Внимание: данное художественное произведение содержит мрачные темы, философские размышления о предательстве и отчаянии, а также сцены психологического напряжения. Читать только людям с устойчивой психикой и лицам, достигшим возраста обладания осознанностью.

Ночь впивалась в город миллионами игл ноябрьского дождя. Я стоял на крыше, на самой макушке этого каменного великана, чувствуя, как ветер, пропитанный влажной стужей, пытается стащить меня вниз, в этот кишащий муравейник. Он не понимал, что я и так уже там. Я был в каждой его поре, в каждой лжи, что тихо зреет за запертыми дверями.

Внизу плелась иллюминация, гудя тупым, бессмысленным жизненным током. Они внизу — все эти люди — думают, что живут. Они просыпаются, едят, работают, лгут, любят, спят. Они верят, что их мир — это работа, семья, ремонт дома. Какой трогательный, жалкий самообман.

Они не видят истинной архитектуры нашего бытия. Ее каркас — не бетон и арматура, а предательство. Оно — фундамент, на котором всё держится. Первый кирпич закладывается еще в детстве, на пыльной школьной площадке. Помнишь, как твой друг, с которым ты делил всё, от бутерброда до страхов, внезапно отвернулся от тебя? Не из-за ссоры. Нет. Его разум отравили ядом более выгодной дружбы. Просто кто-то другой предложил ему больше: статус, защиту, доступ в крутую компанию. И он ушел, не оглядываясь. Это был твой первый урок. Ты его запомнил? Я — да.

А потом это становится изощреннее. Взрослее. Лицемернее.

Взгляни на тот теплый квадрат окна вон там. За ним женщина засыпает в объятиях любовника, её дыхание ровное, на губах — утомленная улыбка. Она думает о страсти, о запретной сладости. А в другом конце города, её муж, с глупой, сияющей улыбкой, проверяет купленное на свою премию кольцо. На столе перед ним лежит открытка от их шестилетней дочери: кривое сердце и надпись «Люблю тебя, мамочка». Завтра он встретит жену из «важной командировки». Он будет ждать её у выхода из аэропорта, держа в руках дурацкий букет и эту открытку. Он ещё не знает, что его реальность уже рассыпалась в прах. Он уснет, предвкушая счастье. А проснется в аду, который разгорится в его душе, когда он увидит в ее глазах не радость, а панику, и будет стоять с этим детским рисунком, пока их дочь дома ждет маму.

Или вон тот офис, сверкающий стеклом и сталью. Два партнера. Они начинали в гараже, вместе ели дешевую лапшу. Один из них заложил машину, чтобы заплатить за операцию отцу другого. Они были братьями. Но один из них уже нарисовал в своем блокноте изящную, смертоносную схему. Юридические лазейки, тайные переговоры, поддельные документы. Завтра он подпишет бумаги, которые отожмут бизнес целиком. И улыбнется своему «брату» с лицом, полным сочувствия: «Просто рынок так сложился, дружище. Ничего личного». А вечером поедет к отцу того самого парня, которому когда-то спас жизнь, и скажет, что его сын — неудачник, не оправдавший доверия.

Это и есть личное. Это и есть всё, что имеет значение.

Но самые изысканные формы предательства — тихие. Те, что вызревают в тепле домашнего очага. Вон, в той квартире на пятом этаже, парень смотрит на спящего у его кровати пса. Месяц назад он подарил ему неслыханную роскошь — надежду. Пес, чья шкура еще помнит холод клетки, посапывает, доверчиво прижавшись к его ноге, его лапа иногда дергается, будто бежит навстречу чему-то хорошему во сне. Он не знает, что его хозяин уже устал. Устал от необходимости выходить на улицу дважды в день, от шерсти на диване, от ответственности. Завтра, оправдывая себя ворохом работы, он отвезет его на заброшенную промзону. Бросит его любимый мяч подальше от машины. И когда пес, радостно виляя хвостом, помчится за ним, думая, что это новая игра, он выжмет до упора педаль газа, оставляя позади едкий туман из песка, грязи и выхлопных газов. Собака будет долго-долго бежать за удаляющимися огнями, пока не поймет. Предательство, рожденное не из ненависти, а из самой обыкновенной, ублюдочной лени.

А вон там, в спальне девушки, на комоде лежат два билета в Париж. Подарок ее родителей на помолвку. Ведь как можно не жениться на девушке, которая отдала тебе свою почку, спасла тебя от мучительной смерти? Это же так логично. Два года назад она, двадцатилетняя дура, смотрела, как ее плоть увозят в операционную, чтобы вживить в его тело, и плакала от счастья. Теперь у него под ребрами тикает кусочек ее. А завтра DHL доставит ей посылку. В ней она найдет все свои вещи, которые оставляла у него за годы их «любви». А сверху — письмо. Не длинное. Без эмоций. Всего несколько строк, сухих и безжизненных, как сморщившаяся почка: «Я всегда любил другую. Но только ты могла меня спасти. Не жди и не ищи меня. Я навсегда уезжаю к ней. Прости». Ее предали не ради выгоды. Ее предали в ее же плоти и крови, использовав ее как плату за жизнь, которую он теперь увозит к другой.

Вы строите свои клетки и называете их «бытом». Вы красите стены своих тюрем в веселые цвета, чтобы не смотреть на ржавые прутья. Эти прутья — ваши договоренности, ваши клятвы, ваши «я тебя люблю». Вы вешаете на них занавески из ритуала: брак, дружба, партнерство. Но занавески ветшают, обнажая ту самую ржавчину, что всегда была под ними.

А где-то в маленькой квартирке пожилая женщина заворачивает в газету последние фотографии сына, который уже никогда не позвонит. Она плачет, но тихо, чтобы не беспокоить соседей. Ей некуда даже сходить, чтобы оплакать его — прикоснуться к холодному надгробию она не может, потому что ее сын все еще числится пропавшим без вести. Она не знает, что в эту самую секунду похоронка уже отпечатана, и на ней досыхают чернила печатной машинки. Завтра ее запечатают в конверт, который доставит вместе с флагом военный почтальон. Она распечатает его и прочтет, что ее мальчик, ее любимый сыночек, был убит там, за тысячи миль от дома. И каждую ночь, до своего последнего вздоха, она будет мучиться одним вопросом: «Как?». Но ей не суждено узнать, что ее единственного сына зарезал его же сослуживец — друг, с которым они еще пять лет назад вместе кидали мяч играя в футбол за школьную команду и тайком покупали дешевое пиво, пока их матери не спали ночами, накручивая себя всякими мыслями, ожидая, когда нагулявшиеся мальчишки вернутся домой. И этот друг, под одобрительные выкрики аборигенов, предпочел предать их дружбу. Не ради богатства или свободы. А лишь за право дальше медленно гнить в пыльных аулах чужой страны, оставаясь таким же бесправным рабом, каким был и до этого. Ее сына убили не за идею. Его убили за иллюзию лучшей доли, которая оказалась самой чудовищной из всех возможных ловушек.

И сейчас, в эту самую секунду... Кто-то ложится спать, обняв свою вторую половинку, в полной уверенности, что завтра будет таким же, как сегодня. Кто-то засыпает, предвкушая, чудесное путешествие с возлюбленным. Кто-то строит планы на совместный бизнес, похлопывая партнера по плечу. Кто-то верит другу. Кто-то, засыпая, гладит по голове того, кто верит ему безгранично. Кто-то целует спящего ребенка, обещая ему, что мама и папа всегда будут рядом.

Но завтра утро не будет добрым. Завтра утро будет кровавым от лопнувших обещаний. Они проснутся в том же мире, но их мир уже будет другим. Миром, где рухнуло всё.

И когда они, обезумев от боли, будут искать виноватых, жадно глотая последние вздохи угасающий жизни, я буду уже не здесь, на этой крыше. Я буду мчаться в салоне автомобиля с мигающей сиреной и красным крестом на боку, с зеркальной надписью, которую вы так часто видите в своих машинах, неспешно двигаясь в пробках, пока мы несемся на очередную трагедию. Завтра мне снова придется констатировать смерть. Кто-то из них не переживет утра. Кто-то разобьет свое хрупкое сердце вдребезги — в прямом смысле, шагнув в пустоту, или в переносном, сжав в руке флакон с таблетками, — и мой долг будет приехать и констатировать этот факт. Я — фельдшер скорой помощи. И завтра я снова увижу всё это не на расстоянии холодного наблюдателя, а вблизи — с запахом крови, звуком рыданий и пустотой в глазах тех, кого только что предали. Я буду запаковывать их в плотные черные мешки и утешать их детей. Я буду тем, кто констатирует конечный результат работы этого великого, безупречного механизма под названием Предательство.

Потому что виноватых нет. Есть только природа вещей. И моя работа — быть свидетелем того, как эта природа является во всей своей безжалостной наготе, снова и снова, пока не кончатся мои смены или мои нервы. Пока не поступит вызов «Код 3» и на меня.

«Ночь и тишина, данная навек...». Песня красивая, но явно не для службы скорой помощи. «Ночь» и «тишина» у нас — понятия несовместимые. Вот и сейчас, в 3.47 вызов поступил с лаконичным и интригующим содержанием: «Мужчине плохо. Кричит. (возраст неизвестен)». Вызывает соседка. Адрес — обычная панельная пятиэтажка.

Ну, тут два варианта, согласно известной медицинской поговорке. «Либо фигня. Либо пипец». И это еще избегая более «крепких» слов в оригинальной версии. А вообще, по опыту, это, скорее всего, что-то из разряда «или алкогольное, или криминальное, или оба-два сразу».

Подъехали к дому. Подъездная дверь — настежь. Стали подниматься на пятый этаж искомой квартиры. На лестничной клетке четвёртого этажа из приоткрытой двери квартиры голова пожилой женщины торчит.

— Это я вызвала, здрасьте! — громко шепчет она, беспокойно тараща на нас глаза. — Сосед мой сверху... Плохо ему, наверное, — криком кричит, надрывается!..

— А вы стучались, спрашивали, что случилось? — интересуемся мы с напарником.

— Нет, — честно призналась она, — у двери постояла, но стучать побоялась. Мало ли что… Может, он маньяк, убивает кого-то? Или его? Или... сам себя...

— Полицию вызывали?

— Нет, зачем? Может, просто человеку плохо.

Логика железная, конечно.Поднялись наверх всей бригадой — я, молодой напарник и водитель Саня (двухметровый детина, не раз помогавший нам особо буйных «клиентов» фиксировать). Позвали с собой на всякий случай.

Подошли поближе к двери на нужном этаже, прислушались… Действительно, звуки доносятся. Не то чтобы крики... Больше завывания. Как будто какому-то мужику наступили на причинное место и не сходят с него.

— Стучите, чё... — вздохнул Саня, щёлкая костяшками пудовых кулаков.

Постучали.

Тишина.

Не совсем тишина — звуковая какофония прекратились, но за дверью началась какая-то возня, будто там экстренно заметали следы преступления. Потом — шуршание задвижки на дверном глазке. Мы почувствовали на себе тяжелый, изучающий взгляд из этого самого глазка.

Наконец раздалось грубое:

— Кто?

— Скорая помощь.

— Скорая?! — голос за дверью выразил крайнюю степень недоумения.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы оттуда могла вырваться струйка воздуха с лёгким, но узнаваемым ароматом винного алкоголя. В щели показалось лицо — красное, потное, но явно не страдающее от каких-либо болевых раздражителей

— Я скорую не вызывал, — заявило лицо.

— Ваша соседка вызвала. Говорит, вам плохо.

— Мне??! Да нет, мне не плохо, — приоткрыл он дверь ещё шире, демонстрируя свой далеко не «аполлоновский» волосатый торс, но без следов ранений и истязаний. — Наоборот, хорошо.

— А… зачем тогда... кричите?

Пауза.

— Так я… это… с девушкой.

Я хотел было спросить: «С девушкой — ЧТО?», но в этот момент из-за плеча мужчины показалась и сама девушка с взлохмаченными волосами и смущённо улыбающаяся. Вежливо поздоровавшись, она вновь исчезла в темноте.

— Понятно, — говорим мы всей бригадой. — Ну, постарайтесь потише — соседей пугаете.

— Хорошо, — кивнул он и захлопнул дверь.Когда мы спускались вниз, из соседской двери снова высунулась та самая женщина, которая и вызвала нас.

— Ну что там? — спросила она тем же испуганным шёпотом, будто боялась, что её услышат сверху.

— Что, что... — раздражённо ответил Саня. — Он там тр... С девушкой он там, если вы понимаете, о чём я!

Женщина застыла в недоумении. Потом её лицо медленно начало выражать осознание.

— А… поняла! — сказала она. Но тут же нахмурилась. — Странно…

— Что странно?

— Почему девушку-то не слышно? Только он орёт и орёт…

И, после паузы, добавила с лёгкой, но явной завистью:

— …да ещё и так долго.

Мы с бригадой, еле сдержав ироничный смех, только развели руками. Не сексологи ж мы, чтобы объяснять ей тонкости мужской физиологии или возможные сценарии того, что происходило за той дверью. Засим и убыли на базу для очередной попытки совместить «ночь» и «тишину», как в известной песне. 🌙😴

ВСЕМ ЗДОРОВЬЯ! 💖

P.S. Хейтеры вновь скажут «нейросеть писала!», но я ж не для хейтеров пишу, а для своего читателя. А мой читатель, который давно знает меня в телеграм-канале Истории Чумового доктора и Дзене Истории Чумового доктора, прекрасно знает, что всё рассказанное здесь — не придумки, взято из рабочей практики, и написано единолично мною без всяких «сетей». А все остальные — утоните в своей желчи! 😊

Меньше всего на свете Максиму хотелось сегодня во что-то ввязываться. В последний раз, когда он решил свернуть с намеченного пути и оказать помощь, судьба швырнула ему в лицо «благодарность» в виде тюремного заключения.

«Вступился, называется, за девушку, — вспоминал Максим, проходя злосчастный переулок, где он два года назад превысил необходимую самооборону и отправил в нокаут насильника. — Больше в чужие дела не лезу ни за какие кармы, небесные плюшки и прочие душевные равновесия», — думал парень, вспоминая серые стены зала суда, незаслуженные обвинения и размышляя на извечную тему как теперь жить?

Но сегодня всё было тихо: никаких воплей, суеты, мата в холодной ночи — тишь да гладь. Даже вот этот мужчина, который корчится на земле, почти не издаёт звуков.

«Ну замечательно, вот только этого мне не хватало», — подумал Максим, заглянув в обезумевшие глаза человека, который пытался сжать в кулак собственную грудь и хватал губами воздух.

— Как вы? — спросил Максим и тут же понял, что этот вопрос тянет минимум на Шнобелевскую премию.

В медицине Максим был не силён, по симптомам мог правильно определить разве что насморк, а тут налицо явно что-то посерьезнее. Не трогая жертву недуга, парень достал телефон и позвонил в скорую. Оператор в динамике пообещала бригаду в ближайшее время и положила трубку раньше, чем Максим успел спросить, как помочь человеку.

— Поздравляю, у вас там инфаркт походу, — беззлобно пробубнил в трубку товарищ Максима, которому он набрал сразу после скорой.

— И что в таком случае полагается делать?

— Молиться. А еще ждать скорую. В идеале — положить человеку под язык нитроглицерин или… — товарищ назвал ещё какие-то препараты, название которых Максим записал в блокнот телефона. — Что из этого у тебя есть под рукой?

— Под рукой у меня только леденцы от кашля с ментолом.

— Врачам будет приятно, что у пациента хорошо пахнет изо рта, но этого мало. Если есть возможность, раздобудь что-то из списка и позвони еще раз, я подскажу, что делать дальше.

— Там, — еле слышно просипел мужчина и показал свободной рукой в сторону, — ап-п-п-тека.

— Понял, — кивнул Максим и побежал в указанном направлении.

Аптека стояла на месте, вот только была закрыта уже минимум полчаса. Открыв карту местности на телефоне, Максим с тоской понял, что круглосуточных аптек поблизости нет, а сирены скорой не слышно даже отдаленно.

— Слушайте, там закрыто. Давайте просто не будем умирать? — предложил Максим неплохой вариант, вернувшись.

В ответ мужчина начал молча бледнеть лицом и синеть губами.

— Ясно, — вздохнул Максим и побежал назад к аптеке.

Подергав для приличия за ручку, он посмотрел по сторонам и, найдя камень, взял его в руку.

«Спасибо большое, судьба, за подарки. А ведь завтра у меня было назначено собеседование, эх…» — вздохнул он и саданул камнем в окно.

Не сомневаясь в том, что никто ему не простит это пусть и благородное, но дерзкое нападение на аптеку, Максим зашел внутрь и, разбив еще несколько витрин, по рекомендации товарища взял необходимые препараты и тонометр, а еще захватил гематоген — это уже для себя. «Гулять так гулять», — подумал Максим, фасуя награбленное по карманам.

Снова вернувшись к мужчине, Максим увидел, как тот пытается что-то достать из кармана.

«Наверное, ручку ищет, чтобы на меня очередное заявление написать», — подумалось Максиму. В прошлый раз именно жертва отправила его на скамью подсудимых.

Набрав номер товарища, Максим начал оказывать первую помощь, которая, на удивление, дала результат.

— К-к-к-к-к, — пытался выдавить из себя какое-то слово мужчина, снова засовывая руку в карман.

— Как же вы меня задолбали? — подсказал ему Максим.

— Нет. Ключи, — достал мужчина из кармана связку и протянул Максиму.

— Ох, лучше бы вы мне работу дали, — забирая ключи, сказал Максим. Наконец послышался истеричный вой сирены.

— Молодец! Возможно, ты ему жизнь спас! — похвалил Максима врач, кладя болезного на носилки. — За такое награда полагается.

— Знаю я эти награды, — махнул рукой Максим и отправился домой — ждать эти самые «награды».

Прошло две недели, прежде чем ему позвонили.

— Алло, здравствуйте. Это из аптеки.

— Что-то вы долго, — тяжело вздохнул Максим. — Я уже даже почти решил возобновить поиски работы. Думал, обошлось.

— Так вы всё еще без работы? Приходите, мы вас устроим.

— Очень смешно, — не посмеялся в трубку Максим. — Я и не собираюсь скрываться. Скоро буду, — буркнул он и уже хотел сбросить вызов.

— Только ключи не забудьте, пожалуйста.

— Какие ключи? — удивился Максим.

— Ну те, что я вам отдал. Они у меня все на одной связке, а новое стекло уже поставили, так что без них внутрь не попасть.

— Не понял, так это вы, что ли, с приступом были? — Максим чесал затылок, пытаясь вычесать хоть какую-то логику.

— Ну да. Я хозяин той аптеки. Закончил работу. Прошёл сто метров, и всё как-то быстро произошло… А тут вы. Я вам еще пытался сказать, что можно дверь просто открыть. Но сами помните, какая была ситуация.

— Помню, — сказал Максим. — Так вы точно не в обиде за окно?

— Какие обиды! Вы же мне жизнь спасли!

— Только я это… — Максим замялся, — гематоген у вас украл.

— Ничего, вычтем из первой зарплаты, — посмеялся мужчина в трубку. — Приходите, нам очень нужны люди, которые с такой скоростью находят необходимые лекарства. Нынешний мой работник без компьютера даже туалетную бумагу найти не может. Думаю, что это судьба.

— Но у меня судимость… И нет должного образования…

— С необходимым образованием решим. Если что, у меня друг — декан в медицинском, поступите на курсы фармацевта для начала, потом на очно-заочное. В вашем случае это только в плюс. Остальное как-нибудь решим. Так что скажете?

— А что тут скажешь? — ответил Максим, закрывая сайт по поиску работы. — Скоро буду.

Александр Райн