324090391123

В нынешнем апреле школа праздновала юбилей.

Сто десять лет со дня основания.

Широкомасштабно – с праздничным концертом и статьёй-отчётом в районной газете.

Сто одиннадцать лет назад предприимчивый дворянин построил в посёлке фабрику по производству денежной бумаги из местных опилок и соломы. Его супруга очень скучала целый год в глуши. И наконец, решила отомстить мужу за загубленную посёлком молодость: открыла школу для бедных крестьянских детей.

Нашла дело своей жизни.

(Потом родители бедных крестьянских детей взяли власть в свои руки вместе с фабрикой и школой. Не помню точно, как сложилась судьба барыни-просветительницы: её расстреляли здесь или она - умерла от нищеты в эмиграции?)

На историческую родину я приехала по насущным вопросам: забрать паспорт, привезти справки о том, что работаю и спасти родственников от позорного клейма «члены семьи тунеядца».

Уехать назад не получалось лишних два дня: то ЗАГС печатал справки с ошибками, доказывая, что «доч» и «розвод» - новые правила орфографии, то служба гражданства и миграции в лице одного лейтенанта вставляла-удаляла зубы закрыв офис и т.д.

В общем, чтобы развеяться я пошла на праздничный концерт.

Сто десять лет таки!

В здание школы концерт (детки-артисты, восхищённые родители деток-артистов, действующий преподавательский состав, отдействовавший (но - ещё живой) преподавательский состав, горожане и гости города) – не влезал, поэтому был перенесен в местной ДК.

Афиша гуашью на заборе ДК обещала три пункта программы:

1. Митинг

2. Праздничный концерт

3. Встреча с учителями и одноклассниками

Не насмотрев среди пришедших горожан и гостей города знакомых лиц (Господи, откуда у меня такие знакомые?), я решила пообщаться с бывшими учителями. Потом.

Мужественно дослушав помпезные речи ведущих сначала о барыне-основательнице, потом о всех остальных властях я, и ещё три ряда горожан и гостей города, облегченно вздохнули.

Начался сам концерт, подготовленный силами профессионалов-ДКшников и деток. Весёлая беготня-балет деток раздражали гостей меньше чем профессионализм работников местной культуры. На художественном чтении стихов «Где родился – там и пригодился» поднялось и ушло полряда горожан, ещё полряда гостей бежало от песни «Ведь школа и страна едины!».

Мне очень не хотелось возвращаться в однушку к родне и, по-моему, тот старичок, в первом ряду, вёл у меня физику – интересно он ли?

В общем - я досидела до «Встречи с учителями и одноклассниками».

Оказалось, что белый как лунь дедушка с тросточкой в дрожащих руках - бывший грозный директор, от вида которого в двенадцать лет уходила душа в пятки. Я подошла и громко поздоровалась:

- Здравствуйте, Михаил Давыдович! Вы меня помните?

- О! Здравствуй-здравствуй! Какая ты стала! Конечно - помню, хулиганку.

(Никакой хулиганкой я не была, скорее напоминала мышь, сидящую под веником, все десять лет. И с опаской ожидающую – не будет ли чего ужасного сегодня? А завтра?)

Но – мне стало так приятно, что навернулись слёзы!

Пока я искала платок в сумке-бардаке, к директору подошёл следующий бывший ученик, и сказал то же, что и я:

- Здравствуйте, Михаил Давыдович! Вы меня помните?

И - директор ответил слово в слово.

Ностальгические слёзы из меня не закапали.

По плечу меня похлопала незнакомая бабища с красным лицом алкоголички:

- Привет! Ты меня, что, не узнала?

«Бабища» оказалась первой красавицей моего 10 «Б» Наташей, которую моя память хранила большеглазой Мальвиной в кружевном фартуке, все двадцать пять лет. За две минуты общения она рассказала о том, что сделала Карьеру и заведует местным Универмагом (!) и показала фотографии в телефоне - детей, внуков, мужа, ремонта квартиры и кота.

И всех (без кота, почему-то) - вместе в Турции.

Дальше мне стыдно вспоминать – я бежала.

Одноклассница Наташа нашла среди присутствующих на концерте «наших» - Цуканова, Диму и ещё кого-то (от Цуканова - я помнила фамилию, от Димы – имя, ещё кого-то - не помнила ничего). Они втроём выпили «за встречу» за бархатной портьерой во время митинга и, временно – курили. А потом мы, классом, оказывается, собираемся в кафе: замочить юбилей и вспомнить лучшие годы.

И, я бежала, наврав «Сейчас приду», прямо из дамской комнаты ДК.

В принципе, вечер в однушке у родни – не так и плохо.

Белорусский риэлт, тот, который я знаю: семейный еврейский бизнес, что-то вроде банков и ювелирных мастерских.

Наверное, есть и другой, просто мне не встретился.

Русских туда берут по рекомендации и за личные достижения.

(Я люблю считать себя русской.

И к этому есть все предпосылки: мать моя родилась в селе Пушкари Рязанской губернии, отец - татарин. Их пути пересеклись в белорусском райцентре. До двадцати пяти лет я прислушивалась к внутренним ощущениям: кто же я по национальности? Потом почувствовала – русская.

Так и живу.)

Наташа тоже была русской (в смысле – не членом большой семьи директора) и гордостью нашего агентства. Мы тематически дружили с ней.

Её очень ценил директор Борис Маркович, но - не повышал агентский процент ни при каких обстоятельствах.

Он взял её за «личные достижения», хвалил и постоянно приводил в пример всем (это мотивирует и бесплатно).

Наташа действительно была очень красивая и умная, и главное – невероятно трудоспособная: работала всё время.

Всё.

Жизнь у неё состояла из одной работы.

Наташа показывала и осматривала объекты от рассвета до заката в будни и праздники, бесконечно звонила продавцам-покупателям. Просто посплетничать с ней или попить чая - огромная удача.

По сравнению со всеми агентами (не считая членов семьи учредителя), Наташа - хорошо зарабатывала.

Первая половина денег уходила на машину (из которой она не вылезала) и мобильную связь, а вторая - на семью.

Её семья – щербатый пятилетний сын Лёшка и истеричная мама, которая его воспитывает. Лёшка водится бабушкой на карате, иностранный и к алкоголику-художнику на уроки живописи. Бабушка вывозит внука на море, в санатории – за всё платит Наташа.

Мама-истеричка убедила Наташу в том, что она плохая мать и негодная дочь; ей так удобнее.

После развода с красивым мерзавцем (папой Лёшки) Наташа поставила на личной жизни крест. И ушла в работу.

За период от развода до сейчас у неё был один роман.

При мне – я уже работала в агентстве.

Кавалер (затрудняюсь сказать – где они могли познакомиться: жилищных вопросов у него не было) был приличным старым холостяком. С высшим образованием и квартирой после смерти мамы. Он был несколько нуден и облезл, но - хорошо воспитан покойной мамой и вёл себя слишком прилично: кормил Наташу мороженным и гулял до девяти вечера (не распуская рук).

Ухаживание длилось месяца полтора – как Наташа впихнула его в свой график – затрудняюсь представить.

Постепенно Наташу перестало тошнить от его одеколона и монотонных рассказов. Она, вроде, привыкла. Кавалер всячески выражал серьёзность намерений и надежду на общее будущее.

Но, однажды, под предлогом посмотреть библиотеку и попить вина за дивную погоду, он заманил её в свою квартиру.

Наташа всерьёз подготовилась к грехопадению – одела кружевные трусики.

Закрыв двери на ключ приличный человек стал читать собственные длинные белые стихи с эмоциями (в Наташину честь).

Пытка длилась часа полтора. После акустического удара и морального изнасилования крест на личной жизни у Наташи стал крестищем.

Но – надо было жить дальше, и верить во что-то лучшее.

Весь период работы мы с Наташей верили в легенду о риелторше - Юле.

(Наташа вроде даже помнит, как она увольнялась и уезжала. Но саму легенду рассказывал Борис Маркович и это очень напоминало Ассоль с розовыми парусами).

Так вот.

Жила – была агент Юля.

Юля была кроткой и спокойной (от комбинаций антидепрессантов, наверное) и работала примерно. Она заключала много договоров, показывала объекты в любое удобное первому встречному время суток, никогда не ругалась с коллегами за объекты, дежурства и т.д.

При этом была наряженной и красивой всегда.

И - верила в чудо, не размениваясь на местный сброд.

И вот, когда она совершила все требуемые подвиги и приняла все муки ремесла, бог риэлта решил её вознаградить.

Он послал ей счастье в виде гражданина Израиля, который поначалу, сдуру, хотел купить квартиру в историческом центре города.

Но - увидел благочестивую Юлю и обомлел.

Сейчас она живёт в сказке (кому-то даже в вайбер присылались фотографии): Юля лежит на пляже Мёртвого Моря, спокойно (без антидепрессантов) учит иврит и работает Просто Женой.

Спустя двадцать лет Таня его даже не помнила. В смысле - в целом.

Помнила какие-то обрывочные детали вроде длинных пальцев на ухоженных руках, матового цвета лица и ямочку на подбородке. А, и запах одеколона – свежий запах холодной воды. Всё.

Поэтому получив в Одноклассниках письмо от пожилого немца – решила: не может быть, человек ошибся. Или – ей кажется, так не бывает.

Танина жизнь устоялась – терпимая работа, шейпинг два раза в неделю, коты – Рыжик и Пыжик и взрослая Мася.

С Масей у них было двадцать лет разницы и документально они были родственницами: мать и дочь. Мася обращалась к Тане так – Маа.

Из Маши Масю она сделала сама – в два года, борясь со свистящими и шипящими. Это было мило, поэтому так и осталось.

Таня и Мася жили с двумя котами в однушке с нишей.

Спокойно-спокойно жили.

На ночь они делили котов – кто с кем спит. Толстые, кастрированные Рыжик и Пыжик, оказавшись вместе, начинали беззлобно драться – от безделья. Все хотели спать с бревноподобным Пыжиком, потому что бывший мусорник Рыжик посреди ночи начинал испытывать приступы благодарности: лизать лицо хозяйкам и пытался лечь на шею. Жизнь на помойке, видимо, возвращалась к нему в ночных кошмарах.

Мася училась на дневном и три вечера в неделю подрабатывала в салоне связи. Остальные вечера, обложившись котами, Таня и Мася смотрели детективные сериалы, вязали крючком, читали - каждый своё, ели мороженное. Или просто разговаривали.

По выходным – отсыпались до обеда, пока оборзевшие Рыжик и Пыжик не начинали дуэтом требовать еды, потом - шли в парк, кино, магазины или просто, лепили дома вместе пельмени.

Круг общения у Тани и Маси был маленьким – несколько Масиных одноклассниц и согрупников, пару Таниных коллег, к которым Мася обращалась «тётя Оля» и «тётя Жанна». В основном Таня и Мася были вдвоём – им было комфортно.

Двадцать лет назад Таня была студенткой самой не нужной специальности в мире – «Инженер по таре и упаковке», но – в Городе. Больше не на что, после поселковой школы, не хватило баллов.

Чтобы не сидеть в общаге, вчетвером - в восемнадцатиметровой комнате, Таня занималась в неурочное время всем: пятиборьем, СТЭМом, научной деятельностью. Два раза в месяц ездила туда, в посёлок городского типа, взять варенья и посмотреть: как там семья?

Танина мама была занята борьбой с папиным алкоголизмом и огородничеством, папа – алкоголизмом, братья - либо сидели, либо готовились сесть. Первое время Таня пыталась рассказать о своих успехах маме – о сборах, выступлениях, оценках, потом - просто брала варенье и ехала в восемнадцать метров с кроватями на панцирной сетке.

Домой.

Иногда Таня ходила к бабушке, папиной маме, та была доброй и давала с пенсии что-нибудь кроме советов. Взамен, правда, требовала ругать маму-невестку и закапывать новорожденных котят от трёх кошек.

На ту конференцию, по проблемам загрязненных аварией на ЧАЭС территорий, приехали иностранные гости. Немцы. И даже привезли гуманитарную помощь.

Студенты-научники выполняли роль обслуживающего персонала: расставляли минералку, улыбались входящим в фойе и создавали зрительскую массовку в зале. Там, на плохо одетую, девятнадцатилетнюю Таню обратил внимание немец с русским именем Владимир.

Роман был коротким – неделю, и немым - как кино. Танин поселковый английский сорокалетний Владимир упорно не понимал, а его немецкого русского не понимала она.

Никто никому ничего не обещал.

Узнал о Таниной беременности мама кричала – самым печатным словом было «блядь», и приводила в пример благополучных братьев-уголовников. Бабушка изрекла афоризм «Яблоко от яблони не далеко котится» и сказала, что со слепыми котятами теперь разберётся сама. Больше приходить к ней не надо.

Со всем остальным Таня справилась сама или помог институт.

Из роддома с Масей в одеялке - было близко пешком, из восьмиметровой «гладилки» - вышла отличная комната для двоих, пособия по уходу хватало на всё необходимое – овсянку и памперсы.

Однокурсники, правда, несколько огорчили. Сложившись «на родины» купили огромного и бесполезного плюшевого медведя, занимавшего весь угол «гладилки».

«Могли бы спросить!» - огорчённо думала Таня, гуляя с Масей на руках, и - «Наверное, вышла бы старенькая коляска».

Потом всё стало не просто хорошо, а - отлично.

Танин завод дал однушку с нишей, Мася выросла и перестала болеть всем подряд. Завелись Пыжик и Рыжик.

Всё испортили Одноклассники.

Мася создала Тане профиль там когда пошла подрабатывать вечерами – чтобы Маа не скучала. Можно было лайкать забавных котов и делиться фотографиями с однокурсниками.

Однокурсников было тридцать человек и найдя Таню здесь все спрашивали:

- Как Мася?

Особенно - Ленка и Дина, с удовольствием игравшиеся в Масю двадцать лет назад в «гладилке» (Таня даже успевала сходить на какие-то семинары).

Масей Таня гордилась – красивая, но – сходство между ними было минимальным, видимо русско-немецкие гены были доминантными.

Неожиданно, вечером, обнаружилось сообщение от постороннего: пожилой гражданин Германии посредством Google-переводчика пытался спросить: не были ли они знакомы? И приводил время и обстоятельства своего визита сюда.

Завтра, хорошо рассмотрев 24 фотографии Маси, 1 – Тани и 3 – котов, гражданин написал – он почти уверен, что Таня – именно та девушка. Параллельно сообщил, что он - бездетный вдовец.

И наконец предположил: не может ли Мася быть его дочерью?

О котах, правда, ничего.

Тайн у Тани от Маси пока не было. Это - была первая.

Была только одна Большая Ложь: папа Маси погиб героем, а Таня – воспитанница детского дома.

Целую неделю Таня думала: что же делать? Мысль, как зубная боль, была то больше, то меньше, но – не уходила.

В пятницу, рассеянная Таня забыла про шейпинг и неурочно приехала домой, удивив этим спящих котов.

Поставив вариться пельмени, она зашла в свой профиль в Одноклассниках, дрожащей рукой щёлкнула по «Удалить навсегда» и – облегченно вздохнула.

Отхватив сказочный надел земли, я повеселела – вот оно, счастье.

План моего фермерства гениально просто вмещался в три пункта:

1. Разработать землю

2. Посадить картошку

3. Продать её и обогатиться

Пункты плана под номером 2 и 3 – были «верняком» и трудностей в воплощении не составляли.

Национальной идеей маленького райцентра была картошка, если быть точной – «бульба». Весь быт населения крутился вокруг неё.

Жизнь планировалась только по картофельному графику как у молодых (Посадим картошку - будем жениться), так и у старых (Скопаю «бульбу» - помру). Вопрос:

- Как гарод? – считался традиционным приветствием, аналогом:

- How dow you do?

Он располагал встретившихся к взаимному доверию и после него надо было переходить к обсуждению погодных условий, видов на урожай и злодеяний колорадского жука. Этикет позволял немного пожаловаться на благородную усталость от прополки.

Население делилось на две категории: те, кто выращивал собственный картофель, и те, кто не выращивал, покупая у первых. (Картофель, производимый колхозами местные не едят, поэтому - его экспортируют.)

Цена на картофель осенью устанавливалась эмпирически – по звёздам, но в пределах платёжеспособности первой, покупательской категории населения. Единица измерения товара – мешок (из-под сахара).

Продавался картофель через расклейку на заборах рукописных объявлений и районную малотиражку, двумя способами: самовывозом и с доставкой.

Покупавшие картошку при встрече здоровались иначе:

- Вы уже купили «бульбу» в зиму? А почём? Жёлтая? Червивая?

Или:

- У кого будете брать картошку? А подвал подготовили?

И - переходили на методы борьбы с грызунами и устройство вентиляции.

А вот п. 1 плана представлял некоторые трудности.

Гербицид раундап я выменяла на спиртосодержащую жидкость в эквиваленте 1:1 у знакомого колхозного агронома (воспользовавшись его временным просветлением).

Самая большая трудность была в добыче трактора МТЗ – 80 и тракториста к нему. Подлые окрестные колхозы, наверное, видели во мне конкурента и отказывались выписать МТЗ хотя бы на час-два. И, мало того, не позволяли трактористам «захалтурить» спиртосодержащей жидкости и денег.

Всё решил случай. Гена пришёл ко мне свыше.

В смысле - с верхнего этажа, где они отмечали пятницу с моим соседом Гошей. Не помню, зачем они пришли вечером – может кончилась соль как элемент закуски. И тут оказалось, что Гена – клад.

Уставшая от многочисленных поездок за рулём в нетрезвом виде Гены страна приговорила его сторожить колхозное добро, включая трактора МТЗ - 80. Лишив прав, которых никогда не было.

Мы обговорили детали преступления немедленно: заступив на ночное сторожевание проспавшийся Гена одолжит колхозный трактор и распашет, и продискует мой гектар, а потом придёт рассвет и я со спиртосодержащей жидкостью.

Для верности я нарисовала пьяненькому Гене на салфетке карту гектара, не прибегая к широте, долготе и высоте над уровнем моря – относительно самых приметных деревьев: сухой дуб, кривая берёза и т.д.

Гена оказался очень порядочным алкоголиком, и превратил к четырём утра мой надел в симпатичное месиво из земли и травы. Благодарно передавая бутылки из-под «Минской» минеральной воды с разведённым, наверно, этиловым спиртом я искренне пожелала ему здоровья. От души.

Дальше месиво надо было «перебить» до консистенции земли на грядках. Я опрометчиво рассчитывала на помощь друзей и родственников, но увидев объём работ они пропадали из моего круга общения один за другим.

Поняв, что руками, в одиночку, целину я никогда не перебью - пришлось искать спецтехнику. Лёгкую и маленькую – специально для одиноких фермеров-леди.

Под описание подходил только Мотокультиватор Тарпан-03 с весом в сорок пять килограмм и внешностью коляски-инвалида. Я взяла отпуск (по уходу за участком) и с отпускных купила его. Три недели мы с тарпанчиком гуляли по целине – вдоль и поперёк, четвертую неделю я лежала трупом иногда вспоминая прадеда Савку.

Дальше было прозаично.

Весь урожай картофеля пришлось сдать на местный крахмальный завод по 0,163 доллара за килограмм вместе в жившим в нём червяком-проволочником («дротяник»). Причём - выручку мне отдали весной и крахмалом в мешках. Они долго-долго служили подставкой под зимнюю резину в моём гараже.

Сколько я себя помню – мне всегда всего было мало.

Мало – двести долларов зарплаты, сорок два метра проходных комнат на третьем этаже, шести соток дачного участка с десятиметровым летним домиком.

Мало!

Эту жадность я унаследовала, наверное, от прадеда Савки.

Проникшись лозунгом «Землю – крестьянам!» он нахапал наделов на каждого едока (подозреваю – предприимчиво дал взятку нужным людям и в едоки записали и котов, и собак бегающих по двору). Отхвативши несколько гектаров земли стал на ней, как одержимый, работать. И конечно, позорно, не по-деревенски, разбогател. Вместе с трудовым коллективом – женой и шестерыми детьми.

Когда богатство достигло апогея – две коровы, собственный конь и покрытый железом (а не «чаротом», как принято было в деревне) дом, власть рабочих и крестьян не стерпела оскорбления. И объявила его кулаком второй категории. Первую категорию «кулаки-агитаторы» не присвоили потому, что прадеду Савке агитировать против рабочей власти было некогда – жадность к наделам земли и их обрабатывание отнимали всё светлое время суток.

А в тёмное – он замертво спал.

За многолетний добросовестный труд на своей земле страна премировала Савку в 1930 году поездкой в Казахстан. Вместе с трудовым коллективом, но - без имущества.

Толи в Казахстане лозунг «Землю – крестьянам» не действовал, толи земля не была так плодородна как в обетованной Беларуси, толи от некомфортного проживания в землянке упала производительность труда – из всех переселившихся выжила только моя бабка.

И ей тоже, всю жизнь было мало.

Дурным крестьянским генам и моей жадности было негде развернуться на шести сотках дачи.

И - я взяла землю в аренду. Не то что бы много, гектар, больше не дали.

Землю раздавали не на едоков, как в прежние времена, а по желанию – сколько хочешь, но - не больше гектара.

Желающих взять в аренду гектар земли «для огородничества» в моём райцентре было мало – я.

Поэтому землеустроительная служба очень обрадовалась и не проводила аукциона на право заключения договора аренды – я сразу победила, ввиду отсутствия других претендентов. Мне дали бумажку с синей печатью – «решение» и обязали в нём огородить, платить налоги и не возводить строений постоянного характера. И вообще – вести себя на гектаре хорошо.

По игривому настроению представителей власти я поняла: это не 1930 год, обогащаться я могу сколько угодно.

Надо было состряпать землеустроительное дело моего гектара с указанием долготы, широты и высоты над уровнем моря – для порядка. И начальник службы задал уточняющий вопрос – где именно я его хочу?

Первая пришедшая в мою голову мысль «хоть где» была ошибочной: все орудия производства – грабли, лопаты и тяпки – хранились в десятиметровом летнем домике на даче. И я стала хотеть гектар в велосипедной доступности от шести соток.

На завтрашние девять утра был назначен выезд на местность (для выбора участка и установления границ) группы в составе: землеустроитель Ира, гектарообладатель я и водитель на УАЗике.

Ввиду важности события и для безошибочного выбора земли вечером я поехала советоваться к бабке. После казахстанских степей она была признанным семейным экспертом в качестве отводимых земель.

В девяносто два года баба Оля вела насыщенную старушечью жизнь, разрываясь между сериалом «Ко мне, Мухтар!», варкой себе овсянки и бурной личной жизнью не стерилизованной кошки Плюшки.

Баба Оля упорно отказывалась переехать из этого рая к кому либо из детей.

Она не помнила кто приходил и что она делала вчера, но могла детально рассказать событиях сорокалетней давности.

Мы славно побеседовали с ней: я представилась, она меня вспомнила (с последнего моего визита прошла всего неделя) и рассказала свежие новости о кошкоплюшином кавалере – серый такой.

Не теряя времени я задала вопрос:

- Баб, а как выбрать лучшую землю?

Обрадованная пакетом пряников баба Оля сказала мне:

- Запомни: где выше трава – там лучше земля, - и тут визит закончился потому что начался Мухтар.

Благодаря мудрым житейским советам завтра в 9.15 мне нарезали надел с травой по пояс и даже молоденькими сосенками. От «сих» и до горизонта – пообещав, что если что-то лишнее, проверять не придут.

И я стала землевладельцем.

Вошедший мужчина – бизнесмен и не белорус.

Это видно по всему - манера общения делового человека, не характерный здесь выговор, одежда.

В наш кабинет он зашёл со словами:

- Вы обязаны мне помочь!

До нас он уже обошёл все кабинеты агентства в поисках знакомого лица, того, кто убедил его в целесообразности покупки.

Но, знакомое лицо не нашлось. Потому что работает в другом месте – средний срок работы агента по недвижимости – полгода. Потом кончаются сбережения и иллюзии.

Я дежурю сегодня, и всё что пришло само – моё. И этот проблемный кадр – тоже. Избавиться никак нельзя – придётся слушать.

Дело вот в чём.

Несколько лет назад он купил через наше агентство (слава Богу, я не при чём, у меня есть алиби: я работала в банке) не совсем достроенный особняк.

До этого они с женой, жили в Самой Москве.

Раз в году они посещали белорусскую тёщу (вместе со своими московскими доходами). Им нравилось здесь всё: хорошие дороги, дешевые вкусные здешние продукты, приветливые добродушные люди, экология.

Уезжали отсюда неохотно; и оттуда смотрели как здесь хорошо по телевизору.

Решение переехать навсегда вынашивали долго, как переезд в сказку.

Продав трешку в Самой Москве, выбрали особняк в элитном районе с большущим участком и оставшимися деньгами превратили его в имение.

И ещё - открыли здесь свадебный бизнес европейского уровня.

Это всё было три года назад.

Первым не пошел свадебный бизнес.

Мои белорусские земляки упорно не хотели женится элитно, предпочитая малобюджетные традиционные бракосочетания.

Потом оказалось, что хорошие дороги только на центральных улицах в больших городах.

Продукты приелись и догнали по цене не вкусные московские.

Люди, правда, по - прежнему приветливые.

Хорошая экология (на фоне остальных разочарований) стала раздражать.

- Я могу продать свой дом? – с вызовом спрашивает меня московский предприниматель местного разлива. (Представится он отказался, сказав:

- Потом! Давайте о главном.)

Мы беседуем об имении: три этажа, встроенная мебель, сауна и баня, рукотворное озеро, гаражный комплекс, беседка ручной работы. Он показывает документы: договор купли-продажи дома, ТТНки на стройматериалы, договора подряда и т.д.

И объясняет мне, что хочет только вернуть свое и уехать, а я ДОЛЖНА ему помочь. ДОЛЖНА! А заработать я могу на нем неограниченно.

Я задумчиво складываю на калькуляторе: покупку дома, стройматериалы, оплаченная работа – выходит астрономическая сумма.

Вероятность продажи дома хотя бы за половину равна нулю.

Я знаю точно.

Потому что совсем не давно, начитавшись американских книг о целесообразных вложениях денег (и в погоне за званием «Лучшая мама») купила Алисе квартиру. В приданное.

В Беларуси принято давать девочкам приданное.

Чтобы лучше брали замуж.

Это считается высшим пилотажем родительской любви и заботы.

Я очень хотела быть заботливой мамой и после раздела дома с мужем купила однушку в дополнение к дочери.

«На первое время хватит, а там зять заработает на большую», - вместе со всеми мамами города думала я.

Начался кризис.

Через два года после приобретения я опомнилась и успела продать однушку ровно вдвое дешевле чем купила. Но могло быть и хуже.

Результат инвестиций был таков: если бы мы завтракали рябчиками и ананасами, принимали ванны из коньяка, и минимум два раза в году отдыхали – прос..лось бы меньше денег, чем при инвестировании по-западному в белорусскую недвижимость.

Как это ему объяснить?

- Мы можем заключить договор? – уточняет бывший москвич, - А вдруг кто-то ищет именно такой дом? Планирует переехать, например; это хороший дом для обеспеченного человека.

(Таких домов с похожими историями вложений агентство продаёт много. Директор, Борис Маркович, предупредил нас недавно, что за рекламу, 3D-тур и фотографии платит агент. Чтобы не разводили заведомый неликвид.)

- Конечно – можем, - говорю я равнодушно, - но вероятность продажи минимальна.

- В просто не хотите работать и зарабатывать! Я пойду в другое агентство! – почти с яростью отвечает он.

Сожалея о потерянном времени я вижу в окно, как он с досадой садится в хороший внедорожник.