Пару слов о рассказе "Вьюга" М. Булгакова⁠⁠

Великолепный слог слышится уже за окном – шаги отдают то ли мерным снежным хрустом, то ли шелестом тревожных мыслей. Но постучали в дверь, и самый стук кажется изысканной игрой на старом фортепиано. И вот он, наконец, вваливается в прихожую, да так, что не обомлеть весьма трудно, потом небрежно раздевается и аккуратно проходит в гостиную. Садится на потёртое кресло, из кармана достаёт папиросу с зажигалкой и протяжно закуривает, бережно выпуская дым изо рта. Дым этот и есть «Вьюга».

***

Я плохо умею описывать черты лица и через них говорить о чертах характера, однако несколько деталей вспомнить попробую.

Например, взгляните на то, как впервые наш юный врач сталкивается с настоящей свирепой вьюгой:

Неба не было, земли тоже. Вертело и крутило белым и косо и криво, вдоль и поперек, словно черт зубным порошком баловался.

Заметьте, как начинается описание сие волшебства – с аллитерации на буквы б и л, что задаёт фольклорный тон, с присущем ему мифологической сказочностью. Затем следуют два пухлых, набитых до отвала пушкинским «Зимним вечером», глагола, наполняя сцену смелым, крепким действием. И остальная часть предложения, особенно остроумная гоголевская метафора с чертом, словно вишенка на торте, завершают этот магический образ бушующей бесовской вьюги…

Дальше, спустя вечное время, когда в флигель местного молодого спасителя судеб заявился некий пожарник, то Булгаков пишет о прибывшем так:

Он вошел и показался мне древним римлянином вследствие блистательной каски, надетой поверх ушастой шапочки. Волчья шуба облекала его, и струйка холода ударила в меня.

И чуть поодаль встречаем:

Аксинья за дверью охнула.

— Что случилось? (Слышно было, как тело Аксиньи прилипло к двери.)

Это одна из причин почему Булгаков великий писатель. Образы, которыми орудует Булгаков не только в отношении пожарника – древний римлянин, каска, ушастая шапочка, волчья шуба – но и в целом, в высшей мере можно назвать поэтическими. И то, что «прилипло к стене» именно тело Аксиньи, а не сама Аксинья тоже любопытно (невольно напоминает прозу Платонова...).