Одна из самых известных повестей Александра Сергеевича Пушкина пришла в Японию с полувековым лагом. В 1883 году в Токио была издана книга под названием “Думы цветка и мечты бабочки. Удивительные вести из России”. Это и была знакомая нам всем история Петра Гринева и Машеньки.
Книга была отлично издана и украшена прекрасными иллюстрациями, на которых, правда, у русских героев ощутимо японские лица. Вот один из примеров:
Русский текст внизу – это комментарий журнала “Нива”, который позже перепечатал эти иллюстрации
С текстом переводчик провернул примерно то же самое, что издатель с картинками – все было переделано в японском духе. Вместо простых и ясных пушкинских предложений, которые составляют одно из немаловажных достоинств “Капитанской дочки”, повесть в японской версии была начинена длинными периодами, полными разных цветистых и пафосных фраз.
И не сказать, чтобы переводчик был плохим. Наоборот, Такасу Дзиске был очень расположен к русской культуре, даже обучался в православной семинарии, существовавшей на тот момент в Токио. Но по-другому он писать просто не мог. Простой стиль в ту пору в Японии в художественной прозе был вообще немыслим.
Спустя три года повесть переиздали. Но на этот раз внесли некоторые коррективы. Заключались они в том, что все русские имена просто взяли и заменили на… английские!
Причина была в том, что после того, как пушки коммодора Перри заставили японцев открыть порты для американцев, в Стране Восходящего Солнца начался настоящий культ США.
Потакая этому, издатель счел необходимым американизировать текст Пушкина.
В итоге, Петр Гринев превратился в Джона Смита. Швабрин стал Дантоном. Из Машеньки сделали Мэри. Ну а саму повесть переназвали так: “Жизнь Смита и Мэри”.
А как по-вашему, переводы должны быть абсолютно точны или допустимы такие интерпретации?
Тот факт, что западные нейросети очень плохо разбираются в русских реалиях и диким образом все перевирают, хорошо известен и хорошо понятен. Но была надежда, что с отечественной нейросетью GigaChat, которая представлена Сбером, будет все по-другому. Однако проверку на практике она не прошла.
Проверку мы ей придумали следующую. Попросили нарисовать изображения русских писателей и поэтов. Причем выбрали наиболее известных – классиков. Что у нее получилось? Да тихий ужас у нее получился!
Вот так, по мнению GigaChat, выглядит наш великий Лев Толстой. Ну а что – борода есть, чего еще надо, правда? Ни одной черточки в лице, хотя бы отдаленно напоминающей Толстого, мы не уловили, как ни вглядывались. Это, скорее, какой-то Сергей Шнуров!
А как вы думаете, что вот это за бледный юноша елизаветинских времен?
Вряд ли кто-то сможет догадаться, что это солнце русской поэзии. Серьезно? Блондин с гладко бритым лицом? Александр Сергеевич, перелогиньтесь, пожалуйста!
Едем дальше. Только держитесь за кресло или что там у вас есть под рукой. Потому что вот так, оказывается, выглядит Михаил Лермонтов:
Он, конечно, был горячим парнем, но зачем из него делать мексиканца-то? Думаем, что если бы Михаил Юрьевич ожил, то сотрудникам Сбера срочно пришлось бы бежать куда-нибудь подальше, хоть в ту же Мексику. Наш сумрачный гений таких шуток никому не спускал.
Но это еще не самое страшное. Самое страшное ждет вас ниже.
GigaChat сопроводил это веселой надписью: “Вот изображение Сергея Александровича Есенина”. После этого из нашего лексикона как-то мигом повылетали все цензурные слова.
Но может быть, мы слишком много требуем от нейросети? Может быть, он всех писателей и поэтов рисует от балды, вне зависимости от того, какой они национальности?
Вовсе нет. Проверка на англоязычных классиков показала, что сберовский GigaChat их прекрасно знает и изображает весьма точно. Вот, например, как он нарисовал Марка Твена:
Сильно постарел, морщин больше, чем нужно, но в целом весьма похож. Если показать эту картинку американскому школьнику и сказать, что это известный писатель, то он точно определит, кто тут изображен
А это Эдгар По:
Попадание стопроцентное, это точно именно он. Никакой отсебятины, очень узнаваемое лицо.
Кого бы еще задать? Ну возьмем, допустим, Редьярда Киплинга. Что нам нарисует GigaChat?
Абсолютно верно, это Киплинг и есть. Опять же, чуть более постаревший. чем на привычных фотографиях, но не узнать его просто невозможно. Кстати, обратите внимание, как благородно изображены все западные авторы, какие стильные картинки! Без стеба, мультяшности и аляповатости…
В общем, мы ничего не поняли. Почему сберовский GigaChat не знает в лицо ни одного русского классика, но очень хорошо рисует западных? Это точно отечественная нейросеть?
Словом, "дотянулся проклятый Сталин. Жили же спокойно без Пушкина!.." Но, вы знаете, как ни странно, Фальшивый Осьминог отчасти прав.
В повести Л. Толстого "Детство", в главе "Стихи", герой повести, одиннадцатилетний Николенька, хочет подарить бабушке на день ангела стихи собственного сочинения. Долго мучится, подыскивает образцы, которыми можно было бы вдохновиться, и вот наконец стихотворение готово. Взрослые его читают и обсуждают.
И вот что интересно. Дело происходит примерно в 1838 или 39 году, то есть уже после смерти Пушкина, но нигде, ни в главе "Стихи" ни позже, Пушкин ни разу не упоминается! Упоминается Державин (выражается шутливая надежда, что из Николеньки новый Державин выйдет), упоминается мало кому сегодня известный И.И. Дмитриев, а о Пушкине никто не вспоминает ни словом...
И вот тут возникает интересный вопрос. А когда же Пушкин стал достоянием коллективного культурного сознания русских людей? (Курсивом "культурного".) Грубо говоря, когда он сменил Державина на посту "главного русского поэта"?
Прижизненная известность пришла к Пушкину в 1820 году, после публикации поэмы "Руслан и Людмила" в журнале "Сын Отечества" – одном из самых популярных общественно-литературных журналов того времени. Но что это была за известность?
Максимальный тираж журнала "Сын Отечества" составлял менее 1800 экземпляров. Дворянское сословие на тот момент составляло примерно 450 000 человек. (Понятно, что интересовались литературой не только дворяне, но ведь и многие дворяне совершенно не интересовались, так что пусть будет так.) Это значит, тираж пушкинской поэмы соответствовал примерно 0,4% потенциальной аудитории.
Максимальный тираж книг Пушкина при его жизни – 1200 экземпляров (но при этом они распродавались годами и большинство изданий так и не было распродано). Первое собрание сочинений Александра Сергеевича, предпринятое в 1838–1841 гг., распространялось по подписке, и тираж последних трёх томов был... (внимание!) 218 экземпляров!
Двести восемнадцать! Двести восемнадцать человек в России изъявили желание приобрести собрание сочинений Пушкина. Удивительно ли теперь, что в семье Николеньки никто о нём не вспомнил?
(Уточним, что первые тома того пушкинского собрания сочинений купили 959 человек, но их издание было предпринято вскоре после смерти поэта и выручка от продажи книг шла в пользу семьи, так что многие из тех девятисот пятидесяти девяти подписчиков воспринимали это как акт благотворительности.)
А когда же Пушкин стал "нашим всем"?
Ну, само это выражение первым употребил критик и поэт Аполлон Григорьев в 1859 году (повесть Толстого "Детство" была уже семь лет как написана). На открытии памятника Пушкину в Москве в 1880 году были общегородские торжества и гуляния, но...
Но одно дело – гулять, а совсем другое – читать. Первое академическое полное собрание сочинений Пушкина, предпринятое в 1899 году, начало печататься тиражом... всего 2000 экземпляров.
Тиражи отдельных произведений Пушкина, издаваемых в те годы в виде брошюр, доходили до десяти тысяч. Это считалось много, но, конечно, сказать, что в конце XIX века Пушкин стал широко почитаем, нельзя. И Фальшивый Осьминог прав: решающий вклад в создание фундаментального мифа о Пушкине (слово "миф" тут употреблено в его научном значении – "структурный элемент коллективного сознания") внесла советская власть.
Только один пример: в 1918–1937 гг. книг Пушкина было издано в три раза больше, чем в тот же срок в 1899–1917 (и в тот, и в другой период были "круглые пушкинские даты"). О чём это говорит? О том, что никакой "свободный рынок" не в состоянии сделать для блага общества того, что способна сделать планомерная государственная политика в области просвещения (когда она есть).
На днях мы выложили здесь текст под заголовком «Почему Пушкин великий» Только это был не текст из журнала «Лучик», а другой под таким же названием – «только для взрослых». Соответственно – возникли вопросы. И хотя слово не воробей – топором не поймаешь, попробуем исправиться. Вот настоящий текст. Итак...
Почему Пушкин великий?
С детских лет нам рассказывают, что Пушкин великий. Почему? Что такого он сделал? Почему его творчество лучше, чем у других?
Ведь были и другие писатели в его время. Были Булгарин и Загоскин, авторы очень популярных романов. Был поэт Баратынский, которого многие современники ставили выше Пушкина. Был Николай Полевой, придумавший слово «журналистика». Но их сейчас почему-то мало кто помнит. А Пушкина знают все. Почему?
Два русских языка
Говорят, Пушкин обновил русский литературный язык. Да, безусловно, это так. Пушкин внёс очень значительный вклад в изменение языка.
Обычно люди говорят и пишут по-разному. Говорить у нас выходит легко и просто, а вот писать… Например, сочинения… Семь потов сойдёт! Почему? Потому что говорить мы не боимся, а писать – боимся. А почему боимся? Потому что «письменный русский» (он же – «литературный») – это совсем другой язык!
Например, мы говорим другу:
– Не, ну ты чё, совсем, что ли? Ты давай мне это! Держись, короче, ага?
И друг прекрасно нас понимает.
Но в письме же так не напишешь! Там другие слова нужны. И фразы нужно совсем по-другому строить. Мы начинаем думать, как это сделать, и… оказываемся в положении сороконожки, которая не может сдвинуться с места, потому что задумалась, как же она ходит! С какой ноги?
Что же сделал Пушкин?
Он приблизил письменный язык к языку устного общения. Давайте сравним два отрывка из литературно-критических статей, один написан в середине XVIII века, а другой – Пушкиным.
Первый:
«Сочинителя труд столь больше хвален, что с необыкновенною стихотворцам умеренностию представляет опыт свой к испытанию и исправлению тех, кои из нас имеют какое-либо искусство в стихотворстве».
И второй:
«Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален, ибо мыслит. Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого хотя несколько одарённого вкусом и чувством».
Догадались, где Пушкин? Почувствовали разницу? Пушкин сделал литературный язык более естественным, а значит – более понятным и доступным для выражения мыслей и чувств.
Хотя не Пушкин начал это полезное дело. Реформу русского языка начал Михаил Васильевич Ломоносов и продолжил Николай Михайлович Карамзин. Они были первыми! А одновременно с Пушкиным существенный вклад в «реформу языка» внесли Иван Андреевич Крылов и Александр Сергеевич Грибоедов…
Однако мы всё равно ставим Пушкина выше их всех. Почему?
Слёзы и грёзы
Во времена Пушкина русская литература была в основном подражательной. Повести Карамзина были скопированы с английских и французских, баллады Жуковского перепевали немецкие баллады, а прекрасные басни Крылова в большинстве своём были просто авторизованными переводами французских басен Лафонтена...
Пушкин точно угадал литературное направление, в котором нужно двигаться дальше.
И.Е. Репин. Пушкин читает стихи на лицейском экзамене в Царском Селе 28 января 1815 года
Литература пушкинских времен сочетала сентиментальные слёзы с романтическими грёзами. Это были два главных, ведущих «тренда». Можно было написать повесть про какую-нибудь бедную девочку, которая умерла от несчастной любви. Либо можно было написать поэму про угрюмого изгнанника. Пушкин был знаком с этими двумя сюжетами и использовал их. Но не так, как все!
Он брал «литературный приём» (например, модный сюжет) – и окунал его в гущу русской реальной жизни. Не придуманной специально «красивой», «литературной», «письменной» жизни – а такой, какая она есть на самом деле. И в результате – жизнь побеждала. Жизнь оказывалась ВАЖНЕЕ, ПРАВДИВЕЕ, ИНТЕРЕСНЕЕ литературы.
Читатель в то время брал «почитать книжечку или журнальчик», чтобы «развеяться, развлечься». Да, иногда и поплакать тоже – но «понарошку». Ведь это же литература, это же не на самом деле! А у Пушкина получалось –на самом деле.
Ну вот представьте – открываете вы книгу со словами: «Так, ну что там у нас за милая безделица?», а оттуда – бах! – вылетает кулак и бьёт вас прямо в лицо! Шок!
В.А. Дрезина. Пушкин читает М.Н. Волконской «Послание в Сибирь
«Так нечестно!» – кричали одни. «Это не по правилам!» – кричали другие. (Да-да, далеко не всем современникам Пушкин нравился.) А третьи, отдышавшись, придя в себя после шока, задумывались…
И именно эти третьи были теми людьми, которые «правильно угадывали будущее». Это будущее называлось «литература реализма».
Что такое реализм?
Скажем коротко. Русский реализм – это вот что: художественная литература более чем на сто лет заменила русским людям философию и общественно-политическую жизнь. В русской реалистической литературе соединялись все важнейшие проблемы, которые волновали людей. В ней содержались ответы на все вопросы о жизни, которые возникали у общества и у каждого отдельного человека.
Вот что такое «русская реалистическая литература». А придумал её Пушкин! Первый русский реалист.
«Повести Белкина», непревзойдённый образец русской реалистической прозы. Издание 1831 года
Копировать реализм с западных образцов было невозможно – просто потому, что на Западе это литературное направление ещё только зарождалось (и, забегая вперёд, скажем: такой мощи и такого общественного значения, как в России, никогда не достигло). Пушкин не «подсмотрел» реализм. Пушкин его угадал. Приблизительно за 10–15 лет до того, как он стал популярным на Западе.
Пушкин не только угадал реализм, но и научил ему других русских писателей. Скажем «компьютерным» языком: создал открытый код, который начали активно использовать другие писатели.
Пушкин сделал литературу русской
Важно понимать, что в начале XIX века Россия переживала странные времена. Очень похожие на наши нынешние. Образованные люди говорили между собой по-французски (сегодня – мода на «американский английский»). Воспитателями детей были французские гувернёры. Кумиром юношей был Наполеон. (Враг!.. И всё равно кумир.) Девушки зачитывались французскими романами (на французском, разумеется, языке).
В.В. Верещагин. Наполеон в Кремле. (Фрагмент)
Пушкин это сломал. Он начал активно использовать национальные сюжеты, стал находить их в анекдотах (так тогда называли курьёзные исторические случаи), в песнях и сказках Арины Родионовны, в народных (а не официальных) свидетельствах о пугачёвском восстании, в архивных справках... (Вот почему под конец жизни Пушкин уже не поэт, а историк: он пишет фундаментальный исторический труд «История Пугачёва» и принимается за «Историю Петра Великого».)
Всё у него дышало Русью, «русским духом». «Хватит подражать Западу! – как бы говорил Пушкин своим творчеством. – Хватит гнаться за модой, давайте сами создавать моду. Давайте будем русскими, а не французами!»
Повторим: в конце XVIII – начале XIX веков русское «образованное общество» ощущало себя культурной колонией Франции – и было вполне этим довольно. Всё было французским – от одежды до языка общения и литературы. Юноши грезили Наполеоном – это был образец для подражания, всеобщий кумир!
И вот на экзамене в Лицее совсем юный Пушкин читает смесь оды и элегии «Воспоминание о Царском Селе». Стихотворение завершается славой русскому народу. Идёт 1814 год – в этот год русская армия вошла в Париж. Началась новая эра в истории России.
Всё удачно сложилось
Ну и последняя причина, последний ответ на вопрос «почему Пушкин великий».
Часто бывает так: человек что-то угадал или придумал, но никакой пользы из этого не извлёк. Скажем, изобрёл паровую машину, но добиться того, чтобы паровые машины начали выпускать в больших количествах и заменили ими «конную тягу» на фабриках и в шахтах, не смог. Не хватило энергии.
Или бывает так: у человека очень хорошие планы, но увлечь своими планами других людей он не смог – не хватило красноречия.
Или так: человек добрый, хороший, и намеренья у него прекрасные, но… получается у него совсем не то, чего он хотел, потому что он хоть и добр, но глуповат.
Или так: человек умный, но жадный, эгоистичный и злой. Какая от него польза? Вред один…
А в Пушкине удачно соединилось всё, что необходимо! Он был человеком энергичным. Он был умён. Он был добр. Он был красноречив. И поэтому всё, за что он брался, у него получалось. И не просто получалось, а получалось хорошо!
А.С. Пушкин издавал литературный журнал «Современник», при его содействии была учреждена «Литературная газета»
По Сети много лет гуляет байка о том, как в старости убийца Пушкина бросил вызов Алексею Пешкову, будущему классику русской литературы. Мы проверили, насколько соответствует действительности эта легенда.
Спойлер для ЛЛ: нет
Согласно сюжету этой истории, в конце XIX века молодой, но уже популярный писатель Максим Горький (настоящее имя — Алексей Пешков) в одном городке под Парижем был представлен пожилому сенатору, который оказался бароном де Геккереном — тем самым Жоржем Дантесом, автором рокового выстрела в Пушкина на дуэли в 1837 году. Горький отказался пожимать руку убийце своего кумира, чем вызвал гнев француза, и после обмена колкостями было решено сойтись на дуэли. Однако на следующее утро Горький получил письмо от Дантеса, в котором тот сообщал, что ознакомился с сочинениями Горького и стихи литератора привели его в восторг. «Я заколебался и понял, что не могу лишить русскую поэзию её восходящего солнца! В связи с этим наш конфликт прошу считать исчерпанным!» — якобы написал Дантес, и с тех пор Максим Горький бросил писать стихи.
Если проследить хронологию распространения легенды о Горьком и Дантесе за последнюю четверть века, то несложно заметить, что следы ведут к рассказу Григория Горина, опубликованному в интернет-издании «Газета.ru» в феврале 2000 года. В рубрике «Невероятные истории Григория Горина» литератор знакомил читателей с интересными байками, поведанными ему представителями старшего поколения. На тот момент никого из рассказчиков уже не было в живых, а сам Горин сомневался в правдивости каждого из сюжетов, поэтому обращался к читателям с просьбой по возможности поделиться дополнительной информацией, написав ему на электронную почту. К сожалению, развития эта инициатива не получила — вышло только четыре истории, а 15 июня того же года Горин скоропостижно скончался. Получил ли писатель какие-то важные комментарии от читателей про историю о Дантесе и Горьком — неизвестно.
Горин пишет, что услышал её примерно в 1970 году на семинаре молодых писателей в Ялте от писателя и литературоведа Виктора Шкловского. Тому о случае из своей биографии якобы поведал сам Максим Горький. Действительно, Шкловский дружил с Горьким с 1915 года, много раз бывал у него дома и неоднократно упоминал коллегу в своих воспоминаниях и литературоведческих работах. Однако ни в одном издании работ Шкловского, включая собрание сочинений, «Проверено» не нашло упоминаний случая с Дантесом. Нет их и в 25-томном полном собрании сочинений Максима Горького.
Действительно, французский офицер Жорж Шарль Дантес, свояк Пушкина, за убийство поэта был приговорён к смертной казни, которую потом заменили высылкой с жандармом за границу. На родине он прожил долгую жизнь, вместившую славную политическую карьеру — членство в Учредительном собрании, звания командора ордена Почётного легиона и почётного сенатора. Впрочем, вопреки содержащемуся в рассказе Горина утверждению, нет достоверных сведений о том, что Дантес после дуэли встречался с Натальей Гончаровой или её вторым мужем Ланским (за него вдова Пушкина вышла только через семь лет после гибели поэта), поскольку был арестован и выслан из страны, а впоследствии стал в России персоной нон грата. Даже его жену Екатерину Гончарову родственники провожать не пришли. В одной из российских газет печатали интервью сына Дантеса, который якобы однажды был свидетелем случайной встречи своего отца с Натальей Гончаровой на парижской улице, но разговор тогда не состоялся. Также нет сведений о возвращённых Дантесом «компрометирующих письмах».
Есть неподтверждённая легенда о том, что в 1887 году с Дантесом встретился пушкинист Александр Онегин. Достоверно известно лишь одно: последние годы жизни Жорж Дантес провёл в своём доме в Сульсе, на северо-востоке Франции, который после франко-прусской войны отошёл Германии. Там он скончался в 1895 году в возрасте 83 лет после продолжительной болезни. В рассказе Горина утверждается, что примерно в тот год и состоялся памятный разговор Дантеса с Горьким.
Однако Максим Горький свою первую поездку за границу совершил только в феврале 1906 года через Финляндию по поручению революционеров. К 1895 году он вовсе не был «популярным русским писателем» — на тот момент 27-летний литератор напечатал лишь несколько рассказов, очерков и новелл, а его стихотворения не публиковались вовсе, если не считать вышедшей в том же году поэмы в прозе «Песня о Соколе». Переводить Горького на иностранные языки начали только через несколько лет, а русского языка Дантес практически не знал, поэтому не мог ознакомиться с творчеством Пешкова. До 1895 года у русского литератора даже не было возможности посещать рестораны под Парижем и встречаться с сенаторами, да ещё и с личным переводчиком — он кое-как зарабатывал себе на хлеб статьями и фельетонами в поволжских газетах.
«Проверено» не нашло никаких следов упоминания истории о Дантесе и Горьком до публикаций Григория Горина. Если даже допустить, что эту историю ему и правда рассказал Виктор Шкловский, то всё равно её основные утверждения опровергаются фактами из биографий двух основных фигурантов. Шкловский был известен в литераторской среде как выдумщик — например, ему приписывают авторство выражения «гамбургский счёт» с соответствующей историей о терминологии борцов, якобы услышанной вживую. Судя по всему, и здесь мы имеем дело с литературной мистификацией.
Тоже вспомнилось несколько литературных анекдотов.
Всем известное начало "Евгения Онегина" -- "Мой дядя самых честный правил..." -- на самом деле отсылает к строчке из басни Крылова "осел был самых честных правил". В этом контексте образ дяди воспринимается совершенное по-другому.
В молодости Пушкин принадлежал к кружку карамзинистов, который вел идеологическую борьбу с кружком шишковистов. Карамзинисты выступали за упрощение языка литературы и приближение его к языку, на котором говорили читатели. Шишковисты считали, что язык литературы должен оставаться архаичным и возвышенным, к тому же, были резко против заимствований. В том же "Евгении Онегине" Пушкин делает несколько выпадов в адрес шишковистов: "Но "панталоны", "фрак", "жилет"// Всех этих слов на русском нет"; "...Шишков, прости, // Не знаю, как перевести".
В "Евгении Онегине" Пушкин пишет о себе, что в лицейские годы "Читал охотно Апулея, // А Цицерона не читал". Апулей известен прежде всего как автор романа "Метаморфозы, или Золотой осел" весьма фривольного содержания. Цицерон же был известным оратором и писал куда более "серьезные" вещи. Кстати, об Онегине Пушкин пишет, что тот "Бранил Гомера, Феокрита, // Зато читал Адама Смита". То есть Онегин, напротив, чужд поэзии, но увлекается более "практичной" литературой (Адам Смит -- автор трудов по экономике). В дальнейшем Пушкин не раз подчеркивает равнодушие Онегина к литературе. Но чтение Смита, видимо, не пропало даром, поскольку Онегину удается установить в своей деревне новую экономическую систему (за что его называют франк-масоном).
У Гоголя в "Петербуржских повестях" есть повесть "Портрет". Главный герой -- художник -- начинает рисовать Психею, героиню древнегреческой сказки. Но после делает из наброска Психеи портрет одной из барышень и получает за него большие деньги. Психея в переводе с греческого -- "душа". Художник буквально "продал душу". Именно с этого момента начинается его падение как творческого человека.
У Грибоедова в "Горе от ума" есть фраза: "Кричали женщины "ура!" // И в воздух чепчики бросали". Для женщины в то время остаться без головного убора на людях считалось жутко неприличным. Учитывая, что Чацкий говорит о любви дам к военным и описывает их реакцию на прибытие в город полка, вполне возможно, что дамы, по его намекам, снимали не только чепчики.
Пока что это все, что удалось вспомнить. Быть может, позже отыщу в своей памяти что-то более интересное.
Понятно, что большое видится на расстоянии, и для нас с вами все уже расставлено по местам – кто классик, а кто нет. Его величество время произвело строгий и беспощадный отсев. Но для современников все было не так очевидно. Поэтому на просьбу назвать главных русских писателей они бы привели целый ряд имен, которых мы либо мало знаем, либо вообще слыхом не слыхивали.
Впрочем, зачем гадать. У нас есть прекрасная возможность самим посмотреть, кого в конце 1830-х годов ставили вровень с Пушкиным. За это окошко в прошлое нужно благодарить знаменитого петербургского издателя и книготорговца Александра Смирдина.
Смирдин вообще был личностью замечательной. Нужно как-нибудь будет написать о нем отдельную статью. Ведь именно он беспрерывно издавал и переиздавал весь цвет русской литературы золотого века, причем платил писателям очень щедрые гонорары. Пушкину он, например, за одно только стихотворение “Гусар” отсыпал 1200 рублей. По тем временам громадная сумма!
В 1839 году Смирдин затеял огромный проект, который сейчас бы назвали амбициозным. Он решил выпустить серию из 10 книг под названием “Сто русских литераторов”. Под обложкой каждого тома читателя встречала десятка авторов, представленных небольшими, но яркими произведениями. Тома выходили раз в год и были оформлены просто роскошно – каждому писателю полагался свой собственный портрет, заказанный в Англии у лучших художников.
К сожалению, серия не была доведена до конца, оборвавшись на третьем томе. Смирдин не рассчитал свои финансовые возможности и просто надорвался. С этого момента у него начинается череда неурядиц, завершившаяся в итоге полным банкротством.
Но вернемся к нашей теме. Для первой книги были отобраны лучшие из лучших. По крайней мере, таковыми они виделись тогда. Разумеется, там был Пушкин, с этим все понятно. Куда интереснее, кто остальные девять авторов, вошедших в этот том.
Перечисляем их в алфавитном порядке (так они, кстати, идут и в книге):
Здесь требуются некоторые пояснения. Под псевдонимом Александров скрывалась хорошо нам знакомая кавалерист-девица Надежда Дурова. В тот момент она была на пике популярности, что признавал позже Белинский, в целом разругавший эту серию.
Бестужев – это тоже один из самых читаемых писателей того времени, он умер в тот же год, что и Пушкин. Публика его знала под псевдонимом Марлинский, но Смирдин, решил, что пришло время напечатать его под настоящим именем. В книгу вошла его повесть “Мулла-нур”.
Дениса Давыдова вы знаете, представлять его не нужно. А вот Рафаил Зотов практически забыт, хотя в 1830-е годы издавался очень часто. Это был известный тогда автор исторических романов.
Нестор Кукольник был популярнейшим драматургом, в конце 1830-х гремели его драмы про Скопина-Шуйского и про Роксолану. Николай Полевой развлекал публику романтическими повестями из жизни третьего сословия, благодаря чему мещане его чуть ли не на руках носили.
Павел Свиньин сейчас известен литературоведам в первую очередь как основатель журнала “Отечественные записки”, но тогда были очень востребованы его крупные исторические романы. В 1834 году он издал, например, книгу “Ермак, или Покорение Сибири”.
Осипа Сенковского тогдашний читатель знал в первую очередь как легендарного Барона Брамбеуса – под этим псевдонимом выходили его многочисленные повести в легком стиле. Ими, кстати, зачитывались весь девятнадцатый век!
Что касается князя Александр Шаховского, то это был классик русской комедии. Помните, Пушкин писал о нем в “Евгении Онегине”: ” Там вывел колкий Шаховской своих комедий шумный рой”?
Вот так выглядел, по мнению современников, первый ряд русской литературы во второй половине 1830-х годов. Ну как, все фамилии вам знакомы? Интересно, как бы выглядел топ-10, если бы его составляли вы?
Когда мы говорим про “солнце нашей поэзии”, то часто недооцениваем его реальное место и влияние при императорском дворе. В советские годы принято было делать упор на некую гонимость Пушкина, его противостояние двору, вечные ссылки и прочее.
Ну что ж, ссылки действительно были. Но все они относятся ко временам правления Александра I. Из последней он вернулся в 1826 году, спустя несколько месяцев после смерти императора и восстания декабристов. Имел долгую личную беседу с новым государем – Николаем I. После чего был возвращен ко двору, осыпан комплиментами, а сам царь объявил себя его “личным цензором”.
В переводе на современный язык, поэт был взят под персональную опеку первого лица страны. И это неслыханным образом укрепило его положение в официальной России. Отныне на любые его дерзости или выходки просто закрывались глаза. А кровь у Пушкина была горячая, сами знаете. При желании поводов придраться можно было бы найти великое множество.
Своим уникальным положением Пушкин пользовался во благо литературы, отстаивая свои замыслы и спасая своих друзей. Один из ярчайших примеров – случай с Дельвигом, описанный Всеволодом Ивановым в книге “Александр Пушкин и его время”.
Суть была в следующем. В 1830 году во Франции случилась Июльская революция, которая окончательно свергла Бурбонов. На престол взошел “король-гражданин” Луи-Филипп. Дельвиг напечатал в “Литературной газете”, которую тогда издавал именно он, сообщение о том, что в Париже собираются поставить памятник павшим героям этой революции. И привел четыре строчки французского поэта Казимира де Виня, которые там должны выбить:
“Ответь мне, Франция, как звали тех героев? Имен их здесь на памятнике нет! “Свободной ставши вмиг — спросить их не успела! — Вот мой ответ!”
Дельвига тут же вызвал к себе разгневанный Бенкендорф, глава Третьего отделения и вопросил: “Что ты опять печатаешь недозволенное?” Выяснилось, что есть специальное распоряжение о том, чтобы про французские события ничего не публиковать. Дельвиг оправдывался, что распоряжение это недавнее и он его в глаза еще не видел. Да и вообще, нет ничего крамольного в опубликованных строках.
Но скандал уже разгорался. Бенкендорф кричал, что отправит его в Сибирь. А заодно с ним и дружков его – Пушкина с Вяземским. Что дело не только в четверостишии. Булгарин, мол, давно ему сообщает, что у Дельвига антиправительственный кружок собирается. Дельвиг в ответ твердо заявлял, что это все ложь, а Булгарин к нему вообще не заглядывает.
Короче говоря, никто никого в Сибирь, разумеется, не отправил, но Дельвиг был сильно оскорблен этой сценой, особенно “тыканьем” Бенкендорфа. Кроме того, шеф Третьего отделения ходатайствовал перед императором о закрытии “Литературной газеты”. И император отдал соответствующий указ – закрыть.
Но тут в дело вступил Пушкин.
Что конкретно случилось и как именно он уладил дело, литературоведы не знают. Но известно, что вскоре было разрешено возобновить выпуск газеты. А Бенкендорфу пришлось… лично извиняться перед Дельвигом!
Чтобы лучше понимать произошедшее, представьте себе сцену, где глава российского МВД, например, лично извиняется перед Шевчуком. Это насколько фантастическое влияние должно было быть у Пушкина, чтобы организовать такое! Всесильный!