Люди переезжают по разным причинам.
Я, например, спасала ребёнка.
От обязательного распределения.
В Беларуси есть национальный обычай – распределение.
Получивший бесплатное образование гражданин распределяется государством на работу. Уволиться нельзя, потому что стране нужны специалисты и деньги. Деньги с пенёй за по полученное образование, если ты сбежал.
Этот обычай имеет давнюю традицию, меня саму распределяли. Только раньше сроки были мягче – всего три года, а сейчас в отдельных сферах дошло до пяти лет.
Родина направила меня на обязательную отработку на завод по производству посуды. Потому, что завод подал куда-то заявку на мастера цеха, а у меня в дипломе первым словом было «инженер». И мне дали три года в районном центре.
Характер моей работы на заводе никак не соответствовал слову «мастер» (мастер – это специалист в чем-то). Гораздо больше подошло бы «пастух». Главной задачей молодого специалиста было чтобы коллектив гипсолитейного участка (22 человека) вёл себя хорошо.
Не пил в рабочее время и курил в отведённом месте.
22 человека каждый год получали нового мастера (молодые специалисты позорно бежали куда глаза глядят: в армию или декретный отпуск; уволиться то нельзя). И поэтому видели меня по телевизору.
Платили за это мне сто долларов.
Но, были и худшие распределения.
Бесплатно и в агрогородки.
Например, моя знакомая, Машуня.
После окончания вуза (который закончил сам Президент!) родина приговорила Машуню к трём годам обязательной отработки в агрогородоке Уть.
Главным-преглавным специалистом колхоза. И даже, как ответственной отличнице, родина дала ей служебную квартиру с печным отоплением.
И бабулей-истопницей по имени Ёсифовна.
В двадцать два года Машуня была самой видной старой девой в деревне – начальница. Местные дамы к этим годам имели выводок деток, неприятную полноту и занимали низкую социальную иерархию: доярки, полеводы.
Или просто – профессиональные мамы (не выходя из декретных отпусков улучшали демографическую ситуацию страны). Приезжие (учительницы, врачихи), были либо окольцованы самыми проворными, либо спасались от женихов, ведя затворнический образ жизни в служебных квартирах. И считая дни до конца срока.
Машуня пошла по пути затворниц.
Отработав на всех участках конторы (специалистов не хватало, агрономия и ветеринария давались Машуне неожиданно легко) она вползала в служебную избу. И восстанавливала кассовую книгу, которая не велась от Рождества Христова или считала путевые листы комбайнёров, пока Ёсифовна не тушила свет.
Отбой давался по графику кур: как только сядет солнце.
С бабулей у них сложились чудные родственные отношения: хозяйка гордилась скромной квартиранткой-начальницей, которая вечером пишет бумаги и хитро обещала местным холостякам содействие в покорении её сердца.
Всем, но за разную плату.
Дружба с Ёсифовной началась с беспомощности.
Машуня не умела набрать воды в колодце и готовить в печи.
А газ был баллонный и не всегда.
После того, как бабуля (из лучших чувств) почистила единственную сковороду от антипригарного покрытия и яйца стало жарить совсем не на чем, Машуня научилась есть что дают.
Это было в двух вариантах: «бульба-жаренка» или «бульба-тушенка»
Ёсифовна за ужином развлекала Машуню живописнейшими рассказами о колотье в боку или лирическими историями из личной и общественной жизни кур.
Ночью Машуня металась и грызла подушку на топчане у грубки.
Утром всё повторялось: подъем по петуху-будильнику, «снеданье» яичницей из печи и толкование приснившихся Ёсифовне кошмаров.
После - окрыленная Машуня первой приползала в контору собирать сводки об удоях или начислять зарплату, которую нечем отдать.
И так шесть дней в неделю.
В воскресенье контора закрывалась.
Но, на служебной квартире происходили вороха событий.
Обязательно, но - совершенно случайно, приходил местный холостяк или вдовец под самым благовидным предлогом: покосить во дворе (выбритый и надушенный до тошноты) или привезти Ёсифовне волок соломы (элегантно выпрыгивая из трактора в кожаной куртке).
После гость поился чаем (на присутствии Машуни на церемонии чаепития Ёсифовна энергично настаивала и даже, в виде исключения, позволяла до прихода гостя включить фен).
Гость многозначительно глядел на Машуню и звал сходить с ним куда-нибудь.
Интересно, куда в Ути можно было пойти?
Бежать было нельзя и некуда.
Для верности, Машуня сама себе начисляла мизерную зарплату (в соответствии с тарифной сеткой), но никто её не платил.
В отчаяние Машуня впадала ежемесячно, начиная с двадцать шестого числа каждого месяца.
С двадцать шестого в конторе за неуплату отключали свет и телефон.
Складывать намолоченное и накошенное хозяйством не было смысла – не для кого.
Факсы отправлять - невозможно, по телефону не звонили важные начальники из райцентра и не давали заданий. Никаких, даже самых дурацких – посчитать рентабельность выращивания сахарной свеклы в этом году и её рост по сравнению с прошлым годом.
Сидеть в пустой нетопленной конторе было не уютно.
В избе, натопленной зябкой бабулей до температуры крематория, находиться было невозможно.
И Машуня тосковала.
Так и прошли три года.
Сейчас она в Москве, работает счастливым менеджером по продаже наливных полов.
