В полной рукописной редакции романа 1928–1937 годов Воланд, представляя свою свиту Маргарите, называет Коровьева своим первым церемониймейстером и слегка приоткрывает тайну его фамилии, объясняя: «— Ну, "Коровьев" — это не что иное, как псевдоним...» Иными словами, фамилия не является родной для него, она придумана.
Многие исследователи романа пытались найти прототип Коровьева-Фагота, но отступались от затеи. Иные ограничивались перечислениями художественных деталей, составляющих образ, а именно: он и шут сатаны, и фиолетовый рыцарь, и церковный регент, и переводчик с иностранных языков, и писатель Панаев, подписавшийся в ведомости ресторана литераторов критиком Скабичевским, и прочее. Но всё же: кто он на самом деле или кто бы мог быть его прототипом?
Вполне возможно найти ответ на эти загадки по отдельности, но объединить все перечисленные роли героя в целостный образ так, чтобы он не рассыпался на несколько, трудно; уж очень противоречивы составляющие. Например, в какой связи писатель придумал этому герою коровий псевдоним и одновременно с этим музыкальное прозвище? Ответ может быть таким: Коровьев-Фагот был «ростом в сажень [2], но в плечах узок, худ неимоверно», тем самым он напоминал фагот, но ни голосом, ни повадками никак не походил на коровье племя. Получается, что его фамилия или псевдоним существует сама по себе и никак не соотносится с личностью героя или его прозвищем. Пытливый читатель может спросить: «Почему, собственно, обязательно должно быть иначе?» Захотел Булгаков и окрестил героя Коровьевым. Фамилия как фамилия, ни хуже и не лучше других. После придумал ему музыкальное прозвище, уже хотя бы потому, что этот его герой не чурался музыки, называя себя церковным регентом. Кстати, не забудем, что Коровьев был выдающийся специалист по организации хоровых кружков. Какой прекрасный хор он организовал из сотрудников филиала Зрелищной комиссии! Его участники так слаженно и громко пели, что их выступление смогли угомонить только в психиатрической клинике профессора Стравинского.
Словом, господин Коровьев — загадочная и очень неординарная личность. Мне известны исследователи романа, не раз пытавшиеся догадаться, кто же скрывается за этим псевдонимом. Их размышления были направлены на поиск ответа: можно ли найти историческое, мифологическое, литературное или любое иное лицо, в жизни или творчестве которого были бы ответы на вопросы, составляющие интригующие загадки биографии Коровьева-Фагота, пусть даже и отчасти.
Кого только не подозревали в роли прототипа: и рыцаря революции Феликса Дзержинского, и великого Данте Алигьери, и Максима Горького, и священника Самсона Карраско, являющегося рыцарем Белой Луны (персонаж булгаковского перевода «Дон Кихота» М. Сервантеса). Правда, пытаясь обосновать некое имя, исследователи опирались не на все детали, составляющие образ Коровьева-Фагота, а лишь на какую-то одну.
Случалось, вовсе не использовали вообще ни одной детали образа, просто называли имя, внимая подсказке собственной интуиции. Так, известный киевский булгаковед Лидия Яновская считала, что прототипом Коровьева является демон, изображённый на картине Врубеля «Азраил». Она предположила, что эту картину писатель мог видеть в Русском музее, когда ездил в Ленинград в 1934 году. Уверена, что она права в том, что Михаил Афанасьевич видел это полотно. Он любил живопись и немало знал о ней, много раз бывал в Русском музее и Эрмитаже. Но возникает вопрос: почему Яновская остановилась именно на «Азраиле»? Возможно, потому, что он написан в серо-лиловом колорите, напоминающем фиолетовый, и тем самым может смахивать на фиолетового рыцаря. Но как быть со всем остальным? Например, со внешностью Коровьева? Вспомним: по словам Булгакова, у него «физиономия, прошу заметить, глумливая»; «…усики у него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные». В то время как мощный образ врубелевского героя величественен, а строгое лицо безусо и с огромными чёрными глазами. Да и рыцарем Азраила не назовёшь. То есть он полная противоположность Коровьеву-Фаготу. У Врубеля множество картин, изображающих великолепных демонов, но они не имеют никакого отношения к господину Коровьеву. Это я утверждаю твёрдо.
Иллюстрация Лены Солнцевой
Откровенно говоря, я не сразу обнаружила принцип, по которому Булгаков объединил вышеназванные детали внешности Коровьева в один образ. Впоследствии выяснилось: принцип есть! Однажды я задалась вопросами, связанными с формированием этого образа, и попробовала найти некую историческую фигуру, хотя бы в малой степени повлиявшую на рождение, или хотя бы толчок для создания писателем этого героя. Прежде всего обратилась к ранним рукописям романа и выяснила, что Коровьев не сразу был таким, а стал им впоследствии. Оказалось, в начале работы над романом писатель отводил ему довольно скромную и даже скучную роль. В ранних вариантах «Мастера и Маргариты» он имел совершенно иной вид и во время прощального полёта над Москвой назывался «ангел бездны, тёмный Абадонна». В самостоятельного героя Коровьева-Фагота он превратился много позже.
Так или иначе, с уверенностью могу сказать, что, в отличие от Абадонны, Коровьев не бес, а человек! Моё мнение оспорил бы Никанор Иванович Босой, председатель домкома №302-бис по Садовой улице. На дознании в известных органах он заявил: «Коровьев — он чёрт». С этим я согласиться никак не могу прежде всего потому, что гражданин Босой взяточник, а главное, врун. Доверять такому не стоит. В отрицательном отношении к мнению Никанора Ивановича меня укрепляют авторские ремарки. Булгаков охарактеризовал Босого как человека «тупого», несущего «полную околесицу». Свою позицию я подкреплю ещё и тем, что Коровьев не участвовал в убийствах, как Абадонна, следовательно, он не чёрт, а человек. Правда, человек совершенно непорядочный и нечестный. Но согласитесь, уж очень привлекательный! Этого неотразимого отрицательного обаяния у него не отнять.
В сцене последнего полёта Воланда и его свиты над Москвой внешность Коровьева изменилась до неузнаваемости. Оказалось, что на самом деле он вовсе не гаер, а достойная серьёзного внимания личность. Вот его истинный вид: «На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьёвы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, тёмно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. Он упёрся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не интересовался землёю под собою, он думал о чём-то своем…» В этом всаднике трудно узнать задорного переводчика иностранного профессора. Он совершенно отрешён от происходящего и с лихвой наделён автором космической грустью и несказанной тоской. Невольно возникает вопрос: какая же душевная эмоция заставила писателя закрасить этого героя мрачным тёмно-фиолетовым цветом?
«— Почему он так изменился? — спросила тихо Маргарита под свист ветра у Воланда.
— Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, — ответил Воланд, поворачивая к Маргарите своё лицо с тихо горящим глазом, — его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счёты. Рыцарь свой счёт оплатил и закрыл!»
Вначале стоит поразмышлять о таинственном счёте, который рыцарю удалось закрыть. Это авторское выражение напоминает восточное понятие «карма» [3]. В классической индийской метафизике карма — всеобщий закон причинно-следственной связи, проявляющийся в том, что всякий дурной или хороший поступок неизменно влечёт за собой аналогичные последствия для того, кто его совершил. Применительно к человеку это означает, что он обязательно будет наказан за все совершённые грехи или вознаграждён за благодеяния. Если же наказание или награда не имели место в нынешней жизни, их следует ожидать в следующей, ибо истинный творец всех наших поступков — собственная бессмертная «джива», проще говоря, душа. Она непременно возродится в новой жизни и в новом облике пожнёт то, что посеяла в прошлой.
Где-то существует своего рода счёт, куда вносятся, где оцениваются и подсчитываются человеческие поступки. Хороший поступок может стереть плохой или его часть. В зависимости от поступков, совершаемых человеком, этот счёт всё время видоизменяется. Если человек построил свою жизнь таким образом, что не уменьшил негативную часть своего кармического счёта, а ему настал час вновь воплощаться в новой жизни, то ничего не поделать: его душе, а вослед за ней и телу, придётся расплатиться за содеянное в реальной жизни. Полагаю, что с фиолетовым рыцарем произошло нечто подобное.
Вызывает огромный интерес, что же такого ужасного или безобразного мог натворить этот человек в те времена, когда был рыцарем? Прежде чем ответить на вопрос «Что натворил?», предлагаю сделать некоторые предположения о качестве содеянного. Вспомните, как во время мероприятия в варьете перед взором Воланда пронеслась толпа малоприятных людей. Оговорюсь, что по мере столкновения московских обывателей с потусторонними героями мы невольно замечали, что последние выглядят привлекательнее, чем те хапуги и мошенники, с которыми весёлая парочка проделывала разные махинации. Допускаю, этим писатель хотел намекнуть, что некоторые, особо выдающиеся в своей склочной, доносительской или даже воровской деятельности, москвичи вполне могли составить конкуренцию членам свиты князя тьмы в их порочных наклонностях и деяниях.
С точки зрения Воланда, зрители, собравшиеся развлечься развесёлыми зрелищами, не заслуживают серьёзного осуждения, тем более наказаний. Наоборот, для них было разыграно занимательнейшее представление с карточными фокусами и отрыванием головы у конферансье Жоржа Бенгальского. Для демонстрации концертных номеров сатана специально выбрал майские предпасхальные дни, в которые православные христиане обычно постятся и не посещают увеселительных заведений. В оправдание поведения булгаковских москвичей замечу: проклятое чёртово племя хлебом не корми, дай только исподволь подтолкнуть человека к нарушению духовных законов [4].
Надо полагать, потому и свой знаменитый бал Воланд устроил в канун Пасхи, во время которого была совершена своего рода сатанинская литургия. В заключение этого действа Маргарита выпила нечто похожее на кровь из кубка, сделанного из черепа Михаила Александровича Берлиоза, то есть произошло своего рода её причастие. Уверена, писатель выбрал предпасхальные дни для дьявольского причастия Маргариты и других подобных событий не случайно, а желая построить образ своего сатаны, который во многом подражает Спасителю, только со знаком минус. Таким образом, Воланд как бы противопоставляет себя Христу, оспаривая всё, что с ним связано. Подчеркну: видимо, поэтому Булгаков начинает роман именно со сцены, где иностранный профессор старается убедить атеистов Бездомного и Берлиоза, что Иисус существовал. Обращаю ваше внимание, что Воланд не назвал Иисуса полным именем, а именно Иисусом Христом, то есть Мессией, или, как мы говорим, Спасителем. Он слукавил и ограничился обычным иудейским именем. Почему? Всё просто. Мессианскую роль сатана оставил за собой. Напомню, что по отношению к человечеству его миссия носит ярко выраженный негативный характер. Дорога к спасению, по которой Воланд собирается вести человечество, направлена в сторону ада [5].
Представление в варьете сатана устроил на широкую ногу и, как бы сказали сегодня, сделал его интерактивным. Наиболее смелые женщины переодевались на сцене в шикарные наряды, то есть происходило своего рода преображение. Поскольку оно было от сатаны, то носило безобразный характер, а точнее, воландовы соратники откровенно посмеялись над любительницами бесплатного сыра. Предложение нарядиться в дорогое и модное было очень заманчиво, но обернулось тем, что дамы оказались ни с чем. Более того, бедняжки потеряли и то, что имели; вдобавок были осмеяны, бегая по улицам в одном нижнем белье. Для остроты сатирической картины некоторым полуобнажённым дамам писатель дал в руки зонтик или оставил на голове шляпку. Ей-богу, не захочешь, а рассмеёшься, несмотря на сочувствие пострадавшим модницам.
Остальная публика была щедро награждена денежным дождём. В этой связи вспоминается известная фраза Иисуса Христа: «Никто не может служить двум господам… Богу и мамоне» [6], [6а]. На концерте в варьете перед нами люди, выбравшие для своего поклонения именно господина мамону. В воландовой епархии принято считать, что в умелых руках власть денег могущественнее любой иной власти, в том числе и Божией власти, и государственной, и других.
Воланд остался удовлетворён фокусом Коровьева с червонцами и невозмутимо заметил: «…Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи, из бумаги, из бронзы или золота…» Все деньги мира так или иначе подвластны сатане, и Коровьев, устроив фокус с купюрами, с подобострастием продемонстрировал Воланду господство золотого тельца над людьми. А тот отнёсся к этому фокусу благосклонно [7]. Это была своего рода репетиция на будущее время, когда сатана решит завладеть всем миром. Вероятно, тогда неизвестно откуда на алчущих людей упадут миллиарды золотых монет, рублей или долларов. Ловя их, эти люди сгинут под ними, как произошло с ненасытным раджой из индийской сказки о «Золотой антилопе».
В описании ажиотажа, возникшего среди зрителей в борьбе за купюры, в их беспредельной жажде наживы проступает искренняя боль автора, сознающего, что человечество пока не в состоянии избавиться от этого свойственного ему греха. Добавлю, в данной сцене явно прослеживается тема пагубной человеческой страсти к незаслуженной и, говоря народным языком, откровенно халявной наживе. Эту истину открыл Мефистофель в опере Гуно «Фауст». В русском переводе его мысль выглядит так: «Сатана там правит бал… Люди гибнут за металл».
На протяжении всего визита в Москву сатана позволял своей свите вытворять далеко не добрые дела. А уж про потусторонних гостей на его балу и говорить не приходится. Однако к их ужасающим поступкам Воланд относился не только снисходительно, но с поощрительной симпатией. Недаром именно их он пригласил к себе на бал. И это понятно, ибо все ужасы, что сотворили эти убийцы и висельники, жившие когда-то на земле, напрямую относятся к его адовому ведомству. Тёмный мир сатаны существует по правилам: что в Божьем мире является положительным, в его конторе носит отрицательный знак. Исходя из сказанного, становится понятным, что когда-то рыцарь совершил по отношению к сатане нечто совершенно неприемлемое, но с человеческой точки зрения оно не было плохим, скорее наоборот.
Что же это могло быть? Воланд не скрывает и сам отвечает на этот вопрос: рыцарь сочинил каламбур. Иными словами, придумал обидную, просто невыносимую для князя тьмы шутку, перенести которую сатана не смог, и за это наказал острослова. В новой жизни ему пришлось воплотиться в теле Коровьева и шутить, веселя Воланда на полную катушку. Только теперь шутки бывшего рыцаря стали иного рода, от некоторых его «весёлых» выходок москвичам и гостям столицы, отоваривающимся в Торгсине, было не по себе. Хотя Воланд иногда и журил Фагота с Бегемотом, но относился к их проделкам лояльно, а точнее, как к делам своеобычным.
Полагаю, коровьевская шутка была не о поджаренном чёртовом хвосте или о подстриженном копыте, а о чём-то более непереносимом для сатаны. Однако бесполезно гадать, о чём был каламбур, пока неизвестна личность сочинителя. Таким образом круг поиска возможного прототипа несколько сузился. Рыцарь непременно должен иметь отношение к литературному творчеству. Так думаю не только я, но и многие другие исследователи этого уникального текста.
Однажды я прочла статью литератора, который на страницах солидного провинциального журнала пытался убедить читателей, что в образе Коровьева-Фагота Булгаков имел в виду Осипа Мандельштама. Сознаюсь, этим именем он очень удивил. По-моему, этого никак не может быть, поскольку во внешности, биографии и творчестве Мандельштама трудно найти даже мизерные точки соприкосновения с длинноногим балагуром, носящим коровий псевдоним. Не говоря уж о принадлежности к рыцарству. Кстати, редакторы журнала сделали сноску, что он их не убедил.
Автор статьи осуществил попытку расшифровать фиолетовый цвет рыцаря, вспомнив, что Осип Эмильевич писал фиолетовыми чернилами. Считаю этот аргумент совершенно неубедительным. В те времена большинство людей писали ими; иных не употребляли, такая уж была чернильная мода. Я отчётливо помню, как в пятидесятых годах прошлого века на московских школьных партах ещё стояли чернильницы-непроливайки, и в них были только фиолетовые чернила.
Затем литератор обратил внимание, что в стихах поэта часто встречается слово «фиолетовый» и разные оттенки этого цвета. А ещё заметил, что буквы «ф» в текстах Мандельштама занимают не последнее место. Он не поленился и подсчитал количество этих букв на определённую поэтическую площадь текста. Кстати, для наглядности в своей статье он все «ф» набрал фиолетовым цветом. От этого художественного творчества его текст выглядел довольно забавно.
Я привела этот пример не для того, чтобы вместе с вами, дорогой читатель, улыбнуться курьёзу, а в связи с тем, чтобы ещё раз заметить, что загадка личности Коровьева непроста и её с наскока не раскрыть. Хотя, безусловно, стоит отдать должное автору статьи с фиолетовыми буквами. Забегая вперёд, скажу: он был прав в том, что у Коровьева есть прототип и он великий поэт. Этот поэт не был современником Булгакова, он жил совсем в другие времена и был классиком мировой литературы! Конечно, я не сразу догадалась, кто он. Мой путь к расшифровке этой шарады был довольно извилистым, но об этом я поведаю в следующей главе. Она называется «Каламбур фиолетового рыцаря».
Примечания
[1] В романе «Дни Турбиных» уже встречался похожий персонаж. «…Во сне явился к нему [Турбину] маленького роста кошмар в брюках в крупную клетку и глумливо сказал:
— Голым профилем на ежа не сядешь!..»
[2] Сажень — русская мера длины, равная 2,134 метра.
[3] Я не случайно вспомнила о карме. В ранних вариантах романа встречалось слово «йог».
[4] Примером этому может послужить творчество Н. В. Гоголя, любимого писателя Булгакова. Гоголь лучше всех описал разнообразные проделки нечистой силы. Вспомните хотя бы, как чёрт из повести «Ночь перед Рождеством» откровенно морочил голову Вакуле: он невидимо толкал беднягу под руку, подымал из горнила в кузнице золу и обсыпал ею картину, которую писал кузнец. Или как Панночка-ведьма из «Вия» довела до смерти Хому Брута и так далее...
[5] Эту тему я рассмотрела в главе «Каверзный план Воланда».
[6] Евангелие от Матфея 6.24.
[6а] Мамон — древне-сирийский бог богатства.
[7] Еще в 1790 году, когда в США впервые обсуждался закон о частном центральном банке, основатель всемирной банкирской династии Мейер Амшель Ротшильд произнёс знаменитую фразу: «Дайте мне право выпускать и контролировать деньги страны, и мне будет совершенно всё равно, кто издаёт законы!»
Редактор: Катерина Гребенщикова
Читайте предыдущую часть «Булгаковских шарад».
Ещё больше Чтива: chtivo.spb.ru
