324090391123

Есть такая работа – людей обманывать.

Я лично там работала. Два года.

Называлась работа «Специалист сектора по работе с обращениями граждан». Сектор состоял из одной меня, но стыдно мне было за троих.

На эту работу я сбежала из цеха посудного завода польстившись на 200 $ зарплаты и статус госслужащего.

Работа была постыдной, но лёгкой: на любой поступающий во власть крик о помощи или жалобу – написать ответ. В установленный законом срок.

А если есть чего проверять – проверить, если страшно одной: комиссионно. И всё.

Ответы на любое творящееся безобразие были одинаковы:

«Исполнительный комитет рассмотрел Ваше обращение от NN.NN.2017 года и по существу сообщает следующее:

1й вариант: Спасибо, власть благодаря Вам знает, потерпите: примем меры;

2й вариант: Какой ужас! Спасибо, власть благодаря Вам знает. Приедем с проверкой, потерпите: примем меры».

Ввиду того, что белорусы народ терпеливый, «памяркоуный» и толерантный – работы было мало. Если бы не Сметана.

Сметана – это фамилия главного жалобщика района, а звали его Михаил Валерьевич.

Два-три раза в неделю, в зависимости от лунной фазы и объема встреченного зла, он писал власти заказные письма. Заказные – чтобы наверняка дошли.

Каждая жалоба была написана твёрдым чертёжным почерком и начиналась словами – «О восстановлении справедливости».

Несправедливости были разные: раздолбанные дороги, хамство продавцов, не горящие фонари, раскормленные бездомные коты и т.д. Однажды он пожаловался на берёзу во дворе, она осыпающимися «серёжками» засоряла придомовую территорию.

Если я (в роли районной власти) отвечала Михаилу Валерьевичу не убедительно или пропускала десятидневный срок, он жаловался на меня. В Администрацию Президента, КГК или писал злободневные статьи в районную газету.

При проверке факта «раскормленных бездомных котов» мы познакомились лично.

Сметана был совершенно одиноким пенсионером-учителем.

Последующие два года мы общались письменно-заказным и проверочно-комиссионным образом. Мне показалось, что он привык ко мне – перестал жаловаться в КГК и Администрацию.

Однажды, на выездной проверке какого-то вопиющего безобразия он предложил мне обращаться к нему «дядя Миша». Я – согласилась.

Вдруг жалобы «О восстановлении справедливости» перестали идти.

Соседка Сметаны сверху, та, что раскормила бездомных котов, вызвала сантехника – устранить вонь из канализации.

Сантехник принюхался и вызвал милицию и бесполезную «скорую».

Милиция вскрыла учительскую квартиру.

Дядя Миша, с дурацкой фамилией Сметана, главный борец района за справедливость, умер за письменным столом.

И – не вчера.

Совершенно один.

За год работы в сфере общественного питания Санкт-Петербурга у меня, учитывая один выходной в месяц, было очень много коллег.

А может - от того, что было слишком много точек питания.

Я работала с людьми разных национальностей и вероисповеданий от восемнадцати лет до бесконечности. Почти со всеми меня объединяла необходимость выжить и вовремя оплатить съёмное жильё.

Но – некоторые были поварами по призванию.

И, почти все, самоучками.

Одним из колоритнейших коллег был Петро (гражданин Украины в заработках), профессиональный повар с дипломом. В его дипломе Харьковского кулинарного училища так и было написано «Кухар», он мне сам его однажды показывал, по дружбе. Именно Петро, не позволявший обращаться Петя или Пётр, показал мне как сделать оттяжку бульона, нашпиговать буженину, разделать осетра и снять кожу с курицы чулком – за что я ему несказанно благодарна.

Всё, что Петро зарабатывал (за вычетом оплаты койко-места в коммуналке, патента и сигарет), он отсылал в украинский райцентр – троим детям. И жене.

(С женой у них, наверное, были своеобразные отношения. Этот вывод я сделала будучи невольным свидетелем звонка супруги по вайберу.

На телефоне высветилось "имя" звонившего – Жаба, Петро откашлялся и максимально нежно сказал:

- Да, дорогая!)

Я с приязнью вспоминаю Татьяну Эриховну, которая научила меня делать «почти итальянскую лазанью» и великолепные картофельные рулеты с разными начинками. Ради них все сотрудники бизнес-центра и приходили в кафе, не обращая никакого внимания на посредственные рассольники и салаты, сварганенные остальными поварами.

Татьяна Эриховна была коренной петербурженкой и до сорока пяти лет работала в детском хосписе медсестрой. Дойдя до нервного истощения она ушла в любимое – в кулинарию.

Замечательно работалось с сухоньким Николаем Никодимовичем семидесяти двух лет (ресторан на Петроградке вызывал его из пенсии ради фирменной солянки). Он строгал кубик 7 мм на 7 мм со скоростью робота и блистал профессиональными афоризмами вроде: «Большому куску - рот радуется», «На собаку вылить – хвост отвалится», «Нечего делать до конца смены – мой холодильник» и т.д.

На одной из работ я благоразумно соврала что совершенно глуха. И понимаю собеседника только когда вижу (читаю по губам), а слуховой аппарат не ношу – стесняюсь. Весь коллектив, кроме мойщицы Зули, был русским, но – маргинальным. Со сплетнями, пересудами и скандалами на тему: «Ты зачем взяла мой синий тазик». Их всех собрала здесь бесплатная еда.

Долгих две недели я маялась на этой кухне – с окнами и своевременной оплатой труда. И даже с официальным оформлением, приходя от обсуждаемого и услышанного в ужас.

Потом, собравшись с силами, ушла.

На одной из кухонь, у Балтийского вокзала, я была чем-то вроде шефа над бригадой узбекских девочек.

Четыре хороших девочки Алисиного возраста.

Они совершенно не понимали по-русски, а я по-узбекски; и мы объяснялись знаками. Но, если бы фирма нас нанявшая платила зарплату не после уплаты аренды и налогов, по системе «если останется», возможно я и сейчас бы работала там же.

Меблироваться мы решили по плану.

В 7,2 м.кв. жилой площади запланировано было запихнуть спальное место, обеденную зону и шкаф.

Но – в пределах бюджета.

Для верности я решила посоветоваться с коллегами в маленькой пекарне. Тем более что Оля-украинка и татарка Алия были петербуржцами давно, больше года, и сняли квартиры-бомжатники без мебели и ремонта. Только стены - у Парка Победы и Академической.

Алиса склоняла меня к Авито и Юле.

Там, на условиях самовывоза бесплатно раздавался антиквариат до перестроечной эпохи.

Аля и Оля дуэтом (при совместной лепке пирожков с капустой) убедили меня этого не делать. Совсем не потому, что «Газелькин» возьмет семьсот рублей за перевозку и подъём на этаж. Нет!

К мебели в дар прилагалась живность.

Але, к румынской полированной стенке с платяным шкафом – тараканы; Оле, к полосатой тахте в исправном состоянии – клопы.

Мы умели ухаживать только за домашними котами и полевыми мышами. Это нас сдержало.

Очень хотелось меблироваться в ИКЕА. Ну, хотя бы побывать.

На моей партизанской родине ИКЕА нет совсем, потому что есть лес. Из него производят опилки, а уже из опилок - мебель, которую продают в кредит и рассрочку. За одну мою зарплату, где бы я там не работала, никак не выходил простенький письменный стол.

Начитавшись удивительных названий на сайте и взяв две тысячи рублей мы поехали в ИКЕА. В плановых две тысячи были включены: мебель, проезд и, конечно, фрикадельки.

Затрудняюсь сказать, что за время жизни в Питере меня поразило больше: Эрмитаж или ИКЕА? Насидевшись и належавшись на невиданной мебели, поев легендарных фрикаделек, с кучей сторублёвых полочек, карнизом и двумя табуретками мы приехали назад.

Выделенных из бюджета денег на мебель от ИКЕА не хватило.

Всё недостающую мебель: двухъярусную кровать, холодильник «Морозко», безымянную микроволновку, журнальный столик и этажерку для книг нам подарил сосед-мурманчанин. Вышедший в отставку военный купил ЦЕЛУЮ коммуналку в соседнем парадном и раздавал содержимое даром.

Всем желающим.

Мы сначала желали всё, но - всё не лезло в скромный метраж.

Приобретенную недвижимость пришлось ремонтировать и меблировать.

Потому что дом 1856 года постройки, а 7,2 м.кв. без мебели снимать за семь тысяч никто не хотел.

С ремонтом в Санкт-Петербурге оказалось неожиданно просто: магазины строительных материалов были рады каждому вошедшему, пусть даже за одним саморезом.

Посмотрев цены на обои и линолеум мы взгруснули – хотелось как-то бюджетнее. Желательно до тысячи, но лучше за пятьсот.

На стыке улицы Ленина и им. Какого-то героя революции нашёлся крохотный строительный магазинчик, продававший дешевые, очень дешевые и уцененные обои. Сначала все обои были дешевыми – потом переходили в другие категории.

Мы сразу полюбили раздел уцененные обои. Пятьдесят рублей за трубку придавали ромашкам на голубом поле истинную художественную ценность.

Правда, ромашковых обоев было две трубки, а нам надо три. Но, одержимая мечтой уложиться в пятьсот рублей Алиса, предложила скомбинировать их с фиалковыми. Так будет креативнее.

Продавец-консультант, увидев в нас перспективных покупателей, которые пришли с самыми серьёзными намерениями, принёс со склада обойный клей.

Срок годности у него закончился тогда, когда мы ещё и не мечтали о переезде в Санкт-Петербург. И поэтому, его как выдержанный коньяк хранили для особых покупателей. На складе.

Меня несколько смутила упаковка со съеденным мышами разделом «Способ применения», но честные глаза продавца и цена в сорок рублей – всё искупали.

Куска линолеума (2 на 3,6 метра) нужной нам ценовой категории магазинчик не продавал. Узнав предполагаемый бюджет покупки продавец сделал круглые глаза. Он пока не знал, как уценить погонный метр линолеума до ста рублей.

7,2 м.кв. пола в нашей комнате были уложены настоящим паркетом. Уложили его при постройке дома, в 1856 году. Октябрьская революция, война, блокада и тысячи шаркающих ног несколько умалили его историческую ценность.

В общем, его надо было прикрыть, хоть чем.

Вариант «хоть чем» родил у продавца план.

Магазин недавно ремонтировался и в подсобке лежат куски их старого линолеума метровой ширины. Вынести на мусорку не получилось, каждая смена продавцов мечтала о том, что это сделает кто-то из вне. Владелец магазина хотел устроить субботник.

Оказалось, мы можем выбрать себе любые куски приятной мавзолейной расцветки, но при одном условии: немедленно унести. В качестве бонуса и для удобства транспортировки нам их обмотают скотчем.

Окрылённые бесплатным линолеумом, я и Алиса, в три руки (левая у меня не сгибалась), полепили ромашки на стены к вечеру.

Оставались мелочи – меблироваться, в пределах разумного и двух тысяч рублей.

Если по каллиграфичности почерка – то коряво.

От природы я была левшой, но крайние жизненные обстоятельства сделали из меня правшу. Побочным эффектом стал «почерк врача» совершенно не читаемый нормальным человеком.

Обычно в транспорте, по пути на любимую работу к управляющему-невротику и беззубой напарнице.

Потому что сорок шестой автобус Санкт-Петербурга утром практически пуст, а кондукторши миролюбивы и не пугаются пишущих по-китайски.

(Однажды утром со мной сидел петербуржец китайского вида и даже пытался завязать беседу на путунхуа. Наверное, принял за широкоглазую соотечественницу или местного полиглота.

Но, с языками у меня плохо, особенно с китайским – кроме «нихао» и «и-эр-сань-сы-у» я ничего не знаю, поэтому диалог не состоялся.)

В других местах мне писать некогда – заняты руки. Строганием «Оливье» или заворачиванием сосисок в тесто.

По дороге на подработку писать затруднительно – на ходу я ещё не умею, а в метро - толчея и нельзя достать блокнот. И вообще, я стесняюсь положить его на спину соседу.

Когда я бываю дома все спят: кот на моём диване, Алиса на своём – и никто не мешает переводить врачебно-китайские иероглифы в русские печатные буквы. Набираю текст я быстро – особенно если пальцы после слайсера или духового шкафа бодро заживают.

Однажды наступает выходной (не часто – от одного до одного раза в месяц) и тут важен правильный подход.

К Алисе.

Она Главный литературный критик и Единственный читатель написанного за месяц.

И - марка взяточной шоколадки.

И - время пробуждения. Дело в том, что она сова и до обеда спит.

(Я – жаворонок, её отец, насколько я его помню – тоже, это он сейчас осовел).

По логике: жаворонок + жаворонок никак могут родить совёнка.

Но, как мать медика, я знаю – есть ещё какие-то коварные рецессивные гены, которые и сотворили нелогичное чудо.

Если всё срослось – время пробуждения и шоколадка – она снисходит до чтения. Я в это время стараюсь украсить наш быт в крайнем волнении и ожидании вердикта (готовлю, глажу и т.д).

Вариантов выносимого вердикта два:

- Сыро! (в переводе на русский «пусть полежит»);

И:

- Ну, как тебе сказать… (в переводе на русский «выброси сразу»).

Садясь в автобус по маршруту: историческая родина – Санкт-Петербург я была абсолютно уверена, что прокормлю двоих.

Ещё бы, у меня была такая востребованная в больших городах специальность – риэлтор. И куча документов в подтверждение.

Всяких: удостоверений, сертификатов, справок. И все с гербовой печатью иностранного министерства юстиции.

И стаж работы во втором по величине агентстве республики.

Сняв жильё и разложив вещи из двух сумок, я стала искать работу по специальности.

Типичным способом для приезжих – размещением резюме.

Параллельно я решила повысить квалификацию от провинциального агента до столичного агента по недвижимости – пошла учиться (платно!) в один из институтов недвижимости на Площади восстания.

Там, за мои три тысячи, мне рассказали где правильно ставить птички-галочки в EMLS и как важно убрать трусы с батарей при фотографировании объекта на телефон. И дали об этом сертификат.

Про птички-галочки я, и правда, не знала.

По резюме звонили. Не просто звонили – сносили шквалом звонков, не стесняясь во времени суток.

Внимательно изучив спрос на кадры на рынке недвижимости я была потрясена. Здесь требовались не только риэлторы и агенты по операциям с недвижимостью, но и другие, невиданные мной специалисты, вроде: «демонстратор объектов», «агент без опыта (обучаем)», «телемаркетолог по недвижимости», «организатор встреч с собственниками/покупателями», «менеджер по продажам риэлторских услуг населению», «агент на дорогие объекты без поиска» и т.д.

Условия описываемой работы были фантастическими: дружный коллектив, печеньки и кофе бесплатно, выплата вознаграждения в день уплаты клиентом, отдых за границей/здесь для лучших и т.д.

При этом к квалификации и образованию особых требований не предъявлялось. Точнее, совсем никаких. Важно было одно: позитивный настрой и желание много зарабатывать.

Собеседования проводились ежедневно, например, с 15 до 17. А на особенно заманчивые вакансии, вроде «организатор встреч с собственниками/покупателями» в новые, маленькие агентства брали без собеседований. Там, в объявлении обычно указывалось – «в связи с расширением штата и большим объёмом продаж».

С ужасом посмотрев на «большой объём продаж», коробки с одноразовыми телефонами, мебель из садовых скамеек и скандалящих клиентов на тему «Верните мои деньги!» в одном «перспективном молодом агентстве недвижимости» под вывеской на бумажном листе (Мы только переехали) я решила искать что-то солидное, многолетнее.

В то агентство, с мужским именем в названии, над которым висит белый флаг-растяжка «Набираем агентов» я не пошла. Не смотря на его многолетнее членство в Ассоциации риэлторов.

Я выбрала другое – с греческим названием. Один из филиалов которого был рядом с домом. Туда брали не всех – избирательно.

На собеседование с 15 до 17 мы пришли вместе с мужчиной под пятьдесят. Он разговаривал сам с собой и с мамой по телефону – рассказывал, что кушал и просил разрешения зайти в магазин.

В кастинге победила я.

Наверное, помог сертификат института недвижимости. Мне тут же дали бейдж, руководителя и 60 % от комиссии для начала (60 % от свежего воздуха). И предупредили – они бренд на рынке недвижимости города и меньше чем 100 тысяч с продажи коммуналки не берут, не то что мелкие агентства 20-30 тысяч.

А ещё мне дали папку-самоучитель, где первый лист начинался словами: «Придя на работу в агентство первым делом оповестите об этом всех знакомых (одноклассников, соседей, родственников, коллег), непременно подчеркнув, как хорошо идут ваши дела».

Способы поиска клиентов в Санкт-Петербурге не сильно отличались от белорусских: обзвон объявлений о продаже с предложением услуг/откровенным обманом, дежурство в агентстве (в ожидании прихода клиента), раздача листовок у метро и расклейка у подъездов и т.д. Лучше всего получалось у агента по аренде Фаруха, совсем не говорящего по-русски: он раздавал листовки на узбекском соотечественникам в Пулково, и им же сдавал квартиры. Они ему доверяли.

Поработав две недели и заключив три договора на продажу комнат в коммуналках на Горьковской и Петроградке я без сожаления ушла. Положила бейдж в ящик стола (где лежала куча бейджей предшественников) и попрощалась с коллегами (не знавшими разницу между экспликацией и демаркацией и не страдавшими от этого), и ушла.

Потому что любой адекватный собственник на стабильном рынке может сам - сфотографировать свою недвижимость (убрав трусы с батареи), поставить птички- галочки в EMLS.

И продать сам – сравнив цены. Ресурсов для продажи здесь достаточно.

А неадекватный, у меня таких объекта было три, не продаст ни со мной, не без меня.

Неликвидные комнаты на Воскова, Гатчинской и Рентгена – висят в продаже и сейчас. Достались по наследству следующему агенту.