совсем близко, пристально глядя в глаза. — На что ты готова взамен? 

Я не долго думала. Прошедшие годы сблизили нас настолько, что порой мне казалось: он – это всё, что мне было нужно. Только бы отыскать этот загадочный ключ, о котором он говорил. 

За это время я принесла ему десятки, а может и сотни, ключей. Разных. Железных, медных, серебряных и золотых. Не побоялась стянуть из поместья. Но Фауст всякий раз лишь качал головой, улыбаясь и глядя на меня так добродушно, будто ждал: когда же я пойму очевидное? 

— Всё что попросишь! — Фауст широко улыбнулся, но я не заметила алчного торжества в его глазах. Впрочем, даже заметив не поменяла бы свое решение. Подавшись вперёд, чтобы взять Фауста за руку, я застыла. Это был первый раз, когда я позволила себе коснуться его первой. Он всегда делал это сам или приглашал меня в объятия, мягко разводя руки в стороны. 

Теперь я поняла почему. 

Подавшись вперёд, я схватила пустоту – пройдя сквозь его плоть, как сквозь туман, уколовший меня сотнями ледяных иголок.

***

Мне было ровно семнадцать, когда в поместье состоялся бал-маскарад, и я с лёгкостью могла представить, что его дают в мою честь. 

Младших служек не допускали к подготовке – мы были слишком неопытны и мешались под ногами старших. Всем слугам младших рангов было велено держаться подальше, выполняя рутинную работу. Людей стало в разы меньше, а работы, казалось, больше. Но это не помешало маленькой стайке девиц тайком подсматривать за прибывающими гостями. 

Пышные платья дам, расшитые всевозможными камнями и жемчугами искрились от малейшего отсвета. В глубоких декольте переливались драгоценные камни, а в высоких затейливых париках трепетали настоящие бабочки и цвели редкие цветы. Лица гостей закрывали причудливые маски: у кого-то не было никакого выражения лица, кто-то из джентльменов представлялся рогатым, у кого-то угадывались клыки, кто-то был менее изобретателен и закрывал лицо лишь кружевной лентой. При таком выборе не составляло труда отгадать гостя под «маской». 

Лицо Кристофера скрывало кружево. Его одежда не отличалась от ежедневной: такая же богатая, изысканная, нарядная. Он со скучающим выражением лица приветствовал гостей. 

Оставалось меньше четверти часа до полуночи. Кристофер привычно выскользнул в сад. Он не приходил к старой часовне много лет. Но все ещё прятался в заброшенных закутках сада. Отец не поощрял его привязанности к дурману, но Кристофер уже не мог без этого чудо-средства ни одной ночи. Кошмары изводили его. Мне не было ведомо, что ему мерещилось в ночи, но иногда были слышны его крики или перешептывание слуг. 

Кажется, его преследовал старый призрак этого места.  — Кристофер, — я не звала его по имени очень давно. 

— Энни? — моё появление заставило его вздрогнуть. Он сидел на каменной скамье, откинувшись на спинку и раскинув руки, глядя затуманенным, с прищуром, взглядом в мою сторону. Я знала, что он уже не различает моего лица. Рядом с ним лежал тяжелый стеклянно-металлический шприц и мутная ампула, небрежно надломленная. 

— Тебе хорошо? — мне всегда думалось, что как только эта жидкость разносилась по венам, тело охватывала ни с чем несравнимая эйфория. Но Кристофер походил больше на человека, изможденного долгой ночью. 

— Нет, но… — его губы растянулись в глуповатую улыбку, и я поняла, что дурман охватил его почти полностью. — Ты могла бы помочь мне. 

Когда Кристофер поднялся, я не сдвинулась с места. Он еле стоял на ногах, пошатываясь. Даже, когда его рука легла на мою щеку, когда он коснулся моей груди сквозь ткань и даже, когда он потянулся к шнуровке корсета, я не двинулась с места. 

Мне не было страшно. Мне было ужасно его жаль. 

Когда мой взгляд встретился с чёрным, в темноте, золотом глаз Фауста, внутри что-то предательски сжалось: я не думала, что это будет так легко. 

Движения Кристофера были медлительные и неуклюжие. Он не замечал ни моего выражения лица, ни того, что все это время в моих руках была верёвка. 

Сбросив с себя руки Кристофера, я в последний раз посмотрела ему в лицо: не понимающее, затуманенное, беспомощное, страдающее и неприкаянное. Пожалуй, так даже лучше. 

Резким движения я сбила его с ног всем своим весом. Он упал лицом вниз, и я тут же села сверху, накинув веревку ему на горло. Кристофер ещё не успел ничего понять, но инстинктивно начал сопротивляться. Фауст сел перед ним на колени, жадно впитывая зрелище, словно напряжение, повисшее в воздухе, было чем-то осязаемым, чем-то густым, что могло позволить насытиться. 

— Сильнее, — я слышала в каком нетерпении был Фауст. Его голос был холодным, жестким. Он ждал этого слишком долго. 

Кристофер прикладывал всю свою силу и я, в свою очередь, изо всех своих сил наваливалась на него, стараясь удержать и не ослабить хватку. 

Наконец, когда я начала думать, что всё потеряно и моих сил не осталось, из горла Кристофера вырвался сдавленный хрип ужаса – он увидел его. 

Фауст взял в ладони покрасневшее, со вздутыми венами, лицо Кристофера и мягко прижался лбом к его лбу. Я видела, как в лунном свете тонкая грань между ними исчезает. Их волосы перемежались между собой, тонкие пальцы Фауста проваливались, утопая, в чужой коже. 

Освобожденный Кристофер медленно перевалился на спину, увлекая за собой Фауста, который срастался с ним всё сильнее, пока не исчез полностью. 

Тело Кристофера лежало не подвижно минуту, затем вторую. Моё сердце ухало в груди: то падая в самые глубины, то отдаваясь противным толчком у самого горла. Меня била крупная дрожь. Получилось? 

— Энн, — откашлявшись, рвано вдыхая воздух, хватая себя за горло, прохрипел юноша. Я не была уверена в том, кто говорит. Выживший Кристофер или занявший его место Фауст? 

— Малышка… Энн, — губы против воли сложились в счастливую улыбку, из груди вырвался всхлип облегчения, и я прижалась щекой к тяжело вздымающейся груди уже Фауста.

***

Мне было семнадцать лет и сорок дней, когда в старой часовне поместья Готтерпшир впервые за десятилетия зазвонили свадебные колокола. 

Все посчитали, что Кристофер не оправился от таинственного нападения в саду и разум его помутился после безвременной кончины отца и сестёр на следующее утро. Сочувствующих прибавлялось всё больше, когда люди узнавали о потемневших прядях и появившемся тёмном золоте в глубине голубых глаз Кристофера. Однако другие говорили о нечистой силе, замечая не только внешность, но и появившийся жёсткий, крутой нрав. Что же, возможно, они были правы. 

Но нам не были важны косые взгляды и злые языки, и совсем скоро все окружающие смирились. Поместье Готтерпшир расцвело. Новый хозяин был твёрд в своих суждениях, жесток и непреклонен в решениях. Но он был справедлив и честен. Никогда не отказывал нуждающимся, не забыл о церкви и милостыне. Скольким своим служащим он помог и не счесть… 

Мы с Фаустом прожили долгие годы счастливого брака, воспитали четверых чудесных детей, ни разу не пожалев о сделанном. Но этих лет так безжалостно мало… 

Уилла сидит молча, не смея прервать рассказ, а мой собственный сиплый голос всё время сбивается, мне не хватает воздуха. 

Я вижу по ее глазам, что она пытается понять: не спятила ли я? Но есть в ней и нечто другое – страх и понимание. Она уже догадалась. 

— А… шрам? — её голос хриплый, надломленный. У неё пересохло во рту. 

— Фауст был слишком слаб после захвата тела Кристофера, потеряв сознание. Когда на мой зов о помощи прибежали люди, то никто не поверил, что нападавшим был некто в маске. Почти до рассвета я была прикована в подвале, крича от пыток, устроенных мне дворянами. Они до безобразия находчивы, когда дело касается развлечения. Они, безусловно, были правы, но никто из них не пожелал выяснить эту правду. Эти несколько боровов хотели только развлечься… Чудо, что я осталась жива. 

На следующее утро, когда Фауст проснулся и ему доложили о событиях минувшей ночи и раннего утра, он был в бешенстве… Его месть была изощрённой — мои губы потрескались от сухости и старости, когда я улыбнулась воспоминаниям, превозмогая адское жжение в груди. 

Туманный взгляд зацепился за фигуру в чёрном у пышного куста голубых гортензий. 

— Бабушка, — Уилла подбирает слова, понимая, что всё не просто так. Она всегда была умной девочкой, и именно этим нравилась мне. Её выбор во многом совпадал с моим. Потому, когда она познакомила нас с совершенно бессчетным, распутным графом, я поддержала её вопреки всем, тайно обвенчав. 

Один из верных мальчиков подошел к Уилле и пока та не успела опомниться, накинул на её горло верёвку, но я уже не слышу ее хрипов – задыхаясь. Перед глазами всё плыло. Её силуэт превратился в размазанную кляксу и лишенную цвета. 

Агония парализовала меня. 

Мы не были уверены, что это сработает, но, когда я увидела своё тело: старое, седое, бледное – я поняла – у нас получилось. 

Фауст мягко опустил свою нежную руку на моё плечо. В его золотых глазах я вижу своё отражение: юное, полное сил и красоты. 

Эту ночь мы проведем вместе. С новыми именами, новыми телами, но всё теми же бессмертными душами. 

Если когда-то нас будет ждать наказание за содеянные ужасы, мы примем его. Но не сейчас, не сегодня. 

Наша жизнь только начинается.


Где найти автора:

Телеграм-канал: https://t.me/tea_sleepmyprince

Ещё истории: https://ficbook.net/authors/131196

Отрывок из первой части:

Через час, вместе с другими пассажирами, Сергей вышел из здания аэровокзала Душанбе и быстрым шагом направился к самолёту. Несмотря на утро, лётное поле уже успело раскалиться, и воздух над бетоном поплыл, размывая силуэты военных бортов вдали.

Грациозный и миниатюрный пассажирский Як-40, с задорно вздёрнутыми аккуратными крыльями, был верхом изящества на фоне стоящего рядом жирного и обрюзгшего транспортника Ил-76. Он гостеприимно распахнул бортовой трапп, встречая гостей улыбкой миловидной стюардессы, камерной обстановкой салона и неповторимым запахом нутра самолётов Аэрофлота.

Рейс Душанбе – Хорог длился всего 45 минут, однако любой, кто хоть раз летал им, забыть полученные впечатления, уже никогда не сможет. Низкий полёт над горными пиками и посадка через узкое ущелье, называемое Рушанские ворота, завораживали пассажиров и требовали от пилотов наивысшей лётной квалификации. Сергей неотрывно глядел в иллюминатор, в который раз рассматривая знакомые хребты, долины, склоны и расщелины. Вот, на горном плато, затерявшемся посреди непроходимых скал и теснин, стоит еле заметная кошара. Где-то рядом, должно быть стадо овец. Как они сюда добираются? Где их кишлак? Кто он, их чабан, месяцами живущий один в окружении бестелесных дэвов и парий. Сергей никогда не видел эту отару, но каждый раз пытался найти и разглядеть её. Пастбище использовалось, о чём свидетельствовал другой оттенок зелёной поверхности, нежели вокруг. У самой кошары, в обширном загоне, земля вообще коричневая. Значит, недавно овцы точно здесь паслись. А дальше, отвесной стеной вздымался величественный пик, ослепительно сверкающий снежной шапкой, за ним ещё один, и ещё… Тера – инкогнито, непроходимая, даже горным архарам и винторогим дикам. Никогда нога человека не ступала там – пусть так будет и дальше. Потому что лишь крушение подобного рейса сподвигнет спасателей добраться к недоступным пятитысячникам. Здесь время застыло, иногда напоминая о себе, тенью пролетающего самолёта. Для чабана, тень, наверно, единственный источник новостей, и он каждый раз улыбается, видя её: значит, всё хорошо, там, откуда она, мир ещё не рухнул, а человечество живо. 

Кузнецов даже порадовался за пастуха: «Счастливчик. Пасёт вечность и никуда не спешит». Он тяжело вздохнул, и необъяснимая печаль вновь навалилась на него. Также, как две недели назад, под звёздным небом Афганистана. Совершенно беспричинная и абсолютно безнадёжная. Ему опять стало страшно. Он вдруг представил себя на месте чабана, и дикий холод вселенского одиночества пронзил его сердце. Незнакомый таджик внизу, был однозначно счастлив. Сергей почему-то в этом не сомневался. Но почему он сам, находясь даже среди людей, чувствует себя покинутым и пустым? Что с ним происходит? Сергей уткнулся носом в холодный плексиглас иллюминатора: «Где ты, чабан? Покажись. Где твои овцы, коих ты пасёшь? Почему ты там, не имея почти ничего, счастлив. А я здесь, представлен к ордену Красного Знамени, скоро получу полковника, всё замечательно, а утешения и покоя нет…».

Наблюдая сверху за миром окаменевшего времени, Сергей медленно погружался в созерцательный транс. Все мысли угасли, ум замолчал, и память, лишившись ревностной опеки цензора, постепенно стала выгружать давно забытые образы былого. Как в первые недели учёбы в суворовском училище, кусал губы от отчаяния и неутолимой тоски по дому. Тогда мир его детства кончился стремительно, в одночасье, оставив мальчишке лишь право хранить фото родителей и письма. И то, не больше трёх, аккуратно сложенных на полке уставной прикроватной тумбочке. В те дни казалось, что одиночество тринадцатилетнего пацана, оторванного от мамы, столь абсолютно и непоправимо, что облегчения ему уже не будет никогда. Но утешение пришло внезапно, и до сих пор, Сергей помнил тот момент невероятно ярко. В далёкое сентябрьское утро, суворовец Кузнецов, сразу после зарядки, за четверть часа успел умыться, заправить кровать и приготовиться к утреннему осмотру. У него оставалось пять минут. Он вышел на улицу, сел на лавку и, отвернувшись в сторону, тихо заплакал. Не сильно. Так, чтобы после команды: «Рота! Выходи строиться!», успеть проморгаться и скрыть следы своей слабости. Сергей не услышал шагов. Поэтому, когда рядом с ним сел ротный старшина Залогин, по прозвищу «Дизель», парень замер от ужаса. Фронтовик двухметрового роста, с кулаками-кувалдами и голосом, как у пароходного ревуна, был грозой для всех суворовцев училища, независимо от курса и роты. Сергей попытался встать, но тяжёлая ладонь опустилась на его плечо. Он не смел поднять глаз и посмотреть в лицо мужчине, уставившись на орден Красной Звезды на его груди.

— Что, тяжело? — спокойно пробасил Дизель.

Комок подкатил к горлу, Сергей просто качнул головой, и предательская слеза вновь покатилась по щеке.

— Ничего. Всем тяжело. Пару недель потерпи, и всё будет хорошо.

Старшина слегка хлопнул суворовца по плечу, встал со скамейки, и окрестности огласил рёв иерихонской трубы:

— Рота! Строиться! Считаю до десяти!

С соседних крыш взлетела стая перепуганных голубей, с деревьев посыпались первые осенние листья, а в соседнем квартале просунулись сразу все мирные жители Уссурийска.

— Один! Два! — с громкостью взрыва гранаты рявкнул Дизель, и суворовцы, рассчитывая время, не спеша, поплелись к месту построения.

— Семь! — протяжно загудел старшина, почему-то пропустив «три-шесть», и пацаны, спотыкаясь, помчались в строй.

— Девять! — прозвучало почти сразу, и последний мелкий мальчишка, как бильярдный шар, влетел в шеренгу, выбив другого парня из неё.

— Десять. Становись, — тихо закончил старшина, и неровный строй юношей, лишь только-только окунувшихся в реалии военного быта и дисциплины, замер не дыша.

В тот момент Сергей внезапно ощутил надежду, воодушевление и радость, несравнимую потом, не с чем. Казалось бы, ничего не случилось, всего несколько слов, а эффект изменил его жизнь. Потому как, сказаны они были непререкаемым авторитетом, у которого таких, как суворовец Кузнецов – больше сотни. Он-то их в лицо ещё не всех запомнил, а тут, уделил ему персональное внимание, и даже что-то сказал хорошее.

Потом память о дизелёвском: «Потерпи. Всё будет хорошо», не раз возвращала Сергея в реальность, которая оказывалась намного оптимистичней, нежели мысли о ней. Однако последнее время, магия фразы из рухнувшего детства не работала. Лишь постоянная занятость и мирская суета, как наркотик, удерживали его от очередного приступа меланхолии. И стоило вот так вот остаться наедине с собой, как вместо былого умиротворения, внутри расползались метастазы уныния и необъяснимого страха.

Причины были где-то в его прошлым. Сергей уже не сомневался в этом. Пятнадцать лет назад Кузнецов приехал с родителями в гости к деду с бабой в Уссурийск. Он только закончил учёбу в высшей школе КГБ и получил первые офицерские погоны. Дома накрыли стол, пришли родительские друзья. Дед нескрываемо радовался, что внук продолжил офицерскую династию. Отец был горд, и мама тоже умилялась столь возмужавшему сыну. Когда старшие мужчины ушли покурить на балкон, а женщины посплетничать на кухню, в комнату зашла бабушка:

— Серёж, какой ты стал взрослый, — она села напротив и нежно посмотрела на внука. — Могу я тебе сказать кое-что личное? Боюсь, не решиться потом, да и не успеть… Прости только сразу, если что не так. Я, старя совсем, умом и в молодости не блистала, а сейчас совсем плохая становлюсь…

— Бабуль, да чего ты такое говоришь? Конечно, можешь! — он пьяно улыбнулся, не особо слушая бабушку, которая действительно уже плохо говорила и проявляла признаки надвигающейся деменции.

Старая женщина глубоко вздохнула, вероятно, собираясь с мыслями. Посмотрев на балкон, откуда доносились смех и маты скабрёзного анекдота, она протянула ладонь:

— Серёж. Хочу отдать тебе твой крестик. Я его хранила, пока ты не станешь взрослым. Сейчас ты уже офицер и можешь уберечь его. Нет, не прошу тебя его носить. Понимаю, ты коммунист, но… для Бога, все его чада, и атеисты, и христиане. Просто храни распятие и вспоминай иногда, что у тебя оно есть. Придёт время, может, оденешь.

Сергей взглянул на ладонь, где лежал маленький оловянный крестик с обычной суровой ниткой в ушке. 

— Ба, ну что ты, как маленькая? — он широко улыбнулся. — Ну какие крестики, конец двадцатого века, а ты всё… Как ты представляешь меня, офицера КГБ, с крестиком? Смешно же.

Бабушка отвела взгляд. Печально вздохнула и убрала руку со стола. Потом кротко подняла глаза на внука и тихо вымолвила:

— Серёженька, это твой крестик. Не ругайся на меня, но я храню его с момента…

Он не расслышал фразу, так как в комнату с балкона шумно ввалились мужчины, и, пока они рассаживались за столом, услышал лишь её окончание:

— …буду хранить у себя и умоляю, только не допусти апостасии, ведь на тебе уже сошла благодать Божия.

Через два дня Кузнецов уехал к месту службы, а бабушка скончалась, спустя полгода.

Самолёт, доворачивая на курс, чуть качнулся вправо, и крошечная кошара вновь показалась. Уже далеко-далеко позади, но ещё различимая на изумрудной поверхности плато. Рядом с ней появилось более крупное и светлое пятно. Сергей аж вывернулся, пытаясь до последнего не упустить их из виду:

— Вон они! Вышли бараны, наконец-то! — как ребёнок, обрадовался нечаянной радости подполковник и сразу осёкся, поняв, что произнёс это слишком громко.

Он откинулся на спинку и смущённо повернулся влево. Сосед, пожилой таджик или памирец, в стареньком костюме, но в белой рубашке, галстуке и тюбетейке, удивлённо смотрел на него.  В проходе стояла стюардесса, тоже улыбаясь экспрессивности пассажира в форме:

— Пристегнитесь, товарищ офицер! Приступаем к снижению.

— Извините, ослов, то есть баранов… там увидел, — глупо оправдался он перед соседом.

— Один телец висит высоко в небесах,

Другой, своим хребтом поддерживает прах

А между ними – посмотрите

Какое множество ослов пасёт Аллах, — засмеялся пожилой таджик. — У нас много баранов, больше, чем людей. Вы, наверное, впервые летите сюда? — хитро улыбаясь, продолжил он.

— Кто понял жизнь, тот больше не спешит

Смакует каждый миг он удивляясь,

Как спит ребёнок, молится старик,

Как дождь идёт и как снежинки тают.

Сосед вовсе рассмеялся:

— Вы заменили «и наблюдает», на «он удивляясь». Но Омар Хаям похвалил бы Вас, за находчивость. Умение радоваться и каждый раз удивляться простым вещам, таким как бараны – замечательное качество, товарищ подполковник.

Сергей широко улыбнулся тому, что только здесь, на Памире, можно вот так запросто встретить обычного мужчину и поговорит с ним на темы, достойные обсуждения в научных и литературных институтах. Исмаилизм, со своим мистическим видением мира и стремлением к его познанию, стал благодатной основой для этого. Недаром именно Горный Бадахшан занимал одно из первых мест в советской средней Азии, по плотности жителей, с высшим образованием.

— Нет. Уже седьмой раз. И каждый раз пытался увидеть отару, что пригоняют на горное пастбище. Там, внизу стоит кошара, а овец никогда не видно. А сейчас, впервые, они показались. Ерунда, но может, это что-то значит? Как думаете?

— Думаю, что нам несказанно повезло. Смотрите быстрее! — сосед изумлённо перегнулся через его ноги, тыча пальцем в иллюминатор, — это винторогие козлы, их осталось совсем немного, и они занесены в Красную книгу.

Самолёт снижался в ущелье, и до горного склона было не больше трёхсот метров. А сверху, на фоне неба, по гребню скакали три крупных мархура, или, как их называют местные – дика. С той стороны, вероятно, был крутой обрыв, и напуганные животные не могли сразу скрыться, отчего им пришлось немного попозировать в динамическом показе.

— Впервые вижу их в дикой природе, — вымолвил пожилой собеседник, когда мархуры исчезли за гребнем.

Самолёт нервно затрясся во встречном воздушном потоке и, кряхтя пластиком салонной обшивки, резво пошёл на снижение. Крыло, казалось, вот-вот заденет каменные глыбы, но внезапно пространство расширилось и в иллюминаторе заискрилось устье Гунда – реки, впадающей в пограничный Пяндж. На её берегах и располагался город Хорог, с трёх сторон зажатый горами.

🍂Раньше я никогда не разделяла книги на сезоны, но почему-то именно в этом году получается так, что мои руки тянутся к истории "по сезону", довольно забавно на самом деле))

🍂Это чудесная, волшебная история, отлично подходящая на осеннюю пору. Её сюжет и слог автора такой же тягучий и обволакивающий, как горячий шоколад, которым угощает главная героиня Вианн Роше своих гостей в шоколатерии «Небесный миндаль».

🍂История рассказывает о матери-одиночке и её дочери Анук, которые переехали в маленький французский городок Ланскне-су-Танн, в поисках укромного уголка для их семьи. Там же главная героиня открыла по истине волшебное заведение - свою шоколатерию.

🍂Повествование в книге ведется в формате дневниковых записей от двух лиц: Вианн Роше и Франсиса Рейно, священника этого городка. Очень интересно наблюдать, как какое либо событие в городе по-разному видится ими.

🍂«Шоколад» очень интересная и захватывающая история о маленьком городке, его жителях, событиях и противостояниях в городе, и всё приправлено небольшим волшебством, что создаётся руками Вианн.

🍂Второстепенные герои тоже чудесные, пожалуй, автор раскрыла каждого из них по праву хорошо. Я влюбилась в Арманду Вуазен, очень хочется в преклонном возрасте быть такой же оторвой.

10 из 10

Мой блог в телеграмме: https://t.me/ANNA_tation
Скоро туда выложу понравившиеся цитаты :3

Ранее я не особо вдавалась в подробности, что это за жанр литературы и, признаться честно, ничего из него не читала, просто знала, что он существует и всё.

В данный момент так получилось, что последние обе прочитанные мною книги являются представителями этого жанра («Шоколад» и «Любовь во время чумы»), и не изучить, и не осветить о нём в блоге - было бы странно. Поэтому ниже привожу ту занимательную информацию, которую я смогла почерпать из источников об этом жанре.

Для начала стоит понять, что вообще из себя представляет это понятие «Магический реализм» в литературе.

На самом деле во всех источниках пишут практически одно и то же только разными словами и сводится это всё к одному, что это некий литературный метод, в котором описание реальности совмещается с чем-то магическим и чудесным. Главное отличие этого жанра от фэнтези и фантастики в том, что под магическим в данном случае подразумевается привнесение чего-то выдуманного или же - неявного, того, на чём в обычной жизни человек не делает акцент.

Сам жанр и его идея зародились благодаря колонизации Латинской Америки. Поскольку прибывшие на земли конкистадоры были удивлены тому миру, который перед ними открылся и к которому они привыкли "на большой земле". В этом и заключается "магия".
Что для одного обыденность и реальность, для другого - загадка на грани с магией.

👻Признаки магического реализма как литературного метода:
1️⃣Игры со временем.
Настоящее может переплетаться с прошлым, оно может замедляться, искажаться, ускоряться и т.д.
2️⃣Фольклор.
Присутствуют мифы, легенды, сказания, позволяющие взглянуть на описанный мир с другого ракурса.
3️⃣Открытый финал.
В других жанрах тоже встречаются подобные концовки и, пожалуй, не являются признаком как таковым, но именно в магическом реализме открытый финал есть почти всегда, потому что читатель должен сам сделать вывод о произведении, ведь в нём больше вопросов, чем ответов.
4️⃣Бытие человека.
Очень часто поднимаются вопросы одиночества и смысла жизни, экзистенциального кризиса и поиска своего "я" в этом мире.
5️⃣Серьезность повествования.
Как правило в таких произведениях сообщаются вещи, как они есть, без капли стеснения или эмоциональной окраски, скорее просто, как факт.

👻📚Примеры произведений-представителей этого жанра:
❤️Большая часть работ Габриэля Гарсиа Маркеса
🤍Исабель Альенде «Дом духов»
❤️Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»
🤍Мариам Петросян «Дом, в котором...»
❤️Джоанн Харрис «Шоколад»
🤍Нил Гейман «Океан в конце дороги»
❤️Макс Фрай «Большая телега»
🤍Джон Фаулз «Волхв» и т.д. и т.п.

Надеюсь этот небольшой экскурс поможет вам лучше понимать книги этого жанра.

Также советую познакомиться с этой работой про магический реализм: https://cyberleninka.ru/article/n/magicheskiy-realizm-kak-hu...

Также подписывайтесь на мой блог в телеграмме: https://t.me/ANNA_tation

— Надеешься сорвать большой куш? — спросила тетя Валя, пробивая лотерейный билет.
— Желание хочу загадать, — смущенно ответила Аня.

Валентина цокнула языком, и на лице ее появилось мечтательное выражение.

— А в мои годы на трамвайных билетиках гадали, — сказала она и пикнула штрихкод на пакете молока.
— Трамвайного мне не хватило.
— Значит, что-то важное. Тогда пусть тебе повезет сегодня.

Аня улыбнулась в ответ на теплое напутствие и забрала пакет с покупками, сперва спрятав лотерейный билет во внутренний карман куртки. Уже который раз день в день с розыгрышем она испытывала свою удачу, но пока фортуна была не на ее стороне.

Алиса ждала Аню у выхода.

— Ты правда думаешь, что сможешь выиграть? Это же развод полнейший.
— У меня хорошее предчувствие. Сегодня особенный день.

Вопреки прогнозу дождь не прекращался с самого утра. Ни зонт, ни высокие резиновые сапоги не помогли Ане добраться до дома сухой. Она быстро переоделась, тщательно вытерла руки и бережно достала заветный билетик из внутреннего кармана куртки. Алиса робко заглядывала ей через плечо.

— У нас еще полчаса до розыгрыша. Я пока голову посушу, а потом чай пить. Жди меня на кухне, — крикнула Аня из ванной.

Уже помешивая содержимое кружки, она достала телефон и сказала засмотревшейся на порхающие в прозрачном термосе чаинки Алисе:

— Давай проверять.

Накатила тошнота, будто Аня сдавала экзамен, а не надеялась на дар судьбы. Она открыла сайт, но никак не решалась перейти на страницу с результатами.

— Ничего ж страшного не случится, — подбодрила ее Алиса.
— Конечно, — рассеянно кивнула Аня.

«Ничего». Какое грустное, бесконечно грустное слово.

Тянуть время и дальше не было никакого смысла. Аня перешла по ссылке и замерла с каменным выражением лица.

— Только не расстраивайся, Анют, — с улыбкой сказала Алиса. — В конце концов, может, все и без билета получится, я же и так…

Восторженный визг не дал ей договорить.

— Мы выиграли, Алиска! Сто тыщ выиграли. А-а-а-а!
— Да ладно? Сто тысяч? — у Алисы расширились глаза. — Ты подумай, такие деньжищи не грех и прокутить! — сказала она заговорщицким тоном.
— Ни за что! — весело крикнула Аня, но ее улыбка быстро погасла. — Блин. Дождь…

Алиса повернулась к окну и задумчиво сказала:

— А ведь я люблю дождь.

Аня закусила губу.

— Тогда это хороший знак, наверное. И все-таки давай подождем немного.

Прошел час и еще один, но ливень не ослабевал.

— Не прекращается, Ань. Тогда завтра?
— Нет, нельзя завтра. Мне мама четко сказала: день в день, пока удача со мной. Ладно, — она решительно вскочила со стула. — Плевать на дождь, все получится. Пошли!

Аня схватила первую попавшуюся ручку, черканула на обратной стороне билета несколько слов и сунула его обратно во внутренний карман. Накинула куртку и выскочила из квартиры, на ходу открывая зонт.

Улицы пустовали, лишь один раз на пути встретилась бегущая к остановке парочка, безуспешно пытавшаяся прикрыть головы целлофановыми пакетами. Аня уверенно шла через дворы хорошо знакомым маршрутом и, добравшись до места, спряталась под любимым дубом. Ливень наконец сменился моросью, и на вытянутую ладошку с веток почти не капало.

— Вроде ничего, — заключила Аня и обратилась к Алисе: — Ну вот, это мое тайное место силы, всегда сюда прихожу перед контрольными. Да и просто так, подумать, побыть в одиночестве.

Словно загипнотизированная, Алиса смотрела, как срывается с больших листьев вода, потом огляделась.

— Красиво здесь.
— Что есть, то есть, — гордо ответила Аня, будто зеленый пейзаж был ее личной заслугой. — Только темнеть будет скоро. Давай начинать.

«Все получится. Все получится», — твердила она про себя.

Аня вытащила зажигалку и начала щелкать. Когда, наконец, появился заветный огонек, она поднесла к нему лотерейный билетик, тараторя:

— С удачей в руках и надеждой в сердце я пришла в счастливый день в доброе место. Огонь, огонь, забери мой подарок, исполни мое желание.

Язычок пламени неохотно облизнул бумагу, а потом она вспыхнула так быстро, что Аня едва не обожгла руку.

— Фух, целиком сгорел, — сказала она с облегчением. — Ну как, получилось?
— Не знаю… Я ничего такого не чувствую, — Алиса растерянно пожала плечами.

Аня тяжело вздохнула, нахмурившись, и тут же улыбнулась, пряча свое разочарование.

— Ничего страшного. Значит, попробуем что-нибудь еще.

Алиса кивнула и вдруг удивленно посмотрела на свои руки.

— Мне про другой способ рассказывали… — начала вспоминать вслух Аня вслух, но не успела договорить.
— Получилось! Смотри, получилось!

Алиса засияла и начала уменьшаться, пока не стала похожа на крохотное повисшее в воздухе солнышко.

— Мы скоро увидимся, обещаю! — прозвучало за миг до того, как она исчезла в яркой вспышке.

Постояв еще минуту с открытым ртом, Аня помчалась домой, прыгая по лужам и едва сдерживая счастливые вопли. Под старым дубом обрели силу слова, написанные зеленой ручкой: «Я хочу, чтобы у меня родилась сестра».

Аня с Алисой встретились ровно через год.

Автор: Александра Лебедева
Оригинальная публикация ВК

Отрывок из романа. Глава 1.

К полуночи, самые смелые первоклассники, собрались в старой части школы-интерната, для вызова Гнома-сладкоежки. Одни верили, что дух исполнит желания. Другие, что ответит на вопросы. А третьи ни во что не верили, пришли чисто из любопытства.

— Все принесли конфеты и заготовили вопросы? Дух может разозлиться, если не хватит сладостей, и от страха забудете, что хотели попросить! — объявила пятиклассница Вита.

Обычно вместе с сестрой близняшкой Ритой, девочки помогали первоклашкам проводить сеансы за конфеты и печенье.

— Предупреждаю в последний раз, — объявила Рита, — пока дух не перестанет шуршать фантиками и чавкать, никому не оборачиваться. Это понятно?

— Да, — ответили хором дети.

В коробку от торта посыпались шоколадные конфеты в разноцветных обёртках.

— Сюда кладите каждый по одной, — командовала Вита, — остальные отдадите после сеанса.
Дети выполняли команды, только Андрюша, стоявший рядом, переминался с ноги на ногу в нерешительности.

— Алёна, что ты хотела спросить у гнома? — шепнул он мне на ухо.

— А ты?

— Не знаю, мне просто интересно.

— Так нельзя, — испугалась я. — Если дух почувствует, что сомневаешься, может утащить с собой.

— Глупости, не верю, — ответил мальчик, — это всё сказки. Мне так мама говорила.

— А то, что ты здесь, тоже сказки? — подслушала наш разговор Рита. — Выбирай, Андрюшка, или уходишь сейчас, или признаёшь, что веришь. Иначе начинать не будем.

Глянув ещё раз на два стула с натянутой ниткой, Андрей тяжело вздохнул и зло покосился на близняшек.

— Верю, — кивнул и положил в коробку конфету, завёрнутую в алый фантик.

К натянутой нитке между стульями девочки привязали конфеты и велели всем отвернуться.

В школе поговаривали, что Вита и Рита обманывают малышей. Пока никто не смотрит, просто съедают все конфеты сами. А потом говорят, что дух ушёл. Тогда возникал вопрос: почему нельзя такой ритуал проводить днём, а нужно идти в заброшку к полуночи? Ещё и с четверга на пятницу, когда воспитатели уезжают домой перед выходными, оставляя только двоих дежурных. А духи-наставники улетают в свой мир по делам.

Электричество в этой части интерната давно не работало. Окна и входные двери заколочены плотными деревянными щитами. Пробираться пришлось через дырку в одной из кладовок подвала, но это никого не остановило. Вооружившись фонариками и коробкой свечей, ребята дружно собрались в мрачном просторном холле. Все электронные устройства оставили в спальнях, чтобы лишняя энергия не мешала проведению сеанса.

Ритуалы проводились здесь часто, об этом свидетельствовали огарки свечей, встречающиеся на обломках мебели, пыльных подоконниках и развалинах камина. Новые свечи горели сла́бо, и пламя не двигалось из-за отсутствия сквозняков и недостатка кислорода. От этого мутило, и голова начала кружиться.

На противоположной стене чётко отражались тени двух стульев и висящих на нитках конфетами. Вита и Рита предупреждали, что духи не отбрасывают тени. И только немногие способны отражаться в зеркалах. И уж точно не все люди могут их видеть и слышать голоса.

Я только недавно прибыла в школу и ещё не до конца понимала, что можно ожидать от подобных, несанкционированных мероприятий. Но страх попасть под насмешки и обвинение в трусости, превышал прочие страхи.

— Почему Гнома называют сладкоежкой? — спросила я у Виты, накануне ритуала.

— Как ты не знаешь? Вся нечисть любит сладкое: домовые, гномы, даже черти, — глядя на меня, нахмурившись, ответила девочка.

Этого я и правда не знала. В моей семье на эту тему разговоры не велись. Да и вообще всё в этом месте казалось странным, не таким, как дома. Каким-то нереальным сном. Словно сейчас проснусь и окажусь в своей кровати дома или у деда с бабушкой на диване. Но нет, я всё так же стояла в полумраке заброшенного здания в ожидании, не пойми какого, чуда.

— Гном-сладкоежка, ты здесь? — спросила Вита, глядя на тени. — Гном-сладкоежка, ты пришёл? — повторила она.

По правилам нужно вызывать духа столько, сколько потребуется. Гном вообще может оказаться не в настроении или испугаться и не появиться. Об этом уже успели рассказать близняшки.

— Гном-сладкоежка, ты здесь? — повторила Вита, и последние слова фразы расплылись, снизившись на несколько октав.

Реальность замерла, все звуки исчезли, пламя свечей стало ярче, и тень первой конфеты на стене зашевелилась. Затаив дыхание, я смотрела как невидимый дух, шурша фантиком, разворачивает конфету. Громкое чавканье разнеслось по всему зданию. Моя оказалась первая. Хотелось знать, как надолго оказалась в этой странной школе. Но совсем не представлялось, каким образом, не отбрасывающий тени дух сможет ответить?

«Навсегда», — сопровождаемый свистом в ушах, голос духа вызвал головную боль, отчего я невольно вскрикнула и получила локтем вбок от одноклассницы. Шуршание фантиков прекратилось, но только на мгновение. Шарканье по полу и снова зашевелилась тень следующей конфеты. Чавкающий звуки и соседка по комнате тихонько застонала. За что получила вбок от Виты.

Крайней оказалась конфета Андрея. Гном долго с ней возился, а потом стал фыркать и плевать.

— У этой конфеты нет вопроса, — прошелестел зловещий шёпот духа по всему зданию.

Одноклассник вскрикнул от вида появившегося рядом с ним гнома.

— У тебя есть шанс задать вопрос напрямую, — обняла Андрея тень духа, обойдя сзади.

— Кто заберёт меня из интерната? — всхлипывая и заикаясь произнёс мальчик с перепуга.

— Я заберу тебя, — обрадовался гном и зловеще рассмеялся, — я.

Видимо, мальчик хотел спросить: кто заберёт меня из интерната на выходные? Но от страха не смог закончить фразу.

Тень накрыла Андрюшу с головой, и он исчез…

Читайте продолжение здесь

Сообщаться будет о выходе каждой новой главы.

Розовый прямоугольник билета обжигал руки. Вещи собраны – только самое нужное: паспорт, зубная щётка, смена белья и запасные рубашки, тонкое полотенце и толстый блокнот, заполненный наполовину. Фикус я оставил соседке, книги отнёс в библиотеку. Впереди меня ждали почти сутки в шумном плацкарте, суетливый Павелецкий и промозглая, неуютная Москва. Я снова бежал – то ли навстречу новой жизни, то ли просто-напросто от себя. От себя и от города, в котором мне больше не было места.

Я ждал, что ты придёшь. Побежишь по скользкой плитке перрона, остановишься у жёлтой полосы. И тогда я плюну на всё, выскочу из вагона в последний момент и останусь с тобой. Но за окном маячили лишь незнакомые лица. Поезд зябко вздрогнул и двинулся на север, постепенно набирая скорость. Серый горб кургана промелькнул и скрылся, солнце спряталось за его изгибом. Мимо, дразня ноздри запахом, пронесли заваренную лапшу. Я лёг на верхнюю полку, завернулся в простыню и заснул, и снилось мне то, по чему я уже скучал: эфемерная южная весна и твоя грустная, усталая улыбка.

Утром я выглянул в окно и едва не ослеп от режущей глаз белизны. Повсюду лежал снег – такой, каким я не видел его с детства. В городе привыкаешь к полутонам: кремовый, беж, кофе с молоком. Забываешь, какой бывает настоящая зима.

Поезд замедлил ход и плавно остановился. Я набросил на плечи пальто и выскочил в холодный, пропахший сигаретами тамбур. Белизна была совсем рядом – только руку протяни.

– Стоянка десять минут! – крикнула мне вслед проводница.

Я спрыгнул с подножки на ещё не расчищенную платформу, следы отпечатались двумя узкими колодцами. Вблизи снег оказался голубоватым с искрой, в руках рассыпался, как песочное печенье. Я стряхнул сугроб с лавочки, сел.

– Закурить не найдётся? – обратился ко мне хриплый голос, не то мужской, не то женский.

Я обернулся. Внешне обладатель голоса тоже выглядел абсолютно бесполо: мешковатая форма с безразмерным оранжевым жилетом скрывала фигуру, шапка и шарф – лицо.

– Не курю, извините.

Он (или она?) сел рядом, достал спички и сигареты (а зачем тогда спрашивал?), закурил. Дым поднимался к высокому и плотному, как эмалированный таз, небу. Мимо с грохотом промчался грузовой состав.

– Ладно, – вздохнул курильщик, – рассказывай.
– Что?
– Да всё рассказывай. Здесь никто просто так не сходит.
– Не успею, стоянка десять минут.

Курильщик ничего не ответил, только бросил бычок в снег и достал из пачки ещё одну сигарету.

– Успеешь, успеешь.

Я пожал плечами. Что тут рассказывать? Глупая, скучная, грустная история. Ничего особенного. На крышу вагона села ворона, каркнула – будто крикнула.

– Не могу.
– Никто не может, – ответил он, затянулся и выпустил дым аккуратным колечком.
– Не могу, – повторил я. – Я вообще так больше не могу!

Меня словно прорвало. Я вывалил ему всю свою никчёмную жизнь, от бездарных, со вкусом вишнёвого «Блейзера», шестнадцати, до вчерашнего дня. Курильщик слушал внимательно, не перебивал, а когда я замолк, спросил:

– Хочешь всё исправить?
– Да, – не стал отрицать я.
– Это можно. Пойдём покажу.

Он встал и пошёл к путям, я – за ним. Окна вагонов казались пустыми, необжитыми. Неужели остальные пассажиры до сих пор спали? В трёх метрах от локомотива, где рельсы расходились на несколько блестящих кривых, стоял ручной стрелочный привод. Рычаг торчал под прямым углом к противовесу с тяжёлым грузом, полосатая стрелка на станине смотрела вверх и вправо.

– Оставишь стрелку как есть – поедешь дальше. Переведёшь – поезд сделает крюк и вернётся обратно.
– Вот так просто? – я не мог поверить.
– Не совсем. Придётся заплатить.
– Чем? – отчего-то я подумал о кошельке, который остался в чемодане, но разве плату за такое можно было измерить в деньгах?
– Узнаешь, – усмехнулся курильщик.

Конечно, я перевёл стрелку.

***

Ты встречала меня – я сразу заметил твою жёлтую, как цыплячий пух, куртку.

– Как догадалась? – удивился я.
– Как это – «как»? Ты же сам позвонил и сказал, что возвращаешься, – рассмеялась ты.

Мы пошли домой. Мелкий колючий снег царапал лицо. Ты держала меня за руку, и это было самым удивительным из того, что могло случиться.

Наступила весна, а за ней – лето. И ещё одно, и ещё. Я был так счастлив все эти годы, что забыл о неизбежной расплате.

Поезд нёс меня через высушенную, выгоревшую степь мимо редких деревень. Рядом с каждой было кладбище – вдвое, а то и втрое больше самой деревни. Кресты, кресты, чёрный камень, стелы, похожие на не взлетевшие ракеты. Искусственные венки, яркие даже под слоем пыли. Я сидел у окна и цедил чай, ложка стучала о стекло. Солнце нырнуло за горизонт, в вагоне зажгли свет.

Из темноты на меня уставилось собственное лицо, искажённое временем. Старость настигла и прихлопнула, как ладонь комара. Руки обмякли, заныли суставы. Спина уже не распрямлялась, словно на шею повесили невидимую ношу.

Поезд резко остановился.

– Стоянка – десять минут, – буркнула проводница, проходя мимо.

Я вышел на платформу, вдохнул нагретый за день воздух. Подошёл к лавочке, с опаской опустился, вытянул ноги.

– Закурить не найдётся? – хрипло спросил кто-то.

Ещё не поворачивая головы, я знал, кого увижу.

– Пора?

Курильщик кивнул. Снял жилет, протянул мне.

– А как?..
– Ты сам поймёшь, что делать.

Он легко вскочил на подножку. Поезд тронулся, разогнался и вскоре пропал вдалеке.

***

Ты замолчала. Впервые с начала разговора я взглянул тебе в лицо – усталое, посеревшее, заплаканное. Я почти не слушал, потому что и так знал обо всём. Ты всхлипывала и комкала в руках платок. Меня ты не узнала.

– Хочешь всё исправить?

Ты кивнула.

Я встал и пошёл к путям, туда, где рельсы расходились на несколько блестящих кривых. Рычаг и противовес привода давно покосились и заржавели.

– Оставишь стрелку как есть, – повторил я давно услышанное, – поедешь дальше. Переведёшь – поезд сделает крюк и вернётся обратно.
– И всё… всё будет как раньше? – тихо спросила ты.
– Зависит от твоего выбора.

Конечно, ты перевела стрелку.

***

Я ждал, что ты придёшь, но за окном маячили лишь незнакомые лица.

– Провожающие, выходим из вагона!

Билет остался на столике рядом с нераспечатанным комплектом белья. Я выскочил на скользкую плитку перрона. Набрал твой номер, ты сразу ответила. Слышно было плохо – стук и грохот заглушали слова. Ты попросила встретить тебя на вокзале, я рассмеялся и сказал, что уже там. Кажется, ты заплакала.

Автор: Екатерина Иващенко
Оригинальная публикация ВК