Водные процедуры на речке Гуват принесли нам с Мишей много-много радостей, как Маленькая Ёлочка детишкам. Пусть вода в речке была мокрая, пусть холодная, но зато чистая и в большом количестве. Мы, в конце концов, сделали над собой усилие и бултыхнулись в прозрачные буруны, повалившись тощими животами на покатые камни. Счастью нашему не было предела. Однако, на смену всему хорошему в армии рано или поздно приходит построение. И оно пришло. Проводил его комбат капитан Есипенко. Он принял должность в июле, после того как нашего первого комбата майора Пудина ранили душманы на боевой операции в ущелье Хисарак.
Капитан Есипенко оказался подтянутым офицером, хотя, каким ещё мог быть командир горнострелкового батальона? Он с гор не слезал, дневал и ночевал на боевых выходах, не сидел в мягком кресле штабного кабинета. Ясен перец, что он был спортивный и жилистый, как говорят в нашей деревне – «гончей породы». А мы, тоже подтянутые, то есть худющие, как велосипеды, зато ухоженные и свежие, стояли перед ним и слушали новые вводные.
Суть новой информации заключалась в том, что Есипенко выделил для нашей роты место под тутовниками и приказал принимать пищу там, по-боевому, то есть, в походных условиях, пока не построена столовая.
На фото Руха 1984 год. Под тутовниками стоят: ряд. Бойко, ряд. Бабаев, мл. с-нт Борисов. Сидя расположены ст. л-т Рязанов, ряд. Абдулкадыров, пр-к Седых, л-нт Зеленин.
Далее комбат поставил задачу вычистить и смазать оружие, затем пошить боевые пояса или «лифчики» с глубокими карманами на груди, в которых бойцы будут переносить снаряженные патронами магазины во время шастанья по горам. Сказал, что через пару дней наша рота пойдёт на первую боевую операцию, и к тому времени все солдаты должны быть надлежащим образом экипированы «разгрузками».
- Если всё понятно, тогда для выполнения поставленной задачи р-р-р-разойдись! – Такой командой комбат Есипенко завершил построение нашей роты.
Мы внимательно выслушали команду, с удовольствием приступили к её выполнению. Потому что поставленная задача включала в себя посещение батальонного передвижного пищеблока и получение там горячего питания, в простонародье именуемого «хавчик». До службы в армии я такого слова не употреблял и даже не слышал, а Старцева оно вовсе расстраивало и выводило из себя. Но пацаны, призванные из Узбекистана, понимали это слово очень хорошо и активно им пользовались. Поскольку таковые бойцы составляли большую часть населения нашей роты, я постеснялся при них произносить выражения из серии «продукты питания с высоким содержанием холестерина», или «быстрые углеводы» или, не приведи Господь, «транс-жиры». Как химик, я такое мог сказать, но как «молодой» боец, не мог себе позволить последствий. Салаге не следует корчить из себя офигенно умного, как говорится «будь проще и к тебе потянуться люди». Эту армейскую мудрость я знал, поэтому изловчился и выучил слово «хавчик».
Хавчик - это хорошее слово, оно обозначает одно из немногих наслаждений, положенных солдату по Закону. Солдат очень много двигается, у него молодой организм, он должен расти «шо дурной» и при этом постоянно выполнять разнообразные физические нагрузки. Никто не будет держать солдата там, где можно посидеть на мягкой попе и поотращивать себе подкожный слой сала. Даже если солдат не носится с дубальтовкой по горам, а «тащится» на продскладе, ему всё равно придётся постоянно перемещать с места на место ящики, коробки, что-то получать, что-то отгружать. Поэтому не важно где именно трудится солдат, важно, что он всегда хочет жрать и делает это с толстым удовольствием.
Место для поедания хавчика, отведенное нашей роте, располагалось рядом с передвижной батальонной кухней на базе ЗИЛ-131. Водитель этого агрегата, Овезберди Чарыев, погиб в августе на Зубе Дракона, а повара я помнил ещё со времён службы в Термезе. Это был высокий узбек, обритый наголо по мусульманскому обычаю. Он наваливал из бачка походной кухни в солдатские котелки кашу огромным черпаком.
Командир 8 роты Ю.Ольков возле бачка походной кухни, переоборудованного под «самовар».
Вокруг места выдачи пропитания толпились солдаты. Они матерились на всех языках народов СССР и старались пробиться к раздаче сообразно срока службы и физической силы. Каши должно было хватить на всех, но концентрация тушенки в ней убывала с каждым погружением черпака в бак. Получалось, чем дальше очередь, тем меньше в каше тушенки. Самым последним могли достаться только варёные зёрнышки. То же самое могло произойти с кофе, хотя, я хрен его знает, как может в кофе уменьшаться концентрация сгущенного молока или сахара. Но солдаты в это свято верили, а потому толкались.
К кухонному бачку я пробрался не очень первым, подсунул под черпак с кашей крышку от котелка и сказал: - «На двоих». Под черпак с кофе подсунул котелок и повторил: - «Тоже на двоих». Мне никогда не было понятно, как повар орудовал своей поварёшкой, как он определял сколько зачерпнуть на двоих или на одного. Встроенные весы у него, что ли имелись в руках? А если сказать «на пятерых», то у него ещё и встроенный калькулятор должен быть, чтобы пересчитывать норму выдачи с одного коэффициента на другой. Он сам-то понимал сколько зачерпывает? Вопрос этот так и остался для меня нераскрытым. Видимо потому, что кормил он нас исправно, я бы даже сказал вкусно, а самое главное - сытно. Когда мы получали питание «внизу», на нашем походном пищеблоке, мы наедались «от пуза», а после окончания приёма пищи в воде речки Гуват появлялись большие порции несъеденной каши. Какие-то дегенераты выбрасывали в речку застывшие глыбы еды объёмом по 5-6 литров, в дополнение к использованным лезвиям и пустым консервным банкам. Еда тонула в ледяной прозрачной воде и лежала там желтыми и белыми пятнами, как в холодильнике.
Затаренный хавчиком и довольный сам собою, я выдрался из плотной толпы, как из вязкого болота, в тень под деревья, на покрытую слоем пыли глинобитную землю.
Под деревьями я начал вращать головой, попытался придумать в какую сторону податься, чтобы поглотить полученную еду. «А почему, собственно, на двоих?» - мелькнула в голове странная мысль. Но, думать её мне не захотелось, я продолжил искать для себя место под солнцем. Вернее, под тенью.
Рядом с кухней, тут и там, на земле и на камнях по принципу землячества устраивались в кружок узбеки. В центр круга они ставили пятилитровые консервные банки, наполненные едой, затем делили между собой, соответственно сроку службы, буханку белого хлеба, макали куски хлеба в банку и весело лопотали по-своему.
Ну, и куда же мне податься? С кем в компании захряпать хавчик? Мишу Гнилокваса прямо из речки выловил зампотех роты прапорщик Седых.
Руха, Панджшер, зампотех Седьмой роты пр-к Седых.
Он нарушил наш душевный комфорт в тот момент, когда мы, умытые и побритые, мирно курили и слушали как журчит ледяная вода. По-военному безапелляционно зампотех выдернул Мишу из кайфа и расслабона, направил на какой-то офигеть какой важный выезд. Такой важный, что даже пожрать пацану не дали. А Миша с полными штанами счастья ломанулся выполнять поставленную задачу буквально по методике «Разрешите бегом, товарищ прапорщик!» Он был рад и счастлив свалить в рейс на технике из армейской обязаловки с её построениями, головомойками и нравоучениями. А я? А мне? Когда-то теперь свидимся с Мишей?
Грусть-тоска и душещипательные переживания навалилась на меня и заполнили до самой мелкой клеточки. Один. Совсем один. Даже пожрать не с кем. Медленно и вяло я шевелил ногами, шел куда-то. Сам не понимал куда и зачем. В состоянии полных недогонок заковылял за угол нашего батальонного дувала и уткнулся взором в территорию Восьмой роты. На этой территории шел крутой махач. Дежурный по роте принёс силами дневальных с кухни ротные термосы с хавчиком и теперь возле этих термосов махались солдаты. Они облепили своими телами все три термоса в пять или шесть слоёв, лезли к еде, отпихивали друг-друга. Отпихивание показалось действующим лицам малоэффективным, они принялись лупить друг-друга кулаками и ногами по пятакам. Пятнадцать или двадцать человек сбились в плотную кучу, дрались и матерились на русском и узбекском языках. Никто не мог набрать себе в котелок ничего ни из одного термоса. Махаловка шла, усилия тратились, а добраться до хавчика никто не мог.
В полном офигении я стоял возле угла и смотрел на этот зверинец. Прикинь, да, чтобы мы с Бендером, Шабановым и Мампелем вот так лезли к хавчику и колбасили друг друга по мордасам. К третьему приёму пищи мы сделались бы инвалидами и хрен бы смогли оборонять пост Зуб Дракона от злых душманов.
«Это капец какой-то! Откуда этих идиотов призвали? Они в джунглях воспитывались? Дикие люди. Стихия. Стихийное бедствие!» - думала моя умытая и ухоженная голова.
Прекратил данный зоопарк дежурный по Восьмой роте. Высокий, худой черноволосый парень в погонах сержанта, то ли туркмен, то ли таджик, сгонял в расположение роты, принёс автомат и засандалил над головами дерущихся длинную очередь. Те аж присели от неожиданности и моментально притихли.
- Ви щито, пид@разы, а@уель што ли? Съе@алься все отсюда! – Сержант отдал автомат дневальному, подошел к термосам. – Встали, нах@й, в колонна по одному! Щас раздам хавчик!
Первый раз подобный зверинец я увидел в Термезе, в учебном 366 полку. В этот полк угодило много солдат из глухих отдалённых районов Узбекистана, а они, в силу скверного образования, именно так кидались на жрачку, как голодные бабуины. Один раз на полигоне наша учебная рота хорошо отстрелялась из гранатомётов по мишеням. По песчаным барханам пришел какой-то генерал-майор со свитой. У офицеров из свиты имелся с собой картонный ящик, наполненный печеньками в виде фигурок животных, засыпанных прямо в короб, без упаковок и без пачек. На продовольственных складах я видел подобные короба, сложенные штабелями. Генерал-майор толкнул речь, что за хорошую стрельбу жалует наш взвод угощеньем. Из его свиты вышел офицер и поставил перед строем нашего взвода короб с печеньками. Из строя немедленно выскочило полтора десятка бойцов и чуть не затоптали офицера. У генерал-майора пятак настолько вытянулся, что я уж думал он никогда не вернётся в прежнюю форму. А бойцы облепили ящик, как прайд львиц, раздирающих антилопу, только задницы торчали из-под шинелей и дрыгались в жутких конвульсиях. Это были пацаны из глухих кишлаков, они навалились на печенье и растерзали его вместе с картоном.
Мы должны понимать, что слово «узбекистан» здесь не виновато. Пятнадцать или двадцать невоспитанных гамадрилов могли призвать из любого региона Светского Союза, начиная с Адыгеи и заканчивая Ямало-ненецким округом. Херню творит не национальность, а мозг. И если придуркам не надавать по мозгам, как говорил Старцев - если за время службы не привести их в чувство, то через два года гамадрилы превратятся в «офигенни дэмбэл», а дальше всё пойдёт по классике жанра. За «залёты» в виде бухания бухла, курение курилова и мордобоя в состоянии искаженной реальности, они будут отловлены с гауптвахт и отправлены в Руху. Именно такие «дэмбэл» метелили друг друга в расположении Восьмой роты. Правда трезвые, но всё равно дурные.
Ё-маё, - подумал себе я, - что вы делаете! Не завтра так послезавтра вам придётся идти в горы на боевую операцию, а вы как относитесь к своим товарищам! И кто вы после этого? Сержант чётко дал характеристику – «пидаразы».
Возле расположения Восьмой роты я развернулся на 180 градусов и побрёл обратно. Шел и думал: - «А что дальше? Делать-то что? С кем пожрать?» Советский солдат не может принимать пищу в одиночестве. Советский солдат это - компанейское, общительное существо. А где моя компания? Серёгу Губина ранили душманы. Андрюха Шабанов хрен знает где мотается по горам со своей разведкой. Миша уехал на БТРе тащиться в командировку. Бендер… Стоп! Бендер, а где он? Я встряхнулся от тоскливо-драматичного состояния и обвёл окружающее пространство осознанным взглядом. Где Бендер?
Олега я нашел возле входа в расположение нашей роты. Он сидел на корточках, засунув ладони подмышки. Подбородком упёрся в свои собственные колени и, казалось, дремал с полузакрытыми глазами.
- Олежка, ты чего тут расселся? – Я чуть не подпрыгивал от радости. – Пойдём хавчика жеранём, я на двоих затарил!
- Не хочу. – Олег зябко повёл плечами, поднял на меня своё смуглое лицо. – Херово мне. Уже второй день трясёт. Замполит сказал, чтобы я в санчасть шел после обеда.
- Ну ё-о-о-о-о-маё! – От досады я чуть не швырнул котелок с кашей на землю. - Вы сговорились все что ли? Целая рота народу, а мне пожрать не с кем!
- Да мне только запах от твоей тушенки и уже рыгать охота.
- Ну не жри её. Пойдём, хоть кофе попьёшь. Надо же горячего хоть чего-то в пузо залить. Вот, кофе с белым хлебом похряпаешь. Идём.
- Ладно. – Бендер встал, придерживаясь рукой за стенку. Потряс головой. – В глазах темнеет. Ладно, пойдём. Ты и мёртвого задолбаешь.
