Во-первых, в моей голове всё имеет свой цвет: цифры, буквы, слова, дни недели, имена и фамилии.
Во-вторых, реальность для меня представляет собой овеществленные Данные, подразделенные на категории, которые находятся в определенной иерархии. Мы последовательно проживаем категории Опыта, начиная с простых, околобытовых и материальных, чтобы дойти до категорий высшего порядка, и таким образом вернуться в изначальное состояние человека (Бог — не внешний дядя на небесах, а то, как себя можно ощущать).
Всё есть изначальный свет (энергия), который эманирует в материальный мир, чтобы познавать себя в разных состояниях и собирать весь возможный опыт. Задача — насобирать как можно больше, чтобы перейти к познанию следующих кластеров, следующих слоев этой информационной матрёшки, и в конце концов вспомнить, с чего всё началось. Для этого нужно действовать, собирать и анализировать ошибки, поскольку именно ошибки дают нам больше всего опыта, позволяют осознавать текущую деятельность и выпутываться из ловушек ума.
В-третьих, весь Опыт пронумерован цифрами от 0 до 9, где:
2 — вторая сила, нужная для того, чтобы свет (энергия) познавала себя, тьма;
3 — царство, синергия, корона — то, что получается, когда две силы вступают в союз;
4 — проживание материального мира;
5 — вершина материального мира, богатство, изобилие;
6 — творчество и сочувствие как то, что появляется, когда приходит понимание, что только в материи нет смысла;
7 — кризис, смерть, выход;
8 — бездна, космос, безвременье;
9 — возрождение, художник, состояние Творца.
Эти цифры последовательны: энергия изливается, заполняет сосуд, но не останавливается, когда он заполнен, и просто течет дальше, образуя следующую цифру и проживая этот цикл в новых состояниях материи и ума, новых обстоятельствах, исторических периодах. Номер энергии несет в себе суть проживаемой программы, и цифры, на мой взгляд, в том числе даты рождения, влияют на проживаемый человеком опыт. Это похоже на нумерологию, но с ней проблема в интерпретациях, основанной на проекциях, а суть, зараза такая, невыразима.
Раньше стеснялась об этом говорить, потому что хотелось быть для всех быть нормальной и правильной, а вся эта инфа до определенных состояний ума звучит как шиза. Сегодня я окончательно забила и решила говорить всё прямо и искренне, чтобы собрать все возможные ошибки (и комментарии, разумеется), познать весь полагающийся опыт и выйти н***й из бесконечного круга смертей и перерождений
Первым это отметил Ницше в «Весёлой науке». Мир, ведущий счёт своим годам от Адама, потерял единый центр — имя которого непроизносимо — и долго не замечал этого. Не замечал новых проблем и свобод, которые возникли, хотя и жил ими. Ведь осталась религия. Религия во всех тех видах, которые мы можем себе представить, а не только как ширма, которую принято считать монотеизмом.
Иллюстрация Екатерины Ковалевской. Другая художественная литература: chtivo.spb.ru
Пусть меня распнут (головой вниз, конечно), но я не признаю, что культура наша перестала быть языческой за те доли кальпы, что мы называем историей. Как наше ограниченное сознание, однажды наречённое коллективным, может представить себе нечто божественное единым, постоянным, одинаковым? Как мы все можем действительно понимать Небо одинаково и быть уверенными в этом? Откуда уверенность в том, что Единый (или Триединый) един для всех? Главное, зачем вообще описывать божественное в деталях, если это порождает лишь разногласия и никогда — понимание? Это не ересь, ведь я ничего не утверждаю. Это лишь вопросы.
Не думаю, что открою нечто новое, лишь опишу плоды поиска центра (только своего) — безнадёжного, мало кому нужного, но некоторым просто необходимого. Этот центр может быть чем угодно. Я находил его, например, в шахматах, игре когда-то запретной, и в математике. Но как не прельщает меня Дионис, бог пьянства и разврата, так и боги этих расчётных явлений не приютили меня надолго, пускай и показали некоторые чудеса своих храмов. Я видел красоту композиций фигур, моё сердце радовали уравнения, комбинации, варианты и решения. Всё это было мне доступно. Но, отдав им должное, отдав годы жизни, — то, чем боги питаются, то, что можно назвать жертвой, — я продолжил путь. И этот путь привёл меня к литературе.
Я называю литературу религией, потому что знаю, как и для чего проводят обряды в привычных нам часто уже мёртвых религиях. Я знаю, как и для чего служат. Всё то же, всё так же. Откровение доступно каждому настоящему верующему. Да и познание мира, всегда частичное и относительное, предлагают все боги. Вопрос лишь в одном — в одержимости. В монастыре своей души нужно быть не случайным гостем, а добровольным затворником. На это готовы немногие, но и немногие действительно поклоняются богам, а не шайтанам, Маре или просто бесам. Взгляните в глаза «среднего» — «доброго», по Ницше, человека, вы поймёте, о чём я говорю.
Раз уж литература — это религия, чьим жрецом я себя вероломно считаю, то, проводя свою службу, я познаю своего Бога, открываю некоторые секреты. Это неизбежно. И кажется — говорю это с придыханием и стыдом, — я познал христианское умаление Господа. Говорю со стыдом, ведь осознаю размер своих притязаний.
После написания чудовищного, отвергаемого всеми романа, мне явилось осознание: для его принятия другими придётся надругаться над телом и без того многострадального текста. Согласился с этим я не сразу. Своё промедление оправдываю очень просто: Творец и тот послал евреям Христа, явившись в его же образе, лишь когда на то были должные условия. Так что поначалу я решил переписать историю, упростить её структуру. Но вскоре бросил это гиблое дело. Принять неизбежное — большая мудрость, ведь так? Бог, которому я поклоняюсь, которого я же лепил Словом, не нуждается в том, чтобы костенеть в словах, когда-то ради него написанных.
Как узник Запада (изредка выпускаемый на волю), для героев романа я взял имена еврейских ангелов. На страницах лежали тени Михаила и Люцифера, Гавриила и Матриэля, ещё больше теней лишь скользило по ним, не оставляя зримых следов. Но это лишь понятные маски, а не истинные имена сущностей. К примеру, тот, кого евреи называли Азазелем, известен под десятками иных имён. Греки помнят его Прометеем. Китайцы, обожествив то ли князя, то ли бродягу, называли сущность Суй-жэнем. Так что, называя конкретное имя, я лишь пользовался старой, понятной в моём доме традицией. Как поэт, говоря «Алеф», я имел в виду и «Бэт». Но я не был понят, и это естественно. Нельзя поступать подобным образом в мире, полном цепляния. «Это святотатство, это фантазии, это просто сказки» — вот от чего приходилось отбиваться. Мне же всё это не нужно. Я рассказываю, а не бьюсь; делюсь, а не отбираю.
Роман не был книгой об ангелах и их канцелярии. Это история об отсутствии истории, о начале времён отсутствия времён. Нет, не так. Это роман о начале. Дальнейшее только путает.
Всё ещё отбиваясь от тех фантомов, нас окруживших, скажу, что роман — не фантазия или интерпретация. Это даже не игра с метафизикой, ведь каждое правило пишется по своду более высоких правил, а тот — по ещё более святому своду. И так до бесконечности. Откуда же мне знать хотя бы о втором своде? Частностью слов я лишь старался описать то, почему наш мир таков, каким мы его видим. Я описал правителя мира, который просто не мог иначе. Это не личная драма вездесущего существа бесконечной воли. Это наша с вами драма, вынуждающая божество — но не Создателя — крутить колесо сансары. Я говорю про сансару, используя более ёмкое слово, но для западного уха могу предложить причины и следствия, логику, метафизику. Выбор велик, да только средства ограничены.
Анна Ахматова в разговоре с Джозефом Бродским поучительно отметила, что Писание — не сборник сюжетов для стишков. Также, назвав и Москву, и Рим, и Париж провинцией, именно Писанию она выделила место нашей культурной столицы. Это легко понять. Но в моём случае, случае человека, вынужденного оправдывать всё, два данных евреям Завета стали удачным подспорьем для «слома» архангела, то есть именно что почвой для моих стихов в прозе. Высшие боги сделали с ним то, что он творит с нами. Ведь нельзя, допустим, понять, за что были казнены дети Египта, если мир сотворяется единожды. А они были казнены, и тяжесть этого кому-то пришлось взвалить на себя. Не думаю, что Небесам так уж нравится традиция приписывать грехи отцов детям, это уж слишком человеческое (или животное?) направление мысли. Всё становится на свои места, когда мы видим колесо, горящее в пламени страстей. Страстей, которые мы же и раздуваем каждую свою новую жизнь, думая, что сон может кончиться в любой момент, а тьма — обступить нас. Ха! Совсем немногие заслуживают подобной награды…
Предтеча, потерявший голову, Вечный жид, тоскующий по Смерти, сказания народов, впитавших дух христианства, братоубийственная война якобы восставших и прилежных ангелов — всё пошло в ход. Чтобы подчеркнуть, что это не пересказ мифов древних евреев, я даже вывел героя из привычной нам среды. Заставил посетить австралийцев, погибающих от раскола тотема. Заставил смотреть на сползающие лоскуты кожи японцев после злосчастных бомб. Заставил посетить малую зону — пересыльный лагерь, где на морозе в очереди к бане гибнет гений [1]. Это, кстати, и стало последней каплей.
Ведь в чём страшная особенность человека. Мы можем творить. Ангелы, что доподлинно известно, нет. Их кукловоды, вероятно, тоже нет. Это лишь наше проклятие. Засим, думаю, нас когда-то и создали.
Люди не вполне центр романа, но важная его часть. С нашей необходимостью для Всевышнего, о котором не будет ни слова, связана главная моя гордость. Идея об идее. Я называю это Нерукотворной Библиотекой. Эта страшная вещь, безделушка в арсенале философа, — единственное, из-за чего мы существуем, как мне кажется.
Комбинациям бесчисленного числа элементов нет конца. Так представим, что есть библиотека всех возможных текстов. Текстов, расположенных по возрастанию их сложности, удаляющихся от первого звука языков [2]. В такой библиотеке первая «книга», будь это даже кинофильм, песня или скульптура, состояла бы из одного, первого символа. Вторая — из двух первых, идущих подряд. Десятая — из десяти. Стотысячная — из сотни тысяч. И так далее. В этой библиотеке есть всё, но, даже потратив вечность, нельзя добраться до второго звука небесного алфавита. Обладая энциклопедией, мы не обладаем всеми знаниями, её наполняющими. Имея бесконечную «божественную» библиотеку, увы, мы теряем возможность получить хоть что-то дельное.
Тут и нужны люди, очень понемногу, но создающие осмысленные тексты — радость существ высших, но не имеющих искры Творца. Возможно, это роль овец, остригаемых ради шерсти. Но ведь мало кто сопротивлялся такому сравнению сотни и тысячи лет. А работает этот механизм на том, что принято называть первородным грехом. Всякого однажды начинает мучить вопрос: для чего в Раю было сотворено древо познания добра и зла? Для чего, если не для соблазнения и дальнейшего грехопадения? Ответ, думаю, дан в вопросе. Чувство потерянного Рая, с которым мы рождаемся, просто не оставляет человеку других вариантов: он начинает творить. Творить, чтобы заполнить бесконечную пустоту после бесконечной утраты. Создание этого чувства в каждом человеческом сердце — одно из основных занятий ангелов. Так каждый из нас и получил в душе дыру размером с Бога.
Роман не радикален, но недостаточен для осознания единства всего сущего, осознания природы причин и следствий. Недостаточен в сравнении с самим единством и самой природой. А потому излишен. Зато этот рассказ, надеюсь, сможет выполнить возложенную на него миссию. Я не плачу, уничтожив сотни страниц текста ради пары-другой. У них одна суть и одна цель. Я понимаю, что это необходимо, что это нужно и правильно. Этих усилий поначалу не хватит, и это я тоже понимаю.
До сих пор не было упомянуто то первое, с чего начинается любой роман, — его название. Пусть то, что должно открывать текст, закрывает его — и венчает в любом случае, — давая полное вопросов представление о той книге, которую мир никогда не увидит. Тут уж будьте спокойны. Одно слово — и сущность, и её описание одновременно. Павший посреди первых, первый посреди павших. Навсегда первый.
Архаггел.
Примечания редактора
[1] Речь об Осипе Мандельштаме, погибшем в 1938 году. Но подобная судьба, увы, коснулась слишком многих.
[2] Важная ремарка, ангелы, как и апостолы, владеют даром языков. Они говорят не на каком-то конкретном наречии, а потому оказываются всеми понимаемы.
Какую ты хочешь знать правду? Придумай нечто и назови это правдой. Или посчитай это правдой. Оно будет правда. Твоя личная. Иных, по большому счету, не существует.
Во всех метафизических рассуждениях на деле нету особого смысла. Нужно принять что мы ничтожны в плане того что не сможем сами узнать правду. Ответы на вопросы либо придут, либо никогда не придут. Так что нужно забить на все и просто проживать эту жизнь (если конечно не хочешь мучать себя вечными вопросами). Смысла в этих внутренних раздумиях нет, если не будет ответов на вопросы.
Долгое время я изучал то, в чем же основная проблема человечества, чего нам всем нехватает? Почему мы никак не можем прийти к всеобщему миру, процветанию и благополучию?
И как и в любом расследовании, главное не выйти в этом расследовании на самого себя.
Я быстро понял, что вся суть, все наши проблемы и все наши беды кроются внутри нас.
Мы без конца ищем виноватых, ищем козла отпущения, ищем того, кто постоянно нам мешает, но не можем понять простой вещи -- основная проблема кроется внутри нас.
Сколько бы люди не искали корень зла, сколько бы они не искали первопричину всех своих бед -- всё будет только внутри нас самих.
Мы так и не разобрались. Мы так и не поняли кто мы такие. Мы так и не смогли проникнуть в суть того, кто же на самом деле такой человек.
Да, мы похожи на животных, которых пока еще много в нашем мире, но наш разум -- он кардинально отличается от всего, что мы видим вокруг.
Все наши сложные взаимодействия, сложные эмоции, все наши устремления, все наши беды и амбиции -- всё это скрыто в нашем разуме.
И пока мы не разберемся, что с ним не так, мы так и будем без конца ходить по кругу, без конца наступать на одни и теже грабли и без конца искать того, очередного, виноватого, который во всём и виноват.
И одна из загадок, что скрыта в нашем разуме -- наша важность.
Если проанализировать всю суть бедствий человечества, которые связаны с человеческим фактором, то мы очень быстро прийдем к выводу о том, что всё упирается в нашу важность, в то, что люди называют гордыней.
Чем более горделивый и важный человек, тем больше бед и страданий он принесёт окружающим.
Он без сомнений сам страдает от своей важности, своей гордыни, но на сколько страдает он сам, на столько он будет заставлять страдать и окружающих.
Наше чувсто собственной важности -- одна из самых больших загадок, скрытых в нас.
Почти все наши социальные взаимодействия строятся именно на этом, скрытом чувстве. Наука не желает его изучать, наука обходит стороной все вопросы гордыни. А ведь именно из-за неё мы и творим злое, именно из-за неё мы стараемся поставить других на колени, именно из-за неё мы стараемся заставить страдать других сверх всякой меры.
Мы не хотим изучать то, как мы устроены и в этом, возможно, наша самая большая и самая фатальная ошибка. Ведь изучи мы свой разум должным образом и возможно мы бы поняли, что все наши беды кроятся именно там.
Гордыня или чувство собственной важности -- это то ощущение, которое вы испытываете когда гордитесь собой, когда вы хвастаетесь, когда осознаете свою победу или победу тех, кого вы соотносите с собой.
И это чувство порождает в нас целую систему, в которой мы негласно участвуем, эта система, это то, восприятие нас самих, которое и указывает нам на наше положение в обществе, на наш статус, на наше фактическое положение в социальной лестнице.
Когда нам говорят, что нас уважают, тем самым нам подтверждают, что в этой незримой рейтинговой системе мы на высоком месте, когда же нам говорят, что нас неуважают -- нас опускают в этой системе негласного рейтинга.
Так, участвуя в этой системе, мы полностью безосознанно живем свою жизнь с одной единственной целью -- подняться повыше в этой незримой рейтинговой системе.
Все эти дорогие покупки, модные вещи, все наши амбиции -- всё это только ради одного, -- почувствовать себя ещё более важным, почувствать себя ещё более значимым.
Все наши желания унижать и гнобить -- всё это только ради того, что бы в этой негалстной рейтинговой системе опустить других и за счет этого поднять себя. Поднять в своих собственных глазах повыше.
Нам кажется, что мы поднимаемся и в глазах других и мы постоянно думаем о том, на сколько высоко мы поднялись или упали в чужих глазах. Нам важно, что о нас подумают, нам важно, кто и как будет к нам относиться.
И всё это, про ту самую негласную рейтинговую систему, в которой все мы участвуем.
Мы понятия не имеем как устроены и именно по этому страдаем и мучаемся. В человеке колоссальное количество тайн и нам не спешат их раскрывать.
Но это совсем не значит, что мы не способны во всём разобратсья сами, это значит только то, что мы предпочитаем спать, хотя давно стоило бы проснуться. Ведь когда ты спишь, ты понятия не имеешь о том, что же вокруг тебя на самом деле происходит.
