В свежем мартовском воздухе слышался далекий гул орудий. Сгорбленная старуха в цветастых юбках, ведомая фельдфебелем в парадном мундире, осторожно ступала по раскисшим дорожкам между армейскими палатками. Старые солдаты смотрели равнодушно, молодые - с любопытством. "Судьба идет" - шептались они. - "Судьбе дорогу".
У офицерской палатки фельдфебель откинул полог и пригласил старуху внутрь. В душном воздухе смешались запахи карболки и ладана.
- "Проходите, мадмуазель! Николай Герасимович, а я Вам гостью привел" - прогудел фельдфебель, наигранно шутливым тоном. - "Судьбой кличут".
В центре шатра на изысканных персидских коврах лежал молодой офицер. С трудом он поднял голову над подушкой и посмотрел мутным взором на незнакомку.
- "Как Вы желали, господин поручик, отыскал лучшую ворожею в округе. Будущее ей ясно, а прошлое ей поведала долгая жизнь".
- "Чай милок занемог?" - участливо спросила она.
Фельдфебель поспешно ответил: "да, Судьбинушка, ранение в живот-с. Героическая была битва, верно Николай Герасимыч?"
Молодой офицер с опозданием кивнул, слабо осознавая происходящее.
- "Благодарствую, Петр Павлович, подайте лауданума" - прошептал лежащий поручик.
Фельдфебель раскрыл деревянный резной ларец, отмерил 7 капель и поднес к губам больного. Тот торопливо проглотил настойку и снова уронил голову на ковер. На время в палатке установилась гробовая тишина.
Через минуту офицер с трудом приподнялся над своим ложем и проговорил: "Хочу судьбу знать".
Старческие крючковатые руки с удивительной легкостью принялись извлекать разноцветные пузырьки из котомки и расставлять их на деревянном столике.
- "Знамо, знамо" - прошамкала старуха. - "Разведаю судьбинушку вашу, не смущайтесь. Сказывайте только: про себя аль про родимого сердцу человечка ведать желаете?"
Поручик задумался и медленно произнес: "Судьбу Родины знать хочу, что с нею будет через сотни лет".
На секунду руки колдуньи остановились и она казалось застыла в нерешительности, однако в следующее мгновение привычным движением сгребла пузырьки в котомку и проговорила:
- "Эх, милок, хитро это дело. Словно бы отсюдова глядеть за жизнью-то столичною: глядеть прямо не углядишь, а весточка, глядишь, и дойдёт".
- "Не понимаю" - промолвил офицер.
- "А что ж тут тёмного" - ответила старуха сипло - "Во всём мирозданьи порядок водится. Коли в торбочку положишь пять алтынчиков, то и вынешь не больше пяти, а то и меньше!". На этих словах она хитро усмехнулась.
Стоящий по вытяжке фельдфебель встрепенулся, достал портмоне и отсчитал старухе монеты. Та неспеша положила их в карман котомки и взамен достала прозрачный горный кристалл, который тут же заиграл бликами по стенам палатки.
- "Благодарствую, соколик мой, благодарствую! ...Ай, о чём же это я? Так вот: писаное слово крепко. Коли складно сотворено и на бумажку положено, то во всяко время достать можно".
На последней фразе старуха осеклась, как будто сказала лишнего. Фельдфебель напряженно вслушивался в слова гадалки, а больной офицер завороженно смотрел на игру света, исходящего от кристалла.
- "Ладно, давай свою писанную речь"
- "Как прикажете, так и будет! Итак, сотню лет вперёд заглянем, в писание об Империи Российской". Она прикоснулась к кристаллу и медленно двинула его вокруг оси. Выбрав ей одной ведомое положение, она вздохнула и закрыла глаза.
- "Вижу," - прошептала она. - "Вижу Россию через столетия. Вижу поэта, что о ней пишет..."
"Я волком бы выгрыз бюрократизм К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись Любая бумажка. Но эту..." ...
Закончив, старуха осторожно убрала чудесный камень в котомку и поклонилась лежащему офицеру. Глаза его были неподвижны, будто сделаны из стекла. Но на лице застыло восторженное выражение мальчишки, который получил в подарок волшебную игрушку. Сейчас он побежит во двор к приятелям и вернется домой лишь к сумеркам. Гордо, как медали, неся на своей одежде пыль окрестных улиц.
Фельдфебель украдкой вытер глаза рукавом.
Старуха вышла из палатки и, старательно переступая лужи, пошла своею дорогой.
Королевский дворец столицы Авалона. Малая трапезная. 10 утра.
Ваше Величество, караван графа Ивана Горохова сегодня в 6 утра покинул столицу. К каравану во время сборов присоединились Марта Стрельцова с сыном, закрыв свой трактир и вернув его здание во владение города. А также Никифор Стальная Пасть и четыре отряда его железных псов. В отличие от Марты, Никифор оставил трактир за собой и даже поставил временного управляющего. Так же, как и сообщала разведка, отбыла вся чета Медведевых.
И? Ну вот скажи мне, дядя, вот зачем мне здесь и сейчас эта информация? Распоряжение на устранение каравана и его участников я тебе в прошлый раз не давал. Учитывая присоединение Никифора и его наемников, теперь я тебе его тем более не дам. Как минимум потому, что не стоит терять людей за просто так и не портить отношения с сильнейшими наемниками королевства. Так что же ты от меня хочешь, сообщая эти данные?
Я помню наш разговор, Ваше Величество. А также помню упоминание того, что в пути может произойти всякое... Так может, мы немного поможем этому самому произойти, например, отпустив некоторых заключённых из "Подкаменной крепости"? Увидев, что король, бросив приборы, ударил кулаком по столу, поспешил продолжить:
Я понимаю! Не надо кричать и сразу отвергать мою идею. Выслушай до конца. Содержание заключённых "Подкаменной крепости" обходится казне в кругленькую сумму, и, сократив их число чужими руками, королевство только выиграет. Ну а если сократится караван, это проблемы каравана. После этого дополнения король действительно задумался и, после нескольких минут гнетущего молчания, веско произнёс:
Нет. Всё ещё нет. Хочешь, называй это предчувствием, хочешь — чуйкой или наивностью, но мне кажется, не стоит строить козни графу. Мне кажется, что он принесёт нам огромную пользу.
Караван, направляющийся в земли графа Ивана Горохова, сам Иван:
Караван — это зло... Когда я путешествовал с караванами торговцев, я был воином, или простым, скажем так, пассажиром. Это было, хоть и иногда опасно, но в целом просто монотонно и скучно. Но вот в этот раз... ооо... быть организатором каравана, как показала практика, "это другое". Буквально через пару часов я был готов натурально выть волком. С различными вопросами, жалобами и предложениями ко мне подошли чуть ли не все участники нашей "могучей кучки", что отправилась в путешествие, за исключением разве что детей и сопровождающих отрядов охраны. Точнее, от них тоже был представитель в лице Никифора с простым и незатейливым вопросом: могут ли его ребята охотиться, чтобы продать, да-да, именно ПРОДАТЬ добытую дичь в общий котел или им столоваться отдельно. Когда чаша моего терпения была практически полна, случилось чудо! И у чуда этого было имя — Марта. Эта мудрая женщина, видя мое состояние, сначала обошла всех ранее подходивших и объявила привал! О котором сообщила мне в последнюю очередь. Причины у привала, как опять же Марта мне объяснила, были простые и незатейливые, а именно потребность организоваться из табуна, которым мы движемся сейчас, в полноценный караван. Стоило собрать представителей всех, так сказать, фракций, входящих в наш караван, она играючи распределила обязанности: готовка, охота и рыбалка, установка лагеря, которая потребуется позднее, заготовка дров и даже развлечения для детей! А я, наконец-то, смог условно "выдохнуть". Благодаря тому, как Марта полноценно организовала караван, мы совершенно спокойно и комфортно двигались на протяжении двух недель. А потом на нас напали...
При том, как я сразу же решил, напали не разбойники, а если и разбойники, то явно не простые. Во время очередной ночной стоянки я был разбужен тревожным рогом. Благодаря привычке, вбитой в меня еще во время тренировок и обучения у Артогаста, я на марше двигался и даже спал в доспехах. Да, не очень удобно, зато безопасно. Выскочив из шатра, я был уже экипирован и с арбалетом в руках. В свете разгорающегося благодаря специальной походной алхимии костра, который стал освещать сразу всю лесную поляну, которую занимал наш караван, я увидел как падающих сильно ранеными или мертвыми охранников, так и нападающих, одетых в полностью черную одежду с масками, закрывающими лицо. Нападающие двигались в полной тишине, не подбадривая себя криками и задорным матерком, как бойцы Никифора. Кроме того, внимание привлекло их оружие: у всех оно было одинаковым. Нет, каждый из нападающих использовал что-то свое: кто-то с двумя короткими клинками, кто-то с мечом и щитом, а некоторые даже с булавами. Но, несмотря на то что у конкретного нападающего в руках было два коротких меча, на поясе у каждого висело два коротких меча, а за спиной — длинный меч и щит. Быстро поняв, что много я с одним арбалетом не навоюю, я начал дополнительно использовать молнии, с ужасом и сожалением осознавая, как я слаб против группы по-настоящему хорошо подготовленных людей. Поэтому в какой-то момент я на всю доступную мне скорость рванул туда, где под атакой оказались женщины и дети, с почти обессилившим Медведевым, где перед самим падением последнего, без сил, он использовал заклинание "каменная сфера", по наитию вбухав в нее в 5 раз больше необходимого магического резерва, надеясь, что это действие сделает сферу больше, а не прочнее.
К счастью, моя мысль оказалась верной, и под громогласный рев, нарастающий над полем боя, я вместе с детьми и женщинами, а также обессилившим бывшим герцогом Медведевым, погрузился во тьму защитного заклинания.
Стоило сфере развеяться, а мне с арбалетом в одной руке и кинжалом охотника на монстров рвануть вперед с готовностью продать свою жизнь подороже, как я увидел строй из всех охранников каравана, которых отчитывал крайне хмурый Никифор в свете уже горящего с обычной силой костра и спешно грузящих вещи, сворачивающих лагерь людей из числа тех, кто не попал в мою сферу. Чуть в стороне лежали мертвыми трое мужчин: один охранник и двое доверившихся мне людей, что в столице посещали трактир Марты. Горечь от того, что эти люди, поверившие мне и отправившиеся за лучшей жизнью, нашли в итоге лишь смерть, так и не добравшись до точки назначения, перехватила мне горло и сжала грудь. Из мрачных мыслей меня вырвал Никифор: — Вашество, поговорить надо по поводу произошедшего... Это были наемники, точно тебе говорю. И наемники явно дорогие, слишком обученные, слишком уверенные в своих силах. Они шли не грабить и не разорять, они шли убивать. Уж не знаю, кто был их целью — ты или кто-то из тех, кого ты защитил магией, но стоило тебе скрыться под защитой заклинания, как нападавшие, прихватив с собой своих раненых и убитых, отступили. То, что они не просто бежали из-за того, что я использовал призыв духа монстра, используя череп, — это точно: они именно отступали, слаженно и не оставляя тел для осмотра. Тут дело такое: нам надо свалить отсюда и хоть как-то двигаться до утра, так как они могут вернуться. А потом, значится, вызывай дознавателя королевской канцелярии по делам благородных, поскольку это было покушение, я почти уверен. И требуй предоставить сопровождение или экстренный портал. Если замешан кто-то из сильных родов, то сопровождение, конечно же, не дадут, но на портале настаивай до последнего! Я тебе письмо дам и скажу, куда идти: приведешь всех моих парней. А мы уж как-то продержимся. И это вашество, Виру, заплатить надо будет, тоже скажу, куда и кому передать. Ну и это, Иван, все ты правильно сделал — не кори себя за павших и раненых. Сегодня мы потеряли троих и пятеро ранены, но если бы нападающие не отступили, мы бы потеряли больше.
Просто кивнув, я молча пошел помогать собирать лагерь.
Раджеш не знал что ответить. Он вышел из рикши и подошёл к Наташе.
— Может зайдёшь ко мне? — сказала Наташа улыбаясь.
Ничего не сказав он шёл за ней и как только переступил порог, то почувствовал себя незваным гостем в святилище.
— Проходи, — улыбнулась Наташа, пропуская его внутрь.
Он замер посреди комнаты, как мальчишка, впервые приглашённый на танец. Всё его тело внезапно стало ему неподвластно. В одно мгновенье он забыл все советы и наставления друга. В голове осталась только белая пустота и гулкое биение сердца.
— Присаживайся, — её голос прозвучал приглашающе и немного насмешливо.
Он послушно, почти на автомате, опустился на край кровати. Пружины слабо прогнулись под его весом. И тут его пронзило лёгкой дрожью, которая моментально превратилась в настоящий озноб. По спине побежали мурашки, а ладони стали ледяными и липкими. Его сковал животный страх сделать что-то не так.
— Извини, мне нужно… в ванную, — выдавил он и шагнул в маленькое светлое помещение.
Щёлкнув замком, он облокотился на раковину, глядя на своё бледное отражение в зеркале.
«Природа подскажет», — крутилось в голове, но природа молчала. «В чём же дело?», — думал он. Родители много раз рассказывали как нужно организовывать свадьбы, но они никогда не говорили, что делать в таких ситуациях. «Нравится ему Наташа? Нравится… Что это может значить? Видеть её голую? Может быть, если она разденется, тогда природа и подскажет?!»
Он включил воду и стал мыть руки, снова и снова, наблюдая, как струйки воды сбегают с его пальцев. Единственное, что он сейчас знал как делать наверняка это мыть руки.
Раджеш вышел, всё так же не глядя на неё и застыл. Наташа полулежала на кровати, облокотившись на подушки. Её поза была расслабленной и в то же время полной ожидания. И в этот момент его накрыла новая, всепоглощающая волна. Природа молчала. Раджеш не знал что делать. Строгое воспитание не позволяло ему вот так, без строгих семейных церемоний, без контроля своих чувств и эмоций, позволить себе какие-то вольности в поведении с женщиной. Это было что-то глубоко внутри сознания, что он не мог понять, объяснить и контролировать.
— Знаешь, я совсем забыл! — его голос прозвучал неестественно громко и фальшиво. — Мне… срочно нужно ехать.
Он не видел выражения её лица.
— Раджеш? — её голос прозвучал с недоумением.
— Извини! Завтра всё объясню! — сказал он уже почти из-за двери, на бегу.
Он выскочил из номера, стрелой залетел в свою рикшу и помчался по ночным серпантинам. Сердце бешено колотилось. В голове стучало лишь одно: «Что это было? Почему? Почему я просто не мог?»
Он смотрел в тёмное стекло, в котором отражалось его искажённое маской неудачника лицо. Он пытался найти причину в себе, в ней, в ситуации.
Наташа так и осталась лежать на кровати, слушая, как затихают его шаги в коридоре. Лёгкая улыбка сползла с её лица, сменившись полным недоумением, а затем и тревожной гадливостью к самой себе.
«Что это было?» — билось в такт её собственному сердцу.
Она перебирала в голове все их сегодняшние разговоры, каждый взгляд, каждую улыбку. Всё было идеально. Всё вело сюда. К этой комнате. К этой кровати.
«Он меня не хочет?» — первая и самая болезненная мысль. Она отвергла её. Нет, он хотел. Она видела это по его глазам, по тому, как он волновался.
«Я что-то не так сказала? Слишком напористо? Испугала его?» Она начала копаться в себе, выискивая изъяны в своём поведении. Может, не надо было приглашать? Может, нужно было говорить больше? Меньше? Иначе?
«Он стесняется?» — появилась следующая догадка. Возможно! Он был не похож на других, на тех самоуверенных ребят, что обычно к ней липли. В этом была его прелесть.
Но почему же тогда он сбежал? Почему этот испуг в его глазах?
Она повернулась на бок, уткнувшись лицом в подушку. Она чувствовала себя глупо, обманутой в своих ожиданиях и главное, она не могла понять, в чём же её вина.
***
Утро. Солнце ещё не стало палящим, а лишь робко заглядывало в окно, окрашивая стену в бледно-золотистые тона. Наташа лежала на спине, уставившись в потолок. В ушах всё ещё стоял гул ночных цикад, а в голове был хаотичный монтаж из вчерашних образов, где всплывали плавящееся солнце, тени на песке, его испуганные глаза и хлопнувшая дверь. Она чувствовала себя выжатой и абсолютно пустой. Стыд и недоумение образовали плотный клубок в горле, который не желал растворяться.
Идиотка. Сама же всё испортила. Напугала его. Или что это всё было? Мысли прервал резкий стук в дверь. Наташа вздрогнула. «Раджеш?» — мелькнула наивная надежда. Он вернулся объясниться.
— Кто там? — слабо крикнула она.
— Свои! — прозвучал грубый мужской голос, который она не узнала.
Она накинула халат, надела шлёпанцы и открыла дверь. На пороге стояли трое. Двое незнакомых парней в потрёпанных шортах и с суровыми лицами, а между ними был знакомый Олег, у которого она покупала туристическую путёвку. Его обычно добродушное лицо было искажено не то злостью, не то озабоченностью.
— Наташа, что за дела? — начал Олег, переступая порог без приглашения. Его спутники последовали за ним, бегло окидывая взглядом разбросанные вещи и её саму, с растрёпанными волосами и следами бессонницы под глазами.
— Какие дела? — растерялась она.
— Мы целую неделю ищем тебя! Телефон не отвечает! — вступил один из незнакомцев с густой чёрной бородой. — Ты сбежала с экскурсии! Мы за тебя отвечаем! Если с тобой что-то случится, спросят с нас!
Наташа попыталась собраться с мыслями.
— Я не сбегала, а просто… мне нужно было отдохнуть. Я хочу сама.
— Сама? — перебил её Олег. Его голос стал твёрже. — Ты понимаешь, что это другая страна? Здесь вирусы, мошенники, бандиты!
— Сами вы бандиты, — ответила машинально Наташа.
— Экскурсии все оплачены! Храм, обед, транспорт! Деньги не вернут!
Она пыталась что-то возразить, сказать, что ей неинтересно, что она не в настроении, что все эти храмы ей уже надоели. Но на них не производило никакого впечатления её подавленное состояние. Они видели перед собой не человека, а проблему, испорченный график и потенциальный конфликт с полицией.
— Быстро собирайся, — категорично заявил бородатый. — Машина ждёт внизу. Через сорок минут мы должны быть у храма.
— Я не поеду, — попыталась сопротивляться Наташа, но её голос прозвучал слабо и неубедительно.
— Ты поедешь, — его взгляд стал твёрдым. — Иначе мы пойдём в полицию и составим бумагу, что ты отказываешься от программы по собственной прихоти, а потом будешь оплачивать неустойку и остаток экскурсии проведёшь в тюрьме!
Это был ультиматум. Она понимала, что они не шутят. Она вспомнила деда Сергея, который выкинул паспорт. Нет, она точно не была готова к такому радикальному поступку.
Молча, опустив голову, она стала собираться. Гиды вышли в коридор, громко переговариваясь на хинди, давая ей понять, что времени на раскачку нет.
Через полчаса она сидела на заднем сиденье минивэна, уткнувшись лбом в стекло. Гиды болтали между собой, смеялись, делились какими-то новостями. Для них инцидент был исчерпан.
***
Солнце безжалостно палило с самого утра, но Раджеш не замечал жары. Внутри него бушевала настоящая буря. После ночи испытаний, к нему пришло озарение. Он понял, что совершил детскую, непростительную ошибку, продиктованную глупыми правилами и условностями, которые вдруг показались ему невыносимо пошлыми.
Он мчался на своей рикше, ловко объезжая пешеходов, выстраивая в голове свою речь. Он должен был всё объяснить Наташе и сказать, что он дурак. Да! Что его молчание и отстранённость — это не отсутствие чувств, а наоборот, бессильная попытка сдержать и упаковать их в тесные рамки того «как принято» в Индии. «Прости, — хотел сказать он, — меня так воспитали. Мужчина не должен показывать слабость. Мужчина должен быть сдержан. Но ты… выжгла меня своим взглядом».
Он видел её понимающую улыбку и лучистые глаза, которые прочтут его искреннее раскаяние и простят. Она же всё понимает и чувствует эту связь между ними! Она не может не чувствовать! Свернув к знакомому гостевому дому, он выпрыгнул из рикши и не сбавляя шага вошёл внутрь. На ресепшене сидел заспанный мальчик администратор.
— Наташа, русская, номер семь, — выдохнул Раджеш, пытаясь сгладить улыбкой своё взволнованное лицо.
Парень поднял на него глаза, на мгновение задумался, а потом равнодушно буркнул:
— Она уехала.
— Уехала? Куда? На пляж? На рынок? — не понял Раджеш.
— Нет. Уехала. Совсем. Приехали трое мужчин, забрали её вещи и она уехала с ними.
Слова повисли в воздухе. Раджеш замер, пытаясь их осмыслить.
— Какие мужчины? Кто? — его голос сорвался на повышенный тон.
— Не знаю. Русские. На большом чёрном внедорожнике. Они быстро забрали вещи и уехали.
Раджеш отшатнулся, будто получил удар в грудь. В ушах зазвенело. Он не помнил как выбежал на улицу и метнулся к её номеру. Дверь была распахнута настежь, а внутри убиралась горничная. Комната была пуста. Не осталось и намёка на то, что здесь всего несколько часов назад жила, дышала, смеялась Наташа. Исчез даже лёгкий запах её духов.
— Нет! Нет, не может быть!
Он носился по двору гостевого дома, как раненый зверь, не видя ничего перед собой. Его мозг отказывался верить. Трое мужчин. Русские. В голове тут же всплыли карикатурные образы накачанных туристов в пёстрых шортах, с бутылкой рома в руке. Те, что говорят громко, смотрят на всех свысока и считают, что любовь можно купить за пару долларов.
— Нет! — закричал он. — Она не такая! Она не из тех, кого можно просто увести, как вещь! Она чувствует! Она что-то чувствует ко мне! Я видел это в её глазах! Но где же она тогда? Куда её увезли? Кто эти люди? Муж? Брат? Друзья?
Отчаяние сдавило горло. Он сел на корточки у своей рикши, уткнувшись лицом в свои руки. Весь его план, все его извинения и надежды рассыпались в прах за одно мгновение. Он был слишком медлителен, скован своими глупыми правилами и потерял её. Посреди шумного многолюдного Гоа он чувствовал себя абсолютно одиноким. В голове звучал только один вопрос: «Как найти Наташу?»
***
Наташа тем временем ехала на экскурсию в Гокарну. Дорога петляла по холмам, открывая то рисовые поля, то внезапные пронзительные виды на океан. Наташа прижималась лбом к холодному стеклу и смотрела на проплывающие за окном картины жизни, которые казались ей теперь декорациями к чужому спектаклю. Всего лишь день назад она бы трепетала от восторга. Гокарна! Одно из семи священных мест индуизма, город древних храмов, мистической энергии и нетронутой природы. Она так мечтала сюда попасть. Сегодня же её душа была глуха к любым святыням. Гиды щебетали в микрофоны, сыпали датами, именами богов и заученными фактами.
— Слева вы можете видеть храм Шивы, где согласно преданию…
— Гокарна переводится как «Коровья ушко» и это место обладает уникальной энергетикой…
Слова долетали до её сознания обрывками и тут же улетучивались, не оставляя и следа. Внутри звучал только один голос. Это был низкий, с лёгким акцентом, смеющийся голос Раджеша.
«Мадам, вы сегодня говорите как настоящий гуру. Вы поняли саму суть Индии».
«Танец — это активная медитация».
«Смысл жизни в том, чтобы наслаждаться простыми вещами как дыхание или улыбка».
Она видела его смуглое, с бездонными тёмными глазами лицо, которое зажигалось искорками, когда он шутил. Она вспомнила его улыбку, такую открытую и заразительную, что хотелось улыбаться в ответ, не зная причины. В памяти всплыли кадры, как он ловко управлял своей вечно грохочущей рикшей и как его тонкие пальцы обёртывали банановый лист вокруг уличных угощений.
Они ходили по узким улочкам Гокарны, мимо сувенирных лавок и священных коров, отдыхающих в тени. Гиды показывали на каменную резьбу, рассказывали легенды о Раме и Шиве, о силе мантр, читаемых в этом месте. Наташа кивала, делала вид, что слушает, но её взгляд скользил мимо древних камней. Она искала в толпе не индийских богов, а одно единственное лицо. Слушала не мантры, а надеялась услышать за спиной знакомый возглас: «Мадам! Экскурсии!»
Но его нигде не было. Вместо него рядом шли чужие люди с чужими лицами, а её вели гиды, которые пытались вложить в неё мёртвые знания из путеводителя. Они говорили о сакральности, но она познала её на шумном пляже в Анжуне, в аромате уличной еды, в лучах неоновых грибов и в искреннем смехе простого паренька из трущоб. Они твердили об уникальности, но для неё уникальным был только он.
Ей было безнадёжно, глупо и горько. Всё немило. Даже могучий океан, расстилающийся перед пляжем Ом, казался серым и безразличным. Величественные храмы были просто старыми постройками. Вся магия Индии, вся её красота и тайна, уехала вместе с ним, оставив после себя лишь пустоту и тихий, ноющий в груди вопрос: «Почему он не пришёл?»
Она отстала от группы, присела на нагретые солнцем камни и закрыла глаза, подставив лицо ветру. Она не молилась индийским богам, а просто вновь и вновь перебирала в памяти каждый их миг, каждую его шутку, каждый взгляд, пытаясь понять, где же она совершила ошибку.
***
Всё слилось в один мучительный лихорадочный спринт для Раджеша. Он носился по всему Гоа как одержимый, повинуясь отчаянным порывам его сердца, вглядываясь в каждое светловолосое лицо и вздрагивая от каждого похожего смеха. Но это были чужие глаза и чужие улыбки. Его Наташи среди них не было.
Он снова и снова приезжал к её гостевому дому, словно прокручивая плёнку кинофильма, в надежде, что конец окажется другим. Он сидел на корточках напротив её номера где она жила и ждал чуда. Может, она вернётся? Может, те мужчины просто забрали её на день, а вечером она снова появится здесь… и улыбнётся. Но чуда не происходило.
Отчаяние толкало его к необдуманным поступкам. Мысли в голове путались. Куда ещё ехать? Внезапно его осенило! Аэропорт. Если она уехала с теми гидами, то они собирались отправить её домой или в другой город. В любом случае, аэропорт — это логично.
Он дал газу, мчась по трассе, обгоняя автобусы и джипы, почти не видя дороги перед собой. Он представлял, как врывается в терминал, находит её у стойки регистрации, хватает за руку и говорит всё, что не успел сказать тогда… Что он был слепым и глупым рабом условностей, что её улыбка перевернула его мир, что он готов быть с ней, несмотря ни на что.
Он подскочил к забору, окружающему взлётную полосу. Не могло же ему так не везти! И тут его взгляд упал на трап у одинокого белого лайнера. Это была она… Далеко, маленькая, как куколка, но он узнал бы её из тысячи. Ту самую осанку, тот поворот головы. Она поднималась по ступенькам и вот-вот должна была скрыться в салоне самолёта.
Сердце Раджеша остановилось, а потом забилось с такой силой, что он почувствовал боль в груди. Он закричал. Кричал её имя, махал руками над головой, как сумасшедший, пытаясь перекричать гул двигателей.
— Наташа! Наташа! Остановись! Посмотри сюда!
Но его крик утонул в рёве турбин. Она не обернулась, сделала последний шаг и стюардесса закрыла за ней дверь.
Самолёт и улетевшая любовь всей его жизни
Самолёт тронулся, покатился по полосе, набирая скорость. Раджеш бежал вдоль забора, спотыкаясь, срываясь, не чувствуя земли под ногами. Он бежал, пока самолёт не оторвался от земли, легко и неумолимо, унося его последнюю надежду.
Он рухнул на колени в пыль у обочины и рыдания вырвались из его груди с силой, которую невозможно было сдержать. Он кричал, бил кулаками по земле, плакал, как ребёнок, которого бросили самого в безразличном мире. Он был никем, простым водителем рикши, который навсегда упустил своё счастье, свой шанс, свою любовь. Он долго сидел так, пока не почувствовал, как кто-то прикасается к его плечу.
— Молодой человек, с вами все в порядке? — спросил охранник.
Раджеш поднял на него мутные от слёз глаза.
— Нет, — прошептал он. — Не в порядке!
Он встал, отряхнул пыль и взглянул на небо, где только что исчез самолёт. Нет! Он не может так просто отпустить её и должен обязательно найти. Внезапно в его голове мелькнула мысль. Телефон! При заселении в отель Наташа должна была оставить свои данные и, возможно, номер телефона.
Залетев на ресепшен, он потребовал регистрационные данные Наташи. Парень, дежуривший в этот раз, с удивлением посмотрел на него.
— Мистер Раджеш, вы… очень расстроены.
— Да, я расстроен! — отрезал Раджеш. — Мне нужны данные Наташи. Быстро!
Парень, напуганный его напором, быстро нашёл нужную анкету. Раджеш наклонился, его глаза лихорадочно искали данные. И вот оно, в графе «контактный телефон» был указан её номер.
Раджеш выбежал на улицу и посмотрел в сторону улетающего самолёта.
— Я найду тебя, Наташа! Обязательно найду!
Он сжал руку в кулак.
— Пусть мне ради этого придётся хакнуть целый мир!
Оперативники во главе с Трегубовым вышли из изолятора РОВД ближе к полуночи. Завидев их через стекло, дежурный вышел в фойе и спросил у Трегубова:
- Алексеич! Ты, вроде как ответственный сегодня? У себя будешь? Или домой?
Трегубов встал точно в ступор.
- Эх, ты бляха муха! А я и забыл, - с досадой вскликнул он, глядя на оперативников. Но тут же его словно осенило. – Вот что сделаем, - обратился Трегубов к замявшимся у входа своим подчинённым подойдя к ним ближе. – Я… останусь в отделе, а вы дуйте к Филипенко и тащите-ка этого упыря сюда. Скажите ему, что это моё указание.
- А, если не поймёт? – спросил у него Адоньев.
- Ну, а если не поймёт…, - с задумчивостью произнёс Трегубов, - тогда скажите, что в понедельник я буду разговаривать с ним по-другому.
Те кивнули и вышли на улицу. Через минуту их служебная легковушка, рассекая полночную мглу лучами от фар выехала со двора и скрылась за первым поворотом. Оставшись в отделе Трегубов, покурил с дежурным на крыльце коротко расспросив того об оперативной обстановке. Эта майская ночь с пятницы на субботу была тёплой и тихой. На свет единственного фонаря, закреплённого на столбе напротив РОВД, слетелись бабочки, мотыльки и прочие летающие насекомые. Изредка, прорывался лай собак.
- Пошёл я в кабинет к себе, малость вздремну, - не пряча своего усталого вида промолвил Трегубов дежурному, бросив окурок выкуренной им сигареты в урну. – Чтобы ты знал, мои парни по работе поехали в район, и как только вернуться ты мне сразу же звякни…
Дежурный согласно кивнул головой.
Уже находясь в своём кабинете, Трегубов, достал из шкафа бутылку водки и налив граммов сто в гранённый стакан выпил. За его креслом на стене висела большая карта области. Как бы для служебных нужд. Но на самом деле, она являлась этакой бутафорской ширмой, за которой находилась потайная дверь в небольшую, но уютную комнатку для отдыха. Там стоял небольшой диванчик и журнальный столик. Погружаясь в сон, Трегубов успел подумать о том, что по приезду оперов надо будет зайти в изолятор и развязать фермера, лежащего на связке. «Может быть и вправду этот чёрт полежит, подумает, да вспомнит что-то полезное», - решил он, поддавшись нахлынувшей на него сладкой, а местами и приторно-сладкой безмятежности.
Николай очнулся. Преодолев в бессознательном состоянии болевой шок, он, как ему показалось, уже слился воедино с этой колючей верёвкой, опоясывающей его тело. Точно такой же, Николай привязывает у себя на ферме быков в стойле. Боль давала о себе знать лишь редкими импульсами, что ли.
После проведённых им ограниченных телодвижений ему удалось пошевелить пальцами обеих рук, зафиксированными за спиной верёвкой в районе запястий крест-накрест со ступнями ног. Ему вдруг припомнилось выражение «бросаем его на ласточку» брошенное кем-то из тех ментов – костоломов, что вязали его здесь. «А ведь помогло…», - подумал он, вспомнив также служившего в Афгане в их полку офицера - самбиста, показывающего на себе и подробно рассказывающего о том, как можно приспособиться практически к любой боли в особенности, если тебя крепко-накрепко связали. Ну, вот как сейчас… «Самое главное, - говорил тогда офицер, - нужно постараться хоть ненамного, но ослабить верёвку. А для этого, если вы находитесь какой-то отрезок времени без внимания к своей персоне со стороны тех, кто вас связал, необходимо даже сквозь боль делать маломальские движения руками и ногами. В этом случае образуется пусть и мизерное, но всё же свободное место в так зазываемых верёвочных тисках. И так миллиметр за миллиметром. Вскоре связка ослабится и ваше тело будет меньше подвергаться онемению в мышцах, а это является шансом к спасению». Убедившись, что урок по выживанию того самого офицера в действительности принёс правдивый результат, Николай понял самое важное для себя: оставаться здесь, будучи ни в чём невиновным он больше не может, а всякое промедление с его стороны принесёт лишь страдание для Лены и их будущего ребёнка. «Нужно выбираться отсюда и доказывать свою невиновность, ну или либо что-то другое…» - окончательно решил он. Его мысли вдруг прервал скрежет открывающегося замка двери камеры. Николай приподнял голову от бетонного пола и увидел в дверном проёме человека, чьи мерзкие черты лица, словно железобетонную сваю он вбил в свою память навечно. Ещё несколько часов назад, грубо задрав вверх голову Николая он кричал ему в лицо брызгая своей слюной что привезёт сюда в изолятор в соседнюю камеру жену Николая – Лену и также бросит её на связку. Это ему Николай пообещал, что после этих слов он обязательно убьёт его.
- Да ладно! Ты, ещё жив?! – с язвительной усмешкой сказал тот войдя в камеру и сев на край нар, рядом с которыми и лежал в позе ласточки Николай. Сквозь кислый смрад пота, в душной камере почти мгновенно распространился запах алкоголя. Николай, ничего не ответив прислонился щекой к полу.
- У тебя, сука, было до хрена времени чтобы подумать обо всём своей тупой
башкой, - так и не дождавшись ответа продолжил тот. В присутствующей духоте оперативника окончательно развезло, но несмотря на это он всё говорил и говорил.
- Неужели ты в самом деле надеешься выйти отсюда живым? А? Фермер? Как я и обещал тебе, скоро мои ребятки твою бабу сюда привезут. Ты слышишь меня?
- Слышу…, - неожиданно для себя выдавил Николай.
- О! – вскрикнул оперативник. – Услышал, блядь!
Николай опять приподнял голову от пола и бросил взгляд на оперативника:
- Я готов к разговору, но хотел бы знать, как мне в нашем разговоре к вам обращаться?
Оперативник ухмыльнулся и представился:
- Трегубов Алексей Алексеевич. Я начальник уголовного розыска РОВД.
Совсем недавнее решение Николая о том, что нужно срочно отсюда выбираться, сейчас активно заработало в его мозгах точно так же, как работают часовые механизмы фугаса или какой другой бомбы. И отказаться от этого решения он был уже не в силах.
- Вы… Вы не могли бы меня развязать, Алексей Алексеевич? В таком положении мне практически невозможно вести с вами наш диалог…
Николай с трудом переборол пылающую внутри себя ненависть чтобы назвать оперативника по имени и отчеству, но этого требовали обстоятельства.
- Не вопрос! – ответил так называемый начальник уголовного розыска и принялся развязывать узлы за спиной Николая. Николай же в свою очередь молил бога никого не впускать в ближайшие минуты в камеру, где они находились. Хотя нет, он не просил, он умолял его! Когда был развязан последний узел, руки и ноги Николая просто рухнули на пол. Пару минут он лежал без движения ощущая как кровь в буквальном смысле слова хлынула по некогда пережатым верёвкой венам. Онемение постепенно спадало. Начальник розыска прикурил сигарету и сел на табурет что был привинчен к полу.
- Оклемался? – с проявившейся в голосе суровостью спросил он у Николая.
- Да...
- Ну вставай, садись напротив. Расскажешь мне всё про этот ствол. А если ты опять мне будешь всякую чушь бакланить, я опять свяжу тебя, но уже колючей проволокой.
Вставая, Николай обратил внимание на то, что дверь в камеру оставалась наполовину приоткрытой. Этот фактор тяготил его. Стоял кто-либо за ней или нет, он естественно не знал. В коридоре могли быть, как и тот худенький молодой милиционер, так и дежурный по изолятору. Они могли включить тревогу и к ним на помощь, несомненно, прибегут сотрудники дежурной части. Он пытался уловить хоть какой-то оттуда шорох, но тщетно. Стояла тишина. «Значит, надо действовать», - молниеносно решил он и покачиваясь встал. Начальник розыска всё ещё находясь во хмели и глубоко затягиваясь сигаретой искоса смотрел на поднявшегося с пола Николая. Николай сделал шаг в направлении табурета расположенного напротив сидевшего начальника розыска и за долю секунды, собрав все свои силы, совершил свой бросок. Первое что он сделал, так это как можно плотнее закрыл ладонью тому рот, а другой рукой обхватил его за шею. Тот попытался отбиваться и несколько раз произвольно ударил Николая по голове. Но Николай имел перед соперником несколько преимуществ: он был крепче в телосложении и возвышался над оперативником, так как последний сидел на табурете. Но главным преимуществом было то, что человек этот был попросту пьян. Понимая, что шум драки всё-таки смогут услышать сотрудники изолятора, Николай жёстко повернул его голову в одну из сторон и тут же услышал характерный для ломающейся кости хруст. Оперативник обмяк. Николай, то и дело оглядываясь на дверь тихо уложил уже безжизненное тело на бетонный пол. «Ну вот и всё! – молнией проскочило у него в голове. – Назад пути нет!».
-Битвы не будет сегодня-такие слова были произнесены мной на поле, окружённым лесом. Кайус пытался что-то вымолвить, но я посмотрел в его глаза и погладил по руке, Маркус эту сцену видел, ему не впервые наблюдать за нами. Каллены дали отлично понять, что мы иногда переступаем границы, лично Кай фанатеет от того, что увидел или нашёл дитя вампира, и давай его сжигать. Когда я коснулся его руки, я понял, почему он постоянно на меня смотрит! Я всё понял, это была точно любовь навеки. Так почему же этот вампир не признавался о своих чувствах мне столько много времени? После переговоров на поле с Калленами, я отпустил всех в замок, сам же с грустью в глазах, тоской и тяжестью на сердце ушёл в магазин за красным вином и пошёл в комнату к себе, закрылся и сел на широкий подоконник. Мне было тяжело и грустно осознавать то, что у меня отобрали дочку, Джейн как была моей любимицей, так и осталась, но тот момент, когда Кай сказал Джейн, чтобы та смогла попытать Ирину из клана вампиров с Аляски, вонзился мне в сердце. Я выпил полбутылки из стекла чёрного цвета, как в комнату вошёл вампир с блондинистыми волосами. Я затаил в душе на него обиду, которая будет развеяна через какое-то время за бокалом напитка, напоминавшего по вкусу кровь Калленов. Кайус сел на против меня, его усталый за день взгляд был опущен, его руки в перчатках налили бокал вина себе и мне, даже без разрешения, ведь ему позволялось всё, так как он был моим парнем. Мой взгляд смотрел на полную жёлтую луну, я тяжело вздохнул. За что на него было злиться? За то, что Кайус сказал: «Джейн» моей дочке, чтобы она начала издеваться над Ириной? Ха, это было смешно, и я невольно улыбнулся своим мыслям. -Господин Аро, луна сегодня необычайно большая, яркая и красивая-сделал глоток вина юноша. Молчание, только гул внизу и шёрок листьев доносился до моего окна. В последнее время между нами много слов и не надо было произносить, его взгляд говорил многое, Кай постоянно смотрел на меня, даже на поле я повернулся к нему, Маркус стоял особняком, смотря на нас безучастно. Он стал потихоньку выходить из депрессии, когда вопрос был исчерпан с Калленами. Опять вернёмся к Джейн, даже, когда Элис пришла с Джаспером откуда-то из леса, я начал подходить, за мной двинулся мой парень, а потом за ним Джейн, почему за ним, а не за мной-непонятно!? Чувства ревности нахлынули, хотя я мог контролировать их так же, как и чувства остальные и эмоции (правда это не всегда получается). -Так и скажи, что тебе Джейн дорога! -глухо отозвался я. Блондин приподнял бровь, как это он делал частенько на поле и ответил: -Я… Потом, нечаянно уронив бокал, хорошо, что он был пустым и не разбился, резко наклонился ко мне и страстно поцеловал, как никогда раньше. Мы были так пьяны, что уже и забыли о чём говорили, о злости, ревности и всех негативных моментах, напряжённой ситуации. -Я тебя люблю-оторвался от моих бледных губ Кайус. -Я тебя тоже-улыбнулся я своей обычной холодной улыбкой. Несмотря на то, что сейчас мы были вместе, рядом друг с другом, мне стало как-то легче, но чуство тоски и одиночества меня не покидали. Возможно, что день выдался тяжёлым, напряжённым, на стрессе, мы оба перенервничали, устали, необходимо было отдохнуть, мы решили пойти по саду прогуляться, спуститься на берег, подышать свежим воздухом прохладной ночи, посмотреть на лунный отблеск на спокойной глади воды. -Аро, ты заметил, что Маркус изменился? Он никогда не улыбался тебе-Кай грустно посмотрел на луну, прячущуюся за верхушками вечнозелёных елей и сосен. -А я ему в ответ, что ж, наш брат вышел из депрессии, он был прав насчёт разногласий с Калленами. Помнишь его слова: «По крайней мере, наши разногласиям с Калленами конец»? Кай улыбнулся.
Наташа жарит котлеты молча. Писатели такое молчание называют красноречивым.
Врут!
За десять совместных лет Влад убедился: жена не замолкает никогда. Ни на секунду. Даже если её губы сомкнуты от обиды, найдёт как сказать: я просто хочу больше внимания. Разве так сложно? Тыщу лет прошу — своди меня на свидание. Уже даже не намекаю, прямо говорю!
Сковорода чадит. Наташа отнимает крышку, и к потолку поднимается, жирея, прогорклое облако. Фарш пригорает, стреляет, шипя, редкое масло. Боль от его цапок иголками жалит Наташины руки. И через это масловое шипение Наташа как бы сама шипит: я же просила бутылку подсолнечного взять. Сам теперь будешь подгоревшее...
... жрать. И можно подумать, что это голодный после работы Влад свербит стулом. Тоже как будто молча. Но ножки стула сами по плитке делают короткий утробный звук: жрать.
Влад поднимается из-за стола, чтобы выйти покурить. Наташа прихлопывает котлетный дым крышкой. К лопатке прилип едва схватившийся фарш. На молчаливом языке жены это значит: хватит! У нас и так кухня маленькая. Что ты шляешься туда-сюда? Только мешаешь! У Влада нет своего молчаливого языка, но в глазах читается: это не фарш прилип. Это мозги мои, которые ты по ложечке выедаешь, прилипли.
Влад задерживается на пороге и молчит жене в спину. Халат у неё сердитого красного цвета. Россыпь засаленных крапинок на нём — глаза, чтобы смотреть на мужа не оборачиваясь. Влад не выдерживает этого взгляда, собственный прячет в ладонях, в одной из которых пачка сигарет, в другой — зажигалка. Обе примиряюще-синие. А еще у него большой палец через дырку на носке стыдливо выглядывает, а сама дырка похожа на округлившимися в немом вопросе рот.
Влад подбирает пальцами дырку, прячет сигареты и зажигалку в карман и делает шаг обратно. Наташа гасит огонь под сковородой. Старенькая вытяжка над плитой тянет, как нескончаемую макаронину, струйку дыма.
Влад обнимает Наташу осторожно, как берут в руки кусок сухого льда, боясь обжечься. И удивительно мужу, как в разгорячённой готовкой кухне, где по́том оплывают и окна, и лоб жены, сама она умеет оставаться холодной.
Через секунду Наташа размягчается, и тогда Влад сжимает её в кольце рук чуть крепче.
На их общем молчаливом языке это означает: ну и ладно. Давай поужинаем.
В моё время было принято обманывать богов. Конечно, не каждая на такое решится. А тем, кому не хватило хитрости, ума или просто удачи, посочувствуют даже мёртвые. И всё же иногда и люди могут взять вверх над вечными. Расскажу, как я это сделала.
Когда-то я была юной и любопытной жрицей Гекаты. Меня учили смешивать зелья, читать знаки будущего на бараньих лопатках и в дыме костров, а ещё видеть то, что недоступно обычным людям. Так я научилась различать нити судьбы, те самые, что обвивают наши запястья. Каждая из нас рождается с такой — но с каждой минутой, прожитой на земле, нить становится короче.
Три мойры, дочери Зевса, несут ответственность за эти нити. Первая, Клото, прядёт их; вторая, Лахесис, переплетает разные нити между собой, следя, чтобы мы сталкивались с теми, кто нам предназначен. А третья — Атропос — перерезает нить, когда приходит время. Ни один человек не устоит перед щелчком её ножниц. Ни один, кроме меня.
Знание — это печаль, Геката часто об этом говорила. Жаль, я слишком поздно её поняла. Научившись различать нити, я не могла думать ни о чём другом. Постоянно косилась на запястье, оценивала длину, сравнивала. А она становилась короче: с каждым шагом, каждым вдохом. Неизбежно.
Только об этом я и думала: что всё закончится. Что мойра Атропос щёлкнет ножницами, и всё закончится. Но я решила этому помешать.
Конечно, пришлось набраться смелости. Я спрятала лицо под чёрным покрывалом, взяла с собой несколько зелий — и отправилась в сад на краю света, туда, где живут дочери Зевса. Найти их оказалось не так сложно. Подкравшись поближе, я разбила пузырёк с волшебным туманом. Пробормотала заклинание, подарив себе невидимость. Мойры не метались, не паниковали, лишь сидели и ждали, пока всё закончится — безразличные, как сама судьба. Я ушла, никем не замеченная. И в руках у меня были ножницы Атропос.
Думаю, Гефест быстро выковал для неё новые — ведь люди продолжают умирать. А ещё, думаю, никто не узнал в похитительнице жрицу Гекаты. Ведь меня не стали преследовать ни боги, ни чудовища. В святилище я не вернулась. Нашлись и другие дела.
Первый раз я использовала ножницы на бродяге, который уснул у колодца. Один щелчок — и его алая нить стала заметно короче. Я тут же присоединила отрезанное к своей. Где-то убыло. Где-то прибыло. Но равновесие не нарушилось.
Взгляд непосвящённого не отличит меня от обычных людей. Я — женщина среднего возраста с тёмными глазами и созвездием родимых пятен на скулах. Никто не знает, что мне уже тысячи лет. Как только моя нить становится опасно короткой, я достаю ножницы. Выбираю кого-нибудь, кого угодно. Щелчок — и время его жизни переходит ко мне. Год. Три. Дюжина. Какая разница, главное, что я жива.
Так, с ножницами мойры наперевес, я тысячи лет брожу по миру. Лезвия не заржавели. Не потеряли остроты. Не изменилась и я. Хотела бы похвастаться успехом, но некому. Даже имя Зевса теперь знают не все, что говорить о его тихих дочерях. Но если бы я и нашла понимающую собеседницу...
Я не уверена, что хочу хвастаться. Вспоминаю спокойствие мойр. То, как легко Атропос рассталась со своими ножницами. Быть может, я не обманула судьбу, а лишь глубже загнала себя в её ловушку?
171/365
Одна из историй, которые я пишу каждый день — для творческой практики и создания контента.
Слава Газов и его теща сразу невзлюбили друг друга.
Теще не нравилась позиция Газова платить за любую мелочь, с которой справилась бы одна мужская рука. Муж Татьяны Ильиничны сам построил дом, сам выкопал колодец. Еще он сам себе вправлял позвонки и делал пояса из собачьей шерсти каждый раз, когда срывал спину. А срывал он ее часто. Поэтому бродячие собаки обходили их дом за километр. Он бы и зубы себе сам лечил, если бы жена от него каждый раз не прятала пассатижи.
Слава Газов же за всю жизнь сорвал лишь одну мозоль. И ту на заднице ― из-за постоянного сидения в рабочем кресле. Заменить лампочку для Славы было все равно что посадить самолет или провести операцию на открытом сердце. Он не точил ножи, не забивал гвозди и, что вообще казалось верхом безнравственности, не мог поменять сливную арматуру в бачке унитаза.
Теще казалось, что это был брак по расчету. Ее дочь определенно использовали в каких-то мутных схемах. Возможно, Газов таким образом даже хотел продлить свой беспомощный род.
Слава этих намерений не отрицал. Он в свою очередь не любил тещину стряпню и излишнее любопытство. Готовила Татьяна Ильинична, мягко говоря, не очень. Ее праздничный стол можно было приравнять к техногенной катастрофе ― Слава даже подавал заявку в МЧС пару раз. А в чужие дела теща лезла чаще, чем в собственные карманы. Советы она генерировала быстрее, чем новейшие версии нейросетей, и часто противоречила сама себе.
Но прямого столкновения между двумя сторонами никогда не случалось, а все потому, что Татьяна Ильинична и Газов весьма трепетно относились к психическому здоровью дочери и жены Анечки. Между враждующими сторонами сложилось негласное соглашение о пассивно-агрессивном взаимонеуважении. А началось все с подарка на свадьбу.
Татьяна Ильинична подарила молодоженам пятитонный подкатной домкрат со словами: «Чтобы не обращаться за посторонней помощью в случае любого незапланированного поднятия или прокола».
Анечка поблагодарила маму от души, ведь подарок был дорогим и ужасно полезным. Газов тоже оценил заботу и на 8 Марта подарил теще кларнет. В открытке он написал: «Пусть каждый раз, когда в голове у вас созреет какая-то социально полезная мысль, вы тут же сможете облечь слова в прекрасную музыку. Дудите, Татьяна Ильинична, нам всем на радость».
Анечка была в восторге, она сама давно хотела предложить маме найти какое-нибудь хобби, а тут заботливый зять сделал такой замечательный подарок.
На день рождения Газова теща купила ему лазерный уровень, аккумуляторную дрель и набор газовых ключей разных размеров.
«Я, когда их увидела, сразу о тебе вспомнила, дорогой зять».
На годовщину тещиной свадьбы был приобретен подарочный комплект для промывания желудка, набор сорбентов и сертификат на поварские курсы.
«С заботой о вашем здоровье и здоровье ваших близких», — улыбался Газов, протягивая дары.
На Новый год теща заказала ведро саморезов, стильный молоток и болгарку.
«Дорогой зять, помни: если в жизни что-то не крутится — это не проблема. Всегда можно забить. А если забьется криво, то можно срезать».
Газов тоже не мог обойтись без креатива и подарил второй маме муравьиную ферму.
«Как здорово, когда можно следить за жизнью целой колонии и при желании бесцеремонно вмешиваться».
На Татьянин день Газов смог через знакомых выбить месячный абонемент в одиночную палату инфекционной больницы.
«Только дураки считают, что подарки не передаривают. Этот можете передаривать смело. У вашего супруга скоро ведь выход на пенсию, и вы наверняка будете отмечать. Сможете вручить прямо во время праздничного ужина».
На 23 Февраля Газов тоже получил абонемент. Ему достался поход в маникюрный салон.
«Я считаю, что подарки все же передаривать не стоит», — с такими словами целовала его теща в обе щеки.
Холодная война продолжалась даже после деревянной свадьбы Газовых. Теща уже имела полный постапокалиптический набор: ее развлекали говорящие колонки, архив всех выпусков «Дом-2» и арсенал духовых инструментов, которого хватило бы на целый оркестр.
Газов же начал зарабатывать тем, что сдавал инструмент в аренду, а на вырученные средства продолжал вызывать мастеров.
Жена и тесть в эти разборки не лезли. Хотя тесть иногда приезжал в гости, чтобы одолжить болгарку или лопату, потому что его инструменты были старые и полуживые. Теща всегда с гордостью говорила, что он одним молотком и газовую колонку починит, и смеситель поменяет, и новую проводку в доме проложит, если понадобится.
А жена Славы так и не замечала этой конфронтации. Вскоре в молодой семье родился сын. Мальчик с самого детства полюбил бабушкины котлеты и дедушкины отвертки, но мечтал, когда вырастет, работать сидя в кресле ― как папа.
Кажется, начиналась оттепель.
Александр Райн
Друзья, подписывайтесь на мой телеграм. Зачем? Да просто я не могу делиться тут информацией о продаже моих книг и билетов на литературные концерты, а другого способа рассказать вам о них, я не знаю https://t.me/RaynAlexandr
