Заголовок звучит как профессиональное преступление. Я это прекрасно понимаю. В нашем обществе ложь, это абсолютное зло, а психолог, который "разрешает" лгать, да еще и родителям, выглядит как пособник аморальности.
Но я прошу вас на минуту отложить праведный гнев и выслушать. Слово "разрешаю" не зря взято в кавычки. Речь не идет о том, что я поощряю обман.
Речь идет о сложной терапевтической стратегии, которая в долгосрочной перспективе направлена не на саму ложь, а на то, чтобы сделать ее ненужной.
Моя работа - не быть моральным аудитором на службе у родителей. А помочь ребенку, который находится в сложной ситуации. И очень часто ложь, это единственный инструмент, который, как ему кажется, у него есть.
Ложь - это не проблема. Это симптом
Когда подросток врет, первая реакция родителя - поймать, пристыдить, наказать. То есть атаковать ложь. Но в 99% случаев подростковая ложь, это не проявление "испорченности". Это кривой, неадаптивный, но все же защитный механизм.
Подростки врут по нескольким ключевым причинам:
Страх наказания. Самая частая причина. Не "я плохой и хочу обмануть", а "я боюсь, что меня будут ругать, кричать, лишат телефона или свободы". Этот страх часто сильнее, чем моральные принципы.
Страх разочаровать. Иногда это страшнее наказания. Подросток боится не гнева, а того, что мама или папа скажут: "Я в тебе разочарован". Он лжет, чтобы сохранить свой образ "хорошего ребенка".
Попытка сепарации. Подростку жизненно необходимо личное пространство, свои секреты. Если родители практикуют тотальный контроль, ложь становится единственным способом это пространство отвоевать. Это бунт за право на частную жизнь.
Скрытие более глубокой проблемы. Он лжет о том, где был, потому что боится признаться, что его травят в школе. Она лжет об оценках, потому что у нее панические атаки перед контрольными.
Во всех этих случаях сама по себе ложь не основная проблема, а лишь верхушка айсберга. Если я, как психолог, начну "бороться со лживостью", я буду лечить кашель, игнорируя воспаление легких.
Терапевтический альянс
Чтобы добраться до "воспаления легких", мне нужен доступ. Этот доступ в психологии называется "терапевтический альянс". Ну или же доверие.
Подросток, особенно "трудный", приходит в кабинет с установкой: "Ты - еще один взрослый, который будет меня учить жизни и все сольет родителям".
Если на первой же сессии я скажу: "Так, врать - это плохо. Ты должен немедленно пойти и во всем признаться", что произойдет?
Терапия закончится в ту же секунду. Подросток закроется. Я не просто не решу проблему, я усугублю ее, в очередной раз подтвердив его убеждение: "Взрослым доверять нельзя. Никому".
Поэтому, когда подросток в кабинете признается мне, что он что-то скрыл от родителей (например, плохую оценку или тайную прогулку), я принимаю эти факты, а не осуждаю.
Что на самом деле значит "разрешаю"
"Разрешить" в этом контексте, не сказать: "Молодец, продолжай".
Не наказывать за честность. Он признался мне во лжи. Он уже сделал шаг к доверию. Если я его за этот шаг "накажу", он больше не сделает ни шагу.
Признать его чувства. Я говорю: "Я слышу, что тебе было очень страшно рассказать им правду. Давай подумаем, чего именно ты боялся?"
Исследовать функцию лжи. "Что самого страшного произошло бы, если бы ты сказал правду?", "Что хорошего тебе эта ложь дает?", "Как тебе самому с тем, что приходится врать?".
Я не "разрешаю" врать. Я временно принимаю наличие этой лжи как факта и симптома, чтобы получить возможность работать с ее причиной. Я переношу фокус с "ты поступил плохо" на "почему ты не можешь поступить иначе?".
К чему это приводит?
Это самая важная часть. К каким же последствиям ведет такая стратегия?
Положительное последствие (и цель терапии): подросток чувствует себя в безопасности. Он понимает, что мой кабинет - это место, где его не осудят, а попытаются понять.
Он начинает говорить. Ложь об оценке превращается в разговор о страхе неудачи. Ложь о прогулке, в разговор об одиночестве или первой влюбленности.
Мы работаем с причиной: с его тревожностью, с его самооценкой, с его страхом перед родителями. И в процессе этой работы ложь часто отпадает сама собой, как ненужный костыль.
Отрицательное последствие: но что, если ложь - не о двойке, а о чем-то опасном?
И вот здесь "разрешаю" заканчивается. У каждого психолога есть нерушимое правило, это границы конфиденциальности. Я проговариваю это на первой же встрече и с родителями, и с подростком (наедине).
Я говорю подростку: "Все, что сказано в этом кабинете, остается между нами. Я не буду пересказывать родителям наши разговоры. За одним-единственным исключением: если я узнаю о существовании прямой угрозы твоей жизни или здоровью, или жизни и здоровью другого человека".
Что это значит на практике?
Ложь про сигарету или двойку — это тема для терапии.
Ложь про употребление наркотиков, самоповреждения (порезы), суицидальные мысли, буллинг (если он несет угрозу жизни) или криминальную деятельность - это прямое нарушение "правила безопасности".
В этом случае моя профессиональная обязанность, вмешаться. Но даже здесь я не действую "за спиной".
Я скажу подростку прямо: "То, что ты сейчас рассказал, это серьезная угроза твоей жизни. Наша договоренность о конфиденциальности здесь заканчивается. Я обязан сообщить твоим родителям. Давай вместе подумаем, как мы это сделаем".
Так "разрешаю" ли я врать? Нет.
Я временно не трогаю этот симптом, чтобы вылечить болезнь. Я создаю пространство, где ложь можно "положить на стол", рассмотреть со всех сторон и понять, чем ее заменить.
А как вы считаете? Должен ли психолог всегда быть на стороне "правды" и родителей, или такая стратегия оправдана? Поделитесь вашим мнением в комментариях.
