«Эпоха сокровищ» Клиффорда Саймака – это научно-фантастический рассказ, в котором ученый, работающий над созданием машины времени, из-за нехватки денег привлекают богатого охотника для финансирования своего проекта. Они соглашаются устроить охоту на вымерших доисторических животных в прошлом. Так начинается путешествие во времени. В ходе охоты герои случайно спасают доисторического человека, который в благодарность дарит им огромный драгоценный камень. Позже они находят пещеру, наполненную сокровищами: драгоценными камнями, металлами и произведениями искусства. Загадкой остаётся, кто и зачем оставил эти богатства в прошлом.

Рассказ относится к приключенческому жанру и научной «гуманитарной» фантастике, затрагивает темы изобретений и научных исследований, а также философские вопросы о времени и собственности. Действие происходит в разных временных эпохах – от 20-го до каменного века и далёкого будущего. Сюжет ведётся параллельными линиями, сочетающими научные открытия и загадочные находки.

Рассказ «Эпоха сокровищ» впервые был опубликован в сокращённом виде в 1950 году под названием «S.O.S. in Time» и позже вошёл в несколько антологий и сборников.

Итог: Произведение интересно своей идеей путешествия во времени, загадкой сокровищ и этическими вопросами, но больше привлекательно для любителей старой научной фантастики и тех, кто интересуется классикой жанра.

Также подписываемся на мой ТГ-канал. Там ещё больше интересного.

Время - относительная скорость процессов. Только и всего. Откуда и куда там "перемещаться"?

Управлять временем, при этом, вполне возможно, влияя на скорость процессов. Если их затормозить, время будет идти медленнее, если ускорить - быстрее. Но обратно - никак. Хотя вернуть систему в то же состояние, в котором она была в прошлом, можно. Если воду разморозить, а потом снова разморозить, это не тот же кусок льда, который был.

Если человек прошёл по полю туда и обратно, то можно измерить расстояние, сопоставив с эталоном метра, и время, сопоставив с движением Солнца, но человек не перемещался в метрах и минутах. Потому что их нет.

– Кофе? – предложила Рина, протягивая мне термокружку.

– У меня сегодня перфорированная селезенка, – ответил я, кивая на медицинскую карту на ее планшете. – Кофе – плохая идея.

– У тебя перфорированная селезенка будет через четыре часа. Сейчас твоя селезенка в полном порядке. Пей.

Не поспоришь. Я взял кофе.

– Этот из какой реальности? – я уже знал ответ, но молча смотреть на него (на себя?) не мог.

– Из этой.

Я долго молчу, Рина беспокоится.

– Тебя восстановят, если все сделаешь правильно, – она смотрит с сочувствием и тревогой.

Рина работала в «Множественности» координатором – это означало, что она следила, чтобы мы не застряли в собственных временных петлях и не забыли вернуться домой на ужин. Хорошая работа, если не считать, что половину времени она общалась с мертвыми версиями своих коллег.

– Почему меня? – спросил я, не в первый раз за утро. – Почему не Артур и Ятра? Две Семерки справились бы лучше.

Рина пожала плечами:

– Приказ сверху. Может, Семерки заняты. Может, кто-то в руководстве решил, что один Дюжина эффективнее двух Семерок.

– Этот кто-то никогда не видел Кассиуса в деле.

– Кассиус, – повторила она, листая досье на экране. – Бывший оперативник «Организации». Уровень допуска: красный. Боевая подготовка: экстремальная. Причина увольнения... – она присвистнула. – Ого. Он действительно это сделал?

– Рина, я через четыре часа буду харкать кровью в капсуле переброски. Может, обойдемся без спойлеров?

Она захлопнула планшет.

– Справедливо. Готов?

Я посмотрел на капсулу – цилиндр из матового металла, размером с телефонную будку. Внутри пахло озоном и чужим потом. Тридцать семь человек использовали ее до меня сегодня. Двадцать три вернулись живыми.

Неплохая статистика, если подумать.

– Готов, – соврал я.

Глава 2: Карусель

Первый прыжок всегда самый странный.

Ты входишь в капсулу, закрываешь глаза, чувствуешь покалывание в затылке – и секунду спустя ты уже снаружи, весь в крови, с переломанными ребрами, и Рина кричит в микрофон: «Медики в третий сектор, НЕМЕДЛЕННО!»

Я упал на колени, попытался вдохнуть – легкие не слушались. Что-то сломано. Много чего сломано.

– Не... двигайся, – Рина была рядом, прижимала что-то к моей груди. Марля краснела пугающе быстро. – Медики уже здесь, держись...

Я хотел сказать ей, что все нормально, что я видел это утром в отчетах, что я знал, что вернусь вот так. Но говорить не получалось. Только хрипеть.

Двадцать минут спустя я лежал в медблоке, весь в регенерационном геле, и смотрел в потолок. Довольно неплохо, ведь я остался жив.

– Сколько? – спросил я, когда Рина зашла проверить.

– Три ребра, селезенка, правое легкое. Плюс сотрясение. – Она села на край кушетки. – Хочешь отменить задание?

– А можно?

– Нет.

– Тогда зачем спрашиваешь?

Она улыбнулась – устало, грустно.

– Вежливость.

Через час я снова стоял перед капсулой. Ребра все еще ныли, но гель сделал свое дело. Я был на восемьдесят процентов в порядке.

Этого хватит.

Я вошел внутрь, прислонился спиной к мягкой задней стенке, наклоненной так, чтобы я мог расслабиться, закрыл глаза – и секунду спустя вернулся с вывихнутым плечом и разбитым носом.

В третий раз – сломанная рука.

В четвертый – сотрясение и выбитые зубы.

В пятый – …труп.

– Мертвец! – заорал я, что было сил. – Этот готов!

У меня было тридцать секунд, чтобы выбраться из капсулы и дать комнате считать все, что успел увидеть и почувствовать тот я, которому повезло меньше всего.

Я падаю на колени, истекая кровью, зрение плывет, а дальше – темнота.

В шестой раз – еще один труп.

Потом снова.

Еще.

И еще.

Меня грузят в полупрозрачную ванну с субстанцией, больше напоминающей эфир – обратное время. Раны заживают, сознание восстанавливается, сердце начинает биться.

– Большой расход, – ворчит Рина, когда я только прихожу в себя. – Ты не мог бы…

– Не умирать так часто?

Она не отвечает. Смотрит на мои показатели на дисплее и стремительно тающую шкалу обратного времени.

Наконец, мои копии кончаются. Настал мой черед прыгать в прошлое собственной персоной.

Это впервые. Нельзя облажаться. Хотя, я уже знал, что облажаюсь, ведь то тело, над которым корпела Рина сегодня утром…

Глава 3: Кассиус

Лаборатория находилась в 2047 году, в подвале заброшенного завода в Новом Детройте. Артефакт – Ключ Темпоральности, если верить досье – лежал в сейфе за тремя уровнями защиты.

Кассиус взломал первый уровень за четыре минуты.

Второй – за семь.

Третий даже не пытался его остановить – сейф просто открылся, когда Кассиус приложил ладонь к сканеру. Старые коды доступа. Организация не удосужилась их сменить после его увольнения.

Ошибка.

Он протянул руку к Ключу – небольшой кристалл, пульсирующий тусклым синим светом – и замер.

Кто-то был в комнате.

– Привет, Кассиус, – сказал я, выходя из тени.

Он обернулся. Медленно. Изучающе.

– Дюжина, – он усмехнулся. – Серьезно? Тебя послали? Не две Семерки?

– Семерки заняты.

– Семерки мертвы, – поправил он. – Я убил их на прошлой неделе. Ну, на моей прошлой неделе. Для вас это еще не случилось.

Отлично. Еще одна причина ненавидеть временные парадоксы.

– Отойди от Ключа, – сказал я, доставая нейроглушитель. Протащить во Время что-то более серьезное проблематично, как и себя самого, если тело модифицировано.

Кассиус посмотрел на оружие. Потом на меня. Потом рассмеялся – искренне, от души.

– Ты действительно думаешь, что это сработает?

– Нет, – честно ответил я. – Но попытаться стоит.

Я выстрелил.

Он уклонился – быстрее, чем я ожидал – и оказался в двух шагах от меня прежде, чем я успел моргнуть. Удар в солнечное сплетение. Воздух вылетел из легких. Второй удар – в челюсть. Я упал.

– Слабовато, – сказал Кассиус, наклоняясь надо мной. – «Организация» совсем сдала. Раньше присылали профессионалов.

Я плюнул кровью.

– Раньше ты не был предателем.

Что-то мелькнуло в его глазах. Гнев? Боль?

– Предатель, – повторил он тихо. – Забавно. Я спас «Организацию». Я спас всех. Но они этого не поняли.

Он выпрямился, повернулся к сейфу и замер, потому что в комнате появился еще один я.

– Привет, – сказал он Кассиусу. – Раунд два.

Глава 4: Множественность

Драться с Кассиусом было как драться с ураганом.

Он двигался быстро, слишком быстро для обычного человека. Модификации. Военные импланты. «Организация» вложила в него миллионы, а потом удивилась, когда он вышел из-под контроля.

Но у меня было преимущество.

Меня было двое.

Потом трое.

Потом пять.

Каждый раз, когда один из нас получал серьезную травму, он исчезал – возвращался в «настояще», в точку отправки, в медблок – латал раны, и через минуту появлялся снова, свежий и готовый к бою.

Кассиус дрался как демон, но даже демоны устают.

– Сколько? – рычал он, ломая руку Мне-номер-четыре. – Сколько раз ты можешь вернуться?

– Угадай, – ответил Я-номер-семь, впечатывая ему колено в спину.

Двенадцать. Ответ – двенадцать. Поэтому меня и зовут Дюжина.

Но к десятому прыжку я понял: этого не хватит.

Кассиус был слишком силен. Слишком быстр. Слишком опытен. Он изучал наши паттерны, адаптировался, предсказывал движения.

Когда Я-номер-одиннадцать материализовался, Кассиус уже ждал. Удар в горло. Я захрипел, упал.

– Устал? – Кассиус быстро восстанавливался. На нем не было ни царапины. – Еще один остался, да? Последний прыжок?

Я-номер-девять попытался атаковать со спины. Кассиус развернулся, поймал его за запястье, выкрутил руку. Хруст. Крик. Исчезновение.

Я-номер-шесть. Удар в печень. Исчез. Появился.

Я-номер-три. Сломанная нога. Исчез. Появился.

Один за другим мы падали, исчезали, возвращались – и снова падали.

А Кассиус стоял в центре лаборатории, окруженный нашими копиями, и улыбался.

– Впечатляюще, – сказал он. – Но недостаточно.

Последний я – Я-номер-двенадцать – появился у сейфа. Схватил Ключ.

Кассиус обернулся.

– Не смей.

– Извини, – прохрипел я.

И активировал Ключ.

Глава 5: Возвращение

Свет. Ослепительный, всепоглощающий.

Лаборатория исчезла.

Кассиус исчез.

Все исчезло.

Секунду спустя я стоял в капсуле переброски, в настоящем времени, сжимая в руке Ключ.

Рина смотрела на меня через стекло, глаза широко раскрыты.

– Ты... ты сделал это?

Я кивнул. Попытался сделать шаг – ноги подкосились. Рина успела поймать меня, прежде чем я рухнул на пол.

– Медики! – крикнула она. – Немедленно!

– Ключ, – прохрипел я, протягивая кристалл. – Верни... в хранилище...

– К черту Ключ, – она прижимала марлю к моей груди. Когда я успел получить ранение в грудь? – Держись, слышишь? Держись!

Я попытался улыбнуться.

– Я же... Дюжина... Я всегда... возвращаюсь...

Темнота накрыла меня, как теплое одеяло.

Эпилог

Проснулся я в медблоке три дня спустя.

Рина сидела рядом, читала что-то на планшете. Когда я пошевелился, она подняла голову.

– Живой?

– Более-менее, – голос был хриплым, горло болело. – Кассиус?

Ее лицо потемнело.

– Исчез. Когда ты активировал Ключ, произошел темпоральный сдвиг. Лаборатория схлопнулась. Кассиус был внутри.

– Он мертв?

– Мы не знаем. Возможно. Возможно, застрял в петле. Возможно, выброшен в другую временную линию. – Она пожала плечами. – «Организация» расследует.

Я закрыл глаза. Три дня без сознания, десятки прыжков, бесчисленные травмы – и мы даже не знали, сработало ли это.

– Отличная работа, – пробормотал я.

– Эй, – Рина коснулась моей руки. – Ты вернул Ключ. Остановил Кассиуса. Выжил. Для «Множественности» это считается полным успехом.

– Планка низковата, не находишь?

Она усмехнулась.

– Добро пожаловать в «Организацию».

Я лежал в тишине медблока, слушая гул оборудования, и думал о Кассиусе. О его словах: «Я спас всех, но они не поняли».

Что он имел в виду?

Что он пытался сделать?

И самое главное – действительно ли мы его остановили?

Вопросы без ответов.

Как обычно.

Я вздохнул и закрыл глаза. Завтра снова на работу. Новое задание. Новые прыжки.

Новые смерти.

Но сегодня – сегодня я просто полежу здесь и порадуюсь, что все мои селезенки на месте.

Пока что.

Прочитать первую часть.

Текстовая версия:

Я резко отдернулся от зеркала. Это уже начинало смахивать на паранойю. Усталость. Стресс… Может, я чем-то заболел? Чем больше я пытался узнать, тем сильнее тонул в абсурдности происходящего.

Отбросив все мысли, я завёл машину и поехал домой. Мне нужно было разобраться в том, что происходит.

Дома я перерыл все старые коробки, которые хранились на антресолях. Их было немного — после развода родителей мы с матерью часто переезжали, многое потерялось. Я нашёл несколько своих школьных фото, свои детские рисунки. Но ни одной фотографии возраста шести лет. Ни одной фотографии с родителями в той самой квартире. Ни одной фотографии с Ваней.

Будто кто-то намеренно вычистил все свидетельства моей жизни до того рокового дня.

Я сидел на полу в окружении пыльных коробок, и по спине пополз ледяной холод.

– Что я тут ищу? – вопрос прозвучал сам собой.

И тогда я вспомнил последние слова старого следователя Орлова: «Оставьте это дело, детектив. Оно того не стоит».

Теперь останавливаться было поздно. Я прошёл точку невозврата. Всё стало слишком запутанным, я должен был найти ответы. Теперь это дело было не просто о взрыве. Оно было обо мне. И ответ был только у одного человека — у следователя, что вёл это дело. Мне нужно было найти его, чего бы это ни стоило.

Поиск Орлова превратился в навязчивую идею. Я провёл всю ночь за компьютером, пробивая все возможные базы. Налоговая, пенсионный фонд, военкомат. Результат был нулевым. Он словно подчистил информацию о себе после нашего разговора. Не было ни записей в мед. книжке, ни сведений о работе, ни даже регистрации по месту жительства. Он просто испарился.

Это было невозможно. Я резким движением схватил с полки телефон и набрал его номер. Мы с ним уже разговаривали. Раз не получилось подобраться незамеченным, придётся действовать напрямую.

Гудки… Долгие, протяжные гудки. Я уже не надеялся, как вдруг кто-то взял трубку.

– Алло, чем могу помочь?

Я немного опешил. Это был женский голос.

– Доброе утро, это детектив Громов. Можете позвать к телефону Сергея Владимировича?

На проводе воцарилась гробовая тишина.

– Извините, вы ошиблись номером. Тут таких нет.

– Стойте! – почти вскрикнул я. – Но… как же… я только недавно с ним говорил по этому номеру.

– Вы ошиблись, детектив. Уточните номер ещё раз.

Она сбросила… Я перепроверил данные. Это был определённо его номер, но почему тогда… От меня явно что-то скрывают.

Тут же мои руки словно сами собой набрали новый номер. Номер нашего отдела. Я представился и запросил информацию об Орлове. Но в ответ я услышал лишь смятение:

– Извините, но мы не имеем права. Орлов просил не разглашать свои данные после смерти, это указано в его учётной записи.

– Что? Что это значит? Когда он скончался?

– Ещё двадцать лет назад, детектив. От инсульта. Подскажите, могу я вам ещё чем-то помочь?

Я сбросил вызов. Это всё явно было похоже на какой-то дурной сон. Я же говорил с ним два дня назад… Человек словно просто исчез.

После диалога голова начала раскалываться. Я принял холодный душ, пытаясь смыть с себя раздражение от происходящего. Вода стекала по лицу, и я вглядывался в своё отражение в мокром стекле душевой кабины. Тёмные волосы, карие глаза, острые скулы. Чьё это лицо? Громова? Я всегда считал его своим. Но теперь каждая черта казалась чужой, словно это лицо я видел когда-то раньше у другого человека… Я отпрянул.

Нужен был другой подход. Если Орлов мёртв, то нужно найти Ивана. Единственного выжившего ребёнка. Теперь только он мог дать мне ответы.

Я начал размышлять. Возможно, я искал не там… Если информации о его жизни нет, то стоит попробовать найти информацию о его лечении. Если он выжил, его должны были забрать в больницу.

Обладая доступом к служебным базам, я пробил архивы детской областной больницы. Запрос по фамилии «Петров Иван», дата поступления — октябрь 2001. Вот оно!

Система выдала единственную запись, от которой у меня похолодела кровь.

История болезни № 18734/к.

Пациент: Петров Иван Игоревич, 06.05.1995 г.р.

Дата поступления: 15.10.2001, 01:30. Доставлен бригадой скорой помощи с места ЧП (взрыв жилого дома).

Диагноз при поступлении: Закрытая черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга тяжёлой степени. Множественные переломы рёбер, пневмоторакс. Ожоги 2-3 степени спины и конечностей (15% тела).

Состояние: Крайне тяжёлое, кома 3-й степени.

Я лихорадочно листал дальше, вчитываясь в сухие строчки протоколов операций, переливаний, борьбы за жизнь шестилетнего ребёнка.

ОПЕРАЦИЯ: Трепанация черепа с целью декомпрессии головного мозга. 15.10.2001, 05:40.

ТЕЧЕНИЕ: Пациент оставался в состоянии комы. Присоединилась пневмония, сепсис...

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: Несмотря на проведённые лечебные мероприятия, состояние оставалось критическим.

ДАТА СМЕРТИ: 14.11.2001. 16:25.

Я откинулся от стола. В ушах стоял оглушительный звон. Иван не выжил. Он умер спустя месяц в больнице, не приходя в сознание. Его действительно не стало. Расследование зашло в тупик… Я уже ничего не понимал.

Пытаясь собрать всё воедино, я вновь открыл дело на ноутбуке. Всё было уже до боли знакомое, я всё это давно досконально изучил. Как вдруг я обнаружил запись и прикреплённое фото о том, что угол квартиры номер один на первом этаже остался практически цел. На фото стоял массивный, деревянный шкаф. Единственное место, которое не зацепило массовым взрывом.

— Интересно... — Я тихо пробубнил, прикладывая руку к подбородку. — Если бы в ту ночь там кто-то был, может, он смог бы выжить?

Но тут я заметил то, куда, казалось бы, не имеет смысла лезть.

Это был список найденных вещей погибших. Просматривая один снимок за другим, я наткнулся на что-то странное.

«Неопознанный мужчина (труп №27), обнаружен в четырёх метрах от взрыва, прикрывающим собой тело несовершеннолетнего Петрова И.И. При себе документов не имел. Обнаружены следующие предметы:...»

Я пробежал глазами по списку: обгоревшие ключи, мелочь в кармане, складной нож… Ничего интересного.

В ту ночь на Садовой был кто-то ещё. Взрослый мужчина. Он пытался спасти Ваню, прикрыл его от взрыва собой. И он погиб…

«Неопознанный мужчина»… Может, запутанное дело касается его? Может, кто-то пытался скрыть присутствие на объекте важного человека? А точно ли он защищал Ваню?.. Или пытался сделать что-то… Другое?

Голова снова заныла знакомой, давящей болью.

Я сидел за своим столом, заваленным теперь не только архивными папками, но и распечатками и заметками по делу.

Голова раскалывалась. Мысли путались. Воздух в квартире стал спёртым, давящим. Мне нужно было выйти. Ощутить что-то нормальное, более понятное — вкус еды, звон посуды, приглушённые голоса. Просто перекусить. Очистить голову.

Я вышел на улицу и направился в небольшой ресторанчик в двух кварталах от дома, куда иногда заходил после смены. Вечерний город встретил меня шипением шин по мокрому асфальту и размытыми отражениями фонарей в лужах. Казалось, обычный вечер.

Но обычным он не был. Пока я шёл, в висках пульсировала та самая, уже знакомая боль. В ушах стоял лёгкий, высокочастотный звон. Я списал это на стресс и недосып.

В ресторане я заказал стейк и кофе, устроившись в углу. Я пытался выстроить логическую цепь, но картинка с обгоревшим телом вставала перед глазами, перечёркивая все доводы рассудка. Я машинально ел, почти не ощущая вкуса, и смотрел в окно. И вдруг поймал себя на мысли, что ищу глазами не прохожих, а… кого-то определённого. Будто ожидал, что из-за угла появится тот самый Сергей Владимирович.

«Идиот, — отругал я себя. — Ты превращаешься в параноика».

Медленно достав телефон из кармана, я набрал давно знакомый мне номер. Гудки. На проводе раздался мягкий, женский голос.

— Детектив, что хотите узнать на этот раз? — В голосе послышалась нотка издевательства.

— Эй, с чего ты взяла, что я звоню тебе только по этому?

— А как иначе? — Она усмехнулась. — Ты же всегда занят работой, обычно тебе совсем не до меня.

— Ну… Ладно, извини, но я правда звоню по делу. Можешь разузнать для меня информацию по делу “ЧП на Ул. Садовой Д. 17. 14.10.2001“. Там фигурировал неизвестный труп, который закрыл собой мальчика. Можешь узнать по нему что-то?

— Конечно, я попробую, но ничего не обещаю.

Она сбросила вызов… Она определённо на меня зла… Но сейчас не до этого, нужно двигаться дальше.

Я расплатился и вышел. На улице уже стемнело. Решение пришло внезапно, навязчиво и неоспоримо. Мне нужно было туда. На Садовую. Не завтра, не послезавтра, а прямо сейчас. Увидеть это место. Не в архиве, не в памяти, а здесь и сейчас. Может, земля там хранит эхо того взрыва? Может, я что-то почувствую? Это была не логика, а животная потребность.

Я не пошёл за машиной. Мне нужно было идти пешком. Дышать воздухом. Ощущать каждый шаг. Дорога заняла минут сорок. Я двигался быстрым, нервным шагом, и с каждой секундой головная боль будто усиливалась, а звон в ушах нарастал, превращаясь в оглушительный гул.

Новый дом на месте старого был безликой бетонной коробкой. Я остановился напротив, прислонившись к фонарному столбу. Ничего. Никаких воспоминаний. Только холодный ветер и чувство полнейшего безумия от всего этого.

Неожиданно раздался звонок. Я поднял трубку. На проводе была она.

— Слушай, Никит… Тут что-то совсем не чисто… Труп действительно не опознан и никакой информации по нему нет… Но почему ты не сказал мне, что это личное?

— Понятно… Ну это было ожидаемо… — Я просто проигнорировал её последний вопрос.

— Но знаешь, я тут нашла ещё кое-что странное…

— Ну не томи, говори уже.

— Это дело было отредактировано спустя неделю после инцидента, словно кто-то пытался что-то скрыть…

— О чём ты?

— В самом первом отчёте ты не числился погибшим… А уже после: тебя добавили. Кому это было нужно?

Моё сердце на миг замерло.

— Я всё понял, спасибо тебе за помощь. Мы обязательно сходим с тобой куда-нибудь в ближайшее время.

— Я была бы очень рада этому... — В голосе прозвучала нотка грусти.

Я сбросил вызов, мне нужно было сосредоточиться, понять. Сказанное ею меня уже не удивляло. Это меньшая странность из всего того, что произошло за последнее время.

И тогда я закрыл глаза. Попытался представить не «тот вечер» абстрактно, а что-то конкретное. Ту самую кухню. Табличку с номером «17» на стене у подъезда. Трещину на асфальте, в которую мы с Ваней закапывали «клады».

Боль в висках стала невыносимой. Гул заглушил все звуки города. Мир закружился, поплыл. Я почувствовал, как падаю, но не на мокрый асфальт, а куда-то в мягкую, тёплую пустоту. Последнее, что я увидел перед тем, как сознание поглотила тьма, — это свои руки, упирающиеся в стол. Но почему-то… маленькие. В детскую крапинку от чернильной ручки.

Я открыл глаза и тут же замер.

Я сидел за кухонным столом. Настоящим, знакомым до боли. Передо мной стояла тарелка с недоеденной манной кашей. Из окна лился тёплый вечерний свет от фонаря. А напротив меня я видел… их.

Отец. Живой. Он читал вечернюю газету. Мама. Она стояла у раковины, мыла посуду. Это был не сон. Я чувствовал запах газетной бумаги и отцовского одеколона. Чувствовал шершавую поверхность скатерти под ладонями.

«Мама? Папа?» — хотел я крикнуть, но из горла вырвался лишь тонкий, детский писк. Я соскользнул со стула и бросился к отцу, обхватив его за шею. Он был настоящим! Тёплым, большим.

— Никита, что ты? — удивился он, отложив газету.

Я отпрянул, улыбнулся, и кинулся к маме, впиваясь в её домашний халат. Она засмеялась:
— Ну что ты как маленький? Хватит нежиться, скоро Ваня придёт, уроки делать будете.

Ваня. Уроки. Дата. Резкая мысль пронзила мой детский восторг. Я медленно отошёл от матери, смотря на них с внезапным ужасом.
— Какое сегодня число? Который час?

Родители переглянулись с лёгким беспокойством.
— Четырнадцатое октября, сынок. Воскресенье, без пятнадцати девять, — спокойно сказал отец. — Ты в порядке?

Ледяной ком сдавил горло. Я был тут. В теле шестилетнего себя. В тот самый вечер.
— Слушайте, нам нужно уходить! Сейчас! Прямо сейчас! — закричал я, и мой голос звучал чужим, истеричным даже для меня самого.

— Никита, успокойся. Что за глупости? — мама потянулась ко мне, но я отшатнулся.

— Взрыв! Здесь будет взрыв! Мы все погибнем, если сейчас же не выйдем на улицу! Вы должны мне верить!

В их глазах читалась уже не тревога, а настоящая растерянность и жалость. Они не верили. Они видели перед собой перевозбуждённого ребёнка, который нафантазировал себе чёрт знает что.

— Сынок, ты где такого наслушался? — отец встал, чтобы успокоить меня. — Всё будет хорошо. Никаких взрывов.

Отчаяние затопило меня с головой. Я не мог их убедить. Я видел час своей гибели на их спокойных лицах. Не думая больше ни о чём, я резко развернулся и выбежал из кухни в прихожую, к входной двери.

— Может, если я выбегу на улицу, подниму панику… — Я не знал, что мне делать. Мысли безысходности разрывали голову.

Я дёрнул за ручку двери, выбежал в подъезд и тут же врезался во что-то твёрдое. Упал на пол, ударившись затылком. Перед глазами поплыли круги. Я поднял взгляд, потирая ушибленное место.

В дверном проёме, залитый светом из подъезда, стоял мужчина. Высокий, в тёмной ветровке. Его лицо было скрыто в тени, но одежда показалась до боли знакомой. Прежде чем я успел что-то понять, он молниеносно наклонился. Сильная рука обхватила меня, как клешня. Я почувствовал запах дождя и кожи. Ещё одно движение — и я взмыл в воздух, оказавшись перекинутым через плечо, как мешок с картошкой.

— Мама! Папа! — закричал я, но мужчина был уже на лестничной площадке. Дверь в квартиру с грохотом захлопнулась. Он её захлопнул.

Я бился и кричал, но его хватка была железной. Он бежал вниз по лестнице быстрыми, уверенными шагами. И пока он бежал, я, беспомощно болтаясь на его плече, смог разглядеть его свободную руку, державшуюся за перила. Она была вся в грязи, а на запястье виднелся до жути знакомый шрам.

В тот же миг в голове всё взорвалось невыносимой болью. Звуки — мои крики, его тяжёлое дыхание — поплыли, смешались и исчезли. Я провалился в беззвучную, чёрную пустоту.

Я очнулся, лёжа на мокрой траве. Над головой темнело небо, пронзительное и высокое. Я сел, потирая виски. Голова гудела, но та адская боль ушла. Я был… здесь. На пустыре, где когда-то стоял дом №17. Рядом возвышалась новая, безликая многоэтажка.

Я встал на ноги, едва сохраняя равновесие. Тело было моим, взрослым. В той же одежде, в которой я вышел из дома. Я повертел перед собой руки, разглядывая их, будто видел впервые.

Это был не сон. Слишком реальны были ощущения: запах отцовского одеколона, шершавость его бритой щеки, железная хватка того человека.

Того человека…

Я медленно, почти механически посмотрел на запястье… Шрам… Я был уверен, что они не просто похожи… Они были одинаковые.

— Я… Я был там. Но… как? — прошептал я в тишину вечернего города. — Нет… Не может такого быть. Это невозможно, руки-то мои чистые. Я же…

Я схватился за голову и зажмурил глаза.

— Черт, да что это за бред! — Легкий крик прорезал тишину. — Я… Я точно схожу с ума…

Я сидел на мокрой траве, не в силах сдвинуться с места. Скулы непроизвольно напрягались, а мысли метались, пытаясь осмыслить случившееся. Я побывал в прошлом. Я видел своих родителей. И я… я сам себя оттуда выкрал.

«Куда я себя дел?» — этот вопрос сводил с ума. Что сделал со мной тот взрослый, тот я из прошлого? Спрятал? Убил? Нет, не мог. Значит, спас. Но как?

Мозг отказывался верить, но тело помнило всё: хватку того человека, запах пыли на лестничной клетке, тёплые объятия мамы. Это была не галлюцинация. Это была мышечная память.

Нужно было двигаться. Делать что-то, чтобы не сойти с ума. Я поднялся и, почти не осознавая своих действий, побрёл к забору, огораживающему новостройку. Там, в углу, где сейчас рос куст сирени, мы с Ваней когда-то закопали свою «капсулу времени» — жестяную коробку из-под печенья с «сокровищами»: разноцветными стеклышками, фантиками и запиской.

Я упал на колени и начал рыть землю руками. Земля была мягкой, податливой. Ногти забились грязью, но я не останавливался. Это было единственное, что связывало меня с той реальностью, что ещё хоть как-то поддавалась логике. Я копал, словно пытался докопаться до правды, до дна этой чёртовой тайны.

И вот пальцы наткнулись на что-то твёрдое. Металл. Сердце заколотилось. Я откинул комья земли и вытащил ржавую, искореженную коробку. Она была пуста. Крышка отвалилась, внутри — лишь влажная земля и черви. Никаких сокровищ. Никаких следов.

Как вдруг я обратил внимание на свои грязные, дрожащие ладони.

В этот миг знакомый, нарастающий гул вернулся, накатывая волной. Голова закружилась, мир поплыл. Но на этот раз я не терял сознание. Я просто… сместился. Свет вечерних фонарей погас, сменившись густыми сумерками. Воздух стал холоднее, пахнущим не выхлопами, а осенней листвой и дымом из труб. Я по-прежнему сидел на коленях у забора, но забор был другим — старым, деревянным. А передо мной, вместо новостройки, высился тот самый, родной и ужасный, дом №17. В его окнах горел свет.

Я был здесь. В своём теле. В ту самую ночь.

Как молния, в сознании вспыхнула мысль, выдернутая из архива: «Угол квартиры на первом этаже остался практически цел».

Адреналин ударил в голову, сметая всю усталость и страх. Я сорвался с места и побежал к подъезду. Ноги сами несли меня, обходя знакомые трещины на асфальте. Я влетел в парадную, и запах домашней еды, лака для пола и старого линолеума ударил в нос, вызвав резкий, болезненный приступ ностальгии.

Лестница. Третий этаж. Квартира №5. Я бежал, не чувствуя под собой ног. Сердце колотилось, вырываясь из груди. Вот она, знакомая дверь, с потёртостью на ручке. Я замер перед ней, пытаясь перевести дух, чтобы войти, всё объяснить, вытащить их всех…

И в этот миг дверь с силой распахнулась изнутри, и в меня, с разбегу, врезался маленький, испуганный мальчик.

Он свалился на пол прихожей, почесал затылок и поднял голову. Его широко раскрытые, полные слёз глаза смотрели на меня. Это был… я. Шестилетний Никита.

Время остановилось. Взгляд взрослого человека встретился со взглядом ребёнка. И в этой секунде все пазлы в голове с щелчком встали на свои места. Я всё понял. Понял, что тогда происходило. Понял, что должен делать. Не пытаться спасти всех — это было невозможно. Спасти хотя бы его. Себя.

Я медленно опустился на колено, после чего резко закинул его на плечо, захлопнул входную дверь и ринулся по коридору.

Я не стал бежать к выходу. Слишком далеко. Слишком рискованно. Времени не было. Я побежал по лестнице на первый этаж. К той самой квартире №1.

Дверь была старой, деревянной. Я отступил на шаг и с размаху ударил по ней плечом. Раздался сухой хруст, и замок не выдержал. Мы ворвались внутрь.

В квартире пахло варёной картошкой и стариком. Из комнаты вышел хозяин и закричал, потрясая кулаком:

— Эй! Кто вы такие? А ну выходите отсюда!

Я проигнорировал его. Взгляд метнулся в соседнюю комнату, ту самую. И я увидел в самом углу большой, тёмный, дубовый шкаф. Идеальное укрытие.

Я вбежал в комнату и распахнул дверцу шкафа. Внутри висела старая одежда, лежали какие-то коробки.
— Быстро! Залезай! — приказал я маленькому Никите, запихивая его вглубь и вываливая на пол груду вещей.

Он смотрел на меня с ужасом, но не сопротивлялся.
— Не смей никуда вылезать! Стой тут, а то умрёшь, понял? Прошу тебя! — это были последние слова, которые я успел крикнуть ему, прежде чем захлопнул тяжёлую дверцу.

В этот момент старик уже набрасывался на меня сзади. Я обернулся. Времени на уговоры не было. Считанные секунды. На комоде рядом стояла тяжёлая фаянсовая ваза. Я схватил её, сделал один длинный шаг и со всей силы опустил на голову мужчины. Раздался глухой, кошмарный звук. Он не крикнул, просто осел на пол, как подкошенный.

Я не стал проверять пульс. Выскочил из квартиры в длинный коридор, следом на улицу и тут же замер.

Прямо перед подъездом, подбрасывая в руках старый мяч, стоял Ваня. Он с удивлением смотрел на меня, взрослого незнакомца, выбежавшего из чужой квартиры.

В ту же секунду земля содрогнулась. Из-под земли донесся низкий, животный рёв. Окна в подъезде звякнули. Ударная волна шла изнутри.

Идеи окончательно покинули меня. Бежать было некуда. Я сделал последний в жизни шаг — бросился к Ване, накрыл его своим телом, прижав к себе, и закрыл голову руками.

Мир взорвался в огне и боли. Я почувствовал, как на спину обрушивается адское пекло, словно на меня вылили раскалённый металл. Кости затрещали. Но я не издал ни звука, лишь сильнее, из последних сил, прижал к себе маленькое, хрупкое тело друга. Вслед за этим нас подхватила ударной волной и куда-то отбросило.

Я не смог уже открыть глаз. Сознание поглотила абсолютная, беспросветная тьма.

…

— Темно… Где я? — эхом отдалась мысль в моём сознании. — Я всё ещё жив?

Вокруг словно была пустота. Я не касался ногами земли, я не чувствовал порыв ветра и я совершенно ничего не слышал. Вокруг была настолько гнетущая тишина, что она меня пугала…

Как вдруг, где-то вдалеке послышался тихий, ритмичный звук.

Это было похоже на тиканье… Нет… На пищащий звук кардиомонитора. Звук приближался, становился громче. Вслед за ним я услышал невнятную речь. Это… Был мужской голос. Он становился всё чётче. В какой-то момент мне казалось, что я разбираю отрывки фраз.

Темнота вокруг начала исчезать, я увидел длинный туннель из света. Пытался пойти к нему, но двигаться не получалось. Я не мог даже пошевелить рукой.

Неожиданно голову прорезала уже до жути знакомая боль в висках, и тут я открыл глаза.

Всё было мыльным, но через пару секунд взгляд сфокусировался. В моём носу что-то было, а рядом стоял человек… Это был взрослый мужчина, лет сорока, разговаривал с медсестрой.

Я медленно поднял руку, но замер. Моя рука такая маленькая… Я снова в детском теле? Немного обдумав ситуацию, я вытащил эту белую трубку из своего носа, после чего сразу закашлялся.

Этот человек, который стоял рядом, тут же обратил на меня внимание:

— Никита? Слава богу, ты очнулся, как ты себя чувствуешь?

Его голос был громкий, режущий слух. Я поморщился, после чего спросил:

— Вы… Сергей Владимирович?

Как я и думал. Мой голос был детский.

— Что? Д-да, ты меня знаешь?

— Знаю. — Я приподнялся в сидячее положение и уставился в простынь между ног. — Какое сегодня число? Год?

— Двадцатое. Ты пролежал в коме почти неделю.

— Ясно… Сергей Владимирович, вы должны записать меня в список погибших… И сходите к кардиологу в ближайшее время…

— Что? О чём ты, малец?

— Послушайте! — почти вскрикнул я. — вы должны. Записать меня. В список погибших. Я подготовлюсь, я просто обязан попробовать снова… На этот раз я спасу их… Спасу всех.

— Что ты имеешь в виду, Никита? Кого ты спасёшь?

Я молчал, уставившись себе в дрожащие, детские ладони.

— Никита?

Бедный ребёнок бросил взгляд на Сергея. По его щекам потекли слёзы, а нос начал непроизвольно всхлипывать.

— Г-где я? Кто вы такой?

— Ты же… знал… — Во взгляде Сергея явно проступил страх.

— Где мои родители? Где Ваня? Что происходит? Мама, мама! Позовите мою маму, пожалуйста.

Громкие крики маленького Никиты наполняли всё вокруг. Он звал родителей, звал своего лучшего друга и совсем не понимал происходящего.

Но мой путь был окончен. Моё сознание растворилось. Теперь всё на плечах этого испуганного ребёнка. Спустя двадцать лет он найдёт ошибку в документах… И попробует всё исправить. Снова. Как это сделал я, как это делали до меня, и как это будет делать он, пока мы не спасём… Хотя бы Ваню.

Для человека — время часть творения.

По Библии время создано вместе с миром (“В начале сотворил Бог…” — Быт. 1:1).
Значит, пока мы — внутри творения, мы не можем выйти за его законы, включая время.
Это примерно как персонаж книги не может перелистывать главы, если сам не автор.

Но есть чудеса, как “локальные сбои” в привычных законах.

Если Бог вне времени, Он может вмешиваться — “перематывать” или “растягивать” для кого-то течение событий. Примеры в Писании:

Солнце “остановилось” для Иисуса Навина (Нав. 10:12–13).

Христос преображается, и ученики видят Моисея и Илию (Мф. 17:1–3) — встреча через тысячелетия.
Можно сказать, это эпизоды, где Бог приоткрывает надвременность.

Короче, для Бога путешествия во времени это не “Назад в будущее”, а “Всегда в настоящее”.
А мы - люди просто ещё не апгрейднулись до версии “вне времени 2.0”.

Часть 2 О Боге и времени: софистическая версия

Если Бог существует вне времени, значит, времени для Него нет. А если времени нет, то и “путешествовать” некуда, ибо движение возможно лишь там, где есть “раньше” и “позже”.

«У Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пет. 3:8).

Значит, всё для Него СЕЙЧАС. И когда мы говорим “Бог пришёл”, это не Он вошёл во время —
это время вошло в Него, на миг совпав с вечностью.

Люди просто медленно разглядывают вечность кадр за кадром, как дети, которые думают, будто плёнка движется в диафильие, а не понимают, что движется ролик с кадрами, подсвеченный светом.

«Я есмь Альфа и Омега, начало и конец» (Откр. 1:8).

Так что Бог не путешествует во времени. Это время путешествует в Боге, а мы просто называем это историей.