Как быть либералом (3)
Продолжаем знакомиться с книгой Яна Данта "Как быть либералом".
Все части сложены здесь.
Коротко для ЛЛ: новое время принесло расцвет новых тоталитарных идеологий. Либерализм ответил на это частичной инкорпорацией левых и правых идей и ценностей.
Двадцатый век явил миру двух мощных конкурентов либерализма. Казалось бы, они были противоположны по смыслу, но всё же было что-то общее.
Первые сполохи фашизма заблистали ещё в девятнадцатом веке в Париже. В немецком посольстве сидел крот, который доставлял французам содержимое мусорных корзин. Из этого содержимого ясно следовало, что кто-то из высшего военного руководства страны работает на немцев. Подозрения быстро сконцентрировались вокруг Альфреда Дрейфуса. Несмотря на отсутствие улик, против него сработал гигантский недостаток: он был единственным евреем в Генштабе. Было сфабриковано дело, Дрейфуса признали виновным. Посрывали всё металлическое с мундира, сломали саблю, отправили в гвианскую тюрьму, где полностью лишили общения. Во время наказания он постоянно твердил: «Невиновен. Невиновен. Да здравствует Франция». Но вряд ли кто его слышал. Толпа ревела: «Смерть еврею. Смерть иудам».
У антисемитизма в Европе долгая и кровавая история. Католическое предубеждение к «христопродавцам», псевдонаучный расизм с формой носа, левацкая враждебность по отношению к финансовому капиталу и теория еврейского заговора разжигали ненависть к этому народу.
Осуждение изначально невиновного Дрейфуса породило волну антисемитизма во Франции. Тех, кто вставал на его защиту, безжалостно гнобили, не глядя на прежние заслуги. В число новых изгоев вошёл и всемирно известный писатель Эмиль Золя. Его статья Я обвиняю ещё больше поляризовала общество. Оно разделилось на дрейфусаров и антидрейфусаров. Золя пришлось даже бежать из страны. Сотни студентов ходили по улицам Парижа с антисемитскими лозунгами. Антисемитизм, как вирус, распространился по другим городам Франции. Евреям оставалось только прятаться: попытки противодействовать клеймились как насилие.
Оправдание Дрейфуса в суде положило конец раздраю в обществе, но не оперявшемуся нацизму, чья школа политической мысли превозносила группу и атаковала чужаков.
Первая мировая привела к началу коммунистического эксперимента в России. Задумал этот эксперимент Карл Маркс, который пытался провести научный анализ капитализма. (Пытался...
Это не я сказал, это автор. Как видно, не очень он уважает марксистов.) В Манифесте Маркс говорил о классовой борьбе. В классы марксисты группируют людей по отношению к средствам производства. Картина коммунизма с его ландшафтом индивидуальной свободы была чертовски привлекательна. Однако по сути, рассуждения Маркса шли в фарватере Руссо. Равноправие человечество шло не из личной свободы, а из свободы группы. Недаром сам Маркс называл индивидуальные права «догмами» и «устаревшим словесным мусором». То, что он предлагал, было противоположностью рыночного либерализма: обеспечение всей материальной жизни государством. Власть которого над человеком была бы безграничной.
Большевики в России явились достойными продолжателями дела Руссо, встав на место претворителей не воли народа, но воли рабочего класса. Партия объявила войну концепции личной жизни. Они пытались искоренить семью и заменить родителей государством. Луначарский говорил о необходимости учить думать категориями «мы» и оставлять позади частные интересы. Семью разрушали уплотнениями в коммуналки. Людей заставляли жить вместе. У члена партии не было частной жизни. Слово «совесть» перестало употребляться, вместо него получил распространение эрзац – «сознательность». Люди реагировали на это внутренней эмиграцией, пряча чувства и надевая маски. Это со временем охватило всё общество.
Как видно, наш автор так не любит большевизм, что некритично повторяет антисоветские байки об отсутствии частной жизни у коммуниста, разрушении семьи и «внутренней эмиграции» всех и каждого. Жизнь в коммуналке была регрессом для тех, кто занимал прежде целую квартиру, оставшись в результате лишь с комнатой. В то время, как для большинства своя комната была прогрессом по сравнению с подвальными углами при царе.
Впрочем, наци Ян тоже терпеть не может. Фашизм сделал для расы то, что коммунизм для класса. Как и коммунисты, фашисты не уважали индивидуалистов. Волю расово чистого народа осуществляли их вожди. Аргументировали они преимущественно эмоциями, не утруждая себя логическими аргументами. Здесь я не соглашусь: на научное обоснование расового превосходства было было истрачено немало средств. Евгеника и социал-дарвинизм появились задолго до Гитлера и были вполне уважаемы не только в Германии, но и в целом на Западе, включая либеральную Англию.
Большевики, расправившись с буржуазией, неустанно искали новых врагов в обществе. И нашли их: это были кулаки. Коллективизация не привела к росту сельскохозяйственного производства, скорее наоборот: многие не хотели вкалывать за трудодни. Воровство стало повсеместным. Чтобы люди не сбегали в города, крестьянам не дали паспортов. Неурожай и конфискации урожая привели к голоду начала тридцатых.
У Гитлера были свои враги. В число их вошли коммунисты, социал-демократы, церковь и евреи. Сразу после прихода к власти были приостановлены статьи Конституции с базовыми свободами. Сеть концлагерей покрыла страну. Людей стали преследовать просто за хорошие отношения с евреями. Или за то, что впускают евреев в свой магазин. При этом аппарат Гестапо был невелик: помогал штат платных информаторов, да и добропорядочные бюргеры охотно стучали друг на друга. Процесс полного контроля в обществе превратил его в однородную, конформистскую, безразличную и податливую массу. Компанию коммунистам и социалистам в концлагерях стали составлять преступники, безработные, «расовые дегенераты» и прочие «асоциальные элементы». И, конечно, евреи.
Коммунисты тоже внедрили в общество культуру взаимного наблюдения. За кулаками в изгои отправились священники, торговцы, проститутки, цыгане, армяне, китайцы, финны, немцы, греки, корейцы, латыши и поляки. Их депортировали или казнили. К любому иностранцу относились с подозрением. Начиная с 1937 года, волна репрессий накрыла страну. Людей стали арестовывать и бросать в тюрьмы по ничтожнейшим доносам. Если ты «враг народа», то могли арестовать и твою жену. Чтобы добиться признательных показаний, массово применялись пытки, одной из популярнейшей из которых было лишение сна. Между 1929 и 1953 годами через ГУЛАГ прошло 18 миллионов советских граждан.
Начало мировой войны привело к радикализации нацистского режима. Он занялся уничтожением психически больных и умственно неполноценных граждан. Истребление евреев всей Европы велось в промышленных масштабах. Их расстреливали, топили в реках, душили в душегубках и травили циклоном в Освенциме и других лагерях. Миллионы жертв стали последствием краха либерализма и разрушения личного начала.
В либеральный лагерь двадцатый век тоже принёс пополнения. К рыночникам прибавился фон Хайек, к радикалам – Кейнс.
Несмотря на то, что Хайека сегодня считают консерватором, автор причисляет его к либералам. Он верил в свободу личности и его выводы, будь то политика или экономика, вытекали из этой точки зрения. Даже поддерживая диктаторов, он предал себя не как консерватор, а как либерал. Он сразу распознал, что фашизм и коммунизм – две стороны одной медали. Медали разрушения индивидуальной свободы. Свободой, которой он занимался как учёный, была не свобода мысли или разнообразие, а свобода рынка.
Согласно Хайеку, государство, вмешиваясь в рынок (например, манипулируя процентной ставкой), вносит искажения, приводящие к непродуктивному вложению капитала и потере средств. Когда деньги делаются дешёвыми, например, становится выгодно вкладываться в изначально убыточные вещи. Процесс идёт по нарастающей. Потом наступает протрезвление, ставка снова вырастает, а наросшие бизнесы становятся убыточными и банкротятся. Экономика – слишком сложная материя, чтобы пытаться ею рулить. Хайек, вслед за Констаном, считал, что рынок нужно оставить в покое. И, вопреки, Миллю – что решение вопроса о вмешательстве государства имеет однозначное решение.
Более того, тема эта не только экономическая. Любое вмешательство государства – это шаг в сторону тирании. В таком духе он рассуждал в своём бестселлере Дорога к рабству. Но даже в ней он допустил, что государству всё-таки есть кое-чем заняться, хоть бы контролем мер и весов.
Главная проблема у Хайека была в том, что его теория была манифестом бездействия. И когда мировую экономику затрясло в Великой Депрессии, ему было нечего предложить её жертвам. Которые уже имели голос на выборах. Мир на примере нацизма и большевизма уже успел увидеть, что может случиться, если пустить всё на самотёк.
Кейнс считал, что нельзя безоглядно верить рынку. Ему нужно отдать то, с чем он может справиться. А с чем нет – тем должно заниматься государство. В его системе человек укоренён в обществе. И получает пользу от общего благосостояния. После войны вмешательство государства в экономику стало практически повсеместным. Я с трудом верю, что в этом заслуга лично Кейнса, который выпустил свою знаменитую книгу в 1936 году, когда Рузвельт, Гитлер и Сталин уже вовсю практиковали то, за что выступал Кейнс. Но, как бы то ни было, послевоенное время вошло в историю не только государственным регулированием, но и построением систем социального страхования. В шестидесятых годах Кеннеди стал снижать налоги (это автор тоже называет кейнсианизмом!), а его преемник Джонсон стал бороться с бедностью, увеличив пособия. Благосостояние росло, как на дрожжах.
Мировая система торговли была перестроена на основе справедливости и кооперации. Начало положил документ под названием Атлантическая Хартия. Во как! А я думал, это американцы стали прибирать к рукам бывшие колониальные рынки под благородным девизом. Уж больно сильно эта мировая торговля оказалась завязана на единственную валюту, обеспеченную золотом – доллар. Тем не менее, упрощение и выравнивание правил в рамках либеральной системы положительно сказалось на торговле, повысив благосостояние и улучшив положение со свободой в мире.
Мир стал потихоньку объединяться. (Хоть автор говорит о том, что ничего подобного в прошлом не было, это не так. Глобализация проходила в несколько волн, предпоследняя из которых – перед Первой мировой.) Европейцы, объединяясь, стали пытаться положить конец национализму посредством торговли. В 1946 году была подписана Декларация прав человека ООН. В ней были записаны новые права права «второго поколения», включая право на убежище. А ведь ещё за семь лет до того в Майами причалило судно с девятью сотнями европейских евреев, которым не дали сойти на берег ни там, ни на Кубе, ни в Канаде. Пришлось ему возвращаться в Германию, где треть пассажиров закончила свою жизнь в концлагерях.
Декларацию ООН нельзя привести силой в действие. Но она нашла своё отражение в законодательствах стран мира. Страны-подписанты Европейской конвенции по правам человека пошли дальше, организовав независимый суд в Страсбурге. Решения суда уже обязательны. Так в целях соблюдения прав человека была отдана часть суверенитета. Возникновение таких организаций, как ВТО, ЕС и Совет Европы не оставляет сомнений: разделение властей переступило границы. Государства стали принимать решения сообща. Потеря части суверенитета явилась ценой, оплаченной за безопасность, выгоды торговли, свободу передвижения граждан, защиту от тирании и мир.
Успех фашизма и коммунизма в середине века заставил открыть глаза на одну важную вещь: люди не хотят быть атомами. Они любят объединяться в рамках культуры и общества. А классики либерализма, от Локка до Милля были безразличны к патриотизму. Помочь осмыслить этот феномен смогли два человека, первого из которых я бы не назвал либералом. Он был скорее левак либерального толка – Джордж Оруэлл.
Уже в молодости Джордж стал чувствовать пустоту в своей душе и в душах других. Эту пустоту заполняли опасные политические движения. Сам он попытался обратиться к религии. Но по-настоящему поверить он не мог, хотя и любил быть сопричастным на церемониалах. Он считал:
Если ты больше не веришь, лучше всё же ходить в церковь; лучше следовать древним дорогам, чем дрейфовать в неприкаянной свободе.
Джорджу случилось повоевать в Испании, где он воочию столкнулся со сталинскими лживыми пропагандонами. Это заронило в его сердце искру ненависти ко всему тоталитарному. Вернувшись в Британию, он стал писателем.
Оруэлл предупреждал, что потребность людей к принадлежности никогда не пропадёт. Нужно признать этот факт и взять его в основу политики, прежде чем его монополизируют фашисты. Он сам был патриотом, но не был националистом. Национализм – это тёмная сторона патриотизма, на которую переходят те, кто не любит отдельную личность. Национализм – это когда единообразие встречается с отсутствием независимого морального суждения. Когда прилипаешь к толпе наци, способность к независимому мышлению начинает сама собой растворяться.
К чему это приводит, он рассказал в своей всемирно известной антиутопии 1984. Тоталитарный режим не ограничивается физическим контролем, ему нужен и контроль ментальный. В его условиях люди начинают верить, что 2+2=5. Своим романом Оруэлл пытался призвать к оружию. Продемонстрировать, куда ведёт угроза тоталитарного мышления. И показать, как победить тоталитаризм: яростной защитой объективной реальности. Путь к свободе лежит через "cogito ergo sum".
Но всё же я считаю, что от Оруэлла далековато до либерализма. Мостик между патриотизмом и либералами навёл один талантливый еврейский мальчик. Звали его Исайя Берлин.
Я русский еврей из Риги. И все мои годы в Англии не могут этого изменить. Я люблю Англию, со мной здесь хорошо обходятся, меня восхищает многое в английской жизни, но я русский еврей, я таким родился и буду таким до конца жизни.
Это не помешало ему достигнуть чрезвычайной популярности. Родился Исайя в 1909 году, и детство его попало на тяжёлые годы войны и революции. Семья была эвакуирована из Риги в Петроград, чтобы пережить там революцию. В 1920 году они попытались вернуться в Ригу, но встретили там холодный приём. Евреев там уже сильно не любили. Выходом стала эмиграция в Британию. Исайя там прекрасно интегрировался. Мальчика, который назвал его "грязным немцем", живо побили одноклассники. Учился он прекрасно, закончил колледж Оксфорда и занимался почти всю жизнь философией. Почти всю. В войну он был дипломатом и работал в США.
Несмотря на прекрасную интеграцию в английском обществе, Исайя был, как он сам признавался, евреем. Даже сионистом, хоть в Иегову верить не мог. И когда предоставлялась возможность, сливал конфиденциальную информацию еврейскому лобби в Нью-Йорке. Да, во вред своей стране. Но он был ещё и не просто еврей, а русский еврей. Русская культура была близка ему. Когда предоставилась возможность поработать в СССР, он ей воспользовался. И сходил в Ленинграде в гости к Анне Ахматовой. Они проговорили до одиннадцати вечера. Поэтесса посвятила ему несколько строк:
Полно мне леденеть от страха,
Лучше кликну Чакону Баха,
А за ней войдёт человек…
Он не станет мне милым мужем,
Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится Двадцатый век.
Автор не рассказал, что Берлин привёл за собой в тот вечер "хвоста". Это привело к разгромному постановлению ЦК, в результате которого Ахматова получила серьёзные неприятности и схлопотала инфаркт. Потому когда предоставилась встретиться ещё раз в 1956 году, она отказалась.
А Берлин занялся после войны философией. Собрал кучу наград, включая рыцарское звание. Он был либералом. Будучи умным и открытым миру человеком, он признавал наличие многих ценностей. Свобода, равенство, справедливость, благодарность, прилежание, гедонизм, романтическая любовь, дружба, искусство, благотворительность... И патриотизм тоже. И потому Берлин пришёл к выводу о плюрализме ценностей. Проблема в том, что они не всегда идеально согласуются. Скажем так: они находятся в конфликте. Хэппи энда не существует. Что-то всегда будет страдать. Проблемы всегда будут сопровождать человечество. Такова жизнь.
Либералам пришлось признать, что есть вещи, помимо их тотемов - свободы, разума и автономии. И эти вещи не хуже. Но, приняв эту точку зрения, мы рискуем впасть в моральный релятивизм. А именно - если нет доминантных ценностей, то "всё дозволено", и нацизм и сталинизм - вполне допустимые вещи, наряду со всеми другими.
Однако человеку свойственно рано или поздно делать выбор между ценностями. Но для того, чтобы сделать выбор - нужно быть свободным! В этом и есть важность и ценность свободы. На выбор весьма влияет контекст, внешние обстоятельства. А чтобы оценить ценности в контексте - нужно включить голову. Разум. И быть автономным в своём решении. Получается, что старые добрые либеральные тотемы - они не просто ценности, они метаценности, обеспечивающие человеку сделать свой выбор. К свободе, разуму и автономии Берлин добавил ещё одну метаценность - умеренность. Она помогает признать конфликт, не устраняя, но смягчая его.
Отсюда мораль: патриотизм имеет значение, потому что он важен для человека. Но как только он ограничивает его, он теряет своё значение. Вполне в духе либерального патриотизма.
--------------------------------------------
Несмотря на отчаянные попытки автора убедить читателя, что большевизм и фашизм - одно и то же, я всё же не убедился. Да, сходство налицо - это тоталитаризм. Но это не стратегия. Это тактика. К которой прибегают чаще всего в военных условиях. Советский Союз ранних лет и был большим военным лагерем. И война показала, что готовились не зря. Более того, на благословенном либеральном Западе тоже не гнушались преследованием инакомыслящих - достаточно вспомнить репрессии при маккартизме в США, когда коммунистов изгоняли отовсюду, откуда можно. Разве что в тюрьмы не бросали, но это ведь не принципиально. Читая про двадцатый век, убеждаешься снова и снова, что автор рисует историю чёрно-белыми красками. Про своих - только хорошее, про чужих - только плохое. Так распинался про эгалитаризм Милля и Тейлор - и не удосужился упомянуть, что равноправие женщин было первым достигнуто в стране Советов.
Включение левых и правых идей в арсенал либерализма в ходе современной истории говорит о том, что идеология сама по себе эта не отвечала на базовые запросы обществ. Потому либералы стали мыкаться по разным лагерям. Находя чаще всего приют у консерваторов, как Хайек. Которые желают свободы вложения своих накопленных капиталов. "Тоталитарные" левые в свою очередь уважают рыночника Кейнса.
Рассуждения про мета-ценности звучат красиво, но если задуматься, что это значит, то можно прийти к выводу, что не нужно воспитывать детей, а давать им некий выбор. Но во-первых, ценности закладываются в раннем детстве, когда "соображалка" ещё не работает на полную мощность. А во-вторых, время будет потеряно, и если ребёнка не будут воспитывать родители и школа, его воспитает улица. Найти силы пересмотреть свои убеждения может далеко не каждый Вундеркинд Берлин в своей философии, как и Констан, и Милль, проецирует свои качества на всё человечество.
Обеспечить людям автономность и свободу выбора в условиях непрестанной пропаганды с разных сторон - утопия. Пропаганда стоит денег, и у кого их много - тот и сильнее влияет на умы. Недаром те, кто всегда топит за свободу и либерализм - это денежные мешки. Они не любят, когда их трогают, а особенно не любят, когда трогают их деньги. Или мешают их тратить, как вздумается. Вот и получается, что в Мекке либерализма - Соединённых Штатах Америки - в выборах может участвовать любой. И выставлять свою кандидатуру - тоже любой. А вот побеждают всегда сверхбогатые и их ставленники. Вот она - свобода...