324090391123

Садясь в автобус по маршруту: историческая родина – Санкт-Петербург я была абсолютно уверена, что прокормлю двоих.

Ещё бы, у меня была такая востребованная в больших городах специальность – риэлтор. И куча документов в подтверждение.

Всяких: удостоверений, сертификатов, справок. И все с гербовой печатью иностранного министерства юстиции.

И стаж работы во втором по величине агентстве республики.

Сняв жильё и разложив вещи из двух сумок, я стала искать работу по специальности.

Типичным способом для приезжих – размещением резюме.

Параллельно я решила повысить квалификацию от провинциального агента до столичного агента по недвижимости – пошла учиться (платно!) в один из институтов недвижимости на Площади восстания.

Там, за мои три тысячи, мне рассказали где правильно ставить птички-галочки в EMLS и как важно убрать трусы с батарей при фотографировании объекта на телефон. И дали об этом сертификат.

Про птички-галочки я, и правда, не знала.

По резюме звонили. Не просто звонили – сносили шквалом звонков, не стесняясь во времени суток.

Внимательно изучив спрос на кадры на рынке недвижимости я была потрясена. Здесь требовались не только риэлторы и агенты по операциям с недвижимостью, но и другие, невиданные мной специалисты, вроде: «демонстратор объектов», «агент без опыта (обучаем)», «телемаркетолог по недвижимости», «организатор встреч с собственниками/покупателями», «менеджер по продажам риэлторских услуг населению», «агент на дорогие объекты без поиска» и т.д.

Условия описываемой работы были фантастическими: дружный коллектив, печеньки и кофе бесплатно, выплата вознаграждения в день уплаты клиентом, отдых за границей/здесь для лучших и т.д.

При этом к квалификации и образованию особых требований не предъявлялось. Точнее, совсем никаких. Важно было одно: позитивный настрой и желание много зарабатывать.

Собеседования проводились ежедневно, например, с 15 до 17. А на особенно заманчивые вакансии, вроде «организатор встреч с собственниками/покупателями» в новые, маленькие агентства брали без собеседований. Там, в объявлении обычно указывалось – «в связи с расширением штата и большим объёмом продаж».

С ужасом посмотрев на «большой объём продаж», коробки с одноразовыми телефонами, мебель из садовых скамеек и скандалящих клиентов на тему «Верните мои деньги!» в одном «перспективном молодом агентстве недвижимости» под вывеской на бумажном листе (Мы только переехали) я решила искать что-то солидное, многолетнее.

В то агентство, с мужским именем в названии, над которым висит белый флаг-растяжка «Набираем агентов» я не пошла. Не смотря на его многолетнее членство в Ассоциации риэлторов.

Я выбрала другое – с греческим названием. Один из филиалов которого был рядом с домом. Туда брали не всех – избирательно.

На собеседование с 15 до 17 мы пришли вместе с мужчиной под пятьдесят. Он разговаривал сам с собой и с мамой по телефону – рассказывал, что кушал и просил разрешения зайти в магазин.

В кастинге победила я.

Наверное, помог сертификат института недвижимости. Мне тут же дали бейдж, руководителя и 60 % от комиссии для начала (60 % от свежего воздуха). И предупредили – они бренд на рынке недвижимости города и меньше чем 100 тысяч с продажи коммуналки не берут, не то что мелкие агентства 20-30 тысяч.

А ещё мне дали папку-самоучитель, где первый лист начинался словами: «Придя на работу в агентство первым делом оповестите об этом всех знакомых (одноклассников, соседей, родственников, коллег), непременно подчеркнув, как хорошо идут ваши дела».

Способы поиска клиентов в Санкт-Петербурге не сильно отличались от белорусских: обзвон объявлений о продаже с предложением услуг/откровенным обманом, дежурство в агентстве (в ожидании прихода клиента), раздача листовок у метро и расклейка у подъездов и т.д. Лучше всего получалось у агента по аренде Фаруха, совсем не говорящего по-русски: он раздавал листовки на узбекском соотечественникам в Пулково, и им же сдавал квартиры. Они ему доверяли.

Поработав две недели и заключив три договора на продажу комнат в коммуналках на Горьковской и Петроградке я без сожаления ушла. Положила бейдж в ящик стола (где лежала куча бейджей предшественников) и попрощалась с коллегами (не знавшими разницу между экспликацией и демаркацией и не страдавшими от этого), и ушла.

Потому что любой адекватный собственник на стабильном рынке может сам - сфотографировать свою недвижимость (убрав трусы с батареи), поставить птички- галочки в EMLS.

И продать сам – сравнив цены. Ресурсов для продажи здесь достаточно.

А неадекватный, у меня таких объекта было три, не продаст ни со мной, не без меня.

Неликвидные комнаты на Воскова, Гатчинской и Рентгена – висят в продаже и сейчас. Достались по наследству следующему агенту.

В минуты особенно безвыходных ситуация я прибегала к крайнему средству: вставала на колени у дивана и глядя на бабкино благословение на гвозде просила строго белорусского бога – помоги.

Одна из ситуаций была не то что бы крайней, но – пограничной.

Стремилась к полному ауту.

Я увольнялась с одной работы и уходила на другую. Увольнялась красиво, по истечении срока контракта. Начальник, много-много лет обращавшийся со мной как с серийным убийцей мотающим пожизненный срок в его частной тюрьме, сделать ничего не мог.

Кроме как, не заплатить.

Меня напоследок лишили премии, отказали в компенсации и удержали все надбавки. А на новой работе, в риэлтерском агентстве, труд оплачивался по системе «процент от добытого охотой». Без оклада.

Трезво рассудив, что сразу на мамонтов охотиться я не смогу и даже трофейные зайцы косяком ко мне не побегут, а жить на что-то надо – я решила молиться.

Занять было - не у кого, продать – нечего, оставалось только обращение к суровому бабкиному богу через прямой портал над диваном.

До тех пор, пока совсем затекли ноги я шептала – «Господи, помоги» и приводила ему доводы того, что я сама не справлюсь. Ещё называла конкретную сумму помощи. Исходя из биологического минимума семьи из трёх божьих душ: женщины, девочки-подростка и пожилого кота.

И он помог.

То ли от жалости к нам, то ли в благодарность за знание «Богородица дева, радуйся», а может, от неоспоримости доводов нищеты.

Бог бабки Оли спас нас троих от голодной смерти. Он дал чёткий путь как это сделать.

На коленях, на полу, меня внезапно осенило, что икона-благословение представляет культурную ценность для антикваров. Оставалось их найти и продать её.

Всё.

Дальше было совсем просто.

Сняв с гвоздя деревянную доску в чеканном окладе я убедилась, что в таком состоянии ни до какого антиквара я её не довезу.

Или довезу – но составляющими: труха и гвозди вместе, а оклад - отдельно. Маловероятно, что кто-то даст много.

Жалостливый бог бабы Оли за ночь нарисовал мне пошаговый план действий. И даже послал все составляющие компоненты.

Ключевым звеном была Марина-реставратор.

В соседнем райцентре был музей деревянного зодчества со среднедневной посещаемостью 0,3 экскурсанта. В его штате, кроме директора, билетёра и рабочего по обслуживанию придомовых территорий, была ставка реставратора на которой числилась Марина.

При целом Советском Союзе радиактивное облако с Чернобыльской АЭС пролилось стронциевым дождём именно над этим районом, часть деревень пришлось срочно отселять в большие и чистые города. Отселяемые исповедовали старообрядчество и власть решила создать музей из покинутых вещей в бывшем цехе бывшего мясокомбината. Мало того, в надежде на иностранные экскурсии и самоокупаемость музея, власть отправила заявку на единицу реставратора.

Марину родина распределила в районный музей из московского ВУЗа на совершенно пустяковый оклад и наверно, необъятное поле деятельности.

У Марины была самая бесполезная специальность в десятитысячном райцентре. И - практически неоплачиваемая. Муж-экскаваторщик, трое Марининых детей, корова и куры – именно так и считали.

Другой работы по специальности для Марины в радиусе пятисот километров не было.

По богопосланному телефону музея я договорилась о личной встрече с Мариной. И привезла бабкино благословение в коробке из-под зимних сапог бережно завёрнутое в махровое полотенце.

Марина очень волновалась – это был первый и последний случай спроса в её жизни на профессиональные услуги реставратора. Двадцать лет жизни в райцентре, куры, огороды и нищета превратили выпускницу художественного училища имени памяти 1905 года в серенькую тётеньку неопределённых лет.

На всякий случай она принесла диплом.

Не вдаваясь в лишние подробности я объяснила: это наследство. И мне надо сделать так, чтобы его можно было перевозить без коробки и полотенца. На дальние расстояния.

Марина распеленала наследство, достала набор щипчиков и сняла оклад. Из набора специальных терминов я запомнила только: левкас, поморская школа и столпник.

Благославляя нынешним содержимым обувной коробки бабка рассказывала мне что некая тётка её бабки была настоятельницей некого женского монастыря и это Сергий Радонежский.

А ещё – что в отечественную войну итальянские солдаты предлагали поменять икону на мешок зерна. Значит, она ценная. Всё.

Маринино мнение несколько расходилось с семейной легендой. По её словам, это был Нил Столбенский полученный при разграблении мужского монастыря. Старообрядец и молчальник в серебряном окладе и ужасном состоянии.

Но – ценная она точно, говорила Марина. И делала круглые глаза.

Посмотрев на лучшее трикотажное платье реставратора и туфли (со свадьбы с мужем-экскаваторщиком в лихие девяностые) я не смогла мысленно перевести ценность в какую-либо валюту.

Мы договорились на пятидесяти долларах за работу. Марина назвала цену шепотом и не глядя мне в глаза.

Когда я сказала «Да» она радостно предложила сделать бонусное бесплатное заключение по иконе на бланке музея, с печатью и за подписью директора.

(Шоколадку директору она купит сама.)

Меня всё устроило и через неделю я забрала освежённую икону в потребном состоянии и заключение с синей печатью и ветвистой подписью.

Вывезенная мной контрабандой (в сумке из-под ноутбука) икона была продана вместе с заключением в антикварную лавочку на московском Арбате за сорок тысяч рублей.

Больше никто не дал.

Я –верующая. Только не могу объяснить словами во что.

Религиозное воспитание мне дала бабуля, воспитавшая детей-коммунистов. Оно заключалось в выученной наизусть преамбуле к молитве «Богородице дева, радуйся» и алгоритме постановки свечи в храм. И привитом ужасе - о неусыпном всевидящем оке и неотвратимом наказании за съеденные без спроса конфеты.

Атрибутами веры у бабки, закончившей три класса сельской церковно-приходской школы были: батюшка, несколько икон в тюлевой фате и районный храм. Там бог и проживал, по её словам.

Бабкин бог был белорусом, злым и наблюдательным. Он – карал за грехи.

Сама она молилась в конце дня, просто – «Прости господи», но перечень вин за день не указывала – сам найдёт за что и покарает.

Чтобы мне страшнее и беспокойнее жилось бабуля благословила меня иконой из семейных запасников. По случаю первого замужества меня в комсомольском возрасте – в 19 лет.

Я повесила икону над супружеским диваном на лично вбитый гвоздь и старалась в этой комнате не грешить, хотя он видел и через стены.

Но, может, не так отчётливо.

О том, что бывают другие боги, более симпатичные и менее злые я узнала уже здесь, в Питере. И только потому, что мой бог отправил меня на мойку.

Больше всех мне понравился Надин бог.

С Надей мы встретились на мойке посуды в ресторане. Она была моей напарницей и дагестанкой. В Дагестане её звали Хадижа, а в Санкт-Петербурге – Надя. Она худо, без падежей и склонений, говорила по-русски, что мешало ей сделать карьеру в «белые мойщицы».

Надиного бога звали Аллах и он был дагестанцем. Она верила в него своеобразно: не ела свинину, не пила спиртного и твёрдо знала: 1) на всё его воля и - 2) всё будет хорошо.

Ходить в мечеть и читать Коран ей было некогда. После смен на мойке посуды она шла мыть «Улыбку радуги», а потом ещё подъезд жилого дома.

У нас было некоторое подобие дружбы как у Робинзона и Пятницы. Мы в пределах языковых различий говорили о деньгах, съемных квартирах и детях.

И даже вместе обедали.

Однажды за халяльным киселём из облепихи она разоткровенничалась и рассказала (без падежей и склонений) о способе дачи ей мужа Аллахом.

Надя пошла замуж прямо из школы.

Её украл взрослый сосед.

И привёз к себе домой; брат и отец Нади гнались за машиной соседа, но, такова Его воля – её закрыли в доме. Для верности в пороге легла бабка жениха – переступить через старого: крайнее неуважение.

Надя была уважительной к старости и – вышла замуж, сейчас четверо детей.

Я стараюсь никогда не думать о своей бывшей клиентке Люде.

Это самая печальная и чёрная из моих риэлторских историй. Она стоила мне душевного спокойствия и трёх месяцев жизни.

Встретились мы с Людой буднично – на заборе.

Люда наклеила на забор рукописное объявление о продаже трёшки в хорошем районе. Обычно заборной расклейкой бабушки без интернета раздают лишних котят, а тут - квартира.

Не прочесть написанного на листочке было нельзя:

«Люди! Срочно и дёшево продам! Трёхкомнатную квартиру по адресу: … Срочно! Срочно! Срочно!»

Я позвонила узнать, в чём срочность и предложить свои услуги по продаже агентством, вечером, часов в девять, когда уже попила кефира и одела пижаму.

- Здравствуйте! Вы продаёте трёхкомнатную квартиру? - буднично спросила я.

- Да! Мне надо СРОЧНО продать квартиру. Понимаете: СРОЧНО,- истерично сказала дама.

- А сколько вы хотите за квартиру? – пыталась прощупать почву я.

- Мне очень-очень нужны деньги, понимаете? Я продам за любые деньги!

Утром она приехала в офис с пакетом документов.

Примчалась.

Люда была очень некрасивой. Очень. Похожей на старую сумасшедшую цыганку. И - несчастной.

Пока мы заполняли документы и ездили знакомиться с объектом (полдня) Люда объяснила мне зачем всё это: у Виталика рак.

Виталик, единственный внебрачный сын Люды – в него вложена душа, всё ради него.

Трёшка на втором этаже девятиэтажки была увешана фотографиями мальчика (а потом юноши) с Людиными беспокойными глазами. Глядя на них, она говорила:

- Это Виталичек в пионерском лагере, а это - с Леночкой, видите - женятся, - и начинала плакать.

Вслед за ней - я.

Дело было так.

Виталик пришел к хирургу узнать, чем мазать распухшую родинку.

Хирург отправил к онкологу.

Онколог отмерил полгода, если не поехать в Израиль, там это успешно лечат. Курс лечения – двадцать тысяч долларов.

«Злой» рак – меланобластома.

Продать было нечего, взаймы таких денег в Беларуси не дают.

Виталик с беременной Леночкой приехали просить Люду продать трёшку, больше денег взять было негде. В трёшке семидесяти шести метров Люда жила не совсем одна - с цветами.

Люда порыдала вместе с невесткой и стала энергично клеить объявления.

Самый странный (из известных мне) способ продажи квартир!

Потеряно было два месяца.

Тут позвонила я.

Теперь из трёшки-красавицы мне надо было сделать студию-малосемейку и двадцать тысяч.

Если не придираться к состоянию и району встречной покупки – очень даже выйдет.

Я честно оценила Людину квартиру в тридцать семь тысяч (с минимальным торгом и комиссией внутри). Трёшка была очень хорошая – чешский проект, большая кухня с закруглённым углом, две лоджии на две стороны, кладовка.

Из ремонта были окна ПВХ и много-много цветов в горшках. Всё росло и колосилось в разных вазонах: колючее, кустистое, цветущее и нет. Столько цветов я не видела нигде и ни у кого: все три комнаты трёхкомнатной квартиры – полочки, стеллажи, кашпо, балконы и кухня – всё в них.

Отплакавшись, Люда с теплотой рассказывала (почти час) о любимцах: как они называются, что любят, как она их поливает и подкармливает, разговаривает и переносит с места на место – что бы им было веселее.

В теории Люда была согласна на любую встречку.

Любую – это очень громко сказано.

За месяц подборов я измоталась и пала духом окончательно.

Маленькие с хорошим ремонтом, в четырнадцать метров жилой площади, студии-малосемейки не подходили бесповоротно: не влезали Людины питомцы-цветы и раздражала, коридорная система на восемь квартирок. Большие, в девятнадцать метров, были далеко от Леночки и Виталика – будет неудобно ездить к внукам. Срочно продаваемая однушка на первом этаже не устроила красной плиткой в ванной – будет давить на Люду и наводить тоску, и кроме того – первый этаж: Люда боится. В найденные мной половинки домов Люда не могла пойти как одинокая женщина – некому поправлять заборы или чинить крышу, если что.

Кроме того, Люда могла смотреть квартиры не всегда. Она ездила к травникам, знахарям и мощам. По всей стране.

Одновременно она рассказывала мне о том, как Виталику всё хуже и хуже. В чудовищных подробностях и рыданиях. И заклинала поторопиться.

Все мои объекты были заброшены – я ничего не зарабатывала, безуспешно подбирая не подбираемое.

Дальше было следующее: Люда ураганно уехала в какую-то лавру – просить чуда, а Виталик умер.

Через несколько дней после его смерти Люда пришла расторгать договор черная от горя. Плакала и угрожала судиться с отечественной медициной в целом и со мной лично – мы вместе убили её сына.

Иностранные языки в сельских школах изучают фрагментарно.

Вскользь.

Причём преподающие их сами не знают, всё из-за совместительства.

Там, где училась я, англичанка вела ещё и физику, а учительница белорусского языка была дипломированным историком.

Совместительство рождалось от нехватки педагогических кадров на селе и низкой оплаты их труда.

Семь лет школьного английского языка (с физическим уклоном) позволили мне с чистой совестью писать в анкетах фразу – «Читаю со словарём». Да, я действительно знаю буквы. Правда, не все.

Белорусский преподавался тоже семь лет, педагогом-историком. Хотя всю белорусскую орфографию можно вместить в одну строку «Як чуецца, так и пишыцца».

Живые носители этого языка живут в резервациях под общим названием - Полесье. И их крайне трудно найти в большом мире.

Но – мне повезло.

Меня поселили в студенческой общаге с двумя девочками из отрезанного от цивилизации клюквенными болотами и наполовину отселенного из-за ЧАЭС райцентра.

Именно они говорили на живом белорусском языке – «трасянке».

Полтора месяца я жила в стране глухих, силясь догадаться что они от меня хотят вопросом:

- Имбрычак каляхавау?

Или:

- На сняданак зноу гарбата?

Поначалу мы общались знаками, но - потом ко мне пришло понимание и характерное «г».

Белорусский язык пригодился мне в жизни только однажды.

При пересадке с одного автобуса на другой, и почти спас жизнь.

Во Львове, куда нас занесло  автостопным возвратом из Одессы.

Не зная куда деть полтора часа до своего автобуса (и сто гривен) мы с Алиской пошли завтракать в семейный ресторанчик. Наваристый борщ с чесночными пампушками.

Хозяин усадил нас в глубине маленького пустого обеденного зала. Пока мы размешивали сметану в кипящем борще в зал зашли плечистые парни с чубастой обритой головой. В берцах, не смотря на лето.

Увидев нас, угрожающе спросили его:

- Москалей кормишь?

Хозяин не хотел нас, сто гривен и скандала. Поэтому энергично стал объяснять не совсем трезвым парням в камуфляже:

- Ни-ни, то бульбашы!

Ребята подошли к нам.

Осознав, что белорусский - единственный шанс попасть на автобус домой я вспомнила все главные слова:

- Добрый дзень! Кали ласка! Мы з дачкой з Беларуси. Снедаем.

У меня крайне сложное и многогранное образование.

По креативной системе – отовсюду обо всём.

Эта галиматья называлась «инженер-экономист».

Технический ВУЗ решил готовить гуманитариев.

Но - пока не придумав программу как.

Чтобы студенты не скучали (пока ВУЗ придумывает) их загрузили разными полезностями: начертательной геометрией, сопротивлением материалов, деталями машин и трибофатикой. Периодически, что бы не лезли дурные мысли в свободную ветреную голову, давали разные интересные задания.

В виде курсовых проектов на актуальные темы: Расчёт двухступенчатого конического редуктора с червячной передачей. Циферки и текст курсового надо было разнообразить картинками на листах формата А1. (Почему-то, это не разрешалось акварелью, маслом или хотя бы цветными карандашами, только – простым карандашом.)

Злодеи!

Первые два курса я заучивала всё не задумываясь – пригодится. Вдохновенно чертила сечение конуса плоскостью и валы в разрезе.

Более-либо менее было интересно только на философии: мужественные гладиаторы приветствуют Цезаря, симпатяга-Диоген живёт в бочке (интересно – трезвый ли?). А преподавателя зовут Рагим Алексеевич и он, иногда по просьбам студентов, читает на память Коран на языке оригинала.

Получив в начале третьего курса методички я задумывалась: а действительно ли силы адгезии равны силам когезии? Кто защемил конец несчастной балки которую мы рассчитывали всей группой? Имеет ли право на жизнь спринклерная система без перекрытия зон?

И – зачем мне это?

Преподаватели рисовали будущую жизнь без этих вещей (базовых, основополагающих и незаменимых) совершенно бесперспективной.

Сухонькая Лидия Николаевна (старая-престарая дева) кричала и рубила ладошкой воздух:

- Как? Кто вас возьмёт на работу без этого? Кому нужны такие специалисты?

Она знала жизнь за стенами ВУЗа в теории.

Как в кино: работодатели придирчиво осматривают выписку-вкладыш диплома, с тройками-четвёрками – выставляют сразу, как не достойных. Остальных исповедуют: как получить передаточное число редуктора? И только потом – принимают на работу.

На четвёртом курсе, наконец, ВУЗ придумал специальные, экономические дисциплины. Налогообложение, денежное обращение, предпринимательская деятельность и т.д, и т.п.

Вели их люди совершенно оторванные от реальности.

Основы предпринимательской деятельности читал доцент Герман, не заработавший к пятидесяти пяти ни машины, ни квартиры, ни дачи. Но, точно знавший – как это сделать, и даже написавший об этом книгу.

Самым лучшим преподавателем был ассистент Лёша.

Это он объяснил двухлетний курс бухгалтерского учёта доступными даже коту словами: Если где-то убыло, значит – где-то прибыло. Ищите!

В специальной, экономической части образования мы писали и чертили увлекательные работы и проекты.

Куда там первой, технической!

Однажды я рассчитывала (с картинками, чертежами и таблицами) срок окупаемости свино-товарного комплекса на двенадцать тысяч голов и выход на точку безубыточности целых три дня.

Хотя ответ был очевиден изначально.

Никогда.

Я просто не могла поверить.

Эту подработку я нашла случайно.

Спутав пересечение Суворовского проспекта и Советской улицы.

Советских улиц много, а я одна, и спустя год жизни в Санкт-Петербурге всё ещё не могу водить обзорные экскурсии по городу.

Путаюсь.

У Алиски порвались джинсы, а потом вылез палец из кроссовок.

Это был знак свыше - мне нужна подработка.

Причём с ежедневной оплатой.

Побеседовав с таинственным Романом о вакансии «повар выходного дня» я рванула смотреть объект на месте.

Кто больше виноват в получасовом плутании по пересечениям Суворовского проспекта со всеми Советскими улицами уже сказать сложно. Я, потерявшая бумажку с адресом заведения и телефоном Романа или хитрый 2ГИС, решивший, что мне надо детально изучать город.

В третьей по счёту точке питания, тоже не давали никакого объявления, не успели. Но двухдневный повар им был нужен.

С расчётом в конце смены.

200 (!) рублей/час.

Здесь меня удивило всё.

За кассой, среди пирожковой витрины, стоял сам владелец в велюровом поварском берете. То ли от берета, то ли от воспитания он ужасно напоминал благородного Атоса.

По-обращавлись ко мне на «вы» и «сударыня» он предложил выйти стажироваться завтра.

Коллектив заведения: продавец-консультант по пирожкам, повар, пекарь и фея чистоты - приветливо, по очереди, подошли познакомиться.

В состоянии крайнего душевного волнения я отправилась домой: гладить китель к завтра и размышлять на тему «В чём подвох?».

«Завтра» было фантастическим.

Объем работы был ровно в два раза меньше, чем на основной работе.

На мой вопрос:

- Что можно сделать ещё?

Мне отвечали:

- Отдохните. Вы ещё не устали?

У меня периодически спрашивали, пробовала ли я пирожок с брусникой? А с сыром? А курник? А не суховата ли пицца?

И настойчиво предлагали морс или кофе из кофе-машины.

Здесь не разводили сметану водой (технологическая операция под названием «бадяжить»), тушили капусту в начинку на свежем (а не слитом из фритюра) масле и делали сырники из творога (а не творожного продукта).

Бизнес-ланч при этом стоил двести рублей, а пирожки - от пятнадцать до сорока.

Мало того, за стажировку мне заплатили (!) и дали с собой пирожков.

Целый пакет.

Заработав за стажировку на кроссовки я рассказывала вечером Алисе (погруженной в дегустацию пирожков) удивительное.

После 20.00, до закрытия, фирма раздавала отпеченное и не проданное в течении дня даром.

Честно, я сама видела.

(Алиса уточнила, на всякий случай, номер Советской улицы – у неё полным-полно голодных однокурсников)

Выйдя на основную работу, в кафе, к беззубой напарнице Вере и невротику-управляющему Сергею Арсеновичу, я затосковала.

По пирожковой.

Где к фее чистоты (пожилая беженка из Луганска) обращаются «тётя Аня», где пирожковый сомелье Сергей обучает творческой жарке беляшей со словами:

- И оп ля! Повторяем! Нет, и ещё раз нет, держите кисть руки выше, - по образованию он режиссёр и это ничем не скрыть.

Я скучала по пекарю Наташе, которая работает как многорукий Вишну и повару Игорю, здорово разбирающемуся в электронной музыке.

Теперь у меня есть новая мечта.

О том, что однажды маленькой пирожковой я понадоблюсь на полную занятость (2/ 2 или 3/ 3, но можно и 30/0).