HiddenUser в VK
HiddenUser в YouTube
HiddenUser в VK Видео
HiddenUser в RUTUBE
HiddenUser в ТГ
HiddenUser в X

Я не был уверен, что выживу. Буря была сильнее всех, что я когда-либо видел.

Я пытался достать спутниковый телефон, но пальцы не могли нажать кнопки.

С каждым шагом становилось тяжелее. Пальцы на руках и ногах уже не болели; они просто онемели.

И тут, словно маяк, я увидел силуэт дома.

Я постучал в дверь, едва сжимая кулак. Старушка вышла и быстро втащила меня внутрь.

Всё вокруг было размыто. Когда с меня сняли перчатки, мои пальцы уже начали белеть.

— Ты чуть пальцы не потерял! — сказала старушка.

Жар от камина казался уколами в руки и ноги, но я, сжав зубы, стал согреваться.

Они сказали, что не видели такой бури уже много лет. Мне повезло, что я нашёл их дом.

В доме пахло жареным мясом, и моё тело вздрогнуло от возбуждения.

Старики оказались достаточно добры, чтобы посадить меня с собой за стол.

Стейк на вкус был как говядина, смешанная со свининой, с мягкой текстурой и приятным, сладковатым привкусом.

— Как тебе стейк, милый? — спросила старушка.

— Стейк восхитительный. Чем вы его приправили? — спросил я в ответ.

— Только соль и перец, ничего больше, — ответила она.

Они оба засмеялись и переглянулись. Потом мужчина окинул меня взглядом с ног до головы и вернулся к ужину.

После еды ко мне наконец вернулась чувствительность. Место оказалось страннее, чем показалось сначала.

В доме был бардак: везде валялся мусор и старые инструменты.

В соседней комнате на стенах были брызги жёлтой и тёмно-красной жидкости.

— Оставайся на ночь, дружок. Буря будет свирепствовать. Иначе снова едва не помрёшь, — сурово сказал старик.

Мне не нравилось это место, но оно было лучше мгновенной смерти, которая ждала снаружи.

Они позволили мне спать на диване у камина. Старушка принесла одеяло и села рядом. Её глаза уставились на меня так же пристально, как и у её мужа.

— Тебе нормально здесь, на диване, сладкий? — спросила она.

— Да, спасибо за гостеприимство, — ответил я.

Она начала гладить мне спину и плечо. Скоро это перешло в ощупывание и сжимание мышц. Я отодвинулся.

— Должно быть, ты долго шёл. Бедняжка, — сказала она.

Я нервно усмехнулся и поблагодарил.

Ночью меня разбудили странные звуки из подвала.

Чем дольше я прислушивался, тем яснее понимал: это были приглушённые крики.

Я посмотрел в окно, и буря была ещё хуже, чем когда я впервые ворвался сюда.

Я достал из рюкзака маленький нож и лёг на диван, сжимая его.

Приглушённые звуки усиливались.

Я больше не выдержал. Я должен был помочь тому, кто там заперт.

Половицы скрипели под ногами. Сердце колотилось так сильно, что я слышал его.

Я положил руку на дверную ручку и на миг замер.

Каждая клетка тела кричала, чтобы я проигнорировал эти звуки, но я не мог. Я никогда не проходил мимо чужих криков о помощи, и эта избушка не заставит меня поступить иначе.

Я медленно открыл дверь. Внизу было темно и холодно.

Я спустился по ступеням, на ощупь ища выключатель.

Рука нащупала что-то. Я нажал.

Там было четыре матраса — чёрные, грязные, по ним ползали тараканы.

На каждом матрасе лежал человек, одна или обе руки были прикованы к стене. Вместо одежды — лохмотья, грязные, с засохшей кровью. Глаза распахнуты от ужаса, рты заклеены скотчем.

Трое мужчин и одна женщина. У каждого не хватало как минимум одной конечности. У большинства были отрезаны обе ноги, но у одного, в самом дальнем углу, не было обеих ног и руки. Он кричал меньше всех, словно в прострации.

По мере того как я спускался, запах в комнате становился чуть кисловатым, почти медным. Тошнота нарастала. Я не мог вынести этот ужас. Меня стошнило, и я изверг весь ужин на деревянные ступени.

Я медленно попятился наверх. Надо мной скрипнули половицы.

И тут я почувствовал быстрый, острый укол в шею.

Я обернулся. За моей спиной на ступенях стояли старики с той же широкой улыбкой, что была у них за ужином.

Я попытался пойти к мужчине, но ноги не слушались, из руки выпал нож, и я медленно потерял сознание.

Я очнулся на матрасе, по телу ползали тараканы. Я заёрзал, пытаясь стряхнуть их.

Рот был заклеен скотчем, и я мог издавать лишь те же приглушённые звуки, что и остальные пленники.

Прежде чем спуститься в подвал, мне удалось отправить свою геолокацию и тревожное сообщение одному знакомому, полицейскому в паре городков отсюда, но я забыл проверить, дошло ли оно.

Я услышал, как наверху напевает старушка. Дверь открылась. Луч фонарика ударил по ступеням.

— Как наш новый дружок устроился? — услышал я её слащавый голос.

Я попытался вырваться из цепей, но они плотно сжимали мои запястья.

Её шаги медленно приближались, фонарь слепил глаза.

Потом донёсся слабый звук двигателей. Я молился, чтобы это не было обманом бури.

Вдали раздалась сирена.

Послышались быстрые шаги, бегущие наверх. Подвал снова погрузился во тьму.

Они нашли меня раньше, чем старики спустились со своими инструментами.

В больнице я дал показания.

Полицейские сообщили, что нашли только женщину. Мужчина всё ещё где-то на свободе.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

СМОТРЕТЬ:
• знаешь толк в криминальных драмах;
• не проходишь мимо лент основанных на реальных событиях;
• коллекционируешь убедительные роли и крутые актёрские ансамбли;

НЕ СМОТРЕТЬ:
• хочешь провести уютный вечер перед экраном в кругу семьи;
• не желаешь сопереживать негодяю;
• избегаешь увесистых хронометражей.

Моя оценка: 7.5 из 10
Кинопоиск: 8 из 10
IMDb: 7.8 из 10

Реакции, плюсы, и комментарии горячо приветствуются!

«Дыши медленнее.»

«…медленнее и подумай.»

Паника отступила, гул стука моего сердца в ушах растворился, и тело сосредоточилось. Рваное дыхание стало спокойным и мерным. Мягкое течение воды скользило мимо, а приглушённая тишина моря смыкалась вокруг. На манометре баллона — чуть меньше 10% воздуха. Чёрт, я тянула воздух так, будто бежала марафон. Левой рукой я вцепилась в якорный конец, ведущий к надувной лодке наверху. Внизу из тени морского дна на меня глядел нос древнего затонувшего корабля.

До поверхности — 50 футов. Пятьдесят футов до спасения. Я посмотрела на часы. Ещё 40 секунд до конца декомпрессионной остановки. Ещё 40 секунд, прежде чем я смогу продолжить медленный подъём.

Я пыталась не смотреть на тень, покачивающуюся у поверхности рядом с лодкой. Человеческая фигура лежала на глади океана. Марк больше не двигался. Он перестал шевелиться несколько минут назад. Я подавила всхлип, глаза защипало под маской — слёзы готовы были прорваться.

В голове зазвучали наставления Ставроса. Я почти видела, как он стоит перед нами с Марком в вилле на курорте. Из бассейна долетали всплески и смех, пока он проводил инструктаж перед сегодняшним погружением. «Слушайте внимательно, кессонка — не шутки. Ни при каких обстоятельствах нельзя подниматься быстрее 30 футов в минуту. На этом дайве особенно важно быть осторожными: мы проведём внизу много времени, значит, нужны декомпрессионные остановки. Организму нужно время, чтобы адаптироваться и вывести лишний азот…» Я почувствовала, как рука Марка на моей талии сжалась крепче, в глазах плясал огонёк предвкушения. Моё сердце споткнулось.

Я больше никогда не увижу этих глаз.

Это должно было стать началом нашей совместной жизни. Началом большого приключения. Нашим медовым месяцем. Подводное плавание в Греции с личным гидом было нашей мечтой. Годы экономии, переработок и щедрость семьи помогли её осуществить. После свадьбы во дворе мы собрали чемоданы и рванули в аэропорт — навстречу приключению.

Восемь дней и четыре погружения спустя до продвинутой сертификации оставалось одно. Утром нас ждал пятый, финальный дайв — «грандиозный финал», как выразился Ставрос. Неисследованное судно на глубине 110 футов. Когда за ужином Ставрос рассказал о плане, мы согласились сразу. Неисследованный корабль — шанс раз в жизни. В ту ночь, пока тепло вина и еды убаюкивало нас, во сне ко мне приходили неизвестные сокровища.

Мы вышли в море в прекрасный летний день. Добравшись до точки, мы всматривались в воду, ища хоть какой-то знак. Через несколько минут Марк заметил тёмно-синий силуэт на фоне синевы морского дна. Волнение стало почти осязаемым, пока мы собирали снаряжение и перепроверяли экипировку друг у друга. По очереди сели на борт надувнушки и перевернулись спиной в воду. Мы понемногу стравили воздух из компенсаторов, и грузы начали вести нас вниз — ровным, медленным падением в глубину.

До поверхности — 30 футов.

Я глянула на манометр: в баллоне 7%. Продолжила подниматься в мучительно медленном темпе. По мере приближения проступали детали Марка. Приоткрытые рот и глаза выпускали в воду тонкие струйки крови, окутывая его розовым туманом. Запястье, запутавшееся в верёвке, дёргало тело каждый раз, когда новая волна вздымала лодку. Чувствовал ли он, как сжатый воздух рвёт его лёгкие и как пузырьки азота проникают в кровь? Заглушила ли паника боль до того, как стало слишком поздно?

Корабль проявился по мере нашего погружения. Это был не фрегат и не современное судно, а нечто гораздо древнее. Античная греческая боевая галера, лежащая на дне. Борта испещрены рядами отверстий, откуда некогда тянулись десятки вёсел, толкавших корабль вперёд. Лес кораллов облепил корпус яркими розовыми, оранжевыми, синими и жёлтыми пятнами. Крошечные силуэты мелькали в рифе. Мимо прошла стайка рыб. Их чешуя переливалась перламутровыми градиентами голубого и розового, мерцая в тусклом свете. Они закружились вокруг нас и юркнули на палубу гребцов. Большой зелёный осьминог с жёлтыми кольцами наблюдал за нами, а потом скользнул в трещину, ставшую его домом. Полюбовавшись редкой красотой, мы приступили к осмотру.

То, что потопило корабль, оставило у кормы огромную зубастую дыру. Рваная пасть из мшистых сломанных досок распахнулась, и мы с жадностью двинулись к ней. Мысли о будущих находках затуманили рассудок. Мы не заметили лёгкого течения, подталкивавшего нас — мягко направляя в проём. Мы не почувствовали, что вода в каюте ледяная и застоявшаяся. Снаружи кипела жизнь и движение, но внутри маленького отсека мы были совершенно одни. Войдя в корпус, мы увидели, что посреди заваленной обломками комнаты стоит ониксовый постамент.

Засыпанный щепой и разбитой керамикой, он был около четырёх футов высотой и двух в ширину. Сквозь налёт едва проглядывали изящные золотые узоры. Мы со Ставросом и Марком поспешили разгрести доски, чтобы разглядеть находку.

Низкий стон снизу вырвал меня из воспоминаний и прокатился по воде. Температура упала, солнечный свет померк. Я бросила взгляд вниз — и тут же пожалела. Из корпуса повалили облака чернильной черноты. Чистая тьма помчалась по дну, скрывая обломки, песок и окружающие камни. Эта тьма была слишком глубокой, как будто подо мной разверзся жёлоб на мили вниз — туда, где в лютом холоде и сокрушительном давлении ничто не живёт. Я смотрела, и в бездне вспыхнули мерцающие огни. Я развернулась, забила ластами быстрее, пошла вверх к лодке. Ставрос не был соперником этому «чему-то». Оно шло за мной.

Спустя несколько трудных минут мы очистили постамент от мусора. Зрелище было завораживающим. Чёрный оникс с изображением битвы тысячелетней давности. Сверкающие золотые линии резьбы контрастировали с ночной чернотой камня. На резьбе — боевые корабли, несущиеся по гигантским волнам и таранящие врага. Над сценой, в чёрной как смоль ночи, огромное золотое око обозревает поле брани. Марк указал на верх постамента, и мы увидели полусферическое углубление — пустое.

Мы принялись шарить по полу, отбрасывая обломки нарядной керамики и трухлявые доски, ища артефакт, когда-то сорванный со своего места.

Я вскрикнула, выпустив из регулятора пузырь, когда мою руку кольнуло что-то твёрдое. На дне лежала сфера. Артефакт размером с грейпфрут. В луче фонаря он сиял ярким золотом. Марк и Ставрос подплыли поближе, а я потянулась подобрать находку.

Артефакт был тёплым на ощупь. Всепоглощающее ощущение утешения окутало мои руки, пока шар сиял, как отполированное золото, в луче фонаря. Марк положил ладонь мне на плечо и наклонился ближе. Свет его фонаря блеснул на краях закрученных узоров, выгравированных на поверхности. Когда свет скользил по ним, казалось, что завитки движутся.

Мы втроём заворожённо смотрели на артефакт у меня в руках. Тепло расползалось по рукам к груди, а течение мягко подталкивало меня к постаменту. Будто во сне я всплыла кверху и водрузила тёплый золотой шар в углубление на вершине.

Мы повисли, заворожённые, когда сфера начала медленно вращаться в гнезде постамента. Гравировка вздымалась и опадала, как волны великого океана, и низкое гудение наполнило отсек. Всё быстрее и быстрее волны разбивались о бока шара, пока он не превратился в золотую размытую кляксу. Марк схватил меня за плечо и потянул к выходу. Ставрос застыл, а я просто смотрела, как сфера остановилась. По артефакту поползла болезненная жёлтая трещина. Он зашипел и взвизгнул, пока трещина расползалась шире и шире. Как золотые веки, она разошлась, и открылось огромное жёлтое око с чёрным зрачком, залившее комнату нездоровым светом. Оно уставилось на нас, переводя взгляд с одного на другого, — роговица то сжималась, то расширялась, осматривая окружение.

Глаз взмыл вверх на струе дёгтеобразной чёрной жидкости, хлынувшей из вершины постамента. Она перелилась через края и растеклась по полу. Там, где пол каюты был песчаным дном, раскрылась бездна, уходящая на мили под морское ложе. Заворожённость сменилась страхом: я рванула к проёму. Чернота покрыла песок и, добравшись до стен, поползла вверх по корабельным бортам. Марк пошёл впереди, Ставрос — следом; мы изо всех сил гребли изнутри разбитого корпуса.

Из бездны вырвался низкий стон. Звук с глубины напоминал предсмертный крик кита. В уши врезался приглушённый вопль — это кричал Ставрос. Тонкое тёмное щупальце обвилось вокруг его ноги и потянуло внутрь. Он лихорадочно искал опору, но гладкий борт не давал спасения. Он выхватил нож, вогнал лезвие глубоко в дерево и закрепился, пока его ноги утягивало в прореху корпуса. Я развернулась, потянулась к его руке — наши пальцы соприкоснулись — и в этот миг его снова дёрнуло: чернильные усики уже вились по его ноге и бедру. Нож держал, но плечо вывернулось с приглушённым щелчком, когда бёдра втянуло в отверстие.

Я протянула руку снова, и новый хор треска костей, перемешанный с криком, разнёсся от Ставроса — его тело растягивалось за пределами возможного. Наши взгляды встретились — в его глазах бушевал ужас. Рука уже не выдержала чудовищного натяжения, и его последний крик эхом прошёл по морю, когда он исчез в чёрной пасти корпуса. Я завизжала, развернулась и что было сил понеслась вверх и прочь от корабля.

«Слушайте внимательно, кессонка — не шутки…»

Слова Ставроса звенели в ушах, и я в ужасе взглянула вперёд: Марк даже не остановился помочь. Он уже был на 30 футов выше, молотя ногами к поверхности. Я снова закричала, выпуская фонтан пузырей, но он не слышал. Я видела, как его тело выдаёт панику. Ничто не могло остановить его самоубийственный подъём. Мне оставалось лишь смотреть, как Марк медленно убивает себя каждым отчаянным футом, приближающим его к «спасению». Ком подступил к горлу; я проверила приборы и начала свой медленный подъём.

До поверхности — 20 футов.

Океан стал пронизывающе холодным, облака всё плотнее закрывали солнце. Волны швыряли тело Марка и лодку туда-сюда. Внизу тьма разрасталась. Она тянулась вверх, всё ближе ко мне. Я неистово работала ластами, поднимаясь как можно быстрее.

До поверхности — 10 футов.

Я кожей чувствовала взгляд — жёлтое око впивалось мне в спину. Его болезненный свет отражался в моих приборах. Внизу что-то скользнуло, задело ласту. У меня нет времени оглядываться.

До поверхности — 5 футов.

Что-то захлестнуло левую ласту и рвануло вниз. Я ударила в ответ, и ласту сорвало. Лёд стал кристаллизоваться на маске, суставы взвыли от боли — тело отвечало на слишком быстрый подъём. Тело Марка и лодка были почти на расстоянии вытянутой руки.

И тут я оказалась лицом к лицу с Марком. Серые безжизненные глаза смотрели прямо в мои. Те самые глаза, что блестели слезами в день нашей свадьбы, когда я шла к алтарю. Глаза, с которыми я собиралась состариться.

Прости. Я полезла, перехватываясь рукой за рукой, используя элементы его снаряжения как зацепы. Ветер швырял брызги мне в лицо, и я, перевалившись, грохнулась в надувную лодку. Я оказалась посреди шторма. Волны трясли лодку, пока я, спотыкаясь, добиралась до подвесного мотора. Сквозь солёный туман и качку я дёрнула за стартер. Я мысленно поблагодарила Ставроса за ухоженное оборудование, когда мотор закашлял и ожил. Я врубила газ. Лодка рванула вперёд, но тут же дико развернулась — её держал якорный фал, привязанный к носу. Меня швырнуло на дно лодки; я поползла к носу, где был закреплён конец. Выдернула нож на поясе и принялась бешено рубить верёвку — что-то тянуло снизу.

Чёрные щупальца обвивали тело Марка, утягивая глубже. По мере того как его тянуло вниз, нос лодки уходил под волну, набирая воду. Его рука, намотанная на якорный фал, тянула нас под поверхность. Я вдохнула, когда ледяная вода накрыла нос — лодку поволокло вниз.

Из глубины хлынул золотисто-жёлтый свет — мы столкнулись с Великим Оком лицом к лицу. Нас окружила бездна звёздной ночи, пока щупальца тянули Марка и лодку. Звёзды и галактики искрились в бесконечном океане космоса. Великое Око изучало меня; радужка шириной в мили то сужалась, то раздвигалась, а яркая жёлтая роговица дышала. Оно было конечным и бесконечным, парящим в черноте.

Ещё один взмах — и верёвка лопнула. Марк исчез под волнами, а лодку выстрелило к поверхности. Захлёбывающийся мотор заставил мои вопящие суставы работать: я бросилась к румпелю. Схватила его и выкрутила газ до упора. Лодка рванула вперёд, взлетела на ближайшую волну и легко перескочила через гребень.

Я помчалась обратно к острову. Ветер хлестал волосы. Слёзы жгли щёки, я глухо всхлипнула. Облака над головой редели. Солнце стало проглядывать, и волны улеглись. Шторм остался позади, пока я скользила по воде.

Я очнулась в больничной палате через неделю. Мама держала меня за руку, когда я открыла глаза. Несколько дней меня обследовали и допрашивали полицейские. Я рассказала всё, что могла, и меня отпустили.

Я пустая, плыву сквозь дни. Работа, друзья, жизнь — от меня осталась тень. Я ворочаюсь в постели, не находя сна. Когда всё-таки проваливаюсь, Великое Око зовёт меня из иного места. Благодарит тёплыми, утешительными сновидениями. Я жажду мира, который оно обещает. Будущего, где мы с Марком держимся за руки и плывём от звезды к звезде, открывая для себя новую галактику — только нашу. Будущего без боли и тревоги. Во сне я становлюсь целой — глубоко под волнами, в объятиях его бесконечного взгляда.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Третий их товарищ, Игорь, не отреагировал на происходящее. Он сидел на своём рюкзаке, поджав ноги, и смотрел в единственное не полностью забитое досками окно. За мутным стеклом бушевала настоящая пурга, закручивая в белое безумие снежную пыль, полностью отрезав их от остального мира. Их внедорожник, верный и обычно непобедимый, теперь представлял собой лишь безнадёжный бугор под снегом в трёх километрах ниже по склону. Эта башня, больше похожая на мрачный крематорий из кошмарного сна, стала их единственным убежищем от верной и холодной смерти. Возвращение с рыбалки, не увенчавшейся ни единой поклёвкой, превратилось в борьбу за выживание.

– Ладно, чёрт с ним, со стеклом, – Серёга потянулся к горелке. – Перекантуемся до утра. К рассвету должно стихнуть, в прогнозе обещали.

Игорь молча кивнул, не отводя взгляда от окна, за которым пурга свирепствовала вовсю. Он всегда был человеком немногословным, но сейчас, казалось, он вслушивался в вой ветра, пытаясь разобрать в нём нечто большее.

Тихий скрип заставил его медленно повернуть голову. Дверь в соседнее помещение, которую все они при входе сочли наглухо запертой, теперь была приоткрыта. В проёме стоял высокий, до неприличия худощавый мужчина, одетый в простую, поношенную и явно не по сезону лёгкую куртку и штаны. Лицо его было самым заурядным, ничем не примечательным.

– Э-э-э, добрый вечер, – первым нашёл в себе силы окликнуть незнакомца Серёга. – Мы тут, значит, путники заплутавшие. Машину в сугробе похоронили. Не возражаете, если переждём у вас этот адский шторм?

Незнакомец не ответил, тупо продолжал стоять на пороге неподвижно. Его взгляд медленно скользнул по Серёге, перешёл на Генку, на мгновение задержался на осколках разбитого стакана и, наконец, упёрся в Игоря.

– Мужик, ты чего? – Генка, оправившись от испуга, встал, демонстрируя свою богатырскую комплекцию. – Глухой, что ли?

Незнакомец, не удостоив его ответом, сделал шаг вперёд и устроился на обломке бетонной плиты в самом тёмном углу комнаты. Он сел там с видом безучастного наблюдателя.

– Похоже, местный юродивый, – фыркнул Серёга. – Брось, Генка. Сиди уж.

Но Генку уже понесло. Его природная, бычья упёртость, вперемешку с адреналином и остатками самогона из фляги, требовала немедленного выхода.

– Эй, ты, я с тобой разговариваю, Карлсон, – он грузно подошёл к неподвижному типу. – Тебя не учили, что гостей встречать надо? Хлебом-солью? А у тебя тут, небось, склад провизии припрятан? А то мы с голодухи помереть можем.

Генка протянул руку, чтобы похлопать незнакомца по плечу, но в следующий момент прикрыл лицо руками, отпрянул назад и издал короткий, лающий звук.

– Сука! Вы видели? Он меня… он мне как будто чем-то в глаза ткнул!

Серёга нахмурился, непроизвольно сжимая кулаки. – Кто? Что ты несёшь, Генка?

– Он, блядь! – Генка истерично указал пальцем в сторону молчаливого мужчины. – Вот так, сука, тыкал!

Незнакомец сидел всё в той же позе, его руки лежали на коленях, выражение лица не изменилось ни на йоту. Он просто медленно перевёл взгляд с трясущегося от возбуждения Генки на напряжённого Серёгу.

Серёга почувствовал внезапный, ничем не обоснованный приступ раздражения. «Бред сивой кобылы, – попытался он убедить себя. – Контуженный Генка городит чушь. Все устали, нервы на пределе».

– Успокойся, – строго сказал он. – Никто тебя не тыкал. Сядь, выпей воды.

– Да пошёл ты на хер со своей водой! – взревел Генка, его глаза налились кровью.

Серёга почувствовал, как в его собственной груди закипает злоба. Эта тупая, бычья упёртость Генки всегда его бесила, а сейчас казалась личным оскорблением.

– А ты не ори, как потерпевший на районе, – сквозь зубы процедил Серёга. – Может, он немой или психически нездоров. Ты чего к нему пристал с претензиями, как к нормальному?

– А ты чего за него заступаешься, а? – Генка сделал угрожающий шаг в сторону Серёги. – Родственник ему приходишься, да? Или тоже молчать собрался, как этот мутант в углу?

Игорь, сидя всё это время в стороне, наблюдал за ними с нарастающим ужасом. Он видел всю механику происходящего с пугающей ясностью. Незнакомец не делал абсолютно ничего, просто сидел и смотрел. Но его взгляд был как мощный катализатор. Он вытягивал наружу всё самое гнилое, что таилось внутри каждого из них – все мелкие обиды, давние раздражения, невысказанные претензии, которые накопились между друзьями годами.

– Генка, заткни свой хавальник, я тебе серьёзно говорю, – злобно проговорил Серёга. – А то щас вмажу так, что свои же не соберут.

– А ну попробуй, петух сутулый! – Генка развернулся и зашагал к своему рюкзаку, откуда торчала рукоять топорика для колки дров. – Я тебе сейчас твою интеллигентную рожу по стене размажу!

Игорь вскочил с рюкзака.

– Ребята! Остановитесь, вы что, совсем охренели? Вы не понимаете? Он же этого и добивается!

Оба обернулись на него синхронно. В их взглядах не осталось ни капли прежнего, дружеского узнавания. Была только чужая, заимствованная ненависть.

– А ты чего, Игорек, в сторонке решил постоять? – Серёга злобно ухмыльнулся. – Умный самый? Нас, лохов, на эту херову, бесперспективную рыбалку уговорил, а теперь белый и пушистый? Чистенький?

– Да он всегда такой, этот тихий шпиль в жопе, – прошипел Генка, сжимая в руке рукоять топора. – Я ему ещё с прошлого раза за ту палатку должен, помнишь? Так он, гад, вчера как бы невзначай напомнил, будто я, дурак, забыть могу.

Игорь отступил на шаг, натыкаясь спиной на холодную стену. Он смотрел на лица своих друзей, людей, с которыми он пил водку, ходил в походы, хоронил родителей. Он не узнавал их. Черты их лица исказились, стали карикатурными, гротескными.

Незнакомец наблюдал. На его лице не было ни удовольствия, ни простого человеческого интереса. Только абсолютная, животная отрешённость. Он был похож на бесстрастного учёного, наблюдающего за предсказуемой химической реакцией.

– Брось топор, Генка, – Игорь не терял надежды уладить всё словами. – Серёга, очнись. Это не мы. Это он. Он на нас смотрит, и мы сходим с ума.

– Кто сходит с ума-то? – Генка повернулся к нему с безумным взглядом. – Может, вы с ним в сговоре? А? Заманиваете доверчивых рыбаков в ловушку?

Серёга, не произнеся больше ни слова, вдруг сорвался с места и нанёс Генке точный, боковой удар кулаком в челюсть. Генка ахнул, выронил топор и отлетел к стене, но, на удивление, не упал. Он выплюнул на пол струйку алой крови и с рёвом бросился на Серёгу.

Игорь кричал им, чтобы они остановились, кричал на незнакомца, требовал, чтобы тот прекратил, умолял, плакал. Но всё безрезультатно.

Зрелище было страшным, откровенно животным. Они не дрались, а уничтожали друг друга. Серёга рычал, впиваясь зубами в мочку уха Генки. Генка, рыдая от ярости и боли, молотил его короткими, мощными ударами в корпус, по почкам, по затылку.

И всё это время незнакомец сидел и смотрел. Его взгляд перемещался с одного на другого, и с каждым его взглядом ярость вспыхивала с новой силой. Он не управлял ими. Он просто убирал все барьеры, все социальные условности, всё человеческое, оставляя голую, первобытную сущность.

Игорь не выдержал. Он не мог больше это видеть. Схватив со стола газовый баллон от горелки, он с диким криком бросился к незнакомцу.

– ХВАТИТ!

Он замахнулся, чтобы размозжить эту спокойную рожу. Их взгляды встретились, и Игорь просто застыл на месте, словно тот, кто сидел перед ним, попросту лишил его воли.

Игорь не услышал хруста костей, когда Генка сломал Серёге шею. Не увидел, как Генка, рыдая и смеясь одновременно, пошёл на него с окровавленным топором и даже не почувствовал удара.

Его последним осознанным ощущением был взгляд незнакомца, смотрящего на него, как на интересный, но в итоге бесплодный результат эксперимента.

***

Снег перестал идти к утру. Ветер стих. В разбитое окно метеостанции лился холодный, розовый свет восхода.

В главном зале было тихо. Сидел Генка, прислонившись к стене, весь в крови, своей собственной и чужой. В руках он сжимал окровавленный топор. В глазах плескалось безумие. Он что-то беззвучно шептал, обращаясь к трупу Серёги, который валялся на полу как тряпка.

Чуть поодаль, в луже запекшейся крови, лежал Игорь. Его голова была рассечена почти пополам.

На своём бетонном постаменте сидел незнакомец, который выглядел точно так же, как и вчера. Его одежда была чистой, а лицо спокойным.

Он посмотрел на Генку. Его взгляд задержался на нём на несколько секунд. Генка перестал шептать и медленно поднял голову. В его безумных глазах вспыхнула последняя, финальная искра ярости. Он поднял топор и занёс его над собственной головой.

Раздался приглушённый, влажный удар, а после наступила тишина.

Незнакомец встал, прошёл через зал и перешагнул через тело Игоря, не глядя на него, а потом вышел за дверь. Холодный утренний воздух не вызвал у него ни единой мурашки. Он постоял на пороге, его безразличный взгляд скользнул по заснеженному лесу, по чистому, безжизненному небу.

Затем он медленно пошёл, шаг за шагом, растворяясь в белизне ландшафта. Он не оставил следов на снегу, просто ушёл таким же, каким и пришёл. Бесцельный и безмолвный. Оставив за спиной тела троих в каменной коробке, которым он просто своим присутствием показал истинное лицо, скрытое под тонким слоем цивилизации. Лицо обезьяны, увидевшей в глазах другой обезьяны лишь конкурента, которого нужно уничтожить.

Мы позавтракали на камнях как и вчера. Каша была как раз такой консистенции, которая подходила Луне; ей не приходилось слишком много жевать, и поэтому она могла есть относительно безболезненно. Хлеб доставлял больше проблем, поэтому она предложила его мне. Я скромно приняла его, и хотя мне было неловко за то, что я ем её еду, оставлять что-то недоеденным было бы ещё большим преступлением.

Я не хотела пялиться, но было трудно не смотреть. Её лицо выглядело удивительно хорошо, если учесть все обстоятельства. Некоторые синяки уже начали исчезать, а рана на лбу едва была заметна. Я видела, как её лицо заживает, словно оно становилось лучше с каждой минутой, но это казалось невозможным. Наверное, раны выглядели хуже при тусклом свете масляной лампы… или, может быть, всё было не так плохо, как я думала.

После обеда Луна сказала, что хочет показать мне кое-что. Мы обошли холм, на котором находился комплекс зданий старейшин. Я следовала за ней по каменистому склону. Мы остановились у большого камня, который глубоко врезался в землю. Он был удивительно плоским, как будто его специально стесали, что делало его идеальным местом для посиделок. Луна села и прислонилась к стене, закрыв глаза, чтобы солнце грело каждую частичку её тела. Я сделала то же самое.

Что-то в расположении этого камня относительно всего остального делало это место тихим и уютным, а еще тут было достаточно высоко, чтобы никто снизу не мог нас увидеть — да и сверху тоже — если только нас не искали бы специально. Мы были только вдвоём, не только телом, но и духом, и, даже не замечая этого, мы взялись за руки. Какое-то время мы просто молчали, слова были не нужны. Солнце грело, я слышала тихое дыхание Луны, переплетающееся с еле слышными отголосками пения птиц из окружающего леса. Я могла бы остаться здесь навечно, и мне хотелось сказать это Луне, но я не осмеливалась.

Тишину разорвал пронзительный металлический голос, доносящийся сверху. Он вырвал меня из мечтаний — о Луне — и заставил меня похолодеть.

«Ритуал начнётся через два дня. Истинная Любовь наконец-то принесёт свои плоды, братья мои, сёстры, наши дети! Пожалуйста, сделайте все необходимые приготовления. Да благословит нас Один Истинный Бог!»

— Два дня? — спросила я у Луны, мои приятные мысли мгновенно рассеялись. Она смотрела в пустоту, погружённая в размышления. Я заметила, что отпустила её руку, и теперь ощущалась холодная и неправильная пустота. Когда я отпустила? Или это она сама сделала?

После паузы она наконец посмотрела на меня и сказала:

— Да, похоже, так и есть.

Когда Джон говорил со мной о ритуале раньше, я думала, что это может быть через месяцы, даже годы. Два дня — едва ли достаточное время, чтобы продумать действия; я планировала собственный побег два года. Почему Луна не сказала мне об этом? Но ответ был очевиден: Луна просто не имела представления о том, что такое ритуал.

Я огляделась, чтобы убедиться, что никто не слышит нас. Прижалась ближе к Луне, пока наши локти не соприкоснулись. Она казалась холодной и отстраненной.

— После этого, после ритуала, всё закончится. Убежать больше не получится, — сказала я.

— Почему? — спросила она, недоумевая.

Она всё ещё находилась под влиянием россказней старейшин. Она, может, и видела несостыковки, но не знала всей правды. Я глубоко вздохнула и начала объяснять всё о ритуале, что такое К’алут, как я сбежала, красные глаза Джейкоба — моего ровесника, — как меня нашли наблюдатели и как все в моём доме в конечном итоге погибли. Не знаю, сколько времени мне понадобилось, чтобы рассказать ей всё это, и уверена, что мой поток слов едва ли был связным, не говоря уже о хронологическом порядке, но я помню, как у меня пересыхало во рту во время рассказа. Когда я произнесла это все вслух, оно начало казаться таким безумным, что я не удивилась бы, если бы она поверила намекам Джона о моем сумасшествии. Чёрт, до ритуала я бы тоже в такое не поверила.

Луна молчала. Я чувствовала, что она обдумывает всё сказанное и меня в том числе. Я была готова уйти с камня и освободить её от моего безумия. Все ощущалось как какая-то жуткая и поглощающая все и вся болезнь, от которой нет лекарства.

— Итак, день ритуала — лучшее время, чтобы это сделать? Как ты все провернула?..

Огромное облегчение накрыло меня. Я не потеряла её. Она всё ещё была на моей стороне.

— Да, в день ритуала проще всего, — ответила я.

— Я не могу уйти без мамы. Я не могу позволить, чтобы с ней это случилось, — она повернулась ко мне. Обычное суровое, монотонное выражение лица Луны полностью исчезло, уступив место широко открытым, испуганным глазам. — Ты должна это понять, Элиссон.

Я кивнула, но знала, что существует явная вероятность того, что всё пойдёт не по плану. Её мама была в руках старейшины Джона, и я сомневалась, что она вообще захочет уйти, если представится такая возможность. Мне было достаточно трудно сбежать одной, не говоря уже о том, чтобы вытащить троих.

— Должны ли мы сказать ей сейчас? О побеге? — спросила я. Мне казалось, что именно она должна решить это.

Луна задумалась, а затем сказала:

— Я понимаю. Она не… она часть всего этого. Так что, может быть, пока не стоит ей говорить. Но когда мы пойдем, мы возьмём её с собой, ладно? Мы заставим её, если потребуется. И она меня послушает. Должна.

— Ладно, пойдет. Но сначала нам нужен план.

— Верно.

— Эм, у меня его нет. То есть, он был, но потом, знаешь…

— Да…

Мы некоторое время сидели в тишине, затем Луна сказала:

— Думаю, у меня есть идея.

— Выкладывай.

— Хорошо. Итак, ты сказала, что во время ритуала все находятся на главном поле, в центре комплекса, верно?

— Да, и что с того?

Она понизила голос.

— Ну, есть одно место, через которое мы могли бы пройти, прямо у главных ворот. Там есть нора, которая проходит под забором, и я думаю, что она достаточно большая, чтобы пролезть через нее. Раньше её заделывали, но когда идёт дождь, она всегда появляется снова. В конце концов, ее просто перестали закапывать, так что она там уже как минимум год. В любом случае, это рядом с воротами, которые всегда охраняют несколько мужчин, так что никто не сможет пройти незаметно. Но если все мужчины будут на поле…

— Тогда они не будут охранять, и мы сможем пройти!

Луна улыбнулась.

— Ты думаешь, это сработает? — спросила она. У меня сложилось впечатление, что она считает меня экспертом, что, я полагаю, было совершенно незаслуженным титулом.

— Это, вероятно, наш лучший шанс, — сказала я. — Но они всё равно будут следить за тем местом с помощью видеокамер, так что нам нужно делать все быстро. И, конечно, есть ещё твой папа…

— Я могу позаботиться о нём.

— Но тогда его просто заменят.

— Верно... Но я знаю, что старейшины не будут пачкать руки, и они будут заняты проведением ритуала. Сомневаюсь, что они приведут нового наблюдателя, чтобы заменить его — все были так напуганы, когда тебя привели извне, понимаешь? Самый разумный шаг для них — просто попросить одного из других пап прийти и сделать это, когда он закончит со своей семьёй.

Я обдумала это, и хотя я не была уверена, что Джон не воспользуется шансом, чтобы лично расправиться с её мамой, идея Луны казалась наиболее правдоподобной.

— Хорошо, предположим, что всё пойдёт по плану, — сказала я, — а что если наблюдатели будут в окружающем лесу, просто дожидаясь, когда я — мы — сбежим?

— Наверное, нам просто придётся надеяться, что у них есть что-то более важное, чем это.

— Да, например, расстрелять другой сектор или…

Мои слова прервал крик, доносящийся издалека. Мы встали, чтобы определить источник звука, и я увидела, как на главном поле одного мужчину тащат в центр. Мы с Луной поспешили к ритуальной поляне.

Когда мы добрались туда, уже собралась толпа. Мы протиснулись между людьми, чтобы лучше видеть происходящее.

Трое мужчин держали другого, не давая ему вырваться. Он всё ещё кричал, но его лицо было прижато к земле, что заглушало звук, а с каждым вдохом песок и земля забивались ему в нос и рот. Я услышала скрип вдалеке и увидела, как двое мужчин катят что-то большое к нам. Когда они подошли ближе, я увидела, что это “что-то” было сделано из прочного тёмного дерева, с тремя смежными отверстиями, вырезанными на верхней части, одно из которых было больше остальных.

Устройство открыли, откинув верхнюю часть. Они положили руки и голову мужчины на полукруглые прорези, затем вернули устройство в закрытое состояние, заперев человека внутри. Он слегка наклонился вперёд, и его руки с головой казались оторванными от остального тела. Он попытался пнуть деревянную конструкцию, но она не сдвинулась с места. Мужчины стояли вокруг, и с холма спустился Джон вместе с двумя другими старейшинами, которых я никогда раньше не видела, одетые в похожие чёрные сутаны, как и у старейшины Джона.

Запертый мужчина кричал о помощи, но как только другие мужчины увидели, что старейшины приближаются, один из них ударил пленника в лицо. Человек замолчал, край его губы начал кровоточить. Кажется, она лопнула от удара.

Когда старейшины подошли ближе, толпа сделала несколько шагов назад. Луна схватила меня за руку, и мы последовали за другими, стараясь слиться с толпой как можно лучше.

Старейшина Джон вышел вперёд и посмотрел на мужчину, а затем повернулся к толпе.

— Этот человек задумал нечто плохое, ужасное против всех нас, — произнёс он с безумной силой в голосе. Он не звучал как хрупкий старик — он звучал как тиран.

— Истинная Любовь запрещает злодеяния против своих братьев и сестер. Этот человек замышлял побег своего ребёнка, что, следовательно, приведёт нас всех к гибели. Я уверен, вы все понимаете, что это неправильно. Для одного из нас уйти —  значит приблизить всех к опасностям внешнего мира. Это не то, что хочет от нас Один Истинный Бог. Это не признак здравомыслящего человека нашей общины.

Толпа молчала. Я не была уверена, верили ли они в то, что говорит Джон, или просто боялись встать и что-то сказать. Сколько из них думали так, как мы с Луной? Сложно сказать.

— Насколько неблагодарным он должен быть, чтобы думать побег? — продолжал старейшина Джон. — После того приюта, который мы предоставили ему, его жене и сыну? Еда, которую они едят, вода, которую они пьют, и общество, которым мы их благословили?

— И что мы можем сделать, как не указать ему на неповиновение? — сказал он, его голос теперь стал низким и обращённым больше к пленнику, чем к толпе.

Как будто по сигналу, один из мужчин вышел с ручной пилой. Джон кивнул ему и сделал несколько шагов назад, чтобы вернуться к старейшинам. Взгляд Джона переместился на меня, как будто он каким-то образом знал, что я всё это время была в толпе. Он улыбнулся так же, как когда Фред вытащил Луну из-под кровати. Холодная ярость пробежала по моему позвоночнику. В его присутствии я балансировала на грани страха и гнева, и теперь эта грань сломалась, и я оказалась на стороне раздирающей мою душу ярости. Единственное, о чём я могла думать, было: «Я ненавижу тебя», — слова били в голове набатом.

Мужчина с пилой подошёл к запертому в устройстве, и начал двигать зазубренное лезвие по его голой руке. Пленник захлебнулся в какофонии криков, но он был в ловушке, не в силах двигать ничем, кроме ног и ступней — мощное толстое дерево не позволяло ему сдвинуться. Он пинался и метался, его рука сжималась в кулак, пока пила углублялась в плоть с каждым движением. И хотя вокруг были люди — а люди ли? — он был совершенно один.

Оба мужчины быстро покрылись кровью, а звук движений пилы стал тише — по крайней мере, до тех пор, пока она не наткнулась на кость.

Пленник едва мог сжать кулак, а его лицо было забрызгано кровью, которая стекала вниз вместе с его слезами. Кость оказалось трудно резать, и каждое движение происходило с резким, жестоким рывком, будто два камня терлись друг о друга. Луна сжала мою руку так сильно, что мне стало больно, но мне было всё равно. Боль казалась лучше; это позволяло мне хоть как-то стать частью экзекуции мужчины, сопереживать через страдание.

Кость вскоре поддалась, и рука была разрезана пополам, удерживаемая лишь кожей, мышцами и сухожилиями. Она болталась, как сломанная ветка, держащаяся за остатки коры. Не потребовалось много времени, чтобы дорезать остатки плоти, и рука упала, повиснув на наручнике, прикреплённом к другой руке. Мужчина дергался от боли, его ноги бессмысленно дергались и сучили по пыли и грязи. Земля под ним была красной и влажной, песок слипался от крови.

Другой мужчина подошёл и вылил что-то из пластиковой бутылки на обрубок, а затем начал перевязывать культю бинтами.

Мы смотрели, как “наказанный” дергается ещё некоторое время, пока его силы не иссякли совсем. Он больше не мог бороться, да и за что, собственно, было бороться?

Старейшина Джон стоял с гордой осанкой, его аура была наполнена злым высокомерием. Затем он развернулся и начал подниматься обратно на холм с другими старейшинами, сигнализируя, что шоу окончено. Толпа начала расходиться, и именно мне пришлось схватить Луну на этот раз, таща её прочь от этого кровавого зрелища.

Утром мужчины на поле уже не было, остались лишь багровые следы на земле.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Хаосит-затейник специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.