Война Алой и Белой розы, часть вторая
Война Алой и Белой розы, часть вторая
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626699
Аудиоверсия:
https://oper.ru/video/getaudio/waroftheroses02.mp3
Война Алой и Белой розы, часть вторая
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626699
Аудиоверсия:
https://oper.ru/video/getaudio/waroftheroses02.mp3
Авторы: Оккупация и Дмитрий Зуев.
Первый крестовый поход в Восточную Европу состоялся в 1147 г., организованный в рамках политики «натиска на восток» саксонским герцогом - Генрихом Львом - и графом Балленштедтским - Альбрехтом Медведем. К походу присоединились датский король - Свейн III - и претендент на престол- Кнуд V, - а также ряд германских польских феодалов.
Целью похода было завоевание новых территорий и обращение в католичество полабских славянских племён бодричей и лютичей. Папа Римский Евгений III (1145 – 1153 гг.) буллой приравнял участие в этой экспедиции к участию в походе в Святую Землю. Крестоносцы неудачно пытались взять славянские крепости Добин, Дымин и Штеттин. Осада Штеттина сорвалась из-за дезертирства рядовых воинов, узнавших, что жители города - христиане. Гарнизон Добина во главе с князем бодричей - Никлотом - нанёс в ходе вылазки значительный урон датчанам, которые из-за этого, а также из-за действий на море союзников бодричей - ранов - вернулись в Данию, после чего Генрих Лев снял осаду в обмен на обещание бодричей принять христианство (впоследствии невыполненное).
Крестовый поход в Прибалтику, организованный в 1198 г. с разрешения папы Целестина III (1191 – 1198 гг.) епископом Ливонским - Бертольдом - с целью принудить принять христианство ливов, также закончился неудачно, а сам Бертольд был убит в сражении.
В начале 13 в. почти каждый год в Прибалтику под руководством преемника Бертольда – епископа Альберта - и магистров меченосцев ордена Винно фон Рорбаха и Волквина фон Винтерштайна организовывались Крестовые походы, в которых, наряду с войсками ордена и епископа, участвовали северогерманские, датские и шведские рыцари. В ходе этих походов к 1230 г. были покорены и обращены в христианство племена ливов, эстов, латгалов, селов и куршей, которые не смогли противостоять крестоносцам в сражениях. Также было ликвидировано княжество Кокнесе и подчинено княжество Ерсика, управлявшиеся русскими князьями Вячко и Всеволодом.
Попытка дальнейшей экспансии в литовские земли привела к поражению в битве при Сауле в 1236 г., после которого орден меченосцев был преобразован в Ливонский орден и подчинён Тевтонскому ордену. Пользуясь ослаблением русских княжеств в результате монголо-татарского нашествия, в 1240 г. шведские крестоносцы вторглись во владения Новгорода, но были разбиты новгородским князем - Александром Ярославичем - в Невской битве в 1240 г. Ливонские крестоносцы овладели Изборском и Псковом, но в 1241 г. были выбиты русским войском.
Поражения на Ледовом побоище в 1242 г. и в Раковорской битве в 1268 г. остановили экспансию германо-датских феодалов в отношении Северо-Запада Руси. В дальнейшем походы в Ливонию совершались в основном с оборонительными или грабительскими целями против вторжения русских и литовских войск, за исключением походов в целях покорения земгалов.
В 1217 г. папа Гонорий III (1216 – 1227 гг.) призвал к Крестовому походу против пруссов с целью защиты Польского королевства от их набегов. Германские и польские крестоносцы в 1222 – 1223 гг. очистили от пруссов захваченную ими ранее область Хелмно и восстановили там оборонительные сооружения. В 1226 г. князь Мазовии – Конрад - передал область Хелмно, фактически контролировавшуюся пруссами, Тевтонскому ордену.
Великий магистр ордена - Герман фон Зальца - и ландмейстер Герман фон Бальк с 1230 г. организовали ряд Крестовых походов против пруссов, в которых участвовали войска германских феодалов. Продвигаясь на север, к 1236 г. орден захватил территорию до побережья Балтийского моря, а затем начал расширять её на восток, выстраивая две линии замков по реке Але и по побережью моря, затем по реке Прегель.
К 1242 г. была покорена вся западная половина Пруссии, но на завоёванных землях началось восстание против ордена, подавленное только в начале 1250-х гг. в результате соглашения с племенной знатью пруссов. В 1255 г. орден завладел Земландским полуостровом, но дальнейшее его продвижение было остановлено новым восстанием пруссов в 1260 – 1274 гг., в ходе которого они нанесли ордену ряд поражений в сражениях и захватили несколько орденских замков, однако были разгромлены в результате нескольких последующих Крестовых походов, и к 1283 г. завоевание земель пруссов завершилось.
Крестовые походы в Восточной Европе привели к распространению на значительных территориях католичества и феодальных отношений, способствовали германской колонизации завоёванных областей, основанию ряда городов расширению германской торговли на Балтике.
В английском языке нет различия в произношении между "meet" and "meat" - "встреча" и "мясо".
Это как между "мир" и "мiр" в русском. Знаете ли вы, что название журнального сериала Толстого "Война и мир", на самом деле - игра слов?
Языческие религии были религиями мелких бандитских племён, вынужденных выживать среди подобных себе жестоких банд.
Единобожие пришло им на смену потому, что человечество предстало перед необходимостью объединять и удерживать в относительной стабильности 6ораздо бóльшие территории и бóльшие количества сограждан в мире и сотрудничестве. И это сработало.
А вот "meet" и "meat"("встреча" и "мясо") - очевидный пережиток древних времён.
И это неизбежно работает на подсознательном уровне у носителей языка, делая их менее договороспособными и более кровожадными.
Такие дела.
Воспоминания о деле Веры Засулич
Отдел первый
...Осень 1877 года застала общество в самом удрученном состоянии. Хвастливые надежды, возлагавшиеся на нашу боевую силу, заставлявшие даже в «высоких сапогах» видеть сильно действующее на турок средство и признавать военный гений даже в великом князе Николае Николаевиче старшем, не осуществились.
Три «Плевны», одна неудачнее другой, нагромоздившие целые гекатомбы безответных русских солдат (этой, по циническому выражению генерала Драгомирова, «серой скотины»), доказывая, что у нас нет ни плана, ни единства действий и что победа вовсе не связана с днем высочайшего тезоименитства, были у всех на глазах, наболели у всех на сердце... Самодовольная уверенность в несомненном поражении «врагов святого креста» сменилась страхом за исход войны, и всё начинали невольно прислушиваться к злорадным предсказаниям западной прессы... Наступали всеобщее уныние и тревога. Политический кредит России за границей падал, а во внутренней ее жизни все замолкло, как будто всякая общественная деятельность прекратилась.
Но в этой тишине министерство юстиции торопливо ставило на подмостки судебной сцены громадный политический процесс по жихаревскому делу. Обвинительный акт, над составлением которого товарищ обер-прокурора Желеховский прохлаждался ровно год, был окончен и отпечатан.
...Желеховский торжествовал, и в зале I Отделения с.-петербургского окружного суда начались переделки и приспособления ее для двухсот подсудимых...
Отдел второй
...О том, что происходило в суде, распространялись по городу самые неправдоподобные, но тем не менее возбуждающего характера слухи с партийной окраской. Некоторые сановные негодяи распространяли, например, слухи, будто бы исходившие от очевидцев, что подсудимые, стесненные на своих скамьях и пользуясь полумраком судебной залы, совершают во время следствия половые соития; с другой стороны, рассказывали, что подсудимые будто бы заявляют об истязаниях и пытках, которым их подвергают при допросах в тюрьме, но что жалобы их остаются «гласом вопиющего в пустыне» и т. п. Молчание газет и лаконизм «Правительственного вестника» давали простор подобным слухам, которые в болезненно-возбужденном обществе расходились с необыкновенною быстротой и всевозможными вариантами. Во всем чувствовалось, что потеряно равновесие, что болезненное озлобление подсудимых и известной части общества, близкой им, дошло до крайности. Искусственно собранные воедино, подсудимые, истощенные физически и распаленные нравственно, устроили, уже на суде, между собою нечто вроде круговой поруки и с увлечением выражали свое сочувствие тем из своей среды, кто высказывался наиболее круто и радикально. Взятые в одиночку, разбросанные и по большей части незнакомые между собою, набранные со всей России, они не представляли собою ничего опасного и, отделавшись в свое время разумно-умеренным наказанием, давно бы в большинстве обратились к обычным занятиям. Но тут, соединенные вместе, они представляли целую политическую партию, опасную в их собственных глазах для государства. Мысль о принадлежности к такой партии открытых борцов против правительства отуманивала их и бросалась им в юную, воспаленную голову. Место неопределенной и скорее теоретической, чем практической, вражды к правительству занимал открытый бой с этим правительством — на глазах товарищей, пред лицом суда, в присутствии публики...
Обвинительная речь Желеховского, длинная и бесцветная, поразила всех совершенно бестактною неожиданностью. Так как почти против ста подсудимых не оказывалось никаких прочных улик, то этот судебный наездник вдруг в своей речи объявил, что отказывается от их обвинения, так как они были-де привлечены лишь для составления фона в картине обвинения остальных. За право быть этим «фоном» они, однако, заплатили годами заключения и разбитою житейскою дорогою! Такая беззастенчивость обвинения вызвала разнообразный отпор со стороны защиты и подсудимых и подлила лишь масла в огонь. Защитительные речи обратились в большинстве в обвинительные против действий Жихарева и аггелов его, а последние слова подсудимых оказывались проникнутыми или презрительною ирониею по отношению к суду, или же пламенным изложением не защиты, а излюбленных теорий. Между прочим, будущий герой засуличевского процесса — Александров — погрозил Желеховскому потомством, которое прибьет его имя к позорному столбу гвоздем... «И гвоздем острым!.,» — прибавил он. Наконец, процесс был окончен. Общество с изумлением узнало, что из 193 привлеченных осужденных оказывается виновны лишь 64 человека, что остальные от суда освобождены, то есть понесли досудебное наказание — и наказание тяжелое — задаром, и что даже за 27 из приговоренных сенат ходатайствует перед государем о милосердии.
...В тупой голове Палена и в легкомысленном мозгу образцового ташкентца, стоявшего во главе петербургской прокуратуры, образовалась idée fixe — вести это дело судом присяжных для какого-то будто бы возвеличения и ограждения этого суда от нападок. Всякий намек на политический характер из дела Засулич устранялся avec un parti pris (с предвзятым намерением) и с настойчивостью, просто странною со стороны министерства, которое еще недавно раздувало политические дела по ничтожнейшим поводам. Я думаю, что Пален первоначально был искренно убежден в том, что тут нет политической окраски, и в этом смысле говорил с государем, но что потом, связанный этим разговором и, быть может, обманываемый Лопухиным, он уже затруднялся дать делу другое направление... Какие цели были у Лопухина — мне не ясно и до сих пор, если только здесь были цели, а не простое легкомыслие и упорство в раз высказанном необдуманном взгляде на дело. Во всяком случае, из следствия было тщательно вытравлено все, имевшее какой-либо политический оттенок *, и даже к отысканию несомненной сообщницы Засулич, купившей для нее револьвер, не было принято никаких серьезных мер... ** Лопухин кричал всюду, что министр юстиции столь уверен в суде присяжных, что смело передает ему такое дело, хотя мог бы изъять его путем особого высочайшего повеления. Таким образом, неразумно и с легковесною поспешностью подготовлялся процесс, который должен был иметь во многих отношениях роковое значение для дальнейшего развития судебных учреждений.
Поступок Засулич произвел большое впечатление в обществе. Большинство, не любившее Трепова и обвинявшее его в подкупности, в насилиях над городским самоуправлением посредством высочайших повелений, возлагавших на город неожиданные тяготы, радовалось постигшему его несчастью.
* То, что покушение на Трепова готовилось не одной В. Засулич и явно имело политический оттенок, свидетельствуют различные источники. М. Фроленко в воспоминаниях указывает, что в то время, как он и Попко следили за выходами Трепова, «в другой части города Вера Засулич, Чубаров и др. в свою очередь задумали, независимо от этого, производить наблюдения за тем же Треповым» (М. Фроленко, Собр. соч., т. II, М., 1931, стр. 44). Е. Карпов также подтверждает, что Чубаров и Фоменко (Фроленко) прибыли в Петербург с целью «наказать Трепова» (Е. Карпов, Засулич накануне покушения, «Вестник литературы» 1919 г. № 6). Он же добавляет, что «накануне 24 января в квартире у Карпова на Рижском проспекте собрались Вера Засулич, Капитан (Чубаров), Маша Коленкина и Николай Шеварев... Все мы уже знали, что утром следующего дня Вера Засулич пойдет к Трепову» (там ж е). Предатель Веледницкий в письме к начальнику Тифлисского губернского жандармского управления сообщал, что ему якобы С. Чубаров заявил, что «он близко знаком с Верою Засулич» и что он, Чубаров, «сам выбрал и купил револьвер, из которого она стреляла...». Веледницкий был готов под присягой подтвердить сообщение В. Осинского о том, что от Засулич после выстрела ждали заявления о ее действии от имени Исполнительного Комитета, но на деле она нашла для себя более выгодным объяснить свое преступление исключительно личной инициативой (ЦГАОР, ф. III отд., 3 эксп.; 1878, д. 68, ч. 2, л. 24 об.).
** 24 января должно было произойти покушение и на прокурора Желеховского, «прославившегося» во время «процесса 193-х», близкой подругой В. Засулич Марией Коленкиной. Но покушение не удалось, так как М. Коленкина не была принята Желеховским.
...Сечение его, принятое в свое время довольно индифферентно, было вновь вызвано к жизни пред равнодушным вообще, но впечатлительным в частностях обществом. Оно — это сечение — оживало со всеми подробностями, комментировалось как грубейшее проявление произвола, стояло пред глазами втайне пристыженного общества, как вчера совершенное, и горело на многих слабых, но честных сердцах как свеженанесенная рана. Если и встречались лица, которые, подобно славянофильскому генералу Кирееву, спрашивавшему меня: «Что же, однако, делать, чтобы Засуличи не повторялись?» — и получившему лаконический ответ: «Не сечь!», — удивленно и негодующе пожимали плечами, то большинство по своим воззрениям разделяло ходившие тогда по рукам стихи:
Грянул выстрел-отомститель,
Опустился божий бич,
И упал градоправитель,
Как подстреленная дичь!
В конце февраля следствие было окончено, и по просьбе Палена, переданной мне через Лопухина, дело назначено было к слушанию на 31 марта. Я советовал пустить его летом, среди мертвого сезона, когда возбуждение, вызванное Засулич, утихнет и успокоится, но Пален настаивал на своей просьбе, утверждая, что и государь, на которого он вообще любил ссылаться, желает скорейшего окончания дела. Трепов между тем поправился, вступил в должность и ездил в коляске по городу, всюду рассказывая, что если, он и высек Боголюбова, то по совету и поручению Палена, и лицемерно заявляя, что он не только не желает зла Засулич, но даже будет рад, если она будет оправдана. Пален негодовал на эти рассказы в тесном кружке искательных друзей и знакомых, но решительно опровергнуть Трепова не смел.
...На нервное состояние общества очень повлияла война. За первым возбуждением и поспешными восторгами по поводу Ардагана и переправы через Дунай последовали тяжелые пять месяцев тревожного ожидания падения Плевны, которая внезапно выросла на нашем пути и все более и более давила душу русского человека, как тяжелый, несносный кошмар. Падение Карса блеснуло светлым лучом среди этого ожидания, но затем снова все мысли обратились к Плевне и горечь, негодование, гнев накипали на сердце многих. Известие о взятии Плевны вызвало громадный вздох облегчения, вырвавшийся из народной груди. - Точно давно назревший нарыв прорвался и дал отдых от непрестанной, ноющей боли... Но место, где был нарыв, слишком наболело, и гной не вытек... Утратилась вера в целесообразность и разумность действий верховных вождей русской армии. И когда наше многострадальное, увенчанное дорого купленною победою, войско было остановлено у самой цели, перед воротами Константинополя, и обречено на позорное и томительное бездействие; когда размашисто написанный Сан-Стефанский договор оказался только проектом, содержащим не «повелительные грани», установленные победителями, а гостинодворское запрашивание у Европы, которая сказала: «nie poswalam»; когда в ответ на робкое русское «vae victis» Англия и Австрия ответили гордым «vae victorious», тогда в обществе сказалась горечь напрасных жертв и тщетных усилий. Наболевшее место разгорелось новою болью. В обществе стали громко раздаваться толки, совершенно противоположные тем, которые были до войны. Стали говорить о малодушии государя, о крайней неспособности его братьев и сыновей и мелочном его тщеславии, заставлявшем его надеть фельдмаршальские жезлы и погоны, когда в сущности он лишь мешал да ездил по лазаретам и «имел глаза на мокром месте». Стали рассказывать злобные анекдоты про придворно-боевую жизнь и горькие истины про колоссальные грабежи, совершавшиеся под носом у глупого главнокомандующего, который больше отличался шутками дурного тона, чем знанием дела. К печальной истине стала примешиваться клевета, и ее презренное шипенье стало сливаться с ропотом правдивого неудовольствия. Явился скептицизм, к которому так склонно наше общество, скептицизм даже и относительно самой войны, которую еще так недавно приветствовали люди самых различных направлений. «Братушки» оказывались, по общему единодушному мнению военных, «подлецами», а турки, напротив, «добрыми, честными малыми», которые дрались, как львы, в то время как освобождаемых братьев приходилось извлекать из «кукурузы» и т. д. Да и самая война начала иногда приписываться лишь личному и затаенному издавна желанию государя вернуть утраченные в 1856 году области и тем удовлетворить своему оскорбленному исходом Крымской войны самолюбию. Забывалось, как все толкали его на эту войну, так как она признавалась «святою задачею России» и «великим делом освобождения славян». Циркулировала чья-то игра слов, что вся эта война определяется одним словом: «О-шибка!» [О, Шипка!].
...И какой мрачной иронией дышало пролитие крови русского солдата, оторванного от далекой курной избы, лаптей и мякины, для обеспечения благосостояния «братушки», ходящего в сапогах, раздобревшего на мясе и кукурузе и тщательно запрятывающего от взоров своего «спасителя» плотно набитую кубышку в подполье своего прочного дома с печами и хозяйственными приспособлениями? Да! это так, но надо было обеспечить все это от «турецких зверств», т. е. в сущности от жестокого укрощения турецким правительством бунта подвластной народности, подстрекаемой извне, против своего законного государя... А Польша? А Литва? Диктатура Муравьева, ссылки тысяч поляков в Сибирь? А 1863 год и гордые ответы Горчакова иностранным державам, что «сей старинный спор» есть домашнее дело осуществления державных прав монарха над своими мятежными подданными? * И по мере того, как проходил чад ложно-патриотического увлечения среди скептически настроенного общества, яснее и яснее чувствовалась лицемерная изнанка этой истощающей войны, которая, добыв сомнительные для России результаты, не дала никакого улучшения в .ее домашних делах...
И это чувство раздражало общественные нервы. Успокаивающих элементов вокруг не было. Система классического образования с «камнем мертвых языков» вместо хлеба живого знания родины, языка и природы по-прежнему тяготела над семьей, тревожа ее и раздражая. А исход большого политического процесса заставлял пугаться за все, что было в этой семье живого и выходящего из ряда по живости и восприимчивости своего характера. Из тысячи почти человек, привлеченных и наполовину загубленных Жихаревым, оказались осужденными [на каторгу] лишь двадцать семь, да и о тех сенат ходатайствовал пред государем.
* Польское национально-освободительное движение 1863—-1864 гг., в котором принимали участие передовая шляхта, крестьянство, ремесленники, студенты. Царское правительство бросило крупные силы для подавления восстания, что привело к тому, что в апреле и июне 1863 года Англия, Франция, Австрия послали ноты России, настаивая на прекращении кровопролития. Ноты были категорически отклонены правительством Александра II.
Война Алой и Белой розы, часть первая
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626654
Аудиоверсия:
https://oper.ru/video/getaudio/waroftheroses01.mp3
Резолюции США и Японии требует запрета на размещение в космосе ядерного оружия. Небензя назвал СБ ООН неудачной площадкой для обсуждения орудия в космосе
Совет безопасности не является подходящей площадкой для обсуждения проблем оружия в космосе, так как такие дискуссии требуют более широкого участия стран, заявил журналистам постпред РФ при ООН Василий Небензя.
"Вопрос ядерных вооружений является предметом дискуссий на соответствующих международных площадках, где мы участвуем. Одна из проблем американо-японского проекта в том, что он опережает эти дискуссии и содержит обязательства, которые никогда не изучались на соответствующих площадках по разоружению всеми членами Договора о космосе", - сказал Небензя.
Он прокомментировал проект резолюции США и Японии, требующей запрета на размещение в космосе ядерного оружия.
"Очевидно, что Совет безопасности с лишь 15 членами не является подходящей площадкой для решения проблем открытого космоса, которые касаются более широкого круга стран-членов ООН", - подчеркнул он.
Источник: РИА Новости
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Автор: Михаил Пучковин.
Причины второго крестового похода:
1) Захват мусульманами Эдессы и Эдесского княжества в 1147 г.;
2) Угроза другим христианским государствам;
3) Необходимость монархам Западной Европы отвлечь общество от внутренних проблем и распрей.
Участники похода:
1) Франция;
2) Священная Римская Империя;
3) Сицилийское королевство;
4) Государства христиан на Святой Земле;
5) Рыцарские ордена.
Предпосылки и начало похода.
В 1144 г. эмир Мосула - Имад ад-Дин Занги - взял Эдессу и захватил Эдесское княжество, что стало ощутимым ударом для христиан, которые павший город считали своим передовым форпостом. Остальные государства крестоносцев не помогли Эдессе, так как были заняты своими проблемами. В Западной Европе тоже не было условий для начала нового крестового похода.
Авторитету церкви угрожало новое течение, возглавляемое Арнольдом Брешианским, которое боролось со светской властью Пап. Германский Император Конрад III также был поглощен борьбой с вельфами. Нельзя было рассчитывать, что Папа Римский или император возьмут в свои
руки инициативу Второго крестового похода.
Идея Второго Крестового похода сама собой распространилась в германских землях, вызвав волну антисемитских настроений. Бернард Клервосский лично явился за Рейн, чтобы порицать справиться с ними. Во время этого визита в Германию император Конрад III пригласил Бернарда на празднование Нового года. После торжественной мессы посланник Папы Римского произнес речь, убедившую германского императора участвовать в Крестовом походе. В 1147 г. в Германии началось такое же всеобщее воодушевление, как и во Франции.
Цель похода была строго определена — ослабить эмира Занги и отнять у него Эдессу. С этой задачей справилось бы и одно французское войско, которое могло направиться более коротким и безопасным путем, чем тот, который был избран под влиянием германцев. Для французского короля естественнее всего было направиться через Италию, откуда, воспользовавшись флотом торговых городов, скоро прибыть в Сирию. Кроме того, в пути через южную Италию к крестоносцам мог присоединиться дружественный Людовику VII сицилийский король Рожер II.
Однако германский король предложил путь первых германских крестоносцев: через Венгрию, Болгарию, Фракию и Македонию. Он настаивал, чтобы и французский король воспользовался этим путём, чтобы избежать разделения сил. Летом 1147 г. началось движение крестоносцев через Венгрию; впереди шел Конрад III, месяцем позже шёл Людовик. Рожер II Сицилийский понял, что его положение может стать изолированным. Он начал действовать в соответствии со стандартами норманнской политики относительно Востока: сицилийские корабли стали грабить принадлежащие Византии берега Далмации, Иллирии и южной Греции Мануил удовлетворил требование Конрада перевезти немцев на противоположный берег Босфора.
Пятнадцатитысячный отряд рыцарей отделился от войска и направился к Палестине приморским путём. Конрад с оставшимся войском избрал путь первого крестоносного похода - через Дорилей, Иконий и Гераклею. 26 октября 1147 г. в битве близ Дорилея застигнутое врасплох немецкое войско было разбито наголову, большая часть воинов погибли или были взяты в плен, лишь немногие вернулись с Конрадом в Никею и стали дожидаться французов.
В это время Людовик VII приблизился к Константинополю. Чтобы скорее отделаться от французов, Мануил пустил слух, что немцы быстро подвигаются вперед в Азии, одерживая блистательные победы. Французы потребовали переправить их через Босфор. Уже на азиатском берегу они узнали о печальной судьбе немецкого войска. В Никее оба короля, Людовик и Конрад, решили продолжать путь вместе. Путь до Дорилея был покрыт трупами христиан и оба короля, желая избавить войско от этого зрелища, направились обходным путём на Смирну. Трудности дороги замедляли войско, турецкие всадники держали крестоносцев в постоянном напряжении, грабя, отбивая людей и обозы. Недостаток припасов и фуража заставил Людовика бросить вьючных животных и багаж.
В начале 1148 г. короли прибыли в Эфес с остатками войска. Там они получили от византийского императора письмо с приглашением в Константинополь отдохнуть. Конрад морским путём отправился в Константинополь, а Людовик выпросил у византийского правительства корабли и с остатком войска в марте 1148 г. прибыл в Антиохию. Так громадные армии растаяли в дороге; а французский и немецкий короли, соединившиеся для одной цели, стали преследовать противоположные задачи.
Весной 1148 г. Конрад из Константинополя отправился прямо в Иерусалим, оставив задачи крестового похода и предавшись интересам Иерусалимского королевства. Король Иерусалима Балдуин III побудил Конрада во главе войска Иерусалимского королевства предпринять поход против Дамаска. Немецкий император встал во главе пятидесятитысячной армии. Однако это мероприятие завершилось совершенно безуспешно: после продолжительной осады города христиане отступили.
Энтузиазм Конрада ослаб, и он решил возвращаться на родину. В начале 1149 г. он возвратился в Германию, ничего не сделав для христиан на Востоке. Людовик VII не решился так скоро бросить начатого дела. В его свите нашлись лица, которые советовали ему ждать подкрепления в Антиохии. Но он не решился на энергичные меры. Вскоре вверх одержали те, кто уговаривал короля вернуться на родину. В начале 1149 г. Людовик переправился в Италию, а осенью 1149 г. прибыл во Францию. В битве при Инабе 29 июня 1149 г. Нур ад-Дин Занги уничтожил армию антиохийцев и асассинов под командованием Раймунда де Пуатье и Али ибн-Вафы, и занял восточные земли христианского Антиохийского княжества.
Итог: Второй крестовый поход закончился ничтожными результатами. Мусульмане не были ослаблены, а, напротив, получили уверенность в собственных силах. Немецкое войско было принижено своими неудачами. Второй поход показал, что совместные действия немцев и французов в будущем невозможны.