Привет, Пикабу!
Хочу поделиться историей одного своего странного «эксперимента». Сразу скажу: тема тяжелая, пост длинный, и я не собираюсь тут никого учить жизни или толкать политику. Это скорее попытка разобраться в том, что, черт возьми, происходит в головах у людей по обе стороны экрана, когда они встречаются в этом цифровом аду.
И, как оказалось, в своей собственной голове тоже.

Вступление: Мой эксперимент над собой (или почему я заглянул в этот ад)

Все началось с простого любопытства. Мне на глаза стали попадаться нарезки из этих чатрулеток. Знаете, где наши соотечественники с таким уверенным видом «раскидывают по фактам» украинцев. Я смотрел и не мог понять: зачем? Зачем они это делают? Это такая форма троллинга? Попытка достучаться? Или что-то еще?
Я решил разобраться. Не по нарезкам, а по полной. Я потратил десятки часов, просматривая стримы и исходники, делая заметки, пытаясь найти в этом хаосе хоть какую-то логику.
Моя главная ошибка была в том, что я думал, будто я — просто наблюдатель. Эдакий ученый в белом халате, который смотрит на копошащихся в банке муравьев через стекло.

Но чем глубже я погружался, тем яснее понимал: этот эксперимент я ставил над собой. И то, что я обнаружил, мне совсем не понравилось.
Я хочу поделиться с вами тем, что увидел, разложив все по трем разным «углам зрения». Это будет честно, и местами — очень неприятно.

Глава 1: Лаборант и его подопытные (Взгляд из-за плеча «автора»)

Итак, первое, что я понял, наблюдая за нашими «героями» чатрулеток: они не пытаются вести диалог.
Забудьте об этом. Это не дебаты, не поиск истины и не попытка кого-то переубедить. То, что мы видим, — это работа лаборанта в своей личной химлаборатории.
Представьте себе человека в халате. Перед ним — ряд пробирок с разными «реактивами» (это украинцы, попадающиеся в рулетке). У лаборанта есть гипотеза: «Все эти реактивы при добавлении определенного катализатора вступят в бурную реакцию с выделением агрессии».
И он начинает эксперимент.
Он раз за разом использует одни и те же «катализаторы»: одни и те же вопросы, одни и те же картинки, одни и те же провокации. Он не слушает ответы. Он ждет РЕАКЦИЮ.
И когда с той стороны экрана наконец срываются на крик, мат и проклятия, наш лаборант с довольным видом фиксирует результат. Он поворачивается к своей аудитории (зрителям на стриме) и говорит: «Вот, смотрите! Гипотеза подтвердилась! Пациент невменяем, говорить бесполезно».

Сначала, когда смотришь на это, чувствуешь злость. Потом — недоумение. А после двадцатого часа просмотра приходит другое чувство. Дикая, всепоглощающая усталость и брезгливость.
Ты устаешь от этого повторяющегося ритуала. От этого абсурда, который перестал быть смешным или даже страшным. Он стал просто... пошлым.
Это очень похоже на работу патологоанатома, который в сотый раз вскрывает одно и то же тело, заранее зная, что именно найдет внутри. Никакого открытия, никакого откровения. Просто механическая, грязная работа по подтверждению уже известного.
И это был только первый слой того, что я увидел. Дальше — хуже.

Глава 2: Диагноз: Дегуманизация как сервис

Итак, мы выяснили, что «диалога» в чатрулетках нет. Но тогда что это? Если отбросить эмоции и посмотреть на ситуацию как на систему, то все становится на свои места.
Перед нами — идеально отлаженный конвейер.
И производит этот конвейер очень специфический товар. Товар этот — дегуманизированный образ врага.
Звучит сложно, но на деле все просто. «Дегуманизация» — это когда ты перестаешь видеть в оппоненте человека. Ты больше не видишь личность с его историей, его болью, его сомнениями. Ты видишь просто... функцию. Носителя враждебной идеологии. Симптом болезни. Винтик в чужой машине.
И чатрулетка — это сервис по производству и доставке этого продукта своей аудитории.

Как работает этот конвейер?

1. Производство.
   Наш «лаборант» из первой главы — это начальник цеха. Он берет «сырье» (случайного украинца) и обрабатывает его: провоцирует, доводит до эмоционального срыва, вырезает из контекста все человеческое. В итоге получается готовый продукт — короткий, яркий клип, где «враг» выглядит именно так, как его хотят видеть: агрессивным, нелогичным, безумным.

2. Потребление.
   Аудитория стрима или зрители нарезок — это потребители. Но они не просто «покупают» этот продукт. Они в нем нуждаются. Зачем?

Вам как бы говорят: «Расслабься. Сомневаться не нужно. Смотри, с такими говорить бесполезно. Значит, все, что мы делаем — правильно».
Эти ролики — как обезболивающее для совести. Или, если хотите, как наркотик. Люди приходят за новой дозой валидации, за подтверждением своей ненависти.
Идеальный токсичный цикл
Получается замкнутый круг.
Запрос аудитории на «обезболивающее» рождает предложение от стримеров-«лаборантов». Они производят контент, который, в свою очередь, еще больше убеждает аудиторию в их правоте и усиливает запрос на новый такой же контент.
В этой системе любой намек на нормальный диалог — это брак. Если вдруг попадется адекватный человек, который спокойно и аргументированно будет говорить, — этот фрагмент, скорее всего, вырежут. Он ломает конвейер. Он не утоляет жажду, а заставляет снова сомневаться.
Это бизнес. Только торгуют тут не вещами, а эмоциями и моральным самоуспокоением.
И когда я это понял, мне стало по-настоящему жутко. Но самое страшное открытие ждало меня впереди — когда я решил посмотреть на себя самого.

Глава 3: Мое зеркало. Или как я сам стал частью проблемы

А теперь самое сложное. И, наверное, самое важное во всем этом тексте.
Все то время, что я с умным видом раскладывал по полочкам этот феномен, я чувствовал себя... ну, вы поняли. Умным.
Я сидел на своем воображаемом аналитическом олимпе, в белом халате, и ставил диагнозы: «лаборант», «конвейер дегуманизации», «коллективный невроз». Я чувствовал себя выше этого. Чище. Я же не ору в камеру, не потребляю ненависть. Я ее изучаю.
И это была самая главная и самая опасная иллюзия.
Пока я с презрением смотрел на «лаборанта», который превращал людей в «подопытных», я делал то же самое. Только более изящно.
Для меня они тоже перестали быть людьми. Они стали «кейсами», «примерами», «объектами для анализа». Я не видел в них заблудившихся, напуганных, страдающих или озлобленных личностей. Я видел симптомы и функции в моей красивой теоретической модели.
Это была моя личная, интеллектуальная форма дегуманизации.
Моя «усталость и брезгливость», которой я так гордился? Я думал, это признак моей тонкой душевной организации и объективности. Какая чушь. На самом деле, это было эхо той же самой злобы и бессилия, что и у всех остальных участников. Просто мой мозг завернул эти эмоции в красивую обертку «аналитической отстраненности».
Мое желание построить эту стройную теорию про «конвейер»? Это был мой собственный поиск валидации. Тот «лаборант» хотел подтвердить свою картину мира. А я — свою. Только его картина мира была «они все безумцы», а моя — «я достаточно умен, чтобы видеть систему, которую не видят другие».
Механизм тот же. Цель та же — почувствовать себя правым и умным. Успокоить свой собственный когнитивный диссонанс.

В этой истории нет и не может быть «невинных наблюдателей».
Как только ты начинаешь в это всматриваться, ты становишься частью процесса. Зритель, который смотрит стрим. Автор, который пишет об этом пост на Пикабу. Комментатор, который будет сейчас писать свое мнение. Все мы — участники.
И тот, кто думает, что он просто «изучает» проблему со стороны, на самом деле — самый слепой из всех. Он не видит главного — своего собственного отражения в этом кривом зеркале.
Я заглянул в этот ад, чтобы понять других. А увидел там самого себя.

Эпилог: Заразность пустоты и что дальше?

Так какой же вывод из всего этого? Что я понял, потратив кучу времени на погружение в этот цифровой окоп?
Вывод простой и, если честно, довольно пугающий.
Вся эта история с чатрулеткой — это не просто симптом болезни общества. Это вирус. Вирус, который заражает всех, кто к нему прикасается.
Он работает в несколько стадий. Сначала он заражает тебя злостью и азартом. Потом приходит усталость и брезгливость. А в конце остается только глухое, вязкое ощущение бессмысленности и пустоты. И эта пустота — самое страшное.
В ней нет правых и виноватых. В ней нет победителей. В ней просто две картинки на экране, два
человека, которые друг друга не слышат и уже никогда не услышат.
Так что же делать?
А я не знаю.
У меня нет для вас красивого финала или простого решения. Я не могу сказать: «Давайте все будем дружить» — это будет звучать как издевательство.
Единственное, что я понял для себя, — это то, что единственная настоящая битва происходит не на экране. Она происходит внутри твоей собственной головы.
В тот момент, когда ты ловишь себя на чувстве превосходства.
В тот момент, когда ты получаешь злорадное удовольствие, видя, как оппонент выглядит глупо.
В тот момент, когда ты перестаешь видеть в человеке на экране человека и начинаешь видеть «кейс», «симптом» или «реактив».
В этот самый момент вирус побеждает.
И единственный способ ему противостоять — это постоянно отлавливать эту дрянь в себе самом. Не пытаться «победить» кого-то в интернете, а победить вот это желание дегуманизировать и возвыситься. Это адски сложно. Мне вот не всегда удавалось.
Я написал этот пост не для того, чтобы кого-то научить. А чтобы попытаться честно разобраться в своей собственной «болезни».
Спасибо всем, кто осилил этот длинный текст.

Ну и после такого тяжелого поста — вот вам мой кот. Он не понимает ничего из вышесказанного, и в этом, наверное, его главная мудрость. Всем добра.

Утратив связь с природой, мы, естественно, стараемся развивать интеллектуальные способности. Мы читаем великое множество книг, посещаем великое множество музеев и концертов, смотрим телевизионные передачи и располагаем многими другими развлечениями. Мы бесконечно цитируем идеи других людей, много думаем и говорим об искусстве. Почему же так получается, что мы настолько зависим от искусства? Не является ли оно формой бегства или стимулирования? Если вы пребываете в непосредственном контакте с природой, если вы следите за полетом птицы, за взмахами ее крыльев, если вы видите красоту каждого движения облаков, теней на холмах или красоту чьего-то лица, как вам кажется, захотите ли вы идти в какой-то музей смотреть какую-то картину? Быть может, именно потому, что вы не знаете, как смотреть на все окружающее, вы прибегаете к какому-то виду наркотика, который стимулировал бы вас видеть лучше.

Есть рассказ об одном религиозном учителе, который каждое утро беседовал со своими учениками. Как-то утром, когда он вошел и приготовился начать, прилетела маленькая птичка, уселась на подоконнике и стала петь. Она пела всем сердцем. Затем она улетела. Тогда учитель сказал: «На этом сегодняшнее занятие закончено».

Одна из самых больших наших трудностей состоит в том, чтобы ясно видеть не только внешнюю сторону предмета, но и внутреннюю жизнь. Когда мы говорим, что видим дерево, цветок или человека, действительно ли мы их видим? Или мы просто видим образ, созданный словом? То есть когда вы смотрите на дерево или вечернее облако, полное света, и восхищаетесь ими, то действительно ли вы их видите, не только глазами и умом, но и целостно, всем вашим существом? Исследовали ли вы когда-нибудь, что означает смотреть на какой-то реальный предмет, например на дерево, без каких-либо ассоциаций и без знаний, которые вы о нем накопили? Как смотреть на дерево без каких-либо предвзятых мнений и суждений, без каких-либо слов, создающих экран между вами и деревом, мешающих его видеть таким, какое оно есть в действительности? Попытайтесь сделать это и увидеть, что, собственно, происходит, когда вы наблюдаете дерево всем вашим существом, всей вашей энергией. При такой энергии вы обнаружите, что вообще нет того, кто наблюдает, есть только внимание.

Только когда мы невнимательны, существует наблюдающий и наблюдаемое. Когда вы смотрите на что-то с полным вниманием, нет места для идей, формулировок и воспоминаний. Очень важно это понять, так как мы собираемся вникнуть в нечто, требующее весьма тщательного исследования. Только ум, который смотрит на дерево, на звезды, на сверкающие воды реки с полным самозабвением, знает, что такое красота. И когда мы действительно видим, мы пребываем в состоянии любви.

Обычно мы воспринимаем красоту через сравнение или через предмет, созданный руками человека. То есть мы приписываем красоту какому-либо предмету. Я вижу нечто, что я считаю прекрасным творением, и эту красоту я оцениваю, исходя из моих познаний в архитектуре и сравнения с другими зданиями, которые я видел. Но сейчас я задаю себе вопрос, существует ли красота без объекта? Когда есть наблюдающий, цензор, переживающий, мыслящий, тогда нет красоты, потому что в данном случае красота есть нечто внешнее, то, на что наблюдающий смотрит и что он оценивает. Когда наблюдающего нет, а это требует глубокой медитации и исследования, тогда появляется красота без объекта.

Красота появляется при полном отсутствии наблюдающего и наблюдаемого. Такое самозабвение возможно только когда существует полный аскетизм. Но это не аскетизм священника с его жестокостью, санкциями и послушанием, не аскетизм в одежде, идеях, пище и поведении. Это аскетизм абсолютной простоты, которая есть полное смирение. Тогда нет достижений, нет лестницы, чтобы по ней карабкаться, а есть лишь первый шаг, и это вечно первый шаг.

Предположим, что вы гуляете один или с кем-то, и ваша беседа прекратилась. Вас окружает природа, и не слышно ни лая собаки, ни шума проезжающей машины, ни даже полета птицы. Вы полностью затихли, и природа вокруг вас также совершенно безмолвна. В этом состоянии, когда наблюдающий не переводит в мысль то, что видит, в этом безмолвии существует красота совершенно особого свойства. Нет ни природы, ни наблюдающего. Есть состояние полного совершенного ума: он уединен, но не изолирован. Он погружен в тишину, и эта тишина есть красота. Когда вы любите, есть ли наблюдающий? Наблюдающий существует только тогда, когда любовь есть желание и наслаждение. Когда желание и наслаждение не ассоциируются с любовью, тогда любовь обретает свою подлинную силу. Любовь, как и красота, — каждый день нечто совершенно новое. И, как я уже сказал, она не имеет ни вчера, ни завтра.

Только когда мы смотрим на мир без каких-либо предвзятых идей и представлений, мы способны непосредственно контактировать с любым явлением жизни. Все наши отношения фактически являются воображаемыми. Они основаны на соображениях, созданных мыслью. Если у меня имеется представление о вас, а у вас обо мне, то мы, естественно, не видим друг друга такими, каковы мы в действительности. То, что мы видим, — это представление, которое мы создали друг о друге. Оно мешает нам быть в контакте, и поэтому наши отношения развиваются неправильно.

Когда я говорю, что знаю вас, — это значит, что я знал вас вчера, а сейчас я фактически вас не знаю. Все, что я знаю, — это мое представление о вас. Это представление составлено из того, что вы сказали мне как похвалу или оскорбление, из того, что вы дали мне. Оно — результат всех моих воспоминаний о вас, и ваше представление обо мне составлено таким же образом, и взаимодействие этих представлений препятствует нашему подлинному общению друг с другом.

Два человека, долго живущие вместе, имеют представления друг о друге, которые препятствуют их истинному общению. Если мы понимаем отношения, то можем действовать совместно, но нельзя взаимодействовать сквозь призму символов или идеологических понятий. Только когда мы понимаем истинные отношения между нами, существует возможность любви. Между представлениями любви быть не может. Поэтому важно понять не интеллектуально, а фактически, в вашей повседневной жизни, как вы создали представление о вашей жене, о вашем муже и вашем ребенке, вашем соседе, вашей стране, ваших лидерах и политических деятелях, ваших богах. Вы не имеете ничего, кроме представлений.

Эти представления создают пространство между вами и тем, что вы наблюдаете, и в этом пространстве существует конфликт. Поэтому сейчас мы попытаемся выяснить, можно ли быть свободными от этого создаваемого нами пространства не только вне нас, но и в нас самих, от пространства, разделяющего людей во всех их отношениях.

Так вот, именно внимание, с которым вы относитесь к проблеме, является энергией, разрешающей эту проблему. Когда вы отдаете все ваше внимание целиком, — я имею в виду внимание всего вашего существа, — то наблюдающего нет вообще. Есть только состояние внимания, которое является тотальной энергией, и эта энергия — высочайшая форма разума. Разумеется, такое состояние ума должно быть безмолвием, и это безмолвие и эта тишина приходят, когда есть полное внимание. Это не тишина, достигнутая посредством дисциплины. Такое абсолютное безмолвие, в котором нет ни наблюдающего, ни объекта наблюдения, является высочайшей формой религиозного ума. Но то, что происходит в этом состоянии, не может быть выражено словами, потому что слова — это не сам факт, о котором они говорят. Чтобы вы могли это выяснить, вам нужно самим это пережить.

Каждая проблема взаимосвязана с другими проблемами. Поэтому если вы сможете разрешить хотя бы одну проблему полностью, не имеет значения какую, вы увидите, что в состоянии легко справиться с остальными проблемами и разрешить их. Мы говорим, конечно, о психологических проблемах. Мы уже установили, что проблема существует только во времени. Так происходит, когда мы не подходим к проблеме целостно. Следовательно, мы должны не только осознать структуру и природу проблемы и видеть ее во всей полноте. Мы должны также встретить ее, когда она возникает, и разрешить немедленно, чтобы она не успела пустить корни в уме. Если человек позволяет проблеме длиться в течение месяца, дня или даже нескольких минут — это искажает ум.

Итак, возможно ли подойти к проблеме без промедления, без какого-либо искажения и немедленно полностью от нее освободиться, не позволив памяти оставить след в уме? Эти воспоминания являются представлениями, которые мы повсюду несем с собой, и они соприкасаются с этой удивительной вещью, называемой жизнью; отсюда возникает противоречие и, следовательно, конфликт. Жизнь — нечто абсолютно реальное, это не абстракция. Когда вы встречаете жизнь с вашими представлениями, возникают проблемы.

Можно ли подойти к любой проблеме без пространственно-временного интервала, без промежутка между самим человеком и тем, чего он боится? Это возможно только тогда, когда наблюдающий не имеет длительности, не создает представления, не представляет собой скопление воспоминаний, идей и не является пучком абстракций. Когда вы смотрите на звезды, то есть тот вы, который смотрит на звезды в небе, небо полно сверкающих звезд и воздух прохладен; также есть вы наблюдающий, переживающий и мыслящий; вы, с вашим ноющим сердцем; и вы — центр, создающий пространство. Вы никогда не поймете пространство между вами и звездами, вами и вашей женой, мужем, другом, потому что вы никогда не смотрели на них без представлений. В этом причина того, что вы не знаете, что такое красота и что такое любовь. Вы говорите о них, вы пишете о них, но вы никогда их не знали, за исключением, быть может, редких мгновений полного самозабвения. Пока существует центр, создающий вокруг себя пространство, нет ни любви, ни красоты. Когда же нет ни центра, ни периферии, тогда существует любовь, и когда вы любите, вы сами есть красота.

Когда вы смотрите в лицо стоящего перед вами, вы смотрите из центра. Центр создает пространство между человеком и человеком, вот почему наши жизни так пусты и убоги. Вы не можете культивировать любовь или красоту, как не можете придумать истину. Но если вы все время осознаете, что вы делаете, вы можете культивировать осознавание. От этого осознавания вы начнете видеть природу удовольствия, желания и печали человека, полного одиночества и тоски, а затем вы начнете постигать то, что называется «пространством».

Пока существует пространство между вами и объектом, который вы наблюдаете, любви нет и любви не будет. Без любви невозможно преобразить мир или создать новый социальный порядок, как бы вы ни старались. Как много вы ни говорили бы об улучшениях, вы создадите только страдания. Итак, дело в вас. Не существует лидера или учителя, нет никого, кто сказал бы вам, что надо делать. Вы один в этом диком, жестоком мире.