2020 год, устраиваюсь работать в автосервис автоэлеткриком, опыт был, понимание работы тоже. Что показалось странным что автосервис в оживленном месте, 3 подъёмника,+ еще просто свободное место чтоб поставить машин 5, я работал не на подъёмнике. При этом коллектива совсем нет, есть только 1 ученик автослесаря, опыт 2 месяца, возраст в районе лет 22, все время с бадуна, толком ничего не умеете и не знает.
Работаю в процессе узнал что там был и коллектив и опытный автоэлектрик, но все ушли, поэтому пол года коллектива нету... Я думаю что странно для такого места, там даже не надо давать рекламу, итак едут клиенты, и место отличное и центральное отопление, что ж коллектив то не держится. Оказалось что только первые не сколько дней владелец автосервиса дружелюбный и вежливый, пока он с тобой мало знаком, проходил неделя, привыкает к тебе узнает чуть лучше, и начинается отталкивающее отношение, ходит рявкает, орёт, не подойдёшь ни с каким вопросом ни с предложением, вот и причина... Через неделю взяли еще второго ученика за 32 года, тоже любителя закинуть за воротник...
Дальше тот первый 22 летний недоученик оказалось бухает, работу прогуливает, временами то на работу не выйдет, хотя под него записаны клиенты, то опоздает часов на 6 и придет с бадуна в середине дня, чтобы потом снова уйти в закат... Не ахти какой работничек, работать еще как то работал - не огонь, но с наведение порядка за собой у него конкретная лень и нежелание, вначале поработает на подъёмнике, разбросает мусор и инструмент, собирать не хочет, за него собирает второй ученик, только тот при мне не прогуливал и не ленился, хоть и всегда с бадуна. То вижу картину тот старший 32 летний ходил убирал мусор, первый сидит тыкается в телефоне. То потом вижу как второй уже перекрикивается с 1 чтобы тоже участвовал в наведение порядка, в общем 2 подъёмника, 2 ученика автослесаря, 2 алкаша, уборки на 10 минут. но благодаря тому первому 22 летнему лентяю всё это растягивается...
В общем что дальше, этот 22 летний мудень пытался увильнуть от наведения порядка, тот второй 32 летний ученик ему не дал, так этот удод попытался меня заставить...) стал на меня орать, бычить, мол " мы вместе работаем, должны все вместе делать". Это после того как он сам попытался отсидеться в сторонке... Крч этому удаву не дали спряться, он подумал что если ему придется убирать свой мусор то надо чтобы было полегче еще затянуть кого-нибудь в это. Ничего что у меня отдельная специальность, отдельное рабочее место и я у себя всегда навожу чистоту. Мусор он свой сам раскидывает, от меня не было беспорядка, нам намусорил сам пусть соберет.
Орал мудень если я не буду учавствовать то всё куй мне а не его помощь, куй а не инструмент. Потом проходит пол часа сам прибегает ко мне и с просящим взглядом просит чтобы я дал гаечный ключ ему... Надо было тогда сразу ему принципиально подтянуть за слова. Сам же базарил что ничего мне не даст, сам сказал куй мне, ну вот и ему куй, чо ты как появилась нужда так сразу прибежал то. Но доброта наивность. Дал ему, потом максимум пара дней, опять такая же ситуация, опять этот дурачек орет куй я тебе помогу куй какой дам инструмент.
Этот урод не понимает что когда я помогал ему: "у меня почему то машина не заводится после ремонта помоги завести", "почему у меня чек загорелся, я ничего не ломал", " я поменял трубку топливопровода, бензин протекает, авто не заводится что делать". Он даже не ценил что моя помощь ему была намного намного ценнее и я итак ему помогал но не простыми вещами типо подмести, а решал проблемы на много серьёзнее, без меня у него некоторые авто вообще не могли уехать после его ремонтов. Я бывает до ночи сижу электросхемы ищу, какие поломки по автоэлектрике бывает изучаю, ты сам то мне помогаешь в моих трудностях? Ты только когда тебе что то надо прибегаешь кричишь что мы все друг другу должны помогать и требуешь помощи от других, а сам куй другим. Машины чинишь так что потом загораются ошибки.. ну давай попробуй без помощи диагноста, я тебе тоже не помогу дебилу... посмотрим как завоешь...
Крч 22 летний долбик лентяй, работать не хочет но надо хоть как то кормить себя... учиться не хочет, развиваться тоже, ему бы побухать, ночью погулять. Нахрен ему эта работа... Пришел на работу, авто поделал, тк за это платят, а порядок пусть за него другие наведут, он выше этого он посидит в телефоне, посмотрит ютубчик.
Когда я был учеником автослесаря когда то я конечно так как он себя не вел, я и уважительно общался с теми с кем работал, мне люди и подсказывали и помогали, и сам книги читал по ремонту и диагностике двс и кучу видео пересмотрел в интернете. Когда потом ушел из того места то на хороших отношениях с людьми, и позже пересекался с ними и никто меня на хрен не послал бы обратись бы с чем то... Но там реально того только на куй послать.
В общем по сути там владелец автосервиса такой и работники у него концентрируются соответствующие, ну правильно кто еще будет держать Неспециалиста кто бухает прогуливают работу, косячит, опыта нету, знаний нету. В автосервисе даже хотя бы среднего уровня, я знаю даже много гаражных где такого бы после 1 пьянки выгнали нахрен, ладно когда хороший автослесарь временами бухает, но бл*ть когда учение без опыта бухает и еще выёбывается чтобы ему опытный мастер наводил порядок, решал его косяки и учил его, кому такой нужен...)
Понимаю что этот невменяемый и необучаемый и это был последний день моей работы там, отработал там месяц, потом еще через месяц туда заходил и вижу что так никого нового там и нет, все так же 2 ученика алкаша и трудятся, настоящие борцы бухла и бокала. Кто читать будет, вот такие персонажи тоже чинят ваши авто, берут хорошие деньги. Дальше тот владелец автосервиса не вывез аренду и переехал в более стрёмное место но по его уму... как те 2 алкослесаря дальше живут не знаю, было в городе Челябинске.
Помню потом даже на авито смотрел вакансии, авито предложило вакансию автослесаря и там уже сразу была написано " любителям посидеть в телефоне, ленивым и любителям выпить просьба не беспокоить". Похоже с сотрудниками реальная беда если таких кто то обходит стороной а кто то вынужден держать у себя... Я работаю на себя, слесарей не нанимаю но проблема с алкашами... наслышан.. и уже даже и сам не раз видел...
Бандиты стали подыматься, но их ждал Туз с автоматом и выстрелом ранил первого бандита . Тут из комнаты вылетает и падает Кот,а к нему подходит бандит с ножом и замахивается, но туз положил его очередью, а патом переключился на лестницу. Кот сразу подорвался и спросил, как обстановка? - Один ранен, ты в окно посматривай, что бы они не ушли через парадный вход. Главный бандит сидел возле раненого. - Братуха, как же так? - Всё борзый, фарт не на моей стороне. - Я это так не оставлю. Бандит встал и достал пистолет, но тут что-то упало на пол. Бандит глянул, это была граната. - Твою та ….. И не успев договорить произошёл взрыв. - Ну что Тимур, планы меняются, валим от сюда. Сталкеры похватали рюкзаки и почесали Где-то на задворках Кордона они остановились на свой последний ночлег. - Ну что кадет, завтра наш последний день, чем будешь заниматься ? - Зови меня Кот, я теперь сталкер. - Хорошо кот, ну так что? - Не знаю, если честно это мой самый долгий и длинный рейд, он заставил меня многое обдумать и переосмыслить. Я сначала думал, что приду к Хогу в синдикат, вручу ему эту информацию, что ты собрал с датчиков. Кот достал пда - И заслужу своё место снова в синдикате. Но, знаешь что? К чёрту. Кот выбрасывает пда в костёр. - Сталкером мне нравится больше. Может на учёных буду работать, не знаю ещё. - Вот это правильно. К стате,вот сталкеры постоянно таскают артефакты учёным, а мы сколько прошли не одного артефакта не нашли. - Артефакты не валяются где попало, они рождаются в аномалиях и чем крупнее скопление аномалий тем больше вероятность рождения артефакта, а я вёл тебя безопасными тропками, где аномалий почти и не было, да и монстров почти не встречаются. - Аааа вот оно как,а то я думаю,что за фигня? - Ну а ты Тимур чем будешь заниматься? - Я не знаю что мне могут предложить после выполнения этого задания, но если будет зависеть от меня, то хочу быть учёным работающем в поле. Мне понравилось в зоне, конечно своих минусов хватает, но это закаляет. - Это да. Не понятно чем и не понятно как,но зона завлекает людей и уходить от сюда патом не хочется, а если уйдёшь то рано или поздно обязательно вернёшься. Здесь много интересного чего мы не повстречали. Советую, если вдруг ещё попадёшь в зону, то выпроси хорошую охрану и посетите не безопасные места, вот там ты увидишь все прелести зоны и монстров и артефакты и нереальные по своим размерам скопления аномалии. - Ага, нам на эту миссию выделили всего троих бойцов, а ты говоришь хорошую охрану. - Я имел в виду не толпу военных, а умеющих выживать военных, не просто тех кто умеет метко стрелять, в этом и проблема, посылают сюда бойцов которые умеют убивать, которые участвовали в боевых действиях, да только они здесь и остаются, умение убивать несомненно нужная вещ, но ещё нужна чуйка, которую опытные вояки как правило принимают за страх и пытаются подавить в себе. Короче, не пожалейте денег и наймите опытных сталкеров, они вам всё расскажут и покажут. - Спасибо за идею. Может как-то будем поддерживать связь? Что бы я с тобой в поле работал? Ты парень надёжный, верный, опытный, сколько раз за эти дни ты мне жизнь спас. - Я не против, да только у меня нет контактов. Ну я в принципе планирую работать на учёных, так что как соберёшься в поле, запроси инфу у своих на янтаре о сталкере коте. Ты к стати тоже хорош, Не каждый сталкер справляется так хорошо как ты, для учёного ты прям красава, я даже думал по началу, что ты меня обманываешь и что ты военный надевший костюм учёного, отчаянный ты. - Да ладно тебе. Туз засмущался и улыбнулся. - Ну что спать? - Спи, я первый дежурю, нравится мне вот так сидеть и смотреть в костёр, следующий раз не скоро настанет. - Попросись в поле работать и всё будет. - Не, так это не работает. Если рейд затягивается минимум на двое суток то сотрудник не выйдет в поле как минимум месяц. Сначала его направляю к психологу и тот назначает лечение, ну или просто отдых обычно это пару недель, по итогу лечения или отдыха опять же психолог решает можно ли его вообще в зону отправлять или нет. - Вон оно как у вас. Это хорошо на самом деле. Ладно я пойду. - Давай. Кот уходит. Пару минут туз сидит один в тишине смотря на костёр, тут возвращается кот, ставит две банки тушёнки и флягу. - Что это? - Самогон. Отметим финальный рывок? - А давай. Сталкеры стали пить и кушать. Утром сталкеры просыпаются и собираются, стоят на рассвете упакованные и кадет говорит. - Ну что, финальный рывок остался, готов? - А то. - Тут в принципе безопасно, но иногда бывают и бандиты и мелкие монстры, так что не расслабляйся. - Я понял. И сталкеры выдвинулись в перёд. Когда они шли им на встречу шли разные сталкеры, кто один, группой, кто в стороне у костра сидел. - Это самая заселённая территория? - Да, потому что здесь относительно безопасно, от сюда новички начинают свой путь, но и ветераны заходят, что бы отдохнуть. В зоне есть ещё одно такое место бар 100 рентген, но там долг со своей муштрой и правилами, те кто не готов с этим мириться идут сюда. Кот остановился и посмотрел на кадета. - Ну вот и всё. Мне туда, схожу к торговцу и часик отсижусь тут, а тебе туда, там блок пост. - Я очень рад, что встретил тебя кот. Ты классный мужик. - Ты братуха не пропадай, буду рад ещё с тобой поработать. Сталкеры обнялись на прощанье. Кот убрал ствол за спину, достал документы и подняв руки в верх пошёл на блок пост. Кадет подходит к блок посту и слышит мегафон. - Остановитесь и не двигайтесь, любое резкое движение и мы открываем огонь на поражение. К тузу подходит военный. - Я слушаю. - Я учёный из экспедиции Тимур Угольников Закирович. Свяжитесь со своим начальством они должны быть в курсе за меня, здесь для меня точка эвакуации, вот мои документы. Военный берёт документ и внимательно изучает. - Это вы Туз? - От куда вы знаете? - Руки не опускать, в перёд. Туз двинул в сторону блок поста и как только прошёл военного то получил удар по затылку. Когда туз пришёл в себя,то находился в карцере. Ему оказали помощь и перебинтовали голову. - Эээй что происходит? Военный ответил через дверь. - Заткнись, скоро за тобой придут и всё объяснят. - Сослуживцев своих затыкать будешь понял, быстро ответил, что происходит. - Я сейчас зайду и вообще пожалеешь, что сунулся на кордон. - Ты кого пугаешь? Вот ты сказал, а у самого ноги дрожат от страха. - Ну всё. Военный не выдержал и открыл дверь, что бы проучить учёного, но как только дверь стала открываться туз со всей силы ударил по ней и военный отлетел. Туз выбежал и схватился за автомат, но к нему уже подходили трое военных и двое из них взяли туза на прицел. - Спокойно, он не будет стрелять. Туз опусти оружие. - Север? Ты же погиб. - Погиб? Я? А ты хорошо труп разглядел? - Нет, что происходит? - Положи оружие. Туз положил автомат. - Туз ты арестован за измену родине и передачу секретной информации третьим лицам. - Север, ну ты и мудила. Я же чуть с ума не сошел когда увидел дыру в твоей голове. Я даже берет твой сохранил на память. - За это спасибо. Я рассчитывал, что пауки и вас тоже сожрут. - Что? Как ты вообще это подстроил? - Я сразу понял, что этот твой кот не сталкер нифига, кто он наёмник? Свободовец? Кто? Слишком профессионально он держится. Патом я заметил, как ты пда ему передал и на складах хотел забрать его, но боялся, что он проснется. Я подрезал твой пда, да, всё это время ты нёс пустышку, а я принёс нужную информацию начальству и всё рассказал и про то, что ты кому попало передаёшь секретную информацию. - Погоди, столько вопросов. Если не тебя пауки сожрали, то кого? - Не знаю, это случайно вышло. Я отошёл пасать и заметил труп совсем свежий и его только начал жевать паук, я паука сбил одел труп в свои тряпки и подтащил к вам, в надежде что и вами полакомятся эти твари, но похоже вам повезло. - От ты сучара. Ну ладно, а что по инфе, почему она секретная? - Да потому что иди нахуй туз. Ты думал я тебе всё вот так просто расскажу? Тебя ждёт расстрел, скорее всего завтра с утречка. В это время в деревни новичков. Сталкер говорит. - Видали? Вояки вообще озверели, к ним учёный пришёл руки в верх поднял, а они его по башке, отпинали его и утащили. Жесть. - Та может это не учёный? - 100 пудово учёный. Кот обратился к сталкеру - Слышь когда это было? Минут 30 назад. Кот уже про себя - Когда я пришёл. Это они туза что ли повязали? Бля, что-то не так. Кот подорвался и побежал в сторону блокпоста и стал наблюдать в бинокль. Понаблюдав за обстановкой кот начал думать, что же ему делать, что там с тузом, а может всё нормально, просто военные его не признали? Сейчас проверят документы, пробьют по базам и поймут, что он свой, а если нет? Кот побежал к сталкерам - Пацаны кто у вас тут за главного? - Вон тот. Кот подошёл к старшему сталкеру. - Здорова, выручай, дело есть. - Я тебя слушаю. - Вы же как-то у военных вымениваете патроны, еду оружие? - И что? - Мне нужен это человек и прямо сейчас. Если не в живую, то хотя бы связаться. - Для чего? - «Обнять его хочу, давно военных не видел» Какая разница, надо значит надо. - Ты мне тут не ёрничай, если такой деловой то сам с ним связывайся. - Ладно, извини, нервы сдают, дело важно, вот Кот протягивает свой артефакт - Возьми и не задавай вопросов, просто устрой встречу. - Нифига себе, это же душа, редкий арт,но вынужден тебе отказать. - Почему? - Потому что я отношения налаживал с этим воякой долгое время, а ты можешь всё разрушить, кто такой не понятно, что надо не говоришь, может ты его грохнуть хочешь, не брат. - Ладно, хочешь знать зачем? Слышал про учёного? - Ну? - Это мой кореш, он учёный, зовут Тимур Угольников позывной туз. Его почему-то военные очень не сладко приняли, огрели прикладом, хотя должны были ждать с распростёртыми объятьями. - Ну, ладно, помогу. Сталкер достал пда и что-то там сделал. - Вот смотри, запомни это место и как туда идти, там ты его и встретишь, минут через 15-20 - Он что вот так просто уходит с базы когда ему захочется? - Он главный на складе, к нему редко обращаются, а там по левую от нас руку у вояк слепая зона. - Понял, спасибо, вот твой арт. Кот хотел уйти. - Погоди, с пустыми руками не договоришься, Возьми вот. Сталкер передал почти полный сидр бутылками водки. И кот ушёл. Кот сидел на месте и ждал. - Бля, уже час прошёл, неужели сталкер обманул? Вернусь ноги ему переломаю, всё равно он на месте стоит и никуда не ходит. Кот встал, что бы размяться и заметил военного. - Ты ещё кто такой? - Я посыльный, вот Кот передал водку. - С одним лишь вопросом. - Ну? - К вам сегодня пришёл учёный, Тимур Угольников, почему его ударили, что случилось? - За такую инфу одной водки мало будет. - Вот у меня тут тыщи три будет. - Ладно, я хрен знает, что там случилось, но знаю что завтра утром его расстреляют. - Это 100% ? - Ну может не утром, а ближе к обеду, как начальство приедет. - Ты не понял, сегодня его точно не убьют? - Нее, без начальства никак нельзя. Всё, я пошёл. Когда вояка отвернулся, кот схватился за пистолет и хотел убить военного, но матерясь сквозь зубы остыл и ушёл. Кот подходит к сталкеру. - Слышь, Сидор торгует 45 калибром? - Нет, только 9мм,5.45, дробовые и 10 калибр. Ну может ещё 7.62 будет. - Сука. А у тебя я смотрю хороший ствол ПБ, поменяешь я на Глок? - Давай. - Только там патронов штук 5 осталось. - Ничего я кореша попрошу он мне достанет. Держи ПБ и патроны, они мне теперь не нужны. Сталкер отдал пачку маслят и ствол. Кот собрался с мыслями и ринулся на блок пост по тропе которая была в слепой зоне военных держа в руках винторез. Его никто не заметил тогда кот оставил всс возле забора достал ПБ и пошёл в перёд, пройдя метров 10 остановился, что бы осмотреться и услышал голос сзади. - Ух ты вот это да. Кот обернулся и увидел, что вояка взял его ствол и рассматривает. Кот не думая выстрелил в него и убил. Проходя мимо домов кот заглядывал в каждый, что бы понять где искать туза. Зашёл в один аккуратно, снял охрану, в этом доме туза не было. Когда туз хотел зайти в другой дом, прям перед ним открылась дверь. Военный и кот смотрели друг на друга, но кот среагировал раньше и выстрелил в подбородок и попал в мозг, военный как стоял так и хотел упасть, но кот впоймал его за шиворот и от Тащил на улицу, патом сам зашёл, перед ним за столом сидел военный, кот решил подойти ближе, но заскрипела половица и военный отреагировал. - Рядовой Скрыпников, что там с кофе. Коту это голос показался знакомый. Кот приставил ствол к голове - Медленно руки поднял и сам тоже подымайся, повернись. Солдат повернулся, это был Север. - Ах ты шкура, вот теперь то мне всё ясно. А ведь туз по тебе убивался, всё себя винил в твоей смерти. - А я знал, что ты не простой сталкер, на кого работаешь. - Тебя это ебать не должно. Где туз? - А тебя это ебать не должно. - Если хочешь жить отвечай - И что убьёшь меня? Тогда придётся прошерстить всю базу, а там десятка 2 военных, справишься? - Справлюсь, сюда же я добрался. - Мда, логично, ладно я покажу. Север стал опускать руку. - Ээээ руки. - Мне нужно забрать ключи, они в ящике. - Отойди от стола. Север отошёл, а кот подошёл открыл ящичек, там лежал ключ и ствол. - Думал умнее всех? Думал я не знаю где командир табельное хранит? - От куда знаешь? - Тут зародился Кадет. - Наёмник, точно, а я думаю сука лицо и голос знакомые. Как поживаешь? - Ты зубы мне не заговаривай, показывай где туз. - Он за этой дверью. Кот вставил ключ в дверь, как вдруг кто-то зашол. - Товарищ старший лейтенант Север хотел сбить с ног кота,но он увернулся, развернулся и выпустил всю обойму в солдата, а север не удержав равновесия упал,но его кот не стал убивать. Кот быстро перезарядился. - Вот так и лежи. Кот открыл дверь. - Туз ты как? - Кот? Это ты дружище? Как же я рад тебя видеть, а я уже отчаялся если честно. - Выходи туз, а ты падаль полез во внутрь. Север подчинился. Кот наставил на него пистолет. - Ты обещал меня не убивать. - Нас в синдикате учили не оставлять свидетелей. - Спокойно кот. Туз забрал у него пистолет и обратился к северу. - Знаешь, я последние несколько дней думал,что север, храбрый боец спасший мою жизнь мёртв. Туз стоял и смотрел на ПБ и тишина. - Пусть так и будет. Туз выстрелил в севера. Хорошая речь. - Я если честно надеялся, что меня спасут и сидел придумывал какие слова скажу северу перед тем как застрелить. Но если честно еле решился. - Всё, уходим. И сталкеры стали уходить, туз только прихватил с собой с трупа разгрузку и автомат. Сталкеры сбежали и стояли уже на безопасном расстоянии. - Тут нам придётся расстаться Сказал кот. - Я уведу их на болота, а ты уходи на агропром, помнишь тот дом где к нам бандиты зашли на свалке? - Помню. - Если встанешь к нему лицом, то на лево километров 5 и будешь на агропроме, там есть комплекс один после завода, покрутись там дней 5, дождись меня. - А как же я без еды? Столько дней? Кот достал 2 консервы и батон, отдал тузу. - Там неподалёку учёные должны быть, если что к ним иди, но я думаю мы раньше встретимся. - А ты как же без еды? - На болотах группировка одна обитает, полунаучная, у них затарюсь. Ну что, удачи тебе сталкер Туз. - Нет, Тузом был учёный, да и военные его уже знают. - И какое же имя дать такому отчаянному парню? - Так теперь и зови, отчаянный. - Хорошо, удачи брат. Сталкеры пожали руки, обнялись и разбежались.
Жажда крови затмила их разум. В их глазах я не находил ничего человеческого.
Снова пойманный и избитый лежал на холодном полу с полным ртом тёплой крови, дрожа от бессилия и страха, который старался ничем не выдавать.
Как только пытался отползти или встать — тут же попадал под новый град ударов. Они били не сильно, не так, чтобы отрубился, но ощутимо и болезненно, так, чтобы хватало сил лишь на беспомощные и беспорядочные ползки в стороны, лишь бы подальше от чужих ног и кулаков.
Я слышал их смех.. Не первый раз избивают. Но в этот раз среди веселого ржача подонков я расслышал слишком знакомые нотки, принадлежащие человеку, которого и вовсе не ожидал в этом месте застать.
С трудом сфокусировался на подонках, пытаясь найти среди них обладателя знакомого голоса.
Разум отказывался верить глазам. Он и правда был там. Смотрел на меня равнодушным взглядом и широко улыбался. Кто-то одобрительно хлопал его по плечу и хвалил..
Боль захлестнула меня с новой силой, сжав сердце, ударив под дых и придушив за горло. Сжавшись в комок я хрипло заорал, в отчаянии загребая дрожащими пальцами землю, а затем, собрав последние силы, рванул к толпе и повалил одного из уебков на пол, тут же вгрызаясь в его шею полезшими клыками.
От человеской крови и адреналина мутило, человек подо мной хрипел и булькал в попытках закричать. Кажется я выдрал ему кадык и задел сонную артерию, всё моё лицо ощущалось мокрым. Возможно от чужой крови. Не обращая внимания на крики и попытки меня оттащить, я, ощущая резкий прилив сил, вгрызся в плоть снова, отрывая куски и насыщая себя сладковатой влагой. Тело подо мной билось в агонии, сверху по мне били чем-то, я не обращал внимания, всё, чего мне хотелось, это разодрать к хуям хотя бы одного из них на части и унять боль от предательства.
Где-то совсем близко сквозь ватную пелену затмившей уже меня жажды крови я слышал вой Пса, призывающий меня остановиться и уступить ему место в расправе. Медленно подняв голову от неподвижного тела, я посмотрел перед собой, тяжело и сипло дыша.
Человек сидел на корточках на расстоянии вытянутой руки, на его лице блуждала улыбка, которая в полумраке казалась блуждающим зловещим оскалом. Я ощутил как волнами прокатываются по хребту злость и отчаяние, застревают в глотке костью и бьются в ушах диким пульсом.
Я смотрел на то, как он улыбается, немигающе уставившись на меня. Очертания размывались, переставая быть чёткими, гул в ушах становился далёким и приглушенным. Мне хотелось протянуть ему ладонь и одновременно подставить макушку, чтобы он погладил по ней, взъерошил волосы как раньше, но я сдержался и низко утробно зарычал.
Он хмыкнул, улыбка стала ещё шире. Он протянул мне пистолет, и видя моё недоумение, пояснил, что ствол заряжен серебром.
Я выхватил ствол из его рук и направил на него. После мощного выброса адреналина тошнило, пальцы дрожали, неуверенно удерживая пистолет.
— Помнишь, я говорил, что нужно делать с бешеными оборотнями? — вкрадчиво спросил он, наклонив голову вбок.
— Отстреливать. — мой голос дрогнул. Я облизнул пересохшие губы, а мужчина внезапно схватил меня за руку, держащую ствол и приставил дулом себе в лоб.
— Тогда сделай это. Покончи с кошмаром. Проснись, — его взгляд гипнотизировал меня, но оскал никуда не делся, лишь придавал безумие происходящему.
Я снял ствол с предохранителя, мутило так, что едва мог стоять на ногах, всё тело изнывало от боли и хотелось отрубиться и ничего не чувствовать, проснуться будто ничего не было..
— Чего ты ждёшь, слабак! - стальное нетерпение зазвучало в его голосе.
А я всё смотрел на него, на его улыбку, на пальцы, обвивающие моё запястье. А затем резко вырвался из захвата и, сунув дуло себе в рот, нажал на курок.
..он продолжал улыбаться. Но я этого уже не видел.
Бессонница требовала повторений ритуала. Две-три рюмки водки для оживления разговора и нескончаемый диалог, не дающий ответов и не приносящий облегчения. Да ещё фотоальбом в бывшей бархатной, а теперь замурзанной, протёртой до картона обложке. Фотографий монстра Ольга не хранила. Порвала их и выбросила, как только избавилась от выродка. Думала, что избавилась. Видимо, это невозможно. Недавно в городе завёлся маньяк. Его жертвы – кареглазые блондинки. У всех пострадавших – крупный, с горбинкой нос и полноватые бёдра типа галифе.
Ольга подошла к зеркалу, задрала подол линялой ночнухи. Вот они, «попины ушки»! Серёже нравились, а она всю жизнь ненавидела их и всячески боролась, не предполагая даже, что эти рыхлые бугристости могут стать для кого-то предметом болезненного вожделения. С возрастом холмики никуда не делись, только сильнее обвисли. Ольга опустила рубаху и налила ещё водки. Чокнулась с отражением, проглотила, машинально отметив бесцветный вкус напитка.
Вот эта фотография. Нос чуть длинноват – черта семейная, от отца. Хорошо ещё, что не видно горбинку: выбран удачный ракурс. Тёмного янтаря глаза с убегающими к вискам стрелками. Она всегда подрисовывала стрелки на внешних уголках, чтобы отвести внимание от носа. Прямые светлые волосы до плеч, нежный овал лица. Мягкие губы чуть приоткрыты, кажется, что улыбка вот-вот перейдёт в поцелуй. «Сколько же лет мне тогда было? Мы в Сочи, жаркий воздух, от магнолий исходит истома, я смотрю на Серёжу. Он снимает новым фотоаппаратом. Значит, тридцать два. Как же нам тогда было хорошо! Дура, не ценила. Всё время хорошо вместе… До тех пор, пока не привела домой этого монстра…» Ольга зябко передёрнула плечами, захлопнула альбом, накинула поверх ночнушки старую кофту и, шаркая тапками, поплелась на кухню. Постояла в дверях, решая нелёгкую задачу, допить водку сейчас или оставить на вечер. А, всё равно не хватит!
Страх неутолим. Бессонница ненасытна. Откинув назад неопрятную прядь тусклых волос, привычно взялась за бутылку, початую ночью.
А ведь привела его в дом она сама. Да кто же знал, что так обернётся?
Ольга отчаянно хотела ребёнка: не важно, девочку или мальчика. С годами желание стало навязчивой идеей, манией. За двенадцать лет брака она испробовала все медицинские и не только – методы, окончательно потеряла надежду родить своего и решилась взять приёмного, из детдома. Долго уговаривала Серёжу, он не хотел чужого: мало ли, какая у него наследственность, болезни, да и вообще… Плакала, закатывала истерики. Уговорила. На свою голову.
В детдоме ей показали мальчика лет пяти. Четырнадцатилетняя «мать» оставила его ещё в роддоме, потом вроде кто-то пытался усыновить, но приёмные родители то ли не справились, то ли с ними что-то случилось. Заведующая смотрела в окно на штрихи начинающегося дождя и говорила много и убедительно, хвалила умненького ребёнка. Ольга подробности не слышала, её интересовал он. Мальчишка следил за ней блестящими янтарными бусинами и молчал, теребя себя то за ухо, то за кончик большого носика.
– Как тебя зовут, мальчик? – спросила она, а сердце уже подсказывало: мой.
– Г-гена, – заикаясь, ответил малыш. – Но я вовсе не к-к-крокодил. А т-ты моя мама?
– Да, мама, а ты мой сын, теперь никому тебя не отдам. – Ольга прижала к себе мальчишку, уткнув в живот светлую головёнку.
Серёжа ждал в машине. Посмотрел искоса и велел садиться на заднее сиденье.
– Горбатый нос себе на уме? – буркнул он, ни к кому не обращаясь.
– Ничего… Чем носовитей, тем красовитей! – Ольга принуждённо засмеялась, Гена заулыбался, заискивающе заглядывая в глаза.
Новый член семьи несколько раз оббежал по кругу квартиру и замер перед туалетным столиком. В створках трельяжа трижды отразилась его восторженная мордашка.
– К-какие красивые б-бутылочки! П-пахнут!.. – закричал он, бесцеремонно хватая изысканные флаконы и шумно втягивая воздух. – Пахнут, как ты! – Сделав ошеломительное открытие, Гена смотрел на Ольгу с обожанием.
– Осторожно, не разбей, а то поранишься стеклом. Это духи.
– А зачем они?
– Ты сам и ответил. В этих флакончиках живут запахи.
– Мы их выпустим и будем сами п-п-п… – Он не договорил, замер, будто споткнулся, и уставился на отражение подошедшего Серёжи.
Муж приобнял Ольгу сзади, поцеловал в шею, шепнул:
– А вы похожи: глаза, носик... Надо же, чужой мальчишка – как две капли…
– Не чужой – наш. Сын.
Гена отвернулся от зеркала, потянул Ольгу за рукав.
– Ты правда теперь моя мама? Подаришь мне один б-бутылёк? Ну, хотя бы самый м-маленький… Ну, к-когда эти духа кончатся…
– Конечно, подарю… сынок. А теперь пойдём, я покажу тебе твою комнату.
Ольга любила приёмыша, как своего родного ребёнка…
***
Сначала ты меня любила. Или мне это только казалось?
Ты играла на пианино, и мы горланили детские песенки, пока твой Серёжа был на работе. Ты говорила, что скоро я совсем перестану заикаться.
В окно толкался ветер и швырял мокрые горошины. Растрёпанным ворохом, будто листья из мешка дворника, на меня обрушились впечатления: новый дом, родители. Ещё недавно я тоскливо стоял у ограды, разглядывая между прутьями прохожих. Представлял, как какая-нибудь спешащая по своим делам тётенька – вот эта, в красивом плаще, или та, с большой сумкой – вспомнит вдруг, что её очень ждёт забытый здесь мальчик, и остановится, откроет калитку, обнимет, заберёт с собой… И вот мечта сбылась: теперь у меня есть целая большая собственная мама, красивая и добрая. Она пообещала, что подарит бутылёк, как только из него выйдут все духа. Ты сказала, говорить правильно – духи. Но мне кажется, что духа – лучше.
Я был один в комнате, набитой тупыми безмолвными игрушками. Ворочался в кровати и никак не мог уснуть. Мне было тоскливо, ужасно захотелось вдруг убедиться, не исчезла ли новая мама, не растаяла ли от дождя, как волшебница Бастинда, а заодно посмотреть, не опустел ли какой-нибудь пузырёк. Я знал почти наверняка, что причудливые склянки издают удивительные звуки. Срочно требовалось это проверить. Насторожив уши, я блуждал по тёмной квартире, натыкаясь на стены и не зная, в какой стороне искать комнату мамы, пока не услышал возню и какой-то скрип. На цыпочках пошёл в сторону шума. На маминой кровати вздыбленно шевелилось, скрипело и ухало одеяло. Мама в опасности!
– Что это вы тут д-делаете?! Уходите прочь! – закричал я.
Одеяло вздыбилось ещё больше, выросло до потолка и вдруг опало, схлынуло. Вспыхнувшая лампочка на маминой тумбочке выхватила из темноты красную бармалейскую морду...
– Ну, знаешь, если этот буратино будет всюду совать свой нос… – злобно зашипела морда голосом, похожим на Серёжин, из-под одеяла высунулась рука.
Я испугался и повернулся, чтобы убежать, но замер на месте, заворожённый видом огромной косой тени на стене. Ноги прилипли к полу. Через мгновение я понял, что тень – моя, но всё равно не мог сделать и шагу. Ко мне тянулась сзади длинная-предлинная рука, она всё росла, и уже почти схватила за волосы, которые от ужаса встали дыбом.
– Не бойся, свет от лампы всегда рождает искажённые тени, – сказала ты, поднимаясь, а Бармалей убрался обратно под одеяло, откатился к стене.
Ты обняла меня, дала в руки маленький волшебный флакончик и отвела в комнату. Долго сидела рядом и напевала, вытягивая из темноты баюкальные мелодии, которые смешивались с ароматом духов, обволакивали и погружали в сладкую горчинку сна.
***
Через год Ольга неожиданно узнала, что беременна. Так бывает, сказал врач. Стараешься, соблюдаешь благоприятные дни, диеты и предписания, нервничаешь, постоянно о нём думаешь, но ребёнка всё нет. Начинаешь стареть, смиряешься с бесплодием, усыновляешь приёмыша, расслабляешься, забываешь о старании – и неожиданно получаешь чудо, подарок судьбы!
Говорят, беременным полезно слушать классическую музыку. Ольга садилась за пианино, а Гена убегал в свою комнату. Музыка почему-то его раздражала. Он закрывал уши ладошками и залезал под кровать, будто темнота могла заглушить звуки. Зато, как только Ольга переставала играть, странный мальчик – так она его иногда называла – вылезал из укрытия, подходил, прижимался ухом к большому животу и слушал. Что он там мог слышать?
Наверное, дурные наклонности у него начали проявляться уже тогда.
Когда родилась дочка, стало ещё хуже.
Ольга утюжила пелёнки и складывала на столе стопочкой. Несмело подошёл сын.
– Зачем т-ты это делаешь? Вчера гладила, сегодня – опять.
– Пелёнки для твоей сестрёнки, – весело ответила она.
– Н-напрасный труд, – по-взрослому рассудительно сказал Гена. – Эта с-сестра тебе снова всё обосикакает.
– Ну и что? Мы снова завернём её в чистенькое.
– И не налупим?
– Нет. Она же маленькая. Лялечка.
– А если обокакает?
– Ничего, помоем. Надо говорить не обо, а об.
Гена, задумавшись, ушёл в свою комнату. Вернулся, когда Ольга стала кормить дочку грудью.
– Что это журчит? – спросил он.
– Где? Ничего нигде не журчит. – Ольга, не понимая, о чём он спрашивает, с недоумением посмотрела на Гену. И тут только обратила внимание на то, что из рукавов рубашки и коротких штанин на руки и ноги малыша выползли багровые полосы. – Ой! Что это у тебя?! – вскрикнула она.
Задрав рубашку, обнаружила синяки и следы ремня на маленькой тощей спине.
– Что это, я вас спрашиваю?! – Ольга с ужасом переводила взгляд с ребёнка на мужа и обратно.
Серёжа молчал, а Гена сквозь слёзы выдавил:
– Б-бармалей…
– Вот только плакать не вздумай, мужик! – жёстко сказал Серёжа и начал откупоривать банку с пивом.
Пока Ольга находилась в роддоме, мужчины жили вдвоём. Она ещё порадовалась, что они так хорошо справились без неё: в доме чистота, порядок. А тут вон оно как!
– Иди в комнату, Гена. Я тебя позову.
– Ну, выпил на радостях, а что – дочка родилась. Пьяный был, поэтому перестарался. Хотел легонько наказать… Он же не слушался! Я ему: собирай игрушки, а он всё возит и возит по полу своим драндулетом! – Серёжа оправдывался, но она слышала в его словах обиду и злой укор.
– Да мы же сами ему эту машинку подарили! Как ты мог? Избить беззащитного ребёнка… сироту…
– Ладно, Оль, прости, виноват, больше не буду.
***
Я слышал, как журчало тёплое молочко, когда ты всовывала в беззубый рот розовый сосок, и оно перетекало из тебя в ненасытную лялечку. Ты укладывала её спать в своей комнате и часто брала к себе в постель. Я завидовал этой… сестре. Вот бы мне быть к тебе так же близко! Дышать твоим будоражащим запахом… Трогать руками и ощущать во рту восхитительную мягкость – чтобы снова стало щекотно внизу живота. Глотать тугие струйки молока – пить прямо из тебя. Но ты сказала, что грудью кормят только маленьких. Я валялся на полу, орал и дрыгал конечностями, стараясь подражать прожорливой кукле, которая за подобные проделки получала твою нежность. Но мне не помогло. На тебя не подействовало. Не получилось притвориться маленьким. Мои руки и ноги были слишком большими, а голос непоправимо грубым, чтобы ты могла полюбить меня так же сильно, как её. И тогда я сказал то, что думал:
– Зря вы её наебали.
Ты вздрогнула, как будто я тебя ударил. Твоё лицо пошло красными пятнами. Ты начала яростно хватать вещи и молча одевать сестру. А Серёжа… я знаю, видел по мстительной улыбке, он хотел меня отдубасить тут же, с жестоким наслаждением, как он умел, но глупо было бы лупить человека спустя всего полчаса, как в третий раз пообещал жене этого не делать. Он перенёс процедуру на более позднее время – когда ты ушла с коляской на прогулку.
Я старался. Я очень старался быть хорошим. Я всегда мыл руки перед едой и отучил себя говорить плохие слова. Зная, что это может тебе понравиться, я даже пытался её полюбить. И почти полюбил. Однажды, когда Серёжа был на работе, а сестра уснула, ты пошла в магазин, шесть раз наказав мне не подходить к лялечке даже близко. Но ты где-то задерживалась, а она проснулась, заворочалась, завертела головой в поисках титьки, но – фигушки! – титьки не было. Сестра обиженно скривила губки и завопила так, что мне стало её жалко. Сперва я не подходил к кроватке – я ведь обещал – просто протянул руку и всунул в открытый рот пустышку, но она её тут же выплюнула, мне стало смешно, я снова сунул и сказал:
– Говорю тебе, злодей, выплюнь солнышко скорей! – И она опять выплюнула.
Я засовывал соску – лялечка выплёвывала, я смеялся и засовывал снова, так мы играли, и я уже был готов смириться с её существованием. Но потом она почему-то заорала пуще прежнего. Тогда я решился. Подставил маленький стульчик, встал на него, перегнулся через перильца и попробовал её вытащить из кроватки. Фу, как пахнет! Я чуть не уронил эту мокрушу, но всё же сумел перетащить через перекладину. С трудом слез со стула на пол – спрыгивать с такой ношей не отважился. До стола, где её обычно пеленали, не дотянуться. Она продолжала плакать очень громко, фортиссимо, я плохо соображал, куда мне её положить и что делать дальше. Подошёл к пианино, думал, поможет музон. Прижав её к себе одной рукой, потыкал клавиши пальцем. Ей не понравилось. Наверное, сестра, как и я, не любитель фортепианной музыки. Тогда я сел на диван и стал тупо качать её, убаюкивать. Но сестра не убаюкивалась. Я начал петь песни про оранжевое небо и в лесу родилась ёлочка. Она на минутку примолкла, но от неё так плохо пахло, что у меня закружилась голова и пошла кровь из носа. Красные капли падали прямо на лялечку и расползались, как кисель по столу, а я не знал, что с этим делать.
Вот тут ты и вернулась. Не раньше и не позже. Не знаю уж, что ты там себе подумала, но закричала ты громко, и сестра завопила тоже, с новой силой.
– Что ты с ней сделал, гадёныш? – Ты скинула пальто и швырнула на пол, в бешенстве топала ногами, спинывая сапоги. Визжала так, что прибежали соседи.
– Я просто достал из к-кроватки… Она так плакала, я б-боялся, что она умирёт! – лепетал я, но ты не слушала.
***
– Представляешь, прихожу, он сидит на диване и держит Светочку на руках, а у неё всё личико в крови! – рассказывала Ольга ночью.
– Вот гад! Я ему покажу! – зарычал Серёжа, соскакивая с кровати.
– Тише, тише, пусть спят. Только все успокоились. Тут такое было!
– И что же это было?
– Я задержалась в магазине. Светка проснулась и заплакала, она же привыкла кушать по часам… А Гена… Гена просто пожалел сестрёнку и вытащил из кроватки, чтобы успокоить. Песни пел. Я так испугалась, увидев кровь, что наорала на него, теперь даже стыдно перед мальчиком.
– А кровь откуда?
– У него из носа пошла. От напряжения.
– Понимаешь, малыш, давно хотел тебе сказать, – осторожно и вкрадчиво начал Серёжа, нежно гладя Ольгино плечо. – Зачем нам с тобой этот Гена? Больной, нервный… Разве плохо было без него? Вспомни наши вечера, ночи…
– Ты же знаешь, почему мы его взяли. У нас не было своего ребёнка…
– Не было. А теперь есть. Давай отдадим его обратно.
– Что ты?.. Как – отдадим?
– Как взяли, так и отдадим.
– Нет, он, конечно, странный мальчик, но разве так можно? Он же не вещь: понравилась – взяли, разонравилась или не подошёл размерчик – вернули в магазин!
– А со мной так можно?! – повысил голос Серёжа, отстраняясь. – Ходит, подглядывает, подслушивает, чего-то вынюхивает. Мне уже во сне снится этот буратино! Да ты на себя посмотри: вся издёргалась, похудела. Этак он нас в могилу сведёт раньше времени. А нам дочку надо воспитывать.
– Но это же… предательство. Как мы ему об этом скажем? А как в глаза соседям посмотрим, заведующей детдомом? И вообще…
– Пусть это тебя не волнует. Они чужие люди. Ты лучше представь, что будет, когда наша дочка подрастёт, а тут этот, с его закидонами и нежностями… А он ведь мужик, самец! А вдруг он что-нибудь сделает с нашей Светой?
– Что сделает? – Ольга села на постели, и, скомкав подушку, смотрела на мужа потемневшими глазами.
– Ой, не знаю, не знаю, думай сама. – Серёжа зевнул и отвернулся к стене, а Ольга долго не могла уснуть, разрываясь на части от чувства вины, угрызений совести и дурных предчувствий.
***
Ты резала капусту. Мне было интересно смотреть, как из-под большого ножа с хрустом отваливались от зелёной головы узкие полоски, одни прямые, как ленточки, а некоторые кудрявые. Под столом в ожидании своей очереди дрожали другие кочаны. Моя пухлая сестра бегала из комнаты в комнату и смеялась от радости, что научилась ходить.
– Гена, поменяй Свете штанишки, у меня руки заняты! – попросила ты.
Я догнал хохотушку, но она в руки не давалась. Норовила укусить и вырваться. С трудом мне удалось-таки повалить сестру на пол и стянуть мокрые колготки. А вот надеть сухие – снова проблема: сикуха дрыгала толстыми ножками, на которые я пытался их набросить, с потрясающей скоростью, будто крутила невидимые педали.
– Что тут у вас происходит? – в дверях возник Серёжа, которому не понравилось то, что он увидел. – Что ты с ней делаешь, ублюдок? – заорал он, отшвырнув меня так, что я влетел во что-то твёрдое. Сидел на полу, прислонившись к стене, в затылке громко загудело.
Ты выскочила из кухни с ножом в руке.
По рукам и ногам моим побежали мурашки. Я сразу догадался, что ты хочешь убить Бармалея, и засмеялся. Я всегда хотел, чтобы Серёжу проглотил крокодил. Но волшебные крокодилы в нашем городе по аллеям не гуляли… И вот ты с большим ножом. Да, да, отрезать ему голову! Так было бы лучше для всех.
Я вцепился в покрытые чёрными волосами руки и держал изо всех сил, чтобы отвлечь его внимание и предоставить тебе возможность ударить внезапно.
– Я тебя не боюсь! Всё равно ты скоро умрёшь! – кричал я в красную бармалейскую морду.
Но ты, вместо того, чтобы действовать, застыла в дверях, будто тебя заколдовали, и уронила на пол орудие возмездия.
А на следующий день вы вернули меня туда, где взяли. Как вещь, как посылку. Как ненужный больше чемодан. Бармалей победил. Он даже не вылез из машины, падла. Буркнул только:
– Обниматься не будем. Топай, откуда пришёл.
Я всё надеялся, что мы с тобой не дойдём, повернём на полдороге и вернёмся домой. Мне кажется, и ты сомневалась, ты всё ещё любила меня. Я же видел, как ты кусала губы – до крови. Но этого не случилось. Ты побоялась подарить свою нежность – мне. Ты предала. Ты заодно с ними.
Знакомых пацанов почти не осталось – всех разобрали новые родители. Остался только Кирька. Кому он нужен – такой одноглазый? Он похлопал меня по плечу и сказал:
– Ну, что, Крокодил? Тебя снова наебали?!
Я уже и забыл, что я Крокодил. А теперь вспомнил. И так мне стало… невыносимо… я лежал на кровати и ничего не хотел слышать, видеть. Ничего вообще не хотел чувствовать. Лучше бы я сам умер, а не Серёжа.
– Поплачь, Генка! Не бойся плакать, – сказал мне Кирька. – Это можно. Это не стыдно. Есть такие слёзы, которые надо выплакать обязательно. Чтобы внутри всё перегорело. Тогда будет не больно.
***
Этот маленький монстр орал и плевался в Серёжу страшными злыми словами:
– Ты скоро умрёшь!
И вскоре Серёжи не стало.
Нечёсаная и неодетая, Ольга блуждала по квартире и машинально повторяла: накаркал, накаркал. После смерти мужа в ней завелось мелкое ползучее зло, и стало разрастаться внутри, в точности, как ребёнок в животе матери. Оно высасывало прежнюю её весёлость, нежность и саму жизнь, подобно тому, как раньше опустошала грудь дочка. Ольга перестала смеяться, охладела к музыке. Лицо стало серым, как линялая ночная рубашка, в которой она ходила теперь целыми днями, забывая переодеться.
Вспомнился ещё случай, на который раньше Ольга как-то не обратила внимание. Они с Геной собирались идти гулять. Она, беременная Светочкой, задержалась у двери, закрывая замок. Гена самостоятельно начал спускаться по лестнице и встретил соседку, ту скверную бабку, которая особенно остервенело стучала в стену, когда Ольга музицировала.
– Ты ещё тут, суразёнок? – услышала Ольга противный голос.
– Тут, – сказал Гена. – А вот ты скоро улетишь. Далеко.
– Взрослым нужно говорить «вы», – сказала Ольга, беря сына за руку.
А вечером они узнали, что соседка погибла. Начала мыть окна и выпала прямо на асфальт. Она, конечно, неприятная была женщина, но чтоб так…
***
Накаркал… А я… не Каркуша какая-нибудь. Но, надо признать, на самом деле случилось не по-моему: Бармалей просто разбился на машине, наверное, ехал пьяным. Тогда, с соседкой, эта моя… особенность проявилась в первый раз. Посмотрю на человека, и отчего-то знаю, что он скоро умрёт. По мурашкам на моих руках знаю.
Потом я стал молчать, не говорю больше никому. Но знать-то я знаю! Это знание зарождается внутри как стакан пенного пива, начинает бродить, заполняет доверху и щекочет кожу. С ним не совладать. Кажется, что вот-вот лопнут барабанные перепонки. Я выхожу на улицу, бегу по городу, словно ищейка на знакомый запах, пока не успокоюсь…
***
Ольга перебирала фотографии. Вот Светочка в садике. Вот с букетом и огромными бантами – пошла в школу. Светочка росла хорошей умной девочкой. Она заставила Ольгу стряхнуть оцепенение, наступившее после смерти Серёжи. Ольга начала обучать дочку музыке и не нарадовалась, как быстро подхватывает на лету мелодии её малышка, какой чистый и нежный у неё голосок. Постепенно ползучее зло отступило, Ольга пришла в себя, вспомнила о существовании косметики, купила модную юбку, вернулась на работу. Ученики играли фуги и дарили цветы.
Однажды, придя из школы, Светочка спросила:
– Мама, а где мальчик?
– Какой мальчик?
– Наш. У нас же был мальчик, мама?
– Ты что-то помнишь? – спросила Ольга, у которой похолодело внутри.
– Да нет. Мне другой мальчик рассказал. Большой такой. Почти дяденька.
– Какой мальчик?! Что он тебе сделал? – закричала в истерике Ольга.
– Да ничего, – удивлённо сказала Светочка. – Просто поговорили.
– Никогда! Слышишь меня – никогда не разговаривай ни с какими незнакомыми мальчиками! …Ни с какими незнакомыми дяденьками, ни с какими тётеньками – никогда не смей разговаривать!
Ольга выпила последнюю рюмку, поискала глазами, чем бы закусить, не нашла, вытерла губы ладонью и снова подошла к зеркалу. Да, красота – страшная сила! С годами становится всё страшней и страшней. Ну и чума! Баба Яга, – наверняка сказал бы Гена. От дикой, сосущей тоски не спасают ни мастурбация, ни водка. Потухли янтарные искры в глазах. Щёки провисли, нос вытянулся ещё больше. Нежный подбородок заострился и выпятился вперёд. Кое-где на нём выросли жёсткие седые волоски, одни прямые, другие кудрявые – не успеваешь выщипывать. Да и зачем?
Серёжи давно нет. И Светочки нет. Было счастье – да кануло. Судьба?
И только ты, странный мальчик, не меняешься, остаёшься по-прежнему странным. Зачем ты смотришь на меня? Слева, справа, – из створок трюмо, из лаковой поверхности пианино. Не смотри на маму… Нет у меня для тебя ничего.
***
Я очень любил тебя, мама. И твёрдо решил тебе отомстить, когда вырасту. Предательство должно быть наказано. И я отомстил. Но это не просто месть. Это возмездие. Каждая из девушек – это ты. И сестра – это тоже ты. Твои глаза, нос с горбинкой, бёдра галифе… Не знаю, наверное, сестра уже в раю.
А теперь я пришёл к тебе. Не потому, что хочу убить. Зачем мне тебя убивать, мама? Я и так знаю, что ты умрёшь. Это случится совсем скоро. Я чувствую, слышу, как ворочается внутри тебя ползучее чудовище. Скоро оно тебя окончательно задушит. У меня бегут и бегут по рукам мурашки и нестерпимо громко гудит в затылке. Ты мне не веришь, потому что это слишком неправдоподобно. Хотя… мне кажется, ты и сама уже догадалась... Интересно, ты тоже хочешь в рай? А вот этого я тебе гарантировать не могу.
Да, чуть не забыл. Я принёс тебе подарок, мама. Посмотри, какой красивый флакончик! Аромат просто божественный. Тебе всегда нравились сладковато-горькие запахи.
Поплачь, мама. Тебе станет не так больно…
***
На похороны Ольги пришли три старухи-соседки с зажатыми в кулачках гвоздиками да две пожилые учительницы из музыкальной школы. Постояли у могилки, напустив на лица подобающее случаю выражение, возложили цветочки и венок с надписью на чёрной креповой ленте «От коллег и благодарных учеников». Помолчали, прикидывая, прилично ли покидать кладбище так скоро. Решив, что пора, повернулись и двинулись к выходу, тихо переговариваясь.
– Молодая ещё. Жить бы да жить.
– Одна она жила. Одинокая.
– Вроде сын у неё был… Давеча приезжал, духи привозил, она коробочку показывала.
– Да нет. Не было сына. Может, ученик приходил. Она раньше здорово на фортепианах играла. Мы ещё стучали ей в стенку, потише, мол…
– Дочка у неё была, беленькая такая. Хорошенькая, словно куколка.
– Так она пропала. Там какая-то непонятная история случилась, лет одиннадцать ей, не то двенадцать исполнилось, пошла в школу и не вернулась.
– И не нашли?
– Какое там? Не нашли. Ни живую, ни мёртвую. Так одна и жила.
– Последнее время заговариваться стала. Всё ей какой-то маньяк блазнился.
– Во как! Сроду в нашем городе маньяков не водилось…
– Телевизера насмотришься – и не такое казаться начнёт.
– Ох-хо-хо… Не дай бог…
– Все там будем…
Спохватился ветер и встревожил мёртвые листья. Они закружились в воздухе, заглушая шорохом буднично-житейский шелест старух. Оплакивая нелепую Ольгину судьбу, всхлипнул дождь. Косые струи окрепли и с печальной деловитостью принялись размывать очертания крестов и деревьев. Никто не заметил, как от тёмного ствола отлепился неясный силуэт и, блуждая по дорожкам, растворился в слякотном тумане.
В общем и целом Таня Татарская была хорошей девушкой. Наверное уже женщиной. Где граница между двумя этими сущностями?
Номинально она была женщиной. Но гендерных ролей у нее было много: мать двоих детей, жена мужа, домохозяйка, дочь отца, сестра брата, подруга друга, любовница мужа, воспитательница в детском садике.
И она благополучно совмещала в себе эти роли. И потребности утверждаться в этих ролях у нее не было, кроме одной - чувствовать себя женщиной.
Муж Сергей в силу своей простоты не видел ничего криминального в эмоциональных выпадах Татьяны. Но заканчивались они до боли одинаково. Сначала Татьяна ходила недовольная, если Сергей игнорировал это, та начинала в открытую канючить. Причиной могло быть абсолютно все. Например: Что он мало времени уделяет ей, или что денег мало, или что они мало путешествуют. У всех этих причин был общий знаменатель - слово "мало".
Как ранее было сказано - у Татьяны часто обострялась потребность "чувствовать себя женщиной". Если вообразить себе такую ситуацию и спросить у Татьяны откуда растут ноги у ее недовольства, она не смогла бы ответить. И потому все это недовольство выливалось в очередной скандал, где Сергею приходилось прибегать к такому поведению, которое не свойственно его нервной системе. Ему приходилось психологически и физически прессинговать Танюшу, где она взвинчивала Сергея до предела, и ему не оставалось ничего кроме как дать Татьяне одухотворяющий шапалах, чтобы запустить природный механизм дефрагментации, в процессе которого Татьяна с кристальной ясностью постигала всю свою женственность и позиционирование в пространстве. Этот шапалах - играл роль триангулятора, для определения местоположения при потери связи со спутником.
Если бы за этим ритуалом, который довольно часто повторялся, наблюдал какой-нибудь этнолог, он пришел бы к недвусмысленному выводу. Такое поведение самки Татьяны объясняется тем, что самки многих животных способны распознать самца только по агрессивному поведению, где самец доминирует над самкой, а самка испытывая дикий страх вместе с тем исполняет сексуальные движения. Проще говоря, чтобы самка поняла что перед ней стоит крутой самец, она начинает его бесить, чтобы вывести на эмоции и тому приходится доказывать кто тут главный.
Как и все предыдущие разы, эта ссора закончилась пиздюлями и сексом, чего в среднем Татьяне хватало на полтора два месяца. А Сергей уходил на работу с глубоким недоумением, но с пустыми яйцами.
Той зимой Подлинный Лидер начал мочиться сидя. Объяснили так: в условиях, в которых сейчас находится мир, занимать лишнее пространство ― слишком самонадеянно. Рекомендовали вдохновиться примером и просили садиться. Потолки в офисных и заводских туалетах сделали ниже, свободное место отвели под отчётность и продукцию. Никто не возражал: все охотно сели. Говорили, что в венгерском филиале выискался некий Янош Янош, который демонстративно продолжал стоять, согнувшись и громко ругаясь, но коллектив надавил, и он вылетел с работы. Это только укрепило новую позицию испражнения.
Иллюстрация Кладбище Джо. Больше Чтива: chtivo.spb.ru
В российском филиале даже не спорили: сидеть так сидеть. Ковров припомнил, что его дед всегда садился, а Петров просто сказал:
― Ну, наверно, не дурее паровоза. Раз решено, то зачем-то.
Для женщин же вообще ничего не изменилось. Однако и их коснулось, когда в начале марта директор разослал всем по почте (а у кого не было почты ― сказал лично) новость: в апреле Подлинный Лидер приедет на производство. Посмотрит завод, поговорит с сотрудниками, пообедает с руководством и уедет.
― Мотивация, ― шептали сотрудники, читая письмо, ― вот она, родимая, в действии.
На подготовку оставалось ― месяц с лишним.
Как это сказалось
Ковров тем же вечером не удержался ― растрепал жене. Он перенёс привычку сидячего испражнения домой и теперь сидел, распахнув дверь, и кричал жене в сторону кухни:
― Ты представляешь, Нюра! Сам к нам приедет! Может, и руку мне пожмёт.
Жена всю жизнь работала в киоске с мороженым и таких великих людей не встречала. Да и не гуляли они в их городке. Она была счастлива, что её мужу выпала встреча с Лидером. Значит, напрасно муж казался ей простоватым человеком: что-то держалось в его голове, в его сердце. Поважнее, чем у многих.
― Подожди, вдруг тебя ещё не выберут, ― с опаской сказала она.
Да, этот пункт в письме директора перепугал всех. Было решено, что в группу, сопровождающую Лидера на производстве, включат только десять человек: пять мужчин и пять женщин.
― Чёртово равенство, ― сказал Ковров, спуская воду, ― зачем пять женщин? Ну зачем? Восемь на две, я считаю, было бы идеально. Привыкли на Европу смотреть: там равенство ― и у нас давай. А у нас свой путь, который…
Он недоговорил об этом и начал о тех, кого выберут:
― Ну, смотри, давай посчитаемся. Кого точно возьмут. Морозцев попадает? Попадает. Ещё бы: он в Орёл одеваться ездит, следит за собой. Возьмут его. Потом Гордеев. Это сто процентов. Он крестил сына нашего директора. Это понятно. Снегирёв семь лет работает, с самого основания, а пока наш завод не выкупили, ещё лет десять работал до этого. Его на все такие мероприятия посылают. Он может так уверенно сказать: вот я помню, в две тыщи втором году… и так далее. Потом Петров. У него почки, ты знаешь, его в виде поощрения. Все путёвки ему всегда достаются, а это тоже вроде путёвки? Ну и я. ― Ну, Юрка, ― сказала жена, ― счастливый ты.
Пришёл с улицы сын. Рассказали и ему.
― Ого, ― сказал он, ― правда? А я тройку сегодня получил. Клянусь ― всё исправлю.
Перед сном жена ворочалась, долго собираясь с силами. Наконец сказала:
― Слушай, Юр. Прежде всего, ты спишь? ― Засыпаю. ― А ты не думал, что, ну… ― Ну, говори. ― Ну, что, Крестова вместо тебя могут выбрать? ― Да ну, брось. Он только год отработал. ― Зато он по-английски может. ― Перестань. Лидер с переводчиком приедет, нам говорили. ― А-а, ну ладно. Спокойной ночи.
Жена уснула, а Ковров остался лежать со страшным лицом, перебирая губами варианты.
― Нет, ― беззвучно говорил он, ― быть этого не может. Ну откуда?
Он с ненавистью посмотрел на жену, та спала. Ковров встал и пошёл на кухню. Выпил воды, закурил.
«Ну и что, что по-английски, ― думал он, ― не поэтому же выбирают. У меня сын английский учит, я тоже слышал слова оттуда. Сноу, например, снег. Или мёрдер ― убийство. Всё я знаю, мне хватает. И у меня стаж».
Утром по дороге на завод он встретил Петрова.
― Придумал, как кашу экономить, ― сказал тот, ― просто кидаешь меньше крупы в большее количество воды.
Петров вчетверо опережал Коврова по детям.
― Да ладно ты… ― перебил Ковров. ― Как думаешь, кого выберут ― Лидера сопровождать? ― Да я не думал ещё.
Ковров посмотрел на него. Петров виновато объяснил:
― Да у меня старший случайно одноклассницу выебал. ― Случайно? ― Ну, да, другие ебали, а он тоже соблазнился. Теперь там скандал, её мать меня в Вотсапе бомбардирует. «Кто будет отвечать, кто будет отвечать»... ― Да подожди ты. При чём тут отвечать? Ты прикинь, подумай. Кого? ― Выберут? ― Ну. ― Так, ну, меня. Я многодетный. И почки. Снегирёв без вопросов. ― Так, кого ещё? ― Гордеева. Ну и Морозцева. ― А пятого-то кого? ― Тебя.
Ковров улыбнулся.
― Меня? Не Крестова? ― Слушай, может, и его. Ты вот сейчас напомнил… Да, точно, его.
Ковров побледнел.
― Да почему его-то? ― Ты что? А английский? Мы же как ― на колени готовы перед иностранцем бухнуться. ― Так Крестов русский. ― В этом случае ― нет.
Весь день Ковров работал как в тумане. Он стоял перед конвейером, отбраковывая флаконы и думал: «Вот и меня так же отбракуют. Скажут, ага, недолив, пошёл вон с конвейера». На обеде к нему подсел Крестов.
― Хэлло, ― сказал Крестов, нагло демонстрируя превосходство. ― Привет, ― угрюмо отозвался Ковров. Крестов говорил что-то, ел, а Ковров думал, думал. «Так, ну выберут его… Что делать? Убить я, наверное, не смогу. Похитить? Выманю ночью его из дому звонком и оглушу сзади. Отвезу в деревню, оставлю еды. Немного, чтобы не было сил орать. А потом как отпускать его? Опознает же. Уж убивать так убивать».
Собрание, на котором всё решалось, назначили на вечер. Все работники завода, человек сорок, пришли в зал за полчаса и переговаривались.
― Я слышал, ― говорил один, ― у него трое пар зимних сапог. ― И десяток рубашек. ― А на завтрак у него всё самое лучшее.
Двое других работников сидели с ноутбуком и разглядывали фотографию Лидера на сайте.
― Смотри, его зовут Хулио, ― сказал один.
Но сегодня это имя не вызывало смеха: только благоговение бесконечно высокой волной вставало перед ними.
― Свет-то какой, свет, ― сказал второй, показывая на фотографию.
Пришёл директор и быстро, почти безразлично заговорил. Счастливец: он-то попадал в число избранных и мог совершенно не беспокоиться.
― Коллеги, ― сказал он, ― как вам известно, штаб квартира у нас ― в Испании. Соответственно, и Лидер наш оттуда же. Он хочет приехать в апреле, посмотреть наше производство. Естественно, он приедет с переводчиком и будет говорить с вами. Чтобы не ходить за ним целым стадом, мы решили выбрать десять человек. Итак, я назову фамилии.
Сначала пошли женщины. Ковров смотрел в окно, вцепившись в стул. Там светило солнце, капала весна. «Какой тёплый в этот раз март, ― подумал Ковров, ― птицам раздолье. Кто упрекнёт их в верности своей Природе, в раннем высиживании?»
Женщины кончились. Директор достал мужской список.
«Вот грач, ― думал Ковров, ― любимец Саврасова. Какой он чёрный, расторопный...»
― Гордеев, ― назвал директор.
«... как он уважает червя. Как человек ― пиво или пироги...»
― Петров.
«... да, мы их едим, но ведь и уважаем… Я здóрово к тесту отношусь...»
― Снегирёв.
«... две фамилии осталось. Два грача… Вспорхнут ― и только их и видели… Вспорхну ли я вместе с ними...»
― Крестов («Йес», ― прошептал Крестов).
«Сука, убью, похищу», ― успел подумать Ковров.
― И Ковров. На следующей неделе соберёмся, обсудим. Спасибо, собрание окончено.
Директор вышел. На Морозцева, который ездил за одеждой в Орёл, было тяжело смотреть: никто и не старался. Ковров со сладкой улыбкой повернулся к Крестову.
― Ты домой сейчас? Хотел поговорить с тобой насчёт сына. У него с английским не очень, не возьмёшься? За деньги, конечно.
А Морозцев с того дня превратился в затасканную домашнюю футболку: в пятнах от подливы. Хуже половой тряпки. Приходил на завод в мятой рубашке, машинально ел. И разговоры заводил ― один другого тусклее. Крестов, которого теперь не требовалось устранять, сдружился с Ковровым и рассказал тому, что как-то, после работы, его нагнал Морозцев. Он сказал Крестову:
― Мне кажется… полицейские смотрят на любой предмет особенным взглядом. Знаешь… С точки зрения того, можно ли им дать человеку пизды так, чтобы не осталось следов.
― Миш, ты о чём это? ― спросил Крестов. ― А если это не материальная вещь? ― продолжал Морозцев, не замечая вопроса. ― Если это, скажем, удача или судьба? Может удача в умелых полицейских руках превратиться в кирпич? И, хотя кирпич, оставит след, кому будет до этого дело? Какая разница?
Договорив, он свернул в рюмочную.
А Ковров и Крестов действительно сблизились.
Как они готовились
Недели через полторы директор собрал их: тех десятерых, кому выпало. Гордо они смотрели друг на друга! Все печали были забыты, все глядели героями: солнечно, ласково. Бухгалтер Фикус месяц назад сильно повздорила с Ковровым. Он заглянул за зарплатой, когда она примеряла остро-сексуальные чулки.
― У меня обед, ― вскрикнула она, хотя в десять утра никто не ел на заводе. ― Я позавчера заходил, вас не было, вчера вы уехали, сегодня обед… ― Я вам в следующий раз в конверт насру, ― зло сказала Фикус и кинула конверт на стол так, чтобы Ковров непременно подошёл и увидел чулки. А сегодня она сама подсела к нему и сказала:
― Юрий Павлович, мы с вами в прошлый раз не поняли друг друга. ― Да, я совершенно не понял вас. ― Заходите завтра за зарплатой, всё отдам вам. ― А вы будете в тех же чулках?
Фикус высоко захохотала.
― Вы женаты! ― вскрикнула она и пересела.
Пришёл директор.
― Так, смотрите, ― сказал он. ― Уже много лет мы производим пену для ванн. Она называется «Победа». Всего один вариант: ромашковый. Это хорошо для кожи, успокаивает. Пена состоит из сотен тысяч крохотных пузырьков, неизменно белых. Но направь на них синий луч, и пена посинеет. Посвети красным ― пена отзовётся тем же цветом. Всё дело в преломлении света, его луч отражается… ― Сергей Иваныч, ты чего? ― испуганно сказал Петров с первого ряда.
Директор остановился.
― Да вы понимаете… Всё спокойно было, ходил по заводу… А сегодня что-то ёкнуло. Вот тут.
Он показал в низовье спины.
― Думаю, вот приедет он. А вдруг ему не понравится что-нибудь. Не ответим на какой-нибудь вопрос. Вот, решил повторить.
Тут окатило и остальных. Крестов попросил слова.
― А что будет, если ему не понравится? ― Да что хочешь. Он ― хозяин. Мы по одному его слову сели и мочимся как женщины. Я боюсь, в случае чего, увольнением не отделаемся. ― Может, нам подготовиться? ― предложила Фикус, намекая на чулки.
Директор шагнул со сцены в зал.
― Что ты имеешь в виду? ― Ну, по-женски… ― Ты с ума сошла? У него, знаешь, какие женщины, наверное. Все блестят, в помаде, сытые. ― Женат он? ― А я знаю? Там по-английски всё. ― А Крестов у нас на что?
Открыли сайт. Крестов склонился над страничкой о Лидере. Женщины с надеждой обступили его. Крестов вспотел. Потом вдруг поднял голову и с досадой ей покачал.
― Не повезло, ― сказал он, ― видите: вайф. Подруга жизни.
Все задумались.
― Значит так, ― решил директор, ― сегодня у нас четырнадцатое, он приедет третьего. Я снимаю вас с работы, будем готовиться. ― А как? ― Подготовим вопросники, будем экзамены сдавать. Вас десять, сделаем десять разделов: про завод, про пену, про название, про сотрудников… И главное ― похитрее вопросы. Он чёрт знает что может спросить.
На следующий день начали.
Нарезали бумажек с темами и стали тянуть. Коврову достались вопросы про их город. Директор пришёл перед обедом: проверить. Он хвалил, сердился, гладил по голове, пересаживал.
― Сколько? ― спросил он у Коврова. ― Два. ― Два вопроса? Два? ― Ну, да. Когда основали и почему так называется. ― Юра… ― Сергей Иваныч… ― Юра, ещё не поздно тебя заменить. ― Да а что я спрошу? ― Ковров чуть не заплакал. ― Я бы спросил, но что? ― Ну, Господи. Кто основал, зачем, кто тут жил из известных, что писали о городе, кто прославлял наш город в стихах… ― Никто. ― Да это для примера. Смотри, к завтрашнему дню должно быть пятнадцать вопросов, что хочешь изобретай. ― Вот тебе и Немезида, ― прошептал Ковров. Фикус, которой выпали вопросы непосредственно про пену, подошла к нему. ― Что, Юрий Павлович? Не ладится?
Он показал ей листок с двумя вопросами.
― А у вас сколько? ― спросил он. ― Тридцать два. ― На целую пропасть больше, чем у меня, ― сказал Ковров. ― Может, давайте я? ― Что? ― Помогу.
Ковров не поверил.
― Чем смогу, Юрий Павлович, чем смогу. Раздел у вас сложный, оставайтесь у меня сегодня. У меня очень кстати сегодня, да и всегда, отсутствует муж.
Ковров вскочил, радостный.
― Сейчас, только жене позвоню.
Жена тоже обрадовалась.
― Господи, какая приличная женщина, ― сказала она, ― ночуй, конечно. Вот есть же ещё люди, готовые помочь. Слава Богу. И ей ― слава!
Ещё до вечера Фикус придумала шесть вопросов. Они с Ковровым вышли и отправились к ней. Недалеко от проходной, на лавке, сидел Морозцев с бутылкой водки и книжкой в руке. Теперь его жалел весь завод, и Фикус с Ковровым остановились.
― Миша? ― сказал Ковров. Морозцев глядел пьяно.
― Дарвина читаю, ― махнул он книжкой, ― интересно. Знаете, что самое интересное? Всех благодарит. Ничего себе не присваивает. Вот открыл кто-то что-нибудь дельное про голубей, он так и говорит: такой-то открыл про голубей, спасибо ему, а я только пользуюсь его открытием. Золотой человек Чарльз! ― Ну а ещё что там? Про собак, например? ― Да а что про собак? Собаки и есть собаки. Пришли к человеку и приспособились. Надо человеку в нору за лисой ― так ты не бойся, человек, я вытянусь, потерпи пару веков. Хочешь, чтоб я в гонках участвовала? Так я брошу всё, отощаю. Собаки!
Он выпил водки, взял с лавки бутерброд с паштетом и целиком запихнул в рот.
― Паштет, ― сказал он, ― перемолотое мясо.
И раскрыл книгу.
Дома Фикус быстро собрала на стол: горячее, вкусное, увенчанное бутылкой крымского вина. Через час, в постели, Ковров тревожно спросил:
― А вопросы? ― Будут, будут. О, как раз один придумала. Переверни меня…
Наутро у всех набралось по двадцать-тридцать вопросов. Директор был доволен.
― Давайте я вас погоняю. Так, отвечать пойдёт… отвечать пойдёт...
В зале напряглись.
― Петров. ― Я не учил, ― сказал Петров. ― Да подожди ты. Никто не учил. Тут такие вопросы, что каждый должен знать. Вот, например, что было на месте нашего завода в царской России.
Петров ответил, не думая:
― А я откуда знаю? ― Ну, церковь, конечно, церковь. Имени какого святого? ― Да не знаю я.
Директор помрачнел. Вызвал Никитину, из цеха фильтрации.
― Кто был в ссылке в нашем городе в тысяча девятьсот двадцатом году? ― Ленин?
Директор почернел.
― Какой Ленин? В двадцатом году? Сам себя отправил? ― Умылась сука, ― шепнула Фикус Коврову: это был вопрос, который она сочинила ему в помощь.
Директор встал и задумался. Вызвал следующего, потом четвёртого. Отвечали в лучшем случае на три с минусом.
― Так, сидите тут, мне надо позвонить. Вы ничего не знаете, ничего. Кто за вас сдаст?
И директор выбежал из зала. Час сцена пустовала. Директор вернулся. Радость вторично заливала его лицо.
― Так, я договорился. Сейчас идёте по домам, собираете вещи, что вам там нужно, я не знаю, и возвращаетесь сюда. В двенадцать приедет автобус, отвезёт вас… знаете, школьный лагерь «Проказник». Вот поедете туда и будете там. Жён-мужей я обзвонил. Возражений нет.
Фикус и Ковров переглянулись. Что и говорить ― переглянулись многие.
― Я буду приезжать раз в три дня. Первое задание: каждый берёт свои вопросы и расписывает подробный ответ, чтоб не меньше полстраницы… ― Да ну, Сергей Иваныч, ну про ссылку же он не станет... ― Оля! Ты уже не ответила, хочешь и на встрече с Лидером так же? Я не хочу краснеть за тебя. И искать работу тоже. Завод у нас один в городе, что я потом возглавлю? Школу? Ха-ха-ха.
К двенадцати собрались у проходной: нарядные, волнующиеся.
― Как там кормят? ― А домой дадут звонить? ― Бассейн есть? ― Мне нельзя… ― Мне можно…
Подошел Морозцев. Который день он держался одного пьяного небритого уровня: не скатываясь в лужу, но и не трезвея. В руке он нёс старый советский чемодан.
― Проводить пришёл, ― засмеялась Никитина. ― Никакая сила, ― сказал Морозцев, ― не может родить на заводе свободы, не установив свободы всеобщей, мировой. Хотите, чтобы на заводе стало меньше рабов и тиранов ― начните с себя! Начните со свободы, а не с произвола!
Подъехал автобус с надписью «Дети».
― Ну, давай, Миша, до встречи.
Пока все залезали в автобус, Морозцев стал возиться с ремнями чемодана, как будто решил напоследок показать что-то или подарить. Они уже отъезжали, когда он справился и распахнул чемодан. Там было пусто.
Дети приезжали только летом, и сейчас в лагере не было ни повара, ни вожатых. Один сторож, который выдал ключи: каждому от своей комнаты.
― А кто будет готовить? ― спросил Гордеев. Тут, без директора, он опасался за свою неприкосновенность. ― Пусть Фикус готовит, ― сказал Ковров. ― Бухгалтерша? ― А что ― она вкусно готовит. ― Откуда ты знаешь?
Ковров понял, что попался.
― Я слышал, ― сказал он, ― что у неё дочь жирная. Значит, мамаша сечёт в ингредиентах.
Дочь решила все: Фикус выбрали поваром.
К вечеру всем захотелось размяться, отдохнуть. Конечно, сторож знал, где тут размяться: он был большой поклонник разминки. Весенний лагерный воздух, бег реки, запах сосен и вино опьянили «учащихся». Фикус приготовила прекрасный обильный ужин, Ковров с гордостью посматривал на неё, открывая бутылки. Через три часа он стоял на столе с куриной ногой в руке и выкрикивал:
― Директор приедет только после-послезавтра. Давайте отдохнём, хули нам…
Сторожа они подкупили литровой бутылкой водки.
Пили увлечённо и страстно, до глубокой ночи.
― А нам же ещё вопросы расписывать, ― сказала вдруг в час ночи Никитина. Снегирёв, который в эту минуту наливал ей вино в рот из её же туфли, остановился. ― Время есть, Оля, время есть. Завтра напишем. ― Какая луна! ― говорил растревоженный Петров. ― Посмотрите, Рита, какая луна. ― Ты будешь трахать или нет? ― отвечала Фикус. ― Ты мой малыш, ― говорил Ковров в слезах, обходя оставшихся в столовой мужчин, ― и ты мой малыш. И ты. Здесь все малыши. Кроме моего члена!
Закончилось тем, что Крестов сидя помочился в кастрюлю с пюре.
Лагерь придал им сил. Утром никто не стонал и не мучился. Когда Ковров спустился в столовую, там было почти чисто. Петров сидел с бутылкой крымского белого у лба, отпивая. Фикус готовила завтрак. Омлет, кофе и вино. Курили прямо у стола.
― Скучно мы отдыхаем, ― сказал Ковров, допивая бутылку, ― вино и вино. Давайте сегодня сделаем день пива, завтра день коньяка ну и так далее. И под это дело подгоним обед. Купим сегодня солёного сыра, рыбы, Рита нахуячит куриных крылышек. Разнообразие!
Его поддержали. Сторожу тоже отсыпали бутылок пять пива.
― Какое солнце! ― говорил растревоженный Снегирёв. ― Посмотрите, Рита, какое сегодня солнце! ― Ты будешь трахать или нет? ― отвечала Фикус. К концу дня коньяка в её блокноте значилось:
― Снегирёв ― 3 раза.
― Петров ― 2.
― Гордеев ― 4.
― Ковров ― 1.
― Крестов ― 2.
Она распустилась, как гладиолус, и пахла сладко, как мёд.
Вечером пивного дня Ковров и Крестов пошли за пивом. Сторож допивал своё.
― Спасибо вам, ребята, ― сказал он, ― вот бы вы всегда здесь отдыхали. Школьник ― он что? Сидит и дрочит! Ухвачу его за хуй, хватит, говорю, ослепнешь. Куда там?! Дрочит и дрочит. Только и вижу эти символы…
В день коньяка на территории неожиданно появился Морозцев. Несмотря на совсем тёплый день он был очень плотно одет, как будто собирался куда-то. Никто уже не удивился. Его усадили в беседке за главным корпусом, налили много коньяка.
― Я ― человек обречённый, ― сказал он. ― Ни интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей. Скоро и имени не останется. Все связи оборвал: с приличиями, с нравственностью. Порядок для меня словно враг… Одно мне только осталось ― разрушение…
Он выпил, встал и ушёл.
На следующее утро приехал директор. Он хотел заскочить на полчаса, но пробыл около пяти. Ещё при входе ему стало страшно. Сторожа не было. Он заглянул в его комнату. На кровати спала голая Фикус. Сам сторож нашёлся в холле главного корпуса, на банкетке. Всюду стоял запах Парижа восемнадцатого века. На зеркале соусом было написано название их пены: «Победа».
― Неужели выпивали, ― усомнился директор.
Он не нашёл никого, кто мог хотя бы сидеть. Все комнаты были раскрыты, везде стонали полуголые и голые люди, перепачканные едой и её отходами. В коридоре лежала обугленная ворона. Никто ничего не расписывал, не учил. Только Гордеев, лёжа, с трудом пересказал ответ на один собственный вопрос, который как-то зацепился за его память.
Директор сурово расправился с революционными настроениями. Сменили сторожа, поставили повара, ни слова не знающего по-русски, отобрали телефоны и банковские карты и даже убрали лестницы из сарая, чтобы никто не перелез через ограду и не упросил продавщицу в магазине дать спиртное в долг. Директор обвёл на календаре в холле число следующего посещения и приказал всем быть чистыми и знать наизусть ответы на половину вопросов.
― Первомартовцы, ― зло сказал он и уехал.
Всем было плохо. Многие пили воду с лимоном, слабый кофе. Но тут же бежали в туалет или к раковине. Ни под кроватями, ни в шкафчиках у кроватей ― нигде не нашлось хотя бы бутылки пива или вина. Народ погибал до вечера. Вечером появился новый повар и приготовил солёный и густой гороховый суп. По-русски он не понимал, но потребности русских распознавал. Ковров съел три тарелки. Полумёртвые ожили, мёртвые встали. Гордеев, который в блокноте Фикус значился как самый способный, даже потянулся к ней. Но на трезвые, не оголённые нервы оказался ей безразличен. Съев второй суп, он заперся в комнате.
И все заперлись и стали готовиться. Конечно, можно было подойти к забору вдвоём, чтобы один встал на плечи ко второму и перелез. А там ― магазин, знакомые вкусы… Но вторых, таких необходимых для взятия забора, не находилось. По одиночке же они были бессильны.
Погоды стояли ― одна другой теплее. Дошло до того, что и в одной рубашке холод не чувствовался. Но все сидели по комнатам, спускаясь только поесть, и то ― неорганизованно. Прежнее опьяняющее единение растаяло. Осталось что-то брезгливое, вроде тайного стыда.
Через три дня, вечером, приехал директор. Всю дорогу в лагерь он нервничал, выглядывал в окно, курил, дёргал ногами, поправлял волосы. «Может, надо было с врачами сразу ехать или с полицией?»― думал он. Но новый сторож быстро его успокоил.
― Выходили? ― спросил директор. ― Сидели по комнатам. Даже на улице не видел их.
Все не только подготовили ответы, но и выучили по нескольку десятков билетов. Сидели послушные, причёсанные.
― Вы теперь дней через пять приезжайте, ― предложила Никитина, ― мы как раз всё доучим.
Директор повеселел, успокоился. И правда ― через пять дней все всё знали, отвечали блестяще. Дня два назад приезжал человек от него: снимать мерки. И сегодня директор привёз сорочки, костюмы, платья, туфли, галстуки. Почти всем подошло, только на Снегирёве и Фикус сидело тесновато.
― Исправим, исправим, ― напевал директор. После его отъезда все, кроме Снегирёва и Фикус, оделись в костюмы и строгие платья и стали репетировать. Это были уже не люди ― официальные лица. Никто сейчас не решился бы выпить или предложить непристойное кому-то из женщин. Даже голоса звучали по-другому: тише, но увереннее, как в музее. Директор не мог нарадоваться на ребятишек, как он называл своих сотрудников дома, когда рассказывал о них жене.
В последний раз он приехал к ним за два дня до прибытия Лидера. Широко и блестяще сидели костюмы и платья, галстуки летели вниз, улыбки растягивали губы, броши-бабочки порхали с груди на грудь. Директор взмахнул рукой: представление началось. Он играл роль Лидера. Два с половиной часа они ходили по холлу, и директор задавал вопросы. Никто ни на чём ни разу не посыпался.
― Браво, ― крикнул директор. Все захлопали. Потом бережно сняли костюмы и платья, упаковались и поехали. В автобусе директор торжественно раздал им телефоны. Послезавтра, уже послезавтра они должны были увидеть Лидера.
Пережили несчастье
Утром свалилась ужасная новость. Пока одна из женщин ― Мухина ― училась в лагере, её муж вступил в огромное наследство и уехал в Москву оформлять документы. Мухина обнаружила около сотни сообщений и столько же неотвеченных вызовов. Он умолял её выехать к нему сегодня же, чтобы он не наделал глупостей и ошибок. Дело клонилось к трёхкомнатной квартире в центре Москвы, то есть к совершенно другой жизни. Мухина рыдала всю ночь, а утром поделилась горем с директором. Тот отпустил,но заменить её уже было нельзя. Вечером она уехала поездом, выкупив купе в спальном вагоне. Она не хотела, чтобы хоть кто-то, кроме проводника, видел её слёзы…
Встретили и проводили
Утром великого дня девять человек пришли на завод за час до начала работы и за три до приезда Лидера. Они не узнали завод. Всё блестело, словно искусный конструктор только вчера собрал завод из новых хромированных деталей.
― Ого, ― сказал Ковров, ― на таком бы я работал.
Директор повёл их в цех фильтрации.
― Так, ― сказал он, ― как и договаривались: я приведу его сюда. Потом пойдём к миксерам, потом на линию упаковки. Давайте разок прогоним.
Всё было отрепетировано великолепно. Директор приладил несколько нехитрых шуток, все сочли их остроумными и очень подходящими. У него зазвонил телефон. Он побледнел.
― Подъезжают, ― сказал он. ― Пиздец. Ждите.
И выбежал.
Затрясло Фикус.
― Господи, ― сказала она, ― я же бухгалтер, зачем мне? Сейчас не отвечу на что-нибудь, и уволят.
Брошь скакала у неё на груди.
― Повезло Мухиной, ― сказал Крестов, ― и на свежем воздухе пожила, и в Москве теперь осядет. Не надо нервничать. ― И знаний сколько, ― сказал Ковров, ― она с такими знаниями и в Москве не пропадёт.
Руки у него плясали. Он хотел бы закурить, но боялся даже произнести это слово.
― Только бы не заплакать, ― сказала Никитина, ― когда я не отвечу. ― Господи, ― начал просить кто-то, и тут появился Лидер.
Группа повернулась к нему, а Снегирёв застыл с рукой, обращённой в его сторону. Фикус прикрыла ладонью рот, словно боясь, что Лидер тотчас поцелует её. Никитина наклонилась к плечу Снегирёва, скрываясь за ним. Некоторые машинально присели. Ковров шепнул на ухо Крестову:
― Лидер.
Лидер был с переводчиком и директором. На нем был аккуратный синий свитер, белая рубашка, галстук, совершенно непраздничные тёмные джинсы, удобные нестрогие туфли. Больше того, сам он был рыжий и небольшого роста. Держался он просто, даже переводчик выглядел внушительнее.
― В джинсах… ― разочарованно прошептала Фикус. Как разодетые манекены в ателье, они стояли без движения. Несмотря на джинсы Лидера, им всё равно было страшно. ― Здравствуйте, ― сказал, улыбаясь, Лидер через переводчика, ― я здесь… ― А я ― здесь, ― не удержался Ковров. Не один Крестов толкнул его локтем за его слова ― весь завод, вся Россия осекла его в эту минуту. Слова Лидера, голос переводчика плавали в воздухе, не достигая цели. У всех разом закружилась голова. Как держался директор, стоящий к Лидеруближе всех, было не ясно.
Лидеру дали белый халат.
― Как доктор, ― пошутил он.
Не засмеялся никто. Только директор спохватился с опозданием. На его бледном лице проявилась алая улыбка.
― Так много людей, ― сказал Лидер, обводя рукой девятерых. У всех подкосились ноги. ― Гос… гостеприимство, ― нашелся директор.
Они пошли в цех фильтрации. Директор заговорил: страшно, безостановочно. О чистоте воды, о важности чистоты воды, о том, насколько чистая вода используется при изготовлении их пены, такая чистая, что чище нельзя. Переводчик возненавидел его. Затем наступил цех миксинга. Девять человек, словно угрюмые хищные птицы, прошелестели за ними. И снова Лидера накрыло директорским словопадом. Переводчик вспотел. Он вынул из кармана платок и промокнул лоб.
Лидер слушал внимательно, вежливо. На каждом заводе, в каждой стране ему рассказывали примерно одно и то же, везде флаконы наполняли одинаковой ромашковой пеной для ванны, но здесь к производству относились очень серьёзно, он это чувствовал.
То ли ромашка в здешнем регионе была священным цветком, то ли название «Победа»не оставляло русским места для улыбки. Он решил разрядить ситуацию и в последнем цеху спросил директора:
― Сколько времени проходит, прежде чем готовая продукция попадает на прилавки магазинов? ― Около двух часов. ― А надо бы укладываться в час сорок пять. Плохо работаете, ― сказал Лидер и засмеялся. У директора забегали глаза. Он растерянно посмотрел на свиту. Вопрос был Снегирёвский, и сам Снегирёвтоже ответил бы, что около двух. Потом директор взглянул на переводчика: может, личная месть?
― Благодарю за экскурсию, ― сказал Лидер, ― я увидел всё, что хотел, мне очень понравилось. Значит, в половине второго встретимся на обеде. До свидания.
Он пожал руку директору, переводчик тоже, и они вышли. Шумел конвейер, десять человек стояли как разбитое малочисленное войско: впереди командир и две почти одинаковые шеренги. Директор бормотал:
― Плохо работаете… плохо… ― За двадцать минут управился, ― сказал Ковров, ― а мы готовились, пили. ― Рыжий, маленький…
До всех добралась мысль, что месяц пропал зря. Что никому не нужны их роли, что даже их ладони не коснулись Его. Гордеев достал сигареты.
― Сергей Иваныч, мы пойдем домой, переоденемся.
Директор махнул рукой. Они вышли на солнце. Крестову и Коврову было в одну сторону.
― Слышал, Морозцев до горячки допился, ― сказал Ковров. ― Да ну? ― Ага. На той неделе мать повезла в Орёл его ― лечиться. ― Что он нам тогда говорил, в лагере. Разрушение? Ни дел, ни интересов?
А уже вечером на рельсах нашли директора. В кармане его разодранного костюма лежало заявление по собственному. Лидер и переводчик, с которыми он обедал за несколько часов до этого, показали в полиции, что он весь обед держался бледно, на шутки реагировал вяло и очень мало ел.
Спать расхотелось ещё больше. Макс поворочался на скрипучей раскладушке, пытаясь найти удобную позу для сна – но тот всё никак не приходил. Выругавшись про себя, он встал и пошёл на кухню попить воды.
Пока наливал в гранёную кружку из-под крана, рассматривал село через окно. Ночь была спокойной – где-то слышался одинокий лай собаки, шумел травой и листьями ветер, распевались сверчки. После пары жадных глотков он уже было собирался вернуться в комнату, как вдруг заметил что-то странное. Пытаясь понять, что именно вызвало его смущение, он вгляделся в поле, на которое выходило окно, ещё раз – и только когда облака на небе немного проредели, а на улице стало чуть бледнее, наконец понял.
Там, в поле, кто-то стоял. Даже не стоял – ходил. Неразличимая на таком расстоянии фигура медленно брела по траве, двигаясь в сторону леса. Выглядело это странно – кому из местных понадобилось посреди ночи ходить посреди поля, особенно когда пропадают люди?
Макс попытался различить, кто это, даже сбегал в комнату за фонариком, в надежде выбежать на улицу и догнать человека, но когда вернулся к окну, тот уже исчез. Ночь снова была тихой и спокойной.
– Какого… – протянул он, стараясь высмотреть фигуру – не могла она так быстро пройти через всё поле, если только не обладала скоростью болида. Но на улице так никого и не появилось, ни спустя минуту, ни спустя пять.
Плюнув на всё, Макс наконец вернулся в комнату и, стараясь не скрипеть пружинами, улёгся на раскладушку. Сон, на удивление, пришёл достаточно быстро. И только в тягучей дрёме, на задворках сознания, в голове Макса промелькнула – и сразу же исчезла – мысль о том, что ещё смутило его в фигуре.
Она шла, не приминая под собой травы.
***
Ранним утром Макса разбудил Саныч – наскоро позавтракав, выдвинулись к лесу искать совпадения с существующей нечистью. Воспоминания о ночном происшествии почти стёрлись, и Макс уже не различал, было ли это сном, или он действительно видел кого-то посреди ночи.
А может, померещилось?
– Всю нечисть, – методично говорил Саныч, обмазывая кору деревьев какой-то смесью и хмыкая, смотря на реакцию. – Можно определить по тем или иным признакам. Вся нечисть ведёт себя по-разному, но в целом, у каждой есть свои повадки, поведение. Следы, в конце-концов. Например, сейчас проверяем Егеря-отца – будь это он, деревья в округе были бы помолодевшими. Ему главное что? Правильно, природу сохранить всеми силами. А может из местных кто взял, да срубил старое дерево – вот и обрушил на себя гнев. Но нет, на него не похоже, – всматривался он, трогая руками один из тополей.
– А откуда… Откуда все эти повадки известны? – спросил Макс, попутно осматривая своё дерево. – Опыт?
– И опыт. Ну да, опыт по большей части, – бросил Саныч. – Бюро же вообще со времён НКВД работает. Некоторой нечисти по несколько сотен лет. Вот и тогда ездили такие, как мы, избавлялись методом тыка. Всё в архивах лежит, прячут всю документацию на секретных объектах. Потом, вроде, КГБшники этим начали заниматься. Ну и по сей день, то под тем, то под тем грифом “секретно” ходим. Ладно, пошли отсюда. Тут ничего, походу. Нужно к местным пойти, поспрашивать, особенно насчёт Никитишны.
Весь день провели за разговорами – обращались и к продавщице местного сельпо, и к старику, сидящему на лавочке на одной из улиц, и к молодой женщине, развешивающей бельё во дворе. Все как один заверяли, что пропаж раньше не было, в числе пропавших – древняя Никитишна и молодой парень из города, который переехал недавно, но мог просто уехать одним днём.
– Что-то тут неладно… – рассуждал Саныч, почёсывая подбородок. – Ладно парень, но чтоб старуха исчезла просто так? Она ж еле двигалась небось. Пошли их дома посмотрим.
Дома, на удивление, находились рядом – с краю деревни, одинокими монолитами покорно ожидали возвращения своих хозяев. Саныч излазил оба двора, но так и не нашёл ничего интересного.
Солнце уже затухало, теряясь за кромкой леса. Пора было возвращаться.
– Гадство, – размышлял Саныч по пути до дома. – Второй день торчим, и никаких зацепок. Ни ответа, ни привета.
Макс же жутко устал за день – хотелось поужинать и провалиться в крепкий сон, ни о чём не думая и не переживая.
Так и получилось – поужинали быстро, несмотря на то, что Саныч в этот раз разговорился с хозяином дома, выслушав множество рассказов о том, как живёт Роговино, и почему этот край самый красивый чуть ли не во всей России. Макс с трудом слушал их разговор, пытаясь понять смысл диалога, но как только они пошли спать и голова Макса коснулась подушки, он отключился.
Проснулся он посреди ночи. Вновь нестерпимо хотелось пить. Полежал немного, в надежде что получится уснуть вновь – но организм настойчиво требовал воды. Выходя из комнаты, Макс бросил взгляд на кровать Саныча – та пустовала.
Набрав воды, Макс по привычке взглянул в окно – и заметил Саныча, стоящего поодаль от дома и курящего сигарету. Тот не увидел его, стоя в полоборота, и, судя по всему, курил уже не первую. Макс допил и уже собирался идти спать, как вдруг заметил деталь, которая мгновенно сбила все остатки дрёмы, заставив его оцепенеть.
Саныч курил сигарету с другой стороны.
Тёмно-оранжевый, посреди бледного цвета луны ставший бурым, фильтр, едва тлел на конце сигареты. Будто почувствовав, что Макс спалил его за столь глупым занятием, Саныч повернулся к окну.
И улыбнулся.
Саныч никогда не улыбался так широко. Зрачки Саныча никогда не были настолько чёрными. И Саныч точно никогда не двигался, вывернув ноги в разные стороны так, будто бы позабыл, как ходить.
– Саныч… – протянул Макс, не в силах пошевелиться, наблюдая за тем, как что-то, имитирующее Саныча, медленно подходило к окну с той стороны.
– Тихо, – раздался позади знакомый голос. – Я сзади. Вот он, говнюк. Не оборачивайся только.
– Я не…
– Оконник. Чуть опаснее по степени, чем назревающий, но ничего. А то я думал, почему никаких следов активности. Эта тварь появляется под окнами посреди ночи, имитируя знакомых людей. Но при этом специально что-то делает не так – как если бы ты увидел, как мужик идёт по снегу, не оставляя за собой борозды. А как только чувствует, что жертва осознала, что она – не человек, начинает преследовать её. Сейчас главное не отворачиваться. Если отвернёшься, потеряешь с ней контакт, когда она тебя выбрала – убьёт. Стой ровно, не бойся.
– Ч-что делать? – Макс паниковал. Оконник тем временем подошёл вплотную к стеклу и продолжал улыбаться – рот растянулся от виска до виска, обнажая Максу зёв, полный каких-то мерцающих игл.
– Сейчас слушай внимательно. Он по большей части имитатор. Если ты вступил с ним в контакт, то единственный способ ликвидировать его – ликвидировать себя.
– В-в каком смысле? У-убить?
– Да. Вытяни в сторону правую руку.
Макс послушался – и протянул её в неизвестность, не отрывая взгляда от существа по ту сторону окна. Ладонь захолодило, а затем он почувствовал, что держит в руках что-то увесистое. Поднеся руку к лицу, он увидел, что держит в руках пистолет.
– С-саныч, я не…
– Тихо. Смотри, – рука Оконника по ту сторону расщепилась, раскрывшись как бутон, перемоталась мясными узлами – а затем в ней тоже появился ТТ, такой же, какой был у Макса в руках. – Он повторяет. Проблема для него лишь в том, что пистолет заряжен, но у тебя не взведён курок. У него – взведён.
Макс попытался рассмотреть, пока вдруг не понял, что по щекам одна за другой катятся слёзы. Оконник по ту сторону тоже начал плакать – капли, стекающие по его раскрытому в улыбке лицу, оставляли тёмные борозды.
– Не ссы. Сейчас ты подносишь пистолет к виску и стреляешь. Доверься мне. Только не зажмуривайся, понятно? Иначе убьёшь и себя, и меня – во второй раз он будет копировать всё до идеала, и больше так не получится.
– Я… Я не могу, – прошептал Макс, наблюдая как Оконник, продолжая излучать свет из раззявленной пасти, внимательно наблюдает за его движениями. – Мне страшно… Мне…
– Сейчас или никогда, Максим, – голос Саныча сзади был неумолим. – Поверь, всё будет в порядке. Просто подведи к виску – и жми на спусковой крючок. Понятно?
– П-понятно.
Макс вдохнул поглубже, дрожащей рукой приставил пистолет к голове.
– Давай!
И, глядя на копию Саныча в окне, выстрелил.
Пистолет в его руке щёлкнул.
С улицы грохнуло, а затем раздалось завывание, переходящее в шипение – тварь упала на землю, пропав из видимости.
– Не зря огнестрел брали, – хлопнул его по плечу Саныч и побежал наружу.
***
Землеград был то ли маленьким городком, то ли вовсе посёлком городского типа. Неприметные серые улочки, сейчас занесённые снегом, старые одноэтажные бараки, смурные люди, спешащие по своим делам – городок словно всем своим видом показывал, что новоприбывшим тут не рады, в надежде выдавить непрошенных гостей массивными стенами как выскочивший прыщ.
На выданные бюро деньги сняли скромно обставленную двушку в одном из бараков – из щелей поддувало, окна не мыли уже давно, старая мебель угрожающе шаталась и скрипела, но для недолгого выезда вполне хватит.
В Землеград их отправили в начале декабря – ничего толком не объяснили, сказали лишь об “увеличенной активности”. Дело было плёвым – изучи местность, выяви, что это за активность, да передай данные в бюро.
– Сонные они тут все, – протянул Саныч, доставая очередную сигарету и бросая косые взгляды на прохожих, пока они с Максом шли по улицам, осматривая городок до наступления темноты. – Как мухи.
– Или как зомби, – добавил Макс. – Что ищем-то?
– Всё, что выделяется. Надо в местную администрацию зайти, побеседуем с их главой. Пресс-карты есть, за журов сойдём. Дальше уже выявим, что да как. Пошли, – и, отбросив бычок в сторону, зашагал к главной улице.
Глава администрации Землеграда, сухой мужчина с желтоватым цветом кожи, представившийся Евгением Анатольевичем, встретил их неприветливо. Ёрзал на месте, смотря в стену белесыми невзрачными глазами, монотонно бубнил будто заготовленные ответы.
– Хорошо живём. Всё у нас хорошо. Работа есть, скотобойня пашет. Нечего тут снимать. Всё как у всех, – будто выдувал он пузыри из-под толщи воды, настолько глухой и невзрачной была его речь. – Людей можете поспрашивать – все в Землеграде рады. Скоро праздник, готовимся постепенно. Ничего интересного для вас нет. А теперь простите, работать надо.
В квартиру возвращались со смешанными чувствами – стоило бы походить ещё, поискать зацепки, но бетонные пятиэтажки уже давно заслонили собой солнце, спустив на город темень и метель.
– Да схерали они все такие неприветливые? – размышлял Саныч с сигаретой в зубах, обходя сугробы. – Что к прохожему подойдёшь – потупит и дальше двинет, что этот… Обычно когда журы в провинцию приезжают, им чуть ли не экскурсию устраивают, а тут словно выгонят на днях. Ты идёшь? – за разговором подошли к подъезду.
– Я… Я тут пока постою. Подышу немного, – ответил Макс. Саныч бросил что-то в стиле “ну дыши” и зашёл в дом.
Макс же остался на улице совсем не ради свежего воздуха. Посреди тёмного двора на качелях качался ребёнок. Вспоминая случай с Оконником, Макс постарался заметить в его поведении что-то странное – но нет, судя по всему, это был просто десятилетний мальчик, зачем-то играющий во дворе поздним вечером. Немного замешкавшись, Макс решил подойти.
– Привет, – бросил ему, когда подошёл к качели. Тот сразу остановился и с недоверием начал осматривать незнакомца. – Максим, – Макс протянул ему руку. Мальчик посмотрел на неё пару мгновений, но всё-таки пожал.
– Егор.
– Приятно познакомиться, Егор. А ты чего в такое время тут один?
– А я домой не хочу. Мама с папой со мной не разговаривают.
– В смысле?
– Ну вот так. Раньше всё хорошо было, папа меня на машине даже катал, а потом раз – и всё! Они какие-то тихие стали, мама почти не говорит со мной, даже уроки со мной не делает. Хотя раньше за двойки ругала, а сейчас не ругает даже.
– Может, они поссорились?
– Мама с папой никогда не ссорятся. Они теперь просто сидят по вечерам и молчат. И мама готовить стала невкусно, а денег на чипсы у меня нет.
– А учительнице ты об этом говорил? Или бабушке? Есть у тебя бабушка?
– А они все такие. И Ларисванна, и бабуля, и у Гоши, друга моего, тоже. Осенью всё нормально было, а потом стали молчать. А вы кто? Я вас тут не видел раньше.
– Я журналист, с коллегой приехали, репортаж про вас снимать. У вас есть что в городе интересного?
– Не, скукота. Может, поэтому и замолчали все, – Егор призадумался. – Вообще пацаны говорили, что у нас на заводе, который этот, скато…
– Скотобойня?
– Во! На ней коровы болеть стали. Ну не на ней конкретно, у нас там ещё коровник рядом. И там короче молоко будто красным стало а ещё коровёнок странный родился! И что врачей с района ждали, но те так и не приехали. Но пацаны у меня часто врут – Костя говорил, что ему в жевачке наклейка с голой тётей попалась, прикиньте? А ещё что ГТА про наш город вышла. Только ни то ни другое не показал. Врун, короче.
– Точно врун, – улыбнулся Макс. – Слушай, давай я тебя домой провожу? А то холодно уже становится, замёрзнешь тут. А завтра ещё с тобой поговорим, я вот в этом доме живу, – обернулся он и показал на строение.
– Давай! – Егор спрыгнул с качелей и подошёл к нему. – Я, кстати, в соседнем. Тогда я дома лучше в компик поиграю, я сталкера недопрошёл.
Жил Егор на втором этаже серой пятиэтажки, ближайшей к их бараку. Дверь открыла полноватая женщина. Макс было начал объяснять, где познакомился с Егором и кто он такой, но та просто пропустила сына в квартиру, посмотрела на него – даже сквозь него – абсолютно незаинтересованным взглядом, и закрыла дверь.
– Нагулялся? – встретил его дома Саныч за кухонным столом. Перед ним были разложены кнопочные телефоны, которые обычно использовались для связи с бюро. – Прикинь, тут такая глухомань, что связь не ловит совершенно. Вот, ковыряюсь, может что починю.
– Слушай, Саныч. Я тут с пацаном мелким познакомился, Егором звать. Говорит, тут все взрослые недавно будто отрешёнными стали – еле двигаются, ни на что не реагируют. Ещё что-то про коровник сказал, мол у них он на скотобойне есть, и там какая-то хрень произошла по слухам. Может, завтра наведаемся?
– А давай, – согласился Саныч, поджигая очередную сигарету. – Адрес этого коровника есть? А то чую, местный городовой нас пошлёт на три буквы.
– Вот тут не узнал.
– Ну тогда завтра снова встречаемся с пацаном – когда он там со школы, после обеда наверное возвращается? И пусть нас ведёт. Глядишь, найдём в чём причина.
На том и порешили.
Утром продолжили разбираться со связью – но всё зря, ни мобильники, ни специально взятая на крайний случай рация не ловили радиоволны.
– Бюро, ответьте, – говорил Саныч в приёмник. – Отряд зачистителей двенадцать, приём. Как слышно?
Слышно было никак.
О Егоре вспомнили уже ближе к вечеру – сгущались сумерки за окном, на городом мушками вновь роилась метель. Макс выбежал на улицу – мальчик нашёлся на том же месте, что и вчера.
– Привет! – поздоровался с ним, подойдя поближе. Егор сначала присмотрелся, а затем расплылся в улыбке.
– Привет, дядь Максим.
– Слушай, Егор. А ты можешь меня и друга моего провести к этому вашему коровнику? Больно хочется оттуда сюжет снять?
Мальчик призадумался, но уже через мгновение хитро прищурился и протянул руку.
– Тогда с вас три пачки чипсов. И кола ещё. По рукам?
– Замётано, – пожал Макс руку.
Скотобойня находилась на окраине города. Пурга уже разбушевалась, нещадно заметая дороги, автомобили, дома – на расстоянии пяти метров почти ничего не было видно. Егора, казалось, совсем не смущали погодные условия – он вёл их между улиц, петляя по знакомым переулкам и сверяясь со знакомыми только ему домами.
– Как мама? – громко спросил Макс, кутаясь в капюшон от всепроникающего ветра. – Стало лучше?
– Не! – бодро ответил Егор, продолжая идти вперёд. – Ни она, ни папа так и не говорят нормально. Они же станут нормальными? – внезапно обернулся он к Максу и посмотрел на него как-то серьёзно. – Я скучаю. Раньше я думал, что мама пилит, и у себя закрывался в компик играть, но сейчас – лучше бы пилила. Сталкер надоел уже.
– Всё нормально будет, – успокоил Макс. Взглянул на Саныча – тот незаметно кивнул. – Бывает такое, что родители обижаются. Наобижаются и перестанут.
– Ну ладно тогда, – повеселел Егор. – А то одному грустно. И скучно. Даже со Сталкером.
За разговорами дошли до массивного цеха, что возвышался громадиной над остальным городом. Егор уже было повёл к главным воротам, как вдруг остановился.
– Что такое? – спросил Макс, а затем вгляделся вперёд. Там, на фоне разбушевавшейся метели, отчётливо проглядывались силуэты.
Люди. Толпа людей безмолвно стояла перед ними, не двигаясь с места, но и не давая пройти вперёд. Макс попытался рассмотреть лица – все они были какими-то отрешёнными, бледными, будто промёрзшими на морозе.
– Что за херня? – выругался Саныч, но никто не удостоил его ответом.
А затем во вьюгу проник другой звук.
Сначала Максу показалось, что это воет ветер – но звук становился всё громче, пока наконец не перерос в отчётливое мычание.
Толпа расступилась, и из неё вышло оно.
Ростом под три метра, существо, издали напоминающее человека, но с коровьей головой, покоящейся на плечах. Именно оно издавало протяжное мычание, при этом не открывая рта. Существо секунду постояло на месте – а затем подняло свою длинную руку и указало на них пальцем.
Толпа дёрнулась, зашевелилась, и единой волной начала наступать.
– Гадство! Бежим! – Саныч одёрнул Макса, завороженного уродливым великолепием твари. Та, казалось, смотрела своими чёрными бусинками прямо в его душу, продолжая мычать.
Макс очнулся – схватил на руки уже хныкающего Егора, и они побежали назад. В темноту улиц, лабиринты переулков, перекрестия дорог. Туда, где их не найдёт безумная толпа под предводительством чего-то жуткого.
– Стоять! Налево! – крик Саныча раздался вновь. Макс вгляделся – новая толпа наступала уже спереди, стараясь взять в кольцо, окружить. Они махом перемахнули через покосившийся штакетник одного из частных домов и побежали по сугробам. Хозяин дома, очкастый пенсионер, вышел за ними прямо в майке-алкоголичке, невзирая на холод. В руке у того Макс успел заметить кухонный нож.
Егор рыдал у Макса в руках, подвывая, пока они с Санычем бежали по участкам. Снег забился в ботинки, Макс взмок; подумалось, что ещё немного, и он упадёт, не в силах встать.
– Сюда! – крикнул Саныч, стоя рядом с каким-то сараем. Толпа отстала – появилась возможность спрятаться. Макс из последних сил ввалился в постройку, и Саныч закрыл за ними дверь.
Первую минуту тяжело дышали, стараясь успокоиться. Егор тихо всхлипывал.
– Это…
– Коровомор. Ублюдки! Мрази! – Саныч внезапно разозлился, ударил кулаком по деревянной балке. – Летальная степень! Какого хрена они нас сюда заслали? Мы нихера сделать с ним не можем! Ни! Хе! Ра!
– К-коровомор? Летальная степень?
– Да, – Саныч немного успокоился. Сел на охапку сена, снял с головы шапку. – Очень редкая нечисть. Появляется в местах сельскохозяйственных угодий. Сначала коровы себя начинают плохо чувствовать – блюют, мясо гниёт, молоко с кровью появляется. А затем у одной из них рождается эта тварь. Причём растёт максимально быстро, буквально по дням. Небось вчера ещё с метр ростом бегала.
– А люди…
– Он как инфекция. Передаётся на контактирующих. Словно бешенство. Коровье, если удобно, – Саныч зло усмехнулся. – У тех разум затуманивается, они продолжают выполнять механические действия, но едины разумом и подчиняются ему. Он, видимо, говнюк, почуял что мы идём по его душу, и решил нас устранить. А мы ещё думали, чё люди такие вялые – ага, млять. Они ж тут половиной города небось на этой скотобойне трудятся, ещё с половиной и контачат. Вот и похерило всех.
– А почему… Почему мы тогда не заразились? Или вон, Егор? – Макс показал на совсем притихшего мальчика. Тот стоял в стороне и внимательно слушал их разговор, боясь пошевелиться.
– Детей эта хрень не бациллизирует. Не спрашивай, почему – не знаю. А мы тут всего пару дней, банально не успели подцепить эту хрень. Так или иначе, если он пустит свою заразу дальше, у нас полстраны будут поклоняться культу коровьей башки и резать неугодных. А потом сдохнут в один день от истощения. Твою мать! – Саныч ударил рукой об пол, и тут же осёкся.
С улицы послышалось мычание и хруст снега под десятками подошв.
– Его… Не победить? – Макс тяжело сглотнул.
– Тем, что у нас есть – нет, – отрезал Саныч. – Нам либо выбираться, либо…
Раздался хруст. Сарай заходил ходуном. Отовсюду начали раздаваться удары – казалось, ещё немного, и толпа сложит строение пополам, как карточный домик.
– Твою мать! – Саныч встал с земли, начал обеспокоенно ходить по помещению. Бросил взгляд на вновь начавшего плакать Егора – и тут же серьёзно взглянул на Макса. – Вспомнил.
– Ч-что? – от его взгляда Максу стало не по себе.
– Чистое дитя. Непорочное, испившее только молоко матери. Как единая непорочная жертва ради отсрочки мора.
– Ты не…
– Это наш единственный шанс. Мы не изгоним его полностью, скорее всего он вернётся, когда изопьёт все соки, но… Тогда мы уже будем готовы. Ему просто нужна чистая непорочная жертва, причём выданная спокой…
Договорить Саныч не успел – в лицо ему прилетел кулак.
– Ты совсем охренел?! – Макс заорал, по лицу его струились слёзы. – Это ребёнок, Саныч! Ребёнок!
– Я знаю, – припав на одно колено, ответил тот. – Но либо он, либо все мы. Либо весь город, район, а может быть и область.
– Д-дядь Максим? – Егор уставился на Макса полными слёз глазами. – О чём он? Вы же не станете…
Раздался треск дерева – и одна из дверных досок выломалась, обнажив безэмоциональные лица людей, что голыми руками отрывали куски от сарая. Там, среди них, возвышалась фигура, ожидающая, пока путь будет открыт.
Мычание мгновенно стихло. Остановилась толпа, замерев в тех же позах, но уже не пытаясь проникнуть к ним. Секунда – и люди начали исчезать из щели, втягиваясь наружу.
Макс подошёл к Егору, взял того, в ужасе молчащего, за руку – и открыл дверь.
Коровомор стоял прямо перед ними – молча оценивал их свысока, будто примеряя, стоит ли доверять. Затем изломистыми движениями нагнулся, протянул вперёд кривую руку.
Макс, не смотря Егору в лицо, взял того за плечи – и подтолкнул к существу.
На миг показалось, что ничего не изменилось – но Макс тут же увидел, как Егор беззвучно срастается с телом Коровомора, утопая в том, будто свалился в чан с молоком. Вот исчезла одна рука, затем погрузилась часть лица, закатились глаза – и спустя пару мгновений тот исчез полностью, растворившись в теле твари без остатка.
Коровомор выпрямился, засверлил Макса чёрным, как ночь, взглядом своих мертвецких глаз-бусин – и молча кивнул.
Тут же налетел очередной порыв ветра, застлав снегом всё вокруг. Россыпь хлестала по лицу, залезая в глаза, нос, и уши. А когда порыв ветра стих, Макс увидел, что ни толпы, ни твари больше нет.
Он упал на колени и беззвучно зарыдал.
***
На станции “Мощенск” стояли сорок минут. Саныч чуть ли не силой вытащил Макса на перрон – “проветримся”.
– Пошли, бабок поищем. Жрать охота, может пирожки какие будут, – и зашагал вдоль поезда. Макс, пересилив желание войти обратно, попёрся следом. – Слушай… Я понимаю, что тяжело. Но это нужно было сделать. Пацан, считай, спас целый город, а может и больше. Не бери на себя.
С Землеграда возвращались на поезде – местные будто и не заметили ничего странного, словно лишась памяти на короткий срок. Перед отъездом Макс увидел объявление “Пропал ребёнок” с фотографией Егора – в груди тогда защемило так, словно проткнули рогами.
Он так и не решился зайти к его родителям.
А даже если и зашёл бы – что сказал?
– Иногда мы вынуждены идти на такие жертвы. Работа такая, – флегматично вещал Саныч, куря сигарету и высматривая торгашек. – Да и кто он тебе, если разо…
– Заткнись.
Саныч обернулся – Макс стоял, сжав кулаки до белых костяшек, и смотрел на него исподлобья.
– Он ребёнок, Саныч. Играл в комп, гонял с друзьями, боялся одиночества. Как и многие другие дети. Но заслужил он того, что случилось? Заслужил быть проглоченным этой тварью? Заслужил? Скажи мне? А?
Макс взял Саныча за грудки и выкрикивал ему слова прямо в лицо. Плевать, уволят или что похуже – он не посмеет обесценивать жертву Егора ради него. Ради них.
– Успокойся, – отступил Саныч назад. – Я всё понимаю. Прости. Я не хотел быть резок.
Макс отступил, выдохнул. Саныч достал из пачки ещё одну сигарету и протянул ему.
– К правде, – Саныч закурил новую уже для себя. – Бюро не изучает нечисть.
– В смысле?
– Ты думаешь, откуда я вспомнил про то, что пацанёнка можно принести в жертву? Архивы? Ага, млять, – затянулся, выдохнул. – Бюро – бывшая лаборатория. Все, кого мы устраняем – объекты, разбежавшиеся по территории страны. И мы…
Макс ударил резко, с силой. Саныч упал на бетон, закашлялся, сигарета укатилась в сторону.
– Да ты охре…
– То есть мы! Вы! Виноваты в его смерти! Мы сейчас просто исправляем ошибки каких-то идиотов, из-за которых мрут дети! И ты говоришь мне это так спокойно?! Знал бы с самого начала, никогда бы к вам не пошёл! Лучше б убили нахер! Сука! Сука! – Макс орал, кричал во всё горло, с надрывом.
– Ты с самого начала должен был, – тихо проговорил Саныч, вставая. – Твой отец…
– Что? – Макс застыл, взглянул на него с яростью. – Что мой отец…
– Тоже изучал нечисть. Был штатным сотрудником. Ставили опыты. И его отец, я уверен, тоже. Нечисть разрабатывалась для защиты – если бы америкосы пришли к нам с бомбами, мы бы ответили таким психотропным оружием, что им бы и не снилось. Но видишь, как вышло. И не думай, что ты один такой в белом пальто! Мы все повязаны в этом по уш…
– Саныч, – тихо прервал его Макс на полуслове, показывая за спину. Саныч развернулся – и оцепенел.
Их пассажирский поезд расщеплялся на части. Буквально исчезал в свете солнечных лучей, редея посреди воздуха.
– Какого…
И тут Макс услышал. Услышал звук, преследовавший его в ночных кошмарах. Услышал то, что надеялся не услышать больше никогда.
Поезд тем временем исчез полностью, растворился в бледном нарастающем свете декабрьского солнца. Свет теперь пробивался везде – из прорех между плотным строем деревьев, из окон крошечного станционного вокзала.
И с конца перрона.
– Это он, – на выдохе сказал Макс, наблюдая как многорукая чёрная многорукая фигура, на которую было тяжело смотреть без рези в глазах, ломано двигается по направлению к ним, а снег вокруг неё испаряется с шипением. – Марев.
Он оцепенел, не в силах сдвинуться с места. Вот он, конец.
Саныч достал из внутреннего кармана куртки какую-то книженцию, вытащил рацию, взглянул на неё, выругался, и откинул в сторону. Затем схватил Макса за плечи.
– Слушай сюда. Сейчас ты спрыгиваешь с перрона и бежишь по направлению, куда мы ехали, понятно? Доберись до бюро – на попутках, ещё как-нибудь, мне плевать. Сообщи, что нечисти стало слишком много, и что эта тварь вернулась.
– А-а т-ты? – Макс дрожал всем телом, с трудом различая силуэт напарника в резком свете, заполонившем всё вокруг.
– А я его задержу, – Саныч усмехнулся, посмотрел на него серьёзно. – Давай, вперёд. Щас испытаем на нём языческий молитвослов, запоёт как миленький. Пошёл!
И столкнул его вниз.
Макс упал, резко поднялся, взглянул ещё раз на Саныча – тот кивнул с грустной полуулыбкой.
И побежал.
– Да не троне меня Даждьбоже, да услышит зов и молитву мою. Да осветится путь мой, да будет всегда…
За спиной раздался крик – раздирающий, безумный. Слёзы скатывались по глазам Макса, развевались по ветру, терялись на змеях рельс. Крик продолжался долго, протяжно.
Гусеничный вездеход не торопясь продвигался через заболоченную тайгу. Сидящий за штурвалом водитель широко и громко зевнул, слегка прирыкнув в конце. Шуточное ли дело, в одну сторону восемь часов ходу. И обратно ведь потом. Поэтому Михаил встал задолго до рассвета, и полностью ощущал справедливость слов: “Кто рано встает – тому потом весь день спать хочется”. Но дело есть дело. К ним в лагерь приехали новые люди. Ажно профессор с ассистентами. Или аспирантами? Профессор давний друг нашего главного. Но чего им тут делать, Михаил особо не представлял. Но человеком Миша был добрым и общительным, поэтому новым лицам, прибывшим в их геологоразведочный лагерь, был рад. Надо думать, всемером столько времени тут поиском и взятием проб занимались. Надоели друг другу хуже горькой редьки. Но, что искали - то нашли. А именно - золото. Никакого Эльдорадо или россыпи самородков здесь, естественно, не было. Было от ноль целых пяти десятых, до пятнадцати - двадцати грамм на метр кубический. Но для промышленной добычи месторождение вполне годилось. А это значило, что почти годовая экспедиция подходит к концу. Чувства Михаил по этому поводу испытывал неоднозначные. Тайгу он любил всем сердцем, по целому ряду причин. С другой стороны, отдыхать все-таки нужно, да и в городе пожить было бы неплохо, а то одичаешь. В такт своим неторопливым мыслям, Миша в очередной раз зевнул.
– Как? У меня только один вопрос. Как!? – Полковник Назаренко смог вложить в эти слова весь спектр обуревавших его эмоций, и все матерные слова которые не прозвучали.
– Мы не знаем, все протоколы соблюдены, посторонних замечено не было. – Тихим голосом ответил мужчина в гражданской одежде.
– Протоколы у них… соблюдены. – Полковник снова проглотил ругательство. – А ты Петров что скажешь?
– Следов внешнего воздействия на систему охраны нет. У.С. датчики ничего не зафиксировали. На видеонаблюдении ничего и никого нет, у нас проблемы товарищ полковник. – Отвечал молодо выглядящий человек в военной форме.
– Да любой дурак понимает что у нас, блять, проблемы! – Назаренко не выдержал и заорал. – Ты капитан, блять, сюда по блату что ли попал!? Ты хоть понимаешь “ЧТО” у нас пропало!? Ты хоть знаешь, сколько лет мы эту дрянь тут держали!? Твоих родителей тогда еще в планах, блять, не было!
– Но Кирилл Борисович, у нас, действительно нет ни одной идеи о том, что случилось, образец оказался на свободе и сбежал. – Мужчина в штатском говорил все так же тихо.
– Я не понимаю, как ты Петров стал начальником охраны на объекте, и я не понимаю, как ты Цветков, стал нашим начальником лаборатории. Потому что вы оба идиоты! – Полковник снова заорал. – Если нет внешних сил, значит, это сделал кто-то изнутри! У нас здесь, блять, шпион! Диверсант! Да и хер бы с ним! Что делать? Как мы эту дрянь, по всей тайге искать будем!?
– В тело образца имплантированы радиомаяки, но… – Петров замолчал.
– Но сигнал пропал? Так? - ехидно спросил Назаренко.
– Так, товарищ полковник, - капитан кивнул, – Но не сразу, мы знаем в каком направлении ушел образец.
– Это серьезно сужает круг поисков, да, – все так же ехидно говорил Назаренко, – ведь эта тварь не может пойти после этого куда угодно, на просторах нашей необъятной страны.
– На самом деле, – Цветков влез в разговор, – это уже очень много. Зная направление, найти образец будет проще. С учетом его физического состояния, он ведь… ну в прямом смысле безмозглый.
– И как нам это поможет? – спросил Полковник.
– Инстинкты. Образец руководствуется своими инстинктами, поэтому несложно предположить, чем он займется. Это еда, убежище и… размножение.
– Ты хочешь сказать, он будет искать вторую такую же тварь чтобы спариться? – удивленно спросил Назаренко.
– А вот тут мы не уверены, согласно некоторым данным, образец может быть совместим с людьми. – Цветков отвел глаза в сторону.
– Ясно. – Глухо ответил полковник и замолчал.
Капитан и нач. лаб. вытянувшись по струнке, тихо стояли.
– Так. – Назаренко вышел из раздумий. – Об инциденте я доложу. Капитан Петров, организуйте два поисковых отряда, по десять человек. При обнаружении образца, доложить, к активным действиям приступать только вместе. Никакой самодеятельности. А вы Виктор Павлович, проведите полный медицинский осмотр всех сотрудников на объекте. Что искать, вы знаете. Так же, в жилых модулях разместите У.С. датчики. А тем, кто будет возмущаться, скажите, что если им что-то не нравится, то я лично, каждому из них, этот датчик в жопу засуну.
Мысли Вадима, как и настроение, были удручающие. “Вот за каким хреном я на это согласился? Приехали черти куда, это надо подумать, четыре часа тряслись на этой чертовой “буханке”, и тут мне заявляют, что еще на вездеходе плестись восемь. И ради чего? Ну да, ради Марины. Думал, природа, глушь, экспедиция, ночевки в палатках, романтика в общем, самое оно для жаркой ночи. Но нахер мне это нужно было, сходил бы в общагу по старой памяти, затрат – пара бутылок вина. А теперь неделю тут комаров кормить. И козлу этому еще помогать”. Вадим с неприязнью посмотрел в сторону профессора Лосева. Причин для такого отношения по сути не было. Профессор Александр Павлович Лосев был отличным преподавателем, и хорошим человеком. Студенты таких называют “норм. мужик”. Неприязнь была из-за расхождения во взглядах. Профессор относился к работе с душой и был романтиком своего дела, а Вадим хотел получить “корочку” и свалить туда, где много платят.
На вездеходе их группа из шести человек, включая водителя, продвигалась по тайге уже больше четырех часов. Пейзаж не сильно менялся, но атмосфера в салоне царила дружеская. Профессор оживленно болтал с водителем, который, как показалось Вадиму при встрече, был живым воплощением фразы из песни: “Ко мне постучался косматый геолог”, Света и Иван, два других аспиранта участвующих в экспедиции, периодически влезали в их беседу, задавая вопросы. И даже Вадим со временем развеял свое мрачное настроение, он приобнял Марину, а она полулежа, негромко болтала о всякой чепухе. До лагеря была еще половина пути.
Петров, чувствовал себя даже не как тот самый “выжатый лимон”. Все было гораздо хуже. Ситуация сама по себе была чудовищно отвратительной, а к ней добавился еще и полный мед. осмотр. Капитан натурально ощущал себя лабораторной крысой. Анализ крови, слюны, проверка стоматолога, томография, ЭКГ, осмотр глазного дна, рентген и прочее, прочее. А самой мякоткой, лично для него, был тест У.С. датчиком. Полностью эта штука называлась Прибор для Регистрации Эманаций Колебания Уровня Сомы. Предназначался он для обнаружения, так называемых, “сверхъестественных существ” и или следов их присутствия. Сама процедура была максимально простой. Стоишь рядом с датчиком и все. Но. Для любого человека, это было максимально неприятно. Дело тут даже не в отвратительном виде УС-а, который представлял из себя противоестественную биомеханическую химеру, с проводами, электронным таблом и сотнями длинных белесых червеобразных отростков, которые в обыденном состоянии хаотично колебались в разные стороны, наподобие актиний или других причудливых морских тварей. А в том, что у любого человека кто находился рядом, тут же возникал приступ страха и тошноты. Петрову же, в довесок, прибор щедро добавлял жуткую головную боль. Капитану натурально казалось, что эти мерзкие отростки пытаются пробраться в его голову. “Ну, нравится – не нравится, а приказ есть приказ” - думал Петров. Тем более, что причина понятна. Сам объект сбежать не мог. Он больше пятидесяти лет провел в вегетативном состоянии, с чего бы ему было очнуться. Значит, как сказал полковник, у нас здесь “крот”. Причем необязательно осознанный. Человек мог подвергнуться воздействию другого сверхъестественного существа и не знать об этом. Или же потерять об этом воспоминания. Вот поэтому весь персонал с допуском на этаж с объектом, будет испытывать “танталовы муки”. Конечно может быть и хватило бы одной проверки УС-ом, но прибор пока что прототип. Полковник явно ему не доверяет. Вот и выявляем, старым добрым мед. осмотром, всякие аномалии, которые почти всегда появляются в теле человека после активного взаимодействия со сверхъестественным. “Ладно, ребят на поиски уже отобрал, пройдут все осмотры, и помчим на вертушке. До ночи надо хотя бы на след выйти”.
– Добрались и слава богу. - Миша заглушил двигатель и с хрустом потянулся. – Палыч, ребятки пока пусть посидят, а мы пойдем, проверим, все там готово, а то может нас сегодня уже не ждут, и народ спать лег. Не будем тогда сильно шуметь. С утра сюрприз лучше устроим.
Профессор с Михаилом покряхтывая вылезли из вездехода. За окном была непроглядная темень. Оставшиеся ребята заметно повеселели. Меж тем, прошло пять минут, затем десять, двадцать, полчаса. Никто так и не вернулся. Настроение оставшихся аспирантов сменились с радостного на недоуменное.
– И чего? Че там случилось? До лагеря еще пешком час идти что ли? Где их черти носят? - Вадим раздраженно задавал риторические вопросы. – Мобильной связи нет, сколько нам тут сидеть? Пошли за ними.
– Мы в тайге, сидеть здесь, даже если что-то случилось, это самое лучшее что мы можем сделать, - Иван был пожалуй спокойней всех, - и ты не суети.
– Ну вперед, ты же смелый, волков, медведей не боишся, и идти наверно знаешь куда, - Иван пожал плечами и указал на дверь.
– Да хоть оборотень с вурдалаком, лагерь может в двух шагах, они там накатили за знакомство, а мы тут сидим, ждем хер пойми чего. Хотя бы осмотреться надо. - Вадим шагнул к двери.
Однако открыв ее, он тихонько пискнул “мама” и попятившись шлепнулся на задницу. В узкой полоске света, прямо перед дверью, стоял огромный мохнатый монстр. Чудовище зарычало и вытянув лапы полезло в вездеход. Вадим только и успел заметить неживые остекленевшие глаза, блестящие, словно покрытые лаком, желтые клыки, и красную пасть, как вдруг из-за его спины вылетело что-то большое и угодив монстру прямо в нос отбросило его наружу.
– Мда, - в наступившей тишине раздался голос профессора Лосева, - я говорил, что ничего хорошего из этой шутки не выйдет, но такого результата я точно не ожидал. Василий, ты там как? Живой?
Из-под медвежьей шкуры донеслось невнятное, но вроде одобрительное мычание. А после и сам незадачливый шутник.
– Знакомьтесь ребят, это Василий Николаевич, начальник этой экспедиции и мой бывший сокурсник. - Лосев представил высокого бородатого мужчину. – Кстати, швырнуть сумку с тушенкой весом килограмм в двадцать, это кто из вас такой сильный?
Трое аспирантов дружно посмотрели на сидящую в углу невысокую хрупкую Свету.
– Мм… Ладно, идемте, представлю вас остальным. А Василий, согласно уговору, займется разгрузкой.
Проблем с перелетом и высадкой не возникло, далеко не новый, но надежный Ми-24 быстро домчал отряд из двадцати одного человек до нужного места. Петров ожидал проблемы после. Искать образец в тайге, это как иголку в стоге сена, только магнита у тебя нет. Но тут его ожидания не оправдались.
– Это медведь, да? - Петров обратился к нашедшему останки бойцу.
– Угу. Был. - Солдат старался не смотреть на размазанные метров на пять по полянке ошметки.
– Да уж, не повезло косолапому, поди только из спячки вышел. И тут на тебе, с добрым утром. - Капитан помолчал. – Зови Якута, пусть след берет.
Якут был не собакой, как можно было подумать, а здоровым рыжим парнем, отличным следопытом. Почему его все звали Якут, и где он учился следопытному делу, Петров не знал. Покружив по полянке, боец выдал вердикт: “Часов шесть назад. Ушел туда”. Указал направление рукой.
– Дальше не идем. - Петров посмотрел в сторону заходящего солнца. – Согласно исследованиям в ночное время образец более активен.
Голова у Вадима нещадно трещала. Оно и понятно, выпито вчера было с излишком. С большим таким излишком. Поэтому отхлебнув предусмотрительно оставленной с вечера воды, он, как есть, в трусах и ботинках, вышел из полуземлянки с целью воздуха свежего дыхнуть, да и душу, так сказать, облегчить. Снаружи было уже светло. Небо на востоке стремительно розовело. Между стволами деревьев клубилась легкая туманная дымка. Воздух был кристально чист и свеж, что казалось звенел. Вадим вдохнул полной грудью и не прерывая процесса облегчения тихо пробормотал: “А не так уж тут и плохо”. Плохо действительно не было. К их приезду мужики построили просторную полуземлянку, в которой жить могло бы человек восемь. Баня имелась, продуктов свежих, привезли. Маринка вроде не морозится, сегодня-завтра глядишь уже ему перепадет. И даже голова вроде стала болеть заметно меньше. Вадим еще раз глубоко вздохнул и застыл в немом удивлении. Увиденное резко выбивалось из пасторальной картины предрассветной тайги. “Не-не, они тут самогон на мухоморах что ли настаивают? Такого же быть не может”. Он потряс головой и протер глаза. Нереальная картина никуда не делась. Метрах в пятнадцати от Вадима стоял абсолютно голый мужик. Худой настолько, что казался мумией. Его кожа была нереально белой, почти светящейся. Но странным было не это, а то, что выше нижней челюсти у него ничего не было. У этого голого мужика не было головы. Что видимо ему не сильно мешало, поскольку он неторопливо пошел к Вадиму. “Не подходи!” - взвизгнул тот. И безголовый действительно замер, но не потому что послушался. Из глубины его глотки вылезло нечто, что видимо было языком. Извиваясь как щупальце, язык вытянулся на добрый метр, его кончик раскрылся округлым ртом, обнажая бесчисленные ряды небольших, тонких и очень острых зубов. Чудовище пригнулось, разводя руки в стороны, ладони его тоже расходились вдоль, открывая жадные, истекающие какой-то красноватой слизью пасти, с такими же рядами острых зубов. Пискнуть “мама” Вадим в этот раз не успел.
Петрову хотелось кричать, орать матом во всю глотку. Но было нельзя, поэтому он лишь скрипел зубами. Было утро шестого дня поиска образца. В какой-то момент они потеряли его след, но весь пройденный путь, указывал на подозрительную прямолинейность, как будто эта тварь знала куда идти. И сейчас капитан в этом почти не сомневался. “Почему? Откуда? Откуда образец мог знать что тут будут люди? У него ведь даже мозгов нет. Я об этих людях не знал. А они здесь давно. Почему нас не поставили в известность? Черт. Черт! В лучшем случае они все мертвы, а вот в худшем…” Петров прокрутил в голове отчет об инциденте шестнадцатилетней давности, когда один умник ввел себе кровь образца. И снова мысленно выругался. Несмотря на внутренние смятения, капитан действовал четко. Отряд окружил импровизированный поселок. Продвигаясь к центру, тщательно осматривали каждое строение. Кое-где виднелись следы борьбы и крови. Но, тел или фрагментов не было. Отряд рассредоточился возле последней и самой большой постройки. Это была полуземлянка с бревенчатыми стенами метра полтора в высоту, и крытой дерном двускатной крышей. Один из солдат толкнул дверь, еще семеро, держали дверной проем под прицелом, все остальные были наготове. Волна отвратительной вони, тяжелым кулаком ударила по бойцам. Это был не смрад разлагающихся тел, нет, это было что-то гораздо более мерзкое. Заглянувший внутрь солдат тут же зажал рот рукой и отшатнулся. Бойцы у Петрова были опытные, всякое повидавшие, а значит там именно то, что он и ожидал. Махнув паре солдат, чтобы его прикрыли, капитан сделал шаг за порог. Света снаружи хватало, две трети большой комнаты занимала серо-зеленая, с гнилостно белесыми просветами, слабо шевелящаяся масса. Петров закрыл глаза и судорожно сглотнул. Все так как и было в отчете. Идиот, вколовший себе кровь образца, где-то за сутки, мутировал. Он превратился в бесформенную абоминацию со способностью ассимиляции протоплазмы. Говоря другими словами, эта дрянь могла поглощать любую плоть и делать ее частью себя. Хуже всего то, что поглощенные люди не умирали, их тела преобразовывались, сливаясь с основной массой, но сохраняли индивидуальность. Петров не знал, оставалось ли у несчастных сознание, в отчете об этом не было ни слова, но про то, что они испытывали ужасную боль, написано было. Вот и сейчас, из массы торчали лапы животных, человеческие ноги, руки, головы, а у правой стены, погруженная в мерзкую плоть лишь частью спины, как муха на клейкой бумаге, висела девушка. Двигаться она видимо не могла, ее левая рука отсутствовала, рот был заткнут, то ли щупальцем, то ли частью общей массы, один глаз был белесым бельмом, но второй смотрел прямо на Петрова. И в этом взгляде капитан читал одно единственное желание. Искреннюю мольбу о смерти.
Вадим шел по тайге и безудержно хохотал, точнее это ему так казалось, а на деле из его рта раздавалось весьма мерзотненькое и глупое хихиканье. “Повезло. Вот это удача. Да такое бывает раз на миллион. Это круче чем сорвать джек-пот в лотерею. Хозяин дал мне новую жизнь. Я был избран. Я лучше чем весь прочий мусор. Хозяин это сразу понял. Я был мудр. Я не сопротивлялся, как остальные. Ничтожные твари! Они пытались сражаться с Хозяином. Они пытались его ранить. Ха-хи-хи. И получили по заслугам. Хе-хи-хи, глупцы, глупцы, безмозглые идиоты. В мире нет слов, чтобы передать всю их неразумность”. На самом деле Вадим этого не видел, он сразу потерял сознание, а обрывки мыслей о сопротивлении, возникли уже после обращения. Между ним и его хозяином возникла слабая телепатическая связь. Вадим чувствовал эмоции и настроение своего, как он думал, благодетеля. “Хозяин дал мне силу, новые чувства, я теперь гораздо больше чем человек. Но Хозяин сейчас слаб, ему нужно поднакопить сил, и я ему помогаю. А потом он вознесется над этим миром, все будут служить ему или умрут. А я, я буду рядом. Хи-хи. Хозяин уже выдал мне первую награду. Эта женщина конечно чем-то не понравилась хозяину, после того как он ей овладел. Но это не важно. Теперь она полностью моя. И она не умрет, что бы я с ней не сделал. Хи-хи. Я снова буду есть ее плоть и одновременно трахать. Руки и ноги ей теперь все равно не нужны. Хе-хе”. Вадим сунул руку в промежность и затрясся от ожидаемого удовольствия. “Но сначала я должен принести больше мяса для Хозяина. Хозяину нужны люди, но здесь их нет! Вчера я принес ему четырех волков, но нужно больше, намного больше!” Вадим в ярости ударил ближайшее дерево, разбив часть ствола в щепки. Удовлетворенно глядя на результат, он облизал длинным языком свои новые острые и крепкие зубы и продолжил поиски. Спустя примерно час, он нашел то что нужно. Большой и полосатый зверь мирно дремал в корнях старой пихты. Тигр, почуяв чужака встал. Он негромко и угрожающе рыкнул, но на уродливое существо в грязных трусах и одном ботинке это не подействовало. Схватка была скоротечной. Увы, благородный зверь не мог противостоять сверхъестественной силе мерзкого вурдалака и был убит. Вадим удовлетворенно обсосал кровь с когтей и потащил добычу. Тут до него дошли мысли Хозяина. Он был раздражен, зол, разгневан, но в конце концов его гнев исчез. Вадиму это не принесло беспокойства, хозяин был в прочном коконе, питаясь от окружающей его плоти. Пока эта оболочка не исчезнет, Хозяину ничего не грозит. А она не исчезнет, Вадим за этим следит. Но спустя еще десяток минут до него докатился страх. Чудовищные волны ужаса пронизывали все естество его хозяина. Вурдалак зарычал, бросил добычу и стрелой помчался вперед.
Петров стоял снаружи землянки и чувствовал, как его начинает трясти от омерзения и злости. Эти люди явно не заслужили такой участи. И абсолютно точно, они не заслужили того, что Петров собирался с ними сделать.
– Любое горючее, бензин керосин, хоть жидкость для розжига, несите все сюда. - Капитан отдал распоряжение своим бойцам.
В том отчете упоминалось, что масса плоти устойчива к большинству физических воздействий, и лучший способ ее нейтрализации это огонь. Людей, к сожалению, уже не спасти, и пусть сгореть фактически заживо это не легкая смерть, но Петров думал что это все же лучше их текущего состояния. Неожиданно повезло, один солдат нашел несколько шашек тола. Горючего хватало с избытком, часть залили в землянку, оставшееся забросили внутрь, вместе с толом. Петров не боялся повредить образец, монстр был до абсурда живуч, а в глубине души, он искренне желал ему сдохнуть. Отряд отошел на безопасное расстояние, и капитан осуществил поджог. Полыхнуло знатно, прямо как в голливудских боевиках. Образец не показывался, Петров позволил себе немного расслабиться, либо эта тварь не внутри, и тогда поиски продолжатся, либо взрывом его потрепало достаточно сильно и осталось только доставить его подкопченную тушку обратно на базу.
Капитан с минуту смотрел на огонь, после встряхнулся, отдал Якуту распоряжение о тщательном осмотре окрестностей на предмет следов. Остальной отряд разделил на две группы, пять человек оставались смотреть за горящей землянкой, остальные рассредоточились на позиции вокруг поселения, на случай возвращения образца из леса. Раздался громкий треск, Петров повернулся к землянке, думая что как-то рано она обвалилась, но это было не так. Обломки горящих бревен с гулким стуком падали на землю. Все пятеро его бойцов, бывших у горящего строения, застыли в нескольких метрах над землей в причудливых позах. С пол секунды капитан не мог понять, почему люди висят в воздухе, а потом картинка, как деталь какого-то механизма, со щелчком встала на место. Эти солдаты были проткнуты десятками тонких щупалец или чем-то подобным. В следующую секунду тела людей были разорваны на куски. Следом, орошаемый кровавыми каплями, разбросав остатки горящей крыши, из землянки выпрыгнул образец. Тело твари, когда-то бывшее настолько худым, что напоминало мумию, сейчас бугрилось мощными мышцами, более того, его грудь, живот и пах были закрыты костяными пластинами, напоминая кирасу или доспех. А из того, что было верхом его отсутствующей головы, подобно короне, торчали большие, толстые клыки. Чудовище махнуло рукой, и из открывшейся пасти, как кнутом хлестнуло щупальце, разорвав еще двух бойцов. Петров не целясь открыл огонь. Часть пуль, калибра 7,62, безвредно щелкнули по костяным пластинам монстра, а попавшие в тело, нанесли лишь небольшие царапины. Ак-12 выплюнул весь рожок за положенные две с половиной секунды. Капитан машинально отщелкнул пустой магазин и поставил новый. Тяжелого оружия не у кого не было, отряд шел на поисковую миссию, искать сомнамбулически бредущий образец, на ожесточенный бой никто не рассчитывал. Тут к Петрову присоединились остальные бойцы. Умело чередуя, благодаря немалому опыту, очереди с перезарядкой. Отряд смог создать непрерывный свинцовый шквал вокруг образца. Увы, это было лишь до тех пор пока не иссякнут боеприпасы. То есть, секунд через двадцать. Но монстр не дал людям даже этого. Тварь присев на корточки сжалась в комок, прикрывшись от жалящих пуль руками. Через полсекунды образец резко встал, широко раскидывая руки, его костяная броня вертикально разошлась в стороны, открывая чудовищный, от шеи до паха зев, наполненный огромным количеством острых клыков. Из огромной пасти, подобно сжатым пружинам, выстрелили сотни тонких, длинных языков или щупалец. Следующие мысли Петрова были подобны показанным на проекторе картинкам. Вот его боец медленно заваливается набок из-за пробитого насквозь древесного ствола. Вот другой солдат, как насекомое булавкой пришпилен к земле. Вот здоровяк Якут, остервенело рубит ножом проткнувшее его живот щупальце. От отряда в секунды никого не осталось. А у Петрова так же стремительно закончились варианты дальнейших действий, не то чтобы их было много раньше. Ведь никто не ожидал, что в бескрайней тайге, образец наткнется на людей и станет настолько сильным. Но в текущих условиях, у капитана Андрея Васильевича Петрова был только один выход. Очень плохой, то что будет сделано, невозможно обернуть вспять, последствия так же абсолютно непредсказуемы. Но оставлять эту тварь в живых – стократ хуже.