В «бездуховном» СССР всюду писали: «Слава труду!» А за полученные блага благодарили труженика: хлебороба и пекаря – за хлеб, электрика – за свет в доме, врача – за выздоровление, учителя – за науку.
В «высокодуховной» современной России благодарить же принято сверхъестественные силы и «благодетеля», который милостиво «позволяет людям на себя работать».
Что такое современный капитализм, каков расклад классовых сил в России?
Что такое социализм, к которому сейчас стремятся марксисты-ленинисты?
Как марксисты-ленинисты собираются обрести политическую субъектность, чтобы достичь социализма?
Допустим, человек говорит, что нужно голосовать за коммунистов, потому что когда он учился в советской школе, то порядок обеспечивал один участковый на три села, а драки были только иногда на дискотеке из за девчонок. Его спрашивают номер школы, чтобы проверить, например, что в магазинах райцентра можно было без блата купить нужные для учëбы товары и что хулиганы и гопники не избивали законопослушных детей, чтобы помешать им поступить в вузы. А он отказывается отвечать под предлогом защиты персональных данных. Какой тогда смысл от его побасенок?
Я посмотрел фильм "Районы". Увидеть в нëм русофобию - это такой же бред, как в сериале "Бригада" тыкать пальцем на таджика-наркоторговца и кричать про таджикофобию, при том, что главные герои русской национальности там, по сути, сами занимались наркоторговлей. Вот главное, что я увидел в фильме "Районы":
Один казах заставил другого казаха сделать ключи (то есть слепок) с квартиры одноклассницы, чтобы совершить ограбление, тем самым доведя его до самоубийства. Потом третий казах (местный "авторитет") убил первого казаха, а затем главный герой (казах) убил "авторитета" и получил 8 лет тюрьмы (1987-1995). Показано, что после "отсидки" его встречают бывшие одноклассники на "крутом" автомобиле (судя по одежде и манерам держаться, они занимаются криминалом). Да, на втором плане там несколько спекулянтов и проституток из неказахов, но адекватные люди понимают, что это "мимопроходящий" фон.
Шариковы и Швондеры способны понять, что в дискуссиях о разработке логотипа капитализма могут принимать участие люди разных политических убеждений?
А если КПРФ к серпу и молоту добавили книгу (образованные люди не должны спрашивать "О чëм этот ты?"), то еë можно обвинять в ревизионизме?
Приватизацию придумала часть советской партноменклатуры, которая захотела прибрать к частным рукам заводы, газеты и пароходы?
Ярким пятном стоит в памяти лишь появление Ленина. Таинственно скрывавшийся в недрах своей партии вождь, впервые выступил на Съезде после докладов Либера и Церетели по вопросу о власти, то есть по вопросу об отношении к Временному правительству. В длившихся целых пять дней прениях Ленин говорил одним из последних. Хорошо помню, что время ораторов было уже ограничено 15–ю минутами.
Из 777–и делегатов с установленной партийностью, большевиков было всего только 105 человек. Говорить среди врагов много труднее, чем среди единомышленников. Впрочем, Ленину было на что опереться и во враждебной ему аудитории. Как ни как он был знаменитостью и возбуждал к себе величайший интерес.
Первое впечатление от Ленина было впечатление неладно скроенного, но крепко сшитого человека. Небрежно одетый, приземистый, квадратный, он, говоря, то наступал на аудиторию, близко подходя к краю эстрады, то пятился вглубь. При этом он часто, как семафор, вскидывал вверх прямую, не сгибающуюся в локте правую руку.
В его хмуром, мелко умятом под двухэтажным лбом руссейшем, с монгольским оттенком лице, тускло освещенном небольшими, глубоко сидящими глазами, не было никакого очарования; было в нем даже что–то отталкивающее. Особенно неприятен был жестокий, под небольшими подстриженными усами брезгливо–презрительный рот.
Говорил Ленин не музыкально, отрывисто, словно топором обтесывая мысль. Преподносил он свою серьезную марксистскую ученость в лубочно–упрощенном стиле. В этом снижении теоретической идеи надо, думается, искать главную причину его неизменного успеха у масс. Не владея даром образной речи, Ленин говорил все же очень пластично, не теряя своеобразной убедительности даже при провозглашении явных нелепостей. Избегая всякой картинности слова, он лишь четко врезал в сознание слушателей схематический чертеж своего понимания событий. Был в его распоряжении и юмор, не тонкий, но злой. Самое же главное, что связывало Ленина с рабочей аудиторией, была непосредственно ощущаемая в нем привязанность — не любовь — к рабочему классу. Не даром он заграницей, как рассказывает Крупская, охотно обедал в рабочих харчевнях не ради дешевизны, а потому что в них, по его мнению, готовили вкуснее, чем в дорогих ресторанах.
Содержание ленинской речи произвело на всех присутствующих, не исключая и некоторых большевиков, впечатление какой–то грандиозной нелепицы. Тем не менее, его выступление всех напрягло и захватило.
Прежде всего Ленин заявил, что, вопреки мнению господина министра почт и телеграфов гражданина Церетелли, будто бы в России нет партии, готовой принять всю власть целиком, такая партия в России имеется. Большевики не только в принципе готовы принять всю власть, но готовы сделать это завтра же.
Переходя к вопросу внутренней политики, Ленин удивил всех предложением немедленно же арестовать несколько сот капиталистов, дабы сразу прекратить их злостную политическую игру и объявить всем народам мира, что партия большевиков считает всех капиталистов разбойниками.
По вопросу о внешней политике, прославленный вождь отделался заявлением, что после принятия власти его партия немедленно выступит с предложением всеобщего мира. Нового в этом ничего не было, так как предложения о заключении мира уже не раз делались, как Временным правительством, так и Советом. О сепаратном мире не было сказано ни слова.
Ленину с большим ораторским подъемом и искренним нравственным негодованием возражал сам Керенский. С легкостью разбив детски–примитивные положения Ленина, он все же не уничтожил громадного впечатления от речи своего противника, смысл которой заключался не в программе построения новой жизни, а в пафосе разрушения старой.
Многочисленные враги Ленина чаще всего рисуют его начетчиком марксизма, схоластом, талмудистом, не замечая того, что, кроме марксистской схоластики, в Ленине было и много Бакунинской мистики разрушения. Быть может, Ленин был на Съезде единственным человеком, не боявшимся никаких последствий революции и ничего не требовавшим от нее, кроме дальнейшего углубления. Этою открытостью души навстречу всем вихрям революции, Ленин до конца сливался с самыми темными, разрушительными инстинктами народных масс. Не буди Ленин самой ухваткой своих выступлений того разбойничьего присвиста, которым часто обрывается скорбная народная песнь, его марксистская идеология никогда не полонила бы русской души с такою силою, как оно, что греха таить, все же случилось.
После обсуждения вопроса об отношении к власти перешли к обсуждению вопроса о войне. Многочасовой доклад скучно читал хриплый Дан–Гуревич. Снова в многодневных прениях выступали все ораторы от Керенского до Ленина. Благодаря тесной связанности обоих вопросов, во всех речах повторялись все те же мысли и даже те же обороты речи, что и в предыдущих прениях. Казалось, что перед тобою вертится какая–то словесная карусель. Было и безнадежно скучно и предельно страшно: как раз в эти дни на Юго–Западном фронте шли последние подготовления к наступлению, а по Петрограду расползались слухи о готовящемся выступлении большевиков в целях свержения Временного правительства.
Несмотря на то, что громадное большинство Съезда явно стояло на стороне Временного правительства, оппозиционные течения все же вели страстную борьбу против лидера правительственного большинства, Ираклия Церетелли (нельзя же не использовать всероссийской народной трибуны).
Группа Мартова непонятным образом защищала идею всеобщего перемирия, не вдаваясь в обсуждение вопроса о мире.
Сухановцы хитроумно, но беспредметно ратовали за немедленный разрыв с союзниками и «за сепаратную войну революционной России с империалистической Германией» в случае, если бы последняя и после разрыва Петрограда с Парижем и Лондоном, не отказалась бы от своих «грабительских» целей.
Большевики же шли еще дальше, проповедуя священную войну русской революции против всех европейских империализмов за освобождение всех попранных народностей Азии и Африки.
По сравнению с этими беспредметными программами, правительственный план: восстановление боеспособности революционной армии и оказание дальнейшего давления на европейскую демократию, а через нее и на союзнические правительства, в целях прекращения войны, казался верхом политической разумности. Керенский в эту разумность верил.
В июне 1917–го года мало кому было ясно, насколько легче революции входят в логику своего безумия, чем в разум своей истины.
Федор Августович Степун (1884-1965)
Из книги "Бывшее и несбывшееся"
Я правильно понял, что КГБ подпихивал советским диссидентам заумные тексты под видом изучения "конспирологической литературы"?
