nervysdali

Данный план показывается недолго, всего секунд 10 -- а за ним идёт склейка уже снаружи, где стоит другая церковь (или та же?) и что-то горит.

На этом моменте в кадре слышались звуки -- будто многоголосые мычания в низкой тональности.

Ещё я разглядел в кадре фигуры -- но те стояли смирно. Мычали, судя по всему именно они.

Следующий кадр был сделан уже внутри церкви -- причём, судя по убранству, точно из другой. На ней я увидел прихожан, которые по очереди подходили к высокому мужчине (?) в белой простыне (или саване -- скорее всего кассета называется так именно поэтому) и о чём-то тихо шептались с ним. Отец (если оператором был он) всё так же снимал происходящее без комментариев.

Честно говоря, от этой записи стало жутко, но я всё-таки решил досмотреть до конца. Уже к завершению записи, проявился другой план -- и опять из другой церкви. Люди вновь подходили к высокому мужчине (я надеюсь, что это он) и о чём-то шептались. В этот раз на нём не было савана/простыни, и ростом он был словно меньше (хоть и всё равно был крупнее прихожан).

На моменте, когда к нему подходит какая-то старушка, запись обрывается. Других кассет с данным мужчиной и изнутри церквей, мною в коробке найдено не было.

№22 КОРНЕВ. // ЗАДВИЖИНО

Эта кассета была совсем короткой -- всего два плана по секунд 15 каждый, но она, пожалуй, была одной из самых жутких. Как я понял, на данной кассете склейка не связанных между собой записей -- об этом говорит как название, так и содержимое роликов.

На первой записи в кассете снимается какая-то деревня. Оператор (я с каждой кассетой всё меньше верил в то, что это был мой отец) стоит без движения и снимает какой-то покосившийся дом. Спустя несколько секунд в кадр входит огромное существо, будто собранное из грязи, веток, корней, и мха. Оно останавливается перед камерой, а затем запись обрывается.

Движения существа напоминали ходьбу человека на ходулях -- словно ему было тяжело совладать со своими длинными ногами. Тем не менее, больше о существе ничего неизвестно, из звуков им издавалось лишь чавканье по грязи и шуршание, других записей с ним на кассетах я не нашёл.

Следующая запись на той же кассете -- съёмка какого-то села, судя по всему, с холма. В записи очень сильно дует ветер, и, судя по небу, собирается гроза. Съёмка ведётся с холма или другой возвышенности -- всё село видно как на ладони.

Перед самым концом кассеты, план меняется: теперь мы видим поле перед лесом. На небе всё так же собирается гроза, но на горизонте рябью идут какие-то высокие тени. Причём данный кадр по соотношению сторон отличался от предыдущего -- либо его досняли на другую камеру (телефон?), либо случилась техническая неполадка при склейке записей.

Признаться честно, досмотрев эту кассету, я уже дрожал. Если в первой я ещё мог свалить высоту мужчины в церкви на стремянку/ходули, то здесь всё было слишком жутко, и, что самое страшное -- реалистично. Я думал про монтаж видео, но вряд ли мой отец знал, что это такое.

Осталось рассказать об ещё одной кассете.

№37 ЛЕСН.// ХВАТ.

Это ещё одна короткая кассета, найденная мной -- как и в предыдущем случае, в видео длительностью не больше минуты показываются всего пара планов. На первом из них я, как и в "САВ-Н", увидел церковь -- но точно не одну из тех, что видел ранее. Эта стояла словно в лесу -- вокруг виднелись стволы деревьев. На записи так же были несколько людей -- в этот раз они танцевали какой-то странный танец, причём делая это абсолютно молча. Из звуков слышалось лишь тихое дыхание оператора и приглушённые крики птиц -- после недолгой съёмки танцев перед лесной (?) церковью, запись обрывалась.

На следующем плане была уже явно не деревня -- судя по виду здания, съёмка происходила в каком-то городке. На записи длиной в восемь секунд сквозь помехи я различил, как по заснеженной улице идёт женщина, а здание слева от неё обхватили десятки белесых рук, и достаточно ловко тянулись к ней. К сожалению (или к счастью), запись обрывается до того, как руки доберутся до женщины. По звукам: руки скребли пальцами по камню; хрустел снег. Больше ничего не было.

На этом запись обрывалась. Я прошерстил ещё несколько кассет -- но кроме съёмки каких-то сёл или пейзажей ничего необычного на них больше не нашёл.

К сожалению, долго оставаться в Новополежайске я не мог -- поэтому кассеты остались в доме отца. Ближе к лету думаю взять отпуск и отправиться туда ещё раз, уже на долгий срок. Я видел на чердаке ещё несколько коробок, доверху набитых кассетами. У меня есть ощущение, что я открыл для себя что-то, что теперь не отпустит меня. Но я хочу узнать, что это за записи, почему они оказались у моего отца, и что изображено на некоторых из них.

Если вы узнали местность с видео -- напишите мне об этом в комментариях. Сейчас мне важна каждая зацепка.

– Паш? – негромко позвал я брата. Дверь в его комнату была закрыта. – Па-аш?

Телевизор продолжал нагнетать – поэтому я выключил его. Теперь слышалось только тиканье часов из моей комнаты. Я уже было хотел пойти к себе, но из ванной раздался какой-то всплеск.

– Пааааааш… – уже повторил я, надрываясь, как услышал, что соседняя дверь открылась. Из неё вышел мой старший брат. Судя по взлохмаченным волосам и мятой одежде, он только проснулся.

– Ну чё ты, мелочь? – улыбнулся он мне. – Уже реветь собрался?

– Родителей нет, – виновато произнёс я. – И… В ванной что-то шумело.

– Трубы там шумят, – отрезал он и сел рядом со мной. – Ну хоть телик включи.

– Там нет ничего. Помехи только.

– Профилактика значит, – зевнул он.

– Пааааш, – я внезапно понял, что и впрямь готов расплакаться. Почему-то было тревожно. Всё вот это одиночество, да и родители никогда так не задерживались.

Паша же, увидев моё лицо, поспешил заболтать меня. Слёз он не любил.

– Ну всё, хорош. Всё нормально с родаками, скоро будут. Давай знаешь что?

– Что? – я заинтересовался и даже почти позабыл о часах, о темени за окном, об опаздывающих родителях.

– Давай я тебе истории пока расскажу.

– Истории? Какие?

– Ну… – уклончиво ответил он, а затем улыбнулся. – Тебе понравится. Ты ж в Сайлент Хилл играл?

– Костя у себя играл, я рядом сидел, смотрел. Самому стрёмно, – решил не бравировать я.

– Ну и отлично. Значит уже подготовленный. Короче, мелочь, – на “мелочь” я уже не обижался. В десять с половиной мелочью уже не бывают. – Давай так. Я тебе щас рассказываю три истории из жизни. Как раз предков дождёмся. Только не хнычь, лады?

Я кивнул. Истории брата послушать было интересно – особенно, когда по телевизору лишь помехи.

– Ну и отлично. Начнём с простенькой. Дядь Сашу ты не застал, но он у нас во дворе раньше был местной знаменитостью…

***

Мне тогда лет десять было, чуть меньше чем тебе. Дядя Саша у нас во дворе жил – был он обычным работящим мужиком. Лет так под сорок пять, вечно неглаженая рубашка, лёгкая щетина, весёлый нрав. Ну короче типичный такой мужик со двора, которого все знали – по пятницам собирал каких-то своих друганов, вместе на лавочке пивас глушили, если тепло было. Иногда в карты играли. Особо не барагозили: как-никак, у нас старушек много, если что, ментов всегда вызовут, а в обезьянник ему не хотелось.

Мог ещё пацанам велик починить если в настроении, благо рукастый был мужик. Пахал где-то на заводе. Так и не женился – вроде окучивал каких-то продавщиц с рынка местного, но видать не сложилось. Короче, просто дядя Саша. Таких дядь Саш по всей стране валом, в любой двор зайди.

Тогда лето стояло, у нас особо развлечений не имелось, и мы с пацанами с утра на велики – и гонять по всему городу. Иногда на речку ездили, как-то с дедом одного из друзей даже на рыбалку сгоняли. Удочек навороченных у нас не водилось, конечно, но какие-то самоделки умудрялись из орешника мастерить, на них и ловили. Я к чему – одним днём у меня цепь слетела, ну я и решил попытать счастья у дядь Саши. Мне её как раз смазать ещё требовалось, колесо заднее накачать, а у него классный насос был как раз – поехали с пацанами, короче, к нему. Поднялись на его этаж, позвонили в квартиру, и повезло – дома оказался.

И вот мы вышли во двор, он мне колесо качает, и между делом интересуется – мол, не мы ли по ночам с домофоном балуемся? А нам тогда во двор домофоны только поставили – такое новшество, ясен фиг всем потыкать хотелось. До этого кодовые замки были, заедали вечно. Но мы тогда реально не баловались – родаки нам сразу сказали, “сломаете – так по жопе получите, что сидеть не сможете”. А домофон тогда вещь дорогая была, да и получать никому не хотелось. Поэтому и не трогали. Да и без домофонов заняться было чем.

Короче, так ему и сказал – мол нет, мы не при делах.

– А что такое, дядя Саша? – говорю. – Что-то случилось?

Поддерживаю разговор, понял? А сам жду пока он наконец с моим великом закончит и мы поедем уже.

– Да звонили посреди ночи, – отвечает мне дядя Саша. – Я уснуть не мог. Слышал сначала как в другие подъезды звонили, а потом в наш начали. Я тогда из окна вылез, заорал чтоб они нахер шли, делать им нехер, прикинь? Ну и перестали вроде. Найду – по жопе дам.

Наконец, закончил он чинить мой велик, отдал его, оглядел нас ещё раз с подозрением – точно ли не мы по ночам с домофоном балуемся – ну и мы уехали.

Потом ещё с полнедели прошло, и мы с пацанами забились ранним утром снова поехать на рыбалку на карьер наш местный. Толян со своим дедом на оке там собирался, а мы на великах, по-старинке. Наши родаки с его родителями на созвоне были, поэтому за нас не переживали – да и тогда за детей в целом меньше переживали, чё уж там.

Ну чё – проснулись в районе пяти утра, велик во двор выгнал. Договорились с пацанами встретиться в минут двадцать шестого и погнать.

Уже светало, я стою, жду пацанов, и вижу – на лавочке перед вторым подъездом кто-то сидит и трясётся. Ну мне чё, мне интересно стало, я и пошёл посмотреть. Подхожу – ема, это ж дядя Саша, сидит в майке и шортах, дрожащей рукой бычок курит, сам бледный весь.

Ну я и решил спросить, чё это он тут с утра пораньше. Он как меня увидел, прямо обрадовался.

– Пашка! – говорит. – Ты сегодня крепко спал?

Ну я ему и отвечаю, мол как обычно. А что случилось-то? Вижу, что-то сказать хочет, но видать думает, что я не поверю. Наконец решился.

– Я сегодня спать лёг – и опять слышал, как в домофоны звонят у нас во дворе. Только в этот раз что-то не так было. Я лежал, слушал, пытался понять. Вот Паш, скажи, у нас какой звонок у домофона?

– Ну как какой, – смотрю я на него. – “Туууу-Дуууу. Туууу-Дуууу”. Везде такой, где домофоны видел.

– Вот, вот! А я лежу, слушаю, и внезапно понимаю, что у него последнее “Ду” продолжается дольше. И он звонит “Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу”. Мне как-то не по себе сразу стало – я, значится, подумал, что это может мелодии у нас разные. И я вдруг не слышал такую ещё. Но ладно, это ещё что, – он внезапно выудил из кармана шорт смятую пачку “Винстона”, из другого кармана достал зажигалку. Подкурил, закашлялся, а затем продолжил – но руки его опять затряслись. – Он звонил, звонил. А потом внезапно тишина. Я уж было думал всё, наигрались, сломали какой-то домофон и разбежались. А потом звонок раздался в моей квартире. Тот самый, протяжный на конце.

Я тогда смотрел на дядю Сашу и мне реально не по себе стало. Он хоть и пил, но никогда до белочки не напивался, да и небылиц не рассказывал. Ещё и выглядел замученным.

– И мне звонят вот так – “Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу”. У меня всё тело одеревенело разом, но я подумал, что я, не мужик что ли? Встал с кровати, шорты накинул, пошёл ответить. Думал, щас как раздам им словесных, чтоб неповадно было в следующий раз. И вот подхожу я к домофону, снимаю трубу – а там тишина, и треск только. Ну я им сказал пару ласковых, положил трубку, развернулся обратно в комнату уйти – а домофон опять “Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу”. Я думаю всё – щас выйду и задам им. И тут… – тут дядь Саша внезапно замолчал и взглянул на меня. – Паш.

– А? – спрашиваю я его. Мне уже самому жутко, раннее утро, людей вокруг нет, а дядь Сашу я таким вижу впервые. – Что?

– Скажи, я ведь не сошёл с ума? – улыбается мне.

– Да вы нормальный мужик, дядя Саша, – отвечаю ему уклончиво. Тот лишь как-то грустно на меня смотрит и продолжает.

– Двери не было. Я оборачиваюсь к домофону – а у меня на месте входной двери голая стена. Я тогда подумал всё, точно с катушек слетел. А домофон всё звонит. Я трубу снял, отвечать не стал, повесил обратно, чтоб звонок закончить. К месту, где дверь была, подходить боюсь – и просто стою на месте. Просто ступор – и всё тут. Внезапно слышу с улицы как дверь наша подъездная открывается – и шаги по лестнице вроде и тяжёлые, но будто нарочито тихие. Словно крадутся, но плохо получается, понимаешь? И ладно – бог с ней с дверью, может реально с катушек слетел, домофон может мелодию поменял, но знаешь что? Мне спустя секунд десять постучали в стену. Туда, где ещё с минуту назад дверь была. Так аккуратно постучали – открывай, мол. Ну а дальше я себя не помню – с окна своего третьего по балконам на козырёк спрыгнул, кое-как с него слез, и вот сижу тут до утра. Хер знает, как ноги не переломал. Всё ждал, пока из подъезда кто выйдет, думал драпануть в случае чего – но не вышел никто.

Я молчал. Дядь Саша уже успел докурить, и теперь, закончив свой рассказ, просто смотрел на своё окно. Я даже не знал, что ему говорить.

– Паш, – внезапно сказал он. – Пошли, проверим, дверь на месте?

Я прикинул – до прихода пацанов ещё несколько минут есть. Вроде успеваю. Ну велик у подъезда скинул, пошёл с ним на этаж. Дверь на месте. Стоит и стоит. Подумал тогда, что он реально перепил, может кошмар ему приснился.

Попрощался я с дядей Сашей и пошёл обратно во двор. Там уже пацаны начали собираться – ну мы и поехали на рыбалку. Дядь Саша к себе ушёл – после во дворе болтали, что он со знакомым медвежатником свою же дверь вскрывал.

Ну а потом дни как дни – пока одним утром к нам во двор скорые с мигалками не пригнали. Я тогда спал, но после у родаков уши погрел – дядь Саша с окна своего выпал. Сказали, мол посреди ночи стекло разбил, и вниз, орал ещё что-то. Жив оказался в итоге, крепкий был мужик – но кукухой двинулся окончательно. В дурку упекли на пожизненное. Не знаю, чё он там, может до сих пор сидит, может уже помер. Такие дела.

***

Когда Паша закончил, за окном уже окончательно стемнело.

– А ты не слышал домофон в ту ночь? Когда он выпал? – уточнил я. От истории стало немного жутко – но поехавшие алкоголики в нашем городе были не такой уж редкостью.

– Не, ты чё, я спал без задних ног. Эт у вас всё компы ваши, а у нас был активный отдых, – усмехнулся он. – Ну, как тебе?

– Классно, – улыбнулся я. История мне понравилась. Мне в целом нравилось говорить с братом: такой взрослый, он не всегда находил лишнего времени на разговоры со мной. Сейчас же он был целиком и полностью посвящён мне, и это было приятно. – Слушай. А можно… На кухне свет включить?

Паша закатил глаза – но всё-таки встал и прошёл в коридор. В квартире стало ещё немного светлее, и мне стало спокойнее.

– Спасибо.

– Потом мать нам за счётчики втык вставит. Ладно, мелочь, слушай дальше. Следующая пострёмнее. Сам её не застал, так что чисто из чужих слов рассказываю. Был у нас в семнашке пацан один, Тёмыч.

***

Я тогда в классе девятом уже учился. Январцев вроде у этого Тёмыча была фамилия. Он, короче, из моей параллели был. У нас, в целом, все классы дружные были, хоть и было несколько лохов, но мы до жести никогда не опускались – не били, не щемили по углам, просто не общались. Но Тёмыч был мало того что зажатым, он ещё и отбитый был какой-то. Мать его фармацевтом в аптеке работала, батя из семьи ушёл. С пацанами он как-то не поладил, в результате сидел на задней парте и чё-то себе в тетрадь рисовал.

Ещё говорили, садистом рос. Взгляд у него стрёмный был, реально – взглянет на тебя, и сразу не по себе становится, пришибленный какой-то. Ну и слушки пошли, что в районе гаражей, от которых Тёмыч жил недалеко, начали собак дохлых находить. Они там обычно бегали, бывало конечно в стаи сбивались, но особо ничего серьёзного не происходило. Там бабки сердобольные их подкармливали иногда, ну и мужики с кооператива. А тут начали дохнуть – сначала одну нашли, потом вторую.

Почему на Тёмыча подумали? Он вообще животных не любил, а собак – особенно. Ещё и называл их странно, помню, пацаны рассказывали, что видели как он дворнягу подзывает со словами “Собачья пёся, иди сюда, собачья пёся”, а у самого глаза чуть ли не кровью наливаются. Та к нему подошла, а он её кулаком по морде – и смеётся. Точно отбитый, говорю.

Собак дохлых находили отравленными. А так как у Тёмыча мать фармацевткой работала, и, по слухам, с аптеки всё что не прикручено в дом таскала, у него, думаю, было чем животных травить. Но, само собой, всё это на уровне слухов было – пойди докажи ещё, что Тёмыч этим занимается. Мы как-то после школы с пацанами решили проследить за ним – просто домой ушёл, да и всё. Посидели в беседке у него во дворе да разошлись. Скорее всего, он вечерами, когда темно, их искать выходил. Чё, удобно – район у него темень, кооператив гаражный без забора, камер тогда ещё не было, поди найди кто этим занимается. Сторож вроде был, но тот спал больше в будке своей.

Так где-то с месяц собаки умирали – а потом Тёмыч пришёл в школу с фингалом. Мы всё гадали, чё с ним случилось – но хер бы он нам сказал. Поэтому уломали Аню Кузнецову, девчонку с класса нашего – она ему нравилась – узнать, чё с ним случилось. Тёмыч сначала поломался, но потом всё-таки решил рассказать.

Оказалось, он ночью гулял – так и сказал, гулял он, ага – по району, и в гаражи зашёл. Наткнулся там на какого-то бомжа, который, по его словам, вообще странный был – бледный весь, еле ходит, и собаки вокруг него вертятся. Ну и слово за слово, бомж до него докопался – в результате Тёмыч и схватил по лицу. Аня сказала, что Тёмыч когда об этом рассказывал, так кулаки сжимал, что у него аж костяшки побелели. Ещё и бубнил себе под нос, мол “убью тварь”, “пёсник собачий грёбаный”, и всякую такую ахинею.

Мы тогда с истории поржали конечно, но поняли, что бомж его не за просто так отфигачил. Видать, Тёмыч реально собак травил – а тот мужик, хоть сам и бездомный, за животных был готов по лицу дать. Ну и дал, собственно.

Дальше история уже вообще никем почти не доказанная, только со слухов. Наша версия такая: Тёмыч видимо вообще на фоне такого унижения кукухой поехал, набрал из дома таблеток всяких, позапихал их небось в колбасу, взял с собой нож кухонный, и пошёл ночью в гаражи. Хрен его знает, что он хотел – может собаку порезать, а может бомжа самого. Ясно только, что собакам в ту ночь явно несладко пришлось бы.

Короче, в ту ночь недалеко от гаражей нефоры бухали. Они и рассказали потом нашим пацанам, что один из них мол после блейзухи пошёл отлить подальше, и услышал как кто-то тихо так говорит в темноте “Собачья пёся, иди сюда, собачья пёся”. Ну ему интересно стало, он выглянул из-за угла – видит, пацан с ножом идёт и собаку кличет. И реально, в конце прохода, там где тупик из гаражей был, лежала собака. Ну собака и собака – дворняга какая в темноте лежит и не реагирует. Нефор этот решил посмотреть, чё пацан делать будет. А тот всё говорит своё “Собачья пёся” да и идёт к этой собаке.

Дальше вообще жесть. В какой-то момент собака встала. И тут нефор понял, что она ростом под метра три. Рассказывал нам, мол чуть тогда повторно не обоссался. И мол, что наконец собака вышла из тени гаража – а это и не собака вовсе. Вот представь себе человека, который будто скроен из дворняг. То есть вместо рук, ног – собачьи тела. И голов сразу несколько – собачьих. Сказал, мол подумал, что перебухал. А собака – или хер знает, чё это – подошла тем временем к Тёмычу и так прорычала, будто речь человеческую имитирует, “Срррбааааччччьяяяя пйооооссссяяяя”.

Нефор говорит, Тёмыч просто на землю упал и орал как резаный, сам он свалил оттуда пока его эта тварь не заметила. Слышал лишь крик позади себя какое-то время – а потом всё стихло.

Тёмыч после той ночи реально в школе больше не появлялся. Преподы нам ничё не говорили, мы пытались к его матери в аптеку зайти, но там сказали что уволилась она недавно. Хату мы Тёмыча знали, квартиру нашли через соседей, но бабка местная сказала, что женщина съехала оттуда на днях.

Больше ни его, ни его мать мы не видели. Собак в гаражах с тех пор тоже поубавилось. Бездомных так вообще не осталось. А потом уже нормальный забор поставили, и кто попало туда не лез.

***

– Собачья пёся, – протянул я, задумавшись, когда Паша договорил. Слова должны были звучать смешно – но мне почему-то стало жутко. – Может, он в другую школу перевёлся?

– Да фиг знает, может и так. Но наши знакомые с других районов его тоже не видели. Так что если куда и свалил, то уже в другой город. Но чё-т мне подсказывает, что никуда он не съезжал, – улыбнулся брат.

Вдалеке, со двора, послышался гудок домофона. Я дёрнулся от неожиданности.

– Чё, ссышь? – усмехнулся Паша. – Да не переживай, просто кто-то звонит.

Я улыбнулся ему в ответ. Действительно, надумал себе под впечатлением от историй. Внезапно я понял, что меня смущает что-то во внешнем виде брата.

– Паш, – тихо сказал я. – Ты чего покраснел?

– Реально? – он встал с дивана и подошёл к зеркалу. – Да фиг знает, может аллергия какая. Забей. Чё, третью слушать будешь, или хватит с тебя?

Сердце моё билось быстрее обычного, голова немного побаливала – должно быть, из-за насморка. Тем не менее, дослушать последнюю историю очень хотелось. Я с энтузиазмом кивнул.

– Вот и славно. Последняя – фирменная. Про меня. Я сам о произошедшем часто думаю, но не говорил ещё никому. Первым будешь.

Я шумно выдохнул и постарался слушать как можно внимательнее.

– Когда я со школы выпустился, то в универ сразу не поступил. Ну, ты сам помнишь. Пошёл искать работу.

***

Мать тогда ещё со мной скандалила, мол в ВУЗ не пошёл, нефиг дома сидеть. Ну я чё – я решил, что в целом она права, и начал искать вакансии. Стукнуло мне на тот момент семнадцать, как минимум год армейка не грозила – куда-нибудь приткнулся бы.

А ты ж знаешь, батя у нас помешанный на своей гранте, да и в детстве меня учил чему-то, а не только подай-принеси. В результате в машинах я шарил более-менее.

Ну батя навёл справки, сделал пару созвонов, и устроил меня младшим ремонтником в СТО к знакомому. Ну я пошёл на испыталку – и понравилось, знаешь. Работы, конечно, дофига, и устаёшь как сволочь, но интересно, и коллектив дружный. Хоть и большая часть мужики лет по тридцать-сорок – но душевные все, и поговорить с ними есть о чём.

И был, короче, среди них один механик, Геннадий. Но мы его все Михалычем называли – Михалыч он и есть Михалыч. Мужик умный, исполнительный, делом своим горит, сам по себе компанейский. Так и работали. Михалыч меня кстати сам обучал, если я где-то тупил или неправильно детали вкручивал. Помню, коробку передач под его надзором разбирал, с матюками, весело было.

СТО эта была на территории трёх гаражей в одном из кооперативов на окраине. Объединили короче эти гаражи вместе, и открыли прямо в них автомастерскую. Клиентам удобно, да и с арендой возиться не нужно – помещение считай было в собственности у нескольких человек, Михалыча в том числе.

Короче, проработал я с пару месяцев, проставиться после первой зарплаты успел, деньгами не обделяли – благодать. Но и работал на совесть – если нужно было задержаться, то мог до позднего вечера в запчастях ковыряться. И вот в один день в мастерской остались только я и Михалыч. Нам какой-то дед буханку пригнал на ремонт, и мне жуть было интересно как её ремонтировать. Провозились в итоге допоздна, скоро к полуночи. Михалыч мне сказал, чтоб я домой топал, а сам он СТО закроет, и завтра продолжим. Ну меня дважды просить не надо – я собрался и пошёл.

Спустя минут пять понял, что забыл в мастерской телефон – настолько запарился, что вылетело из головы. Ну чё делать, надо было возвращаться. Благо успел уйти недалеко, так что потопал обратно..

Как только подошёл к СТО, сразу напрягся: изнутри доносились какие-то странные шорохи. Не как у нас обычно звуки во время работы – а просто… Другие, короче. Решил не шуметь – вдруг, пока меня не было, Михалыч уже ушёл, ворота забыл закрыть, а туда воры пролезли и теперь всё что не прикручено тырят? Короче, тихо приоткрыл ворота, и заглянул внутрь.

Клянусь, лучше бы это были воры. Лучше бы это было что угодно – кошка туда забежала бы, Михалыч ногу сломал, УАЗик набок завалился. Но нет.

Я не сразу разглядел в тусклом свете, но по пыльному полу гаражей полз Михалыч. Полз на локтях и коленях – будто играет в черепашку, или хер его знает. Крутил головой, чуть ли шею себе не вывернул.

Я пересрался. Просто застыл на месте, наблюдая за его приступом хер пойми чего. Тем временем Михалыч продолжил шоркать по полу к люку в дальнем углу. Там, как он раньше мне говорил, был обычный подвал – никто туда не лазил, да и не нужно было.

Михалыч зубами ухватился за кольцо на крышке и начал со всей силы тянуть вверх. Я услышал хруст, рассмотрел, как на пол потекла кровь и посыпались осколки зубов. Не знаю как, но он всё-таки смог открыть люк.

Всё время, что он полз по полу, Михалыч бубнил себе под нос одно-единственное слово. “Зовёт”.

И знаешь, когда он открыл этот люк… Я разглядел такой чёрный квадрат подвала… Как будто темнота из люка поглощала весь и без того тусклый свет, что имелся в гараже. Наверное, в дальнем космосе темно именно настолько. Я просто оцепенел, наблюдая, как тело Михалыча постепенно погружается вниз, в эту червоточину.

Спустя секунды он пропал, растворившись во тьме полностью – и только тогда я рванул прочь. Я бежал, боясь что меня кто-то будет догонять – но нет, никакой погони не было. Но мне было очень, очень страшно. И от Михалыча, и от того, что находилось в этом подвале.

На работу я на следующий день не пришёл. Потом, несмотря на ругань бати, уволился. Телефон мне передал его знакомый – сам я не хотел туда возвращаться.

Я бы хотел сказать, что на этом всё, но нет. Спустя пару месяцев ночью мне позвонили на мобилу. Звонил контакт “Михалыч”. Сначала я сбросил, но мне позвонили ещё несколько раз. Тогда я решил ответить, вдруг он звонит извиниться и хочет в качестве извинений подогнать чё-нибудь. Я принял звонок.

В трубке звучало ничего. Знаешь, наверное именно так звучит абсолютная, беспроглядная тьма. Ни шумов, ни потрескиваний – просто вакуум, звуковая темень. Как всё в том же злополучном космосе. Я уже хотел сбросить вызов и удалить контакт, как в трубке раздался глухой голос.

– Паша.

Просто моё имя посреди полнейшей тишины. Без каких-то интонаций, повторений – просто моё имя. Я в ужасе сбросил звонок и выключил телефон.

Михалыч, как уже после того звонка рассказал мне батя, пропал с месяц назад. Я бы предложил поискать его в подвале – но уверен, там его уже не было.

***

Когда Паша закончил рассказывать последнюю историю, я внезапно понял, что у меня сильно болит голова. Паше было не лучше – судя по лицу, его тошнило, и он с трудом смог договорить. Его лицо и руки покраснели уже полностью. Я взглянул на свои – они тоже.

– Паш… – мой голос звучал слишком тихо. Я обернулся на окно – на улице была непроглядная ночь. – Где родители? Сколько… Сколько времени мы говорим?

– Понимаешь, мелочь, – слабо улыбнулся он. – Я долго думал о произошедшем. Почему жизнь состоит из подобных ситуаций? Почему в темноте может находиться что-то, что нельзя осознать, нет, даже прочитать своим сознанием? И потом, после того звонка, паззл сложился – жизнь нельзя читать просто так. Иногда стоит читать по первым буквам.

– Я не понимаю… – я уже хныкал. – Паша, где родители?

Из коридора раздался звонок домофона.

Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.

– Паша?

Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.

В окно кто-то стучал. Снаружи я слышал рычание, неумелые попытки в человеческую речь, и собачий лай.

– Паша?

– Пошли, – встал, наконец, он с дивана и махнул рукой. – Не обращай на всё это внимание. Не бойся. Пошли.

Мы вышли в коридор. Я бросил взгляд на кухню – на полу виднелся люк с кольцом.

– Па… Паша… – слёзы текли по моему лицу, я едва сдерживался, чтобы не зарыдать в голос. – Ч-что п-прои-исходит?

Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.

В дверь забарабанили.

– Послушай, мелочь. Ты сейчас идёшь и открываешь входную дверь. Я знаю, тебе страшно – но это единственный выход. Ты мне доверяешь? – он схватил меня за плечи и серьёзным тоном начал объяснять мне, что делать. Я лишь сглатывал слёзы и кивал. – Вот и отлично. Прости, дальше я тебе не помогу. Мне нужно идти.

– К-куда? – уже рыдал я. – Н-не уходи, П-паша. М-мама с п-папой…

– Просто открой уже эту херову дверь! – крикнул он мне в лицо и подтолкнул ко входу.

С той стороны продолжали барабанить.

Я обернулся – Паша шёл на кухню.

Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.

– П-паша! – крикнул я, но всё-таки зажмурился, и дёрнул дверь на себя.

***

Я очнулся на больничной койке – мама зарыдала, увидев, что я открыл глаза. Всё внутри ужасно болело, на лице была какая-то маска, а сам я еле мог дышать.

В реанимации я провёл с неделю – только потом меня отпустили в общее отделение. Спустя какое-то время организм пошёл на поправку и меня выписали из больницы.

Паши больше не было – в тот вечер мы оба угорели газом из-за включенной им конфорки. Скорее всего, придя с работы, он хотел приготовить поесть, но, включив плиту, уснул у себя в комнате. Возможно, я выжил только потому, что открыл окно чтобы проветрить свою комнату. Паша скончался в районе семи вечера. Родители сказали, что он умер во сне, так и не проснувшись.

Я пытаюсь продолжать жить – с момента трагедии прошло уже восемь лет. Мы давно сменили квартиру, но я всё так же оставляю окна открытыми даже в холодные дни.

Тот вечер до сих пор снится мне в кошмарах. Я вспоминаю все его истории – про дядю Сашу и домофон, про Собачью Пёсю, про Михалыча. Я даже нашёл заброшенный гаражный кооператив на окраине города – всё это заставляет меня верить в то, что мы действительно говорили с Пашей перед смертью.

Я приезжал к тому гаражу уже не раз – но только сегодня, с трудом открыв проржавевшие ворота, зашёл внутрь. Кроме меня, людей здесь почти нет – да и в самих гаражах не осталось ничего ценного. Слышал, землю продали какому-то бизнесмену – но гаражи пустовали уже многие годы.

Люк действительно находился в углу. Я смотрел на него, не дыша. Стоял так, пока совсем не замёрз – и только затем, закрыв ворота, ушёл домой.

Сегодня я не стал частью тьмы. Не стал читать жизнь исключительно по первым буквам. Но я уверен – я вернусь сюда ещё раз.

Ведь сегодня я услышал, как Пашин голос из подвала без каких-либо эмоций позвал меня по имени.

Автор: Алексей Гибер

А Тася может.

Помню, я как-то спросил у неё, как она находит их. Она лишь посмеялась и сказала, что просто родилась такой. Вот и всё. Меня тогда разочаровал ответ – я думал, её бабушка ведьма, или нечто подобное, а она видит странности просто по причине того, что она Тася.

– Ну ты чего там застрял? – шепчет мне сверху она, свесив над проёмом копну коричневых волос. – Рано ворон считать!

– Нас не поймают? – задаю вопрос, уже глупый в моём положении. Я уже почти залез на чужой чердак – если и поймают, то не отвертишься.

Она лишь улыбается мне – и исчезает где-то наверху. Я, вздохнув, наконец преодолеваю последние перекладины и подтягиваюсь за ней.

Чердак встречает меня затхлым воздухом и пыльным полом. Ладони мои сразу же пачкаются, и я, подумав, вытираю их о штаны – потом сполосну на колонке.

– Сюда! – Тася уже стоит в конце чердака, напротив старой двери. – Сейчас всё увидишь!

Я, стараясь наступать на дощатый пол как можно тише, подхожу к ней. Она вновь улыбается мне – и раскрывает дверь.

Тёмный чердак озаряет солнечный свет. Он слепит глаза, и я лишь вижу, как силуэт Таси движется на крышу.

– Ты просто… Привела меня на крышу? – усмехаюсь и осматриваюсь. Крыша как крыша – несколько покосившихся антенн, да провода, висящие тут и там.

– Иди сюда, – подходит она ближе к краю, но соблюдает осторожность. – И смотри.

Тася указывает пальцем куда-то вдаль. Я с опаской подхожу ближе – и вижу, что она смотрит на наш дом культуры.

– Ну и?

– Видишь? – немигающе смотрит она вниз, на улицу Вознесенскую, где рядом с домом культуры стальной рекой протекают рельсы.

Я замечаю маленький, почти крошечный с такой высоты, трамвай – сине-белый, он отличается от типичной грязно-бежевых собратьев. Трамвай едет вдоль по улице, звеня трещоткой и будто бы созывая всех вокруг прокатиться на нём. На остановке трамвай останавливается, но, простояв буквально минуту, едет дальше – в жаркий полдень пассажиров нет.

– Ну вижу? Трамвай как трамвай. Может новый в депо завезли, – недовольно протягиваю я. Мне жарко, я боюсь высоты, и непонятно почему Тася повела меня сюда ради обычного трамвая.

– Да подожди ты! – на лице её мелькает раздражение. – Вон, смотри, сейчас он заедет за дом культуры…

– …И выедет за поворотом, да. Типичный маршрут, – добавляю я, и тогда на её лице вновь проступает улыбка.

Трамвай не появляется из-за дома культуры спустя минуту. Не появляется спустя две, три, пять. Я в смятении жду, когда сине-белая стрела наконец вынырнет из-за дома, но напрасно – судя по Тасиной улыбке, трамвай больше не появится.

– Теперь понял? – усмехается она.

– Может сломался? – спрашиваю с недоверием.

– Каждый день ломается? – победно возражает она и идёт обратно к двери на чердак. – Он тут ежедневно появляется. Выезжает из-за лесопарка в одиннадцать пятьдесят семь, стоит на остановке ровно пятьдесят три секунды, в двенадцать ноль два заезжает за дом культуры – и всё! – чеканит, отдаляясь от меня. Я же в какой-то глупой надежде продолжаю смотреть на дом культуры – но вижу только пару редких прохожих, да и всё.

***

Мы вновь стоим на крыше, только в этот раз пришли сюда заранее. Навороченный бинокль я одолжил у отца – сказал ему, что пойду в лес наблюдать за птицами. Но интересовали меня отнюдь не птицы – я лишь хотел понять, что за трамвай курсирует по Вознесенской на протяжении пяти минут и куда он девается после того, как заворачивает за дом культуры.

Тася сегодня красивее обычного – я стараюсь не смотреть в её сторону, иначе она вновь хитро улыбнётся мне и начнёт задавать вопросы.

– Ну что?

– Пока ничего. Походу… – не успеваю договорить я, как из-за стволов деревьев показывается знакомый силуэт. – Едет!

– Дай сюда! – Тася выхватывает у меня бинокль и смотрит на трамвай, в надежде разглядеть хоть какую-то зацепку. Я не пытаюсь забрать его обратно – по правде говоря, наблюдать за увлечённой Тасей даже приятнее.

Спустя полминуты она даёт мне бинокль обратно.

– Дохлый номер. Блики слишком в глаза бьют. Водителя не видно.

Тогда я пытаюсь сам – и вправду, солнце не даёт рассмотреть, кто сидит за сиденьем трамвая. Тем временем тот уже заворачивает по привычному маршруту – мы знаем, что наблюдения на сегодня закончены.

– Пошли! – бросает она и идёт к выходу с крыши. Я же, спешно убирая бинокль в рюкзак, послушно иду за ней.

Идти до дома культуры не так далеко, но июльское марево высасывает силы, словно заставляя пробираться сквозь густой кисель. Наконец, стараясь идти по тени, мы добираемся до цели – большое старое здание величественно нависает над нами, подмигивая коричневыми рамами окон.

– Ну и что дальше? – спрашиваю я, стараясь обмахивать себя руками.

– Тц! – восклицает она. – Слышишь?

И я действительно слышу. Слышу, как среди тихого полуденного города раздаётся смех – даже гогот – а ещё какие-то постукивания. Звуки идут прямиком из-за здания.

– Идём! – в азарте шепчет мне Тася, и бежит за угол. Я стараюсь поспевать за ней.

В голове одна за другой возникают картины – мы забегаем за дом культуры, и встречаем там… Водителя трамвая, который остановил свою железную птицу и теперь сидит на обеденном перерыве? Камеры и режиссёра, который снимает кино? Других коллекционеров странностей – кто знает, вдруг Тася всё-таки не одна такая?

Я стараюсь выбросить из мыслей всю лишнюю шелуху – неважно, что мы увидим, главное чтобы Тася не пострадала.

– Чё надо? – грубый голос выбивает меня из размышлений. Я наконец встаю рядом с Тасей, и вижу, что за домом культуры находится совсем не мистический трамвай. Трое парней – явно постарше нас – рисуют на стенах из баллончика неприличные слова.

– Алло, гараж! Чё смотрим? Что-то интересное? Сдрыснули отсюда! – самый коренастый из троих затягивается сигаретой, и, отбросив её в сторону, сжимает кулаки.

– Так нельзя! – звонкий голос Таси внезапно разрывает наступившую тишину. Парни сначала удивлённо смотрят на неё – но уже спустя секунду на их лицах появляются самодовольные ухмылки.

– А ты кто такая, чтоб нам указывать, что можно, а что нельзя? – угрожающе подаётся вперёд главный. – Вам ли не пофиг на эту древность? Чё нам уже, поугарать запрещено?

– Это же дом культуры! – вклиниваюсь уже я, решая поддержать Тасю. Выхожу вперёд, стараясь заслонить её своим телом. – А то, чем вы промышляете – вандализм!

– А тё, тем ви промишвяете – вяндавизм! – передразнивает меня главный, и затем гогочет вместе с друзьями. – Слышь, пацан. Ещё раз говорю – либо вы отсюда валите в течение пары секунд, либо получите. Не посмотрю, что она девочка.

Я оборачиваюсь на Тасю – она стоит, и грозно смотрит на парней. Мне не хочется уступать ей, мне не хочется, чтобы она пострадала – поэтому я делаю ещё один шаг вперёд.

– Ну всё, мелочь, доигрался! – главного не на шутку злит наша решительность. – Иди-ка сюда!

Он быстро, очень быстро сокращает расстояние между нами и хватает меня за грудки, почти поднимая над землёй. Его злое, прыщавое лицо нависает над моим. Он уже замахивается одной рукой, как вдруг его окрикивают.

– Э, идиоты малолетние! Ща как метлой по мягкому месту дам! А ну пошли отсюда нахрен! – из-за плеча главного я с трудом рассматриваю фигуру старика, вышедшего из-за другого угла. Тот надвигается на компанию – и та моментально бежит врассыпную.

– Тоха, ну их, валим! – кричит один из парней, бросивший на землю пустой баллончик с краской. Тоха бросает меня на землю, зло зыркает на меня, но всё-таки убегает со всеми.

– Пральна! Нехрен тут художества устраивать! Ещё раз увижу – солью пальну! – кричит вдогонку старик. По выцветшей синей форме понимаю, что это, скорее всего, сторож.

Тася помогает мне подняться, а старик тем временем подходит к нам.

– Ну чё, живой? – смотрит он на меня. – Развелись тут, ишь, художники. Пошли хоть чаем вас напою, раз так за культуру радеете. Меня Ефим Василичем звать, кстати, – протягивает он нам свою морщинистую руку.

– Артём, – жму я её.

– Тася, – тоже пожимает она руку.

– Будем знакомы! – улыбается нам Ефим Василич, а затем оглядывается на стену, измалёванную “художниками”. – Эх, малолетки. Им всё побунтовать. Лучше б уроками так занимались. Пошлите! – машет он рукой, и мы идём вслед за ним.

***

В каморке у Ефима Василича – он, как оказывается, не только сторож, но и дворник – хоть и тесно, но всё равно уютно. Жёлтая лампочка под потолком, маленький стол с кружевной скатертью в компании из трёх стульев, да старенький электрический чайник – вот и всё убранство.

Пока чай кипятится, Тася с интересом рассматривает узоры на скатерти. Я же потираю ушибленный при падении локоть и думаю о том, не посчитала ли она меня слабаком.

– Лимона, увы, нет, – хитро щурится Ефим Василич, разливая нам чай по белым кружкам. У тасиной отколота ручка. – Чем богаты. Ну, рассказывайте, – делает он глоток, и пристально смотрит на нас.

– Что рассказывать? – не понимаю я, но кружку свою всё-таки беру, потихоньку дуя на чай.

– Чего тут делали? Я тут уже с тридцать лет работаю – окромя школьных экскурсий, молодёжи у нас тут вообще нема. Гуляли просто? Или ищете что? – Ефим Василич словно пытается разгадать нас. Хотя, глядя на Тасю, разгадывать ничего и не нужно – весь её интерес словно светится у неё изнутри, вот-вот грозя выплеснуться наружу волной самых разных вопросов.

– Ищем, – и Тася всё-таки решает не тянуть. – Трамвай ищем. Синий с белым. Видели такой?

Ефим Василич продолжает смотреть на нас с прищуром – будто бы оценивая, достойны ли мы знаний о тайне, которую он столь бережно хранит на протяжении долгих лет. Наконец, он ставит свою кружку на стол, и улыбается нам.

– Видел. А как же не видел? В июле у нас ездит. Каждый год курсирует – где-то с месяц. Зимой, весной, осенью его нет – а вот в июле да, постоянно.

– Так что… – Тася удивлена, что её догадки подтверждаются. – Что это за трамвай? Почему только в июле? И куда он девается, когда за дом культуры заезжает? Расскажите!

Вместо ответа Ефим Василич встаёт из-за стола и идёт к выходу. Выглядывает наружу, а затем плотно закрывает дверь.

– Ладно уж, – говорит он, садясь обратно за стол. – По секрету поведаю. Только никому, понятно? А то пойдут потом слухи – мол, Ефим Василич совсем на старости лет кукухой поехал.

Мы синхронно киваем в ответ.

– Значится, трамвай этот уже как несколько десятков лет по одному и тому же маршруту путешествует. Каждый день июля, на пять минут с небольшим он появляется из-за парка и едет вдоль по нашей улице, затем заворачивает к нам, и всё – поминай как звали!

– И куда он девается? – Тасю распирает от любопытства.

– А чёрт его знает! – усмехается Ефим Василич. – Я как-то пытался проследить – вот едет он, едет, а потом рррраз – и всё, нету, даже если видел до этого. Эдакий карман, грубо говоря.

– А едет-то куда? – не унимается Тася.

– А вот это уже совсем другой вопрос, – улыбается ей сторож. – Я как понял, он из другой стороны, трамвай этот. Был у меня друг один, Васька Кузнецов, он однажды съездил. Вернулся на следующий день сам не свой – говорит, там наш мир буквально, только лучше всё в сотни раз. Люди, по которым скучаешь, рядом, и жизнь прямо сахар! Вот такой же наш город по соседству буквально. Только после того, как Васька туда съездил, больше ему трамвай не появлялся.

– Он только на одну поездку? – спрашиваю уже я.

– А то ж! Безбилетники мы все поди. А может ещё вот – его ж далеко не все видят. Я как понял, он появляется если только сильные эмоции есть у человека – горе, любовь, да даже интерес тот же подойдёт. То-то Васька его и смог увидеть – ему ж очень интересно было, что это за диковина такая. А обратно – ни-ни. Видать, и впрямь на одну поездку, а может интерес утолил – и всё, больше не видит.

– А другие люди в него не садятся тоже поэтому?

– Так они и не видят зачастую его. У нас тут летом по жаре вообще мало кто ходит, а трамвай этот кому нужен? Он для них как задний фон – просто штуковину какую-то краем глаза видят, есть и есть, бог с ней.

– Понятно теперь… – Тася задумчиво смотрит на Ефима Василича. – Так же, как у нас, говорите, значит?

– Сам не ездил, но знаю, да. Но я б и не поехал. Ну его. О, вспомнил! Васька когда ко мне приходил, всегда с нашей директрисой здоровался, Софьей Павловной. А потом, когда он в трамвай сел и поехал, я с ней вечером парой слов перекинулся и о Ваське обмолвился как-то. А она глаза вылупила и такая мол – какой Васька, ты что? Походу трамвай этот того, о человеке забыть заставляет. Оно и понятно наверное – там же то же самое, так что здесь и помнить ничего не надо. Я не забыл скорее всего, ибо он моим другом был, да и разговаривали недавно вот. Ладно, засиделся я с вами, – с этими словами Ефим Василич встаёт из-за стола и начинает убирать пустые чашки.

Мы с Тасей прощаемся и идём на выход, но уже у самой двери я оборачиваюсь.

– Ефим Василич!

– Ась? – смотрит он на меня. Только сейчас я понимаю, как много у него морщин и сколько лет он держит что-то в себе.

– А вы почему его видите? Трамвай. Вы ж говорили – эмоцию нужно чувствовать.

Сторож усмехается – скорее как-то грустно, чем весело.

– Сын у меня был. Несчастный случай на заводе, погиб. Совсем молодой пацан ещё. А жена не выдержала и ушла, а больше детей и не было.

– Так чего же вы просто не уехали туда? В город, где есть и он, и жена ваша? – спрашиваю я его.

– А смысл? Я ж на них смотреть буду, и понимать, что не они это. Пускай всё будет так, как судьбой предначертано – я о прожитой жизни не жалею.

Когда Тася выходит из комнаты, он окликает меня.

– Слышь, Тёма. Она девчонка умная – береги её.

Я не вижу его лица, так как стою спиной – но готов поспорить, что он улыбается. По-отечески, по-доброму.

– Хорошо, – отвечаю я ему и выхожу из каморки.

***

Последний июльский день мы с Тасей с самого утра проводим на улице – она снова ищет городские странности. Мы идём по центру, пока она рассказывает про голубиных людей, которых можно увидеть ранним утром на высоких деревьях.

Её монолог прерывает угрожающий свист, раздавшийся за нашими спинами.

– Э, пацан! Давно не виделись, а? – я оборачиваюсь и вижу ту самую компанию, изрисовавшую стены дома культуры. Они улыбаются и трусцой бегут к нам.

– Валим! – крик Таси заставляет меня побежать, и я бегу вперёд, в надежде на случайных прохожих, которые смогут защитить нас от преследования. Сзади слышатся крики “Стоять!” и громкий топот – парни бегут за нами.

Тася заворачивает на Вознесенскую и я бегу за ней. Впереди виднеется дом культуры – скорее всего, она хочет добежать до него.

Внезапно из-за ближайшей подворотни на нас выскакивает один из парней – умудрился каким-то образом сократить путь и теперь стоит напротив. Тася лишь кивает мне – и мы разбегаемся в разные стороны. Парень сначала мешкается, не зная, за кем из нас ему гнаться, но решает побежать за Тасей. Остальные двое продолжают кричать мне вслед – значит они за мной.

Я заворачиваю за дом культуры и чуть ли не влетаю в знакомую фигуру – Ефим Василич оказывается здесь вовремя.

– Ты куда приспустил, сайгак? – восклицает он, пока я, выдохшийся, пытаюсь объяснить ему что за нами с Тасей гонятся вандалы.

Тася… Тася!

Гремит трещотка. Я, позабыв о погоне, бегу в обратную сторону, к фасаду здания – и замечаю, как трамвай, сине-белый трамвай объезжает дом культуры с другой стороны. В салоне я успеваю заметить Тасю – она смотрит на меня с тревогой.

Парни, завидев за моей спиной Ефима Василича, останавливаются, и, выкрикивая мне ругательства, всё-таки уходят.

Я же провожаю взглядом трамвай – и когда он заворачивает за дом, бегу за ним изо всех сил. Но напрасно – за углом я вижу лишь змеящиеся на земле рельсы, без намёка на что-то кроме.

– Чего потерял? – подходит ко мне Ефим Василич, кладя руку на моё плечо. – Ты если этих боишься, то я в участок на них заявлю скоро!

– Там… – пытаюсь я отдышаться и сказать нормально. – В трамвае… Тася…

Ефим Василич лишь удивлённо смотрит на меня.

– Кто?

***

На следующий день я сижу на остановке заранее. Когда в условленное время трамвай не появляется на своём привычном маршруте, из глаз моих одна за другой начинают катиться слёзы. Я кричу, я бью мусорку, стоящую рядом – проходящий мимо мужик говорит мне, что сейчас вызовет полицию, и только после этого я ухожу домой.

Трамвай не приезжает ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Осенью начинается учёба, и я не могу посещать остановку ежедневно. Родители Таси не помнят о ней, никто из взрослых не помнит о ней, но я – помню. И продолжаю приходить на остановку в одииннадцать пятьдесят семь, в надежде что именно в этот день трамвай изменит своему привычному расписанию и покажется из-за уже жёлтых деревьев.

Но он не появляется.

Со временем я начинаю думать, что он больше не появится. А если и появится – зачем ей возвращаться в наш мир, где все кроме меня считают её странной, родители вечно ссорятся, и ей даже запрещают заводить кошку?

К зиме переживания отходят на второй план – наступает предновогодняя суета, в школе нужно исправлять оценки, я знакомлюсь с Ваней из параллельного класса, и трамвай вместе с Тасей оказываются на задворной рельсовой колее моего сознания.

Время летит незаметно – вот на деревьях уже набухают первые почки, а школа близится к концу. Июнь я провожу в деревне у родственников – и домой добираюсь лишь в конце июля. Мама просит разобрать рюкзак, который я закинул на антресоли ещё с прошлого лета – хочет отдать старые вещи на благотворительность. В конце июля, уставший от её вечных просьб, я наконец решаюсь на это.

Утром я выкладываю из него все вещи, пока в одном отсеке мои пальцы не натыкаются на что-то маленькое и круглое. Я заглядываю в рюкзак, и вижу, как в темноте лёгким светом выделяется маленький камешек. Тот самый светящийся камень. Одна из наших странностей.

Я пулей мчусь из квартиры под недовольные выкрики мамы. Успеваю лишь кинуть косой взгляд на отрывной календарь – на нём красуется цифра “31”.

Успеть! Успеть! Успеть!

Запыхавшийся, я добираюсь до Вознесенской и забегаю на остановку. Часы на руке показывают без пяти двенадцать. Я в усталости сажусь на лавочку, сжимая в руке тот самый камешек – мою странность, мою связь с ней.

Гремит трещотка.

Я не поднимаю головы, смотря вниз, в асфальт – боясь, что это окажется не тот трамвай, что сейчас я увижу аляповатое бежевое пятно, не имеющее ничего общего с тем, чего жду.

Наконец, трамвай останавливается напротив. Шипят створки дверей – кто-то спускается по ступенькам вниз.

Я боюсь поднять взгляд и посмотреть. Так и сижу – в тишине, разбавляемой только шипением трамвая и стуками своего сердца.

– Ну чего застыл? – слышу я наконец и решаюсь взглянуть.

Тася стоит напротив – такая же красивая, как и год назад. Она улыбается мне, а её веснушки рассыпаются по лицу прекраснее любых звёзд.

– Идём? – улыбается она мне и подаёт руку. Я хватаю её крепко, боясь потерять снова, и киваю в ответ.

И мы идём с остановки прочь.

Плюнув на всё, Макс наконец вернулся в комнату и, стараясь не скрипеть пружинами, улёгся на раскладушку. Сон, на удивление, пришёл достаточно быстро. И только в тягучей дрёме, на задворках сознания, в голове Макса промелькнула – и сразу же исчезла – мысль о том, что ещё смутило его в фигуре.

Она шла, не приминая под собой травы.

***

Ранним утром Макса разбудил Саныч – наскоро позавтракав, выдвинулись к лесу искать совпадения с существующей нечистью. Воспоминания о ночном происшествии почти стёрлись, и Макс уже не различал, было ли это сном, или он действительно видел кого-то посреди ночи.

А может, померещилось?

– Всю нечисть, – методично говорил Саныч, обмазывая кору деревьев какой-то смесью и хмыкая, смотря на реакцию. – Можно определить по тем или иным признакам. Вся нечисть ведёт себя по-разному, но в целом, у каждой есть свои повадки, поведение. Следы, в конце-концов. Например, сейчас проверяем Егеря-отца – будь это он, деревья в округе были бы помолодевшими. Ему главное что? Правильно, природу сохранить всеми силами. А может из местных кто взял, да срубил старое дерево – вот и обрушил на себя гнев. Но нет, на него не похоже, – всматривался он, трогая руками один из тополей.

– А откуда… Откуда все эти повадки известны? – спросил Макс, попутно осматривая своё дерево. – Опыт?

– И опыт. Ну да, опыт по большей части, – бросил Саныч. – Бюро же вообще со времён НКВД работает. Некоторой нечисти по несколько сотен лет. Вот и тогда ездили такие, как мы, избавлялись методом тыка. Всё в архивах лежит, прячут всю документацию на секретных объектах. Потом, вроде, КГБшники этим начали заниматься. Ну и по сей день, то под тем, то под тем грифом “секретно” ходим. Ладно, пошли отсюда. Тут ничего, походу. Нужно к местным пойти, поспрашивать, особенно насчёт Никитишны.

Весь день провели за разговорами – обращались и к продавщице местного сельпо, и к старику, сидящему на лавочке на одной из улиц, и к молодой женщине, развешивающей бельё во дворе. Все как один заверяли, что пропаж раньше не было, в числе пропавших – древняя Никитишна и молодой парень из города, который переехал недавно, но мог просто уехать одним днём.

– Что-то тут неладно… – рассуждал Саныч, почёсывая подбородок. – Ладно парень, но чтоб старуха исчезла просто так? Она ж еле двигалась небось. Пошли их дома посмотрим.

Дома, на удивление, находились рядом – с краю деревни, одинокими монолитами покорно ожидали возвращения своих хозяев. Саныч излазил оба двора, но так и не нашёл ничего интересного.

Солнце уже затухало, теряясь за кромкой леса. Пора было возвращаться.

– Гадство, – размышлял Саныч по пути до дома. – Второй день торчим, и никаких зацепок. Ни ответа, ни привета.

Макс же жутко устал за день – хотелось поужинать и провалиться в крепкий сон, ни о чём не думая и не переживая.

Так и получилось – поужинали быстро, несмотря на то, что Саныч в этот раз разговорился с хозяином дома, выслушав множество рассказов о том, как живёт Роговино, и почему этот край самый красивый чуть ли не во всей России. Макс с трудом слушал их разговор, пытаясь понять смысл диалога, но как только они пошли спать и голова Макса коснулась подушки, он отключился.

Проснулся он посреди ночи. Вновь нестерпимо хотелось пить. Полежал немного, в надежде что получится уснуть вновь – но организм настойчиво требовал воды. Выходя из комнаты, Макс бросил взгляд на кровать Саныча – та пустовала.

Набрав воды, Макс по привычке взглянул в окно – и заметил Саныча, стоящего поодаль от дома и курящего сигарету. Тот не увидел его, стоя в полоборота, и, судя по всему, курил уже не первую. Макс допил и уже собирался идти спать, как вдруг заметил деталь, которая мгновенно сбила все остатки дрёмы, заставив его оцепенеть.

Саныч курил сигарету с другой стороны.

Тёмно-оранжевый, посреди бледного цвета луны ставший бурым, фильтр, едва тлел на конце сигареты. Будто почувствовав, что Макс спалил его за столь глупым занятием, Саныч повернулся к окну.

И улыбнулся.

Саныч никогда не улыбался так широко. Зрачки Саныча никогда не были настолько чёрными. И Саныч точно никогда не двигался, вывернув ноги в разные стороны так, будто бы позабыл, как ходить.

– Саныч… – протянул Макс, не в силах пошевелиться, наблюдая за тем, как что-то, имитирующее Саныча, медленно подходило к окну с той стороны.

– Тихо, – раздался позади знакомый голос. – Я сзади. Вот он, говнюк. Не оборачивайся только.

– Я не…

– Оконник. Чуть опаснее по степени, чем назревающий, но ничего. А то я думал, почему никаких следов активности. Эта тварь появляется под окнами посреди ночи, имитируя знакомых людей. Но при этом специально что-то делает не так – как если бы ты увидел, как мужик идёт по снегу, не оставляя за собой борозды. А как только чувствует, что жертва осознала, что она – не человек, начинает преследовать её. Сейчас главное не отворачиваться. Если отвернёшься, потеряешь с ней контакт, когда она тебя выбрала – убьёт. Стой ровно, не бойся.

– Ч-что делать? – Макс паниковал. Оконник тем временем подошёл вплотную к стеклу и продолжал улыбаться – рот растянулся от виска до виска, обнажая Максу зёв, полный каких-то мерцающих игл.

– Сейчас слушай внимательно. Он по большей части имитатор. Если ты вступил с ним в контакт, то единственный способ ликвидировать его – ликвидировать себя.

– В-в каком смысле? У-убить?

– Да. Вытяни в сторону правую руку.

Макс послушался – и протянул её в неизвестность, не отрывая взгляда от существа по ту сторону окна. Ладонь захолодило, а затем он почувствовал, что держит в руках что-то увесистое. Поднеся руку к лицу, он увидел, что держит в руках пистолет.

– С-саныч, я не…

– Тихо. Смотри, – рука Оконника по ту сторону расщепилась, раскрывшись как бутон, перемоталась мясными узлами – а затем в ней тоже появился ТТ, такой же, какой был у Макса в руках. – Он повторяет. Проблема для него лишь в том, что пистолет заряжен, но у тебя не взведён курок. У него – взведён.

Макс попытался рассмотреть, пока вдруг не понял, что по щекам одна за другой катятся слёзы. Оконник по ту сторону тоже начал плакать – капли, стекающие по его раскрытому в улыбке лицу, оставляли тёмные борозды.

– Не ссы. Сейчас ты подносишь пистолет к виску и стреляешь. Доверься мне. Только не зажмуривайся, понятно? Иначе убьёшь и себя, и меня – во второй раз он будет копировать всё до идеала, и больше так не получится.

– Я… Я не могу, – прошептал Макс, наблюдая как Оконник, продолжая излучать свет из раззявленной пасти, внимательно наблюдает за его движениями. – Мне страшно… Мне…

– Сейчас или никогда, Максим, – голос Саныча сзади был неумолим. – Поверь, всё будет в порядке. Просто подведи к виску – и жми на спусковой крючок. Понятно?

– П-понятно.

Макс вдохнул поглубже, дрожащей рукой приставил пистолет к голове.

– Давай!

И, глядя на копию Саныча в окне, выстрелил.

Пистолет в его руке щёлкнул.

С улицы грохнуло, а затем раздалось завывание, переходящее в шипение – тварь упала на землю, пропав из видимости.

– Не зря огнестрел брали, – хлопнул его по плечу Саныч и побежал наружу.

***

Землеград был то ли маленьким городком, то ли вовсе посёлком городского типа. Неприметные серые улочки, сейчас занесённые снегом, старые одноэтажные бараки, смурные люди, спешащие по своим делам – городок словно всем своим видом показывал, что новоприбывшим тут не рады, в надежде выдавить непрошенных гостей массивными стенами как выскочивший прыщ.

На выданные бюро деньги сняли скромно обставленную двушку в одном из бараков – из щелей поддувало, окна не мыли уже давно, старая мебель угрожающе шаталась и скрипела, но для недолгого выезда вполне хватит.

В Землеград их отправили в начале декабря – ничего толком не объяснили, сказали лишь об “увеличенной активности”. Дело было плёвым – изучи местность, выяви, что это за активность, да передай данные в бюро.

– Сонные они тут все, – протянул Саныч, доставая очередную сигарету и бросая косые взгляды на прохожих, пока они с Максом шли по улицам, осматривая городок до наступления темноты. – Как мухи.

– Или как зомби, – добавил Макс. – Что ищем-то?

– Всё, что выделяется. Надо в местную администрацию зайти, побеседуем с их главой. Пресс-карты есть, за журов сойдём. Дальше уже выявим, что да как. Пошли, – и, отбросив бычок в сторону, зашагал к главной улице.

Глава администрации Землеграда, сухой мужчина с желтоватым цветом кожи, представившийся Евгением Анатольевичем, встретил их неприветливо. Ёрзал на месте, смотря в стену белесыми невзрачными глазами, монотонно бубнил будто заготовленные ответы.

– Хорошо живём. Всё у нас хорошо. Работа есть, скотобойня пашет. Нечего тут снимать. Всё как у всех, – будто выдувал он пузыри из-под толщи воды, настолько глухой и невзрачной была его речь. – Людей можете поспрашивать – все в Землеграде рады. Скоро праздник, готовимся постепенно. Ничего интересного для вас нет. А теперь простите, работать надо.

В квартиру возвращались со смешанными чувствами – стоило бы походить ещё, поискать зацепки, но бетонные пятиэтажки уже давно заслонили собой солнце, спустив на город темень и метель.

– Да схерали они все такие неприветливые? – размышлял Саныч с сигаретой в зубах, обходя сугробы. – Что к прохожему подойдёшь – потупит и дальше двинет, что этот… Обычно когда журы в провинцию приезжают, им чуть ли не экскурсию устраивают, а тут словно выгонят на днях. Ты идёшь? – за разговором подошли к подъезду.

– Я… Я тут пока постою. Подышу немного, – ответил Макс. Саныч бросил что-то в стиле “ну дыши” и зашёл в дом.

Макс же остался на улице совсем не ради свежего воздуха. Посреди тёмного двора на качелях качался ребёнок. Вспоминая случай с Оконником, Макс постарался заметить в его поведении что-то странное – но нет, судя по всему, это был просто десятилетний мальчик, зачем-то играющий во дворе поздним вечером. Немного замешкавшись, Макс решил подойти.

– Привет, – бросил ему, когда подошёл к качели. Тот сразу остановился и с недоверием начал осматривать незнакомца. – Максим, – Макс протянул ему руку. Мальчик посмотрел на неё пару мгновений, но всё-таки пожал.

– Егор.

– Приятно познакомиться, Егор. А ты чего в такое время тут один?

– А я домой не хочу. Мама с папой со мной не разговаривают.

– В смысле?

– Ну вот так. Раньше всё хорошо было, папа меня на машине даже катал, а потом раз – и всё! Они какие-то тихие стали, мама почти не говорит со мной, даже уроки со мной не делает. Хотя раньше за двойки ругала, а сейчас не ругает даже.

– Может, они поссорились?

– Мама с папой никогда не ссорятся. Они теперь просто сидят по вечерам и молчат. И мама готовить стала невкусно, а денег на чипсы у меня нет.

– А учительнице ты об этом говорил? Или бабушке? Есть у тебя бабушка?

– А они все такие. И Ларисванна, и бабуля, и у Гоши, друга моего, тоже. Осенью всё нормально было, а потом стали молчать. А вы кто? Я вас тут не видел раньше.

– Я журналист, с коллегой приехали, репортаж про вас снимать. У вас есть что в городе интересного?

– Не, скукота. Может, поэтому и замолчали все, – Егор призадумался. – Вообще пацаны говорили, что у нас на заводе, который этот, скато…

– Скотобойня?

– Во! На ней коровы болеть стали. Ну не на ней конкретно, у нас там ещё коровник рядом. И там короче молоко будто красным стало а ещё коровёнок странный родился! И что врачей с района ждали, но те так и не приехали. Но пацаны у меня часто врут – Костя говорил, что ему в жевачке наклейка с голой тётей попалась, прикиньте? А ещё что ГТА про наш город вышла. Только ни то ни другое не показал. Врун, короче.

– Точно врун, – улыбнулся Макс. – Слушай, давай я тебя домой провожу? А то холодно уже становится, замёрзнешь тут. А завтра ещё с тобой поговорим, я вот в этом доме живу, – обернулся он и показал на строение.

– Давай! – Егор спрыгнул с качелей и подошёл к нему. – Я, кстати, в соседнем. Тогда я дома лучше в компик поиграю, я сталкера недопрошёл.

Жил Егор на втором этаже серой пятиэтажки, ближайшей к их бараку. Дверь открыла полноватая женщина. Макс было начал объяснять, где познакомился с Егором и кто он такой, но та просто пропустила сына в квартиру, посмотрела на него – даже сквозь него – абсолютно незаинтересованным взглядом, и закрыла дверь.

– Нагулялся? – встретил его дома Саныч за кухонным столом. Перед ним были разложены кнопочные телефоны, которые обычно использовались для связи с бюро. – Прикинь, тут такая глухомань, что связь не ловит совершенно. Вот, ковыряюсь, может что починю.

– Слушай, Саныч. Я тут с пацаном мелким познакомился, Егором звать. Говорит, тут все взрослые недавно будто отрешёнными стали – еле двигаются, ни на что не реагируют. Ещё что-то про коровник сказал, мол у них он на скотобойне есть, и там какая-то хрень произошла по слухам. Может, завтра наведаемся?

– А давай, – согласился Саныч, поджигая очередную сигарету. – Адрес этого коровника есть? А то чую, местный городовой нас пошлёт на три буквы.

– Вот тут не узнал.

– Ну тогда завтра снова встречаемся с пацаном – когда он там со школы, после обеда наверное возвращается? И пусть нас ведёт. Глядишь, найдём в чём причина.

На том и порешили.

Утром продолжили разбираться со связью – но всё зря, ни мобильники, ни специально взятая на крайний случай рация не ловили радиоволны.

– Бюро, ответьте, – говорил Саныч в приёмник. – Отряд зачистителей двенадцать, приём. Как слышно?

Слышно было никак.

О Егоре вспомнили уже ближе к вечеру – сгущались сумерки за окном, на городом мушками вновь роилась метель. Макс выбежал на улицу – мальчик нашёлся на том же месте, что и вчера.

– Привет! – поздоровался с ним, подойдя поближе. Егор сначала присмотрелся, а затем расплылся в улыбке.

– Привет, дядь Максим.

– Слушай, Егор. А ты можешь меня и друга моего провести к этому вашему коровнику? Больно хочется оттуда сюжет снять?

Мальчик призадумался, но уже через мгновение хитро прищурился и протянул руку.

– Тогда с вас три пачки чипсов. И кола ещё. По рукам?

– Замётано, – пожал Макс руку.

Скотобойня находилась на окраине города. Пурга уже разбушевалась, нещадно заметая дороги, автомобили, дома – на расстоянии пяти метров почти ничего не было видно. Егора, казалось, совсем не смущали погодные условия – он вёл их между улиц, петляя по знакомым переулкам и сверяясь со знакомыми только ему домами.

– Как мама? – громко спросил Макс, кутаясь в капюшон от всепроникающего ветра. – Стало лучше?

– Не! – бодро ответил Егор, продолжая идти вперёд. – Ни она, ни папа так и не говорят нормально. Они же станут нормальными? – внезапно обернулся он к Максу и посмотрел на него как-то серьёзно. – Я скучаю. Раньше я думал, что мама пилит, и у себя закрывался в компик играть, но сейчас – лучше бы пилила. Сталкер надоел уже.

– Всё нормально будет, – успокоил Макс. Взглянул на Саныча – тот незаметно кивнул. – Бывает такое, что родители обижаются. Наобижаются и перестанут.

– Ну ладно тогда, – повеселел Егор. – А то одному грустно. И скучно. Даже со Сталкером.

За разговорами дошли до массивного цеха, что возвышался громадиной над остальным городом. Егор уже было повёл к главным воротам, как вдруг остановился.

– Что такое? – спросил Макс, а затем вгляделся вперёд. Там, на фоне разбушевавшейся метели, отчётливо проглядывались силуэты.

Люди. Толпа людей безмолвно стояла перед ними, не двигаясь с места, но и не давая пройти вперёд. Макс попытался рассмотреть лица – все они были какими-то отрешёнными, бледными, будто промёрзшими на морозе.

– Что за херня? – выругался Саныч, но никто не удостоил его ответом.

А затем во вьюгу проник другой звук.

Сначала Максу показалось, что это воет ветер – но звук становился всё громче, пока наконец не перерос в отчётливое мычание.

Толпа расступилась, и из неё вышло оно.

Ростом под три метра, существо, издали напоминающее человека, но с коровьей головой, покоящейся на плечах. Именно оно издавало протяжное мычание, при этом не открывая рта. Существо секунду постояло на месте – а затем подняло свою длинную руку и указало на них пальцем.

Толпа дёрнулась, зашевелилась, и единой волной начала наступать.

– Гадство! Бежим! – Саныч одёрнул Макса, завороженного уродливым великолепием твари. Та, казалось, смотрела своими чёрными бусинками прямо в его душу, продолжая мычать.

Макс очнулся – схватил на руки уже хныкающего Егора, и они побежали назад. В темноту улиц, лабиринты переулков, перекрестия дорог. Туда, где их не найдёт безумная толпа под предводительством чего-то жуткого.

– Стоять! Налево! – крик Саныча раздался вновь. Макс вгляделся – новая толпа наступала уже спереди, стараясь взять в кольцо, окружить. Они махом перемахнули через покосившийся штакетник одного из частных домов и побежали по сугробам. Хозяин дома, очкастый пенсионер, вышел за ними прямо в майке-алкоголичке, невзирая на холод. В руке у того Макс успел заметить кухонный нож.

Егор рыдал у Макса в руках, подвывая, пока они с Санычем бежали по участкам. Снег забился в ботинки, Макс взмок; подумалось, что ещё немного, и он упадёт, не в силах встать.

– Сюда! – крикнул Саныч, стоя рядом с каким-то сараем. Толпа отстала – появилась возможность спрятаться. Макс из последних сил ввалился в постройку, и Саныч закрыл за ними дверь.

Первую минуту тяжело дышали, стараясь успокоиться. Егор тихо всхлипывал.

– Это…

– Коровомор. Ублюдки! Мрази! – Саныч внезапно разозлился, ударил кулаком по деревянной балке. – Летальная степень! Какого хрена они нас сюда заслали? Мы нихера сделать с ним не можем! Ни! Хе! Ра!

– К-коровомор? Летальная степень?

– Да, – Саныч немного успокоился. Сел на охапку сена, снял с головы шапку. – Очень редкая нечисть. Появляется в местах сельскохозяйственных угодий. Сначала коровы себя начинают плохо чувствовать – блюют, мясо гниёт, молоко с кровью появляется. А затем у одной из них рождается эта тварь. Причём растёт максимально быстро, буквально по дням. Небось вчера ещё с метр ростом бегала.

– А люди…

– Он как инфекция. Передаётся на контактирующих. Словно бешенство. Коровье, если удобно, – Саныч зло усмехнулся. – У тех разум затуманивается, они продолжают выполнять механические действия, но едины разумом и подчиняются ему. Он, видимо, говнюк, почуял что мы идём по его душу, и решил нас устранить. А мы ещё думали, чё люди такие вялые – ага, млять. Они ж тут половиной города небось на этой скотобойне трудятся, ещё с половиной и контачат. Вот и похерило всех.

– А почему… Почему мы тогда не заразились? Или вон, Егор? – Макс показал на совсем притихшего мальчика. Тот стоял в стороне и внимательно слушал их разговор, боясь пошевелиться.

– Детей эта хрень не бациллизирует. Не спрашивай, почему – не знаю. А мы тут всего пару дней, банально не успели подцепить эту хрень. Так или иначе, если он пустит свою заразу дальше, у нас полстраны будут поклоняться культу коровьей башки и резать неугодных. А потом сдохнут в один день от истощения. Твою мать! – Саныч ударил рукой об пол, и тут же осёкся.

С улицы послышалось мычание и хруст снега под десятками подошв.

– Его… Не победить? – Макс тяжело сглотнул.

– Тем, что у нас есть – нет, – отрезал Саныч. – Нам либо выбираться, либо…

Раздался хруст. Сарай заходил ходуном. Отовсюду начали раздаваться удары – казалось, ещё немного, и толпа сложит строение пополам, как карточный домик.

– Твою мать! – Саныч встал с земли, начал обеспокоенно ходить по помещению. Бросил взгляд на вновь начавшего плакать Егора – и тут же серьёзно взглянул на Макса. – Вспомнил.

– Ч-что? – от его взгляда Максу стало не по себе.

– Чистое дитя. Непорочное, испившее только молоко матери. Как единая непорочная жертва ради отсрочки мора.

– Ты не…

– Это наш единственный шанс. Мы не изгоним его полностью, скорее всего он вернётся, когда изопьёт все соки, но… Тогда мы уже будем готовы. Ему просто нужна чистая непорочная жертва, причём выданная спокой…

Договорить Саныч не успел – в лицо ему прилетел кулак.

– Ты совсем охренел?! – Макс заорал, по лицу его струились слёзы. – Это ребёнок, Саныч! Ребёнок!

– Я знаю, – припав на одно колено, ответил тот. – Но либо он, либо все мы. Либо весь город, район, а может быть и область.

– Д-дядь Максим? – Егор уставился на Макса полными слёз глазами. – О чём он? Вы же не станете…

Раздался треск дерева – и одна из дверных досок выломалась, обнажив безэмоциональные лица людей, что голыми руками отрывали куски от сарая. Там, среди них, возвышалась фигура, ожидающая, пока путь будет открыт.

– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…

– Дядь Максим, я не понимаю… – Егор зарыдал. Толпа уже пролезала в образовавшуюся щель, расширяя её.

– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…

– Решай, Макс, – подал блеклый голос Саныч сзади. Сарай трясся.

– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…

– Дядь Максим…

– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…

– Хватит! Забирай его!

Мычание мгновенно стихло. Остановилась толпа, замерев в тех же позах, но уже не пытаясь проникнуть к ним. Секунда – и люди начали исчезать из щели, втягиваясь наружу.

Макс подошёл к Егору, взял того, в ужасе молчащего, за руку – и открыл дверь.

Коровомор стоял прямо перед ними – молча оценивал их свысока, будто примеряя, стоит ли доверять. Затем изломистыми движениями нагнулся, протянул вперёд кривую руку.

Макс, не смотря Егору в лицо, взял того за плечи – и подтолкнул к существу.

На миг показалось, что ничего не изменилось – но Макс тут же увидел, как Егор беззвучно срастается с телом Коровомора, утопая в том, будто свалился в чан с молоком. Вот исчезла одна рука, затем погрузилась часть лица, закатились глаза – и спустя пару мгновений тот исчез полностью, растворившись в теле твари без остатка.

Коровомор выпрямился, засверлил Макса чёрным, как ночь, взглядом своих мертвецких глаз-бусин – и молча кивнул.

Тут же налетел очередной порыв ветра, застлав снегом всё вокруг. Россыпь хлестала по лицу, залезая в глаза, нос, и уши. А когда порыв ветра стих, Макс увидел, что ни толпы, ни твари больше нет.

Он упал на колени и беззвучно зарыдал.

***

На станции “Мощенск” стояли сорок минут. Саныч чуть ли не силой вытащил Макса на перрон – “проветримся”.

– Пошли, бабок поищем. Жрать охота, может пирожки какие будут, – и зашагал вдоль поезда. Макс, пересилив желание войти обратно, попёрся следом. – Слушай… Я понимаю, что тяжело. Но это нужно было сделать. Пацан, считай, спас целый город, а может и больше. Не бери на себя.

С Землеграда возвращались на поезде – местные будто и не заметили ничего странного, словно лишась памяти на короткий срок. Перед отъездом Макс увидел объявление “Пропал ребёнок” с фотографией Егора – в груди тогда защемило так, словно проткнули рогами.

Он так и не решился зайти к его родителям.

А даже если и зашёл бы – что сказал?

– Иногда мы вынуждены идти на такие жертвы. Работа такая, – флегматично вещал Саныч, куря сигарету и высматривая торгашек. – Да и кто он тебе, если разо…

– Заткнись.

Саныч обернулся – Макс стоял, сжав кулаки до белых костяшек, и смотрел на него исподлобья.

– Он ребёнок, Саныч. Играл в комп, гонял с друзьями, боялся одиночества. Как и многие другие дети. Но заслужил он того, что случилось? Заслужил быть проглоченным этой тварью? Заслужил? Скажи мне? А?

Макс взял Саныча за грудки и выкрикивал ему слова прямо в лицо. Плевать, уволят или что похуже – он не посмеет обесценивать жертву Егора ради него. Ради них.

– Успокойся, – отступил Саныч назад. – Я всё понимаю. Прости. Я не хотел быть резок.

Макс отступил, выдохнул. Саныч достал из пачки ещё одну сигарету и протянул ему.

– На, легче станет, – поджёг. Макс затянулся неумело, закашлялся. – Думаю, ты готов.

– К чему?

– К правде, – Саныч закурил новую уже для себя. – Бюро не изучает нечисть.

– В смысле?

– Ты думаешь, откуда я вспомнил про то, что пацанёнка можно принести в жертву? Архивы? Ага, млять, – затянулся, выдохнул. – Бюро – бывшая лаборатория. Все, кого мы устраняем – объекты, разбежавшиеся по территории страны. И мы…

Макс ударил резко, с силой. Саныч упал на бетон, закашлялся, сигарета укатилась в сторону.

– Да ты охре…

– То есть мы! Вы! Виноваты в его смерти! Мы сейчас просто исправляем ошибки каких-то идиотов, из-за которых мрут дети! И ты говоришь мне это так спокойно?! Знал бы с самого начала, никогда бы к вам не пошёл! Лучше б убили нахер! Сука! Сука! – Макс орал, кричал во всё горло, с надрывом.

– Ты с самого начала должен был, – тихо проговорил Саныч, вставая. – Твой отец…

– Что? – Макс застыл, взглянул на него с яростью. – Что мой отец…

– Тоже изучал нечисть. Был штатным сотрудником. Ставили опыты. И его отец, я уверен, тоже. Нечисть разрабатывалась для защиты – если бы америкосы пришли к нам с бомбами, мы бы ответили таким психотропным оружием, что им бы и не снилось. Но видишь, как вышло. И не думай, что ты один такой в белом пальто! Мы все повязаны в этом по уш…

– Саныч, – тихо прервал его Макс на полуслове, показывая за спину. Саныч развернулся – и оцепенел.

Их пассажирский поезд расщеплялся на части. Буквально исчезал в свете солнечных лучей, редея посреди воздуха.

– Какого…

И тут Макс услышал. Услышал звук, преследовавший его в ночных кошмарах. Услышал то, что надеялся не услышать больше никогда.

Ооооооооооооооооооооооооооооооооооооооммммммммммммммммммммммммм.

Поезд тем временем исчез полностью, растворился в бледном нарастающем свете декабрьского солнца. Свет теперь пробивался везде – из прорех между плотным строем деревьев, из окон крошечного станционного вокзала.

И с конца перрона.

– Это он, – на выдохе сказал Макс, наблюдая как многорукая чёрная многорукая фигура, на которую было тяжело смотреть без рези в глазах, ломано двигается по направлению к ним, а снег вокруг неё испаряется с шипением. – Марев.

Он оцепенел, не в силах сдвинуться с места. Вот он, конец.

Саныч достал из внутреннего кармана куртки какую-то книженцию, вытащил рацию, взглянул на неё, выругался, и откинул в сторону. Затем схватил Макса за плечи.

– Слушай сюда. Сейчас ты спрыгиваешь с перрона и бежишь по направлению, куда мы ехали, понятно? Доберись до бюро – на попутках, ещё как-нибудь, мне плевать. Сообщи, что нечисти стало слишком много, и что эта тварь вернулась.

– А-а т-ты? – Макс дрожал всем телом, с трудом различая силуэт напарника в резком свете, заполонившем всё вокруг.

– А я его задержу, – Саныч усмехнулся, посмотрел на него серьёзно. – Давай, вперёд. Щас испытаем на нём языческий молитвослов, запоёт как миленький. Пошёл!

И столкнул его вниз.

Макс упал, резко поднялся, взглянул ещё раз на Саныча – тот кивнул с грустной полуулыбкой.

И побежал.

– Да не троне меня Даждьбоже, да услышит зов и молитву мою. Да осветится путь мой, да будет всегда…

За спиной раздался крик – раздирающий, безумный. Слёзы скатывались по глазам Макса, развевались по ветру, терялись на змеях рельс. Крик продолжался долго, протяжно.

А Макс продолжал бежать.

Кхххххр.

Калитка даже не скрипнула – скорее, издала глухой старческий хрип, когда Максим немного отодвинул её, войдя во двор. Он сделал один шаг, затем второй, покороче, стараясь услышать, как возится мама на кухне, гремя посудой, или как отец колет дрова за домом.

Ни.

Че.

Го.

Максим медленно подошёл ко внешней двери – от той не холодило, как обычно бывает в жаркие дни. Наоборот, около дома воздух будто сгустился ещё сильней, уже став тягучим мёдом, заставляя Максима прилагать усилия для движения.

– Пап? – попробовал позвать он снова, но голос так и не зазвучал – размазался на выходе, свернулся крутым яйцом, не дойдя даже до двери.

Дверь поддалась легко, приоткрыв взор на сени. Именно тогда Максим убедился ещё раз – что-то не так.

В сенях царил бардак – валялись раскиданными и будто оплавленными шлёпанцы, сиротливо лежало на боку деревянное ведро, в котором обычно держали воду, старый веник будто обгорел и стал короче раза в два. Над входом в дом обычно висела икона – сейчас же она лежала на пороге ликом вниз. Максим медленно подошёл к ней, перевернул – изображение оплавилось, смазывая лица и превращая икону в жуткое подобие того, чем она была раньше.

– П-пап? – уже крикнул Максим, наплевав на утопающий в летнем киселе голос. – М-мама? Вы там?

В зале было светло – настолько светло, что Максим рефлекторно прикрыл рукой глаза, силясь рассмотреть хоть что-то. Солнце, казалось, спустилось прямо к окнам, предварительно разделившись на множество частей – и теперь светило, светило, светило огненными прожекторами до боли в глазах.

Первое, что Максим заметил, с трудом пытаясь выхватить из ярко-жёлтых пятен хоть что-то знакомое – напротив него кто-то стоял. Смутные очертания ног, отчего-то почерневших и смотрящихся столь неестественно на фоне залитой светом комнаты, заставили его сердце ухнуть вниз, задрожать всем телом, мгновенно оцепенеть.

– П… П-пап? – с хрипотой выдавил он из себя – и убрал руку от лица.

Нечто стояло перед ним, совсем не скрываясь – наоборот, оно, словно упиваясь его бессилием, сделало шаг ближе. Максим до рези в глазах пытался рассмотреть его – и с ужасом понял, что у существа несколько пар рук.

Ооооооооооооооооооооооооооооооооооооооммммммммммммммммммммммммм.

Только сейчас Максим понял, что уши словно забились ватой от всестороннего гула, нарастающего с каждой секундой. Гудело нестерпимо, казалось, что от монотонного гула сейчас затрясутся стёкла – но Макс не мог закрыть уши, не мог отвернуться, дабы не смотреть на существо, не мог закрыть глаза.

Не мог пошевелиться.

Нечто, чья голова сама по себе напоминало солнце, сияя и разрезая воздух болезненным жёлтым светом, подошло ещё ближе – и, вытянув одну из изломанных конечностей, с нажимом провело по его щеке. Лицо обожгло.

Максим заплакал – беззвучно, подрагивая всем телом. Слёзы, не успевая скатиться по лицу, высыхали в уголках глаз.

Наконец, нечто, покачиваясь во все стороны и продолжая излучать свет, прошло дальше. Сначала скрылось за его плечом, двигаясь как потухшая в руках неопытного кукольщика марионетка – ниточка за ниточкой, будто без желания к движению. Затем, наконец, гул начал стихать – а болящие от яркого света глаза стали различать очертания комнаты, по которой словно пронёсся ураган.

И только тогда Максим увидел на стене знак. Обугленный круг с ладонями, словно лучами, по бокам.

И только тогда с улицы донеслись первые звуки.

***

Пакет с продуктами резал руку, закатное солнце всё сильнее рисковало быть проглоченным горизонтом, а на детской площадке кричали какие-то подростки, уставившись в гущу зелёных кустов.

Макса же, возвращающегося домой с работы, заботило совсем не это.

Около соседнего подъезда стоял неприметный, серой расцветки, фургон. Окна его были затонированы, и рассмотреть водителя, особенно с расстояния пары десятка метров, было невозможно. Местами краска на фургоне облезла, на резиновых брызговиках комьями засохла грязь, на пассажирской двери виднелась грубая царапина.

Макс покрепче перехватил пакет с нехитрым ужином, и, стараясь не показывать беспокойства, достал из кармана ключи. Привычным движением вошёл в подъезд, стараясь не смотреть в сторону фургона, но отчётливо ощутил тяжёлый взгляд с той стороны.

Вчера этого фургона во дворе не было.

Да что там, его не было ни неделей ранее, ни с того момента, как он снял эту однушку. Макс сразу понял, что его смутило: фургон будто выглядел нарочито старым, потрёпанным, тогда как оценочного взгляда хватило, чтобы понять – машина достаточно новая, и просто так в его бедный район она не заедет.

Тем более, не будет стоять у подъезда долгое время. А стоял он с раннего утра – уходя на работу в автомастерскую, Максим уже ощутил затылком этот колючий, будто оценивающий, взгляд.

А ещё в их сухой июнь давно не было дождей – и грязи на брызговиках было взяться попросту неоткуда.

Макс поднялся на свой этаж, открыл дверь, вошёл в квартиру и закрылся на несколько оборотов замка. Поставил пакет с продуктами на пол – и только затем встал, облокотившись на дверь. Привычно зачесался шрам на левой щеке – Макс потрогал его пальцами, раздумывая над происходящим.

За ним? Детдомовские? Костя Шнырь всё-таки разжился баблом и приехал мстить за выбитые в драке зубы?

Да ну, бред.

Макс усмехнулся сам себе – но решил всё-таки не включать свет, несмотря на уже обволакивающие улицу сумерки. Пускай долгов он не имеет, от полученного после выпуска миллиона осталось от силы тысяч триста, а врагов себе нажить к своим двадцати ещё не успел – лучше будет всё равно перестраховаться. Уедет фургон так уедет – и слава богу. А что один вечер посидел без света – ничего страшного, зато спокойнее будет.

Бзззззззз!

Резкая трель звонка заставила Макса отпрянуть от двери, содрогнувшись всем телом. Он даже на секунду присел, но затем тихо подошёл к матовой обивке и заглянул в глазок. Тут же с облегчением выдохнул – по ту сторону стояла Елена Васильевна, старенькая соседка по лестничной клетке.

– Здравствуйте, – приоткрыл Макс дверь, стараясь улыбнуться как можно дружелюбнее.

– Ой, Максик, привет! – расплылась в улыбке старушка. – Хорошо ты дома. Слушай, у тебя соли пару щепоток не найдётся? Отсыпь мне в коробок пожалуйста, а то у меня закончилась, а я суп собралась варить как раз.

– Конечно, сейчас.

Макс пулей дунул на кухню, опустошил один из коробков, насыпал туда соли.

– Держите, – протянул он соседке коробок. – Слушайте, Елен Васильна, а вы фургон во дворе не замечали? – внезапно сам для себя решил поинтересоваться он.

– Замечала, а как же не замечала! Я сегодня выходила на солнышке погреться, смотрю – стоят. Педофилы небось! Около площадки стоят, небось на детей смотрят! Ну я подошла к водиле ихнему, стучу по окну, но не открыл никто. Хотела заглянуть, да больно темно, окна эти как их… Заноти… Затари…

– Затонированные?

– Во! Точно! Завонированные! Я и постучала, и прикрикнула, мол, неча здесь стоять, народ пугать – но никто так и не отозвался. А может и не было в машине никого, кто его знает, прости господи! А ты тоже видел?

– Да, я как раз с работы…

– Ну вот гады, а! Стоят небось, жертву ищут, садюги! Ну ничего, я завтра нашему участковому наберу, пущай приедет разберётся. Там у нас Николаича, алкаша драного, убрали наконец, слышала что новый милиционер молодой, скоро у нас вообще всё тихо будет!

– Полици…

– Ой, Максик, да милиционер, полиционер, какая етить его душу разница как сейчас говорят? Главное, чтоб спокойно было. Ой, что-то я заговорилась с тобой, как бы вода не выкипела. Спасибо ещё раз, пойду я.

Вздохнув, пенсионерка развернулась, и, сделав несколько шагов, скрылась за соседней дверью.

Макс уже хотел закрыть свою, как вдруг услышал что-то выбивающееся из звуков с улицы и бетонной тишины подъезда.

Чьё-то хриплое дыхание.

На онемевших ногах, стараясь не издать ни шороху, он подошёл к лестнице и заглянул вниз, между пролётами.

Там, на площадке первого этажа кто-то стоял. Макс не успел увидеть, кто – человек резко поднял голову, и, увидев его, быстро выбежал из подъезда.

Хлопнула дверь, и на площадке вновь стало тихо.

Макс ещё постоял какое-то время на лестнице, стараясь унять дрожь в руках. Затем, убедившись, что обратно никто так и не вошёл, вернулся в квартиру и закрыл дверь.

Срань.

Если неправильный фургон ещё можно было списать на случайность, то подслушивающего их с соседкой разговор незнакомца списать на случайность уже не выходило.

Макс постоял немного у двери, прислушался – за той было тихо. Желудок заурчал, призывая наконец сварить пачку уже начавших таять пельменей, и тогда Макс наконец подхватил с пола пакет и пошёл на кухню.

За ужином противные мысли продолжали лезть в голову – вспоминалась и встреча с существом на даче, после которой остался шрам на щеке, и последующая жизнь в детдоме с драками и попытками побегов. Варианты того, кто сидит там, внизу, прокручивались один за другим, но все они были какими-то несостоятельными.

Кто-то узнал, что он выходец из детдома, и решил ограбить? Но почему только сейчас, а не сразу после выпуска? Да и к чему это долгое выслеживание, если можно просто ударить по голове и забрать кошелёк?

Тот мент из отделения, который поймал его в семнадцать лет и которому Макс при задержании порвал пиджак, оказался мстительным и запомнил его? Да нет же, вроде и не злился особо, скорее общался со снисхождением, да и делать ему больше нечего – три года вынашивать план мести за пиджак.

Костя и его дружки вступили в ОПГ и решили показать Максу, кто на самом деле главный? Костя хоть и был редкостным идиотом, но дальше драк у них с Максом не заходило, и относились они друг ко другу пусть и не самым лучшим образом, но, наверное, даже уважали друг друга как соперников. Хотя кто его знает, что у него могло долбануть в голове за несколько лет. Но опять же – искать Макса по всему городу чтобы просто избить? Да проще подкараулить его, пока он возвращается с работы через промзону, чем устраивать подобный цирк.

Еда не лезла в горло и казалась пресной, за окном окончательно стемнело, и чем больше Макс размышлял о вечерних событиях, тем сильнее портилось настроение. Мимолётом он бросил взгляд на часы – маленькая стрелка клонилась к двенадцати. Пора было спать – иначе завтра проснётся разбитым и рискует опоздать на работу, а проблемы с начальством явно были лишними.

Перед сном Макс бросил взгляд в окно, стараясь не показываться полностью – фургон всё так же стоял внизу, едва различимый за листвой деревьев.

Уснуть, как ни странно, получилось почти сразу – скорее всего, организм вымотался переживаниями и тяжёлой работой. Снов не было – Максу они не снились лет с четырнадцати. Редкие кошмары навещали его пару раз в год – в них он стоял посреди дачного дома, залитого ярким светом, а нечто с несколькими пар рук звало его по имени голосом отца.

– Максим, – говорило оно монотонным голосом, сложив ладони вокруг своего неразличимо-яркого лица и растопырив чёрные пальцы, словно стараясь сымитировать солнечный диск. – Максим. Максим.

Проснулся Макс до будильника – за окном светало ещё совсем слабо, улица была почти беззвучной. Привычно принял душ, позавтракал яичницей, собрался на работу, вышел, закрыл дверь на два оборота, спустился вниз.

Перед подъездной дверью немного замешкался, но, собравшись, вышел на улицу. Двор только начинал просыпаться – лениво щебетали птицы, неразличимые среди листьев; где-то вдалеке лаяла собака; в конце двора куда-то спешил по своим делам мужик с дипломатом.

Всё как обычно.

Макс бросил взгляд на соседний подъезд – фургона не было.

Он улыбнулся, усмехнувшись самому себе. Надумал всякого, а оказалось кто-то просто парковал тачку на день в их дворе. Пора перестать так параноить – пускай детдом приучил к осторожности, но недоверие ко всему вокруг доведёт его до нервного тика.

Скорым шагом Макс пошёл к выходу со двора.

И только проходя через арку, увидел, что фургон стоит с той стороны.

А следом на голову накинули какую-то ткань, по затылку ударили чем-то крепким, и Макс потерял сознание.

***

Пить хотелось нестерпимо, ужасающе. В рот словно засунули солнце, и то выжгло дёсны, осушило зубы, что те, казалось, сейчас затрещат и рассыпятся крошкой.

– В-воды… – прохрипел Макс, и с удивлением понял, что ко рту и впрямь поднесли стакан с прохладной водой. Он сделал несколько жадных глотков, и только затем отстранился, откинувшись на… Подушку?

Наконец, с головы сняли ткань – от резкого света вокруг Макс зажмурился, но уже через пару мгновений проморгался и осмотрел помещение.

Больше всего комната была похожа на больничную палату – белые непримечательные стены, раковина в углу, железная кровать, на которой он лежал, и деревянная лакированная дверь. У одной из стен на стуле сидел мужчина лет сорока – судя по всему, он и дал Максу попить, затем сняв с его головы тканевый мешок, который теперь валялся рядом с кроватью. Макс хотел было встать, но понял, что одна рука пристёгнута к изголовью наручниками – в животе начал сгущаться противный липкий комок.

– Проснулся? – прервал мужчина молчание.

– В-вы к-кто? У… У м-меня денег нет почти…

– Да какие деньги, куда нам! – мужчина улыбнулся искренне, без насмешки. – Не переживай, грабить и убивать тебя не собираемся. Хотели бы – ты бы не проснулся.

Говорил мужчина вкрадчивым баритоном, и Максу внезапно стало спокойно – насколько спокойно может быть в такой ситуации.

– Тогда к чему это всё?

– Если ты про наручники – чтобы ты по незнанке не учудил тут делов, когда очнёшься. Если про похищение – сейчас как раз расскажу, – улыбнулся мужчина вновь и выудил из-под сиденья стула папку, которую открыл и начал листать. – Максим Васнецов, девяносто второго года рождения, не женат, не судим, верно?

– Верно…

– Отлично, – кивнул мужчина. – До четырнадцати лет жил с родителями, в четырнадцать произошёл непонятный инцидент и те исчезли, после чего ввиду отсутствия опекунов отправился в детский дом номер восемь, откуда выпустился и проживаешь по адресу Коломяжская девять. Работаешь в автосервисе механиком, близких друзей нет, отношений тоже. Пристрастий к алкоголю не имеется, не куришь. Так сказать, живёшь от зари до зари, – усмехнулся.

– Всё так. Но…

– Значит так, Максим. Послушай сюда. Меня зовут Евгений Михайлович, я представляю интересы БППН. Бюро про противодействию нечисти. Ты сейчас наверное подумаешь, что я какой-то поехавший, и мы, сектанты, похитили тебя, чтобы распять как козла над пентаграммой, или как там у них бывает. Понимаю, поверить трудно, я сам на твоём месте бы не поверил, но ты уж постарайся. Кратко говоря, наше бюро занимается тем, что выезжает на аномальные участки – таковыми мы называем те, где появляется нечисть – и устраняет возникшую проблему.

– Т-типа домовых?

– Тьфу! – на секунду на лице Евгения Михайловича промелькнула злость. – Никаких домовых. Нет никаких к хренам собачьим домовых. Нет ни мавок, ни русалок, ни леших и их рук-палок! О, как зарифмовал? Не суть. Все вот эти народные сказки, фольклор – не более чем попытка обернуть имеющуюся иррациональную жуть в удобоваримую обёртку, дабы крыша не поехала. Чтобы думать, что молоко пьёт домовой, и не видеть Подпольного, который тянет бледные руки из-за печки в случае, когда ему не подносят даров. Что-то я отвлёкся. Так вот, наше бюро состоит из множества отделов, и мы выращиваем специалистов по устранению неприятных ситуаций, связанных с нечистью и её появлениями в тех или иных уголках нашей необъятной. И для этих целей мы решили завербовать и тебя, особенно учитывая тот факт, что сейчас мы расширяемся и нам нужно больше людей. Извини, что сделали это таким варварским методом – боюсь, приди мы к тебе с подобным предложением домой, ты бы не пустил нас дальше порога. Так вот…

– Но почему я?

– Во-о-от! Это уже заинтересованность, это хорошо! – Евгений Михайлович положил папку на стул и даже хлопнул себя по колену. – Видишь ли, далеко не все могут пережить встречу с нечистью, не потеряв при этом рассудок либо не утратив воспоминания о ней. Защитная реакция мозга на внешние раздражители, слышал про такое? Так вот, ты не только пережил встречу с нечистью, не потеряв рассудок – сам факт того, что ты выжил при встрече с Маревом, уже является чем-то невероятным.

– Маре… Кем?

– Маревом. Марев. Существо, фигурирующее в отчёте о твоём четырнадцатилетии. К сожалению, тебе не повезло столкнуться с ним в подростковом возрасте. Хотя твоим родителям, судя по всему, не повезло ещё больше. Ладно, прости. Видишь ли, Марев – нечисть летальной степени, способное выкосить целую деревню, и выживать при встрече с ним не удавалось никому. Ну, кроме тебя. Считай, ты мальчик который выжил.

– Как Гарри Поттер?

– Да хоть как Таня Гроттер! Как тебе удобно. Суть в чём – я предлагаю тебе высокооплачиваемую работу на наше бюро, место проживания, и, в случае… То есть, при выходе на пенсию полное обеспечение вплоть до конца твоих дней. Хотя к тому времени уже могут и таблетку для бессмертия изобрести, но мы тебя и тогда не бросим, не переживай. Так вот, всему необходимому мы тебя научим и приставим в напарники опытного спеца, от тебя лишь требуется согласие и подпись парочки бумажек о неразглашении. Ну и жильё первоначально будет у тебя на закрытом объекте, но если мы сработаемся, со стажем выдадим трёхкомнатную квартиру в любом интересующем городе. Хоть на Камчатке! Пробовал камчатских крабов, кстати?

– Н-нет. Не пробовал.

– Вкусные, зараза. Советую. Но ничего, с нашими зарплатами и не такое себе можно позволить. Ну так что, по рукам?

– А что… А что, если я откажусь?

Евгений Михайлович тут же посерьёзнел, и от приветливой улыбки не осталось ни следа.

– Не советую. Предложение уже сделано, а мы не можем быть уверены, что отпусти мы тебя, ты не растреплешь всему миру о том, что я сейчас сказал. Конечно, тебя скорее посчитают за умалишённого, но лишние языки нам явно не нужны.

– То есть вы меня…

– Может и да. А может бюро найдёт тебе более удобное применение. Одним словом, к прошлой жизни с работой в автосервисе ты уже не вернёшься ни при каких раскладах, уж прости. Вопрос с арендодателем мы уладим, ты не переживай. Домашних животных у тебя вроде нет, вещи необходимые привезём. Выбор за тобой.

Макс замешкался. Задумался на секунду над тем, во что ввязывается.

На щеке зачесался шрам, слепок с того дня, когда жизнь пошла под откос. Так может, вот он, шанс всё исправить?

И Макс протянул вперёд свободную руку.

***

До Роговино доехали с трудом – сначала на поезде до одинокого полустанка посреди тайги, теряющегося в древесном массиве. Затем уже встретил местный – как и договаривались, подобрал на своей старенькой ниве, выплёвывающей из-под колёс комья земли и надрывающейся на особо пологих склонах.

– Я и говорю – не можеж такого быть же, шоб раз, и всё! Пропал, хоть свищи – куда там! – прорыкивал водитель в такт мотору, поглядывая на пассажирское. Сергей Саныч не отвечал – всё посматривал на дорогу, не заедут ли куда в яму, не придётся ли толкать. Макс на заднем сиденье же и вовсе прилип к стеклу – глядел на возвышающиеся над ними деревья, скрюченные и разномастные, но ещё тёмно-зелёные. До этого выезда “дальняка” не было – Саныч обучал его способам отвода, да и выехали разок к полоумной старухе, у которой из шкафа по ночам стучал Отщельный. Тому хватило пары щепоток земли вперемешку с солью, чтобы убрался обратно в трещину за шкафом. – А у нас ведь Роговино село большое! Шоб вот так люди пропадали, да за месяц ужо пару человек. То ладно Никитишна, ей уже один хрен помирать на днях было – а коли дитё малое сгинет? Вот так вот, без следов? Хай какой вой подымется!

Саныч кивнул что-то, бросил неразборчиво, мол “понимаю”, и вновь уставился на дорогу. Водиле такого ответа хватило – и он начал рассказывать уже о жизни села.

О том, что в Роговино начали пропадать люди, Макс узнал от Саныча. Тот пришёл к нему в рабочую квартиру к вечеру, кратко обрисовал ситуацию, сказал собираться – выезжать нужно было немедленно, степень нечисти предварительно определили как “назреваемую”. Другими словами, чем дальше откладывалась поездка, тем сильнее усугубилась бы ситуация.

– Назреваемые в принципе не шибко страшные, – вещал Саныч за кухонным столом, стряхивая пепел в блюдце. Пепельницы у Макса на квартире не нашлось – пришлось импровизировать. – Ты главное не ссы. Помни, чему я тебя обучал, с собой, думаю, возьмём молитвенник на всякий, крестов пару штук, светоокислитель нам уже выдали, что ещё… Сборник аверия тоже надо будет взять, кто её знает, вдруг там недопорождёнка, могла со старых времён затаиться. Из возможных вариантов того, кто у них там орудует – может быть Егерь-отец, хотя они обычно людей не трогают, но мало ли что, ещё Рожный, ну и Подкорневик тоже, тогда надо будет ещё соли взять…

– А… Они могут быть… Могут причинять боль? – Макс старался впитывать всё, о чём сейчас говорил Саныч, загибая пальцы на руке. Как-никак, первый серьёзный выезд.

– Если ты про то, что хреновина какая тебе руку оттяпает – с назреваемыми такого нет почти. На то мы и едем, чтоб предотвратить и изгнать их до состояния, когда смогут, – Саныч хохотнул. – А так, ты Марева видел, не парься, по мозгам шибко не ударит. Да и как почаще выезжать будешь, привыкнешь. Они все конечно те ещё страхолюдины, но потом как-то полегче становится. Даже интересно потом – а вот у той дуры, которую я изгонять еду, будут две головы? Или может глаз на жопе? Чего улыбаешься? И такие есть – не у нас, правда, у азиатов, в их легендах.

– А огнестрел возьмём? – внезапно вспомнил Макс. – Не зря же меня стрелять учили.

– Да оно нам в целом без надобности, но если тебе так спокойней будет, свой ТТшник прихвачу. Да толку от него? Им пули что об стенку горох – либо не той плотности, либо не в твоём пространстве, либо просто не замечают дырок. А то и ещё больше разозлишь дурней. Но возьму, ладно уж, чтоб у тебя поджилки по дороге не растряслись и не вытекли, – усмехнулся Саныч.

Ушёл Саныч к себе ближе к полуночи – сказал в семь утра “как штык” стоять у его подъезда с рюкзаком наготове, благо, жили они в соседних домах. Остаток вечера рассказывал про типы нечисти, на каких выездах бывал сам, и что запомнилось больше всего. Судя по его рассказам, существо степени Марева ему ни разу не попадалось, хоть и работал он на бюро уже лет восемь, не меньше. “Ну и слава богу” – добавил.

Как бюро внедряет их – зачистителей – в среду обитания нечисти, Максу не говорили. Он пытался узнать у Саныча ещё во время обучения – тот лишь бросил что-то про “подвязки в ментуре и церкви” и сменил тему. Видимо, либо не знал до конца сам, либо говорить об этом среди сотрудников было не принято.

Вот и сейчас водитель принял их за следователей под прикрытием, присланных из района. По крайней мере, ему, видимо, так передали, когда отправили встречать гостей с полустанка.

А может и доплатили, подумалось Максу. Ведь не так важно кто они, главное – результат выезда.

За очередным ухабистым поворотом на фоне малахитовой лесной стены наконец-таки показались первые домишки. Водила – уже успел представиться Пал Ванычем – увидев родные края, оживился ещё сильнее, и уже затараторил, не останавливаясь ни на секунду:

– Так, про уговор наш помню, мне сказали, шоб я вас как родственников представил, кто спрашивать будет. Ну вы не переживайте, я хоть и скромно живу, но спальным местом не обижу, не думайте. Есть-пить есть шо, абы не пропадём. Вы как, сразу пойдёте улики эти ваши искать, или отдохнёте с дороги, небось устали жеж, столько ехать до нас? Ну ладно, уже доехали почти, щас на месте да и разберёмся, да? Если шо, вы всем говорите, шо вы к Павлу Иванычу погостить приехали, меня тут все знают. Чай, не внуки приезжают, так вы хоть заехали, – улыбнулся он, уже петляя меж коротких улиц. – А вот и приехали, выходите, располагайтесь, калитку я не закрывал, я пока машину во двор загоню.

Роговино встретило стрёкотом, шумом листвы, кудахтаньем кур, отдалёнными голосами местных. Макс прошёл во двор, прислушался – село будто дышало, заглатывая в себя таёжный воздух, взамен выплёвывая звуки. На душе было спокойно – не знай бы Макс, по какой причине они поехали сюда, никогда бы не подумал что здесь может происходить какая-то чертовщина.

– Нравится? – подошёл сзади Саныч. Усмехнулся, достал из кармана пачку сигарет, закурил. – Вот где жить надо. А то все прутся в города эти, а делать там что? Сплошной бетон. Ладно, мы тут не красотами наслаждаться – сейчас вещи разложим и пойдём походим, глядишь найдём чего интересного.

Домик был старым, но уютным – пару комнат и скромная кухонька с окном, выходящим на поле с травой примерно по пояс, раскинувшимся перед лесным массивом. Расположились в гостевой – Саныч на массивной деревянной кровати, Макс на выуженной из недр кладовки раскладушке. Пал Ваныч всё порывался накормить гостей с дороги, но Саныч отказался, сказав, что “работа ждать не будет” и утащил Макса на улицу.

– Ничего, пожрём как вернёмся. Насмотренность – вот что в нашем деле главное. Надо пройтись по селу, пока солнце не село, чтоб понимать примерно, что к чему. Может у них тут ведьма какая им козни строит, – размышлял Саныч вслух, идя по дорожной насыпи. Макс поспевал следом, стараясь приметить что-то важное – но село ничем не отличалось от любого другого.

– Ведьма? Так колдовство есть? Я думал, фольклор и всё такое…

– Да как же нет, есть. Ещё какое есть. Это не наш подотдел таким занимается, но я тебе так скажу – порой там такие мымры воду баламутят, что охренеешь расхлёбывать. Они, кстати, порой и призывают нечисть. Помню, у меня случай был. Напарником был дядька, лет пятьдесят, Игорь, мне тогда ещё только двадцать шесть стукнуло. Мы с ним пару месяцев проработали, и отправили нас на выезд. Делов там было по мелочи – козы стали себя странно у местных вести, уходили на прогалину в лесу, и, не поверишь, вставали на задние копыта. Стоят и смотрят в чащу. Могут так стоять до истощения, одна вроде издохла даже. Ну местные не дураки, поняли что дело нечисто, начали то место стороной обходить, тут бюро нас и прислало. Мы сначала подумали, что это Зов – чащобная аномалия, встречается иногда, тоже к нечисти относим, хоть и бестелесная. Начали ритуал проводить – в шкуру козы навыверт нужно было нарядиться и по той прогалине пройти несколько кругов после полуночи. Ну вот дождались, ходим… – Саныч остановился, закурил. – Ладно, потом дорасскажу. Пошли, вон бабка, поболтаем, – и устремился к старушке с авоськой, медленно идущей вдоль одного из заборов.

Чутьё в этот раз оказалось ложным – старушка, представившаяся как Вера Семёновна, разохалась и разахалась, говоря о пропажах, но всячески отрицала наличие ведьм в их селе.

– Да никогда в жижжни! – шепелявила она, активно размахивая руками. – У нас тут все правошлавные, какая ведьма? Сгноили б отсюда её, да и всё на этом. Ну вы ишите-ишите, – оборвала она разговор, и двинулась дальше.

– Видимо, просто не будет, – протянул Макс, наблюдая как сгорбленная фигура теряется в конце улицы.

– Видимо, – добавил Саныч.

Вернулись к Пал Ванычу уже затемно – походили по селу ещё, но не нашли ничего интересного. Ни следов-зазубрин на ближайших деревьях, ни свежей ржи, дорожкой идущей от поля к домам, ни следов крови, борьбы, или чего-то ещё. Саныч всё больше хмурился и молчал.

Ужин прошёл почти в тишине. Пал Ваныч пытался навязать разговор, рассказывал события из своей жизни, травил старые анекдоты, но увидев, что его никто не поддерживает, доел молча и ушёл к себе. Макс с Санычем тоже не стали тянуть – и уже скоро легли спать.

– Саныч… – прошептал Макс, когда понял, что несмотря на тяжёлый день, сна у него ни в одном глазу. – Спишь?

– Чего тебе? – сонно ответил тот.

– Ты не дорассказал. Про коз. Как вы с напарником ездили.

– А… – начал было Саныч, но осёкся. – Погиб он.

– К-кто?

– Игорь. Не Зов это был. Бабка местная, ведьма, перед смертью решила-а-а-а, – зевнул он. – Решила всю деревню уморить. Призвала в чаще Блеехода. Это он, оказывается, силами козьими пытался, дух их высасывал, понимаешь. А мы и не поняли сразу, ходили как идиоты по этой прогалине. А потом из деревьев к нам выходит фигура – метра три ростом, с козлиными головами, штук пять их было, если не меньше, и рогами из спины. Игорь даже понять ничего не успел – тот к нему подошёл, и буквально разорвал. Как газету – пополам. Я тогда обоссался натурально, но убежал, вызвал наших, меня бюро забрало. Но тот хрен успел ещё пару людей убить, пока его наши не усмирили. А я что? Я совсем молодой был, не знал нихрена. Но теперь знаю. Главное – понять с чем имеешь дело. А то порвут, как шкуру драную. Всё, спи давай, – Саныч зевнул ещё раз и отвернулся к стене, давая понять, что разговор закрыт.

Автор: Алексей Гибер

– Здравствуйте. Спасибо, что позвали.

– Вам спасибо, что пришли. Евгений! Раз уж вы навестили нашу утреннюю программу, давайте расскажем нашим телезрителям поподробнее о вашей книге. Скажите пожалуйста, как вам пришла в голову идея написать на такую сложную тему – взросление, драки, юношество. Быть может, помог опыт из вашей молодости?

– Да, знаете, в книге, конечно, нет реальных имён, но множество событий из неё не были придуманы – все они так или иначе имели место быть в мои пятнадцать-шестнадцать лет. Примерно тогда наш дворовой коллектив начал формироваться в нечто большее, появились первые разделения на районы, я целыми днями пропадал на улице.

– Извините, если личный вопрос – вас забирали в отделение?

– И такое, конечно, было. Например, в седьмой главе я описываю драку в гаражном кооперативе, после которой несколько участников оказываются в руках полиции – данный эпизод практически достоверно срисован с моего опыта. Меня тогда вместе с парой друзей увезли в участок, и меня забирал оттуда уже отец.

– Отругал?

– Дома был самый настоящий скандал. Мама бесконечно причитала, мол “в кого такой уродился” и пила корвалол, отец достал ремень и надавал мне по первое число. Но это, знаете, жизненный опыт, который должен получить каждый молодой парень, я так считаю.

– И что потом? Домашний арест?

– Да куда там. Отец на заводе пахал весь день, мать в больнице. Следить за мной никто не может. На следующий же день прогулял школу и встретился с пацанами. Зато как мы потом гордились, что в участке побывали, и сухими из воды вышли! Дворовой авторитет, вещь такая.

– Дорогие телезрители, а я напоминаю вам, что если вы хотите задать Евгению ваш вопрос о книге, то вы можете позвонить нам в прямой эфир по короткому номеру, указанному на экране. Ждём ваших звонков! Что ж, Евгений. Слышала, по вашей книге собираются снимать сериал? Расскажете поподробнее?

– Да, с удовольствием. Предложение экранизировать мой роман пришло ко мне несколько месяцев назад, и я, недолго думая, дал согласие. Договорились с командой проекта, что в случае чего я буду подсказывать по сценарию, а также давать своё видение на некоторые нюансы. К работе над сериалом команда приступит уже совсем скоро, сейчас идёт кастинг, на роль Серёги – главного героя – утвердили очень хорошего актёра, вы можете знать его по ролям в…

– Евгений, извините, у нас звонок в прямой эфир! Алло! Я вас слушаю! Вы позвонили в прямой эфир “Утра Озимовска”, у нас в гостях Евгений Артёмов, мы готовы выслушать ваш вопрос!

– Алло!

– Алло-алло. Вас слышно, говорите.

– Милочка, алло! Тут грохнуло! Дом на Советов, соседний от меня! Взрыв большой, у меня аж люстра упала! Там люди снаружи кричат, и пожар!

– Вы не…

– Милочка, ради бога, помоги! Я уже пенсионерка, мне страшно! Очень сильно взорвалось! Там, кажется, и трупы есть, прости господи!

– Лен, сворачивай.

– Алло, да! Я вас поняла. Как вас зовут? Дайте точный адрес! Евгений, простите, боюсь нам придётся прервать интервью. Ассистент проведёт вас.

– Всё хорошо, я понимаю.

– Алло, милочка! Меня зовут Людмилой Павловной! Быстрее, пускай пожарные приезжают, я им хотела позвонить да не смогла, гудки одни! А вас по телевизору смотрела, и решила набрать. Тут люди кричат! Позовите на помощь…

– Елена. Меня зовут Елена.

– Леночка, милочка, Советов тридцать четыре! Горит тридцать седьмой! Вой за окном такой! Ох, сердце моё…

– Людмила Павловна, алло? Людмила Павловна?

– Помощь, помощь пошлите. Сейчас я от сердца выпью что-нибудь, и наберу вам ещё. Ох, ужас-то какой…

– …

– Серёг, бери Рому и поезжайте на Советов, можете прям оттуда включиться, картинку вам выведем. Лена, ты сиди на телефоне, работаем в прямом эфире, нужно узнать, что случилось и сколько жертв.

– Хорошо, Константин Павлович. Уважаемые телезрители! Наш прямой эфир продолжается, и сейчас мы собираем все необходимые сведения о происходящем пожаре на улице Советов. Позвонившая в студию местная жительница заявила, что перед этим она слышала взрыв, однако официального подтверждения этому на данный момент нет. Если вы стали очевидцем происшествия на улице Советов, позвоните по номеру, указанному на экране. На данный момент мы продолжаем следить за развитием событий и… И у нас звонок в студию. Алло! Вы в прямом эфире! Говорите!

– Помогите! Помогите, господи, помогите!

– Кто вы? Как вам помочь? Спецслужбы, должно быть, уже спешат на место пожара!

– Вы не пони…

– Алло! Алло? Алло!

– …

– Уважаемые телезрители, поводов для паники нет. На данный момент мы следим за… Алло?

– Алло.

– Да, говорите, я вас слушаю.

– Павел Суханов, генерал-лейтенант, начальник управления МЧС по городу Озимовску. Как слышно?

– Павел… Как вас по отчеству?

– Витальевич.

– Павел Витальевич, слышно отлично.

– Прекрасно. Докладываю до сведения населения – в многоэтажном квартирном здании по улице Советов, дом тридцать семь, примерно в девять часов одиннадцать минут произошёл хлопок газовоздушной смеси, приведший к возгоранию двух… Нет, трёх квартир. На данный момент экстренные службы управления задействованы в ликвидации возгорания, с пострадавшими от хлопка проводятся спасательные работы. На месте задействованы двенадцать сотрудников МЧС, а также пожарные службы и бригада скорой помощи. Хочу от себя добавить, что поводов для паники, как верно заметили вы в эфире ранее, совершенно нет. Хлопок газовоздушной смеси – довольно привычное явление для жилых помещений со старым оборудованием. По результатам локализации возгорания, думаю, нашими органами будет проведено расследование с целью выявления причин произошедшего. Всё понятно?

– Д-да, Павел Витальевич, я думаю…

– Отлично. Если случатся какие-либо непредвиденные обстоятельства кроме тех, что я описал вам до этого – передам подробности через пресс-службу. Просьба населению отойти подальше от окон во избежание повторных хлопков и получения травм. Спасибо за внимание, а теперь простите, нужно работать. До свидания.

– До свидания…

– …

– Уважаемые телезрители! С нами на связи был начальник управления МЧС по городу, который заверил, что по улице Советов не произошло ничего критичного – всего лишь бытовой хлопок в многоэтажке. Поэтому просьба, как и сказал Павел Витальевич, сохранять спокойствие, и… И у нас на связи наш корреспондент с места событий, Сергей Махров! Сергей, как слышно?

– …

– Сергей?

– Да, Елена, слышу отлично!

– Сергей, мы видим картинку с вашей камеры. Правильно понимаю, что за твоей спиной тот самый дом на улице Советов, где и произошёл взры… Хлопок. Правильно?

– …Да, Елена, абсолютно верно. Прямо за моей спиной, как ты видишь, разгорается самый настоящий пожар. Судя по его площади, на шестом этаже здания взорвалось что-то очень крупное – несколько квартир охвачены огнём, и…

– Сергей?

– …

– Сергей, алло, как слышно?

– …производят все необходимые действия для безопасности граждан. На данный момент…

– Сергей, ты подвисаешь. Картинка виснет.

– …

– Сергей, как слышно?

– …слышали что-то странное. Так, например, опрошенный нами очевидец заявил, что…

– Алло, Сергей!

– …

– Сергей, мы испытываем проблемы со связью! Ты слышишь меня?

– …

– Дорогие телезрители, похоже…

– …УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ!

– Твою ж!

– …

– Дорогие телезрители, похоже мы потеряли связь с нашим корреспондентом в связи с нестабильным соединением.

– Что за вой в конце был? Слышала?

– Больше похоже на глюк звуковой аппаратуры.

– Лена, к чёрту, не нравится мне это всё. Я поеду за детьми в садик, продолжай эфир, Кирилл тебя поснимает. Как о пожаре закончите, завершай передачу, дальше фильмы пустим.

– Хорошо, Константин Павлович. Уважаемые телезрители, просьба сохранять спокойствие. Как вы могли увидеть по кадрам от нашего корреспондента, которые удалось получить за время звонка, на улице Советов действительно произошло возгорание нескольких квартир. К настоящему времени известно о том, что…

– Алло!

– Алло, вы в прямом эфире. Представьтесь, я вас слушаю.

– Алло, да. Меня зовут Миша. Это же монтаж?

– Что? Простите, не поняла вопрос.

– Ваш созвон с корреспондентом. Монтаж же?

– В каком смысле? Это был прямой эфир с места событий.

– Ребят, заканчивайте клоунаду.

– Да о чём вы, в самом деле! Вы можете объяснить?

– Я на вас в суд подам. Нарисуют глаза на небе, потом ещё в эфир пускают! Ни стыда, ни совести! А что вас пенсионеры смотрят, вы не подумали?

– Да какие глаза! О чём вы вообще говорите? Алло?

– …

– Ох… Итак, дорогие телезрители, на текущий момент…

– Алё.

– Алло, да. Я вас слушаю. Представьтесь.

– Мама и папа потеряли-и-и-и-ись. Хшшшш. Мы с ними гуляли ходили а потом бах и сверху что-то бухнуло и мы побежали! А я забежала в подъезд начала прятаться в двери мама сказала мне прятаться и я забежала в квартиру а тут никого и вы в телике. Где ма-а-а-а-ма-а-а-а?

– Подожди, девочка, не плачь. Всё хорошо, слышишь? Тебя как зовут?

– Катя. Хшшшш.

– Ну всё, утри слёзки, не шмыгай носом, всё хорошо будет. Мама и папа твои испугались просто. Ты где сейчас, в квартире чьей-то?

– Да, тут никого. Там наруже выл кто-то громко, я боюсь выходить.

– Катя, ты знаешь, в каком доме квартира? Адрес дома?

– Адрес дома? Что тако…

– Алло! Катя? Катя!

– …

– Твою мать!

– …

– Алло! Алло! Меня слышно? Алло!

– Вас слышно, да! Здравствуйте!

– А я знал! Я знал всё, что так и будет! С самого, сука, начала знал! А мне не верил никто! Говорили, Репин, не неси пурги! А кто теперь смеётся, а? Ахахахахах! Я смеюсь! Я!

– Подождите! Кто вы? Что вы знали?

– Репин Анатолий Альбертович. Сорок два года, не женат. Проживаю в Озимовске всю жизнь. Есть канал на ютубе – “Тайны мира от Анатолия Репина”, можете посмотреть потом, я там всё уже предсказал давно!

– Что предсказали, какой канал? Я ничего не понимаю, простите.

– А вам и не дано понять! Вы же дальше работы и дома никогда не мыслите! Вы же всех, кто верит, на смех поднимаете! Вы, журнашлюхи, особенно!

– Анатолий, я бросаю труб…

– Нет-нет-нет, подождите! Простите пожалуйста, это я не о вас конкретно! Я в целом к тому, что в СМИ раньше обращался со своей информацией, а мне всегда от ворот поворот… Так вот, о чём я. Вам знакомо такое понятие, как нейропротонные лучи?

– Нейро… Что? Это что-то из физики?

– Ну, отчасти. Учёные не подтверждают данную теорию. Да и честно сказать, её автор я. Но да, с физикой она так или иначе связана. Скорее с астрофизикой. Дело вот в чём. Наша планета же вертится по кругу, верно?

– Ну… Да. Я не…

– Дослушайте. Так вот – солнце на самом деле тоже вертится по кругу, и скорость его движения и создаёт эти нейропротонные лучи! Эдакие вспышки на солнце, воздействующие на окружающие обозримые спутники, в том числе и Землю! Наверное, вам интересно, как же они воздействуют?

– Анатолий, я…

– А воздействуют они нейронным образом – влияют на восприятие человеческого спектра, тем самым заставляя нас видеть то, чего нет! Вот вам звонил мужчина в студию, говорил что-то про глаза на небе – он уже попал под воздействие нейропротонных солнечно-лучевых вспышек, и боюсь, ему уже ничем не помочь. Кроме того, подобные вспышки опасны повышенной степенью радиоактивности! Я предупреждал об этом у себя на канале, делал видео на данную тему, но столкнулся лишь с насмешками. Но теперь, хах, кто смеётся теперь? Кто смеётся, когда нейропротонные лучи прямиком с солнца воздействуют на наш разум, кто смеётся, когда…

– Анатолий, всего доброго.

– …

– Уважаемые телезрители, убедительная просьба – не воспринимайте сказанные данным человеком вещи всерьёз. Анатолий, судя по всему, не в себе. К сожалению, многие могут принять его слова за чистую монету, но я уверяю вас – никаких протонейро… Никаких лучей с солнца к нам не поступает. Произошедшее – не более чем…

– Алё…

– Да? Алло-алло. Катя, это ты?

– Да.

– Катя, ты в порядке? Звонок с тобой прервался. Ты нашла родителей, всё хорошо?

– Тётя не говорите громко пожалуста. За окном ходят глазки. Я в спальню зашла где занавески тёмные. А глазки воют за окном. Мама и папа не пришли ещё. Помогите мне их найти, тётя.

– Катя, какие глазки? Кто воет? Катя?

– Всё тётя пока я потом перезвоню не хочу чтобы глазки услышали.

– Катя, подож…

– …

– Кирилл, набери пока полицию. Пусть найдут девочку. Не нравится мне всё это.

– …

– Кирилл? Ты где?

– …

– Уважа… Дорогие телезрители. Вы сами всё слышали. Если кто-то обладает информацией по поводу девочки Кати, которую потеряли родители, просьба позвонить в полицию. К сожалению, мой оператор куда-то пропал, и сейчас я провожу прямой эфир в одиноч…

– Алло.

– Да? Алло.

– Суханов на связи.

– Павел Витальевич?

– Всё верно. Звоню ещё раз, чтобы попросить население… Не покидать территорию своих жилищ, закрыть двери и плотно занавесить окна. Доверяйте только официальным источникам информации, и…

– Что происходит?

– Елена, не перебивайте меня. Доверяйте только…

– Хватит! Объясните мне, что происходит! Вы ведь говорили о хлопке и возгорании!

– Не повышайте на меня голос, Елена. На данный момент я не могу разглашать детали происходящего. В городе введён красный уровень биологической опасности, в связи с чем я и рекомендую населению не покидать территории домов и оставаться на местах до дальнейших распоряжений от…

– Что за биологическая опасность? Авария на ТЭЦ? Что вы имеете в виду?

– Елена. Не покидайте территорию студии и находитесь на…

– Алло! Павел Витальевич? Алло!

– …много дел. До свидания.

– Сволочь! Сволочь!

– …

– Уважаемые телезрители. Ради вашей же безопасности – не покидайте свои квартиры. Сидите дома. Сообщайте о возникающих проблемах в соответствующие органы. Телефоны МЧС, полиции, скорой и пожарной службы города Озимовска вы можете найти на…

– Аллё! Слышно меня? А? Аллё!

– Да, здравствуйте, вас слышно.

– Меня Татьяной Никитишной кличут. Доча! Ты в окна-то не смотри! Не подходи к окнам!

– Татьяна Никитовна, я…

– Господь нас за наши грехи карает! Отвернулся боженька! Отвернулся от нас, юродивых, и усё тут! Оно и понятно, чай не безгрешные все, вот и наслал на нас кары свои, антихрист, прости господи, теперь жатву собирает с людишек-то! А глаза бога-то какие злые! Ну поделом нам, поделом! Я вот знаешь что, в молодости-то делала?

– Татьяна Ники…

– Я вот Нину, подружку свою, подставила – выкрала у неё два рубля в молодости-то! Мне на колготки нужно было, я тогда перед Колей хотела покрасоваться, а я думаю, чего б у соседки не взять, потом верну, чай не заметит-то! А она тогда, зимой дело было, поехала на дискотеку с парнем, потом рассорились, он один уехал, а она на автобусе обратно хотела. А денег-то нема! А там такая пурга поднялась, и морозы сильные были – не дошла Нинка! Не дошла, понимаешь? Примёрзла к асфальту, еле отодрали поутру потом! А я не говорила никому, что у неё денег не было, потому что я выкрала! Вот ты первая, доча! За это антихрист нас и пришёл наказывать – у каждого ведь есть грехи свои! Все мы едины перед судом господним!

– Татьяна Никитовна, простите, но я не…

– А я так и схоронила эти два рубля! Не купила себе тогда колготки! Так и лежат у меня в шкатулке они! А что? Может антихристу и нужны они – простит меня боженька тогда? Надо, надо искупить грехи свои. Вот прямо сейчас беру два рубля эти чёртовы, и в окно их брошу – будь что будет! Пусть пропадом пропадут! А мне терять нечего – я исповедовалась, пущай не у батюшки!

– Подождите, Татьяна, не нуж…

– Кк-рак! А ну держи своё, ирод чёртовый. Держи своюууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу!

– Татьяна Ник…

– УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ.

– Господи…

– …

– Сидите дома, не открывайте окон и дверей. Пожалуйста, если у вас есть информация, что происходит на самом деле… Без лучей, антихристов, глаз… Пожалуйста…

– Алё.

– Катя! Катя, где ты?

– Прячусь.

– Где прячешься, Катя? Почему ты шепчешь?

– Я под кроватью, тётя. Они рядом уже. Я в большом доме кирпичном на улице Света.

– Советов?

– Да.

– Оставайся там! Сейчас я вызову полицию!

– Быстрее, тётя. Глазки рядом воют совсем. В окошко стучали. Мне кажется… Кажется…

– Что тебе кажется, Катя? Катя?

– Кажется, там мама с папой тоже глазки.

– В смысле? Катя?

– …

– Твою… Так, менты. Ну же. Ну же.

– …

– …

– …

– Сука! Да почему? Ответьте же наконец!

– …

– …

– Меня с-слышно?

– Алло! Да, вы в… В эфире, вас слышно.

– Ахахахахахахааахахах. Все умрём.

– Что?

– Умрём все! Все умрём! Косточка к косточке, яблоко к яблоку! Ахахахахахахахаахах! Вы тоже! Вы тожетожетожетожетожетожетожетожетоже…

– Иди нахер.

– …

– Т-телезрители. На данный момент инструкции остаются прежними – не покидайте свои места проживания, и… Лучше спрячьтесь. Я остаюсь с вами на связи до разрешения происходящей ситуации и постараюсь… Постараюсь сообщать всё, что знаю о…

– Алло?

– Алло, да. З-здравствуйте.

– Приветствую, Елена. Можете называть меня Рауль.

– Да, Рауль? Вы хотите сообщить что-то важное?

– Да, Елена, я хочу. Ебучие пендосы решили испытать на нас своё вооружение, и поэтому я хочу обратиться ко всем мужикам – берите в руки пушки и защищайте себя и свои семьи. Я, к сожалению, не обзавёлся таковой, так как в разводе – надеюсь, мамаша спрятала моё солнышко, Лилию, в сохранное место. Но мужики, сейчас вся надежда на вас. Елена?

– Д-да?

– Елена, я курил на балконе, когда увидел их. Боюсь, они тоже увидели меня. Елена, прямо сейчас я беру свой карабин и начинаю стрелять по поражённым людям. Не отговаривайте меня – я оказываю им услугу. Последний патрон я оставлю на себя. Найти моё тело в случае чего можно по адресу улица Вознесенская, дом пять, квартира сорок четыре. Всё имущество завещаю Лилии. А теперь прошу простить меня, Елена.

– Рауль, постойте…

– БАХ!

– Рауль!

– БАХ! Ну чё, суки, подходите! БАХ!

– Ра…

– …

– Вдох. Выдох. Вдох. Спокойно. Прошу прощения, уважа… Да к чёрту. Сидите дома и ждите. Я не… Я не знаю, о чём мне ещё говорить. Я не понимаю… Я ничего не…

– Аллооооооууууу?

– Да, вы на связи. Г-говорите.

– Да, вы на связи. Г-говорите.

– Я… Я не понимаю. В-вы меня передразниваете?

– Я… Я не понимаю. В-вы меня передразниваете?

– П-прекратите пожа… Прекратите немедленно!

– П-прекратите пожа… Прекратите немедленно!

– Х-хватит, я…

– МИЛОЧКА, ЕЛЕНА! ТУТ ГРОХНУЛО! ПРОИЗОШЁЛ ХЛОПОК ГАЗОВОЗДУШНОГО АНТИХРИСТА ИЗ-ЗА НЕЙРОПРОТОННЫХ ЛУЧЕЙ! Я, ТАТЬЯНА СУХАНОВ КАРАБИИИИИИИН, ПОДАМ НА ВАС В СУД! А ГЛАЗКИ РЯДОМ, ЕЛЕНА, И БОЖЕНЬКА ОПАСЕН ПОВЫШЕННОЙ СТЕПЕНЬЮ РАДИОАКТИВНОСТИ! А ВСЕ УМРЁМ ИЗ-ЗА КОЛГОТОК, АХАХАХАХАХАХАХАХАХАХ! В ДОМЕ КИРПИЧНОМ, ДВЕНАДЦАТЬ СОТРУДНИКОВ МЧС И ДВА РУБЛЯ, ЖАТВУ СОБИРАЮТ! А ВСЁ ПОЧЕМУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ?

– …

– …

– …

– …

– …

– Алё?

– К-катя? Катенька, ты?

– Тёть Лен, не плачьте. Мама с папой нашли меня. Они говорят глазки хорошие. Они смеются. Мы идём тёть Лен.

– К-катя, не…

– …

– У-у-у-у-у-у… У-в-важаемые т-телез… Рители. Я не смотрю. Я в-вижу переф… Периф… Краем глаза я вижу, ч-что в окне к-кто-то есть. Если среди вас ес-сть кто-то не из О-з-зимовска, п-пожалуйста… П-пришлите помощь. В-вы найдёте меня по адресууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…

– …

– …

– …

Автор: Алексей Гибер

На редакции Сергей не работал из денежных соображений – работа собкором сразу на множество изданий приносила гораздо больше средств. С Тохой же он познакомился в “Нижнекамском вестнике” – вместе и ушли оттуда, решив протаптывать для себя отдельную от главредских ограничений журналистскую дорожку. Тандем “журналист + фотограф” показал себя на ура – несколько материалов из отдалённых посёлков получилось загнать профильным изданиям втридорога, и с деньгами проблем не имелось. Серёге нравились поездки – знай себе, находи удачные кадры, да делай подсъёмки, когда увиденное было выгоднее показать через видео. Тоха же отвечал за текстовое наполнение статей: была в нём некоторая “искринка”, как выразился бы их нижнекамский главред Натан Васильевич, которая отличала его от рядового журналиста-новостника. Этой “искринкой” Тоха и превращал обычные фоторепортажи в чуть ли не литературу. Хотя сам он и говорил, что когда журналистика становится литературой, это “скорее смерть для автора, чем хороший материал”.

Сделать репортаж из Усть-Кылына предложил как раз-таки Тоха. Вбежал с горящими глазами в квартиру – “Серёга, ты охренеешь какую бомбу сделать можем!” – и начал, не успевая формировать в голове предложения, вываливать всё, что знал. Сказал, мол, репы туда почти не гоняют – долго и накладно, потому тема необжитая, а посёлок вообще почти никто не видел. Мол, живут они там не как все северяки, а вообще странно, и он уже налаживает каналы, чтоб этот материал продать – несколько крупняков заинтересовалось. От услышанных цифр в возможном гонораре у Сергея тогда округлились глаза. Тоха лишь рассмеялся в ответ, и сказал готовиться к сборам.

Собрались где-то за месяц – пока выбили финансирование у заинтересованного в материале СМИ, пока прикупили тёплых вещей и наладили аппаратуру. Выдвинулись только в середине декабря со множеством остановок и пересадок. Новый год предстояло встретить в Усть-Кылыне.

Тем временем Иван Алексеич опять что-то неразборчиво прокричал в кабину – Сергей предпочёл не переспрашивать – и через несколько минут начал снижаться.

За окном иллюминатора тут и там простиралась тундра – холодная, смертельная, зыбкая, она будто готова была поглотить неподготовленных путешественников, растворить их в своей монструозности. Волочанка горела посреди полярной ночи разными огнями – было очень непривычно видеть такое светлое пятно посреди сплошной темени и снега.

Спустя минут двадцать, наконец, сели. Иван Алексеич вышел с ними – сказал, нужно принять передачки и найти новых пассажиров, а у него дальше маршрут до Усть-Авама и обратно, в Дудинку.

– Дальше разберётесь, архары? – глупо коверкал он слово “архаровцы”. – Вам наверное в администрацию местную? Такси за взлёткой есть.

– Не, – бросил Тоха, разминая затёкшие от долгого сидения ноги. – Мы дальше поедем, в Усть-Кылын.

Иван Алексеич на секунду застыл, а затем странно ухмыльнулся из-под усов.

– Хренасе! Неужто нашли кто туда погонит? Впервые за десять лет что летаю, туда от меня гоняют.

– Есть один, – уклончиво ответил Тоха. – Спасибо, что довезли, – и пошёл к машинам.

Серёга, поправив на плече сумку с оборудованием, коротко кивнул пилоту и устремился за ним.

У взлётной площадки тем временем собирались люди – смотрели на прилетевших с нескрываемым интересом. Дети бегали и кричали вокруг, катаясь на санях, кто-то даже подъехал на снегоходе. В руках у некоторых женщин Серёга заметил коробки и большие сумки – должно быть, те самые гостинцы родне из других близлежащих посёлков.

Здания аэропорта как такового в Волочанке не было – лишь развевался красно-белый колдун над одним из покосившихся дощатых бараков. Вот и вся инфраструктура.

– Набережная двадцать два, – подошёл тем временем Тоха к мужику в шапке-ушанке, смолившему сигарету у заведённой машины с шашкой на крыше. – Сколько?

– Двести рублей будет, друг, – крякнул таксист и откинул сигарету в снег. – Едем?

Решили ехать.

Владимир встретил как подобается – накрыл стол, налил своей собственной настойки из запасов “для сугреву”, был улыбчивым и добрым. Жена его, Наталья, сновала меж кухни и зала, принося всё новые блюда. Дети же, поздоровавшись с гостями, ушли играть к себе в комнату.

– Завтра в одиннадцать выедем, с другом моим, к трём уже на месте будем. Там у них заправимся и я обратно, – объяснял Владимир, старательно пережёвывая кусок мяса. – Деньги не забыли?

– Обижаете, – улыбнулся Тоха. – Тридцатка, как и договаривались.

– Отлично, – буркнул Владимир. – Можете в душ сходить, у меня бойлер есть. Спать где вам Наташа покажет. Какого, говорите, за вами обратно ехать?

– Третьего января, днём, – подал Сергей голос. – Вы ж проспитесь к тому моменту?

Владимир усмехнулся.

– Да мы и не шибко празднуем. Это у вас, в вашей полосе, новый год неделю длится. У нас если все забухают, посёлок откиснет. Так что не переживай, заберу.

– А как вы в темноте дорогу найдёте? Сейчас же ночь полярная, – решил уточнить Сергей вопрос, волновавший его больше всего. Заблудиться посреди тундры было бы самой жуткой участью – спасателей в такой глуши ждать не приходится.

– Дед у меня там жил раньше. В Усть-Кылыне. Вот и возил меня периодически, когда к нам приезжал. Не волнуйся, я эти места как свои пять пальцев знаю, – улыбнулся хозяин дома. – Всё будет в лучшем виде, гарантирую. Вам, журналюгам, Усть-Кылын точно понравится.

Остаток ужина провели за редкими фразами – Сергей было думал обидеться на “журналюг”, но потом забил.

– Прям другой мир, да, Серёг? – шептал ему Тоха перед сном с соседней кровати. – Вот вроде как у нас, но вообще всё по-другому.

– Да вообще жесть.

– Зато представь как материал порвёт! “Как живёт отдалённый посёлок на Севере России посреди полярной ночи”. Огнище же! Ладно, давай спать. Завтра ещё ехать долго.

Заснул Серёга не сразу – прислушивался к воющему ветру за окном да мерному поскрипыванию дома. Наконец, спустя минут двадцать, усталость взяла своё.

***

С утра наспех позавтракали, заранее оплатили поездку наличкой, и выдвинулись в путь. Тохе досталось место на владимирской “Ямахе”. Серёга же поехал следом вместе с его другом, Виктором – на менее презентабельной, но всё-таки надёжной “Тайге”.

Ещё утром Сергей подумывал над тем, чтобы сделать пару кадров по дороге, но почти сразу понял – в таких условиях снимков не получится. Да и рисковать, доставая по дороге фотоаппарат и рискуя свалиться со снегохода, не хотелось. К тому же вокруг не было видно ни зги – только отъехали от Волочанки, как тьма поглотила тундру, оставив вокруг только небольшой конус света от снегохода да блестящий, но в ночи кажущийся скорее серым, снег.

– В поряде? – один раз обернулся Виктор к нему, пока “Тайга” рассекала темень, на всех парах мчась в Усть-Кылын.

Сергей лишь кивнул в ответ – говорить под леденящими порывами ветрами совершенно не хотелось. Виктор удовлетворённо хмыкнул, отвернулся, и прибавил газу.

До Усть-Кылына доехали даже раньше – часам к двум. Уже на подъезде к поселению Сергей заметил, что тундра вокруг изменилась, будто став ярче. Взглянул на небо – и ахнул.

На небе вокруг Усть-Кылына, тут и там простиралось невероятное северное сияние. Синий, зелёный, фиолетовый, бирюзовый – многообразие цветов и красок распускалось на небе электролиниями, плыло причудливыми волнами и будто бы разбивалось о незримые ночные скалы, чтобы собраться в причудливых сочетаниях вновь.

Сергей не в первый раз видел северное сияние – командировки в разные точки необъятной давали о себе знать; но такое сияние он видел впервые. Он посмотрел вперёд, к “Ямахе” – Тоха тоже задрал голову в небо и наблюдал за чудом, происходящим прямо над ними.

В конце-концов, заглушили моторы, припарковавшись у огромного монолитного серого здания, особняком стоящего посреди тундры.

– Это…

– Усть-Кылын, – не дал договорить Виктор Сергею. – Вон подъезд, заходите. Мы сейчас с Владимиром за вами.

Огромная бетонная коробка будто бы нависала над ними, показывая, что готова выстоять под властью бурана и вечной мерзлоты. Сергей замешкался, но, сняв со снегохода сумку, подошёл к Тохе.

– Хера строеньице, – встретил его тот удивлением насчёт бетонной коробки. На всей территории якобы посёлка не было ничего кроме этого огромного здания. – Слышь, Серёг. А ты заметил?

– Что?

– На здание ещё раз глянь.

Сергей послушно оглядел здание вновь, и только сейчас понял, чем оно не похоже на типичные огромные многоэтажки.

В нём не было окон.

– Какого… Может с другой стороны?

– Не, там тоже только стены, мы когда ещё только подъезжали, я заметил. Пушка будет, базарю! – усмехнулся Тоха. – Ладно, пошли внутрь, а то я щас окочурусь.

Показав Владимиру большой палец – мол, всё окей, мы дальше сами – Тоха устремился к ближайшему из многочисленных подъездов. Сергей неуверенно пошёл за ним.

– Слышь, Тох. А ты знал, что это не посёлок, а чисто дом огромный?

– Деталей мне не рассказывали, но говорили, что они странно живут, да. Окон вон нет. Ну ничё! Как раз офигительный репортаж выйдет! “Без окон без дверей, полна горница людей”, – рассмеялся он, шагая по скрипучему снегу. – Хотя ладно, двери есть, и на том спасибо.

Входную дверь немного замело снегом – пришлось несколько раз подёргать за ручку, прежде чем та наконец поддалась. Изнутри дыхнуло теплом и запахами еды. Потопав ботинками о порог, чтобы стрясти с себя лишний снег, они вошли внутрь.

На входе их уже ждали. Молодой парень, судя по виду, тувинец, стоял в меховом тулупе и недовольно буравил их взглядом.

– Привет! – снял Тоха перчатку и подал тому руку. Парень с осторожностью пожал её. – Мы к вам с центра, приехали погостить. Не подскажешь, где Адиуля Витальевича найти можно?

Услышав знакомое имя, парень словно изменился – улыбнулся им, и, похлопав по плечу, начал вести вглубь по коридору.

– О, журналисты, да? Адиуль Витальич говорил нам, что приедете. Проходите ваша, проходите, у него на третьем кабинет, куртки сюда давайте, повешу, – распоряжался он уже вовсю, вешая их верхнюю одежду на крючки в ближайшую комнату. – Меня Кэпэлэ зовут, приятно, очень приятно.

Сзади послышался звук открытия двери и знакомые голоса – Владимир и Виктор вошли следом и уже о чём-то переговаривались с ещё одним мужчиной, незаметно появившимся из соседнего помещения.

– Сюда идите, сюда! – Кэпэлэ тем временем вёл их наверх по лестнице. Сергей ещё раз оглянулся на провожатых, что и доставили их до Усть-Кылына, а затем пошёл следом за парнем.

В кабинете – если отдельное помещение, некогда бывшее однушкой, можно было назвать таковым – у Адиуля Витальевича было светло и просторно. Убранство же было “как у людей” – невыразительный письменный стол, парочка комодов вдоль стен, да и несколько стареньких стульев. Никаких медвежьих шкур на полу или рогов оленя на стене, как себе представлял Сергей.

– Как добрались? – широко улыбался им Адиуль Витальевич, усаживаясь на своё место. – Садитесь, садитесь. Голодные, наверное? У нас как раз обед скоро, мужики вернутся с охоты, может ещё и принесут что. Рассказывайте, рассказывайте.

– Да хорошо, спасибо, – протянул Тоха, осматриваясь по сторонам. – Вы же в курсе, зачем мы приехали? А то в нашем деле с чиновниками не всегда хорошо бывает – даже при договорённости у них внезапно дела появляются.

– Да что вы! – улыбнулся Адиуль Витальевич ещё шире, обнажив желтоватый строй зубов. – Конечно, знаю, знаю. У нас, эвенков, тайн нет – снимайте сколько хотите! Я вам даже больше скажу: мы с виду суровые и холодные, но если к нам с добром, то мы гостя напоим-накормим, как с родственником обходиться будем! Так что вы не стесняйтесь, люди у нас хорошие, много интересного узнать можно!

– Скажите, – первым прервал его Сергей. – А почему… Почему вы живёте здесь? Это же буквально огромная бетонная коробка. Откуда свет, вода, еда? И почему… Почему нет окон?

В кабинете воцарилось молчание. Адиуль Витальевич замешкался, будто бы на секунду задумался над ответом, но затем вновь одарил их улыбкой.

– Понимаете, как вас по имени?

– Сергей.

– Понимаете, Сергей, дело тут в чём. Я живу в Усть-Кылыне всю свою жизнь, и не могу точно сказать, почему посёлок располагается именно в здании. Построено оно было очень давно, ещё до моего рождения. Население у нас небольшое, человек семьсот с небольшим, и такой территории хватает для всех нужд. В здании у нас есть и дизельная, и водопровод имеется, трубы расположены внутри стен. Насчёт окон… Дело в том, что так заведено, что мы выходим на улицу исключительно в полярную ночь. Вот этот промежуток с ноября по январь отведён нам для добычи еды – рыболовства, охоты, торговли с соседними посёлками. После наступления полярного дня мы не покидаем территорию посёлка.

– То есть совсем? – Сергей был ошарашен. – И окон нет потому что…

– Да, они отсутствуют за ненадобностью. Рядовой житель Усть-Кылына не видит за жизнь солнечного света. Понимаю, звучит бредово, но таковы наши культурные устои – и все здесь следуют им беспрекословно. Если же вас беспокоит вопрос здоровья – с этим у нас всё в порядке. Нехватку витаминов мы компенсируем закалкой в морозных условиях, а также имеем свои методики.

– Методики?

– Скажем так, у нас есть местный шаман – он и отвечает за укрепление нашего тела и духа. Я вас с ним обязательно познакомлю. А так у нас всё, как у всех – есть небольшая школа, собственная больница, гараж со снегоходами, актовый зал. Одним словом, дом полностью оборудован под проживание небольшого посёлка, которым мы, собственно, и являемся.

За дверью послышались голоса и топот шагов.

– О! – воскликнул Адиуль Витальевич. – А вот и наши добытчики вернулись, время как раз к трём. Позвольте откланяться, дел сейчас действительно много. Если хотите подробное интервью со мной – пожалуйста, ищите меня здесь, думаю на неделе смогу найти час-два. Где расположиться вам покажет Кэпэлэ, с ним вы уже познакомились.

С этими словами глава поселения встал из-за стола и направился к двери, показывая, что на сегодня разговор окончен. Тоха с Сергеем двинулись за ним.

На выходе облокотившись о стену стоял тот же парень, что и привёл их в кабинет.

– Кэпэлэ! – обратился к нему Адиуль Витальевич. – Будь добр, засели ребят в свободные комнаты. Мне ещё нужно к Ание заглянуть, – и, кивнув журналистам на прощание, пошёл вдоль по коридору.

– Хороший глава, да? – улыбнулся Кэпэлэ. – Он нам отец, хороший глава. Идёмте.

***

– Чё думаешь? – спрашивал Сергей, раскладывая свои вещи в шкаф. Кэпэлэ привёл их в двухкомнатную квартиру на четвёртом этаже и сказал, что жить они будут здесь. – Тебе не кажется, что они тут… Того? – покрутил он пальцем у виска.

Тоха прыснул.

– Может и так. Один фиг, чем страннее они, тем бомбовее получится готовый продукт. Ты только прикинь, как потом о нас говорить будут? Любой материал заявим, даже лоховской – всё равно с руками оторвут! Ибо “это же те самые Сергей и Антон что написали про Усть-Кылын!”, – продекламировал он последние слова. – Не парься, Серёг. Ща поживём, поговорим с местными, ты фотки бомбезные сделаешь, как уедешь, и всё – можно хоть на море.

– Ага, на Бали, – усмехнулся Сергей. – Сразу с коксом и проститутками.

– Эскортницами, попрошу!

За шутками и разговорами прошло с полчаса. Комната была обжита, и пришло время приступать к работе.

– Слушай, может похаваем сначала? – урчащий живот напомнил Сергею, что последний раз ел он утром. – Вон, Адиуль же сказал мол у них как раз время обеденное, плюс охотники чё-то принесли. Думаю тут не трудно будет столовку разыскать.

– Да можно, – согласился Тоха. – Только фотик возьми сразу, по пути быт подснимешь.

– Договор.

Дорогу до столовой подсказали местные – Кэпэлэ уже успел уйти по своим делам, показав жилые комнаты. По пути Сергей брал в прицел объектива всё, что видел: детей, со смехом и криками бегающих по коридорам и лестницам; женщину в одной из квартир, стирающую вещи в жестяном тазу; старика, что соскабливал необычным инструментом со шкуры мездру.

Зачастую все те, кто попадал на фото, закрывали лицо руками. До ругательств, правда, не дошло – если Сергей видел, что местный не желает увековечить себя в цифре, то просто улыбался и опускал фотоаппарат. Это срабатывало –

– Ну чё там? – спросил Тоха уже на подходе к широкой двери. Должно быть, тут и была столовая. – Есть красивые кадры.

– Маловато, конечно, но что-то да найдётся. Пошли уже, – ответил Сергей и первым вошёл внутрь.

Внутри стоял гам – десятки человек сидели за длинными столами и ели, чавкали, общались друг с другом, смеясь и крича. На вошедших почти не обратили внимания – лишь пара человек повернули головы в сторону входа, но тут же, потеряв интерес, вернулись к еде.

– Хера община… – протянул Тоха, как из-за дальнего стола крикнули.

– Сюда! Пойдите! Сюда! – кричавшим был Кэпэлэ. Подняв руку, он звал к себе и кивал на свободные места рядом с ним. Должно быть, призывал пообедать вместе.

– Пошли, чё, – бросил Тоха и двинулся по залу к знакомому.

Кэпэлэ же, увидев, что к нему идут, расплылся в улыбке. Сказал что-то своим соседям, а затем немного отодвинулся, чтобы Сергей с Тохой сели за стол.

– Мои друзья! – торжественно представил он их местным, что лишь кивнули в ответ. – Ну как вы? Обжились? Квартира нравится?

– Пойдёт, – уклончиво ответил Тоха, и оглядел стол в поисках еды. – А где можно…

– А! Сейчас принесу! – Кэпэлэ, не дослушав, резво выскочил из-за стола и пошёл куда-то вглубь зала.

Местные же явно не горели желанием поддерживать беседу с незнакомцами. Сергей сначала думал включить фотоаппарат и сделать кадр – но потом подумал, что лучше не нервировать и так удивившихся их внезапным визитом жильцов.

– Смотрю, только Кэлэмэ нас любит, – тихо усмехнулся ему Тоха.

– Кэпэлэ, – поправил тот.

– Да, он. Ну ничё, скоммуницируемся. Я чё думаю…

– Приятный аппетита! – договорить ему не дал Кэпэлэ, уже вернувшийся за стол с подносом, на котором покоились две глубокие тарелки.

Сергей взял одну себе, взглянул на содержимое – и его чуть не вырвало. В глубокой таре ярко-красным переливалось какое-то кровавое варево. Куски чьего-то мяса всплывали тут и там, сама похлёбка была покрыта тонким слоем жира.

– Что-то не так? – Кэпэлэ заметил смятение.

– Кэпэлэ, – Сергей наконец отвёл от тарелки взгляд и шумно выдохнул. – Это что?

– Кровяной суп. Очень вкусно. Попробуй! – Кэпэлэ, казалось, не смущал внешний вид еды. Подтверждая свои слова, он, чавкая, начал хлебать из своей тарелки. – Ну!

– Да ешь. Щас ещё подумают, что мы странные какие-то, хер потом чё срепортажим, – сквозь зубы процедил Сергею Тоха, а затем улыбнулся. – Спасибо, Кэпэлэ.

– Всё для гостя!

Сергей представил на месте супа куриный бульон. Наваристый, ароматный, согревающий. Наконец, собравшись с силами, зачерпнул ложку и попробовал.

На вкус оказалось так же неприятно, как и на вид. Сергей подумал, что вот-вот, и появятся рвотные позывы – но оголодавший желудок был рад любой еде, а потому не стал капризничать. Ложка за ложкой, с небольшими перерывами, он всё-таки смог справиться с едой.

– Вкусно? – к моменту, как Сергей закончил есть, большая часть обедающих уже разошлась. В зале осталось несколько человек, за их столом – лишь он, Тоха, и Кэпэлэ.

– Очень, спасибо, – натянуто улыбнулся Сергей.

– Слушай, – внезапно встрял Тоха. – А ты не хочешь интервью дать?

– Интервью? – Кэпэлэ задумался. – А как?

– Пошли, – бросил ему Тоха и, встав из-за стола, направился к выходу. Сергей и Кэпэлэ двинулись за ним.

***

Записать интервью решили на улице – расположить собеседника к прогулке, подснять на фоне дома и северной пустоши, услышать его настоящего. Тоха знал своё дело: если хочешь узнать самую интересную информацию, создай для собеседника комфортные условия. На улице пускай было и холодно, но провести минут пятнадцать ради интервью было не сложно – дальше планировали продолжить уже внутри.

– Как давно тут живёшь? – задал Тоха первый вопрос, когда они наконец вышли из подъезда, и, поскрипывая снегом под ботинками, начали неспешную прогулку.

– Моя? – Кэпэлэ выглядел не очень довольным, то и дело оборачиваясь на дом, а затем посматривая на небо. Вдалеке по всей площади полярной ночи простиралось разноцветное, словно сотканное из разноцветных лент, северное сияние. – Всю жизнь живу. Папа на рыбалке в прорубь упал, утоп. Мама старенькая, за ней слежу. Сестрёнка есть, лет пять. Алана.

– Стоп, – улыбнулся Тоха. – Как это? Ты же говоришь – мама старенькая. Как сестре может пять лет быть?

– Все мои сёстры, – улыбнулся Кэпэлэ в ответ. – Приёмная она. Приютил. Так в каждую семью прийти может – везде накормят. Адиуль Витальевич нам тоже как отец. Всех любим, всех ценим.

Сергей обошёл их, сделал пару кадров. Не удержался, сфотографировал и сияние. Оно будто бы манило своей грандиозностью и величественностью на фоне их – таких ничтожных перед ледяной тундрой.

– Кэпэлэ, можешь сюда встать? Хочу тебя на фоне сияния сфоткать, – подозвал он эвенка и указал на место. Тот, вопреки ожиданиям, замахал руками и отошёл на пару шагов назад.

– Нельзя, прости! Моя опасно стоять рядом с холанарэн, – отошёл ещё назад. – Пойдёмте обратно. Тут опасно гулять. Нельзя в тундру.

– Звери? – уточнил Тоха, кивнув Сергею – мол, “ладно, сворачиваемся”.

– Зверей эвенки не боятся, – вновь улыбнулся Кэпэлэ, но тут же посерьёзнел. – Тыкулкас эксери. Их бояться нужно. Ночью темно, не видят. Днём – смерть.

В доме дозаписать интервью не получилось – Кэпэлэ старательно уходил от вопросов, кто такие “Тыкулкас эксери”, и в целом не горел желанием продолжать разговор. Так ничего и не добившись, Тоха с Сергеем ушли к себе. Судя по пустым коридорам и затихшим голосам, дом готовился ко сну.

– Херня какая-то выходит, – бросил Тоха, уже лёжа в кровати. – Сами типа всем рады, но потом в себе закрываются, и всё, баста. Чё делать будем?

– Слушай, – уже зевая, ответил Сергей. – Думаю, им время дать надо. Мы ж тут пару недель почти. Щас они привыкнут к нам, посмотрим их обычаи, поучаствуем, пообщаемся с главным. Новый год вон вместе справим. Привыкнут. Тогда и побеседуем нормально.

– Твоя правда. Ладно, давай спать уже. А то у меня скоро от вечной ночи часы собьются, – Тоха тоже зевнул. – Всё, спокойной. Завтра Адиуля их выцепим. Может чё расскажет.

Засыпая, Сергей прислушивался к шумам дома. Создавалось впечатление, словно он как живой организм – чувствует их, проглоченных в себе, но ещё не запустил процесс переваривания, дав ложную надежду на спасение. Ещё из головы не выходили яркие цветные мазки, которыми было исполосовано ночное небо. Северное сияние здесь будто бы манило, словно желая, чтобы на него смотрели как можно дольше.

– Тыкулкас эскери, – шёпотом усмехнулся Сергей, и повернулся на другой бок.

***

– Здесь мы готовимся к охоте. Шаман проводит обряд, – рассказывал Кэпэлэ, пока Сергей с Тохой осматривались. Комната была очень большой – почти как столовая. В конце её у стены виднелись подобия фигур из прутьев. Тут и там были развешаны кости – судя по внушительному размеру, медвежьи. – Улгэн! Ирэмэдел мундулэ эмэрэ! – крикнул он куда-то вглубь помещения. Только тогда Сергей заметил, что перед одной из фигур, сгорбившись, стоит старик.

В Усть-Кылыне Сергей с Тохой уже были пятый день к ряду – но, казалось, обойти все места этого поселения не представлялось возможным и за год. Кэпэлэ, впрочем, продолжал проводить экскурсии. Сегодня он привёл их на предстоящий обряд – сказал, скоро начнётся охота, и без успешного обряда она может пройти неудачно.

Старик тем временем обернулся, и, увидев Кэпэлэ, не спеша подошёл к ним. Кивнул, протягивая свои сморщенные руки – Сергей, немного замешкавшись, пожал их. За ним поздоровался и Тоха.

– Познакомьтесь, – улыбнулся Кэпэлэ. – Это Улгэн. Наш шаман. Нунартын журналистыл, – обратился он уже к шаману. Тот лишь с прищуром оглядывал гостей с головы до ног.

– Экунма эетчэрэс? – внезапно обратился он к ним. Сергей растерялся.

– Он спрашивает, зачем пришли. Сейчас поговорю с ним – можете пока снять на фото, – поспешил успокоить его Кэпэлэ, и начал говорить со стариком на своём языке. Тот сначала хмурился, но уже спустя несколько секунд морщины на его лбу разгладились, а сам он улыбнулся.

Сергей с Тохой тем временем подошли к фигурам в конце зала. Это были животные, сделанные из прутьев – в силуэтах точно угадывались олень и соболь.

– Жуть, – бросил Тоха, и, заскучав, начал осматривать стены. Помимо костей, кое-где висели самодельные луки – они заинтересовали его больше. – Вон, сфоткай пока дают – у него тут целый склад оружейный.

Сергей обернулся, и, достав фотоаппарат, пару раз щёлкнул затвором объектива.

– Сергей! Антон! – Кэпэлэ тем временем позвал их к себе. – Идти сюда, сейчас начнём обряд!

Когда они подошли к Улгэну, то Сергей увидел, что тот уже держит в руках лук – должно быть, взял один из тех, что висел на стене.

– Хэривчэде-ми, – коротко бросил тот и натянул тетиву.

Стрела вылетела со свистом, за секунду пробив фигуру из прутьев. Искусственный олень качнулся и завалился набок. Кэпэлэ засиял.

– Би сомат уруним! Аяке! Пасиба! – воскликнул он, и повернулся к Сергею. – Улгэн смог поразить оленя из своего лука – значит, охота пройдёт удачно. Не будем больше его тревожить, нужно передать новость охотникам. Идёмте, – и направился на выход.

Сергей пару раз сфотографировал старика, который уже успел дойти до поражённой фигуры, и теперь что-то внимательно там рассматривал, а затем пошёл за ним.

– Элкэт! – раздался сухой голос позади. – Дэвэ янурга-ми! Эрэ эмэсинчэдэ-ми!

Кэпэлэ внезапно остановился, замешкавшись. Но тут же как ни в чём не бывало кивнул сам себе и вышел из комнаты.

– Кэпэлэ, – нагнав его в коридоре, тихо спросил Сергей. – А что он сказал в конце?

– Стрела сломалась. Говорит, грядёт беда, – коротко отрезал Кэпэлэ. – Плохой знак.

-----------------------------------

Продолжение в комментариях