Вой. Рассказ
В своей квартире Лёня пленник. Амбарным замком на его шее висело чувство тревоги. Оно тянуло его к полу, влачилось за ним. И абсолютно не важно, чем вызвано такое феноменальное уныние. Что-то в его голове было не в порядке. Лёня знал это. Он предчувствовал что-то нехорошее, пока пил кофе. И то и дело подскакивал на кровати, услышав звук открывающейся двери. Всё вокруг — мебель, стены, окна, занавески, кружки, фоторамки — напоминали ему горькую правду. Он в этом доме не один.
Зловещий гость являлся к нему каждый месяц. Нечто могло появиться из любой щели, и утащить Леонида под пол. Он боялся этой, как говорит доктор Дятлов, «фантазии», как огня. Потому, прежде чем опустить ноги на пол, Лёня смотрит, не спрятался ли кто под кроватью. Но всякий раз под кроватью ничего нет, кроме двух тускло поблескивающих чёрных бусин. Волосы на макушке у Лёни покрылись сединой, и в своей редкой бороде он начал находить серебряные вкрапления. Его зубы стремительно пожелтели. На посеревшем лице под глазами красовались два огромных чёрных синяка. Первое время Лёня пытался стереть их. Он было начал пользоваться кремом для лица, но быстро забросил эту идею, как и мытьё в ванной. Отчего-то его пугала глубина. Любая глубина. Лёня боялся даже заглянуть в полное ведро воды. Вдруг оно там и терпеливо выжидает, когда он совершит ошибку. Чтобы не терять бдительность, жилец квартиры тридцать два пользовался исключительно душем, ел из плоской посуды и заказывал еду с доставкой до двери. Даже в глазок Лёня не смотрел со времён одного прекрасного солнечного дня. Тогда казалось, нечто уже перестало приходить. Он беспечно приоткрыл дверь и обомлел. Между его лицом и волосатой мордой ужасающего существа была лишь хлипкая беспомощно повисшая дверная цепочка. Он тут же захлопнул дверь.
Лёня боялся выйти на улицу, но настал критический момент: деньги на счету стремительно таяли, а значит вскоре можно остаться на улице. Он это, конечно, понимал. И потому повадился, как монах, есть только крупы и пить воду. Похудев на пятнадцать килограмм, Лёня уже сам напоминал нечто. Тот успешный человек, любимец толпы и заводила — умер. Погас, как свеча, словно его и не было. Побитой собакой Лёня воет у окна свою протяжную жалобную песню, предвидя ужасное будущее. В нём Лёня видит свой труп, лежащий под диваном, окоченелый и синий. Никому не нужный, оставленный на произвол судьбы, не в силах покинуть свой собственный склеп. Лежит труп хорошего человека, которому немного не повезло.
От горечи и обиды Лёня воет ещё громче. И вот, живёт средь однотипных квартир уже не Лёня, а измученный волк, который поёт протяжную песню. Грусть застилает ему глаза, и он уползает под кровать.
Автор: Полина Барышева.
Маленькие птички
Автор: Юлия Литвинова
Можно дошагать
Джон Смит жил на орбитальной станции уже год. Он прилежно работал, проводил исследования, хорошо кушал и хорошо спал. Дни шли за днями, а в иллюминаторе была только ночь. Разумеется, еще была Земля: такая далекая и близкая. Казалось, открой шлюз, выйди в открытый космос, – и можно просто дошагать до родной колыбели.
Такие желания уже давно поселились в голове Джона, ведь его коллеги по станции, русский космонавт Иван Смирнов и японец Хидео Кобаяси, вышли в открытый космос. С Землей пропала связь, и понадобилось проверить радиоантенну снаружи. Все было привычно: товарищи проплыли в шлюзовую камеру, надели скафандры, открыли люк и скрылись в черноте.
А потом оказалось, что связи нет и с коллегами.
Почему не проверили передатчики? – ругал себя Джон. Это ведь протокол – нет! – заповедь. Но это уже случилось. Друзья были снаружи, и с ними не было связи. Между ними и Джоном был холодный космос.
Поначалу Смит встревожился. Потом ждал. Долго ждал. Он смотрел из иллюминатора на пузатые модули станции, но снаружи никого не было. Лишь изредка мимо проплывали старые обломки.
Того, что когда-то было нужным, – подумал Джон и немедленно ощутил себя ненужным.
Ожидание сменилось паникой и суматошными попытками выйти на связь с Хьюстоном, Королевом и Цукубой. Ответа не было. Лишь теперь Смит взглянул на часы и обнаружил, что они не отсчитывают время. Пришёл страх, а за ним ужас.
Ивана и Хидео всё не было. Как давно – Джон не мог ответить наверняка, да и ответ бы его не утешил. Их не было слишком долго.
Они там, во Вселенной, рассуждал Смит. Вот бы и мне туда. Снаружи невесомость и здесь невесомость, – только там нет стен.
Джон перемещался по станции, проверял аппаратуру. Заставлял себя питаться. Забывался тревожным сном. Прислушивался. Всматривался. Время остановилось, но шло. Земля молча вращалась, а у Смита отросла борода. Иван и Хидео не возвращались. Никого не было.
Однажды Джон осмелился. Он нацепил скафандр и вышел наружу – осмотреть, наконец, станцию. Так Джон объяснил свое решение, хотя ответ, разумеется, тоже знал. Ему было невыносимо оставаться внутри. Там, снаружи, скрывались ответы: Джон верил и не верил в это.
Космос, как всегда, был пуст. И хотя скафандр надёжно защищал тело от всего вовне, Джон не кожей – сердцем – ощутил, до чего здесь холодно.
И тихо. Шум собственного дыхания ничуть не успокаивал, а лишь умножал одиночество. Джон смотрел вверх и под ноги – но везде была лишь холодная чернота, в которой плавали Земля, станция, забытые обломки и крохотный человечек.
Тук-тук-тук, — стучало в висках Джона, и на миг ему почудилось, будто это бьется сердце матери, а он покачивается в околоплодных водах.
Космос похож на утробу. Только мне некуда рождаться.
Станция оказалась невредима. Джон осмотрел ее всю, но видимых поломок не нашел. Оборудование исправно, пища в достатке. Космическое жилище было технически безопасно – но смертоносно для рассудка.
Вот Земля. Кажется, до нее можно просто дошагать...
Планета вращалась. Она дразнила Джона, бесстыже подставляла его взору континенты и моря, его невидимый дом в Портленде. Все реже астронавт возвращался к мысли проверить связь. Все чаще он подолгу смотрел в иллюминаторы или убегал в сны.
Во сне Джон видел дверь — ту самую дверь в обычной стене, как в рассказе Уэллса. Смит открывал дверь и оказывался в чудесном саду, и там был его дом. Там были все, кого он любил, — и они ждали. Джон играл с детьми на заднем дворе, вечера напролет ворковал с женой, а ночью жадно овладевал ею. В гости приходили умершие родители, и Джон успевал сказать им все, что не успел. Сны были такие чистые, такие настоящие, — ими было нельзя надышаться. Джон не хотел, не мог покинуть тот земной рай, но злая и равнодушная сила исторгала его обратно в синтетическое чрево станции.
Она была моим домом, моей работой, моим смыслом. Сбывшейся мечтой. Теперь она превращается в мой склеп.
И Джон позволил быть чему угодно. Ежедневные техосмотры, проверки коммуникаций, гляделки в мертвые экраны помогали коротать время, но время никогда не заканчивалось. В бесконечном календаре не осталось отметок – все сожрало отчаяние. Ждать нечего и некого – это понимание стучалось в Джона, но он боялся его впускать.
Он разглядывал семейный снимок, и любимые были бесконечно далеки – за горизонтом надежды. Земля вращалась за иллюминатором, близкая и недоступная. Казалось, до нее можно дошагать.
К черту, к черту пафосные тезисы о том, будто мы состоим из звездного вещества. Я здесь и сейчас становлюсь космической пылью.
В спасительных прежде снах не стало покоя. Жена, дети, родители, друзья. Их лица плыли, как на размокшей фотокарточке, а голоса звучали издалека. Джон обнимал детей, и руки увязали в телах, как в воске. Родители за столом рассыпались на куски, и Джон знал, что они дважды мертвы.
Из сновидения вырвал глухой стук. Джон моментально очнулся, когда понял, что стучат из шлюзовой камеры. Кто-то звал его, колотя в люк жилого отсека.
Я продолжаю спать, подумал Джон. Он подплыл к шлюзу и открыл его.
Там были они. Джон сразу узнал Смирнова и Кобаяси. Друзья плыли по отсеку и приветственно помахивали руками. Визоры шлемов были разбиты.
– Где вы были? – спросил Джон у Хидео, стараясь не смотреть на его почерневшее лицо.
— Мы за тобой, Джон, – прошелестел тот. – Мы оттуда. Тебя все заждались.
– А... – Джон растерянно кивнул на стойку со скафандрами.
– Забудь, – ответил Хидео. – Там уже не холодно.
Джон все понял.
– Пошли... Туда?
Иван откинул голову и затрясся, изображая смех. Высохшее тело билось в ветхом дырявом скафандре.
Хидео повернулся к Джону:
– Пошли! Тут недалеко. Можно просто дошагать.
Джон смотрел на вернувшихся товарищей.
Сон это или явь, безумен я или нет, жив ли, — уже безразлично. Я невидимка. Пока я остаюсь здесь, делаю ничто и становлюсь ничем, я умножаю пустоту. Так какая, к черту, разница? Они вернулись — невозможное случилось. Значит, и я вернусь домой... или буду где-то еще.
На глазах Джона выступили слезы. Грудь сдавило.
– Как же долго я вас ждал!
Друзья смотрели на Джона, и тот знал, что они улыбаются. Тела подплыли к выходному люку, увлекая за собой.
Пора впустить космос, подумал Джон, открывая люк. Он чувствовал себя мальчишкой, убегающим в лето.
Вот она — моя дверь в прекрасный сад.
Джон хохотнул.
И сделал шаг.
Автор: Вад Аске, 12 апреля 2022 года.
Больше историй на Aske Corp.
БАБУШКА(Мистический рассказ)Страшные истории на ночьScary Stories
Всем приятного прослушивания! ††††††††††††††††††††††††-----------------------------------------------------------------†††††††††††††††††††††††† Соцсети: ЮТУБ-https://www.youtube.com/channel/UCvBt... Vk-https://vk.com/vasily_makeev ГРУППА ВК-https://vk.com/krainproduction ††††††††††††††††††††††††-----------------------------------------------------------------††††††††††††††††††††††††
АВТОР-LemmonPepper
ССЫЛКА НА ИСТОРИЮ-https://jutkoe.ru/babushka-0 --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- ___________________________________________________________________________ #СБОРНИКСТРАШНЫХИСТОРИЙ #Страшныеистории #Страшилки #Жуть #ужасы #мистика #SKARYSTORIES #ХОРРОР #ИСТОРИИПРООБЩЕЖИТИЕ #Necrophos #KotBegemotWorld #SMS
Моя бабушка — дитя войны. Она родилась за два года до начала Великой отечественной и стойко перенесла все невзгоды того тяжелейшего времени. В том числе и блокаду Ленинграда, в которой от голода погибли её родители. Бабушка плохо помнит эту часть своей жизни, но, со слов военных, её нашли в её же запертой квартире: маленькую еле дышащую девочку и два сгнивших трупа — маму и папу. После войны бабулю удочерила добрая женщина — моя прабабушка — и её муж-ветеран боевых действий — мой прадедушка. Они дали девочке хорошее образование и правильное воспитание. А со временем она встретила дедушку и завела уже свою семью. Так у них появилась сначала одна озорная девчонка — моя мама, а у той ещё одна — я. В детстве я часто проводила время в гостях у бабушки с дедушкой и очень радовалась, когда удавалось остаться у стариков с ночёвкой. Бабуля всегда рассказывала жутко интересные истории, а дедуля постоянно придумывал разные смешные игры — говорил, что «у него детства не было, поэтому он решил стать ребёнком уже на пенсии». Правда, на истории моих одноклассников о том, как бабушки всё время пытаются накормить их пирожками до отвала, я лишь крутила пальцем у виска. Моя бабуля всегда готовила ровно столько еды, сколько нужно и никогда не предлагала добавки. А за баловство за столом могла накричать или даже выпороть — собственно, это были единственные разы, когда я видела бабушку в гневе. Мама говорила, что бабушка так переживает трагические события своего детства и голод, который сгубил её родителей. Я не спорила и не обижалась. Знала, что наесться от пуза смогу и дома, а в гости мы ходим, чтобы общаться. Никакой ругани на этой почве никогда не было, и другие родственники тоже относились с пониманием. Со временем мама скопила денег и решила переехать в Подмосковье, потому что она всегда мечтала жить в загородном доме. А я к тому времени уже выросла и переехала жить в Москву, чтобы поступить в Университет. В гости к бабушке с дедушкой мы начали ходить сначала раз в полгода, потом раз в год, а потом и перестали вовсе. Не до этого было, всё дела, да работа. Моё общение с бабулей свелось к редким перепискам в «Вайбере»: я спрашивала у неё как здоровье, не чудит ли дед, и как она относится к новому телешоу с Андреем Малаховым. Бабуля охотно отвечала и всё время звала в гости — а я всё время отказывалась. То новый работник завалит очередную задачу, то у ребёнка в саду утренник, то ещё какая напасть. Одним словом — некогда. Уже потом от мамы я узнала, что у бабули с дедом стало совсем плохо со здоровьем. Дедушку после двух инсультов приковало к постели, а у бабушки начала прогрессировать деменция. Со слов мамы, они не хотели беспокоить меня «неприятными новостями», поэтому в переписке бабуля всегда делала вид, что всё в порядке. Когда ситуация со здоровьем совсем обострилась, мама наняла им сиделку, которая ухаживала за дедом и следила за состоянием бабушки — и при этом брала за свою работу совсем небольшие деньги. После этого я стала звонить бабушке каждый день и начала оплачивать сиделку со своей зарплаты. Бабуля благодарила, но всё время отмахивалась — мол, ерунда это. Войну пережили, и эти болячки переживём. Я не спорила, но просила сообщить сразу, как нужно будет приехать или случиться что-то серьёзное. И очень скоро такая ситуация приключилась. Маме позвонила сиделка бабушки и сказала, что увольняется. У неё погиб кто-то из родственников, и ей нужно было возвращаться в родной Екатеринбург, поддерживать семью. Она много извинялась, что уходит вот так неожиданно, но пообещала оставить для новой сиделки подробнейшие указания к работе и полный список необходимых лекарств. Мама, конечно, жутко расстроилась — найти такую порядочную сиделку и за такие смешные деньги в Петербурге было можно, но на это нужно было время. А времени жутко не хватает, когда в квартире один старик прикован к постели, а второй то и дело забывает, как сходить в туалет. Сначала мама сама порывалась поехать к бабушке с дедом, но я успела перехватить инициативу. Во-первых, очень хотелось сделать для них что-то полезное. Во-вторых, ужасно мучила совесть за прошедшие годы, когда я не уделяла своим старичкам нужного внимания. *** Уже через два дня я с небольшим чемоданом вещей заехала в просторную «сталинку», где обитали мои дедушка с бабушкой. И первое, что резануло мне по сердцу ножом — то, насколько плохо они выглядят. Дедушка, лишь бледная тень прошлого себя, не вставал с постели, практически не говорил и целый день бездумно смотрел в потолок. А бабуля страшно исхудала и напоминала скорее скелет, обтянутый кожей, чем ту обаятельную старушку, которую я помнила с детства. Впрочем, не всё было так ужасно — зрение её ещё не подводило, а здоровые белые зубы были как у двадцатилетней студентки. Пообщаться с дедом у меня так и не получилось, а вот бабушка очень активно поддерживала любой разговор. Да, она иногда называла меня чужим именем и периодически теряла нить диалога, но на все вопросы отвечала бойко и даже хвасталась тем, как хорошо помнит стихи российских классиков. Обустроившись, я попросила у бабули дать мне ту записку, которую написала их прошлая сиделка для своей сменщицы. Ту, в которой описаны все ритуалы по уходу и полный перечень лекарств. Бабушка дрожащими руками протянула мне мятый тетрадный листочек в клеточку, на котором аккуратным почерком был выведен список из двенадцати позиций. Первые восемь мест в списке занимали название лекарств, которые принимали мои старички, и необходимые дозировки. А оставшиеся четыре — особенности поведения бабушки и дедушки, на которые стоит обращать внимание: вроде того, что бабушке нельзя твёрдого мяса, даже если она капризничает и очень просит, или того, что дедушке нужно помогать переворачиваться каждые несколько часов, чтобы не было пролежней. Однако моё внимание особенно привлёк последний, двенадцатый пункт, который гласил: «Закрывать дверь комнаты на ключ и не выходить ночью». — Бабу-уль? — Протяжно спрашивала я у бабушки. — А что за странный пункт про дверь и ночные походы? Бабушка лишь неуверенно пожала плечами. — Бабуль. — Продолжала я. — Прошлая сиделка закрывала тебя по ночам в комнате? — Н-нет. Не припомню. — Неуверенно говорила бабушка. — Хорошая она была женщина. Честная. Я тихо хмыкнула и сложила листочек со списком в четыре раза. Перед приездом сюда я много читала про деменцию в интернете и знала, что она может выступать катализатором лунатизма. Видимо, прошлая сиделка закрывала к бабушке дверь, чтобы та не слонялась по квартире ночью. Впрочем, со всем обилием забот, которые свалились на меня, к вечеру я уже успела забыть о двенадцатом пункте. Около девяти я проверила дедушку и пожелала ему спокойной ночи, а потом помогла бабуле подготовиться ко сну. Через полчаса я и сама лежала в кровати, а отключилась за какие-то доли секунды с того момент, как голова коснулась подушки. *** Меня разбудил странный хруст. Неприятный звук, словно кто-то пытается расколоть огромную глыбу льда крохотным молоточком. Удар за ударом. Следом за хрустом послышались тяжёлые шаркающие шаги по линолеуму в коридоре. Я открыла глаза и посмотрела на экран смартфона — четыре часа утра. Я медленно встала с кровати и накинула на себя халат. Всё это время мерзкий хруст продолжался, теперь он больше напоминал мне звук, с которым переламывается ветка дерева. Я включила на телефоне фонарик и аккуратно отворила дверь в коридор, стараясь не издавать лишних звуков. Посветила фонариком в открывшееся пространство — никого. Видимо, хруст шёл с кухни. Вооружившись тяжёлым резиновым тапочком на манер молотка, я начала медленно двигаться по длинному тёмному коридору. С каждым моим шагом хруст становился всё громче. Я прошла мимо комнаты дедушки и заглянула внутрь — дедуля спал, негромко похрапывая. Следом я прошла мимо комнаты бабушки — дверь была слегка прикотрыта, а внутри никого не оказалось. Я тихонечко выдохнула и хлопнула себя по лбу за то, что забыла о двенадцатом пункте. И дальше, уже намного увереннее, пошла на кухню. Только я переступила порог комнаты, как всё моё тело пробила мелкая дрожь. Фонарик телефона освещал странную и одновременно ужасно неприятную картину. Моя бабуля в одной ночной рубашке стояла в углу кухни и держала в своих тонких старческих руках сырую куриную грудку — ту, что я днём положила размораживаться в холодильник. Бабушко нечленораздельно мычала и каждые несколько секунд впивалась зубами в холодное мясо птицы. Когда её зубы натыкались на очередную кость, бабушка резким движением вырывала её из тушки курицы, ломала сильными пальцами и начинала жевать, словно собака, обгладывающая свою добычу. Зубы перемалывали куриные кости с отвратительным хрустом — тем самым, что разбудил меня среди ночи. Я осторожно посветила на бабушку фонариком и попыталась позвать. — Бабуль… — Голос дрожал от страха. — Бабуль, это я. Просыпайся. Ты ночью забрела на кухню… Голова бабушки медленно и со скрипом повернулась в мою сторону. Я выронила телефон от испуга. Глаза бабули закатились наверх так высоко, что я видела только покрасневшие от выступающих сосудов белки. Словно два круглых мячика для пинг-понга, они смотрели одновременно и на меня, и в никуда. Рот бабушки был красным от куриной крови, а с губы свисал ошмёток розоватой куриной кожи. Бабушка явно не понимала, где находится и что делает. Я попыталась взять себя в руки и быстро подняла с пола телефон с фонариком. — Бабуль… — Всё также неуверенно продолжала я. — Ба, проснись. Ты бродишь во все. Тебе нужно проснуться. Вдруг, куриная грудка с оглушительным грохотом обрушилась на кухонный пол. Бабушка, поскрипывая суставами, до конца повернулась в мою сторону и начала медленно шагать навстречу. Я от неожиданности попятилась. — Бабуль! — Я начала переходить на крик. — Просыпайся! Сейчас четыре утра, ты на кухне! С каждым шагом бабушка всё больше ускорялась. Подойдя совсем близко она начала неразборчиво мычать и бросилась на меня, словно кошка, которая пытается поймать и выпотрошить мышь одним движением. Я резко отпрыгнула назад и побежала в сторону своей комнаты. За спиной я слышала быстрый топот бабулиных ног и хруст перемалывающихся о зубы куриных костей. Я быстро забежала в комнату и захлопнула за собой дверь, навалившись на неё всем телом. Пот ровными струйками бежал по лицу, сердце бешено колотилось. А в коридоре всё ещё слышалось нечленораздельное мычание и мерзкий хруст. Я закрыла дверь комнаты на ключ и быстро подошла к тумбочке, на которой лежал сложенный в четыре раза листок со списком. Я развернула его и быстро прошлась глазами до последнего пункта. №12. «Закрывать дверь комнаты на ключ и не выходить ночью». Я трижды перечитала эту строчку и только тогда сложила листок обратно. Мысли путались. Неужели бабуля устраивает такое каждую ночь? Неужели прошлая сиделка знала об этом и никому не говорила? И не поэтому ли она уволилась? Остаток ночи я просидела на стуле в комнате, всё ещё сжимая тяжёлый резиновый тапок в руке. Около десяти минут в коридоре слышалось мычание и хруст, а потом стал слышен тяжёлый топот ног, идущих в сторону бабушкиной комнаты. Ещё через полчаса она негромко захрапела. А я так и не смогла уснуть. *** Когда наступило утро, я отворила дверь и осторожно вышла в коридор, чтобы проведать бабушку. Далеко идти не пришлось — старушка, широко улыбаясь мне, стояла на выходе из своей комнаты и махала рукой. — Доброе утро, внучка! Как спалось? — Н-не очень. — Тихо произнесла я. — А тебе? Что-то снилось? — Э-эх, спала, как убитая. — Жизнерадостно протянула бабушка. — Будешь смеяться, но мне снилась жареная курочка. Вот и проснулась жуть какая голодная! Я недоверчиво оглядела бабушку с ног до головы. Ни красных губ, ни следов сырого куриного мяса на зубах. Абсолютно нормальная старушка. Я вернулась в свою комнату и позвонила маме, чтобы в подробностях пересказать ей события прошлой ночи. С того конца провода послышалось оханье и аханье, а после этого объяснение, которого я и ожидала — деменция. Клетки бабулиного мозга отмирают, и она начинает совершать странные поступки, диктуемые не разумом, а инстинктами. С того дня я ни разу не забывала о двенадцатом пункте. Кроме одного случая. *** Следующие пару недель я провела дома у бабушки и дедушки. Новую сиделку пока не искала — хотелось немного побыть около своих стариков после стольких лет отсутствия. Перед сном закрывала себя в комнате на ключ, а из холодильника убирала всё, обо что бабушка сможет повредить зубы. И частенько по ночам слышала, как старушка тяжело топает по полу в кухне — сначала это пугало и угнетало, а потом я привыкла. Причём наутро бабуля всегда была свежей, похорошевшей и совершенно не помнящей о своих ночных похождениях. Так мы жили в тишине и спокойствии, пока болезнь окончательно не победила дедушку, и он не ушёл в мир иной. Без боли и криков. Просто лёг спать, а наутро не проснулся. Бабушка и дедушка были верующими, и всегда старались соблюдать традиции и чтить ритуалы. Поэтому бабуля настояла, что нам с ней нужно провести ночь около гроба с дедулей — иначе он «встанет со смертного одра и не найдёт дорогу в рай». Мама же в это время сидела с моими детьми и обещала приехать только к самим похоронам. Поэтому нести вахту около гроба с дедушкой предстояло мне с бабушкой — перспектива не из приятных, но и деваться было некуда. Зная, что бабуля бродит по ночам, я пыталась поговорить с ней, чтобы избежать очередного «инцидента». Но старушка была непреклонна — говорила, что не сомкнёт глаз всю ночь и будет пить крепкий кофе, чтобы ненароком не уснуть. На том и порешили. Я заварила ей чашечку бодрящего напитка, и мы устроились на старых деревянных стулья по обе стороны от гроба с дедушкой. Дед был одет в строгий чёрный костюм, а на его лице было столько пудры, что он выглядел лет на двадцать моложе. И был совершенно не похож на себя. Мы сидели молча, не плакали. Дедушка был хорошим человеком, и ушёл из этой жизни, не сделав никому зла — поэтому нам казалось неправильным лить слёзы. Смешливый и непоседливый, он бы этого не оценил. Я пристально следила за бабушкой и её поведением, но старушка не обманула — кофе действовал, и она даже не пыталась закрывать глаза. Несколько раз она отходила в туалет, но в остальном всё было тихо и спокойно. Вдруг раздался звонок — надрывался мой смартфон. Оказалось, что звонят из ритуального агентства, они хотели обсудить новые детали завтрашней церемонии. Совсем молодой, судя по голосу, парень много извинялся за то, что позвонил так поздно, но уверял, что дело неотложное. Я прикрыла трубку рукой и ещё раз внимательно оглядела бабушку — она лишь махнула рукой и сказал, что всё будет в порядке. Иди, мол, а я побуду здесь с ним. Я отошла в свою комнату и добрых сорок минут проговорила с парнем из ритуального агентства. Он задавал очень много вопросов, постоянно путался в показаниях — видимо, работал там совсем недавно — и всё время предлагал какие-то новые услуги для церемонии погребения. Естественно, недешёвые услуги. Когда мне удалось обговорить все детали и, наконец-то, отшить его, я вернулась в гостиную, где оставила бабушку с дедушкой. И, уже во второй раз за прошедшие недели, с грохотом уронила телефон на пол. Стулья, на которых стоял гроб, были сломаны, а сам гроб, накренившись, стоял на полу. Тело дедушки в неестественной позе лежало рядом, а на нём, словно стервятник на своей добыче, сидела бабушка, влажно причмокивая. Я подняла телефон и медленно, шаг за шагом, обошла комнату сбоку. Бабушка с закатанными глазами держала деда за ворот рубашки и хищными движениями впивалась зубами в его лицо. Я вскрикнула — дедушкину щёку «украшала» зияющая дыра, сквозь которую было видно его челюсть и дёсны. Ошмёток кожи, весь в пудре, свисал из бабушкиного рта, как в прошлый раз это было с куриной кожей. Она мычала, словно дикий зверь, которого пытаются отвлечь от желанной трапезы. Сердце бешено колотилось, но нужно было что-то делать. Я подошла к бабушке и попыталась потрясти её за плечо, чтобы привести в чувство. В ответ ко мне со скрипом повернулась голова с невидящими глазами, изо рта которой пахло падалью. Я отдёрнула руку, но поздно. Слишком поздно. *** Дедушку похоронили в закрытом гробу. Я не знала, как сказать остальным членам семьи о случившемся, поэтому свалила всё на ритуальную компанию и их ошибку. Они не сказали ни слова против — я доплатила приличную сумму за молчание. Бабушка при этом, как обычно, ничего не помнила о своей «выходке» и вместе с моей мамой весь день сетовала на «тупых похоронщиков, которые всё испортили». Я же все похороны проходила в плотных кожаных перчатках, которые скрывали нехватку безымянного пальца и мизинца — тех пальцев, которые ночью стали трофеем бабушкиной челюсти. Спустя два дня я поговорила с мамой о случившемся, и мы решили перевезти бабушку в специализированное учреждение, где о ней будут заботиться должным образом. При всей моей любви к этой бойкой старушке, я больше не могла смотреть на неё, как раньше. Бабушка восприняла эту новость очень спокойно. Болезнь потихоньку прогрессировала, и она всё хуже понимала, кто мы и чего от неё хотим. Поэтому переезд прошёл без боя, а новая жилплощадь ей даже понравилась. Санитаров же я отдельно и очень подробно проинструктировала, объяснив, чего можно ждать от бабули по ночам. С тех пор я спокойна за бабулю, и с тех пор я почти не сплю по ночам. Иногда я думаю о том, как бабушке удалось пережить голод, который сгубил её родителей во время блокады. А иногда не могу спать из-за ужасных фантомных болей в потерянных пальцах. И стоит мне сомкнуть глаза, как я слышу этот мерзкий хруст куриных костей. *** Я пишу эту историю, чтобы наконец-то поделиться с окружающими теми эмоциями и воспоминаниями, которые не дают мне покоя. Я уже давно вернулась домой в Москву и теперь стараюсь, как можно больше времени проводить с семьёй. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, вокруг скачет мой младший сын. Такой маленький. Такой смешной. Такой аппетитный. здесь https://jutkoe.ru/babushka-0 — самые жуткие истории из жизни.