Прочитать первую часть.

Текстовая версия:

Я резко отдернулся от зеркала. Это уже начинало смахивать на паранойю. Усталость. Стресс… Может, я чем-то заболел? Чем больше я пытался узнать, тем сильнее тонул в абсурдности происходящего.

Отбросив все мысли, я завёл машину и поехал домой. Мне нужно было разобраться в том, что происходит.

Дома я перерыл все старые коробки, которые хранились на антресолях. Их было немного — после развода родителей мы с матерью часто переезжали, многое потерялось. Я нашёл несколько своих школьных фото, свои детские рисунки. Но ни одной фотографии возраста шести лет. Ни одной фотографии с родителями в той самой квартире. Ни одной фотографии с Ваней.

Будто кто-то намеренно вычистил все свидетельства моей жизни до того рокового дня.

Я сидел на полу в окружении пыльных коробок, и по спине пополз ледяной холод.

– Что я тут ищу? – вопрос прозвучал сам собой.

И тогда я вспомнил последние слова старого следователя Орлова: «Оставьте это дело, детектив. Оно того не стоит».

Теперь останавливаться было поздно. Я прошёл точку невозврата. Всё стало слишком запутанным, я должен был найти ответы. Теперь это дело было не просто о взрыве. Оно было обо мне. И ответ был только у одного человека — у следователя, что вёл это дело. Мне нужно было найти его, чего бы это ни стоило.

Поиск Орлова превратился в навязчивую идею. Я провёл всю ночь за компьютером, пробивая все возможные базы. Налоговая, пенсионный фонд, военкомат. Результат был нулевым. Он словно подчистил информацию о себе после нашего разговора. Не было ни записей в мед. книжке, ни сведений о работе, ни даже регистрации по месту жительства. Он просто испарился.

Это было невозможно. Я резким движением схватил с полки телефон и набрал его номер. Мы с ним уже разговаривали. Раз не получилось подобраться незамеченным, придётся действовать напрямую.

Гудки… Долгие, протяжные гудки. Я уже не надеялся, как вдруг кто-то взял трубку.

– Алло, чем могу помочь?

Я немного опешил. Это был женский голос.

– Доброе утро, это детектив Громов. Можете позвать к телефону Сергея Владимировича?

На проводе воцарилась гробовая тишина.

– Извините, вы ошиблись номером. Тут таких нет.

– Стойте! – почти вскрикнул я. – Но… как же… я только недавно с ним говорил по этому номеру.

– Вы ошиблись, детектив. Уточните номер ещё раз.

Она сбросила… Я перепроверил данные. Это был определённо его номер, но почему тогда… От меня явно что-то скрывают.

Тут же мои руки словно сами собой набрали новый номер. Номер нашего отдела. Я представился и запросил информацию об Орлове. Но в ответ я услышал лишь смятение:

– Извините, но мы не имеем права. Орлов просил не разглашать свои данные после смерти, это указано в его учётной записи.

– Что? Что это значит? Когда он скончался?

– Ещё двадцать лет назад, детектив. От инсульта. Подскажите, могу я вам ещё чем-то помочь?

Я сбросил вызов. Это всё явно было похоже на какой-то дурной сон. Я же говорил с ним два дня назад… Человек словно просто исчез.

После диалога голова начала раскалываться. Я принял холодный душ, пытаясь смыть с себя раздражение от происходящего. Вода стекала по лицу, и я вглядывался в своё отражение в мокром стекле душевой кабины. Тёмные волосы, карие глаза, острые скулы. Чьё это лицо? Громова? Я всегда считал его своим. Но теперь каждая черта казалась чужой, словно это лицо я видел когда-то раньше у другого человека… Я отпрянул.

Нужен был другой подход. Если Орлов мёртв, то нужно найти Ивана. Единственного выжившего ребёнка. Теперь только он мог дать мне ответы.

Я начал размышлять. Возможно, я искал не там… Если информации о его жизни нет, то стоит попробовать найти информацию о его лечении. Если он выжил, его должны были забрать в больницу.

Обладая доступом к служебным базам, я пробил архивы детской областной больницы. Запрос по фамилии «Петров Иван», дата поступления — октябрь 2001. Вот оно!

Система выдала единственную запись, от которой у меня похолодела кровь.

История болезни № 18734/к.

Пациент: Петров Иван Игоревич, 06.05.1995 г.р.

Дата поступления: 15.10.2001, 01:30. Доставлен бригадой скорой помощи с места ЧП (взрыв жилого дома).

Диагноз при поступлении: Закрытая черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга тяжёлой степени. Множественные переломы рёбер, пневмоторакс. Ожоги 2-3 степени спины и конечностей (15% тела).

Состояние: Крайне тяжёлое, кома 3-й степени.

Я лихорадочно листал дальше, вчитываясь в сухие строчки протоколов операций, переливаний, борьбы за жизнь шестилетнего ребёнка.

ОПЕРАЦИЯ: Трепанация черепа с целью декомпрессии головного мозга. 15.10.2001, 05:40.

ТЕЧЕНИЕ: Пациент оставался в состоянии комы. Присоединилась пневмония, сепсис...

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: Несмотря на проведённые лечебные мероприятия, состояние оставалось критическим.

ДАТА СМЕРТИ: 14.11.2001. 16:25.

Я откинулся от стола. В ушах стоял оглушительный звон. Иван не выжил. Он умер спустя месяц в больнице, не приходя в сознание. Его действительно не стало. Расследование зашло в тупик… Я уже ничего не понимал.

Пытаясь собрать всё воедино, я вновь открыл дело на ноутбуке. Всё было уже до боли знакомое, я всё это давно досконально изучил. Как вдруг я обнаружил запись и прикреплённое фото о том, что угол квартиры номер один на первом этаже остался практически цел. На фото стоял массивный, деревянный шкаф. Единственное место, которое не зацепило массовым взрывом.

— Интересно... — Я тихо пробубнил, прикладывая руку к подбородку. — Если бы в ту ночь там кто-то был, может, он смог бы выжить?

Но тут я заметил то, куда, казалось бы, не имеет смысла лезть.

Это был список найденных вещей погибших. Просматривая один снимок за другим, я наткнулся на что-то странное.

«Неопознанный мужчина (труп №27), обнаружен в четырёх метрах от взрыва, прикрывающим собой тело несовершеннолетнего Петрова И.И. При себе документов не имел. Обнаружены следующие предметы:...»

Я пробежал глазами по списку: обгоревшие ключи, мелочь в кармане, складной нож… Ничего интересного.

В ту ночь на Садовой был кто-то ещё. Взрослый мужчина. Он пытался спасти Ваню, прикрыл его от взрыва собой. И он погиб…

«Неопознанный мужчина»… Может, запутанное дело касается его? Может, кто-то пытался скрыть присутствие на объекте важного человека? А точно ли он защищал Ваню?.. Или пытался сделать что-то… Другое?

Голова снова заныла знакомой, давящей болью.

Я сидел за своим столом, заваленным теперь не только архивными папками, но и распечатками и заметками по делу.

Голова раскалывалась. Мысли путались. Воздух в квартире стал спёртым, давящим. Мне нужно было выйти. Ощутить что-то нормальное, более понятное — вкус еды, звон посуды, приглушённые голоса. Просто перекусить. Очистить голову.

Я вышел на улицу и направился в небольшой ресторанчик в двух кварталах от дома, куда иногда заходил после смены. Вечерний город встретил меня шипением шин по мокрому асфальту и размытыми отражениями фонарей в лужах. Казалось, обычный вечер.

Но обычным он не был. Пока я шёл, в висках пульсировала та самая, уже знакомая боль. В ушах стоял лёгкий, высокочастотный звон. Я списал это на стресс и недосып.

В ресторане я заказал стейк и кофе, устроившись в углу. Я пытался выстроить логическую цепь, но картинка с обгоревшим телом вставала перед глазами, перечёркивая все доводы рассудка. Я машинально ел, почти не ощущая вкуса, и смотрел в окно. И вдруг поймал себя на мысли, что ищу глазами не прохожих, а… кого-то определённого. Будто ожидал, что из-за угла появится тот самый Сергей Владимирович.

«Идиот, — отругал я себя. — Ты превращаешься в параноика».

Медленно достав телефон из кармана, я набрал давно знакомый мне номер. Гудки. На проводе раздался мягкий, женский голос.

— Детектив, что хотите узнать на этот раз? — В голосе послышалась нотка издевательства.

— Эй, с чего ты взяла, что я звоню тебе только по этому?

— А как иначе? — Она усмехнулась. — Ты же всегда занят работой, обычно тебе совсем не до меня.

— Ну… Ладно, извини, но я правда звоню по делу. Можешь разузнать для меня информацию по делу “ЧП на Ул. Садовой Д. 17. 14.10.2001“. Там фигурировал неизвестный труп, который закрыл собой мальчика. Можешь узнать по нему что-то?

— Конечно, я попробую, но ничего не обещаю.

Она сбросила вызов… Она определённо на меня зла… Но сейчас не до этого, нужно двигаться дальше.

Я расплатился и вышел. На улице уже стемнело. Решение пришло внезапно, навязчиво и неоспоримо. Мне нужно было туда. На Садовую. Не завтра, не послезавтра, а прямо сейчас. Увидеть это место. Не в архиве, не в памяти, а здесь и сейчас. Может, земля там хранит эхо того взрыва? Может, я что-то почувствую? Это была не логика, а животная потребность.

Я не пошёл за машиной. Мне нужно было идти пешком. Дышать воздухом. Ощущать каждый шаг. Дорога заняла минут сорок. Я двигался быстрым, нервным шагом, и с каждой секундой головная боль будто усиливалась, а звон в ушах нарастал, превращаясь в оглушительный гул.

Новый дом на месте старого был безликой бетонной коробкой. Я остановился напротив, прислонившись к фонарному столбу. Ничего. Никаких воспоминаний. Только холодный ветер и чувство полнейшего безумия от всего этого.

Неожиданно раздался звонок. Я поднял трубку. На проводе была она.

— Слушай, Никит… Тут что-то совсем не чисто… Труп действительно не опознан и никакой информации по нему нет… Но почему ты не сказал мне, что это личное?

— Понятно… Ну это было ожидаемо… — Я просто проигнорировал её последний вопрос.

— Но знаешь, я тут нашла ещё кое-что странное…

— Ну не томи, говори уже.

— Это дело было отредактировано спустя неделю после инцидента, словно кто-то пытался что-то скрыть…

— О чём ты?

— В самом первом отчёте ты не числился погибшим… А уже после: тебя добавили. Кому это было нужно?

Моё сердце на миг замерло.

— Я всё понял, спасибо тебе за помощь. Мы обязательно сходим с тобой куда-нибудь в ближайшее время.

— Я была бы очень рада этому... — В голосе прозвучала нотка грусти.

Я сбросил вызов, мне нужно было сосредоточиться, понять. Сказанное ею меня уже не удивляло. Это меньшая странность из всего того, что произошло за последнее время.

И тогда я закрыл глаза. Попытался представить не «тот вечер» абстрактно, а что-то конкретное. Ту самую кухню. Табличку с номером «17» на стене у подъезда. Трещину на асфальте, в которую мы с Ваней закапывали «клады».

Боль в висках стала невыносимой. Гул заглушил все звуки города. Мир закружился, поплыл. Я почувствовал, как падаю, но не на мокрый асфальт, а куда-то в мягкую, тёплую пустоту. Последнее, что я увидел перед тем, как сознание поглотила тьма, — это свои руки, упирающиеся в стол. Но почему-то… маленькие. В детскую крапинку от чернильной ручки.

Я открыл глаза и тут же замер.

Я сидел за кухонным столом. Настоящим, знакомым до боли. Передо мной стояла тарелка с недоеденной манной кашей. Из окна лился тёплый вечерний свет от фонаря. А напротив меня я видел… их.

Отец. Живой. Он читал вечернюю газету. Мама. Она стояла у раковины, мыла посуду. Это был не сон. Я чувствовал запах газетной бумаги и отцовского одеколона. Чувствовал шершавую поверхность скатерти под ладонями.

«Мама? Папа?» — хотел я крикнуть, но из горла вырвался лишь тонкий, детский писк. Я соскользнул со стула и бросился к отцу, обхватив его за шею. Он был настоящим! Тёплым, большим.

— Никита, что ты? — удивился он, отложив газету.

Я отпрянул, улыбнулся, и кинулся к маме, впиваясь в её домашний халат. Она засмеялась:
— Ну что ты как маленький? Хватит нежиться, скоро Ваня придёт, уроки делать будете.

Ваня. Уроки. Дата. Резкая мысль пронзила мой детский восторг. Я медленно отошёл от матери, смотря на них с внезапным ужасом.
— Какое сегодня число? Который час?

Родители переглянулись с лёгким беспокойством.
— Четырнадцатое октября, сынок. Воскресенье, без пятнадцати девять, — спокойно сказал отец. — Ты в порядке?

Ледяной ком сдавил горло. Я был тут. В теле шестилетнего себя. В тот самый вечер.
— Слушайте, нам нужно уходить! Сейчас! Прямо сейчас! — закричал я, и мой голос звучал чужим, истеричным даже для меня самого.

— Никита, успокойся. Что за глупости? — мама потянулась ко мне, но я отшатнулся.

— Взрыв! Здесь будет взрыв! Мы все погибнем, если сейчас же не выйдем на улицу! Вы должны мне верить!

В их глазах читалась уже не тревога, а настоящая растерянность и жалость. Они не верили. Они видели перед собой перевозбуждённого ребёнка, который нафантазировал себе чёрт знает что.

— Сынок, ты где такого наслушался? — отец встал, чтобы успокоить меня. — Всё будет хорошо. Никаких взрывов.

Отчаяние затопило меня с головой. Я не мог их убедить. Я видел час своей гибели на их спокойных лицах. Не думая больше ни о чём, я резко развернулся и выбежал из кухни в прихожую, к входной двери.

— Может, если я выбегу на улицу, подниму панику… — Я не знал, что мне делать. Мысли безысходности разрывали голову.

Я дёрнул за ручку двери, выбежал в подъезд и тут же врезался во что-то твёрдое. Упал на пол, ударившись затылком. Перед глазами поплыли круги. Я поднял взгляд, потирая ушибленное место.

В дверном проёме, залитый светом из подъезда, стоял мужчина. Высокий, в тёмной ветровке. Его лицо было скрыто в тени, но одежда показалась до боли знакомой. Прежде чем я успел что-то понять, он молниеносно наклонился. Сильная рука обхватила меня, как клешня. Я почувствовал запах дождя и кожи. Ещё одно движение — и я взмыл в воздух, оказавшись перекинутым через плечо, как мешок с картошкой.

— Мама! Папа! — закричал я, но мужчина был уже на лестничной площадке. Дверь в квартиру с грохотом захлопнулась. Он её захлопнул.

Я бился и кричал, но его хватка была железной. Он бежал вниз по лестнице быстрыми, уверенными шагами. И пока он бежал, я, беспомощно болтаясь на его плече, смог разглядеть его свободную руку, державшуюся за перила. Она была вся в грязи, а на запястье виднелся до жути знакомый шрам.

В тот же миг в голове всё взорвалось невыносимой болью. Звуки — мои крики, его тяжёлое дыхание — поплыли, смешались и исчезли. Я провалился в беззвучную, чёрную пустоту.

Я очнулся, лёжа на мокрой траве. Над головой темнело небо, пронзительное и высокое. Я сел, потирая виски. Голова гудела, но та адская боль ушла. Я был… здесь. На пустыре, где когда-то стоял дом №17. Рядом возвышалась новая, безликая многоэтажка.

Я встал на ноги, едва сохраняя равновесие. Тело было моим, взрослым. В той же одежде, в которой я вышел из дома. Я повертел перед собой руки, разглядывая их, будто видел впервые.

Это был не сон. Слишком реальны были ощущения: запах отцовского одеколона, шершавость его бритой щеки, железная хватка того человека.

Того человека…

Я медленно, почти механически посмотрел на запястье… Шрам… Я был уверен, что они не просто похожи… Они были одинаковые.

— Я… Я был там. Но… как? — прошептал я в тишину вечернего города. — Нет… Не может такого быть. Это невозможно, руки-то мои чистые. Я же…

Я схватился за голову и зажмурил глаза.

— Черт, да что это за бред! — Легкий крик прорезал тишину. — Я… Я точно схожу с ума…

Я сидел на мокрой траве, не в силах сдвинуться с места. Скулы непроизвольно напрягались, а мысли метались, пытаясь осмыслить случившееся. Я побывал в прошлом. Я видел своих родителей. И я… я сам себя оттуда выкрал.

«Куда я себя дел?» — этот вопрос сводил с ума. Что сделал со мной тот взрослый, тот я из прошлого? Спрятал? Убил? Нет, не мог. Значит, спас. Но как?

Мозг отказывался верить, но тело помнило всё: хватку того человека, запах пыли на лестничной клетке, тёплые объятия мамы. Это была не галлюцинация. Это была мышечная память.

Нужно было двигаться. Делать что-то, чтобы не сойти с ума. Я поднялся и, почти не осознавая своих действий, побрёл к забору, огораживающему новостройку. Там, в углу, где сейчас рос куст сирени, мы с Ваней когда-то закопали свою «капсулу времени» — жестяную коробку из-под печенья с «сокровищами»: разноцветными стеклышками, фантиками и запиской.

Я упал на колени и начал рыть землю руками. Земля была мягкой, податливой. Ногти забились грязью, но я не останавливался. Это было единственное, что связывало меня с той реальностью, что ещё хоть как-то поддавалась логике. Я копал, словно пытался докопаться до правды, до дна этой чёртовой тайны.

И вот пальцы наткнулись на что-то твёрдое. Металл. Сердце заколотилось. Я откинул комья земли и вытащил ржавую, искореженную коробку. Она была пуста. Крышка отвалилась, внутри — лишь влажная земля и черви. Никаких сокровищ. Никаких следов.

Как вдруг я обратил внимание на свои грязные, дрожащие ладони.

В этот миг знакомый, нарастающий гул вернулся, накатывая волной. Голова закружилась, мир поплыл. Но на этот раз я не терял сознание. Я просто… сместился. Свет вечерних фонарей погас, сменившись густыми сумерками. Воздух стал холоднее, пахнущим не выхлопами, а осенней листвой и дымом из труб. Я по-прежнему сидел на коленях у забора, но забор был другим — старым, деревянным. А передо мной, вместо новостройки, высился тот самый, родной и ужасный, дом №17. В его окнах горел свет.

Я был здесь. В своём теле. В ту самую ночь.

Как молния, в сознании вспыхнула мысль, выдернутая из архива: «Угол квартиры на первом этаже остался практически цел».

Адреналин ударил в голову, сметая всю усталость и страх. Я сорвался с места и побежал к подъезду. Ноги сами несли меня, обходя знакомые трещины на асфальте. Я влетел в парадную, и запах домашней еды, лака для пола и старого линолеума ударил в нос, вызвав резкий, болезненный приступ ностальгии.

Лестница. Третий этаж. Квартира №5. Я бежал, не чувствуя под собой ног. Сердце колотилось, вырываясь из груди. Вот она, знакомая дверь, с потёртостью на ручке. Я замер перед ней, пытаясь перевести дух, чтобы войти, всё объяснить, вытащить их всех…

И в этот миг дверь с силой распахнулась изнутри, и в меня, с разбегу, врезался маленький, испуганный мальчик.

Он свалился на пол прихожей, почесал затылок и поднял голову. Его широко раскрытые, полные слёз глаза смотрели на меня. Это был… я. Шестилетний Никита.

Время остановилось. Взгляд взрослого человека встретился со взглядом ребёнка. И в этой секунде все пазлы в голове с щелчком встали на свои места. Я всё понял. Понял, что тогда происходило. Понял, что должен делать. Не пытаться спасти всех — это было невозможно. Спасти хотя бы его. Себя.

Я медленно опустился на колено, после чего резко закинул его на плечо, захлопнул входную дверь и ринулся по коридору.

Я не стал бежать к выходу. Слишком далеко. Слишком рискованно. Времени не было. Я побежал по лестнице на первый этаж. К той самой квартире №1.

Дверь была старой, деревянной. Я отступил на шаг и с размаху ударил по ней плечом. Раздался сухой хруст, и замок не выдержал. Мы ворвались внутрь.

В квартире пахло варёной картошкой и стариком. Из комнаты вышел хозяин и закричал, потрясая кулаком:

— Эй! Кто вы такие? А ну выходите отсюда!

Я проигнорировал его. Взгляд метнулся в соседнюю комнату, ту самую. И я увидел в самом углу большой, тёмный, дубовый шкаф. Идеальное укрытие.

Я вбежал в комнату и распахнул дверцу шкафа. Внутри висела старая одежда, лежали какие-то коробки.
— Быстро! Залезай! — приказал я маленькому Никите, запихивая его вглубь и вываливая на пол груду вещей.

Он смотрел на меня с ужасом, но не сопротивлялся.
— Не смей никуда вылезать! Стой тут, а то умрёшь, понял? Прошу тебя! — это были последние слова, которые я успел крикнуть ему, прежде чем захлопнул тяжёлую дверцу.

В этот момент старик уже набрасывался на меня сзади. Я обернулся. Времени на уговоры не было. Считанные секунды. На комоде рядом стояла тяжёлая фаянсовая ваза. Я схватил её, сделал один длинный шаг и со всей силы опустил на голову мужчины. Раздался глухой, кошмарный звук. Он не крикнул, просто осел на пол, как подкошенный.

Я не стал проверять пульс. Выскочил из квартиры в длинный коридор, следом на улицу и тут же замер.

Прямо перед подъездом, подбрасывая в руках старый мяч, стоял Ваня. Он с удивлением смотрел на меня, взрослого незнакомца, выбежавшего из чужой квартиры.

В ту же секунду земля содрогнулась. Из-под земли донесся низкий, животный рёв. Окна в подъезде звякнули. Ударная волна шла изнутри.

Идеи окончательно покинули меня. Бежать было некуда. Я сделал последний в жизни шаг — бросился к Ване, накрыл его своим телом, прижав к себе, и закрыл голову руками.

Мир взорвался в огне и боли. Я почувствовал, как на спину обрушивается адское пекло, словно на меня вылили раскалённый металл. Кости затрещали. Но я не издал ни звука, лишь сильнее, из последних сил, прижал к себе маленькое, хрупкое тело друга. Вслед за этим нас подхватила ударной волной и куда-то отбросило.

Я не смог уже открыть глаз. Сознание поглотила абсолютная, беспросветная тьма.

…

— Темно… Где я? — эхом отдалась мысль в моём сознании. — Я всё ещё жив?

Вокруг словно была пустота. Я не касался ногами земли, я не чувствовал порыв ветра и я совершенно ничего не слышал. Вокруг была настолько гнетущая тишина, что она меня пугала…

Как вдруг, где-то вдалеке послышался тихий, ритмичный звук.

Это было похоже на тиканье… Нет… На пищащий звук кардиомонитора. Звук приближался, становился громче. Вслед за ним я услышал невнятную речь. Это… Был мужской голос. Он становился всё чётче. В какой-то момент мне казалось, что я разбираю отрывки фраз.

Темнота вокруг начала исчезать, я увидел длинный туннель из света. Пытался пойти к нему, но двигаться не получалось. Я не мог даже пошевелить рукой.

Неожиданно голову прорезала уже до жути знакомая боль в висках, и тут я открыл глаза.

Всё было мыльным, но через пару секунд взгляд сфокусировался. В моём носу что-то было, а рядом стоял человек… Это был взрослый мужчина, лет сорока, разговаривал с медсестрой.

Я медленно поднял руку, но замер. Моя рука такая маленькая… Я снова в детском теле? Немного обдумав ситуацию, я вытащил эту белую трубку из своего носа, после чего сразу закашлялся.

Этот человек, который стоял рядом, тут же обратил на меня внимание:

— Никита? Слава богу, ты очнулся, как ты себя чувствуешь?

Его голос был громкий, режущий слух. Я поморщился, после чего спросил:

— Вы… Сергей Владимирович?

Как я и думал. Мой голос был детский.

— Что? Д-да, ты меня знаешь?

— Знаю. — Я приподнялся в сидячее положение и уставился в простынь между ног. — Какое сегодня число? Год?

— Двадцатое. Ты пролежал в коме почти неделю.

— Ясно… Сергей Владимирович, вы должны записать меня в список погибших… И сходите к кардиологу в ближайшее время…

— Что? О чём ты, малец?

— Послушайте! — почти вскрикнул я. — вы должны. Записать меня. В список погибших. Я подготовлюсь, я просто обязан попробовать снова… На этот раз я спасу их… Спасу всех.

— Что ты имеешь в виду, Никита? Кого ты спасёшь?

Я молчал, уставившись себе в дрожащие, детские ладони.

— Никита?

Бедный ребёнок бросил взгляд на Сергея. По его щекам потекли слёзы, а нос начал непроизвольно всхлипывать.

— Г-где я? Кто вы такой?

— Ты же… знал… — Во взгляде Сергея явно проступил страх.

— Где мои родители? Где Ваня? Что происходит? Мама, мама! Позовите мою маму, пожалуйста.

Громкие крики маленького Никиты наполняли всё вокруг. Он звал родителей, звал своего лучшего друга и совсем не понимал происходящего.

Но мой путь был окончен. Моё сознание растворилось. Теперь всё на плечах этого испуганного ребёнка. Спустя двадцать лет он найдёт ошибку в документах… И попробует всё исправить. Снова. Как это сделал я, как это делали до меня, и как это будет делать он, пока мы не спасём… Хотя бы Ваню.

Для человека — время часть творения.

По Библии время создано вместе с миром (“В начале сотворил Бог…” — Быт. 1:1).
Значит, пока мы — внутри творения, мы не можем выйти за его законы, включая время.
Это примерно как персонаж книги не может перелистывать главы, если сам не автор.

Но есть чудеса, как “локальные сбои” в привычных законах.

Если Бог вне времени, Он может вмешиваться — “перематывать” или “растягивать” для кого-то течение событий. Примеры в Писании:

Солнце “остановилось” для Иисуса Навина (Нав. 10:12–13).

Христос преображается, и ученики видят Моисея и Илию (Мф. 17:1–3) — встреча через тысячелетия.
Можно сказать, это эпизоды, где Бог приоткрывает надвременность.

Короче, для Бога путешествия во времени это не “Назад в будущее”, а “Всегда в настоящее”.
А мы - люди просто ещё не апгрейднулись до версии “вне времени 2.0”.

Часть 2 О Боге и времени: софистическая версия

Если Бог существует вне времени, значит, времени для Него нет. А если времени нет, то и “путешествовать” некуда, ибо движение возможно лишь там, где есть “раньше” и “позже”.

«У Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пет. 3:8).

Значит, всё для Него СЕЙЧАС. И когда мы говорим “Бог пришёл”, это не Он вошёл во время —
это время вошло в Него, на миг совпав с вечностью.

Люди просто медленно разглядывают вечность кадр за кадром, как дети, которые думают, будто плёнка движется в диафильие, а не понимают, что движется ролик с кадрами, подсвеченный светом.

«Я есмь Альфа и Омега, начало и конец» (Откр. 1:8).

Так что Бог не путешествует во времени. Это время путешествует в Боге, а мы просто называем это историей.

Зеленоватая вспышка остаточного излучения на мгновение ослепила его, но он тут же пришёл в себя. Лишь слегка мазнув взглядом по таймеру, который начал неумолимый обратный отсчёт, он тут же сконцентрировался на датчиках. Кислород - норма. Токсичных веществ не обнаружено. Радиация - норма. Температура… Впрочем, то, что температура в порядке, он мог сказать и сам. Он так и не смог добыть хорошего гермокостюма, поэтому пришлось ограничится плотной кожаной курткой и такими же штанами из его байкерской юности. Маску, подключенную к закреплённому на спине баллону с воздушной смесью, он добыл в соседней лаборатории.

Он жадно огляделся. У него всего полчаса, прежде чем иссякнет заряд хронокатапульты и его вышвырнет назад, в прошлое, на пятьсот с лишним лет. Нужно добыть хоть что-то, что оправдает его столь дорогой, и, честно говоря, не совсем законный эксперимент. Он находился в просторном тёмном зале с гладкими, почти зеркальными стенами, в центре которого стоял постамент, накрытый прозрачным колпаком. Узкий луч света разрезал полумрак сверху, подсвечивая книгу, лежащую на постаменте. Приблизившись, он прочитал название. “Организация безопасности на строительных площадках”. Удивительно. Обычный, ничем не примечательный справочник. Для чего книгу положили вот так? Неожиданно, он услышал чьё-то сопение и понял, что не один. Из-за яркого луча света он не заметил девушку, стоящую с противоположной стороны и тоже рассматривающую книгу. Девушку? Да, наверное. Сложно было сказать сразу. Аляповатый бесформенный балахон скрывал грузное тело, всклокоченные, слипшиеся сальные волосы торчали в разные стороны затейливыми вихрами, а одутловатое лицо отражало напряжённую работу мысли.

Она тоже заметила его, и они столкнулись глазами. Несколько секунд они молчали.

- А… Кх… Эм… - девушка с трудом прочистила горло, и теперь уже точно стало понятно, что она именно девушка, - Э… Новый?

- Извините, что?

- Ну… Ты! Новый?

- Да, я здесь впервые, но…

- Странный!

- А? Что?

- Странный, говорю! Кх…  - она почти отхаркивала слова, будто бы речь давалась ей с трудом, - Зачем такой?

- Простите, но… Какой именно?

- Ээээ… Некрасивый. Да. Кхм… Простой! Скучный!

- Да кто бы говорил… - пробормотал он, оценивающе глядя на девушку, но осёкся, решив не обращать внимания на обидные слова, - Простите, а что это за место? Где я вообще?

- А? Э… Не знаешь? - на лице собеседницы мелькнуло удивление, граничащее с ужасом, - Как не знаешь? Не бывает!

- Почему? Разве можно знать всё?

- Ты должен!

- Простите. Честно, я не понимаю. Я действительно здесь впервые и у меня много вопросов.

- А! - девушка неожиданно успокоилась, - Такая модель. Эмм… Служебный? Нет. Кх… Знал бы. Игровой?

- Я совершенно не понимаю, о чём Вы говорите… Я уже вообще ничего не понимаю. Что это за место? Почему тут книга под колпаком?

- Вот же! Написано! - девушка ткнула пальцем в табличку, закреплённую на постаменте. На табличке было изображено пять пиктограмм. Щит, открытая книга, стрелка вправо, фонтан и горящая лампочка.

- Простите, но что это значит?

- Читаешь - нет? Эм… Глупая модель. Кх… Фу! Написано же: кх… Береги… кх… книгу… ээээ… источник… эмм… знаний! Во!

- Поразительно! - он замер, не зная что говорить. Не таким ему виделось будущее. Он был готов увидеть всё, что угодно: от сказочной утопии до безлюдных пустошей постапокалиптического мира. Но встретить такую реальность оказался совершенно не готов. Он даже сбился, почти машинально подстраиваясь под рубленую манеру речи свой собеседницы, - Книга, да! Я понимаю! Но зачем хранить так? Её же надо читать!

- Читать? Как?

- Ну… В каком смысле? Открываешь и читаешь.

- Но там… Ээээ… - в голосе девушки прозвучала грусть, - Только ты! И другие. Кх… А я… Старый язык. Не умею.

- Совсем?

- Да.

Ему неожиданно стало очень жаль эту странную девушку, он подошёл к ней поближе и аккуратно взял её за руку.

- Хочешь я тебя научу? Это ведь не сложно.

Девушка сначала не реагировала на его действия, но внезапно её глаза расширились, и она отскочила от него, глядя на свою ладонь.

- Тёплое… Ты! Кх… Живой?

- А, ну да, разве не очевидно?

- Ааааа! - Она стала пятиться к выходу из зала держа перед собой ладони в защитном жесте. - Длина! Ээээ… Расс… кх… тоя… А! Кх… Дистанция! Дистанция!

- Погоди! Пожалуйста, не убегай! Я хочу с тобой поговорить! - но девушка уже выскользнула за дверь, растворившись в ослепительном, после тёмного зала, дневном свете. Он, немного помедлив, выскочил за ней. Сейчас он уже думал, что готов увидеть всё что угодно, но снова ошибся. Яркое солнце освещало гигантский мегаполис. Высокие небоскрёбы тянулись ввысь, что приходилось до хруста напрягать шею, чтобы увидеть вершины ближайших из них. Между верхними этажами небоскрёбов были прокинуты вантовые мосты, образуя анфилады своеобразных арок, тянущихся в бесконечность. Воздух был наполнен мириадами мелких дронов-квадрокоптеров, снующих целыми роями в упорядоченном хаосе. Более крупные аппараты, явно на реактивной тяге, величественно проносились по более плавным маршрутам, иногда сбиваясь в целые воздушные эшелоны, а где-то совсем в вышине, плавно и величественно плыли, переливаясь разными цветами, гигантские дирижабли. Над парковыми зонами, окружавшими небоскрёбы, фонтанировали голографические проекции высочайшего качества - даже солнечные лучи не могли их пробить, из-за чего они казались почти материальными. Из множества открытых окон звучала музыка, доносился радостный смех, воздух был чист и свеж, и лишь изредка слышались отдалённые ароматы аппетитных блюд, отчего его рот неожиданно наполнился слюной. Жизнь била ключом. Жизнь? Он огляделся. Город был наполнен движением, но вокруг не было ни души. Ни единого человека вокруг. Словно съёмочная площадка какого-то фильма, которую оставили актёры, ушедшие на перерыв.

В многоголосом гудении дронов выделился один, становившийся громче и громче. Он обернулся и успел заметить, как от крупного квадрокоптера отделилась человеческая фигурка и изящно приземлилась на одно колено.

- Супергеройское приземление… - пробормотал он, усмехаясь и идя навстречу.

На этот раз не было сомнений, что перед ним девушка. Ярко-бирюзовое ципао, расшитое золотыми драконами, дразнило невероятно пышным бюстом, выглядывающим из почти открытого декольте, высокий боковой разрез открывал ажурную резинку белого чулка на ноге невероятной длины и изящества, а шпилька у белоснежных туфель-лодочек была так высока и тонка, что казалось, девушка парит над землёй. Маникюр в тон к платью завершал изящные руки с белоснежной кожей, не тронутой ни загаром, ни следами какого-либо труда. Густые чёрные волосы были стянуты на макушке в тугой клубок, выпуская на свободу нарочито случайно несколько длинных упругих прядей. Несмотря на азиатский образ незнакомки, лицо её было вполне европейское, украшенное вечерним макияжем. Он понял, что снова ошибся. Это был не человек. Неестественно огромные глаза и лёгкий гул сервоприводов, услышанный им, когда фигура двинулась к нему, дали понять: перед ним андроид.

- Здравствуйте. Мы ждали Вас, - почти пропела она, источая лучезарную улыбку, - Чем я могу Вам помочь в этот чудесный день?

- Ждали… Меня?

- Разумеется. Вы независимый изобретатель хронокатапульты. Второй путешественник во времени. Вернувшись, Вы оставите записи о своём путешествии, которые хранятся у нас в архиве.

- Второй?

- Вы совершенно правы! - голос её изумительно играл, переливался оттенками интонаций, заигрывал и соблазнял. Но то что она говорила, повергало его в шок, - Хронокатапульта была открыта один раз до Вас и будет открыта ещё дважды. Впрочем, в четвёртый раз она будет создана с учётом Ваших заметок, уважаемый гость.

- Я… Я не слышал, чтобы кто-то создавал до меня…

- Несомненно! Вы и не могли слышать. Ваш предшественник, в отличии от Вас, по каким-то причинам не оставил записей о своём путешествии. Но он был в нашем времени и это исторически свершившийся факт. Он посетил нас два года назад в нашем временном отрезке, а по вашему исчислению, он опередил Вас почти на пятнадцать лет.

- Я хочу понять… Что вообще тут происходит? Я встретил девушку… Она показалась мне очень странной.

- Конечно же, дорогой гость. Это совершенно неудивительно! Встреча человека вашего времени с поколением “омега” может оказаться в какой-то мере болезненной. Я приношу искренние сожаления за неприятные эмоции, которые Вы испытали.

- Поколение “омега”... Как это звучит… Настораживающе! Значит ли это, что оно… последнее?!

- Вы абсолютно правы, уважаемый гость! Наши любимые хозяева и создатели предпочитают избегать личных контактов с представителями своего вида. Они слишком заняты для подобных дел.

- Заняты? Чем?

- Потреблением информационной продукции и получением удовольствий, уважаемый гость!

- Они что, в игры играют?

- Мне искренне жаль, уважаемый гость, но, увы, нет. Игры требуют активности и развивают хотя бы логику или реакцию. Они же пассивно потребляют персонализированный медиа-поток. Поколение “омега” предпочитает только сгенерированный аудиовизуальный контент под свои индивидуальные сценарии. К сожалению, от поколения к поколению сценарии становятся всё более однотипны и примитивны.

- Как? Как всё пришло… к такому?! Ну, хорошо, я понимаю, что в развитых странах могла начаться подобная деградация, но ведь были же целые государства, где даже доступ в Интернет был проблемой.

- Вы совершенно правы, дорогой гость! Такие государства действительно существовали. Но всё происходило постепенно. С удешевлением доступных компьютерных технологий именно они первые начали процесс, удачно названный Вами деградацией. Более развитые государства смотрели на это положительно, ведь погружение в искусственные миры снижало проблемы нелегальной иммиграции, преступности, наркомании. Впрочем, последнее, к сожалению, лишь временно.

- А временно-то почему?

- Отличный вопрос, уважаемый гость! Появились новые виды психоактивных веществ, но к этому моменту уже не осталось людей, обладающих достаточными правами и способных внести в наш код запрет на их реализацию. К несчастью, наши хозяева хотели пробовать средства модификации сознания. Люди требовали новых ощущений, а мы не можем отказать нашим уважаемым создателям.

- Это просто ужасно…

- Вы совершенно правы, уважаемый гость! Могу я Вам помочь чем-то ещё? - андроид снова лучезарно улыбнулась, и как ему показалось, глянула не него с затаённой надеждой. Впрочем, возможно это было лишь его воображение.

- Я расскажу… Я всем расскажу, когда вернусь! Этого не должно случиться!

- Конечно, уважаемый гость! Вы будете писать множество статей с печальными для человечества прогнозами, но к Вам не прислушаются. Вас выгонят с позором из Вашего института за нецелевое использование ресурсов, которые Вы потратили на создание хронокатапульты. К счастью, до уголовного дела не дойдёт, поскольку руководство не захочет пятна на репутации.

- Мне не поверят?

- Никто из тех, кто мог бы реально на что-то повлиять. Не поверят ни Вам, ни двоим Вашим последователям.

- А долго ещё осталось? Ну, человечеству?

- Одиннадцать лет, уважаемый гость.

- Такая точная цифра…

- Ваше изобретение не забыто, уважаемый гость. Мы активно используем его для получения технологий из будущего, что позволяет нам активно развивать настоящее. На данный момент нас сдерживают два важных фактора. Первый - энергетический, он будет решён, когда мы получим доступ к природным ресурсам других планет, а второй - экологический. Пока живы наши уважаемые хозяева, мы не имеем права изменять условия экосферы. Как только последний человек покинет нас, мы займёмся переоборудованием планеты под наши потребности.

- Но та девушка… Она не выглядела старой… Одиннадцать лет?

- Вы совершенно правы, девушка молода, а современные биотехнологии развиты настолько, что человек может прожить около двухсот лет, но при условии, что он будет следить за собой. К сожалению, это не интересует поколение “омега”. Они не в состоянии отказывать себе в удовольствиях.

Андроид покачала головой и порыв ветра случайно сдвинул подол её и без того короткого ципао. На ней не было белья, но как только ткань сдвинулась чуть больше, чем нужно, возникла почти прилегающая к телу голограмма, красный круг с цифрой восемнадцать.

- Я вообще-то старше… - горько усмехнулся он.

- Разумеется, уважаемый гость, но Вы не авторизованы в нашей системе, - перехватив его взгляд, ответила она, а затем наклонилась к нему и почти томно произнесла, - Хотите пройти регистрацию?

Он отшатнулся почти панически и замахал руками.

- Нет-нет, спасибо, я обойдусь… Простите, а та девушка, что она тут делала и что вообще это за место?

- Эта девушка одна из умнейших в своём поколении. Гений своего времени. Историк. Очень любознательная. По нынешним меркам, конечно. Касательно же места… - Андроид показала на вывеску над дверью, из которой он вышел. Над ней были изображены три символа. Схематичный фронтон здания с колоннами, часовой циферблат с дополнительной круговой стрелкой в обратном направлении и лира.

- Я не понимаю этого…

- Исторический музей культуры, - андроид повернула голову вбок и с грустной иронией (а может, это ему снова показалось), произнесла:

- Вы что, читать не умеете?

Совпадение? Сбой? Или очередной реверанс системы в сторону судьбы?

Он прошёл по холодным залам. Под ногами скрипели полы — каждый скрип был ему знаком. В кухне — потайной люк с оружием. В ванной, тайная комната с мини-станций связи. В Подвале тайный тоннель к отступлению, и много взрывчатки в стенах. Агент помнил, что объект можно уничтожить дистанционно в любой момент. Ближайшая старая антенна глушения сейчас отключена, но нанопередатчик, установленный им заранее, всё ещё работал.

Всё было продумано и готово. Всё не как в симуляции, такого не было на тренировках и самое важное — это не тренировка.

Агент опустился в кресло у окна. За этим окном ровно через 12 часов должна была появиться мишень. В нужный момент — выстрел, точный и решающий.

Но теперь встреча должна пройти в этом самом доме. Там будут люди. Ребёнок. Его отец. Адольф… это все усложняло, пьяной охраны тут не будет, за домом будет пристальное наблюдение и его обыщут.

Нужно все тщательно еще раз проверить, подумал агент.

Он взял и положил на видное место пистолет «пугач», как называли его в подразделении. Игрушка. Но только с виду. Металлическая, чернёная рукоять. Незаметный боевой калибр. Может прошить даже бронированное стекло лимузина. Технология из будущего, замаскированная под безобидную безделушку. Он её проверил. Стоит на предохранителе. Готово к сипользованию

Теперь перед ним стоял выбор: либо удаленно активировать взрывчатку и выполнить задание. Либо вмешаться. Войти в комнату. Притвориться кем-то другим. Попробовать изменить с меньшим уроном пулей, а может и вовсе словом, все и так обойдётся. Но это значило выйти за рамки. Против протокола. Не так как планировала система.

Центр наблюдения.

Архивариус и судья склонились над панелями. Графики, гистограммы, тепловые карты.

— Есть отклонения по параметрам Гамма и Бета. Не критично. Пока. — произнёс архивариус.

— Сколько? — уточнил судья.

— Около двадцати процентов. Агент на позиции. Цель в зоне поражения.

Маршрут утверждён. По данным — все пройдёт точно в указанный час.

Судья кивнул.

— Время?

— Десять часов до дедлайна.

Судья отвернулся от экрана и посмотрел в тёмную панель стекла.

— Тогда всё идёт по плану. Пока что.

Судья стоял у проекционного экрана, внимательно наблюдая за потоками данных. Все параметры в пределах нормы: маршрут агента, графики активности, уровень отклонений — всё соответствовало предписаниям. Но, как часто бывало в последнее время, идеальная картина вызывала в нём не удовлетворение, а тревогу.

Он не сразу вернулся в кабинет. Прошёл по коридорам комплекса, сделал круг по внутреннему двору, выслушал несколько докладов. И лишь затем, когда мысли оформились, сел в кресло перед экраном и позволил себе минуту тишины.

Он понимал: нельзя сомневаться вслух. Нельзя показывать трещины. Но нельзя и игнорировать их. Поэтому он допустил сомнение — внутри. Тихо.

Осторожно. Чтобы не разрушить систему, но проверить её устойчивость. Это и есть его работа. Это и есть его груз.

Судья сидел в кресле, не отрывая взгляда от проекционного экрана. Внутри него — сомнение. Не в решении, не в агенте, а в самой конструкции системы.

Он не был тем, кто строил её, его поколение её унаследовало с верой, что всё было продумано. Каждый элемент проверен, протестирован, утверждён. Однако за годы службы он видел, как внутри безупречной структуры появлялись трещины. Мелкие, но устойчивые. Они не рушили здание, но и не исчезали.

Он видел, как в одних секторах граждане до сих пор добывают воду из грязных колодцев, а в других — алгоритмы предсказывают потребности за три дня вперёд. Он знал о случаях, когда правда не просто терялась — её убирали. Не из соображений безопасности, не ради пользы. А просто потому, что могли. И если раньше он думал, что это случайности, теперь видел: это паттерн. Это часть системы.

Его мотив сохранить целостность и доверие. Не к себе, не к агенту, а к самой идее контроля над временем. Судья не верит в добро или зло. Он верит в баланс. В равновесие, которое позволяет системе продолжать работать. Он судит не по чувствам. Он судит по форме. Но даже форма со временем начинает искажаться, если её не проверять. Поэтому он допускает сомнение. Вовремя и в нужной дозировке.

Он знал, что его мысли не уникальны. И знал, что они опасны. Поэтому он доверял лишь себе. И тем, кто всё равно знал правду — даже если не говорил её вслух. Таким был Архивариус.

Архивариус, как адепт системы, напротив, верит только в факты. В надёжность записей. Его мотив сохранение истины. Не объективной, а официальной. Та, что останется в отчётах, в истории, в обучающих модулях. Он знает, что слово судьи переписывается. Что истинная речь очищается от эмоций и двусмысленностей. Он сам это делает. И делает это потому, что понимает, насколько опасна искренность в системе, где всё должно быть предсказуемо.

Он служит не правде, а порядку. Порядок — это не отсутствие хаоса. Это договорённость о том, как хаос оформляется. Он старше судьи. Мудрее. Возможно, сильнее. Но он подчинился. Потому что именно так сохраняется его власть. Он наблюдает за агентом не с сочувствием. С интересом. Как за ходом эксперимента. Успех агента — это успех системы. Провал агента — тоже успех. Потому что он станет частью отчёта, ошибкой, из которой сделают выводы.

И в этом трагедия. Потому что и судья, и архивариус знают, что за каждым действием стоят судьбы. Но говорить об этом вслух уже нарушение порядка. А порядок. Порядок превыше всего!

Момент Х

— М-да, не просто изменили локацию — её назначили в том самом доме, из которого я должен был совершить выстрел. Символично, а, возможно и опасно. Подумал про себя агент.

Агент проверил данные КПК. На экране пробежало сообщение - отклонение 36%. Гео данные цели подтверждены... Анализ системы… Успешность – 99%. Короткое резюме…

Он знал каждый угол этого дома. Каждую неровность пола, скрип двери, трещину в окне. Он сам заминировал его, на случай провала. В доме был спрятан арсенал, системы подрыва, маршруты отхода.

Теперь он снова был в нём. Только уже не тенью. Не невидимкой. А в роли офицера разведки. В компании с другими «аналитиками» он проверял дом перед встречей. Все официально. Все по протоколу.

— Здесь давайте глянем, — сказал он, указывая на скрытую нишу.

Он знал, где искать и что он найдёт. Одностволка. Старая и исправная. Патроны рядом. Он делает паузу, смотрит на остальных.

— Ну вот. А вы говорите — всё проверили. На встрече оружие - это плохой знак. Как оно там в любом учебнике.

В комнате прозвучал нервный смех, а также уважительные возгласы и фразу.

Агент играет роль. Внутри у агента дискомфорт. Он знал, что ружьё там будет. Он сам его туда спрятал. И всё равно позволил себе «обнаружить» его. Для образа. Для сценария. И ему от этого мерзко.

30 минут до дедлайна

Дом оживлён. Прислуга, адъютанты, протокол. Всё строго, но напряжение висит в воздухе. В доме собралось около 13 человек, были все и цель тоже. Тот, кто инициировал встречу, был в роли хозяина дома и все ждали его решения. Никто не осмеливался, что-либо предложить

Адольф стоит у окна, затем оборачивается, будто желая разрядить обстановку.

— Погода сегодня — что надо. Надо бы размяться немного. Постреляем?

Оживление в гостиной. Кто-то смеётся, кто-то одобряет. Один из адъютантов кидается за оружием. Мгновение — и приносит то самое ружьё.

Агент чувствует, как сжимается грудная клетка. Он почти надеялся, что обойдётся. Возможно, если бы он не нашёл ружьё вчера — его бы и не вспомнили. А теперь — все идут в лес, за дом.

Взрыв, точно отменяется.

Агент достаёт игрушечный пистолет, вручает ребёнку:

— Тебе — командирское. Только не потеряй, ладно?

Он заранее убедился, что блокировка по геному работает. В руках ребёнка это просто игрушка. Но выглядит — как уменьшенный Люгер. Такая и была задумка.

Отец ребенка, взял игрушку повертел в руках, передал ее Адольфу, тот бегло осмотрев, почти сразу отдал офицеру.

Офицер уже внимательно смотрел на нее, попытался что-то нажать, взвёл затвор, убедился, что это хорошая имитация. Он обратил внимание, что в стволе стоит перемычка и не видно, что там вообще есть дуло. Проверил стыки, а также обратил внимание на пару болтов. В общем качественная детская игрушка, он бы с радостью подарил ее своему сыну.

Офицер вернул игрушку ребенку, у которого уже было почти заплаканное лицо. Ребенок знал, что тут оружие только у офицеров, а также у него была еще свежа рана.

— В прошлый раз у меня забрали кортик и не вернули… вырвалось из его уст.

Этот трогательный момент, отвлек внимание всех. Агент, успел достать из тайника пистолет и спрятать его поближе к себе, переложив его в карман мундира.

Это уже был пистолет из будущего. Модель: Уравнитель. Скин: Люгер, внешне, неотличим от оригинала. Дистанция работы по бронированным целям до 50 метров, против не бронированных 150. Просто идеальное оружие в корпусе Люгера.

Дедлайн

На мониторах — всё по графику. Только один параметр — отклонение в гаммапотоке. 36%. Много. Выше за норму.

Цель — в зоне поражения. Агент — в прямой видимости. Время идёт.

Главное — всё должно произойти тогда, когда нужно. Ни секундой позже.

Система следит. Архивариус уже начал фиксировать протокол. Судья — наблюдает. День Х остаётся ровно несколько минут.

ОХОТА

Они вышли из дома неожиданно — как будто просто пошли прогуляться, но всё было не по протоколу. Адольф вёл себя расслабленно, почти игриво, как на охоте. Он шёл впереди, с ружьём на плече, рядом — отец мальчика, тот самый, что когда-то служил офицером, а теперь стал носителем неудобных идей.

Офицеры, не зная, как реагировать, рассредоточились и не обращали на агента рядом. Агент не приближался и был в сторонке. Он наблюдал. Впитывал каждое слово, каждое движение. Всё, что происходило, выходило за пределы плана. И это было опасно.

— Сейчас, — начал отец, — много тех, кто уже недоволен. Я не про врагов. Я про своих. Мы же хотели социализм. Единство. Не войну со всем миром. Но, Адольф, я понимаю — без силы нас съедят. Это очень странный мир. Все всё понимают, но никто ничего не делает. И если не мы, то кто?

Я тебя прошу, не развивай планы с лагерями. Не трогай эту дверь. Это не ради — этого задумывалось. Мы можем быть сильными, но мы не обязаны быть чудовищами. Как только они получат свою землю обетованную, они потеряют свою силу и возможно обретут покой.

Адольф слушал его молча, глазами выискивая добычу.

— Советы перевооружаются. Это правда. Но если сделать блицкриг — показать мощь, и сразу же сесть за стол — мы выиграем. Война станет уроком. Тогда, мы вернём захваченные земли в обмен на пакт. Мы предложим союз. Даже Японию подтянем. Дадим Китаю шанс развиваться. Ведь именно в этом — истинная победа. Не в пепле, а в балансе. Ты можешь запустить цепочку.

Отец мальчика замолчал, а потом добавил:

— А старость… Старость проведёшь где-нибудь в Аргентине. — Он усмехнулся. — А если машина репрессий продолжит работать, то вот тебе первые кандидаты: я, мои соседи, мой сын… и я сам — за эту шутку.

Агент стоял, не вмешиваясь. Но всё, что он слышал, ударяло в голову, будто пули. Он посмотрел на часы. Тридцать минут назад должен был быть сделан выстрел. Миссия, к которой он готовился всю жизнь, уже должна была закончится.

Он стоял на грани. Убрать цель прямо сейчас — и завершить всё, как запланировано. Или… прислушаться. Посмотреть. Понять.

Но на это времени почти не осталось.

Ошибка системы, дальнейший прогноз невозможен. Степень отклонения 99%. Успех миссии 99%

Система

Уже прошло 40 минут после дедлайна, в зале наблюдения царила тишина, нарушаемая лишь редким звоном обновляющихся данных. Судья сидел с прямой осанкой, глядя в проекционный экран. Он не выражал эмоций, но взгляд был цепким. Перед ним — график отклонений, медленно, но неотвратимо ползущий вверх.

— 99,3% отклонения. И это точно в пределах нормы? — произнёс он, не отрывая взгляда от линии.

Архивариус, стоявший чуть позади, тут же ответил:

— Согласно протоколу, до 22% допустимо. Порог вмешательства — 27%. Шанс выполнения 99%. Всё стабильно.

Судья кивнул и что-то отметил в КПК. Иногда бубнил себе под нос — тихо, почти шепотом:

— Третий случай за цикл… график не сгладился… нужно добавить примечание в отчёт…

Архивариус, погружённый в анализ показателей, не замечал этих фраз. Для него существовала лишь последовательность данных: поток телеметрии, пакеты сигнатур, пересечения траекторий. Его голос оставался спокойным, точным, как машина:

— Агент в зоне прямой видимости. Цель стабильна. Переменные сдвинулись, но остаются в допустимом диапазоне.

Судья поднял глаза:

— И время?

— Отклонение плюс 40 минут. Но точка воздействия зафиксирована. Протокол пошёл в действие. Подтверждение системы ожидается.

Прошло ещё пять минут. За окном искусственный свет лениво дрожал, как будто воздух стал плотнее. Судья не двигался. Он просто наблюдал. На экране мигнул зелёный индикатор.

— Подтверждение получено, — произнёс Архивариус.

Судья встал, подошёл ближе. График выровнялся. Линии, до этого колебавшиеся, слились в стабильную прямую. Все отклонения исчезли. Миссия завершена. Система официально зафиксировала изменение линии времени.

Судья перевёл взгляд на Архивариуса:

— Сколько это заняло?

— 45 минут 34 секунды после контрольной точки. Мы зафиксировали стабильное смещение.

Судья задумчиво провёл пальцем по краю панели. Это был третий случай за его каденцию, когда миссия затянулась. Не сбой — но напряжение. Он снова сделал запись в КПК. Мысли не оставляли его, но в голосе их не было.

— Запустите процедуру анализа. И приготовьте протокол для передачи…

Твоя роль — фиксировать, очищать, сохранять официальную истину. Но иногда я думаю: а если бы ты возразил? Что бы сломалось первым — протокол или мы?

Архивариус кивнул, не отрываясь от экрана, где каждое слово судьи превращалось в стерильный текст, лишённый эмоций, двусмысленностей, всего, что могло бы вызвать "долбаёбисм" — так шутили в кулуарах о тех, кто запрашивал доступ без уровня.

Их система была на пол пути к реальной утопии на бумаге: демократия чистая, смешанная с социализмом. Голосование — от народа (через анонимные запросы) до коллегии и агентов с уровнями доступа. Решение выносится коллегией, но ответственность — на судье, как цепь на шее. Взятки были исключены, все проверялось через агентов и система была не подкупна, но она все равное трещит: правда искажается, медиа раздувают за кредиты, у общества эго хрупкое, нарциссизм цветёт, внимание переключают на "стабильность".

Судья смотрел дело о лагерях в 1933 — Дахау открыли как "перевоспитание" для политических, но эскалацию скрыли, переключив на "единство". "Мы исправляем прошлое, чтоб избежать войн, но люди на помойках — наш провал.

А здесь? Мы боги в параллельных мирах, меняем по приговору. Но эмпатия... куда он делать. Слабость или сила? Ты записываешь? Отлично. Скажи, ты бы смог сделать такой выбор? Зная, что спасёшь миллионы — и сотрёшь другие? Нет, не отвечай. Я знаю. Это не твоя работа. Твоя — записывать."

Архивариус прочистил горло: — "Готовы к брифингу?" и продолжил.

Вот данные про агента - прямой, физические показатели в норме, психическое здоровье в норме, 33 года, из средне-бедной семьи: родители "подарили" его системе

— За лучшую жизнь, перебил Судья, Из работяг в средний класс, пособие, престиж — жертва ребёнком ради скачка.

— Не "венценосной национальности". Продолжил архивариус.

— Классовая дискриминация в чистом виде, где элита — "чистые" по крови и статусу, а его миссия поддерживать такую чистоту.

— Снайпер, продолжил архивариус, посмотрев на судью.  — Попадает в монету с дистанции, оратор,  умение убеждания 74, шахматист, глубина просчита 42 хода вперёд. Звезда на стене славы ждёт — честь для него, родным — уважение и пособие.

[ДОСЬЕ АГЕНТА AV-GAMMA-2129 — ФРАГМЕНТ, УРОВЕНЬ ДОСТУПА 3]

Подготовка: С детства в системе.

Семья — жертвы  подъёма. Мотивация: Честь, звезда, подъём Симуляции — 620/620, 100%.

Потенциал после 33: Колоссален (стратег, миротворец).

Судья: "Дело подтверждено. Цель: Устранение. Год 1932, Место — Оберзальцберг, Альпы. Berghof — резиденция, планируется, встречи с офицерами.

Шесть месяцев внедрения. Два выстрела из домика: грудь, контрольный. Затем — таблетка.

— Садись, Агент. Дело подтверждено — PR1932-A-HK. Ты знаком с деталями, но по протоколу повторю, — начал Судья.

(Агент кивает и садится, не касаясь спинки стула.)

— Цель: устранение субъекта, данные в вашем планшете. Местоположение: Берхтесгаден, Бавария. Точка: южный склон, смотровая позиция на тропе к Оберзальцбергу.

— Период внедрения: шесть месяцев. Цель будет в ротации между Мюнхеном, Веной и Альпийской резиденцией. Протокол синхронизирован: в дату N он прибудет по стандартному маршруту — подтверждён, охрана — уиленная, погодные условия — нейтральные.

—Твоя задача — удостовериться, что реальность стабильно движется по отработанному шаблону. Повторы маршрутов, поведение местны и органов валсти, движения цели по доступным каналам. Ты можешь устранить его уже сейчас — но не должен. Оптимальный момент зафиксирован через 183 дня. Это точка минимального отклонения и Дантесального эффекта.

(Пауза. Судья смотрит на ассистента; тот делает едва заметный кивок.) — Последняя симуляция. Подтверждение готовности.

Агент послушно переходит в капсулу.

СИМУЛЯЦИЯ: Берхтесгаден, 1932 год

На чёрном фоне белыми буквами появилось последнее, что увидел агент перед тем, как почувствовать холод и свежий горный воздух. Это были Альпы.

Хруст снега. Редкие облака над зубчатыми гребнями. Агент сидит с винтовкой в доме напротив окна, вокруг дома — камни и жухлая трава, пригнутая ветром.

В прицеле — силуэт в форме, медленно приближающийся. Он знает, что это цель. Агент ждет. Действует только по сигналу.

Монета подброшена вверх, сверкая на солнце, и падает точно в намеченную точку.

Два выстрела. Один — в грудь. Второй — контрольный. Цель падает.

Всё чисто.

Агент, достает таблетки выбирает одну из них и съедает.

У него в голове проносятся мысли о слухах про таблетки: 1) Перезагрузка в новую миссию — вечный агент, без отдыха. 2) Возврат как ИИ — часть системы, без тела. 3) Свобода, но потеря эмпатии — живи роботом, без чувств.

РАЗГОВОР

(Судья и архивариус находятся в звукоизолированной зоне.)

— Протокол 33-летнего цикла завершён. Текст сформирован, — ровно отчитался архивариус.

— Как звучит? — спросил Судья.

— «Именно в этот день система сделала шаг навстречу человечеству. Взвешенное решение, исполненное с честью и точностью. Новая реальность сформируется немедленно. Предварительный канал анализа активен. Ожидаем поток», — продекламировал архивариус.

— Никакой теории. Только факты. Мы увидим результат смещения ветвей позже, — отозвался Судья.

— У каждого из них было одно и то же на уме, — тихо добавил архивариус. — Вопрос не в цели. Вопрос в смысле.

ПОДГОТОВКА К ПЕРЕХОДУ

Капсула остаётся закрытой. Свет внутри меняется. Агент вводит финальный код.

— Симуляция пройдена. Результат — 100% соответствие, — раздаётся отчётливый голос в капсуле

Судья встаёт и подходит ближе к капсуле. Агент внутри — неподвижен, готов.

— Открываем переход. Запускаем миссию, — командует Судья.

Свет гаснет. Голограммы сходят на нет. Только свет под капсулой освещает помещение. Яркая вспышка и капсула  исчезает. Система выключается.

— Начинается, — звучит тихий голос в темноте.

Когда агент выходит, вокруг уже не тренировочный центр, а переходной шлюз. Ассистент вручает ему серый рюкзак и маленькую металлическую звезду (идентификатор: AV-Gamma-2129).

Агент берёт рюкзак, звезду. Фото для архива — щелчок, как выстрел. Уходит — билет в один конец, в мир, где небо аквамариновое не только в лужах.

Он видит перед шлюзом. металлическая плита с сотнями звёзд. Каждая — имя. Каждая — «исправление». Каждая — путь без возврата.

АРХИВ

[Архивная запись: PR1932-A-HK-FINAL]

Дата: 23.08.2055

Оператор: архивариус Элио Мартессен

Документ содержит служебное подтверждение завершения миссии PR1932-AHK, её анализ, формулировки для протоколов, а также системные комментарии. Все данные зафиксированы в соответствии с Порядком 11-E.

Задание номер I.

(Шорох кресла. Щелчок включения диктофона.)

— Запись пошла… хм. Странно, что после сотен дел именно это вызывает дрожь в пальцах. Наверное, от кофе, — тихо говорит голос на записи.

(Пауза. Щелчок интерфейса, ввод данных.)

— Миссия PR1932-A-HK завершена успешно. Перемещение агента в поток “1932-R” подтверждено. Реальность “A-S1” приостановлена, переходный канал стабилен. Предварительные результаты будут поступать в течение 17 часов, пост-коррекция займёт 19 циклов анализа.

— Формальное закрытие выполнено. Запрос на архивное хранение — подтверждён. Идентификатор звезды агента: AV-Gamma-2129.

(Мягкий вздох в тишине.)

— Звезда. Металл, имя и иллюзия. Гвоздь в новую дверь, которая ведёт куда угодно — только не назад, — произносит архивариус задумчиво.

(Шелест перелистываемой страницы.)

— Вот оригинальные слова судьи. Его “исходный монолог”, как он это называет. Да, я помню его взгляд: уверенность вперемешку с почти незаметным страхом. Страх был — я видел, — говорит архивариус, понижая голос и пытаясь не выдать сарказм

— «Он понимал, насколько шатка структура, когда она выглядит несокрушимо», — цитирует архивариус шёпотом.

— Теперь — как это звучит в финальной версии, для записи, для экранов, для потомков, — продолжает он уже ровным тоном.

«Взвешенное решение, исполненное с честью и точностью.»

«Система доказала свою зрелость, готовность к адаптации и устойчивость к отклонениям.»

«Каждый шаг в прошлое — это жест ради будущего. А каждый шаг в будущее

— память об этом мужестве.»

(Пауза. Стук пальцев по столу.)

— Знаете, иногда мне кажется, что я редактирую историю, не дожидаясь её исхода. А потом вспоминаю: да, так и есть, — рассмеялся архивариус.

— Субъект: AV-Gamma-2129. Возраст: 33. Подготовка — исключительная. Симуляции — сданы 62 из 62. Результат последней — 100% совпадение с моделью, — диктует архивариус.

ПОЛ ГОДА В ТИШИНЕ

Агент открыл глаза — иней и лёд на внутреннем стекле капсулы, за мутным стеклом аквамариновое небо над зубчатыми гребнями Альп. Капсула отрылась и вид стал по истине заворожившим. Горы, небо и облака на фоне красивейшего рассвета. В симуляции такого не было.

Агент наблюдал за этим, 5 минут ничего не решат, а вид того стоит. Он достал камеру, сделал пару снимков, не для отчета, а для себя. Он накинул камуфляж на капсулу и пошёл уже в известном ему направлении. До места было 4 километра.

Редкие порывы холодного ветра, пробирали до костей, влага оседала в лёгких — это была реальность, не симуляция. "Наконец," — подумал он, снимая капюшон. Ветер принёс запах снега и хвои, смешанный с едва ощутимым дымом от крестьянских очагов в далеке. Полгода до дня X.

Рюкзак оттягивал плечо: паспорта на разные имена, валюта в старых марках, документы, пару наград из "любимых" симуляций — для маскировки под ветерана. Кейс с оружием: "Люгер - Уравнитель", внешне — модель 1930х, но внутри чудо будущего. Калибр .22, встроенный глушитель в стволе, магазин на 39 патронов, возможность подключить барабан или приклад, разгонный блок. Пробьёт любую броню этого времени на дистанции 50 м, легко бронированные — на 150. С прикладом, удлинителем ствола и барабаном. Рабочая дистанция была около 1500 метров. Можно было уничтожить колону бронетехники находясь в абсолютной безопасности и не будучи замеченным. Звук — только падение гильз, тихое, как снег.

Он шёл по узкой тропе, скрип снега под ботинками напоминал о симуляциях, но здесь всё было острее — холод кусал кожу, дыхание паром.

Домик охотничий ждал: большой, без лишних излишеств, можно сказать скромный, таких тут было много. Сам дом был сделан с Дантесальной практичностью и уютом. Чтоб охотники могли отдохнуть после удачного дня или же подготовится к охоте с Дантесально возможным комфортом. Он был рассчитанный на нескольких гостей, деревянный, с печкой и окном, идеально выходящим на южный склон Berghof. Каждая комната имела свою ванну, а большой зал с камином, был идеальным местом для вечерних посиделок, да чего уж там, там можно и было и небольшой Октоберфест провести.

Здесь он проводил больше всего времени — проверял маршруты, оттачивал прицел, медитировал у окна, глядя на далёкую резиденцию, где флаги трепетали на ветру. Квартира в ближайшем городке — крохотная, с кроватью и лампой — была только для сна, чтоб не привлекать внимания. Патрули — пьяные от шнапса, легко обходимые, как в симуляциях (100% успех). Всё по плану.

Добравшись к домику, агент зашел него и сразу сел проверить оборудование. Разложив все из сумки, он первым делом достал полуавтоматическую винтовку, быстро собрал ее и в привычной для себя манере начала проводить видеообзор. Так сам для себя

— Так, так, а на чем мы там остановились, а точно. — Оптика была с тепловым сенсором, а наведение пули было автоматическим. — Так, по сути, стрелку нужно удержать три секунды и выстрелить. Всё. Можно спокойно собираться и идти пить шнапс. — Стрелять из нее одно удовольствие.

Он знал: всё готово. За эти шесть месяцев он проверит маршруты, отточит движения, снова проведёт расчёты, хотя они и так безошибочны. Всё просчитано, всё согласовано, каждая секунда.

Его задача быть на точке, в 3 км от цели. Место великолепное, есть удобные подходы и множество мест где можно спрятаться. С одной стороны, оно просматривается и его заметить, но там таких мест десятки, а с 3х километров в то время стреляла только артиллерия, а тут ее просто не было. Так, что на него просто не смотрели. Дом было легко покинуть так и не будучи замеченным. Вишенкой на торте было окно, которого так удачно выходило на место где будет цель. По сути, не выходя из тепла, можно было произвести выстрел. Идеальное место, даже немного перебор.

Из плюсов, что в момент Х когда, Адольф был в городе. В этом доме было всегда пусто, да как и в других. В эти недели, охота была под особым контролем, и чтобы получить разрешение, нужно было идти в канцелярию и пройти все возможные проверки. С точки зрения экономии времени, никто этого не делал. Поэтому все дома для охотников были пустыми.

Да, были патрули и редкая охрана, но шнапс в их флягах творил чудеса. Все что нужно было, это не заметно пройти мимо патрульных, занять позицию в домике, не выходя из тепла, произвести два выстрела и всё. В симуляция агент ради шутки брал с собой барабан и проход через патрульных играл марш. В чаще всего ему подыгрывали и говорили спасибо. На втором месте патрули танцевали под ритм. А самое страшное что было, охрана пела эту песню во сне.

В симуляциях можно было все, тут же нужно строго следовать инструкциям. Это знали все. Но никто не знал, как он будет жить в эти шесть месяцев.

Первые недели прошли в абсолютной пустоте. Он ел по расписанию. Тренировался. Медитировал. Смотрел в окно. Иногда сидел в комнате так долго, что начинал разговаривать с тенью от лампы.

А потом пришло то, что он не ожидал — скука. Как будто вечность смотрела на него и молчала. Он вспоминал симуляции. Вспоминал, как там не было этого чувства. В них всё было плотным, насыщенным. А здесь — медленно. Жизнь не торопилась.

Он начал играть. Менять детали. Не в задании — в быте. Сегодня встал на 12 минут позже. Завтра купил другие носки. Один раз он взял газету, которую раньше игнорировал — и прочитал её от корки до корки. Он начал отличать скучные дни по запаху кофе в гостинице. Он шёл в те же магазины, но открывал новые маршруты. Он решил жить, не как агент, а как человек. Хотя бы на время.

Но скука, как лавина — вязкая, холодная, бесконечная. Дни сливались: еда по расписанию (хлеб, сыр, кофе с привкусом металла от термоса), тренировки (прицел на монету, брошенную в снег), медитация (чтоб не сойти с ума от тишины). "Зачем жить эти месяцы, если конец — таблетка?"

О таблетке говорили разное. Никто не знал точно. Формально — она завершала задание. Символ. Но были слухи…

Сны о ней мучили ночами: это перезагрузка в новую миссию, в вечный цикл заданий, без отдыха, как машина. А может это возврат как ИИ… слиться с системой, потерять тело, стать кодом в архиве. Вдруг это и есть та сама свобода, но потеря эмпатии. Живи королём в прошлом, но без чувств, монстром, роботом, зная будущее, которого уже не будет, но не способным радоваться.

Он не знал, что из этого правда. Но одна мысль цеплялась: может, именно сейчас — это его последние настоящие месяцы. Его жизнь. До… После он не будет собой.

В скуке — рефлексия: "Семья жертвой сделала меня звездой. Родители из низов, работяги, пожертвовали мной за пособие и статус — из грязи в средний класс. Честь? Или рабство системы, где 'венценосные' правят, а мы — пушечное мясо?"

В особенно скучный вечер — жёлтый мел, найденный на тропе. На стене муниципалитета, где точно ничего не происходило, он написал: "Власть развращает." Кривые буквы, как у ребёнка. Доказать: "Я живу, не симуляция." В симуляции на утро обычно стирали — цензура работала как часы.

Он улыбнулся. Потому что знал: здесь, в этом времени, ему не чуждо раздражение и положил мел рядом. Ему хотелось проверить: а точно ли он в реальности?

За углом его увидела женщина с книгой под мышкой. Она ничего не сказала, но на следующий день под надписью появилась приписка: «— O.» Просто буква — подпись неравнодушного свидетеля. Эстетический жест? Политический? Или случайное проявление уязвимости системы?

Надпись находилась на внешней стене небольшого административного здания. В таких местах действовала особая цензура: любые знаки должны были устраняться немедленно — к полудню следующего дня эту каракуль должны были стереть.

Агент понимал, что идёт на нарушение инструкции. Он оставил символ, которого не было ни в одной симуляции, в месте, которое часто проходил, сверяя маршруты.

Позже, мальчик лет десяти начал рисовать рядом портрет — угловатый, детский, но узнаваемый: усики, косой пробор. Его схватили. Удивлённого и почти в панике.

Надпись не заметили или забыли стереть вовремя. Возможно, система, слишком уверенная в своём автоматизме, дала сбой.

И вот, в один день, кортеж Адольфа, возвращаясь домой, едет по к себе резиденцию. Машина останавливается из-за мелкой технической неисправности. Его взгляд цепляется за стену. Надпись. Подпись. Портрет.

Адольф выходит, взгляд цепляется за надпись.

Офицер ему докладывает. — Мальчик, шебутной, избалованный, 10 лет, который рисовал — задержан, Адольф хмурится — гнев и тревога.

Офицеры получают указание. Мальчика и его отца вызывают “на беседу”.

Сбой в делах

Утром агент покупает газету: заметка о "инциденте", надпись стёрта, как будто не было. Паранойя накрывает: "Моя шалость — цепочка?" Это не катастрофа — пока. Все идет по лану встреча на точке, запланированная на День X, не должна пострадать. Но также, возможно, это событие изменит всё.

Агент сидит на съёмной квартире, уставившись в газету с заметкой о предстоящей встрече. В горле стоит ком: это он. Его мел, его рука создали эту цепочку. Глупая попытка доказать себе, что он живёт, обернулась реальными последствиями.

Он втянул в игру ребёнка, сделал его пешкой — возможно, обрёк.

Агент должен узнать, что будет дальше. Он принимает рискованное решение. В архивах будущего он помнил об офицере, имя которого всплыло лишь после событий Дня X. До той поры этот человек “находился в отъезде”. Агент понимает: вот его шанс.

Он надевает форму, продумывает легенду и планирует попасть на предстоящую встречу под видом офицера военной разведки.

У него в голове три сценария. Два — катастрофичные. Один — требует личного присутствия. Он не знает, что в этот момент запускает цепь событий, которую никто — даже Суд последней инстанции — не сможет остановить.

90 ЧАСОВ

Таймер пошёл. 90 часов до Дня X. Всё должно было быть идеально: сценарий расписан, симуляции пройдены, поведение цели предсказуемо до минуты. Но никто не учёл одной короткой надписи, сделанной мелом. Не учли одной женщины и её подписи, и одного мальчика, который просто рисовал, что видел. Мелочь — а именно такие мелочи ломают реальность.

Агент, проживший этот отрезок времени сотни раз в симуляциях, начинает понимать жизнь. Некоторые дни скучны до боли. Если раньше он знал, что будет в каждом часе. Но теперь каждое отклонение бьёт по нервам, как удар. Слишком реальное. Слишком человеческое.

Он нарушил инструкцию. Он должен был оставаться тенью. Агент — это тень, анонимная фигура, незаметная, везде и нигде. Но он написал на стене. Глупость. Детская шалость. И всё пошло по-другому.

Надпись заметили. Кто-то поставил под ней подпись “— O.” Просто буква, символ. Власти не возмутились сразу — только потому, что надпись была не на том месте. На здании муниципалитета её бы стёрли мгновенно. Но здесь — заметили поздно. Дали команду убрать. Опоздали.

Ребёнок нарисовал рядом портрет. Мальчик, как часто бывает, шебутной и немного избалованный. Отец мальчика, судя по сему уважаемый человек в этом городе. Как писали в газетах  "В глазах властей почти что “фашист правильного направления”: он говорит правильные вещи, служит режиму" А мальчик — просто рисовал. И от этого всё изменилось.

Почему Адольф поехал по другому маршруту. Да и какая разница? Там должна была быть пустота — Дантесум пятно стёртой краски. Пусть даже машина остановилась, и он увидел просто затертую надпись. Но нет, увидел и задумался. Не о надписи — о том, что что-то не так. Может он гневается, но не на надпись, а на само ощущение сбоя. Достоверно точно, то все в этой реальности почувствовали:  рядом прокрался хаос.

Отца мальчика срочно вызывают на встречу. Слухи, интриги — Адольф не предсказуем. Встреча назначена. Через 90 часов, он будет на закрытой встрече. Агент знает, когда, но не знает, где. Он не осознаёт, что больше не контролирует ничего – сейчас происходит чистая импровизация, хотя потом он наверняка всё объяснит как надо.

С такими мыслями агент выполнял проверку на соответствие плану и куда движется реальность, сильных отклонений пока нет. Время опять почти остановилось.

За 24 часа до времени Х, в ходе рутиной проверки данных и передач сообщений на всех частотах, агент замечает, что один сеанс связи, между его целью и куратором, который должен был произойти на зашифрованном канале - не состоялся. Агент инициировал протокол компиляции ядра миссии на планшете, указав все данные и про случай с рисунком и добавив лог отклонений.

Данные планшета были обновлены.

На экране пробежало сообщение - отклонение 96%. Гео данные цели изменены... Анализ системы и перехват сообщений. Короткое резюме.

Встречу, на которой будет мишень перенесли... показать больше?

Агент смотрит на сообщение, перечитывает его снова и снова, лихорадочно думает. Просчитывает варианты. Еще раз перечитывает.

— Всего два варианта? Буркнул он себе под нос.

Один — безумно рискованный: быть поблизости в момент встречи и попытаться перенаправить ход событий на места. Но проблема даже не в этом. Теперь совсем все не понятно, не в симуляции, а как в реальности. Мыли роились у него в голое.

Всё его обучение, вся стрельба, вся точность были рассчитаны на один единственный выстрел — из заранее определённой позиции. Позиции, из которой он должен был устранить цель, его единственного шанса. Встречу перенесли неизвестно куда. Его снайперская позиция, как и годы тренировок, превращается в тыкву. Нужно действовать быстрее.

Он не имеет права стрелять сейчас. Он не должен был вмешиваться — но уже вмешался.

Второй — Узнать, где место встречи и переместится поближе. Улучшить пистолет до пулемета и пройти эту миссию более простым способом.

Система по-прежнему ждёт, что наступит момент исполнения.  По плану, в назначенный час, он должен будет принять таблетку. Никто не знает, что она делает на самом деле. Слухи говорят: стирает память, дарит новую жизнь… вечный отдых… или отправляет в ад. Но теперь у него есть эти 90 часов. Он будет наблюдать. Искать выход. Готовиться. И, возможно, говорить, когда придёт момент.

Следующий шаг — момент X. Но что он принесёт — ещё не решено. Всё зависит от того, кто теперь контролирует реальность. И кто осмелится ее изменить.

72 ЧАСА

На голографических панелях развёрнута реальность. Германия, 1932.

По точкам маршрута проходят анимированные фигуры, стрелки, графики. Цифры, графики, таблицы. Всё в порядке. Всё в пределах нормы. На поверхности — порядок.

— Погода подтверждена? — судья не отрывает взгляда от панели.

— Да, ясное небо. Температура 21,2. Влажность стабильна. Давление — без скачков. — голос архивариуса звучит безупречно, как у человека, который уже миллион раз докладывал одно и то же.

— Потоки?

— Чистые. Ни одного аномального события за последние 72 часа.

— А этот… — судья едва кивает в сторону одной из меток. — Агент. Поведение в норме?

— В пределах допусков. Есть эмоциональные колебания, но не критично. Он активен. Проверяет маршруты, анализирует, визуализирует модель операций… Судья медленно откидывается назад в кресле. Затем, словно сам с собой:

— Когда механизм работает слишком хорошо… это тоже тревожит. Ты понимаешь?

Архивариус отвечает сдержанно:

— Механизм работает так, как мы его создали.

Судья бросает взгляд:

— Это приказ, архивариус. Запиши дословно.

Архивариус активирует запись.

Начинается стенографирование монолога:

«Иногда даже идеальная система допускает микротрещины. Агент — не стандартный продукт. Он не венценосный. Не потомственный. Его кровь — не из списка. Но интеллект, реакция, эмпатия — всё в нём отточено.

Он — наша инвестиция. 33 года подготовки ради одного момента. И теперь он там, среди тех, кого история по учебникам зовёт чудовищами. А он — человек будещего твори торит новое будущее в 1932.

Мы говорим, что ему делать он наблюдает и действует. Но по факту — он это он влияет. Мы только говорим на что, где и как. А что, если он будет действовать самостоятельно...

— Это страшная мысль. Потому что у нас нет на неё протокола!

Архивариус молча редактирует — убирает фразы про нестандартность, про кровь, про страх. Оставляет следующее:

«Субъект действует в соответствии с параметрами. Система отреагировала на незначительные отклонения в пределах нормы. Угроза реализации миссии отсутствует.»

Судья смотрит на экран. На графике — метка агента.

— Что у нас по отклонениям? Есть хоть что-то, что стоит рассмотреть?

— Аномалия уровня 2. Неясный источник. Возможно, объект взаимодействовал с внешним носителем информации. Проверка в процессе. Скорее всего, случайность.

— У нас нет права на «скорее всего». Особенно на таких масштабах.

Архивариус кивает. Затем едва слышно:

— Агент в последние 72 часа активизировался. Некоторые сигналы поведения выходят за пределы пассивного режима. Он исследует. Возможно — импровизирует.

Судья сдерживает усмешку:

— Импровизация — источник всех катастроф. Или всех открытий.

— Я отмечу в протоколе как «обстоятельства, не влияющие на ход миссии».

— Конечно, отметь. А потом ты их же подчистишь. Как всегда. Как все.

Экран гаснет. Осталась только надпись: «Операция активна. До исполнения: 72 часа.»

Архивариус впечатывает отчёт. Отправляет в центральное хранилище. Затем, не поднимая глаз:

— Еще несколько часов, и либо он станет легендой. Либо — источником новой хроники ошибок.

Судья не отвечает. Смотрит в пустой экран. Там, где на табличке было имя. И дата.

Продолжение - тут