Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 108 постов 38 751 подписчик

Популярные теги в сообществе:

117

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
130
CreepyStory
Серия Темнейший II

Темнейший. Глава 15

Камил едва не проснулся от нахлынувшей волны ужаса, когда услышал, что его родовое имение захвачено врагом. Сердце заколотилось, сжалось, лёд разлился по животу внутри. Как это могло произойти? Почему Хартвиг решил вдруг атаковать, если до этого выбирал нейтралитет, будто придерживаясь иной стратегии? Как Дылда Грег и Жанна допустили крушение обороны замка, если они провели серьёзную подготовку?

Вальдемар поторопился успокоить Камила, ибо реальность сновидения принялась тускнеть – он поразмахивал руками перед лицом некроманта, чтобы сконцентрировать внимание Миробоича здесь, а не на шубах, в которых он спал.

Камил с трудом удержал сон, но о чём-то догадался. Он усомнился, что Вальд – и в самом деле Вальд. Ведь тот ещё недавно не умел перемещаться на большие расстояния.

-- Докажи, что ты не «кукла»!

Вальд нарисовал во сне свою ногу – мёртвый протез, тщательно подогнанный Камилом после ампутации.

-- Этого недостаточно, -- сказал Камил. -- Об этом ты вполне мог рассказать и сновидцам. Это ведь не так позорно, как… как…

-- Как что? – спросил Вальд. Камил промолчал, однако только Вальдемар был способен догадаться, что именно подразумевал Миробоич. Вальд доказал, что это он, хоть и не без раздражённого смущения. В предъявленных деталях не сумели бы наврать сновидцы, даже если бы как следует разглядели пришитый «инструмент».

-- Чёрт возьми! – Камил пришёл в ярость, когда осознал, что замок и вправду захвачен. Вальду не было смысла лгать даже в том случае, если он теперь работал на своего отца. Какой смысл лгать об этом? Чтобы Камил поторопился в дороге к замку, и затем разбить его мертвецов по пути в засаде? Или чтобы просто позлить его? Нет, всё это слишком глупо – не верить Вальдемару не было причин.

Нойманн всё рассказал в подробностях. Он пересказал весь ход штурма, весь план Хартвига. Вальд не поделился только своими личными сомнениями и душевными терзаниями.

-- Сновидцы! – Камил бесился, создавая во сне «кукол» с внешностью Борислава и Натальи, а потом разрубал их мечом, хватал за волосы, резал глотки ножом – делал всё, чтобы выпустить сокрушительную ярость. – Это всё сновидцы! Они – самая худшая заноза!

-- Нам нужно думать, как быть дальше, -- сказал Вальд, переждав сумасшествие Миробоича. Камил же посмотрел на него, недоумённо скривив брови.

-- «Нам»?? – спросил он.

-- Я пришёл сюда не просто так. Мой отец, Хартвиг, переступил черту, которую не следовало переходить. Я сам ахнул, когда осознал, что случилось – это был очень коварный, подлый и недостойный ход. Но я не хочу, чтобы случилась война. Не хочу, чтобы…

-- Я жестоко распилю твоего отца и трахну его в задницу, хоть и обещал тебе когда-то, что не буду этого делать!!! – обезумел Камил.

-- Дослушай меня, -- настаивал Вальдемар. – Твоя ярость и жажда мести приведут тебя к неверным решениям!

-- К «неверным» решениям?! Да что ты несёшь, недоумок?!

-- Я знаю, что ты захочешь сделать. Ты хочешь отомстить. И тебя будет очень сложно остановить. Просто знай, что если ты ринешься штурмовать стены – всю твою родню перережут! Просто пойми, Камил, я сам не хочу, чтобы Жанна, Орманд, Ведагор и Лиза умирали! Мой отец убьёт их без промедления…

-- Тогда вытащи их из плена, обмани своего отца, если так хочешь спасти! Или тебя послали сюда договариваться? Скажи правду, белобрысый урод!

-- Я говорю тебе правду! И рискую, наведываясь в твой сон. Дети и Жанна под стражей, а я поссорился со своим отцом – он теперь считает меня твоим сообщником. Он не подпустит меня к твоим близким! Эта затея обречена на провал. Нам придётся как-то договариваться – иного выхода нет. Только кровопролитие, очень не выгодное тебе...

-- Тогда я убью и его и Карла! Убью всех, кто хоть пальцем заденет моих близких! Да будет кровопролитие – мне плевать!

-- Детей и Жанну ещё можно спасти, Камил, успокойся! И не наделай глупостей.

-- И что ты мне предлагаешь, а? Принять предложения твоего батюшки? И сгореть на костре? Ха-ха-ха! Чёрт возьми, Вальд, какой же ты идиот… Да я лучше прикончу их всех!

-- Я постараюсь переубедить своего отца заключить выгодный для нас ВСЕХ договор. Просто сначала тебе нужно успокоиться…

-- Успокоиться?! Когда моя семья в плену у вас, Нойманнов?! У тех, кто сто двадцать лет назад растерзал мой род? И тех, кто хочет сделать это снова?! К чертям! Проваливай из моего сна, предатель! Вам теперь не склонить меня к перемирию, вы перешли последнюю черту. Мы встретимся в бою. И поверь мне – НИКТО НЕ УЙДЁТ ЖИВЫМ. Род Нойманнов будет истреблён.

Нойманн хотел остановить Камила, но тот совершил усилие и проснулся, вышвырнув Вальда из своего сна.

Миробоич оказался в тёмном и холодном шатре. Тишина. Ночью с Хребтов спускались особые морозы, а поэтому Камил продрог под шубами. Он выругался, выбрался из под шуб, зажёг лучины и принялся расхаживать по шатру в напряжённых раздумьях. Он ещё никогда не ощущал подобной злобы – ему приходилось изо всех сил держаться, чтобы не обезуметь. Злость, если бы  он её не сдерживал – сожгла бы его. Она была настолько сильной, что вызывала боль. Но и остановить эту ярость он, как оказалось, не мог. Она горела внутри, опустошая и испепеляя. Казалось, что доселе он в своей жизни сталкивался лишь с миражами, а теперь столкнулся с настоящей проблемой.

Жанна при смерти. Грег тяжело ранен. Ведагор, Орманд и Лиза – в плену. Даже малышку-Агнию Хартвиг планировал использовать в переговорах, как болезненный рычаг давления. Дочка лучшего друга – это подлый и грязный ход. Однако с этим придётся считаться.

Сколько ветеранов полегло? Убили даже Микулу Селяновича. Остался в живых только Меньшак и палач Реян, но и те гниют теперь в темнице.

Помимо всего этого Хартвиг захватил крепость Миробоичей. Теперь у него не только надёжные стены в распоряжении, но и солидные запасы провианта, которыми запасся ещё сам Камил. Церковники выдержат длительную осаду, а за это время из Святого Престола могут прибыть подкрепления. И тогда Камил потерпит поражение такое же, какое потерпели Три Владыки. История повторится вновь – святое воинство сожжёт на костре чернокнижников: Камила, Жанну и Люта Савохича.

Две тысячи воителей, однако, не смогут удобно расположиться в крепости: им придётся тесниться во дворах, разбивать шатры даже в коридорах дворца. Возникнет множество проблем, исходящих от чрезмерного числа людей, пытающихся ужиться в тесноте. Однако они вполне справятся – их положение куда выигрышней положения Миробоича. Теперь преимущество в численности не имеет большого значения – при штурме стен поляжет куда больше мертвецов и дружинников, чем рыцарей.

Кто знает, удастся ли вовсе отбить крепость у святош? Обороняющихся слишком много, а ещё у них осталось пятнадцать симбионтов, способных проводить дерзкие вылазки в самый тыл, используя свою недюжинную силу и большую проворность.

Из слов Вальдемара следовало, что Хартвиг готов к худшему развитию событий – он не слишком-то и ищет мира. Он хочет уничтожить некроманта, как и рыцари-монахи, его окружающие. Однако, Харвтиг понимает, что понесёт огромные потери, и хотел бы их избежать – манёвр, который хочет он заполучить, необходим ему для выигрыша времени на сбор куда большего святого воинства.

Камил, конечно, тоже может использовать время для подготовки, но у него в тылу три мятежных барона Лесной Дали, которые тоже вскоре могут представить серьёзнейшую опасность после найма кондотьеров, а если потратить время на них, то он упустит время на подготовку мёртвой армии... Кроме того, вряд ли Камил успеет скопить достаточно большую Дружину. Ведь в армии Престола – двенадцать тысяч мечей и, наверняка, не менее сотни симбионтов. Для противостояния этой стальной громаде требуются соответствующие силы.

Год – примерно столько занимает подготовка к походу со слов того же Хартвига, но Камил был уверен, что если дело неотложное, то войско может собраться и за полгода, чтобы помочь осаждённому магистру, тем более выступившего против самого Антихриста. Армия прибудет аккурат к лету, когда войско некроманта будет гнить на жаре. Даже если Камилу удастся обзавестись большим числом покойников – он не успеет высушить сразу все тысячи…

И чем больше Камил размышлял над всеми возможными исходами, тем явнее он понимал, что его припёрли к стенке. Если он нападёт на крепость, то его близких перебьют, а сам он сойдёт с ума от горя. Если к тому же ещё не удастся взять крепость штурмом, что очень вероятно – это будет полнейший провал. Но даже если он каким-то образом вернёт себе крепость, если он победит Хартвига, то неизбежно понесёт при этом большие потери – и всё равно поход Престола на север неизбежен.

Первым делом Камил отыскал Корнелия – тот вернулся в лагерь на лазурном морозном рассвете после своей ночной охоты. Камил обо всём рассказал вампиру.

-- Что ты можешь посоветовать мне, Корнелий? – едва не взмолился Миробоич, надеясь на хитрый совет от тысячелетнего.

-- Я посоветую поставить у потайного хода торговую лавку, -- ответил вампир. – Там непрестанно околачиваются всякие проходимцы – порою их не меньше, чем на базаре. Озолотишься.

-- Не время для дурацких острот! Да, не спорю. Наш потайной ход уже давно не потайной. С этим нужно что-то делать. Видать, я замуровал его тогда недостаточно надёжно…

-- Я предлагаю созвать совет, -- сказал Корнелий уже серьёзно. – Две головы – это хорошо. Но у тебя есть не только я. Объединив умы, мы вероятнее придём к решению. Не бойся полагаться на своих союзников. Иногда это может быть полезно.

Камил согласился с вампиром и созвал совет, прежде чем войско отправилось в путь. Он не стал приглашать тупоголовых баронов Лесной Дали, от которых толку было, как от баранов, но позвал Цветана Дальнича, Данилу Горнича, Люта Савохича и Лазаря – они умели воевать, а не только лишь трепать языком. К тому же они знали хитрости, на которые способен Камил – бароны бы стали размышлять с точки зрения обычного воеводы, а с этой точки зрения выход был лишь один – капитуляция.

-- Конечно, разгромить Хартвига было бы лучше всего, -- сказал Корнелий. – Мы бы тогда сократили численность армии Престола на две тысячи мечей. К тому же, мы бы лишили Престол хорошего полководца. Но, уверяю тебя, штурм крепости обернётся чудовищными потерями. Её можно взять только хитростью…

-- Её мало взять только хитростью! – сказал Камил.  – Я хочу спасти своих близких! Вот в чём загвоздка.

-- Святоши хорошо постарались. У них есть симбионты, которыми они сумели совершить фатальную вылазку. Они освободили своего Вальдемара, которого защитники грозились убить, и ещё захватили крепость.

-- Нам тоже нужны симбионты, -- сказал Камил. – А если не симбионты, то вампиры! Мы бы провернули точно такую же вылазку!  

-- Я понимаю твою просьбу, -- кивнул Корнелий. -- К моему сожалению, сейчас вампирский род разрознен и мало заинтересован в этой войне – он боится полного истребления, а Хартвиг показал, что он способен если и не остановить некромантов, то серьёзно их потрепать. Я полагаю, что большинство вампиров предпочтёт сидеть на месте.

-- Трусливые кровососы…

-- Не злись, Камил, я говорю правду. Вот как это выглядит со стороны – тебя побеждают. К тому же… даже будь под моей рукой дружина в тридцать вампиров, мы не сумели бы освободить из плена твою семью. Замок набит стражниками. А ещё там пятнадцать симбионтов. Увы, незаметно не получится. При всём желании. К тому же я уверен, что сновидцы разоблачат все наши приготовления.

-- И что вообще можно противопоставить? Как можно спасти моих близких?

-- Я не знаю, -- вздохнул Корнелий, сложив руки перед собой. – Положение не из лёгких. Я предлагаю обсудить предложения.

Собравшиеся вокруг стола с картой советники серьёзно задумались над задачей, но первым заговорил Корнелий:

-- Нам помогли бы мгновенные перемещения.

-- Вот только трактат – в захваченном замке! – ответил Камил.

-- А твоя память? Не сумеешь ли ты вспомнить основы?

-- Даже если и смогу – применение этого способа будет самоубийством.

Корнелий развёл руками. Снова молчание.

-- Трубадур может спеть под стенами… -- задумался Камил.

-- Трубадуру понадобится большая защита от симбионтов, -- вспомнил Лазарь, как они с Миробоичем брали Перевал. -- А если вы будете слишком близко, Камил, чтобы управлять Дружиной Смерти, то пострадаете сами.

-- Тоже верно, -- согласился Камил. – Трубадур – это хороший ход, но с ним нужно быть осторожнее. Особенно, когда и живых союзников рядом полно…

-- Нужно забросить к ним в крепость дохлых лошадей! – гаркнул Данила Горнич. – В своё время мы так делали! Вонища – вытекают моргалища! Пока будут тащить к стенам, чтобы сбросить – наблюются вдоволь!

-- Ха-ха! – посмеялся Савохич.

-- Зима на улице, -- возразил Корнелий.

-- И вправду! А жаль! В толпу святош несколько гниющих трупов, которые некуда девать… а если бы ещё и заражённые дрянью!…

-- Можно ли заразить колодец Плесенью? – спросил Камил.

-- Можно… -- задумался Савохич. – Но это если будет осада. А ты, вроде бы, хочешь быстрой победы. Рыцари должны пить воду несколько месяцев – и просто лишь отупеют и станут вялыми. Это, правда, хорошо. Но близких твоих вряд ли спасёт. И когда ты отобьёшь крепость – колодец использовать больше никогда не сможешь. Подземные воды будут пропитаны.

-- Самая большая проблема рыцарей – вода, -- пробубнил Камил, припоминая, сколько времени требуется крутить ворот, чтобы извлечь одно ведро – поэтому воду брали из ручья, запасались бочками, но две тысячи рыцарей выпьют запасы быстрее, чем смогут их пополнять. – Эх, об осаде будем думать в самом худшем случае! Нам нужен быстрый штурм, нахрапом. И чтобы спасти детей.

-- Мицеталий тоже не всемогущ, -- сказал Лют Савохич. – Он бы хотел помочь. Были бы у нас огромные птицы, способные поднимать людей к небу… но даже орлы не справятся. Быть может, только детей поднимут… и всё же детей держат взаперти под стражей, куда орлы не пролетят.

-- Мёртвые орлы не менее сильны, -- задумался Камил. – Я мог бы просочиться в замок, но полверсты – это не то расстояние, на какое хотелось бы подходить к стенам.

-- Заражённые Плесенью орлы могут оказаться спасением, - говорил Лют. – Они летают дальше. Но нужно как-то вытащить детей из комнат…

-- Можно позвать их на переговоры, якобы убедиться в том, что они живы, -- сказал Корнелий.

-- Да! И орлы тут же подлетят… -- сказал Савохич. -- Но даже если получится вырвать детей из рук рыцарей – мне кажется, что вслед посыплются тучи стрел. И дети попросту погибнут. И что тогда будет с Лизой, Жанной и Грегом? И со всеми дружинниками? Их всех не спасти… --

-- Да… -- вздохнул Камил. И снова в шатре воцарилось молчание. Задачка была не из простых – Хартвиг, кажется, поставил шах, следующий ход после которого почти неизбежно приводит к мату.

-- Больше ни у кого нет достойных предложений? – спросил Камил.

-- Вы можете использовать «слёзы» через пташек Мицеталия, -- сразу добавил князь Цветан, который уже осознал, как именно перешёл на службу к некроманту. – Ими вы переманите Хартвига так же, как переманили меня. Сил сопротивляться вашим чарам – не найдётся ни у кого. Хартвиг поймёт, насколько вы обаятельны…

-- Молодец, но заткнись, -- рыкнул Камил. Он терпеть не мог, когда перед ним лебезили рабы.

-- Попробовать стоит, -- одобрительно кивнул Корнелий. – Но я сомневаюсь, что рыцари, которые знают, в чём может быть причина столь резкой перемены, так легко сложат оружие по его приказу. Скорее всего, Харвтига возьмут под стражу, а власть возьмёт Карл.

-- Карла тоже следует поработить! – добавил Лазарь.

-- Я думаю, что рыцари не сложат оружие даже тогда, -- возразил Корнелий. – Вы их недооцениваете. Это не бароны Лесной Дали. Они будут противостоять козням чернокнижников до самого конца. Возможно, из мести они даже перебьют семью Камила.

-- Тогда нужно передать Хартвигу план действий, -- сказал Савохич. – Чтобы он не рубил с плеча, а притворился, что ничего не изменилось, а потом «принял мирное предложение» и вывел войско из замка. Потом мы могли бы разбить его воителей в лесах или в чистом поле, где у нас будет преимущество!

-- Это хороший план, -- одобрил Корнелий и взглянул на Камила. – Вот только как действуют «слёзы»? Сразу ли? Если сразу, как то было с Цветаном, то у нас попросту не будет времени передать Хартвигу письмо с приказами – он ринется к воротам, или наговорит лишнего в своём окружении, чем тут же вызовет подозрения.

-- Тогда надо передать письмо сразу после того, как он выпьет «слёзы»! – сказал Савохич.

-- В таком случае, -- хмыкнул Корнелий. – Это действительно самый наилучший вариант из всего, что приходит в голову.

-- Я бы на месте Хартвига отдал приказ отстреливать любых птиц, -- буркнул Камил, который хоть и увидел в изложенном плане большую надежду – всё же понимал все сложности реализации. А этих сложностей было немерено. – Птице придётся пролететь во дворец, буквально кишащий стражей. Ей не добраться незамеченной до гридницы или кухни. Ей не подсыпать незаметно колбочку. Хлопки крыльев выдадут её. Крысе же это будет сделать легче.

-- У Мицеталия нет крыс, -- сказал Савохич. – Но есть птицы. Мы используем их для разведки.

-- Не получится ли сделать крысу?

-- Получится. Но это займёт время, -- сказал Савохич. – Во-первых, её нужно будет поймать посреди зимы. Это можно сделать. В Камне полно крыс – они греются под полами домов. Её поймают и, вскачь без устали, отвезут на Плесенник. И оттуда – уже доставят к замку Миробоичей. Это можно сделать, но это займёт несколько дней.

-- Этого времени у нас нет… -- сказал Камил. – Подсыпать колбочки Хартвигу нужно до того, как мы прибудем к поместью. Иначе он осуществит свои угрозы. Если мы остановим войско или будем идти медленно – он поймёт, что что-то не так… Да и, как правильно сказал Корнелий, нам нужно не только накормить «слезами», но и доставить моё письмо с приказами. Это под силу пташке, но крыса, пока будет ползать… А если эту крысу поймают? Или если собьют птицу? Они поднимут и колбочку и письмо. Это так же опасно, как и штурм…  Впрочем, Лют, прикажи своим людям. Пусть они попытаются. Это лучше, чем ничего. Мы попытаемся застать Хартвига и крысой и пташками. Но сначала пусть Мицеталий удостоверится, что проникнуть в крепость возможно – сделает пробные вылеты.

-- Хорошо, Камил, -- кивнул Савохич.

-- Но если это не получится, -- сказал Камил. – То нам нужен запасной план.

-- Думаю, наилучшим ходом будет – комбинация всех твоих козырей, -- сказал Корнелий. – Во время переговоров использовать Трубадура, вызвав замешательство на стенах. В этот момент орлы Мицеталия подхватят детей своими когтями и унесут их. На врата бросится Кентавр и сшибёт их своей булавой, а следом за ним – в крепость ворвётся мёртвая конница… Воспользовавшись переполохом от паники Трубадура, мы сможем быстро расправиться с церковниками.

-- И мои люди, -- добавил Савохич. – Мицеталий направит нашу атаку. Мы прорвёмся к пленникам в передних рядах – пусть и через тот же самый чердак, без разницы! Нам не впервой спасать пленных из самого логовища!

-- Но, скорее всего, твои близкие не переживут этой атаки, -- добавил Корнелий. – Тогда мы попытаемся спасти хотя бы детей.

Камил сжал кулаки, задумавшись.

-- Отправляемся в путь, -- сказал он. – Вечером соберёмся ещё раз, а пока предлагаю всем поразмыслить в дороге. Может быть, придумается что-то ещё.

Советники разошлись, а войско Миробоича двинулось вперёд. Они преодолели уже половину пути и времени до стычки с Хартвигом оставалось немного.

Все их задумки – ведут к огромному риску и слишком сильно опираются на изменчивую фортуну. Предложенные на совете стратегии были слишком сложны в реализации, а ведь биться придётся далеко не с дураками. Всё, что слишком сложно – чаще терпит крах. Так писали не только в военных трактатах – во всех делах, связанных с планированием. Ведь судьба склонна ломать об своё колено даже самые надёжные планы. Стоило ли тогда пытаться?

Камил отчаялся. Любой ход с его стороны – это шаг в опасную пустоту. И только унизительный поиск мира – единственный выход, из дверей которого светили лучи надежды…

*

Обожаю вас читатели!!! Спасибо за поддержку монетой -- без вас я бы вряд ли мог писать столь продуктивно

Алексей Н. 5000р "А будет рассказ о зарождении всей вселенной? Ну типа большой взрыв, либо в первый день было слово и тд" Ответ: "Рассказ о зарождении Вселенной... если и будет, то это получится описание глубокого путешествия, в котором мне видение Изнанки и пришло😁 Истина сокрыта за десятью печатями, и она вообще не такая, как её везде рисуют (зачем рисуют? кто художник? кто главный выгодоизвлекатель?) Правда, после таких откровений меня сразу похитит Организация, поэтому покашто воздержусь)"

Наталья Б 2500р + 3000р "Я не думала, что камео так поменяет мою точку зрения, но это святому престолу на оборону ахаха" + "Престол не сдаётся!! (а если все таки сдохнем, то хотя бы эпично)"

Светлана Юрьевна 2000р "Чтобы престолу была кабзда"

Артём Б. 1000р "посмотрите - как Зик обрёл веру в Бога" Ответ: да, годно, кому понравился мой Херувим -- зайдёт

Наталья П. 1000р "Ставлю косарь на Мироёбича!"

Юрий Сергеевич 1000р "Ты обещал герб Престола. А так я против!"

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

Темнейший II на АТ https://author.today/work/442378

Показать полностью
19

Тьма. Глава 3

UPD:

Тьма. Глава 4

Тьма. Глава 2

Шёпот. Он лился со всех сторон, как дым, проникая в уши и оседая липкой плёнкой в сознании.

Павел стоял, точно вмурованный в узкий круг света, будто приговорённый к столбу. Фонарь над головой гудел, как умирающий шершень, а его жёлтое мерцание бросало на асфальт дрожащие тени - единственное движение в оцепеневшем мире. От подвала его отделяли, буквально, пять шагов. Пять шагов через тьму, которая сегодня была иной. Она не просто поглощала свет - она источала тишину. Гнетущую, ватную, давящую на барабанные перепонки. Ни свиста ветра, ни, даже, собственного дыхания, не было слышно. Только безумный стук сердца в висках и этот странный шёпот.

Шёпот. Неразборчивый, но усыпляющий. Будто сотни людей нашёптывали что-то на ухо, словно хотели что-то рассказать.

- Всего несколько шагов, Пашенька... - внезапно и отчётливо шепнуло в левое ухо.

Голос матери. Мягкий, певучий, с той самой нежностью, когда она читала сказки у кровати перед сном.

- Иди к нам. Мы так по тебе соскучились...

Веки налились свинцом. Ноги подкосились. Он едва удержался, упёршись ладонью  о холодный бетонный столб. Разум тонул в сладком яде материнского голоса.

- Не бойся, сынок... - теперь зазвучал бас отца справа. Грубоватый, но с неизменной теплотой. - Видишь свет? Иди к нему. Там мы все тебя ждём... там безопасно...

Голос манил в сторону парка, туда, где тьма медленно сгущалась в абсолютную черноту. Павел сделал шаг. Асфальт под ногой стал неожиданно мягким, податливым, как болотная топь. Он едва выдернул ногу обратно -  ботинок остался сухим, но ощущение липкой пустоты под подошвой не исчезало.

- «Фонарь», - мелькнуло в голове.

Эта мысль ударила, как обухом по голове и он зацепился за неё, как утопающий за соломинку. Электричества нет во всём городе уже несколько дней. Генераторы молчат. Откуда свет?

Паша поднял голову и мертвенно-жёлтое мерцание тут же исчезло. Стекло плафона было покрыто толстым слоем пыли и паутины, а внутри, вместо лампочки, клубок чёрных нитей, пульсирующих, как жилы. Это был не маяк спасения. Это была ловушка.

Запоздалое осознание, вместе с ужасом, обрушились ледяным душем. Это не просто тьма. Это что-то, что знает его слабости. Знает голоса, которые он не в силах игнорировать. И теперь она строит ловушки из его же страхов и воспоминаний.

- Паша!

Крик брата, настоящий, полный животного страха, прорвался сквозь липкую паутину шёпота и морок, наконец, отступил, однако, мрак вокруг стремительно сгущался

Павел тут же рванулся вперёд, не видя ничего, кроме черноты перед собой. Он нырнул во тьму с ощущением, будто прыгает в ледяное озеро. Холод обжёг кожу. Липкая мгла обволокла тело, просачиваясь под одежду, в рот, в нос. Голоса взревели вокруг. Теперь это были не ласковые нашёптывания, а визгливые вопли тысяч людей.

Он шёл на ощупь, протянув перед собой руки, руководствуясь только криком брата, который едва слышно прорывался сквозь жуткую какофонию нескончаемого рёва вокруг.

Железная дверь подвала ударила его в лоб. Павел нащупал скобу, рванул на себя и ввалился внутрь, захлопнув за собой створку. Спина ударилась о бетон. Он лежал, задыхаясь, а Дима в этот момент, пытался задвинуть тугой шпингалет на массивной двери.

- Ты... ты был в ней несколько секунд... - младший брат смотрел на Пашу с ужасом, тыча пальцем в рукав.

Ткань была покрыта инеем, а там, где кожа открылась у запястья, проступали синюшные полосы, как от обморожения.

Павел, всё ещё не в силах говорить, лишь кивнул, глядя на дрожащий огонёк в руках брата. Он выжил, но чётко знал, что тьма обязательно воспользуется его слабостями снова.

Он сидел, прижавшись спиной к холодной стене подвала. В воздухе витал запах гари и его собственного пота. Паша сжал кулаки, Дима рядом тихо всхлипывал.

«Всего несколько шагов, Пашенька...»

Он зажмурился и ещё свежие воспоминания больно ударили по нутру.

Три дня назад. Супермаркет «Мега». Вечер.

Яркий свет люминесцентных ламп, гул голосов, скрип тележек, надрывная попса из колонок. Дима копошился у полки с чипсами, а Паша активно переписывался со своей новой девушкой, предвкушая очередное свидание.

- Давай быстрее, младший, - улыбнувшись сказал он, косясь на экран телефона, - батарейка садится.

- Уж подождёте двадцать минут, - съязвил в ответ Дима, так и не найдя на витрине того, что хотел, - будет повод на мир вокруг посмотреть. А то уже неделю из интернета не вылазишь.

- Давай вот без своих острот. Выбирай, что хотел и пойдём домой. Устал я сегодня.

Сейчас весь мир Паши был как раз в этой пассии. В её голубых глазах, в мелодичном голосе и тепле тела, которое он мог держать в объятьях, как ему казалось, целую вечность. Ну, и, конечно, её пухлые губы бантиком.

Гормоны приятно били в голову и Павел даже не обратил внимания на то, как завыла сирена.

Непривычная прерывистая трель поломанного мегафона. Долгий, пронзительный, неумолкаемый вой, наползающей извне, словно стон гигантского раненого зверя. Он заглушил музыку, заставив людей замереть и поднять головы.

- Что это? - спросил Дима, дёргая Пашу за рукав.

Он не сразу понял, о чём спрашивает его брат.

- Проверка, наверное, - ответил Павел, пожав плечами, - иногда бывает.

Спустя мгновение лампы бешено заморгали, выхватывая из полумрака испуганные лица, застывшие в нелепых позах. Дима вцепился в руку брата.

- Паш?..

- Ничего, младший. Главное, будь рядом.

Послышался громкий щелчок и конвульсии ярких ламп закончились, погрузив магазин в абсолютную темноту. Глухую, беспросветную, как в глубокой пещере. Тишину на секунду прервал всеобщий вздох. Потом крик, всего один, а за ним последовал взрыв паники.

- Стой! Не толкайся!

- Мама! Где моя мама?!

- Куда делся свет?!

Звон разбитого стекла. Грохот опрокинутой тележки. Детский плач.

Павел включил на телефоне фонарик. Тонкий луч, дрожа, выхватил перекошенное лицо Димы и море мечущихся теней вокруг.

Затем гул немного стих, вместе с воем сирены. Паша был не единственный, кто додумался включить фонарь.

Свет фонариков начал вспыхивать повсюду. Теперь было отчётливо видно практически всё. Плачущую девочку в коляске, которую успокаивала мать, подростка, лет пятнадцати, который набивал карманы жвачками и шоколадками, выпившую компанию, которая, озираясь, прятала за пазуху дорогой коньяк с закусками.

Паша облегчённо выдохнул и только после этого увидел её. Не сразу. Сначала - холод. Не от кондиционера, нет. Резкий, пронизывающий до костей. Затем - запах. Сладковато приторный, как гниющие фрукты в холодильнике, смешанный с озоном после грозы. И только потом - она.

Чёрная река. Именно так. Она неохотно расползалась. Из дальних углов зала, из под стеллажей, из вентиляционных решёток. Плотная, маслянистая, как разлившаяся нефть. Она стелилась по полу медленно, но неумолимо, поднималась по стенам, оставляя влажные чёрные разводы. Капала с потолка тяжёлыми вязкими каплями, которые не разбивались, а растекались, сливаясь с общим потоком. Там, куда она приходила, крики обрывались, сменяясь гнетущей, мёртвой тишиной.

Первой в неё попала женщина, пытавшаяся пробиться к выходу через зал. Она явно не понимала, в чём дело, уверенно шагнув в чёрное пятно. И... застыла по щиколотку. Она истошно завизжала, но глаза её быстро остекленели, а рот застыл, теперь уже, в немом крике.

Луч Павла задержался на ней и он увидел, как ноги несчастной женщины, скрытые во тьме, будто растворялись, втягиваясь в пульсирующую черноту. Брюки, кроссовки -  всё сливалось с тьмой, становясь её частью. Верхняя же часть оставалась недвижимой статуей, пока чёрная жижа не поднялась выше колен, не коснулась рук... и тогда она рухнула на спину, в вязкий мрак, откуда едва слышно донеслось лишь лёгкое хлюпанье. И женщина исчезла.

Затем послышался короткий громкий женский взвизг и мужчина, в форме охранника, бросился на помощь девушке за кассой, ноги которой уже погрузились в чёрную жижу до колен. Она билась в истерике, цепляясь за прилавок. Охранник схватил её за предплечье... и вскрикнул. Его рука, коснувшаяся девушки, стала угольно-чёрной, как сама тьма.

Павел видел, как этот мрак капает на мужчину с потолка, превращая плоть и ткань в нечто иное. Мужчина успел издать лишь короткий, обречённый стон, глядя на свою чернеющую руку, прежде, чем тьма, поглотившая девушку до пояса, словно выплюнула её на пол, тут же сожрала её без остатка.

Охранник пошатнулся. Его почерневшая рука теперь свисала, неестественно длинная и жидкая, как смола. Он посмотрел на Павла, глазами, полными ужаса и отчаяния. Смертоносный мрак стремительно расползался по нему, от чего мужчина просто расплылся, как клякса на бумаге, слившись с окружающей тьмой, не оставив и следа. Только его дубинка с глухим стуком упала на пол, на мгновение освещённая лучом фонаря, прежде чем её тоже накрыла чёрная волна.

Хаос вокруг достиг своего апогея и теперь Паша выхватывал из тьмы по истине жуткие фрагменты:

Половинка того самого подростка, который набивал карманы сладостями у кассы. Верхняя часть его тела лежала на прилавке, дёргаясь и беззвучно кривя рот, а глаза его были наполнены ужасом и слезами.

Кто-то, судя по всему, отчаянно цеплялся за край стеллажа, оставив от себя лишь руку, на кисть которой светил яркий походный фонарь. Пальцы её ещё судорожно сжимались, а предплечье медленно растворялась в чёрной луже.

Упавший мужчина, живот которого распорол острый угол разбитой витрины лихорадочно собирал свои внутренности, пытаясь запихать их обратно. Всепоглощающий мрак немедленно устремился в кровавую рану, втягивая в себя петли кишок с пугающей скоростью. Мужчина бился в предсмертных конвульсиях, пока тьма не накрыла его с головой.

Холод уже лизал ботинки Павла. Тяжёлое дыхание вырывалось из груди белым паром, тут же исчезающим во тьме. Дима дрожал всем телом.

- Не... не отпускай меня... - его зубы стучали. - Паш, нас оно тоже сожрёт?

Заряд телефона застыл на одном проценте, угрожая оставить их без спасительного луча яркого фонарика. Павел успел заметить, как тьма огибает свет от оставшихся на полу телефонов, словно русло реки огибает скалу.

- Не знаю, младший, - дрожащим голосом выдавил из себя Паша, с ужасом наблюдая, как гаснет экран телефона.

Спасение пришло с рёвом и грохотом. Где-то снаружи, сквозь глухие стены, донёсся нарастающий гул двигателя, а потом оглушительный удар! Стеклянные двери главного входа взорвались внутрь. Осколки стекла полетели во тьму и сквозь дыру, окутанную пылью, ворвался свет от фар грузовика.

Тьма, заполнившая проход к выходу взвыла, зашипела и отпрянула, сжимаясь, как живая змея от огня. Образовался узкий проход.

- Бежим!

Павел схватил Диму и потащил к спасительному свету, которого чудом хватило до утра. Рассвет не принёс большого облегчения. Они не обнаружили десятков трупов в магазине, ни их следов, ни птиц, ни зверей. Теперь их встречал лишь пустой и молчаливый город.

- Паш? - Дима тронул его за плечо, заставив вздрогнуть. Лицо младшего было искажено ужасом, а в глазах стоял тот же вопрос, что и в супермаркете. - Ты... ты видел, как они исчезали. Как умирали? Как охранник?.. - Голос Димки был хриплым от сдерживаемых рыданий. - Почему? Почему мы не исчезли вместе с ними? И... и сейчас? Если тьма убивает, стоит только к ей прикоснуться, почему ты смог вырваться из неё? Как?

Павел посмотрел на свои руки. На синюшные полосы, как слабый отголосок прикосновения чёрного тумана, на дрожащие пальцы. Он снова прокрутил в памяти беззвучный крик женщины, охранника, превратившегося в лужу, петли кишок... вспомнил отчаяние, когда телефон погас.

- Не знаю, Димка, - говорил он шёпотом, куда-то в пустоту, - в супермаркете... может, свет фар грузовика. Может, мы были на краю, а тьма была занята теми, кто был в центре... - он замолчал, глядя на пламя свечи, отражающееся в глазах брата. - Или... - Павел поднял глаза, в которых не было ничего, кроме леденящей пустоты. - или мы для неё особенные. Не еда. Игрушка. Она оставила нас, чтобы мы бежали. Чтобы кричали от страха. Может быть она хочет над нами поиздеваться, будто бы ещё не достаточно...

Тишина в подвале сгустилась, вязкая и тяжёлая, как тьма за дверью. Дима сглотнул, но не смог больше выдавить из себя ни слова. Вопрос «Почему?» висел в воздухе, не находя ответа. Было ли их спасение обыкновенной удачей? Или это действительно, какая-то  жуткая игра?

Павел отвернулся, глядя в самый тёмный угол, где плясали дрожащие тени от свечи и ему казалось, что он чувствует взгляд. Разумный, голодный и пробирающий холодным ужасом до глубины души.

Показать полностью
15

Голова 11 (3)

*  *  *

Вместе с другими пациентами мы проскочили решетку. Двое санитаров и одна медсестра, избрав верную и более надёжную тактику отступления, энергично отбиваясь от своих подопечных, организованно отходили по лестнице на верхний этаж. Если бы они поддались панике и рванули на первый этаж, в сторону выхода, то вся эта масса безумия их тут же бы смяла своим водопадом тел и стремлением к свободе. Мне же надо было не на этаж выше – в женское отделение, ни по лестнице вниз - в сторону парадных дверей, кухни и амбуланта, а по коридору влево – в архив стационара. Нет, ставшей бесхозной кнопку тревоги на опустевшем посту я не нажал - такую же активировали только что в женском отделении, разбавив вой и крики сапиенса звонарной трескотнёй по всему зданию.

Здесь уже беспризорно бродили некоторые особи, отбившиеся от стай более инициативных неадекватов. Обширный архив и регистратура находились в торце коридора. Нужная мне дверь была заперта по всем правилам конфиденциальности. Прочная металлическая ножка и крепёжный уголок от той же койки помогли мне выломать внутренний замок и открыть дверь.

Мой временный напарник, хотя и пребывал в состоянии острого психоза, растворив своё сознание в потоках духовных откровений, всё же стал подозревать подвох с моей стороны. Насторожило его то, с каким хамским изуверством я орудовал трубой Судного дня.

-Как она попала к тебе? – задал он мне вполне резонный вопрос о столь судьбоносном для вечности предмете. – Сам Всевышний доверил её Исрафилу, и не один из смертных не в силах отнять её у него.

На тусклом коридорном горизонте показалась ещё одна группа, принюхивающаяся к свободе. Но что-то мне подсказывало, что эти пациенты дурки ищут выход, похожий на мой, и свидетели им будут не нужны, как и мне. Одному мне с ними не справиться даже при поддержке моего сомневающегося трубадура.

-Джинны, по наущению Иблиса, похитили её, спрятали здесь и охраняли её! – ответил я, как можно скорее. – Я выкрал Сур у них, и мы непременно должны вернуть трубу её хозяину! Беги за помощью к правоверным и призови их помочь нам защитить Сур! Джинны нашли нас и идут сюда, чтобы отнять у нас трубу! Аллах Акбар, брат!

Дотошные изучения языка и культуры страны, в которой тебе выпало жить, ещё никогда не вредили. Ну, а религии и верования, особенно же их мистическая составляющая, как раз и являющаяся духовной основой бездуховного бытия её наиболее ревностных адептов, - были моей слабостью в понимании сущности человека. Животные не веруют в чудеса, ощущая окружающий их мир именно таким, какой он есть и именно по этой причине Создатель не наложил на них на них вину за мистический первородный грех. Человек – непростительная ошибка Творца, заигравшегося с копированием Себе подобных, намекнувшим перхоти Своей о неких тайнах мироздания, но не додав ей достаточно ума для его полного понимания. Вот человек и мучает поиском мнимого чуда себя, изводит своими фокусами, иногда запредельно кровавыми, других, и требует божественности от природы. Поэтому идею сакральности способно вместить в себя всё, что угодно – я взвесил в руке одну из мощей койки, оценивая в ней крепость мистики и устойчивость к ударам по бренным мослам сынов божьих – важно, кто, кому и как преподносит таинства божьей благодати.

Мой напарник пересёкся с шайтанами, не задержав на себе их внимания, тогда, когда они разделились, и трое из них помчались по коридору в соседнее крыло здания, а двое поспешили в мою сторону. Уже потому, как они держались, я понял, что эти люди из палат-камер самого строго содержания, расположенных за ещё одной прочной решёткой. Их свозили сюда для освидетельствования со всей республики: серийные убийцы и насильники, людоеды, садисты и расчленители. Ведь перед тем, как повышибать из них мозги в расстрельных подвалах, нужно было формально подтвердить наличие вменяемого в них разума – отдавали ли они себе отчёт в том, что творят. По сути, на аналогично совершаемое зло наш современный закон стал смотреть как на зло здоровое и зло больное, затащив, таким образом, всегда до этого понятное и прямолинейное зло на проблемное поле психоанализа. То есть закон, эволюционируя и развиваясь, решил взять на себя не только функцию оценки степени беззакония и возлагаемую на ответчика меру ответственности за преступление обозначенных норм поведения, но и исследование природы зла. Что ж, блаженны безумцы, ибо не ведаете, что творите!

Нетрудно было догадаться, что если мне моя медицинская карта нужна была для правки в ней на – «здоров», то эти господа злодеи надеялись подправить их на – «больны», окончательно и бесповоротно. Их мозг хотел жить, пусть и за решёткой, и под таблетками, чем превратиться в ближайшем будущем в жирный студень после пулевой инъекции палача.

Но если их порыв к сохранению своих жизней хотя бы вот таким, не совсем эффективны способом (в их случаях окончательную оценку уровня патологии даёт целая экспертная комиссия) мне был понятен, то как это будет выглядеть, когда «положительные» симптомы болезней будут читаться у них у всех, да и без ведома наблюдающих их врачей?.. То, что целых пятеро конченных отморозков, застолбивших себе первые места в очереди в камеру смертников, тут же не подались в бега, говорило о том, что в центре их группы стоит мощная личность. В узде их держит человек настолько довлеющий, рациональный и безжалостный, что после того, как он сам, перебрав бумажки в своей медицинской карте, непременно и без сожаления пустит своих сотоварищей в расход, как ненужных свидетелей. Но сперва они должны помочь ему расчистить дорогу к архиву, обеспечив охрану и безопасность.

Авангард из непредвиденной группы конкурентов, раздав по дороге пендалей и оплеух заблудившимся в потёмках разума и коридора небуйных, угрожающе приблизился ко мне. Их руки также сжимали по куску расчленённого остова койки.

-Твоя работа, пацан? – тут же поинтересовался один из них. Он даже слегка улыбнулся довольный тем, что кто-то вскрыл дверь за них.

-Моя, - признался я. Если бы было можно, то я бы, конечно, не дожидался их здесь для душевных разговоров, а попытался бы забаррикадироваться с той стороны, но дверь открывалась наружу…

-Если прямо сейчас сам свалишь по-быстрому отсюда, то мы тебя не тронем, - пообещал всё тот же «позитивщик». – Так ведь, Бука (бык – узб.)?

Его напарник, олицетворение мрака гниющей души, смотрел сквозь меня. Я хорошо знал этот взгляд, приметивший в тебе будущий для себя труп.

-Какого хера тебе там понадобилось? – прохрипел он. Здоровая подозрительность говорила в его пользу, но не в пользу их вожака, однако.

То, что это были ведомые, я понял сразу. Как и то, что противостоять им врукопашную у меня не было ни единого шанса, даже один на один: моложавый позитивный мужчина был выше среднего роста, спортивный и уверенный в своих силах и навыках, а угрюмый коренастый и жилистый мужик пусть и был со мной одного среднего роста, но его крепкая кость была раза в два шире моей. Но явным преимуществом в них обоих было то, чем природа обделила меня: врождённая физическая мощь сокрушения себе подобных, вооружённых, к тому же, увесистыми кусками чугуна. Тот момент, когда ты оказываешься на пути самых настоящих хищников, с полной вменяемостью на лице. Любая дерзость с твоей стороны, проявление страха, попытки уловок – всё это будет расценено ими как сигнал к нападению. Патовая ситуация, как ни крути, окажись ты на моём месте…

Но изъян моего организма был в том, что функция «бей или беги» не срабатывала в нём автоматом, как у большинства людей и животных. Если надо было, то я мог артистично изобразить этот эффект, в обход реальному взрыву гормонов в момент опасности. В условиях же стресса мой гипоталамус отвечает мне только при осознанной необходимости мгновенно накачать себя адреналином. При условии, что моё Я вдруг не решало для себя поиграть в Мы…

Поэтому отсутствие у меня какой-либо реакции на столь очевидную угрозу, насторожило поклонников смирительной рубашки. Беспорядочно выбивающийся из ритма галдёж звонков тревоги, раскиданных по всему зданию, также никак не способствовали концентрации внимания и присутствию гармонии.

-Там есть кто-то ещё? – уже не так позитивно настроенный почти-смертник кивнул в помещения архива, где я до этого успел включить свет.

-Да нет, - честно ответил я. – Я один.

Я не атаковал, я не собирался убегать… Я им был непонятен, и они не могли объяснить для себя мою роль в точно таком же плане, как и их задумка, и им не было известно о количестве поджидающих их за дверью человек, успевших опередить их крутейшую команду из звёзд насилия.  Учуяв в них дух сомнения (а самые смутные сомнения – плоды твоего собственного воображения), я уже не ждал от них дальнейших радикальных действий, так как догадывался о том, что их следующей задачей, после взломанной двери, было ждать подхода основных сил с самим вожаком. Которые не замедлили появиться на горизонте.

-Зря ты, парень, не метнулся отсюда куда подальше, - так же приметив приближение своих товарищей, посочувствовал мне сердобольный громила, вновь обретя веру в силу позитива.

Совсем в другой обстановке я бы с удовольствием пофилософствовал с этим человеком о наличии сострадания к ближнему в его больном восприятии мира. Сейчас же мне было необходимо, имея всего одну попытку, попасть в самую точку самосохранения этих двоих. Инстинкт выживания – вот то, что есть даже у самого конченного социопата – ведь именно это и привело их сюда и сейчас.

-Сомневаюсь, что тот, под кем вы ходите, оставляет после себя свидетелей, - посочувствовал я себе и этим двоим, многозначительно кивнув в сторону приближающихся к нам теней. – Живой свидетель, среди чужих ему или из своих же – уже смертный приговор для него. У сумасшедших нет ни плана, ни свиты. – Конечно, я пока понятия не имел, кто стоял за этими паталогическими убийцами, но то, что это была личность особенная и непредсказуемая, я не сомневался нисколько, как и они сами.

С собой новоприбывшие пациенты пригнали того самого главврача и молоденькую медсестру. Начальник душевного здоровья, кутающийся лишь в один коротенький женский халатик на голое тело, бездумно вращал своими зенками, выдавливаемыми из него нарастающим ужасом. На юной и по-восточному симпатичной девушке были только трусики, но вот самообладания у неё было порядком больше, чем у её шефа.

-Прикиньте, - поделился тут же своими яркими впечатлениями один из захватчиков персонала, - у них там, в кабинете у этого Айболита, случка нанюхалась! Коньяк, шоколадные конфетки в коробочке! – Носитель бурных эмоций продемонстрировал трофеи, захваченные им на поле любовных утех – по улову в каждой руке. – Кто что будет, господа?

-А можно этот персик? – Громила, совсем недавно сочувствующий мне, сделал шаг в сторону девушки. Взбурлившая в нём в одночасье кровь вздыбила даже чугунную трубу в его мощной руке.

Доставивший сюда медсестру четвёртый из пяти особых пациентов, при приближении к ним вулканизирующей массы насилия, с трудом удержал её на месте.

Что это, глупость – тащить сюда, в лапы отъявленных садистов, сластолюбцев-изуверов и убийц в одном флаконе почти голую девушку и добротную выпивку, или их верховод тот ещё гений стратегии многоходовок?! Уверен – второе, и пока что у него всё шло по плану, с бонусами на везение: главврач, прекрасная дева, алкоголь… Ну, и я, в том числе.

-Остынь, Хлыст. – Голос спокойный, отчасти учительский - на свет, исходящий из архива за моей спиной, вышел и его обладатель.

На одёрнутого своим авторитетом раба страстей вождь душегубов даже не взглянул – его холодные глаза мёртвой рыбы упёрлись в меня. Залысина Ильича, слегка выдающиеся скулы, немного миндалевидные глаза и широковатое лицо – ни дать ни взять – чуваш!

Одна из моих отдушин, когда необходимо терпеть нового человека при встрече с ним, это - прослеживать в нём его национальную и этническую принадлежность. Моему интересу понимать людей ещё и со стороны их этноса способствовало то, что Узбекистан, во время последней войны и сразу после неё, благодаря и эвакуации граждан и заводов, и принудительным переселениям народов, плюс грандиозной индустриализации, стал поистине многонациональной республикой. Что ни говори, но основа мышления внушительной части населения планеты завязана на его племенной принадлежности, куда входят язык, культура, религия, менталитет, внешность и прочие признаки его идентичности для осознания себя как личности. Так уж устроен человек современный, но всё ещё примитивный, и поэтому навряд ли узбек, в момент эмоционального потрясения, будет неистово креститься, а заядлый людоед из дикого племени на краю света уж точно не сверится с компасом в поисках Мекки, чтобы воздать благодарность своим богам за сытный ужин, как и более «прогрессивный» человек Запада непременно донесёт на вас за неправильную парковку!

-Я так понимаю, что в этой дурке, всё-таки, нашёлся свой дурик? – поинтересовался у архива за моей спиной неприметный серийный убийца – на фоне его колоритных злодеев-подопечных это было особенно заметно. – И даже не один – как вам показалось? – спросил он теперь со своего садист-авангарда.

-Шаланга, - возразил ему бычара, - ты не так уж и долго отсутствовал. Дверь открыта, мы все в сборе, архив в твоём распоряжении. – Ответственность за дальнейшие действия банды была элегантно перекинута на вожака. – Что, нам замочить этого ханурика? – Огрызок чугунной койки в его крепкой руке указал на меня.

-Кто он? – поинтересовался главный злодей у главврача.

-Какой-то военный, - доложил тот дрожащим голосом, смазав слова жидкими соплями, и тут же оправдавшись за свою некомпетентность: – Он не мой пациент, поэтому мало что знаю о нём.

Время поджимало, следовательно от более детального знакомства пришлось всё же отказаться.

-Валите его, - совсем уж тускло, но бесспорно настойчиво распорядился чувашский Чикатило. 

Человек убивавший, и не раз, с каждым следующим разом делает это более качественнее и эффективнее – особый опыт и жгучее желание создают из усердного неофита мастера в любом приглянувшемуся ему деле. И вот, адепт воскрешения мёртвых, вырвавшийся вперёд из небольшой группы единомышленников по вере, на полном ходу и с чудовищной силой всадил некий острый предмет в шею злодею, удерживавшего девушку. Скорее всего его орудие убийства разъединило шейные позвонки ближайшей к нему жертвы, парализовав его и бревном обрушив на пол.

Увидев выскочившие на свет из архива лица последователей поклонника небесной трубы, я бы никогда не заподозрил в них тех, кто так легко даст совратит себя с пути массового побега, ступив на скользкий путь религиозных рвений. Одним из примчавшихся мне на помощь был бывший председатель совхоза, впавший пару лет назад в глубокую депрессию по поводу развала Союза и лишившийся потока бюджетной халявы, после чего публично завещавший похоронить себя с бронзовым бюстом Ильича; другим воином ангела-воскресителя был усердно косящий от Армии сын свадебных музыкантов, с самого детства переодеваемый для праздничных танцулек родителями в платья, и так оставшимся в образе оголённого живота; о двух же других, нацеленных на райские кущи, я почти ничего не знал, кроме того, что они были из «тихих».

Но… Чугунная труба, целившаяся всего секунду назад в меня, одним верным ударом размозжила череп тому, кто следующим наскочил на группу противников всеобщего воскрешения – самому «тихому», предварительно заявившему о своей атаке похлеще самого горластого индейца. Захватит моих оппонентов врасплох было задачей почти невозможной. На мгновение я был буквально поражён их сплочённой и выверенной работой прирождённых убийц. Со стороны их командное противостояние неожиданной и смертельной агрессии выглядело так, будто они годами тренировались на самых элитных полигонах, оттачивая затем своё мастерство на бесчисленных боевых заданиях. Хотя познакомились они, понятное дело, только здесь и не так давно. И понятное дело, что эта смертельная схватка и в дальнейшем обещала быть зрелищной, но, увы, недолгой. Поэтому я, предельно благодарный отряду непредумышленных самоубийц, со спокойной совестью за их искреннюю жертвенность, стал отступать в лоно архива. Медсестричка, отрезанная от просторов коридора битвой титанов психоза, рванула в мою сторону. Параллельно ей в мою сторону метнулся и главврач - также оставленный в пылу боя без надлежащего надзора. То ли плещущиеся тяжёлыми волнами груди девушки, то ли долг перед товарищами, развернул от поля битвы громилу Хлыста в нашу сторону. Его утробный рык то ли страсти, то ли чести перебил на время захлёбывающиеся потуги воплей тревоги. Главврач, нисколько не задумываясь, отбросил со своего пути молодую любовницу в разгорячённые и вожделением, и кровью противников руки маньяка. Оба получили то, что хотели: один – плоть, а другой – пару секунд форы к своему спасению.

-За мной! - взмолился дипломированный медик, наскочив на меня. – Там ещё одна дверь!

А, что?! Психи тоже любят сюрпризы и подарки!

*  *  *

Таким образом в моей медицинской карте моё полное и окончательное выздоровление было расписано не моей рукой, как задумывалось, а твёрдым росчерком самого главврача – его щедрая мне благодарность за спасение и за моё молчание (ведь сами мёртвые медсёстры мало чего могут рассказать). Ну, а деньги за меня, в эти «жёлтые» стены, уверенно нагнетающих депрессию на лишённых ума, и вправду заносились. Главврач лично брал их из рук деда и всех его трёх сыновей – плата за то, чтобы придержать меня здесь нп неопределённое время. Мои заботливые родственнички же, увидев меня на свободе, были уверенны в том, что моя маман в сговоре дядей Лёней перебили их ставку.

Показать полностью
12

Голова 11(2) Чёрный

Чёрный

Почему исключительно конченные психопаты искренне верят в то, что первостатейным психом являюсь именно я?! Думаю, попадись я на приём психиатру-психу, то он бы, в отличии от подавляющего большинства его травоядных коллег, сумел бы меня понять.

То наше примечательное столкновение с отморозком Чёрным (не первое и не последнее) состоялось, когда мы заканчивали школу – он залетел в параллельный выпускной класс после того, когда его в очередной раз попросили на выход из другой русскоязычной школы за систематические хулиганства и драки. Узбек, с необычайно тёмной кожей, из некогда «обрусевшей» семьи, хитрый и умный, по-взрослому сложенный физически, был известен своей невероятной жестокостью и взрывоопасностью необузданного характера. Если бы не его проныра-отец, трущийся в постоянной близости к городской верхушке в организации и проведении для них и их элитарного круга разного рода увеселительных мероприятий, то давно и на долго топтал бы этот чернокожий фанат насилия самую «чёрную», по условиям содержания, малолетку. Но данный персонаж всего лишь скакал по протоптанному, ещё его порочным отцом кругу, из школы в школу (успев «окучить» своей агрессией учебные заведения и близлежащих городков), благодаря не только папкиному номенклатурному холуйству, но и личным успехами в копировании родительского подхалимажа – плотному сближению с отпрысками тех, чьи интересы и потребности удовлетворял его отец. Чёрному, за пару месяцев до последнего школьного звонка, удалось стать не только прислугой для люксовой молодёжи и нашей школы, но и их подстрекателем к разного рода подлостям для услады чувства превосходства избранных над чернью.

Уже не в первый раз оказавшись выдающимся учеником нашей многонациональной школы, Чёрный заявил о себе организованными на местах гоп-стоп поборами, набирающими в те времена невероятную популярность. В каждом классе выявлялась пара-тройка пацанчиков поактивнее, прессовалась Чёрным и его последователями «за углом», и те, после ёмких нравоучений, став его «доверенными лицами», назначались сборщиками еженедельной дани. Правильнее это было бы назвать «рэкетом», но «гоп-стоп», в то время, звучало намного романтичнее, молодёжнее и вызывающее.

Когда ко мне на большой перемене подошёл мой одноклассник Тимур, почему-то считавший меня немного своим другом, и осторожно объявил, что собирает денежки для Чёрного, я молча отвернулся от него и продолжил читать книгу из городской библиотеки, в очереди по записи на которую прождал больше месяца, и в прочтение которой должен был уложиться в двое суток. Меня удивила не подневольная роль парня, готовящегося поступать в престижное военное училище, а то, что он решился с такой просьбой подойти ко мне, зная меня и мою семью.  

-Чёрный сказал, что тебя это касается в первую очередь, - скрывающим дрожь в ломающемся уже второй год голосе, пояснил будущий защитник Отечества свою настойчивость. – За твой отказ они спросят с меня и не бабками.

Парню, самому высокому и массивному по объёму мышечной массы во всей школе, вызвать к себе сочувствие очень тяжело. Верю. Но верить в сочувствие у себя и даже искать его, я перестал ещё в раннем подростковом возрасте, когда стал осознавать свою ущербность (для окружающих меня) не только в эмоциональном плане.

-С ним все эти – тузы и наши и из его бывшей, 22-й школы, - сообщил мне новоявленный опричник то, что все хорошо знали и без него. «Тузами» у нас в школе величали детей городских и районных начальников. – Он им позволяет нас бить и показывает, как правильнее и больнее это делать. Сам же ржёт во весь голос, до слёз.

Ты, Тимурчик, выбрал свой путь: быть больно битым и, унизившись на всю жизнь, прислуживать подонкам, уподобившись им; нежели быть ими же битым, пусть и немного больше, но остаться… сильным и самим собой.

Мой мнимый друг, с неразделённой с ним болью за себя и недодобранным рублём в общак школьной ОПГ, метнулся (перемена подходила к концу) с донесением и бухгалтерскими отчётами к месту сбора всей шайки – побитым скамейкам в школьном саду. Там, за залитым солнцем окном, весна, не уставая, набрасывала свои разноцветные краски на возрождаемую из сезонной смерти природу. Но ничто и никогда не оживит души изначально духовно мертворождённых «чёрных», и я это знал уже тогда, хорошо изучив и поняв свою бабку – способную сожрать буквально сырым того же Чёрного.

Не успел урок начаться, как дверь кабинета сотрясли тяжёлые и грозные удары, скорее всего ног. Совсем молодая учительница истории на замене, выглянув в коридор и выслушав требования, с растерянным видом сообщила классу:

-Здесь ребята просят Альберта выйти к ним. – Пытаясь вспомнить, кто это может быть из учеников вверенного ей на время урока класса.

-Вылазь, давай! – приказал, распахнув на всю дверь и оттеснив от неё учительницу Шерзод – сын начальника вневедомственной охраны, числящийся, правда, учеником соседней узбекской школы, но часто ошивающийся у нас, в тёплом кругу друзей и по причине отсутствия в своей школе русских девочек. Храбрость таких героев нашего времени базировалась не более чем на положении их старших и личной врождённой глупости. Рефлекс «бояться!» срабатывал у них в тот момент, когда им становилось известно, что кто-то стоит немного выше, чем их отцы, дядьки, братья, мамки.

Проходя мимо молоденькой мамзель-педагога, я без труда прочитал в её глазах искренние в мой адрес благодарность и облегчение за то, что без ропота и привлечения её внимания принял вызов в край обнаглевшей шпаны. Прикрыв за собой дверь, я сразу подошёл к Чёрному, возглавлявшему компанию человек в шесть-семь – кто-то из них постоянно то подходил, то отходил, изображая бурную деятельность учеников-самородков. Уже года два, после нашего последнего с ним конфликта, когда он так же был учеником нашей школы, наши пути, не без усилий с обеих сторон, старались не пересекаться во избежание ещё большего диспута подросткового максимализма. И сейчас, взглянув на своего давнего и непримиримого врага внимательнее и с более близкого расстояния, мне стала понятнее ещё одна его особенность внушения страха не только подросткам, своим сверстникам и многим людям, порядка старше него - аномальная взрослость во всём нём: телосложение, голос, пластика, черты лица. И нет, это не была скороспелая зрелость того же Тимура – молодого мужчины, уже с год основательно бреющегося и переросшего размер обуви своего отца; развитость же Чёрного пугала уродством когда-то натянутой на неспокойного подростка маски подуставшего от жизни мужика с чужими ему глазами, полыхающими неутолимой ненавистью ко всем. Его жёсткие, как старая и огрубевшая леска волосы, были подстрижены «ёжиком», и он провёл по ним рукой, как только я, намеренно, обратил своё внимание на его новую причёску.

Конечно же он помнил! Помнил всё и до мелочей – такое унижение не забывается и остаётся с тобой на всю жизнь! В одубевших складках кожи на его лице проглядывался и тот самый шрам, оставленный ему на память грубой корой акации из нашего школьного сада. После того, как я познакомил его гнусную рожу со стволом твёрдой древесины, он первым делом сбрил под ноль свою густую шевелюру, за которую я его тогда крепко держал. Просто бить его в тот момент, прикасаясь к нему пусть и кулаками, мне было как-то мерзко, словно погружаясь, раз за разом в подсохшее дерьмо, поэтому, основательно сбив ему дыхание и схватив его голову сзади за волосы, я помог себе корявой стволиной близрастущей флоры…

-Живой ещё?! – вызывающе вопросил меня Чёрный, вальяжно спрыгнув с подоконника, настолько тухлой фразой-наездом, что прокисший кумыс стыдухи глотнули даже некоторые из его дружков. И это говорило о том, что слабинка в вожде чернокожих чувствовалась не только мной.

-Может, сразу ему вломим?! – Боевой пудель Шерзод, знавший меня хуже всех из здесь присутствующих, стал улично-тактично заходить мне за спину.

-Тормознись! – У Чёрного хватило духа не втягивать напрямую в наши с ним разборки постороннего. Пока что. Ему очень хотелось самоутвердиться своими силами, и именно здесь – в стенах школы. Похвально.  – У нас с ним свои тёрки. – Он вплотную приблизился ко мне. – Отойдём?!

Отошли мы с ним буквально на пару метров – триумфу его короны нужны были свидетели. Из-за пазухи, расстёгнутой во всю широкую грудь рубахи, Чёрный достал двух птенцов голубя, вылупившихся совсем недавно. В их, принявшиеся тут же просить корма широкие клювы, он с материнской заботой стряхнул пепел со своей изжёванной папиросы. Затем, поочерёдно бросив каждого птенца себе под ноги, медленно и кровожадно их раздавив. Большой и относительно пустой школьный коридор усилил короткие внутриутробные писки горлят. Кто-то, из разом притихших на время экзекуции дружков злодея, неожиданно громко сглотнул, подавляя рвоту. Чёрный смачно зашаркал кедами, очищая их подошву от желейных останков детёнышей птицы. Он был почти уверен, что достаточно нагнал на меня страха и ужаса своей необузданной бесчеловечностью.

-Ты, прям, повар и официант в одном лице! – от души похвалил я Чёрного, подняв за сплюснутые головки плохо оперившиеся ошмётки с пола – по одному в руке. – Пацан приготовил, пацан и пробу снял! – Я и вправду, облизнувшись, причмокнул. – Делюсь с тобой, заметь, по-братски! И поверь – если бы ты не забыл притаранить с собой соли, то хер бы я с тобой поделился, друг мой Сабит, - предупредил я, протягивая своему оппоненту деликатес, приготовленный в собственном соку.

Зло заложено в каждом, без исключения, человеке, ибо зло, и только оно, приводит нас в эту жизнь и удерживает в ней – борьба за выживание! Добродетель - ограничитель злодеяний и искусственное противозачаточное зла – определяется количеством так же заложенного в нас страха перед наказанием за нашу природу борьбы с подобными нам. И если мне надо будет выбрать с уровнем доверия, то я больше поверю в искренность такого вот Чёрного, нежели любого богопомазанного святоши… Как и сам Сабит-Чёрный навряд ли усомнится в моих извращённых намерениях, как, конечно же, и я в его до этого.

-Сам жри эту гадость, - сдал ещё один круг Чёрный в далеко не оконченном забеге длиною в жизнь. – Психопат чёртов.

Думаю, его последние слова меня немного и неприятно задели, поэтому я, на мгновение отключившись от реальности, откусил голову одного из голубят и медленно стал её пережёвывать, мрачно хрустя хрящами и кожицей. Клюв пришлось выплюнуть – он неприятно отдавал табачным пеплом. Мой оппонент, презрительно скривившись и погрозив под ноги кулаком, развернулся и пошёл прочь по своим следующим и важным делам.

-Да проблюйся ты уже! – сквозь зубы прошипел Чёрный самому впечатлительному из свой шайки, проходя мимо него и яростно оттолкнув его от себя к стене.

Пирожки с рисом и компот из школьной столовки живо и весело покинули самый лажовый желудок грозной гоп-компании. Слабым звеном мажоро-гангстеров оказался сын второго секретаря райкома. Подкинув в его блевотину недоеденного птенца, я отправился обратно на урок. Ненависть Чёрного к себе я понимал даже лучше него самого, так как за ней стояло обыкновенное соперничество домината, доставшееся ему по наследству от его родителя – наши с ним отцы крепко дружили в бытность их молодости, с постоянным выяснением между собой своего альфачества. Но, как известно, две дурные головы в одном котле покоя не найдут – так и дружба наших отцов остыла, не переставая обрастать новыми легендами типа – кто из них двоих под кем ходил. Чёрный своего папеньку уважал, верил в его авторитет и нёс переходное знамя альфа-самцовости в массы – пытаясь доминировать над отпрыском соперника козырного родителя. Недозло, как говорится, самое злючее из всех известных зол… 

Показать полностью
15

Голова 11 (1)

11

На добротных и широких скамейках у подъезда, которые когда-то дед собственноручно установил для бабки и её подруг, развалились корефаны дядьки Славки. Здесь же, в кругу привычной нательной живописи, кемарил и Головастик. Тусклый свет из подъезда чётко разделял обе лавочки, занятые всё ещё разгорячёнными дневным пеклом телами. Даже глубокая ночь не справлялась с загустевшей при полном штиле изнуряющей духотой. От давно забывшей дождь земли, потрескавшейся и ставшей твёрже бетона, исходил жар впитавшегося в неё солнца. Тот, кто не спал, рассмотрел меня со своей приподъездной шконки и не остановил, признав за своего. Эти профессиональные каторжане умели охранять так же хорошо, как и сидеть. Их истинная «администрация» в лице того же дядьки Славки, вышколила их основательнее прокуроров и судей!  

-Греетесь? – бросился я сарказмом по обе от себя стороны, на мгновение задержавшись на клочке света.

Просторные майки и распахнутые рубахи были не в состоянии прикрыть холодок неприязни своих хозяев к моей персоне. Напутственное ворчание блатных вертухаев, проводившее меня до самого подъезда, отдавало стойкой враждебностью. Я бы сильно удивился, если бы было по-другому.

-Ты где был? – спросил за всех дядька Сашка, когда я, напившись воды из-под крана в ванной, уселся на своё место у гроба.

-Соскучились? – с надеждой на заботу о себе ближних твоих, поинтересовался я.

«Только когда сдохнешь!» - по секрету озвучил для меня чаяния собравшихся дядя Лёня. Всех остальных же, с недавних пор, он принялся развлекать своим крепнущим в спёртом воздухе душком разложения.

-Надо бы ему и в глотку сухого льда напихать! – предложил дядька Славка, возвращаясь из кухни и продолжая маяться от бесконечной париловки и трупной вони. – Пожрать нормально не могу – в рот ничего не лезет от одной только мысли, что он лежит здесь и гниёт, падла!

«Ты ведь про чай им скажешь?» - напомнил мне виновник биологического сопротивления, бесповоротно вставший на путь, ведущий в тлен.

«Непременно! - пообещал я. – Это ведь часть плана. Мистическая»

-Если тебе это так смешно, то вот и займись этим! – отреагировал дядька на мою ухмылку. – Я не шучу!

-Следуя твоей логике, - с доступным мне сочувствием ответил ему я, - затыкать, в первую очередь, нужно другое отверстие. Большая часть гнилостных газов, на данном этапе разложения, вырывается как раз оттуда…

Чрезмерное чувство гадливости моего оппонента вновь возымело успех – матернувшись, он ушёл на балкон. Четыре ведьмы в чёрном всё так же сидели на своих местах, словно никуда и не уходили. Их глазницы, наполненные сейчас мраком и манифестом к нам, смертным, самой смерти, пожирали мой жизнеутверждающий материальный субстрат. Если бы только они знали, что в своё время я пережил в застенках безумия, то они бы точно выбрали другой способ моего уничтожения. И он у них был, я знал об этом и поэтому всегда намеренно уводил их от ингредиентов рецепта избавления от меня.

*  *  *

Бунт в психушке в закрытом отделении с «особыми», да и во времена смут в разваливающейся империи «советов» - та ещё агония ада и ужас, вырвавшийся из самой преисподней! Спонтанный крах экономики, жизненных устоев и ориентиров движения в будущее, порождает не только абсолютные коррупцию, беззаконие и отсутствие средств к существованию для многих и многих, но и агрессивный психоз у большинства до этих пор тех самых «тихих». Бардак в правоохранительных органах, тюрьмах, судах, как и везде, способствовал тому, что бедлам республиканского значения был настолько переполнен опасным для общества контингентом разного уровня невменяемости, что забитыми старыми матрасами и одеялами оказались даже коридоры и лестничные площадки, с кишащими на всём этом постельном мусоре и под ним человеческим безумием. Острая нехватка охраны, медперсонала и сдерживающей полную невменяемость фармацевтики, просто никак не могла обуздать тот самый вулкан, рванувший неистовым бешенством самой тёмной человеческой сущности, жаждущей всего лишь одного – крови всех и вся! Тотальный дефицит табака, незатейливой жратвы, свиданок и свежего воздуха под открытым небом, усилили ненависть не только к персоналу, но и к друг другу! Все против всех, против режима и против самой жизни!

Очевидные признаки назревающего дикого и беспощадного бунта дуреющих изо дня в день без надлежащего присмотра психов, я заметил примерно за сутки до его начала, в отличии от загнанного в эмоциональный ступор от перерабатывания и ежедневного стресса персонала. ----- Поменять свою рядовую, но в палате койку на хлипкую, но подходящую для меня в этой ситуации кровать в коридоре, не составило труда. Рубилово намечалось лютое, и для верного в нём выживания требовалось какое-нибудь оружие. Покосившиеся ножки приглянувшейся мне койки, добытой завхозом по случаю перенаселения в захламлённых подвалах нашей богадельни, в отличие от стандартной сварной мебели в палатах, можно было вынуть и применить по назначению в надвигающейся смуте. К тому же отсидеться где-нибудь в углу было для меня не вариантом, так как на время хаоса у меня кстати наметились свои планы. Было бы совсем непростительно не воспользоваться такой удачей.

Обострение массового сумасшествия в психушках, это не пламенные речи революционеров перед народными массами, не боевой клич бородатых вождей к своим преданным ордам грязных варваров, и даже не призывной вой волчьих вожаков к своим изголодавшимся стаям. Взрыв всеобщего, но единого для всех больных бешенства подобен механике ядерной цепной реакции, где «сверхкритическое состояние» и есть тот самый бог безумия, освобождающий свою паству от обетов послушания и смирения перед нормальностью. Каждый истинный псих, не зависимо от диагноза по шкале агрессии (даже самый убогий клинически депрессивный), имеет в себе тот самый духовный «нейтрон» - божественную частицу хаоса – готового к делению массового психоза. И если цель у тех же бунтов тюремных, армейских, или крестьяно-пролетарских одна, общечеловеческая – требование и поиск справедливости, то истинный бунт в застенках с сумасшедшими это – неутолённая ярость против всех и самого себя. В эти моменты энтузиазм больных на голову в плане безудержного буйства, был способен поразить любого, «видавшего и не такое», санитара, зачастую – в первый и последний раз. В стародавние времена в домах умалишённых за порядкам следили солдаты, а к подавлению буйств полоумных непременно привлекали бродяг – их было не жалко, а шаромыжному жулью не было дела до боли и до жизни малохольных…

Некоторые из палат, с более-менее тихими, перестали запирать на ночь – какой резон напрягаться там, где уже всё отделение, с забитыми пациентами проходами и коридорами, и так стало одной большой палатой. Стоны, визги, плачь, проклятья и благословения, вперемешку с вонью мочи, кислой капусты и немытой человечины уже пару дней несли в себе не муки душевных болезней, а нарастающее превосходство личностного бытия. Бред большинства утверждал в себе гордость от самопознания и уверенность в избранности.

Удобно расположившийся на каких-то гнилых лохмотьях под моей ржавой и скрипучей койкой узбек средних лет, загнанный в наши пенаты с неделю назад по причине неоднократного осквернения могил, искренне, уверенным мычанием, клялся ангелу Исрафилу в продолжении возложенного им на него обязательства – помогать духу вечности в воскрешении мёртвых. Помощник высших сил, раскапывая могилы мусульман, обматывался саванами умерших и скакал в них при полной луне – воскрешая, таким образом, души тех умерших, на которые ему указывал посланник Всевышнего, собирая себе из них воинство избранных. Если бы мозгоправ, якобы лечащий данного персонажа, прислушался к его словам, то немедленно закрыл бы его в самую дальнюю часть стационара с особо опасными клиентами дурки, непременно поделившись оперативной информацией с ментами, принявших этого «воскресителя» в тех самых дальних аулах. Лично я, уважив своего нового соседа своим вниманием, нисколько не сомневался в том, что некоторых обладателей воскрешаемых им духов, он сам и порешил во имя богоугодного дела.

-У тебя труба Исрафила! – неожиданно заявил заклинатель духов на узбекском, выглядывая из-под моей новой кровати. – Он ждёт её на иерусалимской горе, чтобы вострубить в неё, объявляя о страшном суде и воскрешении всех мёртвых! Аллах Акбар!

Вывернутая из койки со стороны стены увесистая металлическая ножка и вправду походила на трубный музыкальный инструмент. Психологический кризис душевнобольного - особенно в самый его пик – отличное подспорье для его манипуляций в своих целях. Ведь моя задача, в отличии от врача, не лишить одержимого его безумной идеи, а наоборот – подыграть ей и развить её, немного направляя в нужном мне направлении. Поэтому моя духовная связь с больным способна наладиться за предельно короткое время, оставляя далеко позади именитых душелечителей, пусть даже до зубов, вооружённых тяжёлой фармацевтикой.

-Если мы покажем её главврачу, то он тут же поймёт, что мы с тобой – верные слуги самого Исрафила! – объявил я ему на узбекском, копируя нотки провинциального богослужения в стане аллахопослушных, довольный проделанной работой. – Он тут же нас выпустит отсюда! Жди, когда я подам тебе знак, чтобы отправиться в его кабинет! Жди и усердно молись, воин Аллаха!

-Аллах с нами, брат! – заверил он меня.

В это время в одной из палат уже убивали санитара и уборщицу, которых заманили туда для уборки дерьма – там неизвестные нагадили прямо на пол, не забыв по очереди подтереться чьей-то опостылевшей рожей. Цепная реакция, заданная в высших сферах бытия, была запущена, и цепные псы безумия были спущены в этот пошленький до безобразия мир. Оформленная в уличный толчок клейкими пропердольками харя, показавшаяся из палаты, превращённую в первую пыточную, завопила истошнее терзаемой там толстой уборщицы. Осознавший ужас своего положения санитар сдаваться не собирался, а неминуемость расправы добавляла ему сил, пусть и загнанному в угол. На крики товарищей о помощи уже бежали двое других санитаров, заступивших недавно также на ночную смену. Им дали возможность почти добежать до нужной палаты и только потом на них накинулись, разделив их и затащив каждого по отдельности в соседние палаты. Невменяемые бойцы духовного фронта действовали быстро, организованно и без малейших сговора и плана! Для меня же, в начале всей этой свистопляске, воплощаемой некой силой бешенства ума, был важен один момент – контроль над главной решёткой, разделяющей стационар психов с помещениями персонала. Но наиболее обоснованная одержимость невротиков – к свободе – себя оправдала, и те юродивые, матрасы и лежанки которых покрывали пространство рядом с выходом в мир людей, не позволили ещё одному санитару, впустившему в разрастающийся хаос подмогу, запереть за ними дверь из толстых прутьев. Шабаш безумия нащупал прорыв в дамбе миропорядка. С другой стороны мироощущения послышались первые крики обезумевшего от страха персонала.

-Вперёд! – позвал я новообретённого товарища на узбекском, обязанного прикрывать мою спину, и уже самому себе, на русском, ради хохмы: – Труба зовёт!

Пока первого санитара добивали между коек в дальнем углу, с дежурной уборщицы, то ли уже убитой, то ли находящейся в глубоком нокауте, с разбитым в густое месиво лицом, стягивали просторные панталоны, с крикливым восторгом любуясь её рыхлыми грудями, сползающими в разные стороны. Растёкшееся по палате дерьмо, благодаря разлитой на него в драке из ведра воде, оросили первые сгустки спермы больного воображения. Гуля, так звали женщину, устроилась сюда работать всего за месяц до начала моего здесь освидетельствования-лечения. Мать пятерых пацанов, и мужа алкаша, думала, что справится с уборкой в мужском коллективе, а постоянные переработки будут ощутимым подспорьем их семейному бюджету. В её главный и единственный план, как она делилась со мной, как одним из самых молодых здесь, и по возрасту близким к её старшему сыну, входило поднять на ноги всех пятерых сыновей, сделав их достойными и честными людьми… Но если бы она хотя бы немного вникла в планы тех, за кем убирала, вернее – в полное отсутствие понятных и приемлемых для её понимания человека планов… Нет, я её не предостерегал, но немного пытался ей объяснить положение вещей, предоставляя самой принимать решения с учётом возможных опасностей в этом, набухающем гноем неспокойного времени, учреждении. Она свой выбор сделала, став большой мясной куклой в руках извращенцев всех известных психиатрии мастей…

В следующей на нашем пути палате, здоровенный и самый опытный санитар-узбек, дежурный их смены, достойно отбивался от напористых шизоидов. Пару дней назад я слышал, как он не в первый раз требовал у главврача начать вновь запирать на ночь двери палат, возвращаясь таким образом хоть к какой-никакой изоляции больных друг от друга. Даже обещал уволиться, не согласный с таким явным нарушением охраны их неблагодарного труда. Но его молодому и неопытному начальнику, совсем недавно выкупившему себе это прибыльное место хотя бы ради тех же взяток за справки-отмазки призывникам от военкоматов, виделись во всех этих ущербных клиентах его клиники если не симулянты, то просто недееспособные овощи, у которых лоботомию провела сама природа. Ну и спёртый воздух, сдобренный ночными под себя сачками и срачками пациентов, особенно не нравился его благородному носу. Поэтому он решительно настаивал на ночных проветриваниях помещений и ночном дежурство уборщицы-санитарки – для своевременной борьбы с отходами жизнедеятельности вверенных ему организмов! Прогрессивный молодой человек, подошедший с энтузиазмов рыночной экономики к делу изучения медицинских карт больных, в профессиональной оценке их платёжеспособности, или их близких! Бесперспективных он отбрасывал на грязный пол, или, как моего временного напарника, даже под чью-то койку. Такое вот оригинальное видение будущего психиатрической медицины во вверенной ему психушке: вовремя оттёртые от говна полы, но слоем за слоем загаженные безумием! Процесс подбора нового медперсонала, подходящего под цели главного знатока мозговой деятельности, как раз шёл полным ходом, искренне радуя заядлых психов нарастающей неопределённостью в их лечении!

-Альберт! – крикнул мне, заметив меня в коридоре, бородатый санитар-великан, из последних сил отбрасывающий от себя ещё одного шизоидного из плотно наседающих на него обделённых разумом, но не духом, калек головного мозга. – Альберт, помоги! – Но, трезво оценив ситуацию и наши с ним силы, добавил, тяжело дыша: - Нажми кнопку тревоги на посту, прошу!

Я его хорошо понимал: кому хочется, отслужив добрый десяток лет грозным вертухаем на зоне совсем не демократичного содержания, быть разорванным взбунтовавшимися невротиками? Но он не прислушался к самому себе и не свалил поскорее с этой работы по собственному желанию, хотя ведь мог и хотел! Мы с ним сблизились, когда он заглянул в мою карту, полистал бумаги из моего дела. «Бывает», - посочувствовал он мне тогда, осторожно похлопав меня по плечу своей широкой и тяжёлой ладонью, успевшей сейчас, в неравной схватке, сокрушить ни одну челюсть. «У нас тут сейчас полный бардак, реальных психов, для освидетельствования, свозят со всех регионов – реорганизация судебной психиатрии - и многих тут забывают, - не раз делился он со мной тревожащими его проблемами. – Главврача меняют на полного идиота, сынка какого-то чиновника из министерства… Будут проблемы – обращайся ко мне, или к моим ребятам – в беде не оставим! Ты ведь из многих наших здесь санитаров – бывших военных» … Но о помощи, первым, попросил он… 

Большая часть человеческого материала имеет одинаковой во всём жизненный алгоритм действий, заложенный в него эволюцией. Но иногда, среди этого биологического ресурса самосознания, встречаются некие индивиды, пульсары -маяки вселенной, выделяющиеся на этом сером фоне биомассы. Главный санитар всего этого бедлама был одной из таких нейтронных звёзд, и был мне так же интересен, как и немногие другие незаурядные личности, встречаемые в моей жизни, особенно – в экстремальных ситуациях, как эта. Поэтому я с удовольствием дам ему проявить себя и свой творческий интеллект. Меня же ждёт более важное для меня и моего будущего дело. Я устремляюсь дальше – к удерживаемой распаявшимися пациентами решётке. 

-Эй, псих! – окликнули меня из очередной на моём пути палаты, так же ставшей пыточной для другого санитара. – Ты – следующий! – Словно нарочно вымазанный кровью жертвы хорошо известный в наших краях беспредельщик и насильник по кличке Чёрный, угрожающе помахал мне крупным осколком оконного стекла в виде ножа, рукояткой которому служила обмотанная вокруг него тряпка.

Показать полностью
30

С моим сыном что-то не так...

Это перевод истории с Reddit

Я понял это примерно неделю назад и теперь совершенно не знаю, что делать!

Мы с супругой женаты уже семь лет. Мы познакомились, влюбились и вскоре захотели завести семью, но моя мечта каким-то образом за последние несколько дней превратилась в кошмар.

Чарли, наш сын, появился на свет шесть лет назад, и, думаю, я никогда в жизни не любил кого-то так сильно. В тот момент, когда я впервые взял его на руки, я поклялся сделать всё, чтобы его жизнь была как можно лучше, и, не хвастаясь, могу сказать, что мы с женой справлялись великолепно.

Мы никогда не ссорились при нём, никогда не обделяли его любовью и вниманием, не показывали ему обычные взрослые тревоги, даже когда во время пандемии у нас самих всё шло наперекосяк. Что бы ни происходило, Чарли знал, что для нас он всегда на первом месте.

Ни один кошмар не был слишком незначительным, чтобы не разбудить нас.

Ни одна ссадина на коленке не была недостаточно важной, чтобы не осмотреть её.

Ни один жар не был слишком низким, чтобы мы не обратили внимание.

И всё это мы делали вместе. Семейные ужины, кино, даже площадка...

Но около недели назад мой ребёнок изменился, и я больше не знаю, что делать. Это началось сразу после того, как я уложил его и прочитал сказку на ночь.

— Что такое боль? — спросил он.

Я помню это отчётливо: вопрос застал меня врасплох, и по спине пробежал холодок, когда я посмотрел на его почти ангельское лицо и заметил странный блеск в глазах.

Тогда я впервые почувствовал, что он как-то изменился.

Конечно, я ничего не сказал, попытался ответить максимально понятно для его возраста, но мой ответ явно его не удовлетворил.

Он прикусывал губы — раньше он так делал, — но в тот день жест выглядел иначе: меньше неуверенности, больше... агрессии. И всё время он смотрел на меня, а в комнате будто повеяло ледяным холодом.

Я рассказал об этом жене, но она никак не отреагировала.

Мне удалось себя успокоить, и на следующее утро, когда мы втроём пошли на площадку, я решил, что просто дал волю воображению.

Наверное, если бы это было правдой, я сейчас не писал бы всё это.

На площадке то странное чувство вернулось. Сначала я убеждал себя, что Чарли бегает как обычно, но сомнения вскоре накрыли снова. Я внимательно наблюдал за ним и видел, что с ним что-то... не так.

Казалось, изменился сам его шаг. Он двигался будто ногами, которые короче обычных. А ещё были моменты, когда он замирал с широкой, почти безумной ухмылкой и по очереди оглядывал всех детей вокруг...

Жена ничего не замечала, но я чувствовал: что-то произошло. Хоть я и не хотел это признавать, где-то глубоко внутри понимал...

Чарли изменился... или это уже был не мой сын?

Девочка помладше сидела на качеле, пытаясь набрать скорость, и я заметил миг, когда взгляд сына упал на неё. Его улыбка изменилась: на секунду в ней мелькнула жестокость.

Я вскочил до того, как он добежал до качелей, но жена схватила меня за запястье, будто удерживая. Я не хотел сомневаться и в ней — возможно, она просто испугалась моего резкого движения, — но её рука всё равно остановила меня.

И я смотрел, как Чарли подошёл к качелям и резко схватил сиденье на спуске, из-за чего девочка потеряла равновесие и упала на землю с глухим ударом.

Девочка закричала, и я помню ухмылку сына, скрытую почти ото всех, пока он смотрел на неё сверху и отпускал качелю.

Жена подбежала мгновенно, а я не мог даже сдвинуться с места. К счастью, серьёзных травм не было: девочка лишь слегка разбила лоб, а Чарли твердил, что это случайность. Но я-то знаю: я видел, как он схватил качелю и улыбнулся.

Мы быстро ушли домой, а жена буквально носилась вокруг сына, бесконечно спрашивая, не ушибся ли он.

Я видел это в его глазах — тот странный, совсем не детский взгляд. Он отрицал каждый её вопрос, но всё время смотрел на руку, которой остановил качелю. Возможно, я придаю жесту слишком большое значение, но казалось, он размышляет о том, что ещё мог бы сделать, и меня бросает в дрожь от этой мысли.

В тот вечер сына укладывала жена, а я места себе не находил. Бродил по кухне, пытаясь осмыслить увиденное.

С моим сыном случилось что-то ужасное — это было очевидно. Но я не знал, насколько далеко всё зашло. По крайней мере, до нескольких ночей назад.

Поздно вечером, когда я поднялся наверх в спальню, давно после того как жена уложила Чарли, я вдруг остановился. До двери его комнаты оставалось три шага, и мне показалось, что я слышу его. Он не разговаривал вслух и не бормотал, а шептал, шипел. Меня продрал озноб: я прислонился ухом к стене, но различил лишь странные, писклявые звуки.

Разумеется, я не оставил его одного и открыл дверь. В тот же миг шёпот оборвался. Он лежал под одеялом, притворяясь спящим.

Я знаю, как звучит сон моего сына, и это было не то. Ни малейшего сомнения. Казалось, он ждёт, когда я уйду, и, уставший, я вскоре так и сделал.

На следующий день, когда жена повела Чарли стричься, я тайком поставил в его комнате старую радионяню и спрятал её у кровати... Понимаю, звучит безумно, но я был не безумцем. Если бы я ничего не обнаружил, пошёл бы к врачу, но я обнаружил.

Тем вечером я слушал, как жена укладывает сына.

Сначала всё шло как обычно: она начала рассказывать сказку, но не прошло и двух минут, как он попросил перестать и просто поговорить.

Он звучал иначе — слишком зрело — и голос жены дрогнул. Они обсуждали день, как будто были старыми друзьями, а не мать и ребёнок, но каждый раз, когда говорила жена, я слышал напряжение и страх.

Только тогда я понял, что она тоже всё знает...

По дому будто пронёсся ледяной сквозняк, пока я слушал. Они говорили об обычных вещах, но сам ход разговора был неправильным. Словно Чарли пытался понять, как следует вести себя среди людей. Он спрашивал, зачем парикмахер задавал те или иные вопросы, что подумают окружающие о его поведении и тому подобное.

Часть меня хотела ворваться наверх и встретиться с ним лицом к лицу, но, слыша, как жена отвечает приглушённо, я остановился и ждал.

Она казалась напуганной, почти.

Значит, всё длилось дольше, чем я думал...

Вскоре сын сказал ей, чтобы она дала ему поспать, и я услышал, как она вышла из комнаты и через несколько секунд пошла к нашей спальне.

Ни поцелуя на ночь, ни «я тебя люблю».

Даже если бы у меня оставались сомнения, этого было бы достаточно.

Но сосредоточиться на этом я не мог. Как только жена ушла, началось бормотание.

Сперва почти несвязное, но через несколько секунд я стал различать отрывки. Это звучало как молитва. В его голосе слышалось благоговение, из-за которого меня прошиб холодный пот.

Он говорил не по-английски и не на каком-либо другом знакомом мне языке. Слова казались древними, грубыми. Я уверен: это был не бессмысленный набор звуков; молитва имела смысл. Я чувствовал это.

Она лилась непрерывно около минуты, пока внезапно не оборвалась.

Я стоял у кухонного стола, уставившись на старую радионяню, и услышал его голос, теперь слишком низкий для шестилетнего ребёнка.

— Перестань подслушивать, — прорычал он, затем вдохнул. — Мне не нравится, когда за мной шпионят.

Прибор в моей руке замигал, из него повалил дым, а потом он загорелся.

Я хотел убежать, но понимал, что не могу.

Жена была всё ещё наверху, и, когда я бесшумно поднялся и проскользнул мимо комнаты сына, я слышал, как он... оно... хихикает.

Разумеется, я не решился открыть дверь и побежал дальше в нашу спальню, где должна была быть жена.

Я собирался увести её оттуда, если понадобится — силой, но когда увидел её и она увидела меня, вся смелость улетучилась.

Она сидела на кровати и беззвучно плакала. В её глазах застыл настоящий, неприкрытый ужас.

Я понял: эта тварь сделала с ней что-то.

Поэтому я сел рядом и долго-долго обнимал её, не говоря ни слова.

Кажется, мы уснули так, потому что проснулся я от того, что что-то длинное и острое полоснуло по моей щеке.

Возле моей стороны кровати стоял Чарли, держа кухонный нож и глядя на меня так, как глядят на насекомое.

Я хотел закричать, но он приложил палец к моим губам, и, клянусь, тело будто окаменело.

Шевельнуться было невозможно, и нож скользнул к моему горлу.

— Что такое страх? — прошептал Чарли тем грубым голосом, не убирая пальца.

Я взглянул на жену: её глаза были широко распахнуты, она тоже не могла пошевелиться. Дрожа и обливаясь потом, я мог лишь лежать и ждать.

Эта... сущность... упивалась моим ужасом, и я был уверен, что она порежет или ударит меня, но вместо этого внезапно убрала нож, уронила его на пол и, будто ничего не случилось, развернулась и вышла из спальни.

Я попытался заговорить с женой, но она замотала головой и зажала уши, как только я упомянул сына.

Он одержим? Он всегда был таким, просто перестал скрывать? Или его место заняло что-то другое?

Я уже ничего не понимаю.

Жена отказывается говорить об этом; она улыбается, но вся дрожит, когда Чарли входит в комнату.

Сегодня утром мы сидели за столом, в полной тишине завтракая, пока он рассказывал нам, что ему снилось.

Не знаю, сколько мы ещё выдержим.

Мы не можем сбежать. Это читается в глазах жены.

Я не могу вызвать полицию. Эта тварь просто прикинется ребёнком.

Что ещё можно сделать?

Пожалуйста... хоть что-нибудь.

Иначе скоро мы все будем мертвы.


Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Показать полностью 2
10

Меня похитили на три дня в 2004-м. Сегодня я наконец узнал, зачем

Это перевод истории с Reddit

Когда жена Дилана, Мара, сказала мне, что он умер, я сразу понял три вещи:

Первое: это было самоубийство.

Второе: всё вело к водоочистной станции Фолл-Крик — туда, где мы убили Джулиана Веррета.

И третье: игра, которую Веррет затеял с нами, так и не была завершена. Даже спустя двадцать лет.

Ты точно встречал таких подростков, как мы: Камерон, Феликс, Доминик, Дилан и я.

Камерон, которого за любую оценку ниже A-минус запирали в кладовке.

Дом, который обожал подводку для глаз, но ещё больше — мелкий поджог и крепкие сигареты.

Феликс, свободно говоривший на трёх языках и столько же раз надевший наручники.

Дилан, который не прекращал играть — даже после того, как мы убили Джулиана Веррета.

И я. Тихий парень, переведённый в другую школу в ноябре и солгавший, что это из-за работы отца.

Думаешь, кто-нибудь стал бы связывать всё воедино?

Не когда смерть Джулиана Веррета признали несчастным случаем.

Не когда Рики Бойс получил тридцать лет по сделке за похищение и непредумышленное убийство.

Не когда четверо бывших учеников-математиков Веррета покинули школу среди учебного года из-за «нервического истощения».

Я два года спал в комнате родителей. Ещё три не выходил на улицу один.

Камерон доучивался дома с командой элитных репетиторов. Феликс исчез, пока я не получил звонок из учебного лагеря: он буквально сиял от радости, что избавился от родителей.

Мы не говорили о том, что произошло в субподвале.

И никогда, ни одним словом, не упоминали о том, что стало с бедным, обречённым Домиником.

По крайней мере вслух.

Наши родители тоже замолчали. И хотя я клялся когда-нибудь рассказать правду, я так и не сделал этого. Просто последовал их примеру.

Это было до того, как Дилан повесился на собачьем поводке.

А вместе с ним кончились и все оправдания.


Дилан оставил для нас коробку.

Мара сказала, что он собирал её всю взрослую жизнь. «Пытался понять, что с вами случилось тогда, — объяснила она. — Всё, над чем он работал, лежит в этой большой жёлто-чёрной бочке из Costco в подвале». У нас было два часа, пока не приедут родственники Дилана.

Завтра его хоронили на кладбище Богоматери Мира. До этого Мара хотела, чтобы ящик исчез навсегда.

Феликс метался взад-вперёд. Камерон притих. Я открыл крышку. Запах ударил сразу.

Винстоны Веррета, плесневый дух мокрой бумаги, серный смрад газа с муниципальной станции очистки воды — всё разом вцепилось и не отпускало.

Феликс блеванул в раковину. Камерон уставился в коробку. По подвалу прошёлся странный тёплый сквозняк.

— Это… из Фолл-Крика? — прошептал он.

Да.

Я не видел карт из «Сильван-Шор» двадцать лет, но они каждую неделю скользили по моим снам — золотая кромка, слизь плесени — с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать.

Я так и не знал, чем кончилась игра, кроме того, что счёт трупов был три и рос.

Я поднял стопку карт, стянутых резинкой. Голова закружилась. Дым, плесень и запах воды распустились, как чёрный цветок. Феликса опять стошнило.

Я отмахнулся от табачного дыма. Странный тёплый ветер переменил направление. Я не понимал, где нахожусь.

В подвале. Сейчас. Перед похоронами.

Нет.

Двадцать лет назад. Я чувствовал длинные жёлтые ногти Веррета на своей шее.


Всё началось в четверти мили от ярмарочных павильонов.

Мы свернули с Кистоун-авеню к облезлой станции Фолл-Крик под выцветшим щитом:

ВСЁ, ЧТО РАСТЁТ, НУЖДАЕТСЯ В ВОДЕ.

Проскользнули через навесные замки ворот.

Сбежали по лестнице мимо запертой пожарной двери.

Проскользнули в мёртво запертый стальной пролёт с табличкой:

КАМЕРА ПРОМЫВКИ, СУБ-B1.

Субподвал вонял. Плесень, хлор и прокуренные сигареты въедались в кожу.

Но мы стояли там.

Феликс выдернул из ледяного кулера банку, встряхнул и с шипением открыл пиво: дескать, именно это нам сейчас и нужно. Веррет сказал, что повод для поздравлений у нас действительно есть.

Мы поаплодировали Рики — он правда всё подготовил.

Рики во весь рот улыбался, помогая Веррету снять пальто. Тот приподнял здоровое плечо, пока Рики аккуратно стаскивал рукав с бесполезной руки.

Рукав зацепился за рукоять револьвера. Я уставился прямо на него, потому что Рики подмигнул мне и ловко прикрыл оружие фланелевой рубашкой Веррета.

Веррет был нашим преподавателем углублённой математики: огромные стальные очки, одна рука всегда в кармане. Ходили слухи, что он сидел в психушке, что он чёртовски богат, что у него протез, потому что он сам отрезал себе руку.

Он понимал нас. Понимал, что взрослые всегда обращают на нас не то внимание. Для большинства из нас он был первым взрослым мужчиной, который не орал постоянно.

— До моего класса Рики не мог разложить банальный трином. А теперь посмотрите: он с таким изяществом устроил нашу критическую партию. Я бы похлопал, ах, если бы мог, — тихо сказал он.

Рики, сияя, скрутил липкий косяк. Он вёл наши партии в Dungeons & Dragons, его сюжеты просачивались через еженедельные ЛСД-нырки.

Доминик и я передавали косяк «щепотка-щепотка», выдыхая густые конусы индичного дыма. Неделю назад мы с Домом покрасили волосы в Lunar Tides Eclipse Black над облупленной мойкой его мам.

Рики уверял, что нам стоит радоваться. Он играл в игру Веррета всего один раз, и она изменила его жизнь. Всё, что требовалось от нас, — протестировать финальный прототип. Взамен — сколько угодно травки, пива и D&D. Мы все были девственниками, кроме Дома, и это казалось раем.

— А кредит? — спросил Феликс. — Ты говорил, что мы получим признание.

— Ваши имена будут стоять в руководстве по игре «Сильван-Шор» на самой первой странице, — сказал Веррет.

— За что именно? — спросил я.

— За доводку правил.

— То есть мы просто… бесплатная рабочая сила? — уточнил Доминик.

— На мою учительскую зарплату это… лучшее, что я могу предложить.

Доминик закатил глаза:

— Значит, ты будешь разработчиком, автором, тем, кто получит все деньги и славу?

— Нет, — рассмеялся Веррет. Его дыхание воняло кофе и плесенью. — Я лишь Переводчик.

— Рики сказал, что ты её придумал. Что, вы с ним нашли её в кислотном трипе? — хихикнул Дилан.

— Нет, ох нет, — Веррет постучал указательным пальцем по лбу. — Я только перевёл то, что мне продиктовали, и правила вошли мне в голову одно за другим.

Мы переглянулись. Он серьёзно?

— Кто продиктовал? — усмехнулся Доминик.

Веррет вздохнул и откинулся, закрыв глаза.

— Богиня.

Несколько ребят хихикнули.

Я — нет.

Кусок льда сжал желудок, когда я подумал о Веррете, о пистолете и трёх запертых дверях.


Так началась игра.

Так каждый тик часов на протяжении двадцати лет становился очередным ходом, пока Дилан не взмахнул белым флагом, затянув петлю рядом со своим Toyota Camry.

Видите ли, Веррет работал на водоканале. Индианаполису требовался эксперт по трубам, потокам и давлению. И вот вам — Джулиан Веррет.

Так и случился его «несчастный случай». Так он увидел Богиню.

Он помнил лишь два отчётливых звука: истеричный визг токарного станка, когда тот подхватил рукав, и один мокрый хруст, когда кость ломилась, а плечо выскакивало из сустава.

Веррет рассказывал, что станок сорвал с него всю одежду. Он был гол и замерзал, пока голова снова и снова билась о холодный металлический суппорт.

Когда он потерял почти все зубы и ослеп от собственной пенящейся крови — именно тогда он встретил Богиню.

— Она опустилась, одной изящной рукой, сквозь бурлящую красную смерть и выключила машину, — говорил он, короткой дрожащей рукой указывая наверх. — Я бы никогда не дотянулся до этой кнопки сам, мальчики.

Она спасла его одной рукой, а второй вложила видение прямо в мозг.

Станка соскребали то, что от него осталось, и отвезли в госпиталь Methodist: двадцать два перелома, трещина черепа и рука-труп как максимум.

Он сказал, что игра способна прорвать непостижимую завесу и что именно он, Джулиан Веррет, принесёт истину Богини в наш мир.

Он щёлкал картами: плк-плк-плк.

— Шансы равны для каждого. Каждая карта — мгновение жизни от этой точки времени. Каждый ход — целая жизнь в миниатюре. Либо проверяешь волю и побеждаешь, либо подчиняешься прихоти Богини. Время увидеть своё будущее.

Карты были красивые: Чёрная, Белая, Золотая, Голубая, Красная. Названия манили блеском. «Сумрачная бухта». «Вопрос морских раковин». «Разбит о Скалы».

Тёплый сильный ветер всколыхнул камеру. Карты рассыпались по грязному полу, и Веррет ахнул.

Я поднял одну — «Отлив». Золотые пальцы тянулись над волнами, пытаясь ухватить уже ушедшее, ловя только морской бриз.

— Господи, это выглядит неприятно, — произнёс я.

Рики затянулся косяком:

— Объясни им, Джулиан.

— Одни карты забирают всё. Другие отдают всё. Победит только одна.

— А эта что… делает? — спросил Дилан, тыкая в «Разбит о Скалы». Он проводил пальцем по гравюре: человек разбивается, красит острые камни кровью, а пена внизу розовеет.

— Мгновенная смерть, — сказал Рики. — Игрок выбывает. Ходов больше не делает.

Веррет очистил стол. Развернул толстое чёрное игровое поле, в которое были врезаны щели для карт.

— Но это уже доказано до начала, — он раскладывал перед каждым по пять карт. — Каждая карта — неизбежная судьба, как прилив. То, что должно случиться, уже случилось и всегда происходит. Но лишь я прибуду к Сильванскому Берегу.

Дом закатил глаза, не веря.

Веррет взялся здоровой рукой за пистолет. Тишина стала такой, что слышалось тленье папиросной бумаги.

— Если кто-то думает, что может остановить начатое…

— Чушь, — бросил Доминик, когда дуло оказалось в нескольких сантиметрах.

— Первый ход. Узнай, что выбрала Богиня.

— Ты меня убьёшь? А если игра скажет, что я победил?

Веррет постучал по картам Дома.

— Доминик, узнаем?

— Они ничего не значат.

— Ещё как значат. Ты увидишь, что Богиня уготовила каждому.

— Это игрушка.

Веррет взревел:

— Бери! Богиня требует!

Доминик поджал губы, снял верхнюю карту. Глянул, сплюнул презрительно и швырнул через плечо.

Рики наклонился и увидел:

— О-о.

Веррет продолжал сверлить Доминика взглядом:

— Что там?

— «Разбит о Скалы», — ответил Рики.

Веррет нажал спуск в дюйме от лба. Длинные тёмные пряди Дома зашипели на игровом поле, будто жареное мясо, когда он с грохотом откинулся назад.

Веррет провёл стволом по нашим лицам и заорал, чтобы мы прекратили реветь.

Он велел Рики прибрать. Снова поднялся странный тёплый ветер, пока Рики тянул куртку Дома за плечо.

Веррет смотрел прямо в дуло. Я хотел закричать, но выдавил лишь сухие всхлипы.

Он туго затянул узел джинсовки на пропитанной голове, глубоко вдавив ткань в рану.

Рики рывком скинул тело Доминика за перила в огромный резервуар обратной промывки. Мы наблюдали, как серые воды перемалывали его, пока небо в ушах перестало звенеть и водяные потёки не окрасились в красный.

Весело, словно ничего не произошло, Веррет сказал, что теперь мой ход.

Я застыл, клетка за клеткой. Помню, как желал, чтобы Веррет упёрся дулом мне в волосы и спустил курок. Пусть всё кончится. Я рискну непостижимым.

Но страдание — вот что было в его плане.

В подвальных лабиринтах под городом он держал дымящийся пистолет и единственные ключи к дневному свету.

Мы должны были играть, пока не сойдём с ума или не умрём.

Ход за ходом.


Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Показать полностью 2
34

Двоедушник 2

Как-то попросился в деревню на жительство молодой мужик - крепкий такой, чернявый.
Из-за Озерья пришел, погорелец, объявил себя коновалом, и правда хорошо скотину пользовал. Дом срубил на отшибе деревни, поле и огород засеял - в общем, справный хозяин.

Только вот девок избегал, хотя иные на него и засматривались. И вот стали замечать старики (а они по ночам бессонницей маются): после полуночи бродит возле дома коновала разная живность, и все белой масти: то волк, то пес, то корова, то заяц преогромный, а чаще всего - белый конь. Что за притча?

Кондрат, сын кузнеца, отчаянный смельчак и сорвиголова, решился разведать, что к чему. Затаился по вечеру близ дома Коновалова, ждет полуночи. Глядь - из сарая выходит белый конь, хотя у коновала в хозяйстве были только куры да коза. Бродит конь возле дома, травку щиплет, на луну поглядывает.

Кондрат подкрался, на коня мигом вскочил и едва успел схватить за гриву, как белый пустился в бешеный скач, за околицу вынесся. Храпит конь, то на дыбы встает, то крупом ездока подбрасывает, норовя скинуть, да только парень-то оказался отменный наездник: знай сжимает скакуну спину ногами да плеткой охаживает.

И тут откуда ни возьмись туч нагнало, ветрище задул, да такой, что сшиб Кондрата с коня, как перышко. А белый к дому коновала ускакал, и буря сразу утихла. Понял наш смельчак - дело нечисто. Принялся по дворам мужиков собирать.

Пришли всем скопом в дом коновала, будят хозяина, а тот спит мертвым сном. Позвали Ягужиху, бабку-знахарку. Расспросила бабка обо всем Кондрата, трав сухих разбросала возле спящего, а потом говорит:

- Знамо дело, сей коновал еще и двоедушник. Одна душа в нем человеческая, другая - сатанинская. Она-то и бродит по ночам в зверином и скотьем обличье. Поворачивайте его, мужички, на лавке, чтоб ноги стали в головах, а голова - в ногах. Иначе двое-душника не разбудишь.

И не ошиблась Ягужиха. Очнулся коновал, признался в своей беде: это колдун заозерский на него порчу навел. Кто-то из мужиков предложил миром дело решить, вреда-то от двоедушника никакого, но Ягужиха покачала головой:

- Вреда и взаправду нет... пока что! А вот после смерти душа его сатанинская обратит мертвеца в упыря. И станет он ночами кровушку у живых людей пить.

В ту же ночь прогнали двоедушника из деревни. Могли бы и кольями забить, но за него Кондрат вступился. А жаль, коновал-то был отменный...

Двоедушник потому так и называется, что у него две души: человека и демонического существа. Днем его не отличишь от другого человека, однако ночью демоническая душа бродит где-то в обличье пса, зайца, коня и т.п. Бывают двоедушники и женского пола. Те являются в виде кошки, летучей мыши, собаки, кочерги, колеса или валька, которым гладят белье. Если такого чародейного зверя попытаться задержать или неосторожно схватить странный предмет, двоедушник может убить неосторожного, возбудив страшный, неодолимый ветер.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!