Знакомые деревеньки: за много лет до... (Ч.1.)
Рассказ первый: По что бесы скачут?
Он появлялся всегда из-под кровати, ближе к полуночи. Маленький, бойкий, озорной. Много раз я потом пытался найти щель, из которой вылезал мой ночной гость, но как ни старался, ничего не мог разглядеть. Гладкая и ровная стена. Даже спичку вставить негде, будто прямо из неë выбирался. Выползет, прокрадëтся с тихим скрипом по половицам до печки на кухне, пошуршит в горшках остатками щей и каши, поскребëтся в сковородках. Ну, а как наестся, начиналось веселье. Будто не скакалось ему на голодный желудок. На печку – с печки, на печку – с печки. На лавку – на стол – на подоконник – на пол. Опять потом на печку. И так мог всю ночь прыгать.
Сначала он просто меня забавлял. Даже шкодил вполне безобидно. Один раз только, в первые дни, рассыпал муку и побил в чугунке яйца. Но наутро я пëк пироги, и оставил на пробу ему немного, с картошкой и с луком. Положил возле ножки стола, в небольшой тарелке, как домашних котов подкармливают. И вскоре стало понятно, что это было его любимым лакомством. Если пирогов на ночь не было, то и шумел он, задевал углы, ронял ухваты и цокал копытцами, пока не наскачется вдоволь, гораздо громче обычного.
О том, что он у меня появился, знала только моя соседка, баба Клава. Увидела его однажды в моëм дворе. Он там прыжки свои репетировал, а она на грядках возилась ночью, не спалось ей видать. Такая же блаженная, как и я, в деревне нас обоих не сильно жаловали. Еë – за хромоту и дурной глаз, как говорили за спиной, и ведьмой даже называли, плевали в след; а меня – сам даже не знаю, за что. Когда мужики ловили иногда и поколачивали возле речки, куда я ходил купаться, твердили, мол, что били за дело, не просто так. А за какое, как не просил их, ни разу не сказали. Смеялись только и продолжали валять по земле. Клавдию Антиповну, соседку, хотя бы так не дубасили. Злословили только...
– В чëрта ведь вырастет, – предупреждала она меня, – не привечай. Домового он уже выжил. Ко мне от тебя пришёл, вдвоём вместе с моим в подполе живут.
– Да играется он так, не со зла… – защищал я свою зверушку. Домового, признаться, ни разу в избе не видел. Даже не знал, что он есть, и каков от него дому прок. Но раз баба Клава сказала, то так оно и было – жил домовой раньше, получается. Кошек и собак я не очень любил самих по себе, зловредные для меня сущности были. Одни из них постоянно царапали, другие норовили облаять, куснуть. Будто украл у них что-то. Но зверь, который завёлся вот так случайно, казался мне каким-то особенным. Вроде и шумел всю ночь, изба порой ходуном ходила. А только меня это не беспокоило.
– Игривый – это пока растëт, – объясняла соседка, – маленький ещё просто. Станет побольше – и игры будут другими. Душу выманит хитростью, в кости или карты выиграет. Не садись с ним играть… А уж как совсем взматереет, на грех подбивать начнëт на смертный. Никогда его не приручишь-не переделаешь, с другой стороны он пришёл...
Я вроде и верил бабе Клаве. Но только зверька своего выживать из дома не хотел. Как она его… бесёнком назвала что ли? В чёрта, говорила, вырастет? Ну и пусть себе растёт, я вон тоже не пойми во что из дитёнка превратился. А зверей таких, как он, я никогда не знал, хотя вроде с рождения в деревне был. Вот и подумал, что пусть живёт, не мешает он мне. Наоборот, веселит. Когда ночью в тишине, бывает, становится тошно, аж до мыслей о верёвке на шее доходит, кто-то хотя бы копытцами в доме цокает, делает что-то на кухне рядом да шуршит по-всякому: прыгает, возится, чавкает и попискивает, миски с места на место перекладывает, таскает заслонку и чугунки, ухватами и большой сковородой гремит. Иной раз воды из колодца в дом принесёт, не сама же она наутро в вёдрах появляется? В общем, будто я не один, а живёт кто-то кроме меня в доме. Приятно же.
Гошка – вот, как я назвал его. Не знаю, почему. Из-за кота? В детстве у нас был кот Гошан. Шкодливый, блохастый и с характером, как у колхозного председателя, у бывшего. Маленькие злобные глазки, как у того, вечно только и смотрел, что бы и где исподтишка стащить, пока мать на кухне готовила. А когда родители умерли, Гошан убежал куда-то. Старый уже был котяра, но будто понял, что вдвоём не уживёмся. Места в доме стало вроде больше, а нам с ним от этого – только теснее. А теперь, вроде как, и стыдно было за того кота. Зверя, хоть и не любил, а выжил его, получается, ни за что. Он всего-то за жизнь два раза подрал мне ладони и обмочил как-то калоши зимой. Может, потому и начал я бесёнка прикармливать, для себя-то бывало ленился пироги ставить в печь, а для него в радость что ли было, забота. Шкодили они с котом примерно одинаково, но только у нового Гошана шерсть была покороче и росла вразнобой, будто сваляная. И морда – ей-ей Тянитолкай с обложки Доктора Айболита, вытянутая и с зауженным носом. Косуля такая на лапках, тощая, не в образ прожорливая и разве что не с двумя башками. Единственная книжка с детства у меня осталась, раз двадцать её перечитывал.
Так прошли лето и осень. Зажили мы с Гошаном хорошо поначалу. А следом за осенью пережили первую зиму. В хозяйстве бесёнок мне не вредил, скорей наоборот, помогал. Ясли один раз починил ночью в хлеву – больше некому было. Как раз в тот год колхоз двоих телят выдал, как дурачку, которому иногда помогать полагалось. За такую подачку, правда, в деревне меня ещё больше возненавидели. Кому-то на целую семью с детьми и одного телёнка не перепало, а тут сразу два ко двору привели от нового председателя. Я предлагал потом забрать одного, но на это обиделись ещё больше. Вроде как зазорно у убогого забирать выделенное ему государством. Вот и вышел плохим всё равно я, потому что посмел предложить такое, им, честным хорошим сельчанам… Ещё же Гошан удавил во дворе двух хорьков, что пришли ко мне кур красть. Свернул им шеи и сложил тушки на крыльце. И пока я, копаясь в сарае под утро, думал, что с ними делать, выкинуть за забор подальше или захоронить, он начал жрать одного из них. Обоих тогда ему и оставил. Доел с потрохами. От пирогов на ночь, правда, не отказался – от лакомства отказываться бес не умел. А скакать научился так, что в феврале, клянусь, своими глазами видел, два раза, как Гошан с места на конёк дома запрыгивал. Запрыгнет и сидит рядом с трубой, на луну смотрит, хвостом себя по бокам бьёт. Вот же, чёрт прыгучий попался! Да собственно, им он и был – чёртом. Просто пока чертёнком. Кажется, я начинал понимать это слово, которым люди так часто ругались…
Жили тем не менее хорошо мы до поры до времени. Пока не наступила весна и не сошёл снег. Тогда и начали сбываться первые слова бабы Клавы.
Сначала Гошан задушил петуха. Выпотрошил его и съел. Полтушки оставил мне, в миску на кухню подбросил. Саму миску поставил на стол, а не как ему оставляли внизу у ножки. Я же вообще видел его мало, не любил он особо на глаза показываться. Чаще слышал его копошение в доме. Так оно, наверное, обоих больше устраивало. Бывало, раз в неделю, мелькнём перед глазами друг у друга, он прижмёт свои уши, а я просто отвернусь. Дальше же опять только слышались. И где-то с рассветом он потихоньку проползал под мою кровать, чтобы исчезнуть в стене.
За первого петуха я ничего ему не сделал. Даже не злился. Платили мне за то, что был ночным сторожем на свинарнике, в колхозе немного, и мясо доводилось есть изредка. Была надежда, что выращу двух бычков и в осень их сдам. Вот тогда часть возьму деньгами, а часть говядиной. Сразу наварю холодца вдоволь, спущу в чугунках и кастрюльках в погреб. Гошан же просто рос, думал я. И чаще по ночам скрестись начал в сковородках, где что-то жарилось на сале или бывало с остатками курицы. Не зря ж он съел двух хорьков. И крыс передушил, больше ни одной с осени не видел ни в хлеву, ни в бане, ни в сарае.
А потом, после петуха, стали пропадать куры. Наорал я на него тогда, понял, что больше некому. И перья, закопанные во дворе нашёл, кладбище там целое мой чертёнок устроил, аж пять могил обнаружил. Так он же, когда понял, что я этим его поведением сильно не доволен, начал чужих кур таскать. То к бабе Клаве сходит, то ещё к кому. И по деревне пошёл слух, что якобы у меня собака завелась, что это она у всех соседей кур таскает. Понятно, что Гошан на глаза никому не попался, просто кто у всех и всегда бывал во всём виноват? Увечный горбун-дурачок. Ему телят забесплатно колхоз даёт, а он вон чего вытворяет. От старого родительского Полкана во дворе будка ещё стояла, вот кто-то и пустил слух, что ко мне брошенный пёс приблудился, что не кормлю его, а он ходит по дворам добывать себе еду ночью. Даже поговаривали про какую-то яко бы овчару, видел, мол, кто-то. Я перья все сразу тогда перепрятал, всю ночь копал яму поглубже под домом, что б, если придут, никаких следов ни от моих кур, ни от чужих не нашли. А остатки ночи просидел в комнате у окна, смотрел на стёкла, и слушал, как капает по ним апрельский дождик. Гошан сидел на кухне, тяжело вздыхал и занимался тем же самым. На улицу смотрел. Как горько ни было ему подводить меня, а поделать с собой, видно, ничего не мог. Хотелось ему мяса, он его и добывал.
Решение созрело только на следующий день. Избавиться мне нужно было от него, и тянуть с исполнением задуманного не стоило. Очень не хотелось идти на подобные крайности, но иначе возникнут серьёзные проблемы, решил, поразмыслив, я. Дождался в ночь, когда Гошан вылезет из-под кровати и пойдёт шарить на кухню. Долго пришлось ждать – тот будто почуял что-то и вышел из стены не сразу. А потом, когда захотел есть сильнее и выбрался-таки к чугунку с остатками гречки с тушёнкой, я тихо подкрался к нему со спины. И накинул мешок.
Гошан взвизгнул неистово и сразу зашвырялся в плену. Размером он давно был не с кота или мелкую косулю, а почти что со среднюю дворнягу. Барахтался, пищал противным голоском, пытался вылезти. Только сил у меня хватило. Мешок я перевязал верёвкой крепко, взвалил на плечи и вышел из избы. Зла никакого ему не желал, хотел вынести за деревню подальше, а там выпустить и припугнуть. Пусть себе бежит на все четыре стороны – чёрт же, не пропадёт! А я как-нибудь снова обойдусь без друга. Зато будем оба целы…
Когда вышел за околицу, Гошан в мешке на спине трепыхаться перестал. Смирился. Почуял, что уже не в деревне. Вздохнул протяжно со стоном. К озеру его я нёс, хотел перейти в сапогах вброд впадавшую в него речушку и выпустить сразу за ней. Баба Клава говорила, что черти страх как боятся воды, назад он её не перепрыгнет, живую и бегущую, не стоячую.
Вот только до воды я дойти не успел. Нагнали меня. От самого моего дома, видать, шли. Или случайно увидали, а потом увязались и выследили.
– Что – от пса своего избавляться пришёл? – весело спросил Гришка и обернулся на троих, что всегда ходили с ним. – А говорил, нет у тебя собаки. В мешке тогда кто? Порося топить будешь?..
Поржали.
– А мы тебе сейчас и верёвку с камнем найти поможем. И сам, может, с ним, ко дну сплаваешь, проверишь, глубоко ли…
Топить они меня не стали, но бить начали сразу и сильно. Гошка весь извивался в мешке, а им только смех. Пинали и его, только я его собой сверху закрывать пытался.
Когда перестали и отошли, Гришка один склонился надо мной.
- К осени, когда бычков сдашь, деньги все наши будут. Понял?.. – сказал он с нажимом и ещё раз пнул под рёбра. – А не утопишь пса, что кур таскает, точно на дно вместе с ним пойдёшь. Только сначала избу продашь…
И ушли.
До дома я добрался только к утру. Сил перепрыгивать через ручей не было и просто развязал мешок с Гошаном, оставил его на этом бережку. Он так и лежал там внутри, не вылез, когда уходил. А я кое-как один добрёл до деревни. Раза три останавливался у чужих домов и отдыхал на скамейке, подолгу сидел. Хорошо намяли бока Гришка и его свора, дышать в полную грудь не мог. И здорово, что доковылять успел затемно, пока другие не видели. День отлежаться у меня в запасе имелся, не мой черёд был выходить сторожить свинарник, со сменщиком мы работали по две ночи к ряду. Так, почти целые сутки, я один и провалялся на кровати, не ел и пил только воду. Затем с трудом отработал две ночи своей смены, дневал и ночевал прямо там, у свиней, а бабу Клаву просил присмотреть за курами и телятами дома. Немного полегчало, вернулся. И на эту четвёртую ночь что-то опять тихо зашуршало под моей кроватью. Повозилось немного, выкарабкалось. И на кухню прополз... Гошан.
Как же я радовался тогда, что он вернулся! Сразу забыл и про бычков, которые были уже не мои, и про трещины в рёбрах. Утром, когда выспался немного в первый раз за последние четыре дня, сразу замесил побольше теста. Напёк пирогов с яйцом и луком, с рисом, с капустой, с картошкой, с грибами. А вечером, сжав зубы, зарезал курицу. Из половинки наварил себе супу, а другую, самую большую, оставил сырой. Положил в миску на пол, рядом с пирогами перед сном. И быстро уснул, потому что очень уж за день намаялся. А как проснулся, увидел, что обе тарелки пусты. Гошан всё съел, до чистоты вылизал. И ночью по дому скакал и шумел совсем тихо, потому что я ни разу не проснулся. Не то пожалел меня, не то это я спал так крепко и спокойно. Зная, что друг мой вернулся…
Больше о том, чтобы избавится от чертёнка Гошки, я не задумывался. С питанием, для нас обоих, конечно, было совсем тяжко. Не столько для меня, сколько для него, растущего и играющего как котёнок. Что б он не таскал соседских кур, я продал свой не очень старый телевизор. Всё равно не смотрел, читал только изредка. Больше лежал в огороде на траве и вглядывался в небо, когда дела по хозяйству заканчивались. На деньги с продажи родительского телевизора выкупил в другом конце села два десятка взрослых утят. На какое-то время хватит. Гошан рос быстро и был уже со взрослую крупную дворнягу. Утки ему хватало на два дня. По-прежнему любил кашу и ел пироги. И каждый день, по полночи, мы с ним вместе молчали. Он о своём, а я о своём, всегда по разным комнатам. Только было такое чувство, будто всё равно за одним столом сидим и чай пьём.
– В карты играть будешь?.. – спросил я как-то его в одну из августовских ночей, когда настроения совсем не было. Дни осени приближались, бычки росли быстрей, чем Гошан, и скоро нужно было их сдавать. А что? Проиграю чёрту душу, как говорила баба Клава, тогда вообще братьями станем с ним, решил я. Что-то к своим двадцати пяти годам жить с душой я малость подустал. Уж больно болела она, стоило и без души жить попробовать. Может, так станет легче…
Гошан не ответил. Только шумно сопел у окошка на кухне – снаружи опять шёл дождь. Мы оба любили смотреть, как струями заливает окна. И если не было ветра, то открывали их настежь и дышали ночной свежестью, смотрели, как лопаются пузыри в лужах. Он из своего окна, а я из своего. А ещё нюхали дым из печной трубы. Нарочно в такую ночь я зажигал в печке дрова, и дым из трубы прибивало водой к земле. Даже шум ливня как-то успокаивал нас одинаково – Гошан начинал скакать тише и меньше, будто от пуза пирогов объедался, а я тогда легче засыпал…
Проблемы начались в конце сентября. Позднее в этом году у нас выдалось лето, и всё оттого, что весна после зимы тоже подзадержалась малость. Мой огород стоял вплотную к дому, все шестнадцать соток, огорожены. А рядом был огород Бабы Клавы, поскольку она со мной соседствовала. Ей я выкопал всю картошку первой, целых двадцать пять мешков вышло. Потом же наступило два дня моей смены сторожем на свинарнике, и на вторую ночь зарядил затяжной хороший ливень. Я побоялся, что так начинались осенние дожди – уж если зарядят, то не остановишь. Тогда и мой урожай весь погниёт, коли надолго оставить неубранным. Из мокрой земли выкапывать тоже было тяжело, в позапрошлый год так двое вил сломал, пришлось потом черена менять. Надо было, дурню, днём, перед ночной сменой выкапывать, пока сухо было. Да только баба Клава просила помочь с забором безногому деду Василию. Потому по светлому времени пришлось повозиться у старика. Забор у него стоял вокруг всего большого двора и дома, длинный такой и почти целиком разваливался. Вот и настроился я на тяжёлое выкапывание, когда возвращался со второй ночи домой. А как только зашёл в сарай, заметив, что дверь в него почему-то осталась открытой, увидел, что вся картошка там уже стояла в мешки уложенная. Нелепо, конечно, и по-бесовски глупо расставлена – где пол мешка или четверть, где целый, но всклень и не завязанный. Зато гнуть спину не надо – весь, до последней картофелины, мой урожай был убран с огорода.
– Чёрт твой по ночам копал, домовые сказали, – подтвердила тихо через забор баба Клава. – Руками, говорят, всю вырыл и перетаскал на горбу в корытце. Полы иди мой. Следами поди изгваздал…
Вот тебе и Гошан. Всё только тосковали вместе, а тут всерьёз хозяйством занялся. Неужто, не верил я, соображать начал? Сердце-то у самого от этого радовалось.
Однако вечером радость мне хорошо подпортили. Гришка пришёл, как всегда не один, со своими «волчатами». Засветло ещё, пока только смеркалось. Прознал, что к первым машинам, что скот у людей забирали и увозили на взвешивание, я даже не выходил. Вот и решил предупредить ещё раз.
– Ты не тяни. А это тебе, что б не забыл…
Один раз только ударил. Хватило. И нос хорошо разбил, и в глазах было долго светло. Но после этого такая злость появилась, что решил я уже про себя, не уступлю. Самим жрать зимой нечего будет, утки давно кончились, и кур оставалось мало. Что ж теперь, голодной смертью уйти в зиму обоим?
Гошан будто чуял всё, что у меня на душе творилось. Второй уже раз, лёжа с кровати, звал его в карты играть. А он опять не пошёл, смолчал. Обманула что ли старая Клава и не играл чёрт с людьми вовсе? Зато всю ночь бес мой потом ворчал и скакал по кухне как угорелый, хлопал дверьми, выбегал наружу. А там запрыгивал на конёк и – с крыши во двор, на копыта приземлялся. Маленький вроде, а грохот стоял, будто сверху большое ведро с землёй скидывали. Под утро только успокоился, съел все пироги, гречку, пол куры и уполз к себе спать. Я уж не знаю, чем он там занимался до следующей ночи, спал, наверное. В стене не поскачешь…
Ни во второй раз, ни в третий я так к машинам и не вышел. А с собой начал носить маленький прут из свинца. Что б защититься смог, если Гришка с Юркой и другие опять нападут. Однако в тот единственный день, когда прута с собой не взял, они меня и подловили. Пытался убежать от них, только хорошо погнали, окружили так, что не вырваться. И где-то у околицы настигли. Бабка Нюра, сердобольная женщина, видела всё. Крикнула своему мужу в дом, с лавки у забора:
– Выйди, Степан, заступись! Опять дурачка-Савёлушку бить волокут…
Но дед её не вышел. Один был, испугался. А меня так и утащили к речке. Пинками гнали почти до того самого места, где речка в озеро впадала, и где они в первый раз меня застали, с Гошаном в мешке на плечах …
– Предупреждали же, дурья пустышка?.. – спросили зло, обступив с четырёх сторон. И больше уже ни о чём не спрашивали.
Долго били меня. Сверху дышали отвратно водкой и самогоном. Два раза я лишался чувств, и приходил в себя всего лишь от новых ударов. Всё думал, когда уже забьют, чтобы муки мои закончились.
Но потом надо мной промелькнула тень. Будто ветерком лицо обдула. Даже как-то приятно стало на миг, на разбитых в кровь губах и дёснах. И что-то рядом в воде сразу булькнуло громко, нырнув в неё.
– Это ещё что? – гаркнул Гришка. – Собака его что ли?.. Сама утопилась?..
Гадко, противно заржали. Рожи у всех отвратные. Сумерки к тому времени только наступили, и лица их в закате смотрелись будто кровью умытые.
А затем снова булькнуло. Что-то вынырнуло из воды, вызвав «охи», «ахи» да «йоп твою мать». И из мелкой речушки на берег выскочила уже не моя «собака», а вышел самый настоящий чёрт. Высокий, шерстистый, с большими рогами. Огромный хвост с кисточкой, хлещет себя по бокам. Глаза горят красным и будто пар, светящийся и зелёный, из пасти и из ноздрей клубами густыми вылетает.
Как взревел тогда вылезший из воды чёрт, да как начал по ним скакать. Гришкина ватага даже разбежаться не успела. Самого Гришку, кажется, чёрт заскакал насмерть – всю грудину ему проломил, прыгая на ней своими ножищами. Я всё хотел заступиться за них, пытался повернуть голову, руку тянул. Но сил у меня не хватило даже на слово. Рёбра все самому сломали и избили в сырое мясо.
Запомнил, что подняли меня с земли, полумёртвого и изувеченного. И помню, как лилось на меня сверху чем-то тёплым. Так… слёзы горячие капали. Плакал мой чëрт, пока бежал и нëс меня на руках к дому. По мне убивался рогатый. А ведь, кроме бабы Клавы, никто меня не жалел по-настоящему раньше. Даже родители. Любили, наверное, по-своему народившегося в семье уродца, не утопили ж в пруду во младенчестве? А, значит, любили...
Очнулся я после того, как лишился чувств в бешеной скачке, уже в нашей избе, на моей кровати. Голый и в мокрую простыню обёрнутый. В печке жарко горел огонь, слышно было, как трещат в ней угли. Чёрт мой… снова стал маленьким и привычным. Что-то ворчал себе под нос, заправлял крупу в чугунок, заливал водой. Видел потом, как он ставит его ухватом на шесток и толкает дальше. Жмурится от жара. Погремел затем пустой сковородкой, нашёл в погребе сала, лука, картошки. Зажарилось сразу, зашипело и зашкварчало. От боли я не мог пошевелиться. И тогда он потащил кровать к печке, вместе со мной на ней. Размером Гошан был снова с дворнягу, но напряг все свои жилы и доволок меня как-то. Что б я и огонь видел с середины кухни, и что б слышал дождь в открытое окно. Опять шёл ливень.
Сжёг слегка Гошан кашу. И сало с картошкой подгорели тоже. Потом он намочил другую простынь в колодезной воде и сменил на мне старую. А после мы ели с ним подгоревшее. Он жевал с аппетитом, а я глотал едва-едва, валял языком в разбитом рту. Только всё равно сидели в одной комнате вместе, не прятались друг от друга, но и посматривали пока исподтишка. Будто болеть даже стало меньше и легче дышалось. Он верно был настоящим чёртом – шерсть у Гошана от бликов огня просто искрилась. Точь-в-точь как у кошек на солнце. И пусть в деревне меня теперь ненавидеть станут намного больше, зато тронуть уже не посмеют. Гришка с друзьями, если и выживут, говорить могут, что захотят. Кто ж им поверит, после водки, которую пили всё время? Вот пусть и скажут, увидели, мол, рогатого, когда он к ним сам из воды вышел. Скажут, и люди ещё посмеются над ними. А вот меня с бабой Клавой обидеть точно не смогут. Потому что жил у меня самый взаправдашный чёрт. Мой друг Гошан, моя ночная погремушка и добрый защитник. Попробуйте троньте, коли придёте.......
Хозяин кладбища
Отец Насти скончался от рака два месяца назад, оставив ее с десятилетней сестренкой Анютой. Он всю жизнь прожил честным работягой не отложив никаких сбережений, сестры ютились в маленькой советской двушке и денег хватало лишь на самое необходимое. Из-за отсутствия образования Насти приходилось перебиваться на низкооплачиваемых работах, а с таким плотным графиком о личной жизни можно забыть. Практически без выходных она впахивала кассиром в ближайшем супермаркете с утра до ночи. Анюта была спокойной и не разбалованной девочкой, поэтому Настя не боялась оставлять ее одну.
Похоронив отца, сестры часто оплакивали его долгими ночами, им не хватало его присутствия в доме; мужской руки, шуток, подбадривающего голоса и моральной поддержки. Он часто снился Насти и просил не грустить, но она ничего не могла поделать, давящая пустота от потери сжимала грудь, комок подходил к горлу и слезы сами лились ручьями.
Был родительский день. Настя попросила выходной, собрала Аню, и сестры поехали на кладбище купив сладостей и цветов. Они долго сидели на скамейке перед могилками отца и матери, вспоминали их безутешно рыдая. В тот день на кладбище было много народа, люди оставляли на помин угощения, накрывали рюмки с водкой корками хлеба, поминали родных. Туда — сюда сновали бездомные собирая еду после ушедших.
Погода выдалась теплая. Солнце на горизонте неумолимо клонилось к закату уступая место сумеркам. Сестры сами не заметили как засиделись до вечера. Будто какая-то неведомая сила сковала их погружая в сладкую дремоту, веки отяжелели и легкий сон объял их своим покрывалом.
Спустя несколько минут Настя вздрогнула очнувшись от сна и осмотрелась. Вокруг было только бесконечное поле крестов на фоне кроваво-красного заката и ни одной живой души. Все уже разъехались по домам. Над кладбищем нависла звенящая тишина.
Настя посмотрела на сестренку и поняла что та испытывает тоже самое. Весь день они просидели у могил будто погрузившись в транс и потеряли счет времени. Сестры встали и не спеша пошли по дорожке в сторону выхода. Мимо мелькали могилы разных людей, за каждой скрывалась чья-то прожитая жизнь. Не важно какая. Короткая или длинная, грешная или праведная, богатая или нищая, честная или лукавая. Смерть всех уровняла. Вот только сами могилы не выглядели одинаково: некоторые были заброшены и забыты, заросшие травой, с поломанной оградкой и покосившимися крестами, другие наоборот поражали своим богатством и размахом
Мертвецы с укором взирали на сестер с фотографий на надгробиях. Вот красивая светловолосая девушка лет двадцати смотрит с лукавым прищуром, будто завидуя сестрам за то что они еще способны ходить под солнцем; вот совсем молодой парень смотрит большими печальными глазами; зрелый мужчина с черно-белой фотографии грозно нахмурил брови будто виня девушек в том что они до сих пор живы; темноволосый мальчик с большого портрета грустно провожает их взглядом сожалея о том что кто-то еще способен дышать
Сестры поежились под осуждающими взглядами усопших и ускорили шаг. Мрачные сумерки окончательно вступили в свои права крася все вокруг в серо-синий цвет. Девушки шли очень быстро, но ряды могил все никак не кончались, хотя они должны были уже выйти за ворота. Сестры много раз ходили этой дорогой и никогда она не занимала столько времени. Чья-то злая воля водила их по погосту не давая его покинуть. Настю пробрал страх, было очевидно что происходит какая-то чертовщина. Особенно пугало повсеместное безмолвие. Ни щебета птиц, ни стрекотания насекомых, ни шума ветра в траве, ничего.
Спустя сорок минут блуждания сестры вернулись к тому месту откуда пришли — к могилам родителей.
У могил стоял мужчина. В его внешности присутствовало что-то пугающее. Может неестественная бледность лица, может мутный тяжелый взгляд, а может странная неподвижность не свойственная живому. Грешным делом, Насте даже показалось что она видела этого мужчину на одной из могил. Он явно ждал именно их.
-Здравствуйте — неуверенно промямлила Настя
-Не вам мне о здравии говорить, дорогуша — прохрипел мужчина подходя ближе — не туда вы с малюткой забрели, не в то время уснули и не в том месте проснулись. Какой же дурой надо быть чтобы притащить ребенка на кладбище, да еще и в такой день, когда всë иномирие празднует. Не поможет тебе твой батюшка, даже не надейся, нет его здесь, среди нас -
Призрачные тонкие материи и мир по ту сторону бытия получили невольное подтверждение. Реальность рассыпалась. Всë вокруг пришло в движение. Пустое и тихое кладбище наполнилось тенями и полупрозрачными силуэтами, которые окружили сестер со всех сторон. Призраки тянули к ним свои костлявые руки пытаясь прикоснуться к жизни, получить от них частицу той давно забытой энергии, которой они сами дышали когда-то. Они жаждали почувствовать под своими пальцами живую плоть, теплую кожу, услышать трепещущий пульс и биение сердца. Взамен от них исходила мертвая некротическая энергетика тлена, они были не способны дарить любовь и тепло, перейдя в иную фазу существования они могли дарить только холод и смерть. В воздухе повис тяжелый запах разрытой земли, от могил повеяло холодом.
Каких только покойников не было вокруг: увечные, безобразные, погибшие в авариях, с отсутствующими частями тел, оторванными челюстями, обморожениями, язвами от болезней, ожогами, покрытые черной коркой, обугленные будто головешки, сгнившие, изъеденные червями, раздутые, зеленые, даже чьи-то скелетированные останки жадно щелкали челюстями. Верхом на висельниках, пьяницах и других самоубийцах сидели черные рогатые черти, весело свистя и нещадно хлестая несчастных кнутами.
Сестры крепко прижались друг к другу под натиском нечистой силы. Покойники выли и стонали. Ватага кладбищенских бесов свистела и улюлюкала, гарцуя копытами на могилах. Громко хрюкая бесы выглядывали из-за надгробий, показывая язык и корча мерзкие рожи. Сама Княжна Смерть в черном балахоне устремила беспощадный взор своих пустых глазниц на девочек, жуткий оскал ее черепа лишал воли к сопротивлению и обездвиживал.
Жертва хозяину! Жертва хозяину! Жертва хозяину! - кричали обитатели кладбища
Сестры думали что их разорвут на части, но вдруг толпа усопших благоговейно расступилась освобождая дорогу Хозяину Кладбища. Высокий силуэт медленно двигался по дороге в направлении девочек. Это был бесформенный черный сгусток скопившегося горя, слез, тоски, беды и страданий всех людей, веками приходивших сюда оплакивать своих близких. Воплощение абсолютного негатива и некротической энергии. Хозяин явился за жертвами. Два глупых человеческих существа, посмевшие уснуть в его владениях в неправильный день, обреченно молили Бога об избавлении от кошмара, но у этой реальности был только один Хозяин.
Утром сторожа найдут трупы сестер. Они умерли крепко держась за руки, а на их лицах застыла гримаса невыразимого ужаса. Покойницы были неестественно худыми и легкими, будто некто высосал из их тел все жизненные соки. Сестер похоронят рядом с родителями, а люди еще долго будут судачить об этом происшествии. Ведуны и знахари поймут в чем дело: на этом погосте в услужении у Хозяина стало на две души больше.
Говорят, если гуманитарий пройдет это головоломку до конца, он может считать себя технарем
А еще получит ачивку в профиль. Рискнете?
Ночь сотни демонов
Японию сотрясали феодальные войны и клановые междоусобицы. Окровавленная страна пыталась отстоять свое право на существование и не развалиться на части, но в условиях тяжелейшего экономического и продовольственного кризиса оказалась на грани катастрофы. Деревни выжигались вместе с населением, имущество изымалось, а жизнь обычных крестьян обесценилась. Ни один из сегунов не желал уступать власть и жаждал захватить как можно больше земель, по всей территории страны шли кровопролитные сражения между армиями Востока и Запада. Голод, разбой и разруха царили по всей стране.
Множество смертей и ежедневное кровопролитие привело к тому что грань нашей реальности стала истончаться и в наш мир хлынули орды нечисти привлеченные трупным зловонием и энергетикой всеобщей ненависти. Огромное количество порталов образовалось по островам и наши монахи оказались бессильны перед жуткими обитателями потусторонних миров. Их заклятья, молитвы и ритуалы не приносили пользы.
Все началось не сразу. Сначала к нам начали поступать сведения о нападениях екаев и юреев на случайных путников, нападения чаще всего происходили на проселочных дорогах в дали от поселений, мы стали находить обезображенные трупы в канавах, лесах и озерах. Потом нежить осмелела и проникла на городские улицы, среди белого дня многие поселения были истреблены подчистую. Перед угрозой новой опасности человеческие споры были забыты или отложены на потом.
Наш город один из последних оставшихся держать оборону на восточном рубеже острова. Долгие недели мы рыли окопы и рвы, строили оборонительные сооружения и стену. В нашем городе собрались остатки выживших крестьян, самураев, буси и людей из прочих сословий. По нашим данным ближайшие деревни уже разорены и несметные полчища монстров движутся в нашем направлении. Подмоги с моря ждать тоже не стоит, все наши корабли подверглись набадению Уми-бодзо - угольно-черного исполина являющегося из морских пучин. Все корабли затонули. Нельзя сказать сколько мы протянем, но я верю что каждый будет держать оборону до последнего вздоха.
Я самурай, принадлежу к древнему японскому роду, проходил обучение у лучших мастеров воинского дела и если потребуется готов отдать жизнь за свой народ и свою землю. Возможно эти записи будут последним что я успею написать в своей жизни, но пусть они послужат хроникой этой войны. Возможно они будут полезны нашим потомкам.
Мы заняли свои позиции на стенах нашей наспех сделанной оборонительной крепости и приготовились принять сражение. Монстры явились с наступлением сумерек - древнее время всех духов и демонов. Завязался тяжелый и кровопролитный бой. Первыми нас атаковала мерзкая мелочь вроде Ванюдо, Каппа, Тэнгу, Дзасики-вараси, Рокурокуби, Нуппеппо и друих.
Жители отважно держали оборону не давая отратительным созданиям попасть на территорию посения. Защитники использовали длинные луки-юми истребляя подступавших екаев со стен города. Сотни смертоносных стрел летели в сторону противника метко поражая живые огненные колеса, хищные летающие головы, ожившие сандали, одноглазые зонтики, зубастые фонари, рыбоподобных чешуйчатых тварей с орлиными клювами, омерзительных псов с человеческими лицами, зеленокожих склизких чудищ с длинными липкими языками, когтистых монструозных младенцев, кровожадных ведьм с огромной пастью в виде разреза, безликих нечто с пустыми гладкими личинами, бесформенные тестообразные комья, кровавые кляксы живущие некой противоестественной жизнью, слепых отродий с глазницами на вытянутых руках, чудовищ с обезъяньими рожами и паучьими лапами, огромных крыс с железными зубами и многих других. Самых страшных тварей извергнул на нас ад. В давние времена вся эта мерзость могла обитать лишь в заброшенных зданиях и непроходимых чащах, сейчас же они дружными рядами шли в атаку ведомые запахом человеческой крови. Клыкастая, когтистая, шипастая, крылатая, ощетнившаяся, аморфная масса безостановочно лезла на стены визжа, крича, пища, воя, рыча и воняя.
К сожалению потери были и в наших рядах. Стая летающих голов настигла воина который сражался со мной по соседству и принялась терзать бедолагу, они подлетали с разных сторон, вырывали по большому куску плоти и вновь отлетали на значительное расстояние. Я пустил в них пару стрел поразив двоих Рокурокуби, но их было слишком много, по пять голов схватили парня зубами за обе руки и подняв высоко в воздух утащили кричащую жертву на растерзание. К тому моменту он уже походил на живой кровоточащий кусок мяса.
Демонов было слишком много. Люди быстро уставали, им на смену приходили другие, но количественный перевес оставался на стороне противника. Нечисть перла из всех щелей и трещин, твари старались найти брешь в нашей обороне чтобы прорваться на улицы города и устроить там кровавое пиршество.
Сделав несколько выстрелов и поразив какую-то крылатую гадость с петушиным хвостом, крыльями летучей мыши и грязным свиноподобным рылом, я отложил в сторону свой лук и уступил место подоспевшему мне на замену самураю. Достав более привычную мне катану я напраился к той части стены где немедленно требовалась моя помощь, подножие уже было усеяно трупами десятка защитников и бой продолжался. Над кучкой оставшихся в живых воинов возвышалось могучее змеиное тело и клыкастая пасть стремительно хватала по одному защитнику утаскивая его вниз, я подскочил сбоку и поймав момент нанес косой удар по чешуйчатой шеи монстра, самурай что стоял рядом ударил по центру прямо и рассек морду чудища почти пополам, а мой удар вспорол набухшие кожанные мешки служившие монстру хранилищем яда или желчи, и нечто вонючее хлынуло на землю. Сбоку ко мне потянулись черные скользкие щупальца которыми орудавало бесформенная студенистая субстанция истекающая слизью и гноем. Щупальца извивались как черви пытаясь добраться до моего горла и задушить, тремя короткими и резкими ударами я отсек гадостные отростки и тварь внизу издала длинный противный писк.
Не давая мне отдышаться и вытереть пот передо мной возник новый противник. Зубастая ведьма-людедка попыталсь разорвать мне горло своими длинными черными когтями, но я одним взмахом катаны отпраил тварь обратно в пекло. Справа на стену медленно заползал мерзкий тестообразный комок покрытый многочисленными складками, тварь напоминала слизня и испускала омерзительную вонь гниющего мяса, мне жаль было марать свое драгоценное оружие в этой блевотной массе и схватив факел я ткнул им в морщинистую бесформенную гадость сбросив ее со стены. Какой-то сплюснутый пузатый демон смахивающий на белый гигантский комок жира отправился вслед за ним охваченный пламенем.
Шустрый как муха карлик с одним выпученным глазом посреди лба попытался резво вскарабкаться и проскочить через защитников но точным ударом моей катаны был разрублен на две части и полетел вниз зловонными останками.
Несмотря на ожесточенное сопротивление в некоторых местах образовалась брешь и екаи начали прорываться внутрь.
Земля содрогнулась и недры ада выплюнули орду демонов Они, это были огромные, сильные, мускулистые, человекоподобные твари с яркокрасной кожей. Свирепые воины в ближнем бою. Их глаза горели адским пламенем, хищные пасти были усеяны огромными острыми клыками, а голову украшали крупные кривые рога. Предводитель клыкастых чертей Яма повел свою армию в атаку на нас.
Я покрпче перехватил рукоятку своей катаны и ринулся в самую гущу боя. Сталь моего меча сверкала исполняя безумный танец смерти, оставляя страшные раны и увечия, от меня во все стороны летели рогатые головы, когтистые лапы и отрубленные части тел. В неистовой ярости я превратился в живую мясорубку усеивая свой путь трупами проклятых бестий. Мой меч со свистом рассекал отвратительные морды, скалящиеся пасти и мускулистые шеи, отделял головы от туловищ и продолжал свою смертоносную песнь опустошая вражеские ряды и сея гибель среди адских полчищ.Уворачиваячь от ударов когтистых лап и кривых сабель я без устали рубил направо и налево превратив свою катану в металлический смертоносный вихрь. С ног до головы залитый черной вражеской кровью, стоя на горе изрубленных вражеских трупов и тяжело дыша я осмотрелся.
Как оказалось далеко не всем защитникам удалось выжить, наши ряды значительно поредели. Многих братьев сожрали красные черти. Они впивались клыками в глотки несчастных и вырывали им горло, а потом с жадностью лакали бьющую фонтаном кровь, некоторых разрывали на месте и пожирали наслаждаясь человеческим мясом прямо на поле боя. Некоторым черти отрывали головы и насаждали их на острые пики размахивая ими для устрашения, кого-то черти потрошили вспарывая животы и извлекая дымящиеся веревки окровавленных кишок.
В самом городе царила паника. Земля утопала в крови, несчастный город представлял собой огромное кровавое море.
Призрачные глаза таращились на перепуганных жителей со стен домов, огромные грязные ноги без туловища ломали нашу шаткую стену и с дьявольским остервенением давили людей дробя им кости и размазывая человеческие туловища по земле оставляя после себя бесформленное окровавленное месиво из костей, хрящей, внутренностей и мяса.
Земля задрожала повторно. Это означало что на поле боя явились О Докуро, кошмарные гигантские скелеты появляющиеся на полях сражений, отвратительное порождение энергии смерти и тлена, их тела представляют собой немыслимое скопище множества человеческих костей слившихся в один титанический скелет.
Они разнесли нашу стену в щепки словно игрушечную и открыли путь ордам нечисти. Они подбирали трупы наших воинов и присовокупляли их к своим мерзким телам делая их частью себя, становясь за счет этого еще больше и сильнее. Воистину, невозможно придумать участи страшнее чем эта.
Я понял что нам не выстоять. Защитники стали отступать к дальнему дому в котором располагался вход в катакомбы вырытые нами задолго до битвы. В них находились наши женщины, дети и старики.
Размахивая мечом и расчищая дорогу от лезущей со всех сторон мерзости я добрался до дома и вместе со всеми начал спускаться вниз. На стене, справа возник большой глаз с ненавистью уставившейся на меня. Недолго думая я вонзил свою катану прямо в центр черного зрачка проколов мерзкое явление насквозь, глаз с чавкающим звуком вытек на стену жидкой слизистой массой.
Спустившись по лестнице в подземелье мы поняли что дверь долго не выдержит могучего натиска демонов, все достали ножи для харакири и приготовились завершить свой путь как того требовал от нас священный кодес. В конце концов только такая смерть достойна самурая. Дописывая эти строки я ничего не боюсь и ни о чем не жалею. Продолжите нашу войну с нечистью, наш город пал, но ваш еще может выстоять. Таков путь.
REDRUM | Клининг в квартире покойного\ Парился я не один
Товарищи и господа. Я заморочился и озвучил две свои истории.
Приятного прослушивания.
Дедовы записки
В обложенном зеленой плиткой щите размеренно трещали березовые дрова. Свет опять обрубило , видимо из-за сильных морозов провода опять оборвало. Так-как за окном был февраль и на часах было примерно девять ночи , света не нужно было ждать раньше чем обеду.
Как свет пропал, бабуля сразу достала парафиновые свечи и зажгла их. В кресле на против дивана сидел дед. Не довольно взглянув на люстру он что-то буркнул себе под нос и отложи газету. Бабуля уселась ни диван и опёрлась спиной на разогретую стенку щита.
Молчание продолжалось не долго . Дед с бабулей начали разговоры не о чем, а я просто сидел ,смотрел на огонь и тихо слушал.
Внезапно за окном что-то треснуло, все притихли.
Не долгая тишина плавно перетекла в разговоры о странном и не понятном.
В определенный момент дед завел свою шарманку. По части рассказав ему нет равных, он умеет и нагнать тревогу, и красиво вести рассказ. В этот раз история не была радужной. Прихлебывая чай что заварила бабуля ,дед завел свою песню.
Прадед мой рассказывал про тот раз. После чарки конечно, по другому не мог. Приехали они на хутор дедовский . Встретились посидели. Взрослые как смеркаться стало, собрались в деревню на каляды идти, а нас малых оставили дома сидеть. Дед перед уходом настрого запретил лазить в сундук под печью. Я одобрительно кивнул и взрослый ушли.
Время шло мы играли ,смеялись. но вскоре нам наскучило и мы начили шерстить хату в поисках интересного. Хотя что интересного может быть в хуторской хате?
Когда все углы были обнюханы мой взгляд уперся в печь, а точнее в сундук что стоял под ней. Я долго сомневался, но любопытство взяло верх.
мы с Мишкой Кобановым и Пашкой Сипоровым склонись над сундуком.
После пару минут замедлений и сомнений мы его открыли.
Внутри были кулечки с травами , поршочки и прочая всячина. Мы сидели и жадно перебирали содержимое глазами. На дне лежали бумаги перевязанные льняным шнуром. Шнур бы очень потёганый временем и казалось что он вот-вот порвется. Пока ребята перебирали кулечки я разбирал бумаги , помимо рецептов в основании свертка лежала книга в поеденным жучком переплете. Я медленно отрыл ее и страницы издали симфонию слипшегося треска. Я был обучен , как ни как 3 класс . Читать, писать умею, глядишь уже грамотный . Но этого все равно не хватало чтобы прочесть книгу. Через пару минут мы уже в троём сидели и вслух проговаривали написанные закорючки. В основном ходила тарабарщина. Мы постояли ,подумали и бросили эту затею продолжая заниматься своими привычными делами.
Прошло минут двадцать мы уже и забыли про рукописи как из-за печи раздались вздохи. Вздохи "человека" которому на грудь положили мост от Белоруса. Все обернулись и затихли. Мишка думая что его никто не заметит осторожно перекрестился. Вздохи продолжались и в одночасье прервались в стоны на границе с речью. Наши ошалевшие от ужаса газа прилипли к печи. Голос продолжал нарастать как огромная грозовая туча. Через мгновение казалось что кто-то выползет из нее, Мишка не долго думая подбежал к печи и закрыл ее заслонкой . Что-то захихикало внутри и притихло. Едва Мишка отошел от печи ,как вдруг дикий хохот оглушил наше молчание. Заслонка начала шевелиться и из-за нее начала высовываться рука. Грязная ,с сморщенной кожей словно ее обдали кипятком. Мы быстро смекнули и бросились закрывать заслонку. Всем своим навалившись на нее мы пытались задвинуть обратно , но ничего не получалась. А голос из печи продолжал смеяться и быстро повторять:" Отдай, отдай, отдай ". В какой-то момент я наконился и увидел кто смеялся...
Красные глаза ,словно дым попал, кожа похожая больше на мокрое полотенце и нос , нос который был больше похож на свиной пятак.
Мы пересеклись взглядами и рука быстро схватила меня за рубаху. Взгляд уперся на меня и прогремело громкое :"Отдай!".
Пашка увидев это схватил кочергу и со всей силы ударил но сморщенной руке. Раздался визг и меня отпустили.
В образовавшийся "тихий" момент мы задвинули заслонку и подперли кочергой.
Мы стояли как вкопанные и еле дыша переглядывались.
Мальцы, что ж мы натворили! Еле сдерживаясь пробормотал Пашка.
Не надо было лезть туда ,в сундук этот.
Пашка явно что-то понимал, так как ужас в его газах был не поддельный, да и сам он стоял как в воду опущенный.
Наше полу молчаливое собрание прекратили голоса с улицы. Не успели мы и обрадоваться как в окно постучали.
Радостна подбежав к окну в надежде увидеть лица родителей мы отодвинули шторы и обомлели. Во дворе перед окнами в хороводе кружился десяток чертей, а в окно с той стороны на нас таращились три получеловеческие полу свиные морды обросшие редким черным волосом . Они смотрели на нас и хихикали. Один что бы больше и массивнее наклонился в перед и булькающим голосом произнес "Отдавайте" и ударил кулаком о оконную раму.
Дом содрогнулся, а голоса за окном еще громче захохотали . Те что водили хоровод затянули на разный манер " Отдавайте" . Под светом полной луны это действо смотрелось особенно жутко.
Не успели мы опомниться ,как к хаосу голосов добавились удары и гроход. Мы сразу поняли что это ломятся в дом. В двери, в окна ломились черти, ломились и крычали .
От происходящего ребята забились в угол под иконами и скулили как щенки , я бросился к ним и уже в троем мы сидели и боялись поднять головы. Слезы и сопли стикали по нашим лицам, а в головах металась одна лишь мысль "ПОМОГИТЕ".
На очередной "Отдайте" Пашка не выдержав выкрикнул.
-Что отдайте ?! Что вам нужно?
В тот момент форточка распахнулась и дом просунулась ушастая голова. Ехидно улыбаясь оно произнесло.
-Души!
Пашка побледнел, а Мишка еще тише заскулил.
Я не отводил глаз от окна. Оно дрожало и скрепило словно вот вот развалится. В дверь постучали и она распахнулась. В комнату ввалилась толпа уродливых тварей . Они плясали и пели. Один хлопал себя по обвисшему животу руками с копытами, другой почесывая волосатый зад издавал хрюканье вперемешку со смехом . Я опомнился и вытащил из кармана кусочек мела что остался после дежурства и провел линию от стены до стены. Толпа зашипела и зараготала.
Тот что поменьше спрыгнул с волосатых плеч товарищи и бросился к нам. Я вжался в стену и уже готовился отбиваться как он врезался в невидиму стену. И мы смотрели друг на друга не понимая что случилось.
Мы слегка выдохнули как толпа начала расходиться в стороны и к нам вышел жирный, усыпанный зелеными гнойниками он неспешно перебирал своими копытами. Подойдя ближе он замер и громко прохрипел уже знакомую фразу.
По телу пробежала дрожь а толпа нечисти закружилась в судорожной пляске. Они скакали по полу , по столу и лавкам. Один залез на печь и начал скидывать вязанки с луком и чесноком. Одна из вязанок зацепила качергу и открыла печь . Из нее тут же выскочила старуха с банной кожей и мелкими волосками наа которых слиплась грязь.
Она быстро встроилась в толпу и начала отплясывать. Ее обвисшие груди весело хлопали о каленки , копытца цокали об пол. Игрище и не старалась утехать , а голоса умолкать . Черти бились о невидиму стену и отскакивали прочь.
Мы сидели боясь пошевелиться. От страха мыслисмялись и было лишь одно желание . Что бы поскорее это закнчилось.
Так прошло еще какоето время . Мы уже начали засыпать как со стороны хлева раздался крик петуха.
Толпа не ожиданно замерла , все начаи метуситься и пытаться выбраться из дома ,но что то их не пускало. Они бились друг о друга, ревели и скулили.
Солнце уже начало подниматься и первые лучи пробились сквозь этот ужас и упали на чертову свиту как она начала запрыгивать в печь. Через мгновение они уже все сидели в печи.
Мы немного осмелев поднялись и подошли ближе. Из нее виднелись сотни ярко желтых глаз хаотично моргая они не отводили от нас взгляд. Вдруг раздались сотни голосов. Тихо шипя они произнесли :"мы еще вернемся"...
В тот же момент раздался треск и печь хлопнула отбросив нас . Поднявшись и придя в себя мы вновь подошли к печи. но там уже никого не было.
Хочешь дотянуться до звёзд - не опускай руки!
Пруфы проверены. История про обыкновенное чудо. В Новосибирске живет девушка, которая вязала раньше детские игрушки. Ёжики там, слоники разные. Всё было хорошо, только не то. Всю жизнь её тянуло к рок-музыке. Но как совместить своё рукоделие и рок? Для чего, для кого? И самое главное - как попасть в этот мир без связей и портфолио? Ответов не было даже близко. Шли годы.
При этом человек на месте не сидел. Общался, делал, показывал, но результата не было. А важен только результат. Однажды она связала такую штуку как на фотке, и перед сном выложила к себе на страницу ВК. Пост за 3 часа просмотрело аж 40 человек. Но на следующий день она увидела под постом 11К просмотров. Тому виной был лидер группы «Пилот» Илья Кнабенгоф (Чёрт), который шёл мимо, и оставил под ним свою оценку и добро на продолжение. Не только боги сильны в чудесах…
Мечты сбылись. Пошли предложения о сотрудничестве не только от фанатов, но и от других кумиров. А прошли всего лишь сутки…Короче я вот к чему – никогда не надо опускать руки. Главное – хранить верность своей мечте и всё будет. Ведь всё хорошее делается не «благодаря», а «вопреки».
ЗЫ. А от «лица редакции», тебе Илья, если ты это прочтёшь - жгучий респект и уважуха. Мужик! Достойный пример для всех звезд и адептов рока. Делайте добро!
Загадочное существо с рогами или реальный демон в лесу снятый на камеру
Турист путешествовал по горным лесам Америки и увидел неизвестное животное. Загадочное существо с рогами или реальный демон в лесу снятый на камеру. Паранормальное существо пряталось и было заснято на видео. Горные леса в Америке изучены слабо. Там могут жить странные существа. На земле много неизвестные животные. криптид и монстры. Самые жуткие видео снятые. Смотреть видео здесь по ссылке внизу
Как подготовить машину к долгой поездке
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.