Бабье царство. Часть 1/8
К своей прабабке Божене в деревню Павел решился поехать спонтанно. А именно: с вечера ещё не знал, чем займётся на зимних каникулах после сдачи сессии, а утром собрался двинуть в деревню, потому что прабабка приснилась.
О ней, к слову, у Павла лишь остались слегка размытые, но приятные воспоминания из детства: уютная, жарко натопленная деревянная хата, вкусные пирожки и жирные щи на косточке, чай с липовым мёдом и пышные, румяные оладьи, которые словно таяли на языке. Такие никогда не умела делать мама.
А вот сама Божена, тощая, высокая и молчаливая, на лицо помнилась плохо. Зато в её хате, на полках, красовались разные поделки из соломы, а за скатерти и вышитые картины на стенах, Павел помнил, мама, глядя на них, с восхищением в голосе назвала Божену рукодельницей.
Название деревни, Залесье, Павел тоже, к собственному удивлению, хорошо помнил, хотя остальное: как отмечали юбилей прабабки и чем он там занимался, – напрочь вылетело из головы. Словно ластиком стёрли. Ещё он хорошо помнил, что после возвращения из деревни стал панически бояться собак. И эта боязнь с годами не проходила.
Вещей у Павла в общежитии было немного, поэтому собрался быстро. Но перед поездкой решил заехать в райцентр, в отцовскую квартиру, чтобы, как уже стало привычкой, когда оттуда съехал, оставить там новогодний подарок отцу.
Сидя в автобусе, Павел жалел, что у Божены в деревне нет телефона. Иначе почему его родители никогда ей в деревню не звонили? А адрес Божены отец случайно нашёл среди писем бабушки Любы, которые мама хранила в стопке на антресолях. Так мысли Павла сами собой вернулись к дилемме: а что будет, если прабабка давно умерла, а их семью просто об этом не оповестили, и он поедет в деревню впустую? Только потратит деньги, с трудом заработанные в свободное от учёбы время. Он покачал головой, отгоняя в сторону неприятные мысли. Раз решился, так стоит поехать, тем более что давно хотел Божену проведать. Ещё со школьных лет, но все разговоры с родителями на эту тему заходили в тупик или просто обрывались без объяснений.
В квартире отца не было: он после развода, чтобы не спиться, стал работать на двух работах, а ещё замкнулся в себе и с сыном, как и с бывшей женой, практически не общался. Павел из-за этого даже в гости к отцу на выходные и каникулы приезжать перестал, но подарки дарил, потому что любил отца, который в детстве всегда с ним возился и играл, как бы сильно на работе ни уставал.
Оставив подарок отцу на кухонном столе, Павел ушёл, заперев за собой дверь.
Примерный маршрут до деревни Залесье Павел в приложении телефона скоординировал ещё утром. Сейчас оставалось только купить билеты на поезд, гостинец для Божены – и в путь.
Только вот он сам не понимал, почему азарт от предстоящей поездки внезапно сменился унынием и тревогой. И списывал смену своего настроения на всплывшие в памяти постоянные недомолвки родителей о Божене и о том, как они всегда игнорировали все его вопросы о прабабушке. Словно нарочно игнорировали её существование.
Павел до сих пор не мог понять родительского отношения к прабабке, резко изменившееся после их единственной совместной поездки, в которой, как он считал, ничего плохого не произошло. Но, может, он просто этого плохого не помнил?
Пожав плечами в очередной раз, отгоняя невесёлые мысли, Павел купил на вокзале билеты на поезд. Затем посмотрел на вокзальные часы: до прибытия поезда оставалось полтора часа. Значит, он как раз успевает сходить в алкогольный дискаунтер за гостинцем для прабабки, а ещё – себе взять что-нибудь из еды в дорогу.
Поезд отбыл от станции, когда совсем стемнело. За окном моросил снег вперемешку с дождём, а в плацкартном вагоне было приятно тепло и уютно.
Павел немного послушал через наушники музыку с телефона и ещё раз просмотрел карту. В животе заурчало от голода, но он не спешил поужинать, дожидаясь проводницы, голос которой уже был слышен в начале вагона.
Ехать до глухой деревни, по пути минуя несколько городов, Павлу предстояло всю ночь.
Показав билет, он сходил за чаем и возле купе проводников (на откидном столике рядом с водонагревателем) кипятком заварил себе на пару с чаем лапшу быстрого приготовления прямо в квадратной упаковке. Затем заплатил за постельное бельё.
Пассажиры на станциях прибывали, и вскоре все места в вагоне оказались заняты. Стало шумно, у кого-то из новеньких загавкала собака. Лай сразу вызвал у Павла дискомфорт. Накатил неведомый, острый, тревожный страх, а с ним и злость на всех на свете собак, которых по иррациональной причине он с детства боялся.
Лай перебило громкое радио, и он стих. Зашуршали пакеты, заскрипела снятая верхняя одежда, появился звук расстегивающихся молний, заговорили шёпотом. Кто-то вдруг шумно и неприятно закашлял. Кашель сменился кряхтением, смешком и снова стихшей болтовнёй.
Вскоре по жарко натопленному вагону прокатился острый запах пота, сырости от верхней одежды, а затем потянуло едой: сыром, сыровяленой колбасой и чищеными яйцами – такой вот нехитрой, но сытной снедью, обычной для ссобойки в дорогу.
Лапшой с говядиной Павел не наелся, пусть и вприкуску были чёрствые пирожки с капустой, купленные на вокзале.
Оттого он позавидовал чужим пахучим бутербродам и укорял себя за глупость, что тоже не сварганил себе подобного в дорогу. Ведь прекрасно знал собственный зверский аппетит, как у отца, когда постоянно ешь как не в себя, но не толстеешь. И сразу подумал, что ещё можно себе купить у проводницы в буфете – может, чипсы или какие сухарики, чтобы дозаморить разбуженного запахами еды червячка.
Но сладкий горячий чай неожиданно отогнал разбушевавшийся от запахов еды аппетит. Павел зевнул. За окном дождь со снегом плотно залипал на стекло, оттого ничего снаружи не различишь. Перед тем как лечь спать, он поставил будильник и принялся расстилать на матрас простыню.
Перед пробуждением Павлу приснился кошмар – злая, грозно лающая большая чёрная собака. А с ней ощущение смертельной опасности. Остальных деталей сна Павел не запомнил, но неприятное, почти болезненное ощущение от кошмара осталось вместе с выступившей на коже липкой плёнкой пота.
Он выключил будильник, натянул свитер и джинсы. Затем сходил за чаем.
Сеть не ловила. Пришлось отложить телефон, допить чай и собраться. До прибытия на станцию оставалось восемь минут.
На улице было очень холодно, и этот холод в безветрии буквально обволакивал тело Павла, пробираясь сквозь вязаную шапку к ушам, кусал пальцы в тонких перчатках, обжигал щёки.
И вот единственный фонарь на станции остался позади. Под подошвами ботинок Павла скрипел снег, а к автобусной остановке вела узкая, едва протоптанная тропинка через пролесок, где в густой предутренней темноте словно сами собой возвращались прежние беспокойные мысли и тревоги.
Ему всё думалось о бесполезности спонтанного приезда в деревню и о пустой трате денег, кои и так давались нелегко. И если так, то, изрядно намаявшись дорогой сюда, вскоре придётся возвращаться обратно.
Когда он вышел из пролеска к полю и на чистом небе показались проблески рассвета, то его внимание переключилось на красоту природы вокруг: на пышное снежное кружево глубокого снега и какой-то дикий первозданный простор, вызвавший у Павла улыбку и чувство что что-то необычное должно случится. А тревога и озабоченность исчезли сами по себе.
Старенький, тарахтящий выхлопной трубой красный «икарус» остановился на остановке, распахивая двери и впуская Павла в салон.
Водитель – небритый мужик, средних лет, в шапке-ушанке, слушал хиты девяностых по радио, сменившиеся прогнозом погоды, который передавал понижение температуры и сильную метель вечером.
Из пассажиров «икаруса» на заднем длинном сиденье дремали закутанные в шерстяные тёмные платки да длинные пальто плотные и угрюмолицые пожилые женщины с котомками, сумками и корзинками, поставленными прямо на пол.
Но они все вышли раньше Павла, который, задумавшись о своем, немного задремал, так что даже не слышал, как останавливался по пути автобус.
Только когда водитель на конечной громко окликнул, Павел осознал, как крепко заснул.
На выходе он спросил про мобильную связь в этих краях, вспомнив, как ещё на остановке за лесом и полем обнаружил, что сигнал не ловит.
Водитель на то пожал плечами, ответив, что вышек здесь нет, пояснив: мол, они деревенским без надобности.
- Понятно, - разочарованно протянул Павел, посмотрев в окно на заметно нахмурившееся от тёмных туч небо, и спросил, как часто ходит сюда автобус.
Услышав вопрос, водитель ни с того ни с сего крепко нахмурился и после затяжной паузы, словно нехотя, с настороженностью во взгляде пояснил: по будням автобус приезжает в деревню утром и вечером, но на зимние праздники сюда рейсов нет.
- А ты чего спрашиваешь, ведь сам раз приехал должен об этом знать? Пригласили местные родичи, не так ли? - серьёзным тоном поинтересовался водитель.
- Я к прабабке в гости, - ответил Павел, не понимая ни любопытства, ни внезапно возникшей настороженности водителя.
Водитель на то насупился, словно обдумывая ответ Павла, но своих мыслей не обозначил и промолчал. Затем резко махнул рукой – мол, опаздываю, и поспешил закрыть двери, торопливо развернуться и уехать.
Впереди, на обочине, виднелся какой-то шест. Павел от остановки по широкой наезженной дорожной колее с трудом добрался до него: шагать приходилось глубоким, нечищеным и нехоженым снегом. В темноте едва разглядел узкую, чуть приметную тропинку, уходящую куда-то на холм. Наконец, приблизившись к шесту, Павел обнаружил на нём частично залепленный снегом ржавый дорожный знак. Знак указывал на деревню.
Идти Павлу было тяжело как из-за сугробов, так и от внезапно усилившегося холодного и кусачего за щёки ветра. Из-за тёмных и низких свинцовых туч, с бешеной скоростью гонимых ветром, стремительно темнело. Когда Павел, продираясь сквозь снег, поднялся на холм, совсем стемнело, и началась сильная метель. Пришлось ещё больше замедлить темп ходьбы и, ссутулившись, наклонить голову, закутать половину лица шарфом, спасаясь от ветра и метели.
Оттого он по сторонам не смотрел, только мельком отметил контуры здания, похожего на церковь, рядом с кладбищем, и разросшиеся, словно в запустении со всех сторон, насупленные грозные ели. А впереди, внизу холма, уже едва-едва виднелась деревня. Ветер со снегом принёс запах едкого от брикета печного дыма. Раздался глухой и далёкий собачий лай, зато идти Павлу внезапно стало легче: дорогу с холма чистили, а ещё метель ослабла.
Он смутно помнил крепкий, с высоким фасадом дом Божены, но в такую сильную метель сомневался, что найдёт его. Поэтому как разглядел впереди себя сутулого мужика в фуфайке и рукавицах, медленно семенящего в сторону едва видной сквозь метель хаты, так сразу громко его окликнул.
- Эй! Подожди! - и оторопел.
Мужик остановился, медленно обернулся, повёл головой, словно принюхивался, а затем резко бухнулся в снег, издав странный звук, напоминающей шипящий нездоровый смех, вперемешку с писком: «И-и-и!» От этого смеха и, по сути, от поведения мужика Павлу стало так сильно не по себе, что он пожалел, что вообще того окликнул. Теперь вот мужика было не обойти. Тот проворно, по-пластунски пополз через снег, Павлу наперерез, издавая сильный нетерпеливый писк. Ненормальный, что ли, попался? Или? Вдобавок – пьяный?
- Да, хорош, - выдохнул Павел, инстинктивно отступая назад, но вдруг за спиной, как из-под земли, выскочил ещё один мужик, внешне (судя по росту и одежде) брат-близнец первого. Тоже сутулый и в фуфайке, выставивший вперёд руки и при виде Павла издавший такой же противный нетерпеливый писк: «И-и-и!», одновременно резво двигаясь навстречу.
«Да чтоб вам пусто было!» - мысленно выругался Павел. Ведь от второго мужика деться было некуда, сугробы вокруг расчищенной дороги лежали исполинские. Поэтому второй мужик таки добрался до него. Заверещал, захрюкал, прыская вокруг себя слюной, словно зверь, и норовил то на плечи запрыгнуть, то под ноги кинуться. У Павла от дикости происходящего мороз прошёлся по коже и ощущение возникло, будто в кошмаре очутился. Мужик ведь оказался юркий и ловкий, как угорь. Павел его от себя отталкивал, а он ещё больше со звериной яростью на него кидался и слово «перестань» вообще не понимал.
Когда ещё спереди сильное сопение раздалось и Павел услышал противное, громкое, полное некого скрытого томления внутри: «И-ии!», не выдержал, крепко матюгнулся и в челюсть напирающему (первому из увиденных на дороге мужику) кулаком треснул. Тот с рыкающим стоном боли в снег рухнул. И Павел сразу занялся вторым, шустро подползшим по снегу и проворно вскочившим ему на спину, при этом норовя Павла за шею ухватить, чтобы душить. И только отбиваться стал, как баба толстая – настоящая бочка в пальто и косынке, на дороге оказалась. И кричать истошно и гневно на Павла стала, и руками махать с зажженной керосиновой лампой:
- Не тронь сыновей моих, ирод треклятый! Они же безобидные, слабоумные! Ослеп ты, что ли? - и, подойдя, помогла встать из сугроба сыну. Второй же мужик при появлении толстухи хватку с плеч Павла внезапно разжал и на дорогу сполз.
Павел выдохнул с облегчением, чувствуя, что сейчас сказать толстухе о её слабоумных детях: «Они первыми на меня напали» себе в оправдание будет нелепо. Поэтому, кое-как мысленно переварив случившееся, успокоившись, спросил, как найти дом Божены Иннокентьевны.
- А зачем тебе наша Божена? ‑ полюбопытствовала женщина.
- Так она моя прабабка, – ответил прямо Павел.
- Родная кровиночка, значит! Неужели в гости по приглашению приехал? А время-то сейчас нехорошее для гостей, праздничное… - всплеснула руками женщина, тряхнув керосиновой лампой, тут же сказав: «Цыц!» заверещавшим было присмирённым сыновьям, стоявшим, ссутулившись подле неё. - А ну, домой пошли! - приказала и ногой топнула, потому что сыновья недовольно что-то замычали, но, послушавшись, засеменили в сторону хаты.
- Давай тебя проведу, заплутаешь ещё в метели… - шумно выдохнув, неожиданно предложила Павлу толстуха, словно вдруг ощутила вину за недружелюбное поведение сыновей.
Он отказался, но женщина упорствовала, и поэтому Павел решил уточнить расположение дома прабабки, чтобы толстуха поняла, что её помощь не нужна, и отстала.
- Спасибо, не надо. Я прямо, как сказали, пойду, никуда не сверну, – ответил Павел, желая скорее отделаться от любопытной толстухи. Уточняя по памяти: - Дом Божены крайний у леса, так ведь?
- Да. Стоит на месте, у леса, где ещё быть, - хмыкнув, ответила женщина и, пожав крепкими и по-мужски широкими плечами, поспешила следом за сыновьями.
Метель, как назло, снова усилилась, и Павел добрался до перекрёстка с каменным колодцем по центру, ссутулившись и пряча лицо в шарф. Но здесь хоть было светлее, горел тусклым жёлтым светом фонарь на просмоленном деревянном столбе. А ещё фонарь и колодец пробудили воспоминания о продуктовом магазине, который был здесь раньше, если свернуть от колодца налево. Больше ничего о деревне не помнилось, словно он и не приезжал однажды сюда с родителями погостить.
Павел шёл прямо, как подсказала толстуха, а холодный ветер пронизывал куртку, игнорируя два толстых свитера, специально надетых с утра в поезде.
Вскоре расчищенная дорога кончилась, сменилась узкой тропинкой. Как исчезли из виду и огороженные заборами хаты. Метель стихла, унеся с собой все звуки, кроме скрипа снега под ногами. И вот уже Павел двигался по тропинке прямо к лесу, подсвечивая себе путь фонариком телефона, к деревянной хате напротив раскидистых ёлок, укрывшейся за высоким и крепким с виду забором. Забор определённо выглядел новым. А тусклый свет в занавешенном окошке хаты отливал болотно-зелёным цветом, что означало, что прабабка дома и, вероятно, бодрствует.
Остановившись, Павел вздрогнул, чувствуя, что сильно замёрз. Желудок противно заурчал от голода. «Вот сейчас прабабка и покормит чем-нибудь вкусненьким, и согреюсь», - приободрил себя Павел.
Подойдя к калитке, он оглянулся, услышав поскрипывающий на снегу звук близких шагов, и поспешил дёрнуть за ручку, распахивая калитку, потому что в тишине различил вдобавок к поскрипыванию снега треклятое визгливое «и-ии».
Павел быстро вошёл во двор, закрывая за собой калитку, успевая порадоваться тому, что она вообще оказалась открытой. Затем по вычищенной от снега дорожке добрался до крыльца хаты и громко заколотил в дверь.
Неужели Божена заснула и не слышала его стука? Он постучал ещё раз со всей силы и резко оглянулся, вдруг почувствовав, что кто-то на него смотрит. Так и стоял, замерев, вглядываясь и вслушиваясь сквозь возобновившийся мелкий колючий снег.
За высокой калиткой кто-то стоял и сопел, но открыть калитку не решался. И тут за дверью хаты громко спросили:
- Кто там?
И Павел, обернувшись, назвался.
Дверь открыла высокая, сухощавая пожилая женщина. На ней шерстяное длинное платье, обвязанное на талии передником. А в руках керосиновая лампа. Женщина была хоть и похожа на его прабабку из детства, но ей быть точно никак не могла. Ибо выглядела она не немощно, как положено по возрасту, а напротив – моложаво и крепко, словно с тех пор, как виделись, наоборот поздоровела и помолодела.
Она возвышалась над среднего роста Павлом горой, заставляя его почувствовать себя на её фоне хилым дитём. Светлые глаза женщины смотрели на Павла пристально, оценивающе и, казалось, всё подмечали.
- Я Павел Емельянов, сын Аркадия и Зины… - замешкался Павел. - Однажды приезжал к вам с родителями погостить зимой. Мне лет семь было, - от её молчания и тяжёлого взгляда совсем растерялся Павел.
- Аркадия и Зины сын, значит? – наконец соизволила заговорить прабабка. - Вот как вырос, значит. А я помню тебя, ещё мелкого, хилого, и родителей твоих помню. Вы давно приезжали, чего уж там. А я хоть и старая, - кашлянула она, - а на память грех жаловаться. А чего ты сюда приехал, на ночь глядя, без предупреждения – письмом, как положено? - вдруг злостно взъелась Божена.
Иной реакции – чего уж там! – Павел ожидал от прабабки, а тут… Не только удивила, но и испугала своим недовольством.
- Хотел приятный сюрприз вам сделать. И письма уже никто никому давно не пишет, у всех телефоны, интернет есть, - устало ответил он, думая про себя: неужели и в хату не пустит? И сразу холодом пробрало, как представил дорогу обратно до остановки в темноте, мимо тех полоумных мужиков-преследователей, которым, видимо, погода была нипочём.
- Заходи. Поди, ведь совсем окоченел на ветру? – смилостивилась Божена. - Переночуешь, так и быть. А завтра ранним утром на последнем перед праздниками автобусе обратно уедешь. Нельзя тебе, ой никак нельзя, Павлуша, в праздники у меня гостить, - напустила туману Божена и, пошире распахнув дверь, впустила правнука в хату.
Стоило войти, как накатили воспоминания. Тем более в хате Божены, словно вопреки пролетевшим годам, практически ничего не изменилось. Так же чисто, аккуратно, уютно. Но вот сама Божена, в этом Павел мог бы поклясться, выглядела иначе. И дело было не в волосах, прежде седых, а сейчас тёмно-каштановых и совсем не редких (как вспомнилось), которые она могла и покрасить. От прабабки так и пёрло здоровьем, а ей ведь, как прикидывал Павел, давно перевалило за девяносто.
- Я вот гостинцы привёз.
Раздевшись и разувшись у вешалки рядом с печкой, выложил на стол из рюкзака купленный набор минибальзамов на травах, кои Божена одарила скептическим взглядом и выдавила: «Пригодится». Вместо хотя бы ожидаемого Павлом «спасибо».
- На печи, как поешь, постелю, - указала в сторону рукомойника, чтобы правнук помыл руки.
Сама же принялась разогревать суп на газовой плите в коридоре, затем достала из маленького старинного холодильника марки «Саратов» трёхлитровую банку с молоком и жирный творог в тарелке, а к нему подала малиновое варенье в маленькой стеклянной вазочке.
- А вот хлеба извини, нет. Магазин перед праздниками закрывается, но могу тебе блинков спечь, хочешь? - без энтузиазма предложила прабабка.
- Не откажусь, - искренне улыбнулся Павел, вспомнив, какие вкусные тонкие блинки пекла раньше прабабка. И с аппетитом начал есть горячий наваристый борщ, в котором, кроме овощей, щедро плавало жареное сало с мясной прослойкой.
Ел он нарочно медленно, хоть и был голодный, но так можно было задавать вопросы прабабке, ведь сама она расспрашивать Павла отчего-то не хотела. Узнать бы, отчего так, какую обиду на его родителей держала или ещё чего. Но так в лоб спросить он не мог, не хватало смелости, вот и довольствовался простыми вопросами о самой Божене, начав с банального: похвалив за вкусный борщ, стал расспрашивать о здоровье, затем поинтересовался, как, вообще, сейчас живётся в деревне. А ещё держит ли по-прежнему скотину?
Божена поначалу отвечала скупо и односложно, но, как напекла блины и сама села за стол, налив молока как Павлу, так и себе, разговорилась. Сказала, что в непогоду зимой в деревне часто перебои со светом, а так живёт себе потихоньку.
- Не жалуюсь, справляюсь, как видишь. И скотину держу, только меньше, вместо поросёнка теперь овцы, а корова и куры – без них в деревне никак, с голоду помрёшь. Молоко и яйца всегда продать можно и себе для здоровья полезно. Не сравнить, Павлуша, деревенские яйца, настоящие, куриные, с магазинным суррогатом, как и молоко в пакетах, то из порошка. Никакой от него нет пользы для зубов и костей.
- Понятно, - примирительно сказал Павел, чувствуя, что нехотя зацепил Божену за живое, и стал рассказывать про себя, попутно запивая блины молоком, предварительно щедро намазав их вареньем.
1991 год. Голодный сезон, часть заключительная
Летом 1991 года я работал на поисках медно-никелевых руд в Плесецком районе Архангельской области, попутно становясь настоящим геофизиком. Время было голодное, но интересное. Начало истории можно прочесть вот здесь:
1991 год. Голодный сезон
1991 год. Голодный сезон, часть 2
1991 год. Голодный сезон, часть 3
1991 год. Голодный сезон, часть 4
Корякино
В начале октября мою бригаду должны были перебросить в село Корякино. Ювеналий Павлович предложил мне встать лагерем в лесу неподалёку от деревни, на что я, подумав, предложил встать в самом посёлке: – Вот всяко в нём есть какие-нибудь заброшенные ил просто нежилые дома. Наверняка нам разрешат где-нибудь поселиться.
— А если с местными проблемы будут?
— Так местные и в лагерь легко наведаться могут, - возразил я.
— Ладно, - Ювеналий Павлович покрутил усами. – Попробуй договориться. Только палатки всё равно возьми.
На том и порешили. Собрав продукты (вместо мяса и тушёнки в этот раз нам выдали два килограмма сушёного фарша, вполне съедобного, но совершенно безвкусного и всё те же консервированные борщи, от одного вида которых у меня начиналась изжога), вещи, аппаратуру и рабочих мы выдвинулись в Корякино. В моей многострадальной бригаде в очередной раз произошла замена: вместо Епишкина, которого забрали топографы, мне выдали Пашу Мужилко - совсем новенького рабочего, только-только отслужившего в армии. И это был первый рабочий младше меня!
Доехав до Корякино, я пошёл искать директора лесхоза, чтобы договориться с ним о жилье. Время было довольно позднее, поэтому пришлось идти к нему домой. Выслушав мою просьбу о жилье, директор задал только один вопрос:
— А вездеход у вас есть?
— Есть, конечно, - ответил я.
— Дадите на денёк на дальние выруба съездить?
— Почему бы и нет, Вы только заранее предупредите.
Директор прямо на глазах расцвёл:
— Да мы для вас сейчас быстро жильё организуем и на довольствие поставим. Сколько вас человек?
— Семеро с водителем, - быстро ответил я, хотя седьмым членом нашей бригады была собака Альма, но что она, не человек что ли?!
Директор по телефону вызвал к себе главбуха, а когда она подошла, скомандовал:
— Так. Ребятам организуй место в доме колхозника и в магазин разрешение на семь человек выпиши, пусть обеспечивают. Ну всё, ребята, идите устраиваться, - сказал он уже нам.
И мы пошли устраиваться. Нам выделили здоровенную комнату в двухэтажном деревянном доме – типичного барака из 30-х - 50-х годов: подобных домов по всей России в то время было огромное множество, да и сейчас ещё не все снесли. На первом этаже по утрам принимали молоко у населения, а на втором обитала бригада шабашников, стоящих коровник, да наша геофизическая компания. Из удобств в доме была здоровенная и очень актуальная в октябре печь, панцирные кровати, большая электроплита и очень оригинальный туалет, который мужики быстро окрестили бомболюком. В общем, то туалет был обычной дыркой в полу, только расположенной на высоте второго этажа, что вызывало, особенно поначалу, очень необычные ощущения – попробуйте-ка погадить с высоты пяти метров.
Вот так наши хоромы выглядели внутри. За столом сидит усатый Мишка Боярский с котом, который должен был ловить мышей но по факту жрал и спал. Как настоящий кот :-) Справа - Паша Мужилко, новенький рабочий.
Разместив бригаду в доме, я с Котом Матроскиным отправился осматривать окрестности. Прямо напротив нашего дома в старинном двухэтажном доме разместилась местная библиотека. «Библиотека – это хорошо! – подумал я. – Будет, чем работяг занять». К сожалению, библиотека была уже закрыта, так что я решил наведаться туда позднее. Маленькая улочка, проходящая между библиотекой и нашим домом, вывела нас к местному клубу, афиша возле него пообещала нам танцы по пятницам и фильмы по субботам и воскресеньям. А вот магазин, расположившийся неподалёку от клуба, ничего не пообещал, поскольку на дверях его висела угрожающая вывеска: «Продажа только по карточкам». 1991 год во всей своей суровой красе. Но, помня обещание директора, мы всё же зашли.
— О! Вы же геологи? —сразу же спросила продавщица. – Золото у нас искать будете?
— Непременно! Прямо с центральной улицы и начнём!
— Лучше у меня на огороде поищите, всё равно перекапывать надо, - рассмеялась продавщица. – Будете брать хлеб и сыр?
— Сыыыр?! – заорали мы. Господи, да мы уж и забыли к тому времени, как он выглядит. – Конечно берём!!!
Продавщица что-то быстро посчитала на счётах и убежала в подсобку. Через пару секунд она вышла обратно, таща в руках здоровенный круг сыра.
— Вот! – она грохнула сыр на прилавок. – Это вам на месяц положено, на семерых. Берёте?
Но я уже радостно размахивал кошельком. Всё-таки странное было тогда время: продукты в поле почти не выдавали, зато легко выдавали довольно большие подотчётные деньги. Сами, мол, закупайтесь. Как нас это выручило в Корякино! Половину сыра я отправил в Грязово – пусть люди и там порадуются, а остальное мы сами прекрасно съели.
Картошка
Довольно значительная часть нашего профиля шла по картофельному полю. К во времени наших работ картошку с поля уже убрали, но не очень-то качественно: видимо собирали её картофелеуборочным комбайном, а после него много картошки остаётся в земле – это я ещё по работе в колхозе во времена студенчества хорошо усвоил.
Естественно, мимо такого богатства, валяющегося под ногами, тем более во времена тотальной нехватки продуктов, мы пройти не могли. Поэтому наш водитель Гена, после того как отвозил нас на работу, оставался на поле собирать бесхозную картошку. В первый же день он набрал мешок картошки – просто представьте какое это счастье было в те голодные времена! Через пару дней, набирая очередной мешок, Гена столкнулся с мужичком, идущим по дороге мимо поля.
— А что Вы тут делаете? – поинтересовался мужичок.
— Мужик, ты только посмотри, сколько на поле картошки брошено! – Гена широко развёл руками. – Пропадёт же! Куда этот дурак-агроном смотрит?!
— Вы, знаете, я и есть тот самый агроном, - скромно ответил мужичок.
Гена сник, потому как высыпать картошку было жаль, а вот что делать дальше – непонятно.
— Да Вы собирайте, не бойтесь! – сказал агроном, заметив Генины страдания. - Всё равно пропадёт после заморозков. У самого сердце кровью обливается, сколько картошки пропадает. Кстати, на ферму турнепс завезли, заезжайте, я разрешение дам.
Вечером, после работы, мы заехали на ферму. Возле неё стояла здоровенная фура, доверху забитая кормовой репой – турнепсом. Возле фуры стояла бабка со здоровенным топором-сечкой в руках, которым она меланхолично рубила турнепс и бросала его на транспортёрную ленту, увозящую нарубленные овощи вглубь фермы. Лицом бабуля напоминала бабу-Ягу, только не ту старушку-веселушку, что играл Георгий Милляр, а ту, что всю жизнь прожила в лесу, в окружении волков, медведей и прочих леших. Я робко подошёл к ней и спросил:
— Добрый день, бабушка! Можно нам взять немного турнепса?
— Да хоть всю фуру забирайте нахрен, - не глядя на меня, ответила Баба-Яга.
Нас два раза упрашивать не пришлось: через пять минут мы набили мешок турнепса и в следующие дни во время работы запекали его на костре. Получалось вполне приличное блюдо: турнепс становился мягким и сладким. Да и просто похрустеть репой вечерком очень даже неплохо.
А картошки Гена в итоге насобирал аж 8 мешков. Бо́льшую часть картошки и половину турнепса мы отправили в Грязо́во, чему народ, исстрадавшийся на консервно-борщовой диете, был очень рад.
Библиотека, телевизор и пополнение в бригаде
По вечерам мужики резались в карты или просто маялись от безделья. Хорошо в лесу: всегда можно развлечь бригаду заготовкой дров или затеять баньку, а вот чем их развлечь в деревне, особенно если не хочется, чтобы это развлечение закончилось пьянкой и мордобитием?
В один из дней мы с Котом Матроскиным всё-таки наведались в библиотеку. Как и большинство виденных мной деревенских библиотек, она располагалась на втором этаже двухэтажного дома. А на первом этаже стояла здоровенная каменная печь, обогревающая библиотеку и не менее здоровенный склад списанной литературы, которой эту печь и топили время от времени. Библиотекарша разрешила нам покопаться в этом складе, но, если честно, ничего особо интересного там не было: подшивки старых газет и журналов и изодранные книги без начала и конца. Зато на втором этаже стоял ОН – старый чёрно-белый телевизор!
— А можно к Вам приходить телевизор смотреть? – спросил я.
— Можно, - ответила бабушка – библиотекарь. - Только он не работает.
— А я посмотрю, может что сделать сумею, - я, конечно, не ахти какой электронщик, но старые советские телевизоры всегда можно было починить ломом и кувалдой, особенно если произнести верное заклинание.
— Ну если почините – хоть каждый день приходите! – обрадовалась бабушка.
На экране включенного телевизора шёл густой снег. Дело ясное – нет сигнала.
— Саня, сходи на улицу, глянь что там с антенной! – скомандовал я.
— Антенна упала! – через некоторое время донеслось с улицы.
Через пару часов возни, мы вырубили новую жердь, закрепили на ней и антенну и установили её на крышу библиотеки. И теперь практически каждый вечер мои рабочие проводили культурный досуг, читая книжки, смотря телевизор или просто болтая с библиотекаршей под чаёк с сушками. Время от времени в библиотеку забегали местные пацаны, чтобы тоже посмотреть телевизор да послушать байки бывалых геологов.
Примерно так выглядел Дом колхозника, в котором мы жили. Разве что не такой широкий.
А ещё через некоторое время ощенилась Альма – седьмой и очень ценный член нашей бригады. Щенилась она впервые, поэтому очень сильно перепугалась и носилась по всем этажам с воплями, пока не родила первого щенка. После чего успокоилась, и всех остальных щенят родила, забившись под мою кровать. Там она и устроила, в итоге, своё лежбище, а мне пришлось меняться местами с хозяином Альмы – магниторазведчиком Мишкой Боярским. Не тем, что в телевизоре, но полным его тёзкой.
Сердобольные тётушки, принимающие по утрам на первом этаже нашего дома молоко у населения, каждый день стали таскать трёхлитровую банку молока, сметану и творог «собачке и щеноткам», чему мы несказанно радовались. Не подумайте плохого! Собачке молоко тоже доставалось! И даже сметана с творогом.
Всех щенков, в итоге, у нас выпросили местные – всё же Альма была настоящей лайкой, а такие собаки в тайге очень даже ценятся.
Последнее приключение в сезоне
Осень постепенно входила в свои права: листва с деревьев практически облетела, по утрам начались заморозки. По вечерам мы сиживали в библиотеке перед телевизором или болтались по окрестностям, разглядывая местные красоты. А посмотреть было на что: совсем неподалёку от Корякино на другом берегу реки Кены стояла деревня Измайлово с красивым старинным деревянным мостом и красивой, хоть и заброшенной церковью с колокольней.
Измайлово и знаменитая церковь с не менее знаменитым мостом. Сейчас, правда, мост уже нехило так завалился, если судить по фотографиям в интернете, но в то время по нему машины ещё вполне проезжали.
Ещё один снимок Измайлово. Фотографии, конечно, ужасного качества - а нефиг было фотоаппарат забывать.
Наши соседи-шабашники подались на юга, подарив нам напоследок бутылку водки, которая неделю сиротливо стояла на столе – заведенный в бригаде сухой закон никто не рисковал нарушить.
Работать нам оставалось всего ничего - доделать кусок профиля около пяти километров длиной. Не очень приятный, прямо скажу, кусок – примерно километра полтора профиль шёл по болоту, причём, по хорошему такому болоту, с промоинами, и гуляющей под ногами моховой подушкой. Рабочие быстро обозвали этот участок дорогой жизни, поскольку ходить по нему было весьма опасно.
Моя бригада на этом самом профиле: Паша, Миша Опехтин в центре и Матроскин справа. Все в раскатанных болотниках, поскольку провалиться по колено в болото на "дороге жизни" можно было совершенно спокойно.
Хорошо, что к концу октября бригада уже весьма хорошо сработалась: никто уже не тормозил, не путался в метках, не лез куда не попадя. Только дембель Паша умудрялся бегать по профилю, несмотря на мои объяснения, что лес и болото – не место для баловства. Но молодецкая удаль просто пёрла из парня: он то бегал по профилю, то, наслушавшись баек про энергию деревьев, начинал обниматься с берёзами и ёлками. И добегался…
В самый последний рабочий день я заметил, что Паша как-то погрустнел: перестал бегать и орать по своему обыкновению, а наоборот, его всё время приходилось ждать. Лет через пять я бы его быстро снял с работы и оставил в лагере, но в свой первый самостоятельный сезон я ещё не догадывался о таких тонкостях.
Закончив последнюю точку, мы начали собирать установку.
— Паша, у тебя всё в порядке? – спросил я. – Что-то мне твоя морда не нравится.
— Да всё нормально, - ответил Паша, усаживаясь под ёлку. – Сейчас передохну, да пойду, вы меня не ждите.
Всё же я забрал у него катушку с проводом и электроды, и мы с Котом Матроскиным и Мишей Опехтиным двинулись в путь. Перед «дорогой жизни» мы сели перекурить и заодно решили дождаться Пашу. Паша добрёл до нас примерно через полчаса и уселся под деревом, тяжело дыша.
— Что-то устал я, - сказал он. – Идите, я посижу здесь немножко, да догоню вас.
Нам оставалось пройти всего лишь пару километров до дороги, на которой нас должен был ждать Гена Аникин на вахтовке. Правда, не самых лёгких – две трети этого пути приходилось на болото. Но я решил выходить, не дожидаясь Паши.
До дороги мы дошли довольно быстро, всё-таки сказывался опыт четырёх месяцев хождения по лесу. Там нас действительно поджидал Гена, уже успевший вскипятить чай. Начинались сумерки, поэтому, сбросив вещи, я собрался обратно.
— Даже чаю не попьёшь? – спросил Гена.
— Не, потом попью, темнеет уже. Пойду Пашку встречу, - ответил я и отправился обратно на профиль.
Паша сидел на том же месте, где мы его оставили в прошлый раз.
— Что-то в груди давит, - пожаловался он мне.
— Давай-ка, ты за меня будешь держаться, и будем выходить, - предложил я. – Скоро совсем темно станет.
И мы пошли, сначала Паша старался сильно не наваливаться, но потом повис на мне, так что через болото я его тащил практически на себе. Прав был Чуковский, тяжкая это работа - из болота тащить бегемота. На окраину болота мы вышли уже под светом луны. Ну как вышли, скорее выползли: я к тому времени изрядно устал. Хорошо, что нас встретили Матроскин с Мишей и помогли довести Пашу до машины. Потом была ночная поездка в больницу в Конёво, таблетки от сердца для Паши и запрет заниматься физическим трудом на пару месяцев – не вынесло Пашино сердце нагрузки и стукануло.
Перед сном мы наконец-то выпили несчастную бутылку, подаренную нам шабашниками, в честь окончания полевого сезона. А ещё через день и мы уехали из Корякино под пожелания тётушек-приёмщиц возвращаться к ним на будущий год. Матроскин вернулся обратно на свой ледокол, Миша Опехтин затерялся где-то в городских джунглях Архангельска: может быть вернулся на свой рыбзавод, а может и снова начал пить – кто знает.
Ну а мне после межсезонья предстояло ехать на новый участок в Малошуйку. Про неё, кстати, я уже писал:
Зимний сезон на Малошуйке, 1992 год, часть 5
P.S. Ну вот и закончилась очередная моя история из геологическо-геофизического прошлого. Надо будет подумать, о чём дальше писать: то ли про то, как мы в Саратове голодали во время обучения на сейсмостанцию, то ли про практику в Туве написать (я про неё много писал, но хочется сделать связный рассказ про весь сезон - событий там было никак не меньше, чем в первом сезоне, а то и больше). То ли про сейсмику написать, то ли про Урал. То ли про рабочих рассказать - там тоже историй множество...
В общем, пишите, спрашивайте, комментируйте, критикуйте и давайте советы - мы с вами всегда классно общаемся!
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
"Вишневая ночь"
30х18, холст, масло, поталь, Андрей Борис, 2017
Воспоминания...
Проснулся утром, смотрю в окно, солнце, погода чудесная) Вспомнил детство, лето в деревне, свежий воздух, птички щебечут, петухи по утрам.
И тут увидел самокатчика. Почти как в деревне, но немного по другому))
Дача и окрестности. Вилларибо вайб, как говорится
Ответ на пост «Как я в 14 лет стал позором для семьи»
Позорили и меня. Правда я так и не понял за что. В то время я ещё не задумывался о деньгах. Было мне лет 8 наверно. Папа привез мне велосипед. Привез в соседний город, где я гостил летом у дедушки с бабушкой. Катался, наслаждался, горя не знал.
В нашем районе, среди множества частных домов, одиноко стояла пятиэтажка. Ее дворовая территория мне очень нравилась. Знаете почему? Там был асфальт. Везде гравийка, а там асфальт. И конечно же там были местные дети. И по какой то случайности эти дети не имели велосипедов.
Заезжал я к ним часто, наматывал круги по двору, а на меня все заглядывались. Дружить я ни с кем не планировал, ровно так же, как и не планировал давать кому то прокатиться.
Подходили, просили, получали отказ и по новой. Но как то раз, они подошли с предложением некоторой финансовой благодарности за "несколько кружков вокруг дома". Почему бы и нет, подумал я. А давали мне по рубль-два за каких то 5 минут и это в начале 2000-х. Не знаю, что мной тогда двигало, но мне казалось это прикольным.
Спустя несколько дней такого заработка, когда я накопил уже рублей 40, к нам в дверь постучали. Далее мой дед слушал историю о том, какой я плохой, даю кататься за деньги и тд. Вроде бы ничего плохого, но изюминкой оказалось то, что ребятки сначала тащили эти копейки с карманов своих домочадцев, а уже потом сливали их мне. Каким боком я оказался злодеем, мне до сих пор не понятно, ведь все было честно, но я до сих пор помню, как был наказан и стоял целый вечер на коленях на гречке -_-
P.S. Деда не осуждаю, обиду не держу. Старые люди, старые нравы, старые наказания.
Если вы профи в своем деле — покажите!
Такую задачу поставил Little.Bit пикабушникам. И на его призыв откликнулись PILOTMISHA, MorGott и Lei Radna. Поэтому теперь вы знаете, как сделать игру, скрафтить косплей, написать историю и посадить самолет. А если еще не знаете, то смотрите и учитесь.
Грибочки мои любимые
Грибник в лесу нашёл большущий красный гриб.
— Кукушка, сколько мне жить осталось?
Слышится долгое кукование.
— Ну вот, этот точно съедобный, берём!