Небольшой рассказец, который написал в качестве эксперимента, а получилось что-то околохоррорное. Не назову это, честно говоря, хорошим хоррором. Да и хорошим рассказом не назову, но для истории публикую. Будет потом с чем сравнить динамику "писательского мастерства". В целом вещь для меня не типичная. Я редко пишу реализм, пусть и такой странный. Обычно у меня всё сказывается так или иначе к фантастике или мистике.
Летом две тысячи шестнадцатого я с моим приятелем Толей Вервицким отправился в путешествие по необъятной нашей стране автостопом. Выехали мы из Подмосковной Электростали и за три недели, не торопясь, перебрались за Урал.
Чем дальше на Восток по стране уезжаешь, тем дольше приходится добираться от жилья до жилья. И однажды, после ночёвки на свежем воздухе, подобрал нас разговорчивый, усатый старичок на бежевой «шестёрке». Небольшой, сухонький, но очень энергичный, в выцветшей, бывшей некогда коричневой, рубашке и серых брюках, закатанных до колена. Представился он Николаем и мы с Толей, как-то не сговариваясь, стали его звать дед Коля.
Старичок оказался словоохотливым и мы быстро разговорились. Он спрашивал, как в столице житьё, как там погода. Рассказал о жене своей, Раисе, о хозяйстве: держал корову, небольшой выводок поросят, да с полдесятка кур. «Зато яйца всегда свои на омлет», — улыбался он, — «и нет-нет, да можно куру на суп забить».
С полчаса мы ехали по шоссе, свернули на грунтовку, да по ней колыбакались ещё часа полтора. Приехали в итоге к небольшой деревушке домов на двадцать. Сети тут не было. Водоснабжения центрального тоже. Удивительно даже, что электричество ещё как-то дотягивалось. Места тут дикие, до ближайшего города часа три добираться, наверно. И то если погода будет. А если дожди и грунтовку размоет, то и вовсе из деревни не выбраться.
У небольшого, чуть покосившегося бревенчатого дома, огороженного невысоким, по плечо, штакетником, дед съехал на обочину, да там шестёрку свою и оставил. Даже запирать не стал. «Зачем? Тут все свои», — ответил он на Толин вопрос по пути к калитке.
— Дед Коль, у вас тут как помыться можно? А то два дня в душе не были, — спросил я, обходя разлапистый репейник.
— Могу баню натопить. Она старая, но хорошая. Крепкая, — ответил тот. — Только воды натаскать нужно будет.
Он открыл дверь дома, и зашёл первым. Мы — следом. Внутри нас встретил запах старости, который сложно с чем-то перепутать и ещё сложнее замаскировать. Тут, правда, маскировать никто и не старался. В прихожей стояли две пары галош и старые, стоптанные тапочки, а в коридоре лежал ковёр, затоптанный настолько, что уже и не разобрать узора, который на нём когда-то наверняка был. Из комнаты справа коридора достигали косые солнечные лучи, в которых лениво танцевали сотни пылинок.
— Рай! Встречай гостей! — крикнул дед Коля, и в комнате слева послышался тяжёлый вздох, скрип дерева и грузные шаги.
— Эт ты-то гость? — начала ворчать тучная, но удивительно высокая старушка появившись в коридоре. Взлохмаченная, босая и в видавшем лучшие годы домашнем халате она, увидев нас, осеклась, попыталась что-то сделать с волосами, плюнула и сказала раздражённо: — Чего стоишь, дурень? Неси дрова. На чём я готовить-то буду?
Дед Коля развернулся, собираясь на улицу, но Толя коснулся его плеча:
— Спасибо, сынок, — улыбнулся дед и вдвоём они вышли на улицу.
Баб Рая дошла до конца коридора, повернула вправо, но остановилась и бросила мне:
—Чего встал-то? Разувайся проходи. Расскажи хоть, как там в мире дела-то?
Я скинул обувь и пошёл следом за хозяйкой дома. Повернув направо, я попал в кухню. Сразу слева от двери устроилась большая побелённая печь с массивным дымоходом. Слева от неё — самодельные полки с тарелками и кружками, дальше, в углу — умывальник с раковиной. В противоположной от входа стене было окно в палисадник, вдоль всей левой стены стояла старая советская мебельная стенка. Некогда лакированный, но сейчас глянец сохранился лишь в паре мест.
— Руки там можешь помыть, — махнула она рукой в сторону умывальника. Подойдя я нашёл мыло и полотенце, давно не стиранное и от того вонявшее. Вытираться я им не стал. Руки и без того высохнут.
— Ну какая нелёгкая вас до нас донесла-то? — спросила Баб Рая, отодвинув меня, чтобы открыть холодильник, который я, войдя, не заметил. Он стоял в самом углу, прижатый мебельной стеной и казался на её фоне карликом.
— Хотим с Толей за это лето автостопом до Кумчатки доехать, — ответил я. Цель амбициозная, но движемся мы достаточно хорошим темпом, чтобы была надежда на успех.
— Вот вам, молодёжи, жизнь-то тратить некуда, — буркнула баб Рая, доставая из морозилки шмат сала.
— Ну надо же страну повидать, пока молоды ещё.
— Ну, наверно, — сказала старушка, закрыв холодильник. — Ну и как она?
— Ну страна. Как она? Эх, совсем мёрзлое. Пускай оттает чуть, — и положила шмат на странный жестяной стол, в котором я с трудом, но всё же узнал плиту.
— Хорошо, — ответил я. — А это же плита?
— А чего вы ей не пользуетесь?
— Так у нас газа-то уже лет двадцать нет. Сначала-то за неуплату деревне перекрыли, а потом кто-то трубы-то посрезал, да в чермет сдал.
Толик принёс дрова и сказал, что дед Коля пошёл скотину проверить.
— Ага, верь. Скотину-то он пошёл проверить. К Стёпке за самогоном пошёл, скотина, — причитала баба Рая, разжигая печь. Я хотел-было помочь, но она мне по руке ударила и сказала: — я эту печь-то уже пятьдесят лет топлю. Неужто думаешь, будто лучше меня с ней справишься-то. И вообще, внучек, сядь. Не мельтеши, — добавила баба Рая, когда в печи занялся огонь.
Я занял стул в углу, а старушка заметалась по кухне, доставая яйца, соль в белой баночке, молотый перец в пакетике, нож; поставила на печь чугунную сковороду с деревянной ручкой, я таких с детства не видел, и принялась остругивать брусок сала. Получившиеся завитушки она кинула на начавшую нагреваться сковороду, и те начали помаленьку таять. Чуть подождав, чтобы растопившееся сало начало булькать, она разбила в сковороду восемь яиц.
— Уж простите, что так скромно. На скору-то руку что ещё сготовишь-то? А тут зато своё. Без канцрогентов.
Вернулся дед Коля и с ним ещё один мужик пришёл. Лет шестидесяти. В растянутых трениках и измазанной чем-то чёрным майке.
— Во! — всплеснула руками баб Рая, — Явился не запылился. И Стёпку приташшил!
Именованный Стёпкой гордо продемонстрировал бутыль с жидкостью коричневого, как чай, цвета.
— Фирменный, — сказал он, — семидесятиградусный! На чаю и апельсиновых корках настоянный! Гостей потчевать.
Баб рая отвернулась, умудрившись осуждающе ткнуть деревянной лопаткой в яичницу.
— Ну что, — сказал дед Коля, — по одной? Перед банькой растопиться. Да? — и пошёл к серванту.
— Вот ж пьянь! Только-только полдень миновал, — ворчала баб Рая.
Степан тем временем отмерил в четыре стакана ровно по шесть «бульков».
Старушка презрительно молчала. Степан пожал плечами, закрыл бутыль и первым поднял кружку:
— Ну, за знакомство! — опрокинул и, проглотив, зарычал.
Мы все повторили. Пойло оказалось таким крепким, что от неожиданности я закашлялся.
— Неженки столичные, — ухмыльнулся дед Коля, понюхивая невесть откуда взявшийся кусок хлеба.
После мы пообедали самой жирной в моей жизни яичницей и отправились помочь местным, чтобы хоть как-то отплатить за приют. Натаскали в баню воды, нарубили дров, выкорчевали пень, который давно мешал распахать грядку под картошку.
На ужин баб Рая пожарила на том же сале картошки с маслятами и мы, поужинав, пошли в баню. Минут через десять к нам присоединился Степан ещё с одним местным мужиком лет сорока, Андреем. С ним мы пень корчевали. Мало-помалу подтянулось ещё несколько гостей, и помывка в бане постепенно перетекла в шумное застолье, финал которого я, признаться, не помню. Очень уж крепкий самогон оказался у Степана. И, как оказалось, не один он в деревне промышляет кустарным производством алкоголя.
На следующий день мы проснулись поздно с жуткой головной болью и ощущением, будто превратились в тряпичных кукол. Оказалось, баб Рая уже подоила и вывела пастись коров, и в целом управилась по хозяйству. Дед Коля тоже давно проснулся, хоть и выпил точно не меньше нашего. Эти деревенские в спирте вымочены, что-ли, что так его переносят?
— Вы нас можете отвезти до дороги? Мы очень благодарны за приют, но не хотели бы слишком задерживаться. Нам дальше ехать нужно, — сказал я деду Коле, когда встретился с ним во дворе.
— Сегодня не выйдет. Уже похмелился, а у нас на выезде гайцы стоять любят. Не знаю уж, чем им так наш поворот нравится. Давайте завтра утром я вас и отвезу. Добро?
Заставлять старика ехать под градусом я не мог, потому согласился с его доводами. Рассказал о задержке Толе и мы решили, раз всё равно застряли тут ещё на день, прогуляться по округе, как жара спадёт.
Вечером, подходя к краю деревни, Толика окликнули:
— Эй ты, в чёрном! Иди-ка сюда!
Обернувшись, я увидел позвавшего. Им оказался сорокалетний Андрей. С ним стояли ещё трое мужиков. Мы с Толей подошли, не понимая, что вызвало раздражение человека, с которым вчера вместе отлично работали и шутили.
— Этот? — спросил он. У него из-за спины выглянула девушка лет двадцати. Не назвал бы её красивой: у неё было округлое лицо с большими щеками, и густыми бровями, а над верхней губой чернели усики.
— Да, — кивнула она, — тот самый!
Андрей повернулся к Толе и сказал:
— Узнаёшь её? — спросил он с вызовом.
— Нет, — искренне ответил Толик.
— Не узнаёт, посмотрите-ка на него! — возмутился он. — Даже лица не запомнил!
— Да что происходит вообще? — вмешался я.
— А то, что хер этот, — он ткнул Толю пальцем в грудь, — девочку мою вчера совратил и обесчестил.
На шум начали выходить люди из домов по соседству и интересоваться, что случилось.
— Прямо там! — показала девчонка куда-то назад.
— Не было ничего такого. Я же одним из первых спать ушёл!
— А Петя, вот, видел, как ты с Катенькой за калитку выходил.
— И лапал её, — добавил тот, кого назвали Петей.
Собравшиеся вокруг местные начали роптать.
— Да не могло быть такого. Я вообще никогда так себя пьяным не вёл!
— Толя порядочный чел, он… — заступился я за друга.
— Ты вообще помолчи. Не с тобой говорят, — грубо оборвал меня Андрей. — Так как вопрос решать будем, а? — спросил он Толю.
— Да нечего тут решать. Вы меня в фигне какой-то голословно обвиняете.
— Обесчестил и в кусты, значит? Люди, что ж творится то?!
— Это мы к ним со всей душой, а они вон как?! — выкрикнул кто-то со стороны деревни.
— Они, городские, все такие! — добавил ещё кто-то.
— Да я б никогда так ого не сделал. Я женщин уважаю, — оправдывался Толик.
Собравшиеся люди начали двигаться на нас.
— Да чего вы накинулись? Давайте успокоимся и разберёмся, — попробовал я всех урезонить, но на толпу это не возымело никакого влияния.
— Да вы её видели? Я б столько не выпил, что б ей сунуть! — сорвался Толя, тут же получил увесистый удар в висок и, как подкошенный, рухнул. Я скорее рефлекторно, чем осмысленно, ринулся на помощь, получил удар по затылку, и тоже выключился.
Очнулся я в каком-то хлеву, освещаемом одной висящей с потолка на проводе лампой наваливания, связанный и примотанный к какому-то столбу. Толик висел вниз головой. Ноги его были привязаны к деревянной балке под потолком, а руки — к опорам крыши, растянутые в разные стороны. Его лицо было красным как черешня. Он смотрел на меня и, кажется, хотел что-то сказать, но не успел. В хлев вошли местные.
Их было восемь человек. Андрей, громилы, с которыми он поймал нас на краю деревни, дочь его, как её там… Катя, и ещё две женщины постарше.
Позади себя я нашёл гвоздь и начал им ковырять верёвку.
— Ну что, готов взять мою дочь в жёны? — спросил у Толи Андрей. Тот в ответ дёрнулся, но было непонятно, кивнуть он пытался или наоборот помотать головой.
— Да мне и не хочется уже, — сказала девчонка. — Он мне больше не нравится. Тот, второй, получше будет.
— Ну тогда этот нам больше не нужен, — сказала одна из женщин, взяла со стола длинный нож и пошла к Толе.
— Стой! — крикнула вторая и схватила большой жестяной таз. — Кровь же испортишь!
Она подставила таз Толе под голову, и первая, без спешки, аккуратно, сделала у него на горле разрез. Шокированный я смотрел, как красным водопадом из разреза в таз льётся кровь и в этот миг кристально осознал, что вся сцена с совращением этого страшилища была спектаклем. Им нужно было лишь оправдание.
Что происходило дальше, я не хочу вспоминать в подробностях. Скажу лишь, что когда вся кровь слилась, они разделали тело, кое-что засолили прямо там, кое-что раздали другим жителям деревни.
И дед Коля приходил. Взял большой кусок ноги, но сперва подошёл ко мне и как-то, как будто бы, виновато, сказал:
— Мы тут, знаешь ли, от города далеко, да и другие деревни не близко, а питаться надо чем-то. Не коров же бить. Они молоко дают, да и как я свою Машку забью? А вы… приезжие. Вас и не хватятся.
Как-то резко он оборвал свою исповедь и ушёл, а я так и остался сидеть и терпеливо перетирать гвоздём верёвки.
К утру я сумел перепилить верёвки и бросился к машине старика. Его беспечность и удивительное доверие деревенских друг к другу сыграли мне на руку: ключи были в замке. Я изо всех сил выжал тормоз, начал заводить и… заглох. Из-за нервов слишком резко бросил сцепление. Вторую попытку тоже провалил. В домах начал загораться свет: меня услышали. С третьей попытки я смог-таки завести старое корыто, и сразу утопил газ. Приборная панель показывала половину бака, до шоссе точно хватит.
В ближайшем городе я заявил об убийстве в полицию, где на меня посмотрели как на сумасшедшего. Той ночью меня мучали кошмары, а наутро я, не выдержав, уехал. Не мог заставить себя там оставаться. Мне необходимо было вернуться домой как можно быстрее.
Спустя семь лет я всё ещё стараюсь вернуться к нормальной жизни. Ночами ко мне, порой, приходит Толя. Иногда он просто стоит и смотрит на меня. Иногда спрашивает, почему я сбежал. Его в итоге объявили пропавшим без вести и списали всё на несчастный случай в лесу. Я время от времени просматриваю новости о пропавших в тех краях людях и понимаю, что их кровь и на моих руках. В такие дни я не могу перестать читать о пропавших, а потом много пью. Пью, пока мне не станет плохо и я не отключусь прямо на полу квартиры. Иногда меня рвёт, и тогда пить приходится больше. Мне нет оправдания. Я это ненавижу, но это единственное, что хоть как-то помогает забыть.
![За участие в Пятничном [Моё]](https://cs9.pikabu.ru/images/awards/sm_1595706514152772406.png){kind=small}
