После занятий я не спешил возвращаться домой. Была пятница, а по пятницам Матвеевна тянула, кого попало, в, какое попало, кафе. В тот вечер я сидел в караоке баре сидящим с бутылкой безалкогольного пива между Катей и Матвеевной, которая под столом наливала разведенный малиновым сиропом медицинский спирт в пластиковую баночку из-под фотопленки и заставляла всех, кроме меня угощаться украдкой. Я в ту пору не употреблял алкоголь совсем. Франклин вежливо отказывался от книги Ричарда Баха, которую ему предлагала Катя.
-У автора этой книги было очень много женщин, - утверждала она. – Книга, конечно, не об этом, она о необычной чайке.
-Я не могу взять у тебя эту книгу потому, что потом наверняка забуду её тебе отдать, а то и вовсе потеряю. Я очень рассеянный и безответственный человек.
Напротив меня сидела Маша, как всегда опустив голову на стол в полусне. Она работала на трех работах, каждый год ездила в Москву поступать в театральное училище. Впрочем, в театре она уже играла дерево в каком-то детском спектакле. Рядом с ней Шилов пытавшийся её развлекать, рядом с ним его напарник по работе Ваня Перец, когда-то игравший в какой-то московской гламурной группе на ритм гитаре.
-Я ничего не имею против тебя! – эмоционально прививал он мне свой музыкальный вкус. – Но твой Летов просто маргинал. То, что он и его группа делает это не музыка, это просто шум перфоратора и прочих инструментов, а в поэзии ни рифмы, ни смысла, ни вкуса, это просто набор слов. Про Кинчева, Гребня, Григоряна я и говорить не хочу. Два последних альбома Кино я еще могу понять.
-Но ты же сам мне нахваливал НОЛЬ, а это говно-рок!
-Это регги, если хочешь знать! Музыка у них высший класс и если бы они не матерились, то могли бы стать так же популярны, как Пугачева.
-Жизнь не терпит сослагательного наклонения! Им не нужна Пугачева.
-Пугачева нужна всем! Я мечтаю стоять у неё за спиной и под фанеру делать вид, что играю на гитаре. Ты просто не представляешь, что значит жить при большой звезде! А с твоим вкусом ты никогда никуда не вылезешь и не напишешь ни одного хита.
-Я и не думаю об этом пока и не беру гитару в руки.
-Русские освободили Эстонию от фашистов! – доказывал Франклину Молотов.
-А потом захватили её сами! – возражал Франклин.
-Никто вас не захватывал, а наоборот построили у вас заводы железные и автодороги, города после войны восстановили, а вы… Неблагодарные!
-Андрей! – прервал его я. – Ты хочешь, чтоб Франклин лично тебя поблагодарил за построенные в Эстонии мосты, дороги и прочее?
-Нет, но он же говорит, что Эстония была оккупирована!
-Френк, - обратился я к Франклину. – А ты, наверное, хочешь, чтоб Андрей сейчас компенсировал тебе оккупацию Эстонии, в которой ты, кстати не живешь и через пару лет свалишь на Запад?
-Но историческая справедливость…
-Историческая справедливость на стороне той державы, у которой ракет больше в арсенале.
-Да! – воскликнул Андрей. – Если бы не Ельцын…
-Ни каких «Если бы»! – возразил я. – Обстоятельства сложились так, что не могло случиться иначе. И наша проблема, что мы всю жизнь ведем пустые разговоры о политике, которые могут кончиться только хамством и дракой, людей, которым нечего делить между собой. А все изменения в обществе происходят в зависимости от экономической ситуации. А политика с патриотизмом, фашизмом, коммунизмом, партиями, парламентами, всенародными выборами – скучное и бездарное шоу для лохов.
-Но! – возопил Ваня. – Если ты не займешься политикой, то она займется тобой!
-Так или иначе, политики живут на деньги промышленников и отстаивают именно их интересы.
-А кто будет защищать наши интересы? – возмутилась Матвеевна.
-Никто, кроме нас самих потому, что у нас нет денег, чтоб платить всяким Журавлевым.
-Но, если скинуться всей страной… - сказал Молотов.
-Не бывает слова «если»! Рабочему платят ровно столько, чтоб он удовлетворил свои злободневные потребности, то есть, чтоб он был в состоянии отработать следующий день. Зачем промышленнику давать рабочим деньги для того, чтоб они с ним же и боролись? Он лучше пожертвует их на борьбу с другим промышленником, а когда станет монополистом, будет кормить государство, чтоб оно оберегало его от рабочих и не только с помощью полиции и армии, но и церкви, телевидения прессы. Любая революция обломается, если начнется чемпионат по футболу. Телевидение – тот самый одурманивающий газ, который хотел применять Гитлер, чтоб зомбировать всех не арийцев.
-А как же революция семнадцатого года? – возразил Ваня.
-Да ты и сам знаешь, что телевидения тогда не было, церковь утратила свое влияние, из-за войны рабочим стали так мало давать, что они не могли дотянуть до следующего рабочего дня. Тем паче сухой закон. Но главное, что промышленникам и мелким буржуа надоели ленивые аристократы и потому они дали добро на февральскую революцию, после которой к согласию между собой не пришли и не сумели создать свою власть. В результате к власти пришли воинствующие разночинцы, а попросту рабовладельцы, заставившие террором работать бесплатно, за сто грамм хлеба в день и все потому, что у них была мощная идеологическая база, машина пропаганды. У белых не было никакой пропаганды, никакой великой мечты, даже единого руководства…
-Я не могу согласиться с твоей точкой зрения, - улыбаясь, сказал Молотов. – При советской власти промышленность принадлежала народу и потому рабочие могли отстаивать свои права…
-Вот! – указал я на него. – Пожалуйста! Результат большевистской пропаганды! Он произносит слова, заученные в детстве, хотя прекрасно знает, что заводы принадлежали не народу, а партийцам. Эти геронтократы жили так же роскошно, как любые другие буржуа, а рабочие ютились в бараках, а потом в «хрущевках», и даже не заикались о своих правах только и делали, что бегали по магазинам и стояли в очередях. Ну, ты сам подумай, Андрей, как ты, лично ты, можешь управлять заводом, да ты свихнешься на третий день на этой должности, не говоря уже об алкоголиках. Любой из нас не справиться и с бригадой, не говоря уже о заводе или всей промышленности страны.
-Я могу справиться! – вскочил Ваня и начал мне рассказывать, что раньше он бы на стройке бригадиром, а теперь само занятое лицо.
-Это хорошо, что ты можешь организовать свой труд и можешь обеспечить себя работой, но это твой предел. Сто человек ты уже работой не обеспечишь и не только работой, но и материалом, орудиями труда…
-А зачем мне такая головная боль?
-Подожди! – не унимался Андрей. – Я говорил о том, что промышленность принадлежала государству, то есть народу, хотя народ ей и не управлял.
-Я полностью с тобой согласен, только в денежном эквиваленте это никак не выражалось.
-Нет, - хлопнув еще одну баночку спирта, запротестовал Андрей. - Так не честно! Спорил, спорил, а потом взял и согласился!
-Лучше о сексе поговорим? – предложил Валера Шилов. – А то вон, Маша сейчас захрапит от ваших дебатов. Это все надо записать и выдать в прямой эфир под видом политинформации. Ты, Жека, мог бы большие деньги зарабатывать. Тебе только надо с Журавлевым общий язык найти, а не тут рассуждать. Ты интереснее, чем этот зануда, о политике говоришь, а он там брюзжит, сопли жует, ничего не слышно и непонятно.
-В том-то и дело, что я не могу говорить о том, что меня не интересует, то есть о политике. Несколько лет назад, я мог часами агитировать за революцию, но теперь я понял, что это такое и она меня не интересует.
-А что же интересует? – взволнованно спросила Катя, будто от того что меня интересует, зависел размер её месячного оклада продавщицы индийских сувениров.
-Искусство! – смеясь, ответил я. – Там больше свободы и одиночество…
-Искусство, - возвысил голос Иван. – Должно служить интересам правящего класса, иначе ты просто будешь всю жизнь развозить посылки на своем велосипеде до глубокой старости и умрешь в нищете! Матвеевна, хватит! Давай лучше возьмем коньяка официально, я угощу желающих.
-А это что выливать, что ли?
-Матвеевна, уже пора петь, а не пить!
На предложение спеть она охотно согласилась. Песню Высоцкого о привередливых конях она начала шепотом, расхаживая по заведению, потряхивая распущенными волосами, путая шнур от микрофона, задев стол, за которым сидели молодые люди в спортивных костюмах, возмущенные её поведением. Шепот перешел в визг внезапно. Один из спортсменов взревел от неожиданности.
-…Что ж за кони мне попались! Не мешай петь, идиот! Девушка! Громче, пожалуйста! У вас техника плохо работает! Громче, говорю!
Андрей обхватил лысину узловатыми ладонями. Ладони сползли на лицо и между пальцев показались полные ужаса глаза. Дрожащим голосом он озвучил свои предположения о том, что нас сейчас с позором выкинут из заведения. Потом его дрожащий, перепуганный, приглушенный, но все же левитановский голос начал молить Матвеевну петь, и не безобразничать. Франклин, Катя, Иван и многие другие, воспользовавшись суматохой, смылись. Черные тучи развеяло ветром. Ливень так и не оросил сухую почву. Закончив петь, Матвеевна о чем-то поговорила со спортивными костюмами, а потом пила свой спирт с ними, с настойчивостью и неумолимостью бульдозера, вытолкала Молотова петь песню, про зайцев, косящих траву. Голос его дрожал, глаза испугано вращались, на лбу блестела испарина.
-И почему ты не женат? – неожиданно спросила Матвеевна, оставив спортивные костюмы в покое. – Вот парням по восемнадцать и они уже женаты и готовятся стать отцами.
-Когда я был одет в спортивный костюм, я тоже был женат и был отцом. Пахал круглыми сутками, потом напивался. Это не так давно было. Полтора года назад.
-Как это «был отцом»? А теперь?
-Теперь я только человек выплачивающий алименты, совершенно чужой женщине.
-И неужели ты не хочешь начать все с начала, с чистого листа?
-Нет, мне никто не нравиться из тех, кого я вижу. И я разочаровался не только в конкретной женщине после двух лет совместного проживания, но и в понятии брака, любви, романтики.
-Это ж насколько больно она тебя ужалила! Но не все же такие, как она.
-Рядом с хорошей девушкой я становлюсь плохим, потому, что мне становиться скучно.
-Но ты же не был рядом с хорошей девушкой.
-Правильно! Я тут же сматывался или выставлял себя в таком свете, что сматывалась она. Со школьного возраста мне не нравились девчонки. Все они казались мне ябедами и подлизами, которые слушаются взрослых, которых я, вообще, держал за круглых дураков, и играют в тупые игры. Потом мне приходилось самого себя гнать пинками на свидания. Увидев девушку, идущую мне на встречу, я всегда восклицал про себя: «Неужели это мне!». Потом за два часа разговоров ни о чем я убеждался в том, что мне мучительно находиться рядом с ней и начинал поглядывать на часы и придумывать себе какое-то срочное дело, о котором я совсем забыл. А они пили за мой счет и рассказывали мне, как надо жить. В них не было ничего уродливого, но выражение их лиц… Я уже не вспоминаю того, о чем они говорили. Мне было приятнее пить с коллегами. Они, по крайней мере, могли хоть что-то рассказать, а не требовали, чтоб их развлекали…
У Матвеевны была одна страсть. Она очень любила фотографировать. Делала она это неожиданно, стараясь застать человека врасплох, резко выхватывала фотоаппарат из кармана, не особо целясь. Не всегда ей удавалось поймать в кадр то, что нужно, но даже в самых неудачных её снимках присутствовала её бешеная натура. Иногда же она тщательно режиссировала свой снимок, кого-то просила задрать ногу, кого-то приобнять фонарный столб. В тот вечер она долго фотографировала меня курящего трубку. На некоторых снимках было больше дыма, чем моего лица, на некоторых была только моя куртка и руки, но смотреть на эти фотографии было приятно. Было еще много занятий и несколько подобных вечеров в разных забегаловках.
Глава вторая. Знакомство.
В завершении обучения дикторскому мастерству, мы все получили свои десять минут в прямом эфире. Я сильно волновался и потому бодро отбарабанил заранее подготовленный, проверенный преподавателем и утвержденный программным директором текст. Франклин засмущался и впал в стопор, зато Матвеевна растянула свои десять минут эфира на полчаса, таки рассказав слушателям про Македонского. После того, как все побывали в эфире, нас попросили уйти из аудитории, в которой мы запланировали устроить вечеринку. Пришлось перетащить заготовленную выпивку и закуску в очень тесный бар. Матвеевна нашла розетку и начала кипятить в захваченном из дому электрочайнике воду для чая. Маше она выдала доску и кухонный нож, чтоб та нарезала хлеб и колбасу для бутербродов. Девушка за стойкой поначалу собиралась прервать этот неслыханный произвол, но Матвеевна объяснила ей, что мы только что были в прямом эфире радио, которое звучало в баре, Иван положил на стойку немного денег и сказал, что арендует столик на час, кто-то. Франклин с горя заказал десять кружек пива сразу. Девушка за стойкой была счастлива видеть дикторов, и позволить им сидеть в баре со своим чайником, закуской и бутылью медицинского спирта.
-Нас всех имели в виду! – голосила Матвеевна. – Заплатили деньги и гуляйте!
-Я считаю, - возразил Иван. – Я считаю, что неплохо провел время за эти деньги. Это лучше, чем просто сидеть в баре.
-Надо готовить версию своей передачи и искать спонсора, - пытаясь выглядеть оптимистично, заговорил Франклин. – Нам же все ясно объяснили. Я найду себе спонсора и стану, как Кульнев, даже популярнее его.
-Где ты его будешь искать? – возопил Иван. – Надо подлизаться к Журавлеву.
-Нет смысла, у него работают в основном инвалиды, а серьезные люди забегают только на час. Те, кто сидят за микрофоном на этой станции, получают за час меньше, чем дворники.
-Путь к славе и известности труден! Надо с чего-то начинать…
Я довез Франклина на багажнике своего велосипеда до трамвайной остановки по обледенелым тротуарам. И помчался домой, стараясь обогнать попутный трамвай, который пропускал большинство остановок. Утром я почувствовал, что заболел и позвонил диспетчеру.
-Ты у врача уже был? – спросила она.
-Зачем мне врач? Больничный мне не нужен, вы его все равно оплачивать не будете, а как лечиться от гриппа я и сам знаю. Ты только не забудь завтра кого-то послать на газовую заправку утром. Слышишь?
-Да, я помню!
-Лучше запиши, а то там штраф по договору конкретный даже за пять минут опоздания.
-Я все это знаю. Не волнуйся, болей на здоровье. Когда на работе будешь?
-К понедельнику, я думаю, поправлюсь.
В понедельник оператор заправки спросил меня, почему я не приехал в четверг и пятницу и протянул мне три папки с документами. Это тянуло на штраф в размере месячной зарплаты. Каких-либо доказательств того, что я предупреждал диспетчера, у меня не было. Наш разговор я не записал на диктофон, и это делало меня полностью виновным в этом происшествии. Доказывать свою правоту я не стал, а поехал разруливать ситуацию сам. Купив на последние деньги коробку дорогих конфет, я заперся в офис газовой компании и долго объяснял молодой секретарше, в чем дело, она долго не могла понять чего я хочу, пила чай, ела конфеты, думала, что я за ней ухаживаю.
-Никакой проблемы нет. Пишите путевки за четверг и пятницу. Вы же привезли сейчас это все? Ну, вот и хорошо. Я все подпишу, как будто, так и было. Ни кому я не сообщала. Эти документы все равно только в конце этой недели бухгалтеру будут нужны. Спасибо вам за конфеты, было очень вкусно, зря не попробовали.
Приехав в офис, я сразу же потребовал обещанные тормозные колодки, но диспетчер, возложившая свои большие ноги в шерстяных носках на стол, раздраженно сказала, что прогульщикам колодки не нужны.
-Я звонил тебе и говорил, что болею.
-Где больничный лист?
-Я здесь работаю по какому-то полузаконному договору, в котором не указана, ни зарплата, ни график работы!
-Надо было позвонить и предупредить, а ты этого не сделал и с газовой заправки документы два дня наверное не забирал, потому зарплаты за прошлый месяц ты не получишь, сам виноват.
-А вот тут, ты ошибаешься! Вот путевки и никаких претензий они ко мне не имеют. Зато я имею большие претензии к этой фирме, и потому хочу сейчас же написать заявление об увольнении и получить расчет.
Заявление я написал, но расчет не получил и еще долго не мог его получить. Вернувшись домой, я продолжил болеть и болел до пятницы, а в пятницу отправился получать сертификат в торжественной обстановке ресторана. Из блюд, стоявших на столе, я облюбовал квашеную капусту, соленые огурцы, вареную картошку, селедку. Все это я запивал холодным квасом, который наливали в мой фужер официанты в красных косоворотках и начищенных сапогах по колено. Владелец радио, доктор педагогических наук, владелец сети валютных контор, политический деятель Юрий Журавлев, был настолько ужасен в тот вечер, что после пятнадцати минут проведенных с ним за одним столом народ ломанулся в курилку и отказывался оттуда выходить. Некурящие так же глотали дым, только чтоб не слышать «остроумных» историй доктора педагогических наук и его политической пропаганды. Преподаватель не мог ретироваться в курилку по долгу службы. Но иногда он забегал туда и просил, чтобы хоть пять человек посменно сидели за столом.
-Вы смотрели фильм «Индиана Джонс - Три»? – обратился к народу Иван явившийся на торжество в смокинге. – Дыхание Господа! Помните?
-К чему это ты? – спросил Шилов готовый рассмеяться. – Пошли в магазин, возьмем бутылку и будем тут её распивать, а то этот всю выпивку рядом с собой поставил, не стянуть.
-Чего тянуть! – возмутилась Матвеевна, пришедшая в бархатном вечернем платье с большим вырезом на груди. – Это всё наше! Это же он на наши деньги нас же и угощает и даже посидеть не дает нормально со своей болтовней.
-Это наш начальник! – снова завопил Иван. – Я призываю всех вернуться за стол и слушать его речь, как дыхание господа!
Он говорил это все на полном серьезе и потому его призыв вызвал волну хохота. Неадекватная реакция народа разозлила его, и он затопал ногами, вызвав вторую волну смеха. Махнув рукой, как расстроенный ребенок он, выкатив грудь, бодро зашагал к столу. Я последовал за ним, чтобы посмотреть, как он будет чутко слушать дыхание своего Господа. Сел он на противоположном конце длинного стола, и перекрикивая музыку начал чудовищно грубо льстить своему потенциальному начальнику, чтоб добиться всенародной славы.
-Стол, - начал он. – Стол шикарный! Водочка отменная, доложу я вам. Должен вам признаться, что у вас наблюдается положительно аристократический вкус. И вообще, во всем, что вы делаете, чувствуется рука мастера, сразу видно, что вы всё доводите до конца и делаете с полной самоотдачей…
Юрий Журавлев, хотя и совершенно не чувствовал настроения аудитории, но услышав этот положительный отзыв о себе понял, что над ним просто издевается, потому умолк, не зная, что делать в сложившейся ситуации. Словно в ответ на его молчание к столу явилось несколько человек.
-Всем! – продолжал Иван, размахивая вилкой, на которую наколол оливку. – Всем людям, достигшим вашего статуса в обществе, простые смертные, вроде нас, должны воздавать дань уважения. Так что вы там говорили о политике? Я пью за ваш успех!
Журавлев послушно выпил за свой успех, пока рядом сидевший преподаватель, прикрывая рот рукой, извинился, и распираемый смехом, быстро зашагал в курилку, где осведомился у Матвеевны, не налили ли в курилке Ване лишнего.
-Да нет, он серьезно решил себе место на радио заполучить.
Иван был таким же, как и Журавлев в том, что если начинал говорить, то не мог остановиться или хотя бы сбросить темп. Ванин словесный поток оказался мощнее журавлевского, и вскоре начисто забил его. Спешно, раздав картонки сертификатов Журавлев, ушел. Иван придвинул к себе несколько блюд и начал свинским образом утрамбовывать в желудок все подряд.
-Не мог же я при мэтре наброситься на еду вот так вот, надо же соблюдать приличия, в конце-то концов…
Музыку сделали громче и начались танцы. Мужчин за столом не хватало, а я и Иван сидели за столом.
-Евгений, подсуетись, подсуетись! Меня надо заменить! Я еще не доел.
-Я не чувствую этой музыки, как дыхание господа и потому не в состоянии под неё танцевать. И вообще не люблю я танцы. Сразу музыкальные занятия в детском саду вспоминаю.
-Вперед! Родина зовет, какие там чувства и воспоминания. Ну, я вправду не могу! Я готовился к этому вечеру, не ел с утра…
Сначала я попал в руки Матвеевны, потом прошел по рукам еще нескольких женщин, недовольный своей мягкотелостью, в муках ожидая, когда же закончится этот театр абсурда. Я разглядывал лепнину на потолке и портрет Петра Первого, топчась по паркету, держась за чью-то талию. Чьи-то руки держали меня за шею, чья-то голова лежала на моем плече и эти руки, талия и голова принадлежали Кате. Её шевелюра напоминавшая взрыв или змей на голове Горгоны сплелась с моей бородой и пахла искусственным запахом шампуня. Шампунь пах все же лучше, чем приторно сладкие духи других женщин и я был благодарен ей за это. Тем более, что она предложила мне пойти покурить.
-Ты куда пошел! – крикнула Матвеевна.
-Дамы хотят покурить со мной, а их желание для меня закон.
-Почему ты не любишь танцевать? – спросила Катя, выпуская клуб дыма, который не втягивала в легкие. – Ты очень неплохо двигаешься, тебе надо только немного подучиться и ты был бы настоящим мачо.
-Можно меня переодеть, побрить, постричь, научить танцевать, но это не главное, главное это желание быть мачо, а его у меня нет. Даже напротив, мне нравится злить людей.
Она криво улыбнулась и на одной из её пухлых щек образовалась ямочка. Бал был окончен. Ресторан закрывался. Веселящихся попросили убраться. Матвеевна спешно организовала обмен телефонными номерами, их записывали на обратных сторонах сертификатов. Молодая агрессивная домохозяйка агитировала всех продолжить банкет в рок клубе «Саксофон» - небольшой подвальчик битком набитый неформалами всех мастей, с доморощенными группами на сцене, а то и просто подростками, которые пытались исполнять популярные металлические композиции. Все это выглядело, как неумелая и неостроумная пародия на то, что добилось успеха. Домохозяйка высокопарно сообщила, что будет выступать её группа и это сообщение окончательно убедило меня отправиться домой. Валерка долго и сильно давил мою ладонь.
-Поклянись! – мямлил он. – Поклянись, что, если высоко поднимешься, то поможешь мне, а я помогу тебе, если у меня будет своя радиостанция или что-то в этом роде. Клянешься?
-Клянусь своей жопой! Я помогу тебе, чем смогу, но вряд ли я что-то смогу. Я не слушаю дыхание начальника, как дыхание Господа. Да и Господа-то я посылаю куда подальше…
-Нет, я верю в то, что ты поднимешься.
-Зато Ксения верит в обратное, а она специалист по стилю и тусовкам. Чтобы подняться, нужна тусовка. Иди, слушай её группу, она, наверное, называется «Собчак»
-Не все Ксении Собчачки, а эта просто домохозяйка хренова, пока муж работает и с детьми возится, она тут к Франклину пристает…
Не смотря на то, что зарплата в курьерской фирме была очень низкая, мне удалось накопить немного денег. На выходных мне позвонил бригадир, работавший в фирме изготавливающей жалюзи, в которой я ранее отработал три года. Когда я ушел, на мое место взяли алкоголика, который запил и не являлся на работу месяц. Бригадир предложил поработать недельку, разгрести невыполненные заказы. Неделю я работал там по двенадцать часов в день и неплохо заработал, но потом выяснилось, что алкоголик, не выполнявший заказы в срок, сильно подмочил репутацию фирмы, и многие постоянные клиенты начали заказывать жалюзи у конкурентов. Зарплата там была сдельная, работал я неофициально, и потому, выполнив заказы за пару часов, я сидел, и болтал в курилке или ехал домой. Те деньги, что я зарабатывал на велосипеде, давались мне очень легко, без каких либо усилий, и потому мне было очень скучно. Работать было так же неинтересно, как и общаться с коллегами, главным образом с бригадиром – деревенским парнем, говорившим с белорусским акцентом, имевшим внешнее сходство с Александром Григорьевичем Лукашенко, не хватало только лысины на макушке. Книг интересных не попадалось, и я читал Пелевина и Харуки Мураками, от которых меня поташнивало. Все чаще я думал о смысле жизни и самоубийстве, впадая в глухую депрессию. Тетради с моими стихами, повестями и романами летели в мусор. Я был очень не доволен тем, что я написал ранее. То, что я писал после прочтения Кастанеды и Теуна Мареза, было похоже на выступление подростков в подвале, пытающихся исполнять композиции своих кумиров.
Мог ли я не позвонить Матвеевне и послать короткие сообщения остальным, чьи номера были написаны на сертификате, который я не знал куда приспособить? В то время я был так глуп, что ничего другого мне в голову не пришло. В коротких сообщениях я объявлял слет радиоведущих в захудалом кафе. В пять вечера я сидел и читал книгу, скупо отхлебывая чай из микроскопической кофейной чашки. В заведении было пустынно и холодно. После пятнадцати минут ожидания мне захотелось продолжить читать книгу дома, но мне так же и не хотелось обманывать людей, которые могут где-то задерживаться. И тут рядом с моей чашкой кто-то поставил кружку пива. Я поднял глаза и увидел Катю.
-Уже половина шестого. Я думаю, что никто больше не придет и это будет не слет радиоведущих, а банальное свидание.
Сказав это, она сняла бесформенную болоньевую куртку, уселась напротив и молча уставилась на меня сквозь очки. Возникшая тишина заставила меня неловко заерзать на месте, начать перебирать в своей памяти темы для разговоров. Я не хотел никаких свиданий, тем более с девушкой, которая была на два года меня старше и весила вдвое больше, хотя и была на голову ниже меня. Тем не менее, я начал нехотя рассказывать содержание книги Пелевина. Через минут десять она начала рассказывать, как накурилась травы со своей подругой и после этого они перешли реку по льду, замочив ноги у берега.
-И это все из-за Макса! – воскликнула она, театрально всплеснув руками. – Он больше не отвечает на мои звонки потому, что я высказала ему все откровенно, как есть. Может я была слишком резка, но я имею на это право, ведь мне уже двадцать шесть лет и у меня еще не было серьезных отношений. Только баловство, секс, пока родители не вернулись с работы, а потом по домам. Мне это надоело! Я хочу найти свою вторую половинку и создать семью. А этот Макс просто мальчик. Живет с мамой, работает в конструкторском бюро и практически ничего не зарабатывает. А как он развлекается! Пьет Агдам с одноклассником в Собачьем парке. А с виду он такой большой, добрый, уютный, так и хочется закутаться в него, как в своего плюшевого мишку. Я два месяца намекала ему, что конструировать игрушечные самолетики – не занятие для настоящего мужчины. Я могу понять и простить ему то, что у него нет талантов, ну тогда он мог бы идти, как этот Андрей Молотов работать на автопогрузчике и зарабатывать деньги, чтобы кормить семью или, как Валерка Шилов с Ваней работать на стройке, я слышала, что там хорошо платят. А он в игрушки играет! Я два месяца терпеливо ждала, что он сделает мне предложение, а потом сделала его сама, так он сидел, как перепуганный зайчик и не мог ни слова из себя выдавить. Ну, я, конечно, поняла, что уж слишком на него надавила. Сказала, что он может успокоиться и не бояться, попросила, чтоб он мне дал руку, а он перед тем, как мне её дать посмотрел на неё так, будто прощался с ней навсегда, будто я у него её отберу. И в итоге ничего.
Все это было изложено настолько энергично и театрально, что показалось мне забавным, хотя и искренним. И мне тоже захотелось рассказать о своем опыте семейной жизни.
-Я пришел к девушке с серьезными намерениями. Снял квартиру, купил мебель и прочую дребедень, зарабатывал неплохие деньги, а она лежала на диване и ленилась сходить в туалет, ведро ставила в комнате, а ночью не давала мне спать, требуя секса до утра, напивалась, дралась, портила вещи. Два года я все это терпел, пытался её перевоспитать, а потом понял, что перевоспитываю не я её, а она меня и еще немного и я совсем сопьюсь и убью её в пьяном угаре, когда она опять будет лезть ко мне. Зато теперь я никого не хочу перевоспитывать. За два года жизни я разочаровался не только в одной, конкретной женщине, но в идее брака, как таковой. Я уверен в том, что ты тоже разочаровалась бы…
-Но почему? – пропищала она. – Если бы нашелся человек с серьезными намерениями, вроде тебя, то я была бы самой счастливой на свете!
-Вопрос упирается в деньги. Если у мужчины их много, то он тратит на их добычу слишком много времени и сил, а если он работает сторожем или курьером, то у него нет денег, чтобы содержать семью.
-Ерунда! – она выпятила свои узкие губы и выкатила глаза. – Мне не нужен богатый, мне нужен просто человек с серьезными намерениями. Пусть мы будем жить бедно, но мы будем счастливы. Я тоже буду работать. Дело вовсе не в деньгах.
-И где бы ты жила с Максом, к примеру, если он живет в одной комнате с мамой?
-Мы могли бы снимать квартиру.
-Я знаю, сколько стоит снимать квартиру, как трудно её найти.
-Я бы нашла и сняла её сама, главное желание.
-Согласен. Желание – главное, но даже самая ветхая дыра на Московском форштадте стоит столько, сколько ты получаешь за месяц работы продавщицей.
-Правильно! А на его зарплату мы могли бы питаться. Я умею готовить очень вкусные и дешевые блюда. Я наизусть знаю кулинарную энциклопедию…