– По грибы собрались? – предположил я.

– Да нет, грибов-то у меня в достатке, – старичок непривычно для московских краёв «окал». – Брательника навещал, тута он служит, в лесу Битцевском. Городской! Вот и такси мне вызвал, я-то сам не умею, да у меня и карточки этой вашей нет.

Я удивлённо покачал головой: неужели в наше время ещё остались пенсионеры, которым государство платит наличными? Но вслух сказал:

– Это дело хорошее, родича навестить.

– Да, редко видимся, не наездишься, – вздохнул пассажир и похлопал по объёмистому боку вещмешка. – Вот, соли мне отгрузил да пряностей разных, у него-то лавка под боком, ну и деньги опять же водятся. В нашей-то глуши пока до лавки дойдёшь…

Я вновь удивлённо качнул головой и взял из подстаканника банку энергетика. Напитка оставалось на донышке, и я, осушив его одним глотком, смял жестяную ёмкость и сунул её в карман на дверце.

– До мусорки довезёшь? – прищурился в зеркале заднего вида дедок.

– А как же? – я даже удивился вопросу. – На заправку заеду, там и выкину.

– Вот это хорошо, вот это правильно, – старичок аж захлопал в ладоши от удовольствия. – А то есть такие: едут через лес, прямо в окно своё говно кинут, как так и надо! А то ещё, бывает, придут в лес, – я понимаю, дело молодое, выпить, погулять там, – так они за собой кучу говна этого оставят и обратно восвояси! Небось у себя в дому так не срут! А потом удивляются, чего это к людям выйти не могут…

– Ну, в лесу гадить – вообще последнее дело! – искренне поддержал я деда. – Я могу понять, если в городе, – там хоть дворники есть, – и то не нужно. А уж в лесу! Ну собери ты весь мусор в пакет, окурки в пачку пустую или там бутылку не поленись засунуть, оно ж разлагается годами!

– Верно говоришь! Молодец! – дедок хлопнул меня по плечу, и я опять удивлённо крякнул: ощущение было такое, будто дубовой веткой стукнули. Легонько, но чувствительно.

Дальше ехали молча, только дедок изредка хихикал себе под нос и пару раз хлопал в ладоши в такт своим мыслям. Я за время работы в такси навидался всякого, поэтому не обращал внимания, уйдя в собственные размышления. Наконец спустя полтора часа пассажир беспокойно завозился и подался вперёд.

– Вот верно она у тебя сказала, почти приехали! – поддакнул он Алисе. – Тут главное – своротку не пропустить, уж больно неприметная она. И чуть подале проехать попрошу тебя, ты уж не взыщи. А я отблагодарю, не сомневайся. Вот, вот она, своротка! Тута налево поверни, а дальше прямо и прямо.

Своротка и впрямь была едва заметной: так, просто заросшая травкой прогалина меж соснами. Я замедлил ход, опасаясь кочек, но машина шла ровно и практически беззвучно, не считая едва слышного гудения двигателя, и я успокоился.

– Далеко ещё, отец? – поинтересовался я спустя пять минут. Навигатор упорно показывал, что я нахожусь в сплошном лесном массиве, где нет даже тропок.

– Да почитай, приехали уж, – дедок снова захлопал в ладоши.

Деревья расступились, и лесная дорога вывела на небольшую полянку практически идеально круглой формы.

– Здесь? – повинуясь внезапному наитию, я нажал на педаль тормоза.

– Здесь, сынок, здесь, – закивал пассажир. – Ты вперёд-то не езжай, там бочажок посередь поляны. По краешку обойди и прямо на солнце поворачивай, аккурат к дороге-то и выйдешь. А вот тебе благодарность, я слово держу!

Он выудил из вещмешка немаленький туесок и аккуратно поставил его на переднее пассажирское сиденье.

– Спасибо, отец! – улыбнулся я наивной простоте старичка. – Что хоть тут?

– Медок дикий! От всякой хвори первое лекарство, да и просто с чайком побаловаться милое дело! – дедок шустро выбрался из машины и, прежде чем захлопнуть дверь, напомнил: – Направо езжай и на солнце поворачивай! И смотри, не мусори!

Я вывернул руль вправо и тихо тронул машину с места. Метров через тридцать меж сосен обнаружился подсвеченный солнечными лучами промежуток, достаточный, чтобы проехать, и я свернул туда. Стоявшие, казалось, сплошной стеной деревья будто расступались перед автомобилем, плотный ковёр хвои неслышно ложился под колёса, и сквозь приоткрытое окошко вместе со смолистыми лесными ароматами проникал птичий гомон. Спустя буквально пару минут я выехал на наезженную грунтовку, которая метров через сто выходила на бетонку, где синел указатель: «Щёлково, Софрино, Фряново».

«Интересные дела», – подумал я, выбравшись из машины и закуривая. По моим прикидкам, от дедовой «своротки» до бетонки было километров десять, и ещё столько же по ней до развязки, о которой свидетельствовал указатель. Обернувшись, я почти не удивился, не обнаружив за задним бампером машины и намёка на проход между соснами.

– Спасибо, дедушка, – глядя в чащу, негромко произнёс я и склонил голову.

Докурив, я привычно занёс было руку, чтобы отщёлкнуть бычок на обочину, но в последний момент покачал головой, затушил окурок о подошву и сунул его в смятую банку, так и лежавшую в дверном кармане. На заправке выкину.

А мёд оказался необыкновенно вкусным.

— Возможно, — его голос звучал неуверенно. — У тебя есть температура, тошнота?

— Нет, только это… уплотнение. Оно растет.

— Не жди три дня. Иди к врачу немедленно. И держи меня в курсе.

Тон профессора меня насторожил. За два года совместной работы я научился распознавать, когда он обеспокоен.

К врачу я попал только к вечеру. Молодая женщина-терапевт долго осматривала мое предплечье, затем взяла соскоб и назначила анализ крови.

— Возможно, это паразитарная инфекция, — сказала она. — Учитывая, где вы были, это не удивительно. Но без анализов я не могу быть уверена.

Она выписала антибиотики и антигистаминные и попросила вернуться через два дня. Ночью я не мог заснуть. Уплотнение теперь занимало большую часть предплечья, и кожа над ним натянулась до блеска. Я принял двойную дозу антигистаминных, но зуд только усилился. Около трех часов ночи я пошел в ванную, чтобы смочить руку холодной водой.

То, что я увидел в зеркале, заставило меня задержать дыхание. Кожа вокруг уплотнения приобрела синюшный оттенок, а в центре образовалось что-то похожее на устье — крошечная вертикальная щель. Когда я коснулся ее пальцем, щель приоткрылась на миллиметр, и я почувствовал теплый воздух, исходящий изнутри. Как будто что-то дышало под моей кожей.

Я схватил ножницы и в приступе паники подумал о самостоятельном вскрытии. Но здравый смысл возобладал. Инфекция, попавшая в кровь, может быть смертельной. Я должен дождаться утра.

Вернувшись в постель, я заметил, что простыня в месте, где лежала рука, покрыта влажными пятнами. Прозрачная жидкость сочилась из щели, оставляя липкие следы. Запах был терпким, как у перезрелых фруктов.

Утром я позвонил профессору Миллеру, но он не ответил. Я оставил голосовое сообщение, описывая новые симптомы, и отправил фотографию. Затем вызвал такси и поехал в больницу.

В приемном отделении я столкнулся с бюрократией. Мне сказали, что без направления или явных признаков острого состояния мне придется ждать общей очереди. Я показал медсестре свою руку, но она только пожала плечами.

— У нас тут люди с инфарктами и инсультами. Ваша сыпь не выглядит угрожающей жизни.

Я сел в зале ожидания, чувствуя, как внутри нарастает тревога. Рука начала неметь, а щель, казалось, расширилась. Через три часа ожидания мой телефон зазвонил. Это был профессор Миллер.

— Слушай внимательно, — его голос звучал встревоженно. — Где ты сейчас?

— В больнице, жду приема.

— Выйди оттуда немедленно. Я отправлю к тебе человека. Он будет в черном внедорожнике у главного входа через десять минут.

— Что происходит? Вы знаете, что со мной?

— У нас мало времени. Доверься мне.

Я знал профессора как здравомыслящего ученого. Если он так встревожен, значит, дело серьезное. Я покинул больницу и через восемь минут увидел черный внедорожник с тонированными стеклами.

Водитель, мужчина в медицинской маске, кивнул и открыл заднюю дверь. Я сел, и машина тронулась.

— Куда мы едем? — спросил я.

— В частную клинику. Профессор Миллер все объяснит.

Больше он не произнес ни слова. Мы ехали около часа, выехав за пределы города, и остановились перед современным комплексом, окруженным высоким забором. На воротах не было вывески, только камеры наблюдения.

Меня провели через холл в смотровой кабинет, где ждал профессор Миллер в сопровождении еще одного мужчины в лабораторном халате.

— Покажи руку, — сказал Миллер вместо приветствия.

Я закатал рукав. Щель теперь была размером с монету, и края ее подрагивали, как жабры рыбы. Профессор обменялся взглядами с коллегой.

— Это доктор Рейнер, — представил он. — Специалист по тропическим паразитам.

Доктор Рейнер надел перчатки и осторожно прикоснулся к моей руке.

— Как давно началось движение?

— Движение? — я не понял вопроса.

— Внутри. Ты чувствуешь, как оно перемещается?

Я кивнул, удивленный его осведомленностью.

— Вчера ночью. Сначала думал, что мне кажется.

— А выделения? Когда появились?

— Тоже вчера. Что со мной?

Доктор Рейнер взял шприц и набрал прозрачную жидкость из ампулы.

— Мы введем местный анестетик и возьмем образец ткани. Нужно точно определить, с чем имеем дело.

— Вы уже сталкивались с подобным? — спросил я, пока он делал инъекцию вокруг щели.

— Я видел три похожих случая за последние пять лет. Все у исследователях, вернувшихся из региона Амазонки.

Пока анестезия действовала, профессор Миллер отвел меня в сторону.

— Я должен был предупредить тебя, — тихо сказал он. — Во время предыдущей экспедиции один из ботаников подхватил нечто похожее. Мы думали, что это единичный случай.

— И что с ним случилось?

— Он… — профессор запнулся. — Мы справились с инфекцией. Но потребовалось серьезное лечение.

Я чувствовал, что он не договаривает, но доктор Рейнер уже подзывал меня к смотровому столу.

Процедура биопсии была быстрой. Доктор ввел тонкий инструмент в щель и извлек кусочек ткани, который немедленно поместил в контейнер. Я не чувствовал боли, только странное ощущение пустоты, как будто из меня извлекли нечто важное.

— Мы получим результаты через несколько часов, — сказал Рейнер. — А пока я рекомендую госпитализацию. У нас есть палаты в этом здании.

— Я предпочел бы вернуться домой, — возразил я. — Вы можете выписать антибиотики или что-то еще?

— Это не бактериальная инфекция, — ответил доктор. — И я не рекомендую оставаться одному. Особенно сегодня ночью.

Его тон не оставлял места для возражений. Меня проводили в небольшую, но комфортабельную палату с одной кроватью, телевизором и монитором для наблюдения за жизненными показателями. Медсестра установила капельницу с каким-то раствором и попросила немедленно вызвать персонал, если появятся новые симптомы.

Оставшись один, я изучил свою руку. Анестезия начала проходить, и я чувствовал пульсацию вокруг щели. Она стала более ритмичной, как будто синхронизировалась с моим сердцебиением. Когда я прислушался, то услышал тихий, едва различимый звук, похожий на хлюпанье.

Я попытался отвлечься, включив телевизор, но не мог сосредоточиться. Мысли постоянно возвращались к словам доктора о «движении» и к недосказанности профессора Миллера. Около семи вечера вернулся доктор Рейнер с планшетом в руках. Его лицо было напряженным.

— Мы проанализировали образец, — сказал он, садясь рядом с кроватью. — Это не совсем то, что я ожидал увидеть.

— Что вы имеете в виду?

— Ткань, которую мы извлекли… она имеет сложную клеточную структуру, отчасти напоминающую твою собственную, но с существенными модификациями.

— Я не понимаю.

— Это не паразит в классическом понимании. Скорее, это мутация твоих собственных клеток, вызванная внешним агентом. Возможно, споры или фрагменты ДНК неизвестного организма, с которым ты контактировал в джунглях.

Я вспомнил последние дни экспедиции. Мы собирали образцы растений в отдаленной части джунглей, куда редко ступала нога человека. Среди находок было несколько видов, предположительно неизвестных науке.

— Ты помнишь что-нибудь необычное? — спросил доктор, как будто читая мои мысли. — Порезы, уколы, контакт с неизвестными растениями?

— Я ботаник, я контактировал с сотнями растений, — ответил я. — Но да, было одно… странное. Мы нашли лиану с необычными спорангиями. Когда я брал образец, один из них лопнул и обдал руку облаком спор. Я протер кожу антисептическими салфетками, но…

Доктор Рейнер кивнул, делая заметки.

— Тебе повезло, что ты обратился к нам так рано. В предыдущих случаях процесс зашел гораздо дальше.

— Что значит «дальше»? Что происходит с этой… мутацией?

— Она растет. Создает новые структуры под кожей. В твоем случае процесс только начался, но мы уже видим формирование своего рода протокровеносной системы.

— И что будет дальше?

— Без лечения? Мутировавшая ткань продолжит разрастаться, интегрируясь с твоим организмом. Щель на руке может стать… функциональным отверстием.

— Функциональным для чего?

— Мы не уверены. В одном случае через подобное отверстие началось выделение спор. В другом сформировалось что-то похожее на дыхательный орган.

Меня затошнило. Картина, которую рисовал доктор, казалась абсурдной, взятой из научно-фантастического фильма. Но щель на моей руке, пульсирующая в такт сердцебиению, была реальной.

— Как вы собираетесь это лечить?

— Агрессивная антибиотикотерапия в сочетании с иммуномодуляторами. Возможно, потребуется хирургическое вмешательство для удаления измененных тканей. Но сначала мы проведем еще несколько тестирований.

Ночью мне дали снотворное, но я все равно просыпался каждый час, проверяя руку. Щель немного увеличилась, и вокруг нее появились крошечные бугорки, похожие на бородавки. Я нажал на один из них, и он лопнул, выпустив каплю той же прозрачной жидкости.

Утром меня разбудил новый симптом — интенсивный зуд, распространившийся от предплечья к плечу и шее. Осмотрев себя в зеркале ванной комнаты, я обнаружил тонкие красные линии, поднимающиеся по руке, как дорожки на карте. Они пульсировали под кожей, словно наполненные движущейся жидкостью.

Я нажал кнопку вызова, и через минуту появился доктор Рейнер. Осмотрев новые проявления, он нахмурился.

— Распространение идет быстрее, чем я ожидал. Нам нужно начать лечение немедленно.

В течение дня мне поставили новую капельницу с коктейлем из антибиотиков и других препаратов. Каждый час медсестра брала образцы жидкости из щели для анализа. К вечеру зуд уменьшился, но красные линии стали более заметными, а бугорки вокруг щели увеличились до размера горошин.

Около девяти вечера меня посетил профессор Миллер. Он выглядел уставшим и осунувшимся.

— Как ты держишься? — спросил он, присаживаясь рядом.

— Хотелось бы знать, с чем мы имеем дело. Рейнер не особо многословен.

— Он рассказал тебе о предыдущих случаях?

— Только в общих чертах. Сказал, что было трое, все после экспедиций в Амазонку.

— На самом деле их было пятеро, — тихо сказал профессор. — Трое выжили после лечения. Один умер от сепсиса, когда мутировавшая ткань начала некротизироваться.

— А пятый?

— Он… изменился.

Профессор замолчал, словно подбирая слова.

— Джейкоб Мортенсен, ботаник из Копенгагенского университета. Первый зарегистрированный случай. Он вернулся из экспедиции с симптомами, похожими на твои, но не обратился за помощью, пока не стало слишком поздно. Когда его нашли, почти 30% тканей его тела были трансформированы.

— Трансформированы во что?

— В гибридную форму. Человеческая физиология, интегрированная с растительными элементами. Его клетки начали производить хлорофилл. На коже образовались структуры, напоминающие листья. Внутренние органы реорганизовались.

Я слушал с нарастающим ужасом.

— Он умер?

— Нет, — профессор покачал головой. — Он выжил. Но перестал быть… полностью человеком. Сейчас он находится в специальном учреждении, где за ним наблюдают. Он не может говорить, но, похоже, сохранил часть сознания.

Я посмотрел на свою руку, на пульсирующую щель, из которой сочилась жидкость, на красные линии, ползущие к сердцу. Неужели это мое будущее?

— Почему вы не предупредили меня перед экспедицией? — спросил я, пытаясь сдержать гнев.

— Случай Мортенсена был засекречен правительством. Остальные пациенты выздоровели после лечения. Мы не думали, что риск столь высок.

Той ночью я снова не мог заснуть, несмотря на седативные. Мысли о Мортенсене, о человеке, чье тело предало его, превращаясь во что-то чуждое, не давали покоя. Я представлял, как мои органы медленно изменяются, как кожа покрывается чем-то похожим на листья, как я теряю способность говорить…

Около трех часов ночи я почувствовал резкую боль в руке. Щель начала расширяться сама по себе, как будто что-то изнутри давило на края. Я включил свет и увидел, как из отверстия медленно выползает тонкий зеленоватый отросток, похожий на побег растения.

Я закричал, нажимая кнопку вызова. Медсестра прибежала через несколько секунд, увидела отросток и немедленно вызвала доктора Рейнера.

Следующие часы прошли как в кошмаре. Меня перевезли в операционную, где под местной анестезией доктор Рейнер удалил отросток и взял новые образцы тканей. Отросток был длиной около пяти сантиметров, с тонкими волокнами по бокам, похожими на корни.

— Мы должны удалить весь очаг, — сказал Рейнер после операции. — Локализованное иссечение тканей с последующей интенсивной терапией.

— Вы уверены, что это поможет? — спросил я, вспоминая рассказ о Мортенсене.

— В трех случаях из четырех это сработало. Мы поймали процесс на ранней стадии.

Операцию назначили на следующее утро. Я провел ночь в полубреду, балансируя между сном и явью. Мне казалось, что я чувствую, как каждая клетка моего тела медленно меняется, подчиняясь чужеродной программе.

Перед операцией доктор Рейнер показал мне результаты последних анализов.

— Мутированная ткань вырабатывает ферменты, которые модифицируют твою ДНК. Процесс напоминает то, как некоторые вирусы встраивают свой генетический материал в клетки хозяина. Но масштаб и скорость изменений беспрецедентны.

— Что, если операция не поможет? — спросил я.

— Тогда мы рассмотрим более радикальные методы. Возможно, ампутацию конечности, если процесс не распространился дальше.

Я кивнул, чувствуя странное спокойствие. Все это казалось нереальным, как будто происходило с кем-то другим.

Последнее, что я помню перед тем, как анестезия подействовала, — это взгляд доктора Рейнера, в котором читалось сомнение. Он не был уверен, что сможет меня спасти.

Я проснулся в палате интенсивной терапии. Правая рука была полностью забинтована от кисти до плеча. Рядом с кроватью стоял профессор Миллер.

— Операция прошла успешно, — сказал он, заметив, что я очнулся. — Рейнер удалил все измененные ткани. Анализы показывают, что активность чужеродных ферментов снижается.

Я попытался пошевелить пальцами правой руки и почувствовал острую боль.

— Сколько… сколько они удалили?

— Значительную часть мышечной ткани предплечья. Потребуется реабилитация, но функциональность должна восстановиться.

Я кивнул, испытывая одновременно облегчение и странную пустоту. Часть меня была вырезана, удалена, как нечто чужеродное и опасное.

В течение следующей недели я оставался под наблюдением. Антибиотики и иммуносупрессоры капали в вену день и ночь. Рана медленно заживала, и каждый день доктор Рейнер брал образцы тканей для анализа.

На десятый день после операции он сообщил хорошие новости: все тесты показывали, что мутация остановлена. Мои клетки возвращались к нормальному функционированию.

— Тебе повезло, — сказал он. — Мы поймали это на ранней стадии. Еще неделя, и изменения могли стать необратимыми.

Я был благодарен, но что-то внутри меня изменилось. Я больше не чувствовал прежней уверенности в своем теле. Оно предало меня однажды — что мешает этому повториться?

Перед выпиской профессор Миллер навестил меня в последний раз.

— Компания возместит все расходы на лечение и реабилитацию, — сказал он. — И, разумеется, ты получишь компенсацию за профессиональную травму.

— Я больше не поеду в экспедиции, — ответил я.

— Я понимаю. Никто бы не стал тебя осуждать.

Он протянул мне небольшую папку.

— Здесь все документы по твоему случаю. Копии анализов, заключения врачей. Ты имеешь право знать, что с тобой произошло.

Я взял папку, но не открыл ее. Я знал, что когда-нибудь прочту эти документы, попытаюсь понять научную сторону моей трансформации. Но не сейчас.

Дома, разматывая бинты перед душем, я смотрел на шрам. Он тянулся от запястья до локтя, широкий и неровный. Рейнер не пожалел тканей, вырезая все подозрительное.

Стоя под струями воды, я размышлял о природе моего тела. О том, как легко оно может быть изменено, перепрограммировано, превращено во что-то иное. О тонкой грани между «я» и «не-я», между человеком и… чем-то другим.

Я поклялся себе, что никогда больше не вернусь в джунгли. Но иногда, просыпаясь среди ночи, я ощущаю фантомное покалывание в шраме. И в эти моменты мне кажется, что часть той трансформации все еще живет во мне, ожидая своего часа.

Люда слушала, не перебивая, лишь сжимая дочери руку. Её глаза наполнялись слезами, болью, а потом — гордостью и бесконечной нежностью.

— Доченька моя… — прошептала она, когда Вика замолчала, обессилев. — Как же ты прошла через всё это… Одна. Как же я тебя не понимала… Как обижала… — Она обняла Вику. — Но ты дома, теперь ты дома. И мы вместе, мы справимся. Я здорова, я сильная. Найдём тебе работу. Всё наладится, дочь. Главное, что ты жива.

Этот момент покоя, тепла, безусловной материнской любви был таким хрупким и таким драгоценным. Они сидели, обнявшись, пили чай, и Вика впервые за долгие дни почувствовала, как лёд в груди начинает понемногу таять. Может, и правда? Может, это шанс начать всё с чистого листа? Без амбиций, без Пола и без приложения? Просто жить и работать, быть рядом с мамой…

Стук в дверь прозвучал как выстрел. Резкий, официальный. Мама, по своей старой привычке открывать всем и вся, не задумываясь, пошла и открыла дверь.

— Кто там?

— Участковый уполномоченный полиции, Иванов. Проверка паспортного режима, — прозвучал за дверью ровный, не терпящий возражений голос.

Сердце Вики упало. Проверка паспортного режима? Сейчас? Но мама уже открывала дверь.

— Да, пожалуйста, заходите… — Людмила Сергеевна была немного растеряна. — Вот, паспорта… Моя дочь как раз приехала…

— Дочь? — Участковый Иванов, мужчина лет сорока пяти с усталым, но очень внимательным лицом, переступил порог. Его взгляд мгновенно нашёл Вику, сидевшую за столом. В его глазах не было удивления. Было… понимание. И что-то ещё. Холодный расчёт. — Виктория Викторовна Кириллова? — спросил он, уже зная ответ.

Вика встала, чувствуя, как ноги снова становятся ватными.

— Да, это я.

Иванов достал планшет.

— Так и есть. Мы вас давно разыскиваем, Виктория Викторовна. По месту прежней регистрации, по последним известным адресам… — Он сделал несколько касаний на экране. — На вас поступил целый ряд заявлений о мошенничестве в особо крупном размере. — Он поднял глаза, и его взгляд стал тяжёлым, как гиря. — Серьёзные заявления, гражданка Кириллова, от разных потерпевших. Суммы… значительные. Очень значительные.

— Это… это ошибка! — вырвалось у Вики, но голос дрожал. Она вспомнила и свой «бизнес» с приложением, и фонд Пола, который теперь объявлен преступной схемой. Кто подал заявления? Жертвы приложения?

— Ошибка? — Иванов усмехнулся беззвучно. Он мастерски играл на их страхе. — Документы, свидетельства, финансовые потоки… Всё указывает на вас, гражданка Кириллова. Как на активного участника организованной группы. — Он сделал паузу, давая словам осесть. — Следствие идёт активно. Обвинения тяжкие. Речь может идти… о значительных сроках лишения свободы. И, конечно же, конфискация имущества. Всего, что будет признано нажитым преступным путём.

Мама Люда ахнула, схватившись за сердце.

— Нет! Не может быть! Вы ошибаетесь! Моя дочь не преступница! Она хорошая! Она меня вылечила! — Она бросилась к участковому. Её глаза были полны слёз и ужаса. — Пожалуйста! Разберитесь! Не губите её!

Иванов смотрел на плачущую женщину, потом на бледную, как мел, Вику. В его глазах не было жалости. Был профессиональный холод и понимание их полной беззащитности.

— Разберёмся, гражданочка. Улики… они весомые. — Он снова взглянул на планшет. — Следствие может пойти по разным путям… Иногда дело можно… локализовать. Закрыть на уровне участка. Если, конечно, потерпевшие получат хоть какую-то компенсацию. Можно покрыть хотя бы часть ущерба. Это смягчает вину. Иногда… очень существенно.

Наступила тягостная пауза. Манипуляция была грязной и очевидной, но действенной. Он предлагал выход. Грязный, унизительный, но выход, чтобы избежать тюрьмы.

— У… у нас есть деньги! — вдруг выкрикнула мама Люда, дрожа от страха. — Не всё, но есть! Я сейчас отдам все свои сбережения! Только закройте дело! Не сажайте мою девочку! — Она бросилась к старой шкатулке, вытащила оттуда несколько пачек аккуратно перевязанных купюр — свои скромные, честно отложенные на черный день деньги. — Вот! Возьмите! Это всё, что у меня есть!

Вика смотрела на мать, и сердце разрывалось от боли и стыда. Она не могла допустить этого!

— Мама, нет! Не отдавай! Это твои деньги! — Она вытащила из кармана деньги Волынского. — Вот! Возьмите это! Здесь… здесь около ста тысяч! Это компенсация! Остальное… я найду! Закройте дело, пожалуйста!

Иванов смотрел на деньги на столе — мамины скромные накопления и толстую пачку купюр от Волынского. Его глаза быстро оценили сумму. Более полумиллиона. Для уровня участка — очень даже неплохо. Он сохранял каменное лицо.

— Мало, гражданка Кириллова. Очень мало для таких дел. Но… — он сделал вид, что раздумывает, — учитывая ваше чистосердечное… признание и желание загладить вину… И вашу мать… Пожилой человек… — Он тяжело вздохнул, разыгрывая сомнения. — Ладно, рискну и закрою материал. Считайте, что вам крупно повезло. — Он начал аккуратно складывать деньги в портфель. — Но запомните, что любая новая жалоба — всё откроется снова. И тогда… — Он многозначительно посмотрел на Вику. — Тогда уже никакие деньги не помогут. Понятно?

— Понятно! Понятно! Спасибо вам огромное! — запричитала мама Люда, кланяясь. — Вы наш ангел-спаситель! Спасибо вам большое!

Вика молчала. Она смотрела, как деньги — её последняя надежда на передышку, на помощь маме, на возможность хоть что-то начать — исчезают в портфеле участкового. Деньги Волынского, который поверил в неё. Деньги мамы, заработанные тяжким трудом после лечения.

Иванов захлопнул портфель и кивнул.

— Паспорта проверены. Нарушений нет. Всего доброго. И… ведите себя тихо. — Он повернулся и вышел, оставив в квартире гробовую тишину и запах страха.

Мама Люда опустилась на стул, всхлипывая от облегчения и опустошения.

— Слава Богу… Слава Богу, Викуша… Всё обошлось… Он закрыл дело…

Вика стояла посреди комнаты, глядя в пустоту. Облегчения не было. Было лишь ледяное, всепроникающее чувство полной, абсолютной беспомощности. Её спасение обернулось новым ограблением. Система, в лице участкового-манипулятора, выжала из них всё до копейки. Она снова была у разбитого корыта. Без денег и без перспектив. Зато с клеймом, которое могло всплыть в любой момент. И с мамой, которая отдала последнее, чтобы её спасти.

Она подошла к маме, обняв её дрожащие плечи.

— Всё будет хорошо, мам… — прошептала она, сама не веря своим словам. — Всё будет хорошо…

Но в её глазах, отражавших унылый вечер за окном, была только пустота и вопрос: «Что же делать теперь?» Дорога вниз, казалось, не имела дна. Вика и мама Люда сидели за столом, на котором ещё лежали крошки от пирожков, а в воздухе витал призрак только что унесённых полумиллиона рублей. Пустота в кошельках и в душах.

— Вот же… манипулятор, — прошептала мама Люда, вытирая платком последние слёзы, но в её глазах теперь горел гнев. — Настоящий волк в погонах. Как ловко… как подло! Запугал и вытряс последнее… И мы, как дуры, повелись.

Вика кивнула, стиснув зубы. Унижение жгло сильнее потери денег.

— Круче них манипуляторов в этом мире нет, мам, — её голос был хриплым от сдержанных эмоций. — Они знают все рычаги. Знают, куда нажать, чтобы человек от страха отдал всё, даже последнюю рубашку. И ведь мы… мы даже не знаем, были ли эти заявления реальными или он всё выдумал, чтобы нас обобрать! Возможно, никакого дела и нет!

— А как же сроки? Конфискация? — всхлипнула мама Люда. — Он так страшно говорил… Как жить теперь, Викуша? На что? Я… я всё отдала…

— Найдём выход, мам, — сказала Вика, больше чтобы успокоить мать, чем веря в это сама. Где выход? Работать? Но с её досье, которое теперь, возможно, есть у этого участкового? Он же сказал: «Любая жалоба»… Он может шантажировать их бесконечно. — Начнём с малого. Завтра поищу работу. Любую! — Она попыталась улыбнуться, но вышло криво. — Главное, что мы вместе. И ты здорова. Это дороже любых денег.

Они сидели, держась за руки, пытаясь найти хоть каплю утешения в этом море безнадёжности, как вдруг… Зазвонил телефон.

Звонкий, неожиданный звук оповещения разорвал тишину. Вика вздрогнула. Это звучал её старый, запасной телефон, который она купила на последние гроши по пути домой. На экране горело уведомление от мобильного банка. Вика машинально взяла его, ожидая какую-нибудь рекламу или страшный счёт за что-нибудь. Она открыла сообщения и замерла. Перевод на карту: один миллион рублей. Комментарий: «Возврат денежных средств за не оказанную услугу».

Вика уставилась на экран. Миллион? Возврат? За что? Она протёрла глаза. Цифра не исчезла.

— Мам… — она прошептала, не в силах вымолвить больше. — Смотри…

Мама Люда подошла и заглянула в телефон. Её глаза округлились.

— Святые угодники… Миллион? Откуда? Что это? Викуша, это не ошибка?

Прежде чем Вика успела хоть что-то предположить, телефон зазвонил. На экране высветился незнакомый номер. С дрожащей рукой Вика ответила:

— А-алло?

— Добрый день, это Светлана Петрова, старший менеджер по безопасности клиентов банка, — прозвучал в трубке чёткий, профессиональный женский голос. — Я звоню относительно Виктории Кирилловой.

— Да… это я, — прошептала Вика, сердце колотилось как бешеное.

— Виктория, на вашу карту был зачислен возврат денег за неправомерное списание денежных средств приложением «Манипулятор». Следственные органы из Интерпола сообщили, что мошенники были задержаны и все средства, украденные у клиентов, возвращены.

— Да, понятно. Спасибо! — не нашла что ещё ответить Вика и быстро положила трубку.

Вика обняла маму, крепко-крепко, чувствуя, как камень падает с души. Давление, страх, унижение — всё разом ушло, сменившись ликующим, почти истеричным счастьем. Она была на седьмом небе! Не просто от денег — от торжества справедливости, от того, что кошмар закончился. Манипуляторы — скрывавшиеся за фальшивыми корочками — получили по заслугам.

— Всё, мам, — Вика вытерла слёзы и впервые за долгие недели улыбнулась по-настоящему, широко и светло. — Всё позади. Самые настоящие герои их поймали. А у нас… у нас есть миллион, здоровье и целая жизнь впереди. Настоящая. Без манипуляций и без приложений. Только ты и я. Всё будет хорошо! Я тебе обещаю.

Они сидели в обнимку на кухне, залитой вечерним солнцем, которое вдруг казалось невероятно ярким и тёплым. Тяжёлая глава была закрыта. И пусть шрамы останутся, но будущее, наконец, не пугало, а манило возможностями и началом новой, честной жизни.

***

Утро после чуда казалось сияющим. Солнце, редкое и драгоценное, заливало мамину кухню. Миллион на карте был не просто деньгами — это был символ очищения, возвращённого доверия мира. Вика чувствовала себя заново рождённой. Первым делом нужно было восстановить связь. Она пошла в салон и купила недорогой, но новый смартфон и восстановила свою старую сим-карту. Она уже обдумывала планы, как помочь маме и найти честную работу… Всё казалось возможным.

И тут зазвонил телефон. Это был незнакомый номер, но с международным кодом. Сердце Вики ёкнуло. Она ответила, ещё не зная почему.

— Вика? — Голос был далёким, с помехами, но этот бархатный тембр она узнала бы из миллиона. Это был Пол.

Она замерла, прижав телефон к уху. Весь воздух будто выкачали из лёгких.

— Пол? — прошептала она. — Это… ты? Где ты? Что случилось? Я пыталась дозвониться… Спецслужбы… Фонд…

— Знаю, солнышко, знаю всё, — его голос звучал устало, но с той же гипнотической теплотой, которая когда-то свела её с ума. — Меня подставили! Страшно подставили!

— Где ты? — повторила Вика, чувствуя, как в груди начинает клокотать смесь тревоги и чего-то старого, запретно-сладкого.

— В бегах, родная, в Латинской Америке. — он фальшиво усмехнулся. — Меня… обокрали. Все счета, все наличные. Я остался только с паспортом и одеждой на себе. И с мыслями о тебе. — Голос его дрогнул, искусно или искренне — Вика уже не могла различать. — Вика, мне нужна помощь. Отчаянно нужны деньги. Хотя бы на билет в безопасное место, на еду… Я как загнанный зверь.

Его слова о беде, о нужде и о том, что он думает о ней… Они попали точно в цель. Всё, что Вика пережила — страх, унижение, несправедливость, а потом невероятное облегчение и возврат денег — создало взрывоопасную эмоциональную смесь. Стена рациональности, которую она пыталась выстроить после краха фонда, рухнула мгновенно. Из глубин души всплыло осознание, острое и неоспоримое, что она безумно любит его. Все его манипуляции, подозрения, исчезновение — всё померкло перед этой слепой, всепоглощающей любовью и жгучим желанием помочь ему от души.

— Пол… — её голос сорвался на шёпот, полный слёз. — Я… так боялась за тебя! Я думала… не знала, жив ли ты! Я люблю тебя! Понимаешь? Люблю и готова на всё!

На том конце провода секунду царила тишина, затем он ответил, и его голос прозвучал глубже, нежнее, чем когда-либо:

— И я тебя люблю, Вика. Больше жизни, больше всего на свете. Эти недели в аду… только мысли о тебе меня и держали. Ты моя единственная надежда и моя единственная любовь.

Она плакала в трубку, слезами облегчения, счастья от его слов и страха за него.

— Пол, а приложение… Тот цифровой аватар… Он был заполнен на девяносто процентов! Это же ты? Твои привычки, твои реакции… Это был ты?

— Знаю, — ответил он быстро, с горечью. — Это мои бывшие сотрудники. Те, кого я считал преданными. Они слили данные и использовали против меня. И, наверное, против тебя. Они предатели, но теперь… теперь это не важно. Важно, что у нас с тобой есть шанс. Если ты поможешь.

Вика была тронута до глубины души. Он страдал! Его предали! Он бежал, как зверь! И он любил её! Все её обиды, все подозрения растворились в этом потоке эмоций. Он нуждался в ней и только в ней!

— Конечно, помогу! Скажи, куда перевести! Сколько тебе нужно? — Она говорила стремительно, уже шагая по улице, оглядываясь по сторонам в поисках банка.

— Любая сумма, солнышко. Любая поможет выжить. На билет, на еду… — Он сделал паузу. — Я знаю, тебе сейчас нелегко…

— У меня есть деньги! — перебила его Вика, вся в порыве жертвенной любви. — Мне вернули… миллион. Это всё, что у меня есть, но я отдам тебе! Ты важнее! Твоя безопасность важнее!

— Вика… — его голос дрогнул. — Ты ангел. Я никогда этого не забуду. Никогда! Слышишь? Я верну тебе всё! Я тебя люблю!

Она уже входила в отделение банка. Сердце колотилось, не от страха, а от экстаза — она спасала любимого! Она совершала подвиг любви!

— Скажи реквизиты, скорее! — потребовала она, подходя к терминалу перевода.

Он продиктовал номер карты неизвестного латиноамериканского банка и имя получателя, явно не Пола. Вика, не задумываясь, вбила данные. Сумма один миллион рублей. Она нажала «Подтвердить» и ввела ПИН-код. Транзакция прошла мгновенно.

— Готово, Пол! — выдохнула она, чувствуя головокружительную слабость и странное, жертвенное счастье. — Все деньги отправила. Ты получил?

— Получу, солнышко, получу, — его голос звучал теплее солнца. — Ты спасла меня, спасла нашу любовь. Я свяжусь, как только буду в безопасности. Я люблю тебя. Ценю больше жизни. Береги себя. До связи!

Он положил трубку. Вика стояла в банке, держа в руке телефон с погасшим экраном и пустым банковским счётом. Эйфория жертвы ещё пылала в груди, но постепенно, по краям сознания, начали прокрадываться первые, ледяные сомнения. «Неизвестный банк… Чужое имя… Свяжусь, как буду в безопасности…»

Она вышла на улицу. Яркое солнце внезапно показалось ослепительно-холодным. Миллион, символ её освобождения и нового начала, исчез. Он был переведён в никуда. Ради любви? Ради спасения? Или… Ради последней, самой изощренной манипуляции?

Вика медленно шла по улице, чувствуя, как почва снова уходит из-под ног. Но на этот раз это была пропасть, в которую она шагнула сама. Добровольно, с криком любви на устах. И дно этой пропасти было покрыто не льдом, а пеплом последней надежды.

Читать книгу "Манипулятор" полностью >>

(Спасибо большое за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)

— Я буду рядом с тобой и днем, и ночью, — сказала она. — И все время между ними. Я вскинул бровь, но ничего не заподозрил.

Я был слепо влюблен в Эбигейл Торп шесть лет. Тогда ее своеобразный обет казался милым. Она лишь добавляла изюминку к церемонии, как и поступала всегда. Я в это наивно верил.

— В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, — продолжила Эбигейл, — цельным или расщепленным.

Моя вторая бровь взметнулась вверх, к первой.

— Я буду защищать тебя, — сказала моя невеста. — Ты будешь под защитой в часы отдыха. Ты — мой мир. Сосуд для моей любви. Моего процветания. Моего будущего. И я надеюсь стать для тебя сосудом. Кормильцем. Изобильным источником богатства, радости и любви. Я люблю тебя, Ной.

— Хорошо… — медленно ответил я, неуверенно улыбнувшись в ответ на ее речь. — Ты просто пытаешься оттянуть момент, когда я скажу «согласен»?

Гости рассмеялись, и я, всегда стремящийся всех рассмешить, самодовольно улыбнулся, не осознавая важности заключаемого союза.

— Я жду твою клятву, Ной, — Эбигейл тепло погладила мои руки, глядя на викария.

— Да… — запнулся мужчина, огорошенный ее клятвой, — точно… Ной?

Я прочистил горло. — Какую версию ChatGPT ты использовала? Мне не выдал ничего такого.

Невеста закатила глаза и покачала головой.

— Ладно, — усмехнулся я. — Я буду серьезным. Хорошо?

Я сделал глубокий вдох, снимая маску клоуна и обнажая уязвимого человека под ней.

— Эбигейл, нет другой такой женщины, как ты, — сказал я. — С момента нашей встречи меня тянуло к тебе. Единственному человеку глупее меня. Я должен жениться на тебе, хотя бы чтобы доказать родителям, что я не такой уж и странный.

Мои мать и отец захихикали в первом ряду.

— Ты бесконечно добрая, умная и красивая. Моя единственная любовь в этой жизни и любой другой, — продолжил я, сделав паузу для одобрительных возгласов толпы. — Я люблю тебя, Эбигейл.

— И ты обещаешь быть сосудом моей любви? — настаивала она, ерзая на месте.

Это был единственный странный вопрос, который не удивил меня. Такую клятву потребовала моя невеста — что мы будем «сосудами любви» друг для друга. Эбигейл всегда была поэтом, и я воспринимал все ее заявления как типичные для Эбби странности. Клятва «сосуда» ничем не отличалась от одной из них. Просто необычная форма выражения любви.

— Я обещаю быть сосудом для твоей любви, — согласился я.

Как только слова сорвались с губ, я мгновенно заметил какое-то движение в глазах Эбигейл. Мимолетное отражение тени в углу церкви. Фигуру человека. Уродливого человека. И это сопровождалось ощущением, что мой мозг болезненно сжался. Всего на мгновение, но достаточно, чтобы содрогнуться.

— Ной? — окликнул викарий, заметив, как я вздрогнул.

— Все в порядке… — пробормотал я, тряся головой, чтобы избавиться от напряжения.

Эбигейл улыбнулась, но это была фальшивая улыбка. Не та, которой я восхищался годами.

— Время подтвердить намерения. Берете ли вы, Ной Чепмен, Эбигейл Торп в законные жены? — спросил викарий.

— Я… беру, — сказал я, и у меня задергался глаз, поскольку я боролся с ощущением, что в череп впиваются бесплотные когти.

— А вы, Эбигейл Торп, берете Ноя Чепмена в законные мужья? — спросил викарий.

— Беру, — кивнула невеста, расплываясь в улыбке.

— Тогда, властью, данной мне, объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту, — сказал викарий.

Толпа взорвалась аплодисментами, когда мои губы встретились со сжатыми губами Эбигейл. Как и ее улыбка, как и вся церемония, этот поцелуй не был похож ни на один из наших предыдущих. Мне никогда не было одновременно тепло и холодно от ее прикосновений. Я никогда не испытывал ничего подобного. Это был счастливейший момент в моей жизни, но он был омрачен тревогой. Липким страхом.

Но происходившее далее не было кошмаром.

У нас с женой начался бурный роман. Отношения стали глубже, чем до свадьбы. Все сомнения быстро развеялись. Небольшая заминка на церемонии, должно быть, была вызвана волнением. Я предпочитал в это верить. Банальность, но это было самым логичным объяснением.

Первое препятствие на пути возникло через месяц. В сотый раз была поднята тема нашей ситуации с жильем. Эбигейл унаследовала от своих покойных родителей дом и большой участок. Она хотела, чтобы мы переехали туда. Однако я не хотел, чтобы ее родственники считали меня альфонсом. Ее двоюродная бабушка однажды сделала замечание, которое не выходило у меня из головы.

— Все знают фамилию Торп, — раздраженно сказала она Эбигейл. — Я не спущу с тебя глаз, Чепмен.

Меня это взбесило. У меня уже была финансовая стабильность до встречи с Эбигейл. Я работал старшим инженером-программистом и не нуждался в состоянии Торпов.

— Это твой дом, — сказал я жене. — Делай с ним что хочешь, и не думай, что должна включать в свои планы меня. Это твое наследство. Я бы предпочел не переезжать туда.

Эбигейл застонала. — Перестань быть таким упрямым, Ной. Это не подачка, ладно? Мы женаты, все мое — твое.

— Ну… а что насчет Криса? — спросил я. — Разве он не заинтересован в нем? Разве он не обижен на ваших родителей за то, что они оставили дом тебе?

— Ему досталась значительная сумма денег, яхта и домик на озере, — сказала Эбигейл. — Мой брат получил такое же богатство, как и я.

— Он тоже так думает? — спросил я. — В конце концов, мы говорим о поместье Торп. Это ваше фамильное наследие.

— Наследие? О, перестань. Криса волнуют только деньги, — засмеялась жена. — Тебе нужно смириться с этим, Ной. Никто не будет презирать тебя за то, что ты живешь там вместе со мной. Забудь про бабушку Гертруду. Она старая язва. Тетя, которую, кстати, моя мать ненавидела.

Спорить с Эбигейл было все равно что жевать жесткий стейк. Это тяжело и заканчивается болью в челюсти.

Естественно, в конце концов я сдался и согласился переехать в поместье Торп. Если честно, Эбигейл была права. Я был упрям. И я признаю свои недостатки. Гордость — один из них. По правде говоря, я хотел туда переехать. Поместье было просто великолепным, и перспектива жить в нем внушала ликование.

Семейное счастье возобновилось. Следующие месяцы все казалось чудесным, лучше, чем когда-либо раньше, я бы сказал. Я забыл о споре и странностях дня нашей свадьбы.

А потом пришли мигрени.

Почти как на церемонии, электрические разряды пронзали мою голову. В мозг били молнии. В основном они вспыхивали по утрам, но иногда тупая боль сохранялась на протяжении всего дня.

Были и другие проблемы со здоровьем. Независимо от продолжительности сна, я был постоянно уставшим. В голове был туман. Я жил в спящем режиме, словно таскал распухший мозг в ущерб мыслительным способностям. Но что странно — я никогда не чувствовал себя изможденным. Я был совой, но внезапно оказалось, что не могу бодрствовать после десяти вечера. И ничего заметного в моем образе жизни не изменилось.

— Дорогой, ты в порядке? — спросила Эбигейл.

Я тяжело вздохнул. — Просто… чувствую…

— Усталость? — закончила жена. — Полежи немного, любимый. Я сегодня приготовлю ужин.

— Нет, я же сказал, что приготовлю. Тебе не нужно готовиться к утренней презентации? — спросил я.

Но Эбигейл шикнула на меня, и я поблагодарил ее, крепко обняв. Затем сонно побрел в просторную гостиную и выбрал один из трех диванов, чтобы дать отдых уставшей, тяжелой голове. Я плюхнулся на подушку и тут же погрузился в царство Морфея.

Но сны были лихорадочными. Эксцентричные, сюрреалистические кошмары о том, как тело работает на пределе возможностей. Когда тело яростно перезагружается из-за бесчисленных бессонных ночей — разум впадает в неистовство. И это был не первый лихорадочный сон с момента переезда в поместье. Как и не первый раз, когда я видел в этих видениях человека. Мужчину с серыми глазами и без каких-либо других черт на лице.

Я проснулся около половины седьмого вечера. Уверен, что проспал бы до самого ужина, но звуки возбужденного разговора прервали мой отдых.

— Вы должны уйти, — уговаривала Эбигейл, — еще слишком рано…

— Он спит, — прервал знакомый мужской голос, — давай сделаем это сейчас. Я теряю терпение.

— Нет… ужин почти готов, — раздраженно ответила моя жена, — он скоро проснется. Позже будет время.

— Хорошо, — проворчала женщина, — тогда в полночь.

— В полночь, — ответила Эбигейл.

Я сжал веки, дрожа всем телом, пытаясь разгадать их шифр. И ломал голову, пытаясь узнать голоса.

За ужином я был рассеян. Хотелось расспросить Эбигейл о загадочных гостях, которые ушли до того, как я притворился, что просыпаюсь. Конечно, она бы узнала, что я подслушивал. И что-то в манере их разговора заставило меня насторожиться. Я чувствовал себя беззащитным. Эбигейл никогда раньше не заставляла меня чувствовать себя беззащитным.

Когда мы наконец отправились спать, я долго лежал с закрытыми глазами и не мог заснуть, встревоженно размышляя, что за план готовит Эбигейл со своими сообщниками. Я дал волю своей внутренней сове и не переживал о том, чтобы заснуть. — Переживания не дадут мне спать, — решил я. Как и разразившаяся снаружи гроза.

Однако в семь утра я проснулся по звонку будильника, что меня озадачило. Я не смог сопротивляться желанию уснуть. И до меня начало доходить, что эта ситуация выглядит зловеще. Усталость. Мучительные головные боли. Незнакомцы в нашем доме. Что-то было не так. И в это особенное утро было кое-что еще.

Штанины моих трико были грязными и мокрыми.

— Неужели я хожу во сне? — задался я вопросом.

Я не был уверен и сопротивлялся желанию поговорить с Эбигейл. Все это было как-то связано. Моя жена имела к этому отношение. И я придумал способ найти ответы. Я решил снять себя на видео. Посмотреть, вставал ли я посреди ночи. Отправлялся ли на прогулку. Возможно, периодически бил себя по голове. Всему должно было быть логическое объяснение. Даже разговору.

— Возможно, ты неправильно понял или расслышал их, — предположил я про себя. — Или еще лучше — это мог быть сон.

С новой уверенностью я скрестил пальцы в надежде, что видеозапись все прояснит.

Установив камеру, я отправился спать, ощущая головокружение. Я жаждал проснуться и наконец получить ответы.

К сожалению, на следующий день на одежде не было мокрых или грязных пятен, а на видеозаписи я спал всю ночь. В последующие дни продолжалось все то же самое. Я уже начал терять веру, как к нам приехал Крис.

К моему раздражению, по приезде в поместье, пьяный брат Эбигейл рухнул на диван. Он выиграл в карты значительную сумму денег и немедленно спустил ее на двухдневный запой. Это был не первый случай, когда он получал и сливал состояние.

— Это будет происходить постоянно? — вздохнул я.

Жена пожала плечами. — Он наркоман, Ной. Мы должны его поддержать. Он работает над этим.

— Возможно. Он еще и социопат, — сказал я, — и никогда не несет ответственности за свои действия.

Эбигейл надулась. — Слушай, он все равно мой брат. Кроме того, он на самом деле приехал сюда, чтобы… проветрить голову.

— Хорошо, — недоверчиво кивнул я, потирая пульсирующий лоб. — Кстати об этом, мигрень вернулась. Я пойду спать.

— Хорошо, дорогой, — сказала жена, целуя меня в воспаленный лоб. — Спокойной ночи!

На следующее утро я проснулся со знакомым чувством дезориентации. И сначала я этому обрадовался, точно зная, что это значит. Я рванул к компьютеру, загрузил запись со скрытой камеры и быстро прокрутил события предыдущей ночи.

— Что за… — вырвалось у меня.

В полночь глаза Эбигейл распахнулись. Она лежала на спине, ровно как доска, словно на самом деле и не засыпала. Словно она едва была человеком, если уж на то пошло. Моя жена поднялась как робот и на негнущихся ногах направилась к двери спальни.

Когда она ее открыла, вошел Крис. — Пора. Он готов? — спросил шурин.

Эбигейл кивнула. — Хорошо, — ответил мужчина и прочистил горло. — В полночь ты расщепляешь.

В размытом движении, слишком быстром, чтобы его можно было уследить, произошло нечто ужасное.

Мое тело разделилось надвое.

Эбигейл и Крис молча смотрели, как моя ходячая во сне часть поднимается с постели, отделяясь от черной призрачной фигуры, остающейся в кровати. В реальном времени у меня упала челюсть. Я наблюдал, как жена и ее брат выходят из комнаты, уводя мое тело.

Осталась только черная призрачная фигура на кровати — размытая тень, имеющая мои очертания. Это была вибрирующая энергия в форме моего силуэта, застывшая на месте.

Задыхающийся, парализованный экзистенциальным ужасом, я дрожал перед экраном компьютера, наблюдая неподвижного жуткого духа на записи.

Через полчаса вернулись Эбигейл и Крис, а через несколько секунд за ними проследовала моя шаркающая, безжизненная оболочка.

— Ты удовлетворен? — спросила моя жена у Криса.

— Никогда, — холодно ответил ее брат. — А ты?

— Да! — ответила жена, укладывая мое тело в постель поверх черного призрака.

— Тогда почему ты продолжаешь это делать? — спросил Крис со злобной ухмылкой.

Эбигейл проигнорировала его. — Я — сосуд твоей любви. Соединись.

При этих словах призрак воссоединился с телом. Кожа поглотила темную фигуру. Секунду спустя мое «я» на записи начало крепко дремать.

— Я люблю его, — сказала жена.

— Ты любишь то, что он может тебе дать, — усмехнулся шурин. — Спокойной ночи, Эбби.

Когда ее брат покинул комнату, Эбигейл несколько минут стояла в тишине. Она смотрела в стену, тяжело дыша. Я не знаю, что она чувствовала. Гнев. Грусть. Растерянность. Я знаю только, что ее дыхание внезапно замедлилось, и она стала выглядеть совершенно умиротворенной. Безмятежной.

А затем ее голова резко повернулась в сторону, лицом к камере.

— ЧЕРТ! — вскрикнул я, упав со стула.

И когда я поднялся на ноги, мое внимание привлекла фигура в дверном проеме офиса.

Эбигейл была дома.

— Я ждала, пока ты проснешься, — вздохнула она. — Ной, я могу объяснить.

— Какого черта, Эбигейл? — воскликнул я. — Что за чертова хрень?

— Я не знала, как сказать…

— Я ухожу, — крикнул я, столкнувшись в дверном проеме с незнакомцем.

— Днем и ночью выполняй свою клятву, — прошептала Эбигейл.

В приступе мучительной агонии я почувствовал, как мое тело разрывается надвое. И к тому времени, когда я осознал это, я остался смотреть на свою собственную физическую форму. Она стояла передо мной, как статуя. Я был бестелесным духом, переживающим ужасающий опыт пребывания вне тела.

— Не переживай, — сказала Эбигейл, оставляя мой застывший дух позади и выводя мою физическую оболочку из комнаты. — Я тебя вылечу.

Когда жена и мое тело покинули кабинет, краски реальности закружились вокруг меня, и я оказался в потустороннем пейзаже серы и адского пламени. Как ни странно, я узнал его. Что-то шевельнулось в моей памяти. Я уже бывал в этом месте раньше. Много раз — каждый раз, когда Торпы отделяли мою душу от ее вместилища. А когда я просыпался, я все забывал. У меня не оставалось ничего, кроме раскалывающейся головы и вопросов.

Я решил, что в этот раз будет по-другому.

— Эй? — позвал я.

Я бродил по засушливой бездне, осторожно выглядывая из-за скалистых насыпей и обходя стороной струящиеся потоки огня, лавы или какой-либо другой потусторонней субстанции, пылающей в этой пустыне. Небо над головой было черным, но не усеянным звездами — это была бесконечная пустота. Вообще никакого неба. Ничего.

После того как я, возможно, целый час или минуту блуждал в пустоте, я в конце концов отказался от своей миссии и смирился с судьбой Эбигейл. Глубоко вздохнув, я повернулся и приготовился идти обратно.

Ноги подвели меня.

На расстоянии не более десяти ярдов была надвигающаяся долговязая фигура. Мужчина с вроде как человеческими конечностями, но ничего в нем не было от нашего мира. Он был сделан из рыхлой, шелушащейся плоти, под поверхностью его кожи виднелись черные бугры, напоминающие месиво. И когда вспышка потусторонней лавы осветила воздух, она высветила участки меха на его теле.

Очень похожий на человека из моих ночных кошмаров, у него были два серых глаза и никаких других черт на его ужасающем лице.

— Ты вернулся в междумирье, Ной Чепмен, — кротко заметило существо, говорящее со всех сторон.

Я вздрогнул и отшатнулся назад.

— И снова ты забыл мое лицо, — сказал он, склонив свою ужасающую голову набок, пристально разглядывая меня. — Возможно, если бы я носил твою прекрасную кожу, ты узнал бы меня…

Существо сделало тихий шаг навстречу мне, и я задался вопросом, преследовало ли оно меня все время, что я находился в том богом забытом месте. Испугавшись невозможного передо мной, я шагнул назад, но оно было проворным. Большим. Всемогущественным в этой реальности, в этом не было сомнений.

— Чего ты хочешь? — спросил я.

— Нет, — ответил он, приближаясь еще сильнее, — тебе следует спросить, чего хотят они.

Я испуганно задышал, медленно отступая от приближающегося ужаса. Его глаза тускло блестели серым, вращаясь в бесконечных водоворотах, которые грозили поглотить меня.

— Что они делают со мной? — спросил я. — Где я?

— Уже лучше, — ответило существо. — Они связали тебя с Эбигейл и используют тебя. Что до этого места — ты в месте между мирами.

Я в ужасе схватился за голову. — Используют для чего?

— Чтобы получить свою награду, — прошипел он. — Ни одна душа не может переступить границу и избежать моей тюрьмы. Но тело без души спокойно может проходить сквозь огонь. Оно может выполнять их приказы…

— Но у меня есть душа, и я здесь, — заметил я.

— Это не моя тюрьма, — ответило оно. — Это не то место. Никто из нас на самом деле не здесь, потому что нет «здесь».

— Что это значит? — закричал я.

— Ты всегда задаешь этот вопрос. Я устал объяснять, — простонало оно. — Я — Темнор, и я приношу дары тем, кто поддерживает меня, Ной Чепмен. Хижина у озера. Это место, где я обитаю уже пятьдесят кругов солнца. Торпы заключили меня, а теперь кормят. Ты — мой пир.

— Ты… заключил сделку с Торпами? — спросил я.

— Я должен выжить, — ответил Темнор. — Я не могу жить в клетке. Торпы приводят мне твое бездушное тело. Они отделяют от него твою душу и дают мне пустую оболочку. Оболочку, в которой я могу гулять в мире смертных полчаса в полночь. Взамен я даю им то, чего они пожелают. Один дар за визит.

— Ты вселялся в меня? — прошептал я.

— В человека нельзя вселиться, Ной Чепмен, — объяснил Темнор. — Ты — это не твое тело.

Я в ужасе ахнул и, не думая, выпалил вопрос: — Хочешь заключить сделку со мной?

Ужасное существо наконец перестало двигаться в мою сторону. Оно рассматривало меня с большим интересом, сморщив свое безликое лицо так, что это выглядело почти как зловещая улыбка.

— Ты никогда не спрашивал этого раньше, Ной Чепмен, — ответило оно. — Какого рода сделку?

— Я хочу… — пробормотал я, подбирая слова. — Я хочу свободы от Торпов. Свободы от тебя. От этого места. От всего этого.

— И взамен? — спросило оно. — Если не твое тело, я требую что-то другое…

Я сглотнул. — У меня не хватит духу пожертвовать тебе другого человека. Даже жестокого.

— Дуб, — сказал Темнор.

Я опешил. — Дуб?

— Да, — продолжило оно. — Торпы отклонили мою просьбу. Мне не нужно много. Только кусочек коры.

— Почему? — осторожно спросил я.

— Это освободит меня из моей тюрьмы, — сказал Темнор. — А они не хотят освобождать меня. Они нуждаются во мне. Бесконечно. Снова и снова. Для всех их эгоистичных желаний.

— Я не хочу пленить тебя, — ответил я. — Мне нужна от тебя только одна вещь.

— Кажется, нам нужно одно и то же, — заметил Темнор. — Свобода. Как тошнотворно поэтично.

— Однако мне любопытно. Почему ты никогда не собрал для себя дубовую кору? — спросил я. — Ты использовал мое тело как сосуд, чтобы покидать свою хижину множество раз.

— Я связан правилами, — прошипело существо. — Мы заключили сделку, Ной Чепмен?

— Да… Я не забуду об этом? — спросил я. — Пока мы разговариваем, Эбигейл везет мое тело к озеру.

— Да, — сказал Темнор. — Я чувствую, что она приближается. Мне придется покинуть это место. И, как она всегда делает, она попросит, чтобы я заставил тебя забыть. Ты принесешь мне кусочек дубовой коры, если я солгу?

Я содрогнулся и кивнул.

— В полночь? — продолжило оно.

Я снова кивнул.

— Отлично, — проворчал Темнор. — Я уверен, что ты запомнишь.

Я закричал, когда мою душу унес черный вихрь, в котором ужасающее существо слилось со своим окружением.

После вечного падения я почувствовал приземление. Физическое. Реальное. И я осознал, что, по факту, тьма была лишь внутри моих век. Когда я открыл их, моя душа вернулась обратно в тело. Я вернулся в реальный мир. Лежал в кровати. В реальном времени, а не между мирами.

— Доброе утро! — поприветствовал бодрый голос, поразив меня.

Я повернулся лицом к двери в ванную, и моя жена, сияя улыбкой, смотрела на меня с зубной щеткой во рту. Она попросила Темнора стереть мои мысли, и мне пришлось подыграть ей. Потребовалась огромная сила воли, но я улыбнулся.

— Доброе, — хрипло ответил я.

— Ну, вообще-то уже день, — усмехнулась жена. — Как твоя голова? Теперь, когда ты поспал, лучше?

Странно, но я чувствовал себя лучше. Я задался вопросом, не провоцировала ли мигрень амнезия, насылаемая Темнором. Также я понял, что это тот же день — прошло всего несколько часов, но Эбигейл притворялась, что ничего не произошло. И когда я взглянул в тайник на полке, увидел, что там нет камеры. Она попросила его, чтобы я забыл и о записи, — догадался я.

— Чем ты хочешь сегодня заняться? — спросила Эбигейл. — В конце концов, выходные.

— Да… Ну, во-первых, я собираюсь совершить утреннюю прогулку, — быстро ответил я.

Моя жена слегка нахмурилась, но выражение ее лица быстро смягчилось, и она кивнула. К счастью, я действительно гулял по поместью каждое утро, так что в этом не было ничего необычного. Что явно вызвало подозрение, так это то, что мой голос был полон настойчивости.

Прежде чем Эбигейл успела предложить что-нибудь совместное, меня уже не было дома. И я направился прямо к машине. Я знал, что рядом есть дорога с дубами, и все, что нужно Темнору — это дубовая щепка. Я буду свободен. И когда я выезжал на подъездную дорожку, я бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида.

Эбигейл стояла на передних ступенях.

— Черт, — прошептал я, вдавливая педаль.

Она знала, что я лгал. Она могла читать мое лицо. И я знал, что она достаточно умна, чтобы понять, что это значит. Но все было в порядке. Я сбежал.

На самом деле мне не стоило возвращаться, — подумал я. — Она не получит мое тело, если я убегу.

— Она сможет… — прошептал несомненный голос Темнора. — Куда бы ты ни сбежал, она сможет призвать твой сосуд в полночь.

Я испуганно вскрикнул, когда голос внезапно зазвучал в моей голове, и мой взгляд был прикован к проплывающему мимо озеру. Оно лежало за небольшой группой деревьев, небольшим лесом. И мое тело застыло, когда я заметил притаившуюся среди сосен фигуру. С длинными конечностями, сероглазую и не совсем человеческую.

Переведя взгляд обратно на дорогу, я вдавил педаль газа в пол и проехал через главные ворота поместья. Пока я ехал по дороге, обсаженной деревьями, в голове у меня проносились мысли о том, что может предпринять моя вероломная жена, чтобы вернуть контроль над моим телом.

Выбравшись на поросший травой пригорок у подножия дубов, я достал из бардачка перочинный нож — я был рад, что мы недавно отправились в поход. Я выскочил из машины и стал карабкаться вверх по склону, чтобы добраться до ближайшего дерева. Быстрым движением я срезал тонкий слой древесины с могучего дуба, росшего у дороги. Я без колебаний запрыгнул обратно в машину и отправился домой.

Однако, когда я вернулся, атмосфера в поместье ощущалась другой. Я осторожно проехал через главные ворота и ужаснулся тому, что мог найти у озера. Эбигейл и Крис вооружены до зубов, готовые расправиться со мной на месте. Но ничего ужасного я там не обнаружил. Я не знал, что могла спланировать моя жена. Я ехал по траве прямо к деревьям, образующим барьер между поместьем и озером.

Затем я увидел их. Четыре фигуры, стоявшие на маленьком участке перед водой. Это мистер и миссис Торп? — задался я вопросом. Как вообще матриарх и патриарх семьи могли вернуться к жизни, я не знал. Они смотрели, как моя машина нерешительно приближается.

— Они собираются забрать тебя, — прошептал Темнор в моей голове.

Парализованный, я почувствовал, как моя душа отделяется от тела, и остановил машину. Я наблюдал, как мой бездумный сосуд выбирается из машины и идет по траве прямо к безумной семье, ожидающей у озера. Ожидающей у тюрьмы Темнора.

Реальность закрутилась еще раз, утаскивая меня в место между мирами. Кошмарный, темный мир лавы и ужаса.

Ужасное существо заговорило между двумя скалами.

— Ты потерпел неудачу, Ной Чепмен. И теперь они снова забрали тебя в качестве сосуда.

— Мое тело в твоей тюрьме? — спросил я.

Существо взяло паузу. — Да… И я собираюсь воспользоваться сосудом, чтобы…

— В переднем кармане моего пальто, — прошептал я.

Глаза Темнора остекленели, как будто он видел что-то в реальном мире.

— Дуб… Понятно. Твой контракт будет аннулирован, Ной Чепмен. Властью, данной мне, я освобождаю тебя от Эбигейл Чепмен. Я освобождаю тебя от Торпов.

Когда мир вокруг меня рухнул, то же произошло и с моим духом. Он растянулся в бесконечную бездну темноты надо мной, и я очнулся на коленях на грязной поляне у озера. В окружении маленькой группы деревьев, которую Торпы называли лесом. Подо мной лежал грязный склон, скрытый кустами и деревьями. Место, которое было тюрьмой Темнора на протяжении несказанно долгого времени. Перед собой я видел линию, обозначающую границу его владений. Но я был внутри нее. Ни одна душа не может ступить внутрь его тюрьмы. Но я не сгорал заживо. Я мог ступать по его земле.

Это больше не было его тюрьмой. Я освободил его.

Я бежал через деревья, игнорируя ранне-вечернее солнце, прячущееся за поместье Торп. Я был духовно свободен, но мне нужно было освободиться от этой мерзкой семьи физически. Я прыгнул в машину, все еще стоявшую на траве с открытой дверью. Но это была не единственная машина в округе. В сотне ярдов от дома «Форд GT» Криса был смят, как бумага, о переднюю стену особняка Торпов.

Я хотел сбежать, но мне нужно было знать. Нужно было быть уверенным.

Я поехал обратно к особняку, вышел из машины и посветил дорогу фонариком на телефоне. И там, за рулем, в кровавом месиве, сидел младший брат Эбигейл. Крис Торп был расплющен, как омерзительный омлет, между искореженным сиденьем и тем, что осталось от капота. Его любимая машина. Без сомнения, это был один из подарков Темнора.

Трясясь, я обнаружил, что мои ноги несут меня прямо к передней двери. Я вошел в хорошо освещенный дом и увидел сцену хаоса. Перевернутая мебель, поцарапанные стены и разрушенный декор.

В гостиной я наткнулся на двух людей, которых никак не ожидал здесь увидеть. Двух людей, которых, как я с трудом верил, я видел раньше.

Миранда и Гарольд. Покойные родители Торпов. Они снова превратились в безжизненные трупы.

Гарольд лежал на спине с выпирающим животом и налитыми кровью глазами. Изо рта у него вываливались золотые монеты. Когда я наклонился поближе, разглядывая край особенно окровавленного правого глаза, я заметил что-то похожее на круглую фигуру, втиснутую в его глазницу. Все его тело было до краев набито монетами. Богатство, которое он, несомненно, приобрел нечестным путем.

А Миранда лежала рядом с ним, ее тело было сжато в комок. Роскошное платье, которое было на ней надето, было в красных пятнах и каким-то образом не порвалось по швам. Оно сжало ее насмерть.

— Эбигейл… — пробормотал я.

Она была настоящей причиной моего возвращения. Несмотря на ужас, который она и ее семья причинили мне, я все еще любил эту женщину. Я должен был узнать, что с ней произошло. Темнор расправился с остальными. Я знал, что он не пощадил ее. И когда я поднялся в нашу спальню, мои подозрения подтвердились. Однако сцена оказалась не такой, как я ожидал.

Моя жена была жива, но в ужасном состоянии.

Эбигейл хрипела, лежа на нашей кровати. Она постарела так, как не постарел бы ни один смертный. Постарела за гранью понимания. До такой степени, что Темнору показалось жестоким просто оставить ее в живых. Наказание, худшее из всего, что довелось испытать остальным.

— Ной... — прошептала моя жена, изо всех сил пытаясь дышать иссохшими легкими в рассыпающемся теле.

Когда я подошел к Эбигейл, мне едва хватило духу прикоснуться к ней. Я боялся, что она может рассыпаться прямо в моих пальцах.

— Почему ты это делала? — спросил я.

Моя жена со слезами на глазах пробормотала: — Я не желала жестокости, Ной. Ты должен…

— Ты делала со мной чудовищные вещи, — прервал я. — Ты украла мое тело. Мою душу. Превратила меня в пешку, которую можно бросить в логово льва.

— Деньги, которые отец потратил глупо... Красивые вещи, которые сделали маму холодной и черствой... Удачные инвестиции, которые Крис растратил на гедонизм и жестокость по отношению к другим... — Она кашлянула. — Но я хотела только вернуть их. Маму и папу. А потом я... Ну, я хотела, чтобы ты любил меня вечно. Я хотела, чтобы мы всегда были вместе. Хотела, чтобы ты любил меня безоговорочно. Я тоже... была жадной. Таково его наказание. Убивает меня возрастом и разбитым сердцем.

— Так много желаний, Эбигейл, — с горечью прошептал я. — И все за счет меня.

— Нет, это... это не должно было навредить тебе… — прошептала Эбигейл, ее глаза потускнели.

— Посмотри, что оно сделало со всеми вами, — сказал я. — Молюсь только о том, чтобы оно выполнило свою часть сделки.

Глаза моей жены расширились. — Что ты сказал...? Сделка?

— Я…

— Ты заключил сделку с Темнором? Ты освободил его? — Она почти беззвучно задыхалась, едва цепляясь за жизнь.

Я кивнул. — После того как вы заключили его в тюрьму.

— Заключили его в тюрьму...? — Эбигейл вздрогнула. — Так он сказал тебе? Мы нашли его, Ной. Запертым в лачуге... Кто-то давно запер его там. И не зря.

— Ты. Кто-то другой. Мне все равно, Эбигейл, — вздохнул я. — Это был для меня единственный способ освободиться.

Моя жена уронила единственную слезу — все, что у нее осталось. — Пусть кто-нибудь сжалится над твоей душой, Ной, ведь бога, конечно, уже не осталось. Теперь миром правит Темнор.

Пока моя жена уходила в пустоту, к которой мы все подходим в конце концов, я размышлял над ее предсмертными словами. Зачем ей было лгать мне?

В течение многих недель после ее смерти я пытался понять, что она имела в виду. Я не должен был освобождать Темнора? Я знал, на что он был способен в заточении.

Но на что он способен теперь?

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Ксения Кузнецова специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

А здесь несколько вариаций, которые, по тем или иным причинам, мне нравятся меньше:

Вышеград состоит из трех уровней-районов.

Нижний город - обиталище рабочих и бедняков:

Под веселье голытьбы отводились иные места: обладатели дырявых карманов пили напропалую в углах грязных и гиблых, именуемых Нижним Городом, где мудрость гласила: «Успей попасть домой до наступления темноты». В июне этим правилом пренебрегали, отчего истории приключались особенно часто. Грозен был месяц июнь, месяц - нож, шинкующий человечье мясо, замаринованное в пиве, приправленное цветущей черемухой и гвоздикой. Грозен был месяц июнь, готовивший человечину для июльской сковороды.

Торговые кварталы - сердце Вышеграда, обитель мастеровых и торговцев:

В светлое время - кварталы многолюдные и крикливые, продающие все, от сухих трав до антиквариата. Торговцев, не имевших собственной лавки, ежедневно встречала Рыночная площадь; там же проводились праздники, куда стекались жители предместий и гости из далеких земель. Жилые дома в этой части города служили хозяевам производственным цехом и местом сбыта товаров. Над входной дверью непременно красовалась медная вывеска, дающая понять, что ждёт покупателя внутри. Щипцы, котел или кружка с пивом, разные бывали вывески.

Верхний город - место богатых и влиятельных:

Верхний Город был воистину величав по мнению жителей торговых кварталов, хорошо защищён в представлении чиновников, создавал лёгкую атмосферу в толковании праздной молодежи, удачно прилегал к территории королевского дворца с точки зрения Совета Купцов. Архитектура и безопасность Верхнего Города ценились высоко, отчего жизнь там могли позволить себе немногие. В его границах располагались торговые залы, назвать которые лавками не повернулся бы самый острый язык. Сводчатые потолки, богатые светильники, резная мебель краснолистной березы - интерьеры помещений скорее походили на музеи. За цену купленной там броши, удалось бы приобрести добрую половину Нижнего Города, где помои лились на голову прохожих, а рыбак Больг спал в обнимку с блохастой козой.

Все кажется довольно банальным, если бы не странные убийства, происходящие в городе:

Возня барахтающегося тела привлекает ворон. У этих птиц особое чутье на разгуливающую по ночному Вышеграду смерть. Как зрители в театре рассаживаются они по краям черепичных крыш, наблюдая за последними мгновениями жизни несчастного. Его стоны сопровождаются неприятным карканьем - пересудом. Вороны обсуждают увиденное. Странная метаморфоза: в свете луны безымянная улица так искажает звуки, что их голоса, разносящиеся хором со всхлипываниями, более всего походят на смех. Холодный, жестокий, жуткий. Так смеётся темнота. Так смеётся ночь, верша заклятия на крови. Скрип-скрип. Скрипят ставни.

О том, что же происходит в Вышеграде читатель сможет узнать на Автор тудэй - https://author.today/work/479826 (книга в процессе загрузки по главам) или здесь, на Пикабу, в цикле постов Краснолесие. Небосвод Лебедя в моем профиле.

https://t.me/nordic_poetry - телега для основы.

В следующем постах о Мире Краснолесия продолжу знакомить вас с лором вселенной. До новых встреч!

Пару раз они направили на меня свой фонарик.

— Жуткий памятник, — сказал тогда мальчик в кепке.

Он мне нравится, я чувствую, что в нем больше силы, чем в остальных. Не знаю, это от того, что я умерла, или что-то девичье?

— Ну, и где твои зомби? — сказал потом мальчик с телефоном. Мне кажется, он здесь лишний. Зачем он здесь, почему не дома? Лишь позже я узнаю ответ.

Они искали несколько часов. Подходили к могилам, ломали замки склепов и ныряли внутрь, чтобы выскочить с криком, а потом войти обратно. Иногда я смеялась. Они так наивны. Я давно здесь. Конечно, зомби не существует.

* * *

— Ладно, ребята, уходим, — сказал Билли, пряча под кепку горсть конфет.

— Хотя бы сладости нашли, уже неплохо, — заявил Тамаш и похлопал Стива по плечу. — Ты молодец, я в том склепе чуть не обделался.

Стив улыбнулся. Ребята приняли его неделю назад, и он старался быть с ними наравне.

Темнота уже стала привычной, крики ночной птицы не могли напугать ребят. Только ужасный осенний ветер продолжал забираться им под кожу. Стив поежился.

Они дошли до скрипучей калитки, в последний раз оглянувшись на кладбище, полное надгробий.

— Пусто, — покачал головой Билли. — А жаль.

Стив выходил последним, подсвечивая сзади фонарем, чтобы Тамаш и Билли могли видеть тропинку. У ребят, практически живущих на улице, смартфонов попросту не было.

Стив почти закрыл калитку, когда услышал девичий голос:

— Вы не видели моих родителей?

Ветер ударил в лицо. Тамаш поскользнулся, схватился за Билли и заскулил. Билли напряг челюсть, помог другу встать. Стив смотрел на белоснежную, полупрозрачную фигуру возле крайней могилы.

— П-п-призрак, — проскулил Тамаш.

— Бежим, — прошептал Билли, и свет фонарика рванулся к аллее.

* * *

Билли бросил камешек в окно второго этажа. Створка отворилась, и в проем опустилась веревка из связанных вместе простыней. Он бросил взгляд на одно из окон первого этажа — свет не горел.

— Полезай уже, холодно, — прошептали сверху.

Билли кивнул и снял кепку. Скрутил, убрал в карман штанов, а конфеты спрятал в другой. Дернул на всякий случай веревку, чтоб убедиться, что выдержит, и полез наверх.

— Закрывайте, — сказал он мальчишкам в комнате, когда забрался внутрь. — Вот немного конфет.

Кто-то из ребят закрыл окно. Другие набросились на горсть угощений и стали считаться, на сколько человек делить каждую конфету.

Билли добрался до своей кровати, сжался под одеялом и уснул под шепот детей и шуршание фантиков.

* * *

Утром все собрались в столовой. Билли взял на раздаче завтрак и сел за столик с другими детьми.

— Спасибо за вчерашний улов, — сказал ему один из мальчишек.

Билли кивнул. Со стороны окна подул холодный ветер. Пошевелилась занавеска.

— Отвали, мелюзга, — послышалось сзади. — Теперь это мой завтрак.

Билли обернулся. Высокий парень оттолкнул пятилетку и забрал у него яблоко. В столовую вошла воспитательница, в ее глазах стояла усталость.

— Что здесь происходит, Джим? — спросила она.

— Тебя это не касается, мисс Дейзи, — ответил парень. — Или снова запереть тебя в чулане?

Билли помнил тот день, когда группа старших детей связала ночью мисс Дейзи и заперла на ключ. Мисс Дейзи покраснела и вышла из столовой.

— Кто еще хочет меня остановить? — спросил Джим.

— Билли, — прошептал девичий голос.

Билли обдало холодом. Перед ним стояла прозрачная фигура шестилетней девочки. Она неловко улыбнулась и протянула к нему руку.

— Ты ведь герой, правда, Билли? — спросила она.

Билли покраснел. Соседи по столику сползли со стульев или в один прыжок прижались к дальней стене. Девочка смотрела на Билли и улыбалась невинной улыбкой.

— Я… — сглотнул Билли.

— Ты рубин! — засмеялся Джим. — Глянь, как покраснел! Это твоя подружка? Как она сюда попала?

Джим подошел ближе.

— Я тоже хочу такой костюм, малышка. Где ты его взяла?

— В посмертии, — ответила девочка, наклонив голову набок и глядя на Джима. — Ты хочешь умереть?

Ветер ворвался в столовую, сбросил с головы Билли кепку. Джим сглотнул. Полупрозрачная девочка оглядела столовую.

— Я ищу своих родителей, — сказала она. — Вы не знаете, где они?

Мальчики в столовой молчали. В глазах стоял страх, недоверие. Если это костюм, то почему фигура прозрачна? И почему вдруг стало так холодно?

— Здесь нет родителей, — ответил Билли. — Здесь только дети.

* * *

Я не помню, когда умерла. Время на кладбище тянется долго. Мама с папой обещали меня забрать, но так и не вернулись.

Я помню только, что отдыхала в детском лагере, когда меня ударило током. Наверное, это было давно.

Сейчас я оставила Билли. Он не был героем, я ошиблась. Я спрашивала снова, но никто из них не видел моих родителей. Они не знают даже своих.

Я пошла по следам Тамаша.

* * *

— Сынок, ты знаешь, какой сегодня день? — спросила женщина в разноцветной юбке.

— Хэллоуин, мам, — пожал плечами Тамаш. — Кто ж не знает.

— Нет, глупый, — засмеялась мать. — Сегодня мы навсегда покинем табор. У нас с отцом, наконец, хватает денег на покупку дома.

— А Роман отпустит? — спросил Тамаш. — Он же тут главный.

— Роман может делать, что захочет, — ответила мать. — Мы не станем продавать порошок.

Она взяла шкатулку со стола и вышла из трейлера. Тамаш хотел было пойти за ней, но услышал сирену. Затем голос.

— Это полиция, вы окружены! — прокричали в мегафон. — Сдавайтесь или мы откроем огонь.

Тамаш схватился за волосы. Пригнулся, подполз к окну фургона, выглянул наружу. Стоянку окружили полицейские машины.

Мысли смешались.

Облава, что делать? Его семья ни в чем не виновата. Это Роман. Роман связался с порошком, они торговали старой техникой и драгоценными камнями. Они хотели купить землю и разводить лошадей.

Он рискнул еще раз выглянуть в окно. Мать сажали в машину, отца нигде не было видно. Тамаш заскулил.

Снизу постучали. Он нырнул к полу, подполз к люку, открыл.

— Сынок, — прошептал отец, забираясь в фургон. — Прости нас, сын.

— За что?

Они сели друг напротив друга на холодном полу. Отец не боялся. Тамаш тоже взял себя в руки.

— Не стоило спорить с Романом, — сказал отец, вытирая вспотевший лоб. — Надо было свалить по-тихому, но теперь поздно. Он сдал нас, рассказал про камни.

— Он же сам дурь толкает! — воскликнул Тамаш.

— У него связи, за ним картель, — покачал головой отец. — Нам не победить, Тамаш.

— Мама у них.

Отец вздохнул.

— Они пойдут на штурм, — сказал он и протянул сыну конверт. — Здесь деньги, потрать их с умом.

Тамаш кивнул, заморгал.

— Ну, не плачь, — улыбнулся отец, вставая. — Не пристало моему сыну так встречать судьбу. Постарайся уйти подальше, пока я возьму полицию на себя. Если повезет, мы тебя найдем.

Отец еще раз улыбнулся и вышел.

Тамаш спрятал конверт под свитер и спустился в люк. Он старался не слушать голоса и крики, сирену, предупредительный выстрел.

Фургон стоял на краю стоянки. За ним начинался лес, в стороне горел огнями магазин. Наверняка в лесу уже были копы. Ему пришлось ползти по осенней земле, чтобы остаться незамеченным.

Вскоре крики затихли, замолчали сирены. Подул холодный ветер, и начался дождь. Тамаш прижался к дереву спиной.

— Мальчик, — раздался девичий голос. — Ты не видел моих родителей?

Тамаш поднял голову. Перед ним стоял вчерашний призрак. Девочка сложила ладони в молитвенном жесте.

* * *

Он изменился. Больше не боится, не скулит. В его взгляде появился опасный блеск.

Он тоже не видел моих маму и папу. Я надеюсь, что с его родителями все будет хорошо.

Они ведь ни в чем не виноваты, правда, Тамаш?

* * *

— А ты тоже смелый. Не бежишь, не боишься.

Перед Стивом стояла полупрозрачная фигура. Она пришла к нему, когда он едва проснулся. Стив натянул одеяло.

— Мы ведь уже встречались, — ответил он.

С приходом призрака в комнате стало зябко.

— Я не знаю твоих родителей, но мог бы принять тебя в семью, если ты хочешь.

— Правда? — удивилась девочка. — И твои родители согласятся?

— Давай спросим, — предложил Стив. — Только отвернись.

Девочка обернулась занавеской, и Стив встал, чтобы одеться. Через минуту они вместе вышли из комнаты.

Они спустились со второго этажа по длинной витой лестнице. Со стены на них смотрели счастливые семейные фотографии. С каждым шагом девочка обретала форму.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Виктория, — ответила девочка.

Стало теплее. Под потолком замерцала люстра. В конце гостиной трещал камин. Перед камином сидел отец.

— Пап?

Он даже не обернулся. Они прошли на кухню.

— Мама?

За столом сидела женщина с фотографий на стене. Она подняла на сына глаза, перед ней стоял полупустой стакан. Стив почувствовал, как девочка сжала в его руке ладошку.

— Это Виктория. Мы можем принять ее в семью? Кажется, ее бросили родители.

Женщина заплакала, закрыла руками красивое лицо. Свет от лампы под потолком пролетел сквозь девочку. Из прихожей раздался хлопок двери.

— Отец ушел, — сказал Стив, обернувшись к Виктории. — Прости, у нас больше нет семьи.

* * *

Осенний ветер поднял с тротуара кем-то забытую маску вампира. Затем подтолкнул полупрозрачную фигуру к мерцающему фонарю. Фигура двинулась дальше, заглянула в пустой магазинчик и позвонила в колокольчик.

Из подсобки вышел продавец.

— Простите, — сказала она. — Вы не видели моих родителей?

Автор: Алексей Нагацкий
Художник: Дмитрий Лузянин
Больше работ автор ВК