nervysdali

Всё будет хорошо. Просто испугалась. Телефон сел. Всего-то. А я, дурак, распереживался.

В рейсовом автобусе, несмотря на утро, было нестерпимо жарко. Я вытер пот со лба, поискал глазами маленькое окошко над собой, протянул руку, подёргал — то приоткрылось на несколько сантиметров. Стало чуть лучше — навязчивые, душно-липкие мысли в моей голове обдало холодным, сознание остыло.

До прибытия в Нимчев — город, где живёт Лиза — оставалось ещё около двух часов. Я принялся листать наш диалог — сначала сообщения за вчера, потом всю переписку, чтобы понять, где мне стоит искать её.

Скорее всего, она дома. Спит ещё. Где же был её адрес…

“Шолохова 54, квартира 16”.

Ага, отлично.

Я шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла. Старушка по соседству окинула меня недобрым взглядом, но промолчала.

В голове, как промотанный снизу вверх диалог, одно за другим, проносились воспоминания о нас. О Лизе. О Лисоньке.

С ней мы познакомились в декабре прошлого года — оба часто сидели на форумах, посвящённых паранормальщине. Связал нас сайт с глупым названием “vizhuiberucame.ru” — набор букв читался как “Вижу и беру каме.ру”, но в народе форум просто назывался “камерой”. На самом сайте часто постили истории уровня газетных вырезок о паранормальщине, но попадалось и что-то интересное — рассказы о жутких находках в лесах и полях со слов очевидцев; смазанные фотки странных людей посреди ночных улиц; короткие видео, на которых слышались непонятные звуки. Я не сильно верил во всё это, но часто заходил на форум пообщаться со знакомыми.

Лиза появилась в одной из веток комментариев в конце ноября — написала что-то в стиле “фигня твой мужик-из-болота, я вот Пухаря засняла”. В обсуждении никто и не заметил её сообщения, а я заинтересовался, списался с ней в личке — и понеслось.

Видео с Пухарём она мне действительно скинула — на нём странная размытая фигура вдалеке шагала под сильные порывы ветра и обрывочные комментарии Лизы. В камере то и дело показывался, кружась, тополиный пух – видео снимали летом. Я тогда посмеялся, но Лиза сказала, что ничего смешного в этом нет — и Пухарь реально существует, пускай и бояться его не стоит, ведь он добрый и даже как-то помахал ей своей тощей рукой.

Я скинул Лизе свои любимые крипипасты и картинки — ей понравилось. Так, у нас завязалось плавное общение. Сначала на форуме, уже после — в соцсетях.

***

Пятница, 8 декабря

Лиза Вишневская [19:18]

Давай так — я не хочу, чтоб наше общение теряло загадку

Вы [19:19]

В каком смысле?)

Лиза Вишневская [19:19]

Что за неуместные улыбочки, я серьёзно >:(

Никаких фоток. Никаких видео. Мы не знаем, как выглядим — так интереснее! А вдруг ты призрак? Или я? :D

Договорились?

Вы [19:20]

Идёт)

Лиза Вишневская [19:19]

И ещё

Называй меня пожалуйста Лисонькой :)

Мне так лучше

***

Я слышал обрывки Лизиного голоса, развевающегося по ветру, на том, самом первом, видео — и он был прекрасен. Меня не интересовал Пухарь, меня не интересовала паранормальщина в городах России и дискуссии в ветках комментариев на форуме “Камеры” — с того самого дня меня интересовала только Лиза. Лисонька.

И это было обоюдно.

Я общался с Лисонькой весь декабрь — мы встречали Новый год вместе, в чате друг с другом — а затем весь январь, февраль, март…

Я узнал, что у неё проблемы в семье. Узнал, что она хочет завести котёнка, но пока не может. Узнал, что старший брат невзлюбил её с самого детства и периодически издевается над ней. Узнал, что в конце июня ей исполнится семнадцать, и она хочет поступить в колледж в моём городе, свалив из Нимчева раз и навсегда.

В моих мечтах мы с Лисонькой встречали закаты на крыше пятиэтажки; объездили все красивые места города на велосипедах, сделав на их фоне совместные фотографии; Лисонька слушала мои неумелые попытки спеть ей на гитаре её любимых My Chemical Romance, а затем, смеясь, расцеловывала меня, и мы лежали на диване, держась за руки и не думая ни о чём, наслаждаясь лишь друг другом.

В моих мечтах Лисонька ночевала со мной, прижимаясь к моей спине своим тёплым, ароматным телом — тогда мне становилось особенно неловко, и я в смущении отбрасывал эти мысли, втайне надеясь, что эта картина в моей голове скоро станет реальностью.

За мыслями о нашем знакомстве я не заметил, как провалился в прохладный, но беспокойный сон. Мне снилась Лисонька, наш чат, и Пухарь, который махал мне рукой вдалеке.

***

— Конечная! — вырвал из дрёмы меня грубый голос. Уставший водила взглянул на меня в зеркало заднего вида. — Выходи давай, мне ехать надо.

— Спасибо, — буркнул я и вылез из автобуса.

Низкое серое небо нависало над Нимчевым. Облака обнимали пятиэтажки, вот-вот готовясь разродиться ливнем — воздух был вязким и жадным до кислорода. Я сверился с адресом, и, открыв карты, пошёл вдоль по улице.

К февралю мы с Лизой стали лучшими друзьями — смотрели фильмы (по отдельности) и потом обсуждали их в чате по несколько часов; читали одни и те же книги, сопереживая их героям и удивляясь сюжетным поворотам; кидали друг другу ссылки на всякие видосы со странными существами, вроде палочника, и потом жарко спорили, настоящая это съёмка или нет.

***

Вторник, 20 февраля

Лиза Вишневская [14:26]

Дядя Женя рассказывал, что он у себя в гаражах видал человека метра три ростом! И тот стоял за деревьями и выглядывал, типа наблюдает, прикинь

Вы [14:28]

Чёт сомнительно

Лиза Вишневская [14:29]

Ну я дяде Жене верю — он не обманет :)

Вы [14:31]

А что за дядя Женя?

Лиза Вишневская [14:33]

Ой, это короче мужик наш местный, он в своём гараже открыл магаз. Говорит что арендовать слишком дорого а гараж свой, ну и торгует там из под прилавка всяким. К нему ещё мужики часто ходят за водкой после 11, он продаёт. Ну и я у него иногда чипсы покупаю, он всякие лэйс необычные завозит, с васаби например. Добрый такой дядька короче :р

Вы [14:34]

Как его ещё менты не прикрыли лол

Лиза Вишневская [14:35]

А унего вроде брат в участке работает или типа того. Не узнавала но что то слышала

***

Дом Лизы стоял монолитным блоком — будто кто-то вырвал кусок нашего чата в виде серого прямоугольника и воткнул посреди улицы. Я нашёл нужный подъезд, зашёл внутрь с одним из жильцов, поднялся на четвёртый этаж. Дверь под номером “16” смотрела на меня сколотым глазком и встречала пожухлой обивкой.

Немного поколебавшись, я нажал на звонок.

Раздалась противная, дребезжащая трель — а за ней из глубины квартиры послышались шаги.

— К-кто ёп? — раздалось неприветливое по ту сторону двери.

— Здравствуйте! — прикрикнул я, чтоб услышали. — Я по поводу Лизы!

— Ч-чё? — возмутились по ту сторону, а затем зазвенела снимаемая цепочка.

Дверь открылась, являя мне женщину лет пятидесяти в грязном засаленном халате. Лицо у неё было отёкшим, полуприкрытые глаза смотрели как-то сквозь меня.

— Ч-чё на… надо? — запнулась она на полуслове. Я поморщился — от неё разило перегаром.

— А Лиза дома? — спросил я, стараясь заглянуть за её плечо. Грязный коридор, сваленные на пол вещи, пустая пластиковая баклашка, пятна на обоях… Бросил взгляд в прихожую — “Конверсов” Лизы, которыми она так хвасталась мне в чате после покупки, не было.

— Л-лиза? — женщина на секунду задумалась, затем икнула, мотнула головой. — Н-не… знаю. Шляется где-т, небось. Сов… Со вчера не было, да.

— И вам плевать? — начал злиться я. Мать Лизы не подавала никаких признаков беспокойства — кажется, её больше тревожило, что я помешал бухать, чем не вернувшаяся домой дочь. — Вы в полицию звонили?

— Ань! Ну кто там, етишкина мать? — послышался громкий голос из глубины квартиры. Следом за мамой Лизы, шоркая тапочками, в коридоре появился её отец. Такой же — в порванной майке-алкоголичке, трусах-семейниках, с плешью на голове. — Сышь! Чё н-надо, Вася? — оттолкнул он в сторону жену и придвинулся ко мне.

— Лизу ищу. Не видели? — чуть отстранился я. Пахло от него ещё хуже.

— Лизу? А ты ей кто? Схерали понадобилась? — продолжал напирать мужик. Я сделал пару шагов назад.

— Друг. Если придёт, передайте ей, что её Костя ищет. Досвидания, — протараторил и побежал вниз по лестнице.

— Шлёндра Лиза! Говорил тебе, Аня, вы… вырастила тварь, щаз-з у всех на членах скакать будет! — послышалось полупьяное вслед, но я уже выскочил из подъезда, громко хлопнув дверью.

***

Воскресенье, 17 марта

Лиза Вишневская [18:44]

Опять Серёжа домой злым вернётся :(

Вы [18:45]

Брат?

Лиза Вишневская [18:48]

Да

Вы [18:48]

Чего так?

Лиза Вишневская [18:52]

Он с компашкой своей бухать пошёл. Они часто на даче у Гоши собираются, недалеко от нас, ну и бухают. Серёжа потом под ночь возвращается злым и может с меня одеяло сдёрнуть либо ногой ударить, если подумает что я не сплю ещё :(((

Вы [18:52]

Жесть

Лиза Вишневская [18:53]

Помню к ним как-то на Апраксина, ну там где они бухают, у них там дом часный, даже бобик полицейский приехал, типа шумели сильно. Серёжа тогда только утром вернулся, я уже в школе была, бугагага >:D

Вы [18:55]

А чего ты сама в ментовку на него не напишешь?

Лиза Вишневская [18:56]

Да мне не поверит никто я думаю. Да и родители потом только хуже сделают.

Ну и я ему доверяю, он брат мой в конце концов. Пускай и такой.

***

Дом Гоши на Апраксина я нашёл, спросив у какого-то старика, красящего забор на своём участке — тот молча указал на одноэтажное каменное здание в конце улицы. Участок Гоши порос бурьяном, на земле валялись бычки, на стене кривилась тонкая трещина — за состоянием дачи явно не следили.

Я постоял немного, посмотрел на тёмные окна, и, открыв скрипучую калитку, вошёл внутрь. Почти сразу из дома выскочил какой-то парень — взъерошенный, он достал из кармана зажигалку, поджёг зажатую во рту сигарету и бросил:

— Ты кто?

— Серёгу ищу. Вишневского. У вас?

— Ну, у нас, — окинул меня недоверчивым взглядом парень. — А тебе-то он нахера?

— Поговорить нужно. Я знакомый его. Позови сюда, если не сложно, — улыбнулся я примирительно.

Парень ещё раз оглядел меня, в несколько затяжек выкурил сигарету, щёлкнул пальцами, запустив бычок в ближайшие кусты. Затем кивнул, вошёл в дом.

— Серёга! Тебя ищут тут!

— Кому сдался? — услышал я тяжёлый голос, а затем в двери показался крупный бритоголовый парень. Уставился на меня, перевёл взгляд на уже скрывшегося в доме курильщика, вновь посмотрел в мою сторону. — Ты кто?

— Лизу видел? — не представившись, сразу спросил я.

Тот сразу скривился — будто съел сигаретный бычок.

— Слышь! Ты кто такой, а? Борзый слишком? Тебе нахера Лиза? Поясни, кто-откуда, потом перетрём за неё. А то как-то слишком борзо базаришь, я смотрю. Пришёл тут, права качаешь, за Лизу спрашиваешь.

— Костя, — протянул я ладонь для приветствия. Тот отбил её. — Я её друг.

— Друууууг? — удивлённо-насмешливо протянул Серёга. Руки его задрожали и сжались в кулаки.

Он резко двинулся в мою сторону и взмахнул рукой — тут же попал по скуле сбитыми костяшками. Я завалился назад, но удержался на ногах, и устоял. Лицо обожгло — я потёр место удара и отскочил.

— Слышь, друг! Ты не охерел ли часом? Иди отсюда, пока я пацанов не позвал — иначе в коляске уедешь.

— Я… Я просто хотел узнать, где Лиза, — пробормотал я. Скула ныла, будто сигнализируя о том, что нужно уходить.

— Не знаю я, где Лиза! — уже проорал Серёга. — Даю тебе пять секунд, чтоб свалил! Один!

Я спиной начал отходить в сторону калитки. Когда Серёга досчитал уже до трёх, развернулся и побежал.

Уже уходя с улицы Апраксина, посмотрел через плечо — старший брат Лизы стоял у калитки и хмурился мне вслед.

***

Четверг, 11 апреля

Лиза Вишневская [20:16]

Смотриииииииии!!!!

[Отправлено вложение]

Классный, да? Скажи же, классный!!!

Вы [20:18]

Реально милый браслетик)

Сёдня купила?

Лиза Вишневская [20:19]

Да!!!

С одноклассницей ходила в магаз бижутерии и я там на него наткнулась — он прям на меня глядел!!!

Посмотри сколько блёсток!!! Это же просто UwU, милота!!! Ещё и розовый, как я люблю прям!!!

Вы [20:21]

На руке классно смотрится?)

Лиза Вишневская [20:22]

Вообще топ! Но фотку не скину, не надейся :р

Вы [20:22]

Эх(((

Лиза Вишневская [23:31]

Кость

Спишь?

Вы [23:33]

Не-а

А что?

Лиза Вишневская [23:34]

Я тут подумала.

Приедешь летом?

Вы [23:33]

К тебе? А жить где?

Лиза Вишневская [23:35]

Кв снимем.

Придумаем чё-нибудь короче.

И увидимся как раз.

Ну так что, приедешь? На несколько дней. Я тебе всё-всё покажу.

Коооооость!

Вы [23:38]

Приеду)

Лиза Вишневская [23:39]

Ура Ура <3 <3 <3

Всё я спать.

Сладких снов! <3

Вы [23:40]

И тебе, Лисонька) 🤍

***

Я бродил по городу до заката: искал Лизу в местной заброшенной школе на окраине, где, по её словам, ночами можно было услышать стоны учеников-призраков; во дворе “кривого дома”, жертвы архитектуры, пятиэтажки, закрученной в угловато-сломанную “Г”; подолгу стоял на остановках, высматривая Лизу (даже не зная, как она выглядит) в окнах автобусов; останавливал парней и девушек, показывал её профиль в соцсетях, спрашивал, не знают ли они её — но чаще всего меня посылали либо молча проходили мимо.

Небо Нимчева так и не загромыхало, не пролилось на сухой асфальт — облака кучерявились и закручивались, подхватываемые ветром. К вечеру стало ощутимо прохладнее — я пожалел, что не взял из дома ветровку.

Нужно было ускоряться — последний рейсовый автобус уезжал в двадцать три часа. Я раз за разом проверял диалог с Лисонькой — но она так и не появилась в сети. Было дурно — в горло будто плотным комком набили тополиный пух, который сегодня витал по всему городу, словно снежное покрывало.

Уже в сумерках, проходя по какому-то тёмному переулку, я заметил в его конце силуэт. Тот стоял неподвижно под светом фонаря, будто чего-то ждал. Я остановился. Пьяный? Или наркоман? Силуэт нервировал.

Подул ветер — и человеку под фонарём развеяло голову. Частички её, как пушинки, улетали из-под жёлтого света во тьму.

А сам силуэт, ожив, пошёл в мою сторону.

Я на деревянных ногах попятился назад, упал навзничь, приподнялся — и побежал что есть мочи.

Не оборачиваться. Не оборачиваться.

Глаза мои слезились — то ли от страха, то ли от того, что Лисонька никак не может найтись — а я лишь продолжал бежать, пока сильная резь в боку не заставила меня опереться о какое-то дерево. Оглянулся — я забежал в незнакомый двор. Окна домов постепенно гасли, вдалеке слышались проезжающие машины, а я…

А я остался ни с чем.

Лисоньки нет. Нигде нет.

Я сполз по дереву спиной и, не выдержав, зарыдал. Открыл диалог с ней, начал бессмысленно листать. Остановился.

Вторник, 4 июня

Лиза Вишневская [22:31]

А я снова Пухаря видела!!!

Он далеко стоял я не сфоткала, но видела!!! Честно!

Вы [22:33]

Не страшно?

Лиза Вишневская [22:34]

Нет. Он же добрый. Дух лета, около того. Защищает наш город наверно.

Я прям рада короче :D

Вы [22:35]

В следующий раз сфоткай)

Лиза Вишневская [22:35]

Обязательно!!

“Он же добрый”.

Пушинки под лавочкой зашевелились — и, влекомые ветром, понеслись прочь со двора. Я, повинуясь какому-то наитию, встал, утёр слёзы, и пошёл за ними.

В этот раз не испугался, увидев в конце улицы тот же силуэт. Пухарь стоял под фонарём, смотрел в мою сторону — а затем протянул руку куда-то вправо и рассыпался на сотни, тысячи пушинок, которые тут же разлетелись по округе.

“Добрый”.

Я пошёл в указанном направлении.

Дорога вывела меня к гаражному кооперативу — пушинки под ногами прыгали и подлетали, кружа вокруг, словно подталкивая. Я прошёл через распахнутые ворота (в сторожке было темно), и двинулся вдоль стройного ряда гаражей. На небе уже начинали загораться первые звёзды, а я, ведомый пухом и надеждой, шёл вперёд.

Один гараж был открыт — я подошёл к нему, заглянул внутрь. Вместо машины перед входом стоял импровизированный деревянный прилавок, на котором громоздились всякие чипсы-сухарики-газировка. В углу гудел старый холодильник. Какой-то мужик сидел на диване, стоящем у стены, и, завидев меня, подскочил с места.

— О, привет! Водка? — заговорщицки улыбнулся. — Не ссы, в пакетик положим, не заметит никто.

— Я… Нет. Мне воды бы, — бросил я отрешённо. Мужик пошёл к холодильнику, пока я продолжал осматривать его гараж. Взгляд мой на секунду зацепился за что-то, но я не смог понять, за что. — А вы тут давно торгуете?

— Я-то? — переспросил мужик, открывая холодильник. — Давнёхо, да. Хошь у любого местного спроси — все скажут, что лучшие товары только у дяди Жени в гараже! Тебе с газом, без?

— Без.

— Отлично. Восемьдесят рублей с тебя, — поставил он воду на прилавок. — Оплата налом, переводом?

Но я уже не слышал. Я наконец понял, что увидел краем глаза, мельком, маленькой вспышкой — в задней части гаража, на верстаке, лежал розовый браслет, отсвечивая блёстками.

Её браслет. Браслет Лисоньки.

— Налом или переводом? — повторил дядя Женя громче. Я перевёл на него взгляд, сглотнул тяжело — и достал из кармана сторублёвку. Положил на прилавок, взял воду, и вышел из гаража.

— Сдачи не надо.

Тот лишь хмыкнул вслед.

***

Работу дядя Женя закончил далеко за полночь — вышел из гаража, выкурил сигарету, втоптал бычок в песок. Затем потянулся, зевнул, и, выключив внутри свет, начал закрывать ворота.

Пора.

Я выбежал из-за угла, и, пока тот не успел обернуться, напал сзади. Ударил по голове поднятым ранее камнем. Дядя Женя взвыл, свалился на землю. Я схватил его за шкирку и волоком потащил обратно в гараж.

Кинув его на бетонный пол, нашарил выключатель, включил свет. Задвинул тяжёлый засов на двери, пнул дядю Женю под рёбра, чтоб точно не вставал — тот застонал ещё раз.

На одной из полок лежал моток верёвки — я крепко замотал ею его руки и ноги. Он наконец очухался, начал было голосить, но я схватил с верстака топорик, и, замахнувшись, прорычал:

— Закричишь — убью.

Дядя Женя сразу замолк, задышал тяжело, сник.

— Ты чё делаешь? — выдохнул. — Ты хоть понимаешь, что это…

— Где она? — выплюнул я.

— К-кто? — глаза его забегали. Я попал точно в нерв. Подошёл к верстаку, взял дрожащими руками браслет, поднёс тому к лицу.

— Лиза Вишневская. Лисонька. Где она?

— Не-не знаю я никакой Лизы… — пролепетал дядя Женя. — Ты чего, я вообще не знаю, от-откуда это у меня, я…

Я молча саданул топориком по его колену. Хррруст! Дядя Женя закричал — громко, надрывно.

— С-сука! Т-ты… С-сука! — ругался он, смотря на штанину, наливающуюся бордовым.

— Где. Она, — повторил я.

— В погребе! В п-погребе она! — затараторил дядя Женя, подвывая. — Я же не знал, что оно так… Я же… не знал, — уже тише произнёс он.

Я шумно выдохнул. Топорик в руке дрожал.

— Они… Она вчера пришла с братом и его компанией — тот её с собой потащил, чтоб родакам глаза не мозолила… Алкашня же… А у них — у них денег не было. Ну я и говорю им — давайте я вам водки. Ящик! Ящичек! А вы мне её оставите. А она ис-испугалась видимо, оцепенела вся, ну и брат её, Сергей, оста… Оставил её. Я же аккуратно хотел, выпить налил, а она всё сбежать пыталась… Я придушить немного хотел, а оно вот… — бормотал дядя Женя вперемешку со всхлипами. Его штанина пропиталась кровью. Я не мог слушать то, о чём он говорит.

Слёзы текли из моих глаз и капали на бетонный пол гаража.

— Я же не хотел, мужик… Я же не хотел… Мужик, ты пойми, ты ж здравый, ну мы же с тобой ровесники, ну разве ты не хотел малолетку никогда? Я же не специально… — продолжал бормотать дядя Женя.

Я встал с корточек. Бросил взгляд на висящее на стене зеркало — заплаканное, покрытое густой щетиной и глубокими морщинами, моё лицо было траурно-яростным.

— Ты же дядя ей, да? Я похороны оплачу, деньги есть, мужик, давай договоримся…

— Не дядя, — сухо отчеканил я без эмоций. — Любовь.

И обрушил топорик на его голову.

Чавкнуло. Дядя Женя сразу же затих — закончился его умоляющий трёп, закончилась его никчёмная жизнь. Не закончились мои удары — я бил, и бил, и бил, и бил, пока инструмент не увяз в каше из крови, мозгов и обломков черепа.

Только тогда я выронил топорик и зарыдал в голос.

Лисонька действительно лежала в погребе — бледная, окоченевшая, замотанная в серое тряпьё и мешковину.

Как же она была прекрасна — даже не дыша.

Я спустился вниз, аккуратно взял на руки её хрупкое тельце, понёс наверх. Погладил по щеке, провёл по густым каштановым волосам, поцеловал в лоб.

И не прекращал шептать:

— Лисонька. Лисонька. За что же нам это, Лисонька? Солнышко моё. Лапочка. Лисонька.

На улице было совсем темно. Я, держа Лисоньку на руках, поднял заплаканные глаза на небо — россыпь звёзд, как блёстки на её любимом браслете, сверкала, подмигивала, переливалась.

Резко подул ветер, закружив вокруг нас пушинки, опуская их, как крупные снежные хлопья, на меня, на Лисоньку, на нашу единую фигуру, стоящую в ночи — и я побрёл с ней в темноту.

***

Пятница, 14 июня

Лиза Вишневская [21:42]

Жду не дождусь когда ты наконец приедешь!

Ещё я сказать хотела.

Ты мне нравишься, Кость :)

Вы [21:43]

И ты мне, Лисонька

Лиза Вишневская [21:46]

<3 <3 <3

А ещё

Давай как-нибудь зимой погуляем под снегом?

Чтобы ты шёл со мной, либо нёс меня на руках, хехе

И он падал на нас крупно

Это очень романтично!

Вы [21:48]

Звучит здорово)

Обязательно так и сделаем

Лиза Вишневская [21:49]

<3

Автор: Алексей Гибер

Вытирает лицо рукавом, и улыбается нам.

– Простите, что сразу. Мне… Мне нужно было.

Мы аплодируем. Долго, несколько минут. Затем молчим и с восхищением смотрим на Симу, пока она, смущаясь, садится на своё место. Несмотря на мокрые от слёз глаза, она продолжает улыбаться нам.

– Спасибо, ребят. Мне правда это нужно.

Ещё несколько минут сидим молча – только потрескивает в ночной тишине костёр да воет ветер.

– Нужно проверить камень, – прерывает тишину Тимур. – Сегодня же.

– З-зачем? – подаёт голос Дэн. – Сейчас?

– Нет, – отрезает Тимур. – Ночью. Сейчас не… Не то, думаю. Короче, не нравится он мне. Что-то не так с ним.

– Да камень как камень, – тихо возражает Сима. – Чего ты к нему…

– Я тоже так думаю, – встреваю я. – Я… Человека видел. Пока ты читала. Вдалеке стоял. Пришёл с той опушки вроде. Темно, плохо было видно. А потом делся куда-то. Мне кажется, он как-то с ним связан.

Мои слова будто свисток арбитра в конце периода – все внезапно молчат, не зная, что добавить.

– Если там был кто-то, то сейчас тем более идти опасно, – продолжает Тимур. Он достаёт из пачки сигарету, но я вижу, что руки его дрожат. – Всем идти смысла нет. Мы сходим с Яном, вы дома сидите.

Сима неожиданно кивает. Дэн ожидаемо выступает против.

– Но… Но я тоже хочу!

– Перехочешь, – сухо отрезает Тимур. – Давайте мы сначала всё разведаем, а уже потом будем шароёбиться по лесу впятером, ладно?

– Л-ладно, – быстро соглашается Дэн. – А когда пойдёте?

– Думаю, в час ночи можно уже, все спать будут, проблем не возникнет. Что думаешь, Ян? – поворачивается ко мне. Я лишь киваю в ответ. – Ну и отлично.

Заканчиваем сегодня быстро – Сима говорит, что ей нужно быть дома строго до десяти, и остальные тоже не горят желанием читать что-то вслух. Атмосфера на последних сборах тягучая, гнетущая – будто мяч мучительно долго крутится вокруг корзины после броска, чтобы в итоге соскочить.

Дома вновь встречает хмурый отец – даже не здороваясь, задевает меня плечом и шагает на кухню.

Мразь.

Захожу в комнату – и, оцепенев, не могу сдвинуться с места. Всё вверх дном – ящики шкафов выдернуты с мясом, вещи раскиданы по полу, клавиатура от компьютера будто переломана пополам, а на системнике красуется вмятина.

– Т-ты… Т-ты… – еле вздыхаю, а затем кричу на кухню. – Что ты наделал? А?

Вбегаю – отец сидит за столом и ехидно улыбается мне. Молчит, только сверлит меня тяжёлым, издевательски-надменным взглядом.

– Зачем? – только и силюсь спросить.

– Хотел понять, что увлекло тебя настолько, что бросил дело всей жизни. А комп тебе нахрен не нужен, – отпивает чай из толстой стеклянной кружки, намеренно хлюпая. – Спасибо мне ещё скажешь. Когда в баскетбол вернёшься, конечно же.

– Да пошёл ты! – вырывается у меня, и я тут же жалею о сказанном. Отец с прытью Джордана мигом вылетает из-за стола и больно сжимает меня за шею.

– А ну-ка повтори, говнюк. Что ты сказал?

Я молчу, не в силах пошевелиться. Его крупная ладонь держит меня, будто я котёнок, которого схватили за шкирку. Мельком смотрю на кружку с недопитым чаем – хочется выплеснуть его отцу в лицо.

Хочется, чтобы ему тоже было больно.

– Что. Ты. Сейчас. Сказал? – повторяет он чуть ли не по слогам. Я перевожу взгляд на его лицо – ни тени улыбки, лишь мертвецкая решимость и безразличие. Безразличие ко мне.

– П-прости, – выдавливаю сипло. И тут же его кулак прилетает мне в солнечное сплетение.

Валюсь на пол, задыхаясь, корчась от боли. Отец присаживается на корточки, хватает меня за грудки, и, смотря прямо в глаза, продолжает:

– Какой же ты жалкий. Я-то думал, было в тебе хоть что-то мужское – спортом занимался. А даже тут бросил, – отпускает меня он, и я наконец вдыхаю полной грудью, стараясь отползти подальше. – Мать, видимо, тебе мозги промыла. Перед тем, как ушла. Не мужик, а тряпка. Ничего до конца довести не можешь. И за слова свои не в ответе. В мою молодость таких на районе гасили нахер.

Отец встаёт, бросает короткое “Брысь!” и вновь садится за стол. Включает какой-то канал на телевизоре над холодильником – и демонстративно перестаёт замечать меня.

Я встаю и, не разворачиваясь, ухожу к себе. В груди всё ещё болит, хочется разрыдаться, но сдерживаюсь.

Пошёл он.

Из дома я выхожу, предварительно убедившись, что отец храпит в своей комнате. Опаздываю минут на двадцать, поэтому бегу изо всех сил. Тимура замечаю ещё на подходе – стоит, облачённый во всё чёрное, рядом с лесополосой, озираясь вокруг.

– Чего так долго? – бросает вместо приветствия.

– Проблемы возникли. Сорян, – отвечаю. Тот лишь кивает – понимаю, мол.

До поляны мы крадёмся тихо, стараясь обходить особо шуршащие кусты и внимательно смотря под ноги. Добираемся довольно быстро – но не выходим на неё, а замираем за стволом одного из широких деревьев.

– И что теперь? – шепчу я Тимуру. – Не видно ж ни черта. Так и будем ждать хрен пойми чего?

– Да тихо ты, – прерывает он меня. – Не знаю. Стой, жди.

Я лишь пожимаю плечами – но с места не сдвигаюсь. Всё ещё немного ноет грудь после удара. Шуршит над нами ещё неокрепшая за весеннюю пору листва. Вдалеке трещит ветка.

На поляне не происходит ничего. Валун стоит монолитом, словно охраняя свою зону, готовясь заслонить кромку леса от настырных нападающих.

Я начинаю думать, что это всё дурацкая затея и тот мужик, которого я видел, просто проходил мимо, как вдруг Тимур дёргает меня за рукав.

– Смотри, – и кивает на камень.

Я всматриваюсь в него, и когда небо наконец расчищается от туч, замечаю.

Щель стала гораздо шире. Теперь в неё можно всунуть ладонь ребром – тогда как в прошлый раз не получилось протиснуть бы и палец. А ещё на фоне бледно-серого камня видны какие-то…

Ветки?

Которые лезут из щели.

– Пальцы, – шепчет Тимур, словно читая мои мысли. – Это, блядь, пальцы, Ян. Пиздец.

Из щели показывается сначала один палец, за ним другой, третий… Я не успеваю считать количество чёрных смолистых отростков, которые, показываясь из трещины, ощупывают камень снаружи. Пальцев гораздо больше десяти – и они продолжают появляться.

Сколько там пар рук? Восемь?

– Е-ебать, – шепчу я, наблюдая за тем как нечто из камня пытается понять, что находится снаружи.

Оно не хочет вылезать. Оно изучает местность.

Проверяет этот мир.

Проверяет нас.

– На землю! – шипит мне Тимур и падает вниз. Я моментально валюсь на траву вперемешку с грязью.

– Т-ты чего? – подрагивая, спрашиваю. Осознаю, что дрожу не от холода.

– Справа, – коротко отвечает он. – Гляди.

Я слежу за направлением его взгляда – и забываю, как дышать.

На поляну из кустов входит кто-то.

Нет, что-то.

Что-то эфемерное, лишь издалека похожее на человека, но темнее ночи и вместе с тем будто прозрачное, пошатываясь, ржаво-пружинистыми движениями подходит к камню. Словно тень, вобравшая в себя всю черноту людских несчастий, обрела человеческие черты, и теперь пытается научиться ходить.

Существо чуть ли не на карачках подходит к трещине в камне – и немыслимым образом протискивается внутрь. Словно наплевав на законы физики, исчезает в расщелине – а за ним втягиваются и чёрные пальцы.

Когда всё заканчивается, на поляне всё ещё тихо – будто ничего не было. Мы с Тимуром ещё несколько минут лежим на земле, и затем, аккуратно поднявшись, на негнущихся ногах уходим прочь.

Пока идём, молчим – я не знаю, что говорить. Увиденное не поддаётся никакому объяснению, и мне хочется смыть с себя всё то, что я только что увидел, отдраив мочалкой до кровавых ссадин. Словно тень, которая залезла в камень, налипла на меня, и движения мои теперь клейкие и вязкие.

– Ян, – прерывает мои мысли Тимур. Я оглядываюсь – мы уже вышли к дороге. – Я… Я не знаю, что это, но…

– Что “но”?

– Мне кажется, оно… Оно учится. Ходить. Будто ещё не готово. И я… Я не хочу знать, что будет, когда оно…

– Есть курить? – спрашиваю. Мозг кипит, и не могу сказать ничего более вразумительного. Тимур достаёт из кармана затасканную пачку, протягивает мне – я беру сигарету.

Когда выдыхаю первый сгусток дыма, становится легче. На секунду даже кажется, что всё привиделось – но по лицу Тимура понимаю, что нет.

– Надо ребятам рассказать, – протягивает он. – Вместе что-нибудь придумаем.

– Да, – отвечаю. – Не к ментам же идти. В дурку сразу отправят. Придумаем что-нибудь, да, – повторяю его слова, но оба звучим неуверенно.

Расходимся молча. Напоследок Тимур внимательно смотрит на меня.

– Будь аккуратнее.

– И ты, – выдавливаю из себя улыбку. – Давай, до встречи.

Дома всё-таки принимаю душ – но что-то чёрное и липкое, что я увидел сегодня ночью, не смывается в водосток. Словно кусочек этой изломистой тени забрался не только в камень, но и в моё тело, и теперь моё сердце качает чёрную нефть.

***

Кир

– Да, ремиссия вполне вероятна, – говорят мне по телефону. – Сейчас мы ещё наблюдаем за её состоянием, но оно улучшается. Конечно, о выздоровлении говорить ещё рано, но…

Я слушаю глухой голос в трубке, и улыбка не сходит с моего лица. Неужели… Неужели всё наконец закончится?

– Навестить можно будет завтра, к семнадцати часам, – продолжает врач. – Только перед приходом…

Я внимательно выслушиваю все рекомендации, нервно стуча по столу пальцами.

В это тяжело поверить – но маме становится лучше!

– Пап! – с горящими глазами забегаю я на кухню. Отец сидит за столом, держа в руках наполненную рюмку. Переводит замутнённый взгляд на меня, нехотя ставит её на стол.

– Ч-чего те?

– Мама… Маме легче стало! Врач говорит, может выздороветь! Мы навестить можем! Врач сказал, что…

Я тараторю изо всех сил, надеясь увидеть в глазах отца хоть что-то сквозь непроницаемую пелену апатии и безразличия – но тому, похоже, совсем плевать.

– А-ай! – резко вскрикивает он. – Всё! Не ори! Голова трещит уже… От оров твоих. Вра… Врачи эти ваши. Лапшу. Лапшу тока вешают, вот. Я, канешна, в-верить хочу, да… Но… Сложно это, Кирюш… Сложно всё – понимаешь? – пристально смотрит он на меня. Я не понимаю ничего из его речи, но от того, что он никак не радуется возможному выздоровлению мамы, становится обидно до кома в горле.

– Пап…

– Н-ничего ты не понимаешь, – заключает он и залпом выпивает водку. – Уффф. Жиз… Жизнь – она сложная, Кир… Кирюш. И мама… Твоя мама. Будет всё.

Глаза мои щиплет. Да, ему сложно после того, как мама заболела, да, он вынужден был пойти на вторую работу, чтобы потянуть нас, но…

Но разве мне не сложно?

– И… Иди, К-кирюш. Я. Я посижу немного ещё, и… И спать пойду. На раб-боту завтра рано, – еле проговаривает он, и машет мне рукой в сторону выхода с кухни.

Перед сном я поглаживаю в руках телефон – будто он та самая ниточка, связывающая меня с мамой, ключ к её выздоровлению. Сплю я спокойно – впервые за несколько месяцев.

На следующий день в школе меня выцепляет Ян.

– Сегодня. Внеочередное “Пожарище”. На нашем месте в девять, – успевает сказать перед тем, как его зовут одноклассники и он быстро уходит вниз по лестнице.

Голова моя забита предстоящей встречей с мамой, и я не могу найти себе места – темы уроков выветриваются, и весь день я провожу, витая в облаках. Уже на последней перемене захожу в туалет – и натыкаюсь на большую компанию.

– Ну давай, ещё раз покажи! – гогочет кто-то у подоконника. В комнате тесно, но, по ощущениям, набилось человек семь. – Да ладно, Лужков, чё ты как баба? Чё, попрыгать для пацанов сложно, что ли? – узнаю голос Корягина.

Заглядываю через плечи – так и есть, он со своими дружками окружили Дэна и теперь вновь издеваются над ним, заставляя показывать хромую ногу и прыгать на месте. Вижу, как затравленный Дэн беспрекословно встаёт на одну ногу – и делает несколько прыжков. Туалет взрывается многоголосым смехом.

– Ну ты и прищепка, бля! – смеётся Корягин и пробивает Дэну сушняк. Тот шипит от боли и трёт ушибленное плечо, а затем замечает меня.

– Отошли, – произношу тихо. – Отошли от него, говорю, – уже громче.

Вся компания разворачивается на меня, наконец обратив внимание. Корягин пару секунд насмешливо оценивает меня взглядом, а затем обращается к Дэну:

– Чё, парень твой? Когда ебётесь, за ногу тебя потягивает? – и противно лыбится. Затем обращается ко мне. – Слышь, чепушня. Ты вообще кто? Хочешь ссать – иди в кабинку. Мы тут с друзьями стоим, общаемся. А ты влезаешь куда не надо. Да, пацаны? – его дружки поддакивают, продолжая злобно смотреть на меня.

Руки мои подрагивают, но продолжаю стоять на месте.

– Не друзья вы ему нихера. Ещё раз тронете его – завучу пожалуюсь. Отошли от него, ещё раз говорю.

– Красный, значит, да? – Корягин выходит из толпы, и, подойдя ко мне, утыкается своим лбом в мой. Смотрит сверху тупыми глазёнками, улыбается. – Красный хуже пидараса, в курсе? Знаешь что?

Звенит спасительный звонок – громко, заливисто, как будто кончился раунд в боксёрском поединке.

Корягин отступает, смотрит на меня ещё раз, хмыкает – и, потрепав Дэна большой ладонью за щёку, кивает своим.

– На выход, пацаны.

Проходя мимо, бортует меня плечом – и продолжает лыбиться.

Когда вся его компания выходит из туалета, я подхожу к Дэну.

– Зря ты это… – тихо говорит он. – Они ж теперь и до тебя докопаются.

– Да хрен с ними. Зато теперь так открыто к тебе лезть не будут.

– Кир, ты это…

– М?

– Завучу не говори. Он маме расскажет, а у неё сердце слабое, я не хочу волновать, и…

– Забей, Дэн, – отвечаю я. – Я так, для устрашения. Всё норм. Пошли, а то меня географичка убьёт.

Дэн всё-таки улыбается – и мы, поправив рюкзаки, выходим из туалета.

В онкодиспансер прихожу сильно заранее – ёрзаю на неудобном стуле, пока медсестра наконец не зовёт меня за собой.

Мама лежит в кровати – бледная, без волос, но улыбается. Увидев меня, поднимает худую руку и машет ею.

– Приве-е-ет! – протягивает радостно. – Как я соскучилась, Кирюш!

– И… И я, мам, – не могу поверить происходящему. Поглаживаю её ладонь, пристально смотрю в её голубые глаза. – Ты как?

– Потихоньку. Врачи говорят, лучше становится. Так что, думаю, ещё с месяцок-два тут полежу – и домой, вам с папкой борщи варить, – слабо смеётся она, но тут же громко кашляет. – А… А папа где?

– Работает. Ему тяжело сейчас, мам. Но он ждёт. Мы ждём.

В палате я провожу ещё минут сорок – в конце-концов, вошедшая медсестра объявляет, что приём окончен.

– Пока, мам, – наклоняюсь к ней и обнимаю на прощание. – Люблю тебя.

– И я тебя, – отвечает она тихо. – Всё хорошо будет.

В дверях палаты оборачиваюсь – мама смотрит на меня с грустной полуулыбкой и машет рукой вслед.

Пока еду в автобусе, рука невольно печатает в телефоне строчки. Пальцы не успевают за светлыми, счастливыми мыслями и образами, но за семь остановок у меня всё-таки получается – тёплый, с привкусом надежды – стих.

Когда я добираюсь до лесополосы, ребята уже там и что-то громко обсуждают, показывая в сторону леса.

– Сами видели! Тонкий весь, чёрный, и залез! – чуть ли не кричит Ян, обращаясь к Симе и Дэну. Тимур курит чуть поодаль. – О, привет, Кир. Ты вовремя, – пожимает мне руку.

– Короче, план такой, – отбросив бычок в сторону и затушив его ботинком, говорит Тимур. – Сразу туда не ломимся. Мы уже с Яном пришли заранее, сгоняли туда, картина всё та же. Теперь надо вам показать и решить, что делать. Так что чуть посидим, пообщаемся, позырим в сторону, где камень. Если никого не будет – пойдём проверить. Всем понятно?

Все почти синхронно кивают. Я не понимаю о чём речь, но тоже соглашаюсь с большинством.

Костёр разжигаем на привычном месте – так, чтобы стена из листвы скрыла нас от дороги. Весна уже берёт своё целиком – появляются первые зелёные листья, ветер не такой холодный, и, вместе с природой, расцветает что-то внутри меня.

– Ребята, – встаю я со своего места. – Раз мы всё равно собрались – я стих написал.

И, не дожидаясь ответов, читаю. Читаю о любви к маме, о заре надежды на горизонте свалившихся как части ракет с небосвода на нашу семью проблем; читаю о том, что всё должно наладиться, читаю о светлой грусти после встречи с самым дорогим человеком; читаю о том, что скоро всё будет в порядке.

Слова мои подхватывает ветер, унося вместе с тёплым майским ветром вдаль – и в груди моей разгорается уже севшее за верхушки сосен солнце. 

Когда заканчиваю, все вокруг молчат. Смотрят на меня ошарашенно – а затем, один за другим, хлопают. Хлопают долго, несколько минут, искренне улыбаясь. А я стою и как будто впервые за долгое время дышу полной грудью, пока в уголках моих глаз сами собой появляются слёзы.

Мой стих словно поднимает всем настроение – Тимур наконец начинает шутить, Сима что-то тараторит о будущем, Дэн широко улыбается. Я обвожу взглядом друзей – и на душе становится спокойнее.

К камню идём, когда ночь уже полноценно вступает в свои права. Следуем уже знакомой тропой, один за другим. Сима нервничает, Дэн постоянно спрашивает что-то у Яна – но тот лишь цыцкает на него в ответ.

На поляну выходим не сразу – до этого минут пятнадцать наблюдаем из-за деревьев. Когда понимаем, что всё тихо, осмеливаемся подойти. Камень всё такой же огромный и холодный – всё с той же тонкой трещиной посередине.

– Чё за… – протягивает Тимур, подойдя ближе. – Ян, ты видишь?

– Какого, – ошарашенно смотрит на камень тот. – Она же была больше. Гораздо. Мы ж сегодня проверяли!

– И я о том же. Чё за хрень?

Они вдвоём обходят камень с нескольких сторон, трогая шершавую, всю в засечках, поверхность – но нет, щель всё такая же тонкая, как и в первый раз, когда мы нашли его.

– Она была гораздо больше, ребят, отвечаю! – восклицает Тимур. – Ладонь можно было всунуть!

– Может, её что-то закрыло? – тихо вклинивается Сима позади. Тимур оборачивается на неё, затем пристально смотрит на меня – и его лицо озаряется догадкой.

– Точняк! В первый раз, когда мы его только нашли, трещина тонкой была. И мы… Мы читали стихи. Грустные стихи читали. Потом уже, когда мы с Яном пришли после ещё одной сходки, она гораздо шире была – и тогда у нас тоже был сплошной депрессняк.

– Он…

– Питается эмоциями, – заключает Тимур. – Когда нам херово, и мы это вываливаем, щель раскрывается. А сегодня Кир счастлив, и прочёл стих, который тоже счастливый – она закрывается! Ох-ре-неть!

– Т-то есть… —  начинает Дэн.

– Мы можем его запечатать! – возбуждённо перебивает Ян. – Чтоб эта чёрная хрень вообще оттуда никогда не вылезла. Реально!

Будто в противовес его словам, от камня дует холодом. Я поёживаюсь, смотрю на ребят – Дэн в замешательстве, Сима нервно накручивает на палец локоны волос.

– Так. На следующую сходку пишем что-то доброе. Счастливое. Как у Кира. Приходим, читаем – и, если наша теория верна, камень закроется целиком. А пока – пошлите отсюда, поздно уже, – проговаривает Тимур, обводя нас взглядом. – И не нравится мне тут всё равно.

Когда уже идём по домам, меня за рукав хватает Сима.

– Кир… – тихо говорит мне, чтоб не услышали остальные. – Мы когда уходили, я развернулась – на меня из щели будто смотрел кто-то.

Я, погружённый в свои мысли, не придаю значения её словам.

– Ты же слышала Тимура. Главное – положительные эмоции. Всё хорошо будет, не переживай, – отвечаю. Она смущается, но затем кивает.

Домой возвращаюсь за полночь. Отец храпит в своей комнате. Жутко уставший, без сил валюсь на кровать – и тут же погружаюсь в глубокий сон.

***

Сима  

Дверь открываю тихо, своим ключом. Захожу в тёмную прихожую, аккуратно снимаю куртку и вешаю на крючок, стараясь не издать ни звука.

– Ах ты мразь! – слышу громкий крик, а затем включается свет. – Нагулялась, шлюха?

Мать стоит передо мной в халате. Её бледное морщинистое лицо покрыто желваками. В голове запоздало стреляет мысль, что надо бежать – но ничего не успеваю. Мать резко подходит ко мне, хватает меня за волосы, и несколько раз бьёт по лицу ладонью.

– Тварь! Что я тебе говорила? А? Совсем бога не боишься? Ну ничего, сейчас будем каяться, – тянет меня вглубь квартиры.

– Мааамаааа, н-не надооооо, – захожусь я в рыданиях. Но ей плевать. Различаю фигуру отца, стоящую позади нас – под светом одной только лампочки она словно обрастает чужими тенями, густеет.

– Нехорошо, – вздыхает фигура. – Нехорошо, Сима. Покаяться точно нужно, мама права.

Мать со всей силы вталкивает меня в ванную комнату. Падаю на кафель, больно ударяясь коленями. Сзади слышу, как закрывается дверь и шоркает защёлка на ней.

А затем в ванной гаснет свет.

– Тварь! Мразь! – звучит голос матери за дверью, будто из-под толщи воды. Я, захлёбываясь слезами, силюсь рассмотреть хоть что-то в почти кромешной темноте. Единственный оставшийся источник света – полоска под дверью.

– Мама! Ма… Мама! Открой! – тарабаню я в дверь изо всей силы. – О… Открой! Пап! Мама!

– Господь всё видит, Сима, – слышу голос по ту сторону. – Всёёёёёёёёёёёё.

“Ё” переходит в тягучее “О” и, кажется, не собирается заканчиваться. Лёгкие мои сжимаются, я в ужасе залезаю под раковину, продолжая смотреть на полоску света под дверью.

Пока с той стороны не появляется чей-то глаз.

“ООООООООООООООООООООООООООООООООООООО”.

За ним ещё один, и ещё – и вот уже весь свет загорожен чужими, туманно-белёсыми глазами. Тьма под дверью обретает очертания, бурля, вздымаясь – что-то дыбится у двери, стараясь обрести форму, встать на ноги, собрать в кучу свои глаза.

Найти меня.

“ООООООООООООООООООООООООООООООООООООО”.

– Ма… ма, – уже хриплю. Сумка с ингалятором осталась в коридоре, мне совсем нечем дышать. – Ма…

“ООООООООООООООООООООООООООООООООООООО”.

Нечто, собравшее себя по кусочкам из тьмы, вылезшее из трещин на кафеле, встаёт в полный рост – изломанная фигура поворачивает на меня своё деформированное подобие головы.

Нечем дышать.

“ООООООООООООООООООООООООООООООООООООО”.

Он идёт ко мне.

“ООООООООООООООООООООООООООООООООООООО”.

Нечем…

***

Тимур

Закладки решаю раскидать, когда темнеет – меньше случайных прохожих. Одеваюсь в обычную одежду, накидываю рюкзак, кричу бабушке, что собираюсь подышать перед сном – и выхожу в город.

Первую прячу в клумбу. Вторую леплю касанием под отлив на первом этаже. Когда прячу в дупло старого дерева третью, слышу позади чужой голос.

– Ты чё, сука?

Удар в голову прилетает справа – падаю на землю, не успев сгруппироваться. Кто-то бьёт ногами, стараюсь прикрыть лицо.

– Травишь пацанов, мразь? А? – орёт кто-то над головой. – Сюда смотри, сука! – несколько пар рук поднимают меня и ставят на колени. Голова кружится, но с трудом рассматриваю несколько бритых мускулистых парней.

Спортики.

– Хули молчишь? А, сука?

– Пацаны, да я… – не успеваю договорить. В лицо прилетает ещё один удар, во рту появляется привкус железа. Мне не дают упасть, вновь ставят на колени.

– Ебало стяни. Фу, сука, кладмен ебучий, – говорит крепкий, в футболке с медведем. – Серый, вытряхни его рюкзак.

Кто-то подбирает мой рюкзак, переворачивает – на землю сыплются синие квадратики.

– Пиздец… – протягивает “Медведь”. – Ты щас это говно жрать будешь, понял?

– Лёх, да ему только в кайф! – кричит кто-то позади.

– Думаешь? Ладно, тогда так поступим.

Что-то не так в компании бритоголовых, обступивших меня со всех сторон. Силюсь понять что – и когда понимаю, сердце ухает вниз.

Позади одного из них, отводя взгляд и стараясь не смотреть на меня, стоит Ян. По ходу, его друзья.

На моём лице проскальзывает неуместная ухмылка.

– Чё лыбишься, мразота? – прилетает ещё один удар. Во рту влажно. Сплёвываю сгусток крови – в темноте он похож на гудрон.

– Так, уёбок, – вновь говорит “Медведь”, присев на корточки. – На, – протягивает мне большой нож.

Руки мои дрожат. Я не понимаю, что от меня хотят, но тело сводит судорогой.

– Короче. Чтоб тебе неповадно было народ травить, лишим тебя одной боевой единицы.

– Ч-что? – выдыхаю.

– Мизинец. Режь. Либо мы тебе сами отрежем два мизинца, – невозмутимо объясняет “Медведь”. – Ну?

– П-пацаны, я… – мямлю, но по глазам их вижу, что они не шутят.

– Нихуя мы тебе не пацаны. Смотри, кладёшь одну ладонь на пенёк, – берёт “Медведь” мою руку в свою и направляет. – А второй отрезаешь себе мизинец. Всё просто же. Ну?

Я пытаюсь высмотреть Яна, найти в нём поддержку – но тот стоит вполоборота, стараясь даже не смотреть в мою сторону.

Кто-то из спортиков достаёт телефон и снимает происходящее на камеру.

– Считаю до пяти. Либо сам себе пилишь, либо мы тебе – два. Отпилишь – пиздуй, и чтоб я тебя здесь больше не видел. Я шутить не буду. Раз… – лениво протягивает “Медведь”.

Руки мои дрожат. Я хватаюсь за рукоять – и роняю нож.

– Два…

Ян всё так же безучастно стоит в стороне.

– Три…

Кладу лезвие на мизинец. Закрываю глаза.

– Четыре…

С силой давлю на нож.

– Пять.

Реву от боли.

***

Ян

Домой после встречи с друзьями по баскету возвращаюсь на негнущихся ногах. Перед глазами всё плывёт. Сердце, до этого качавшее нефть, теперь словно качает липкую, густую смолу. В голове вспышками прожекторов проносится лицо Тимура. Его крик. Его мизинец.

Почему я не помог? Почему не заступился? Почему я…

Зайдя в квартиру, хочу уйти к себе, но с кухни окликают.

– Сюда подошёл.

Дрожа, захожу. Отец сидит за столом и смотрит какой-то тупой ситком. Лыбится.

– Где был?

– С… С друзьями встретился.

– Понятно, – протягивает, отхлёбывая из стеклянной кружки чай. – Я договорился. Как школу закончишь, служить пойдёшь. У меня друган с воинской части, отправим тебя кирзачи драить, раз спорт не интересен. Потом по…

– Тварь.

Лицо отца вытягивается в изумлении. Я замечаю, как его глаза наливаются чернотой, прежде чем он резко встаёт из-за стола и кидается на меня.

Кулак прилетает ему в лицо – от неожиданности он бьётся о стену плечом. Стоит пару секунд, трёт ушибленное место, смотрит на меня одними зрачками – чёрными, злобными.

– Ах ты сука! – бросается вновь и бьёт по животу. Морщусь от боли, сгибаюсь пополам – в бок прилетает удар ногой. – Яйца отрастил, мразота?

Пошатываясь, не отвечаю ничего. Глаза заволокло пеленой, очертания отца словно выводятся жирным чёрным фломастером – они будто заполняют сам силуэт, напрочь вымарывая его лицо, его голос, его самого.

Он заносит руку для очередного удара – ныряю под ней, и хватаю со стола кружку с недопитым чаем. Отец оборачивается – и в лицо ему летит кипяток.

– АААААААААА! СУКА! М-мразь! – орёт он, размахивая руками во все стороны, в надежде попасть по мне. – Тварь! Я тебе…

Чернота полностью поглощает его.

Изо всех сил бью кружкой по его затылку – та разлетается на множество осколков. Отец заваливается на пол, а я падаю на него сверху. Рука сама собой заносится для удара “розочкой” – и я бью.

Бью раз. Бью два. Бью три. Бью, пока не вгоню кружку-мяч в шею-корзину. Бью, пока чёрная фигура на полу не затихнет. Бью, пока кроме чёрного не появляется красный.

Когда рука уже утопает в вязкой каше на месте его лица и шеи, отбрасываю остатки кружки в сторону.

И смеюсь. Громко, крича.

Смеюсь и плачу.

***

Дэн

– Лужков, ста-ять! – слышу знакомый до боли голос позади. Оборачиваюсь – так и есть, Корягин с дружками. Идут, гыгыкают, тычут в меня пальцами.

Сука.

Думаю убежать – но сразу отметаю идею. Догонят. И нога заболит.

– Пошли, – пока раздумываю, широкая грубая ладонь хватает за шею и заводит в какой-то двор. – Разговор есть.

В беседке прилетает пощёчина от Корягина. Гена, его дружбан, шарится в моём рюкзаке.

– Ну чё, Лужков? Нет твоего дружка? Сегодня долго прыгать будешь, – скалится Корягин.

– Тёмыч, зырь, – подаёт голос Гена. Я перевожу взгляд на него – и сердце ухает вниз.

Гена держит в руках мой недописанный стих. Я написал его ещё два сбора назад, но так и не сжёг – всё хотел расширить, продолжить, и сжечь потом. А теперь…

– Ну-ка, – протягивает Корягин и берёт помятые листы в руки. Я дёргаюсь с места, пытаюсь вырвать их, разорвать, съесть, хоть что-то – но только получаю удар по лицу. Чуть не падаю, но придерживает кто-то из его друзей. – Не ссы, Лужков. Ишь какой резвый стал! Важное что-то? – ухмыляется.

– А-артём, ну пожалуйста, – выдавливаю тихо. Болит скула, но сейчас мне плевать на боль – страшно, что будет дальше. – Ну хватит…

– Да чё ты так переживаешь, Лужков? – усмехается Корягин. – Ща вслух зачитаем твои сочинения. Гордость школы, такой талант пропадает! Ну-ка… “Порой мне так хочется цельную ногу запихать в глотку обидчику!”. Во как! Мне, что ли? Ну фантазёр, – гогочет он. Дружки поддакивают.

Когда Корягин заканчивает чтение, я смотрю в землю. Под конец стиха он совсем перестал лыбиться – лишь тяжелел его взгляд.

– Так, Лужков, – наконец говорит он. – Это чё?

– Э-это мы с д-друзьями… Стихи п-пишем…

– С друзьями? А-а! – скалится он. – Я так понял, это тебя тот твой дружок надоумил такую хуйню сочинять? Непорядок, – он отбрасывает стихи в сторону и разминает кулаки.

– Артём… Я… Я н-не…

– Короче, Лужков. Хули ты там мямлишь? Давай так, – на его лице вновь проявляется улыбка. – Ты мне щас говоришь, где твоего дружка найти. А я… А я тебя больше не трогаю. Вообще. Слово даю. Идёт?

Мои руки дрожат. В голове возникает картина того, что со мной будет, если откажусь от предложения. Я проглатываю противный склизский комок и тихо отвечаю:

– И-идёт.

– Ну вот! Свой пацан, ровный. Ты не ссы, тебя трогать не будем. Ну так чё, где-когда встречаетесь?

– С-сегодня. В девять. В лесополосе у Новомихайловской… М-мы там обычно и читаем… Стихи.

– Во-о! – радостно протягивает Корягин, и спрыгивает с перил беседки. – Всё, Лужков, красавчик. Зла не держу. Увидимся ещё, – и уходит.

Я же остаюсь сидеть в беседке – даже когда вся его компания следует за ним. Ветер разносит листы со стихом, а я не могу пошевелиться.

Я чувствую себя ничтожеством.

Продолжение в комментариях.

– Не могу, – с улыбкой признаюсь я. – Всё никак не закончу.

Я слышу разочарованные вздохи и редкие хлопки – то отдают овации ещё не оконченному произведению Сима и Тимур. Дэн цокает языком, закатывает глаза, машет на меня рукой – “ясно всё с тобой”. Ян лишь подмигивает мне, вставая со своего места – его очередь.

Я сажусь на одно из брёвен, поближе к ребятам – уже стемнело, и весенний ветер запускает ледяные ладони мне за шиворот, стараясь ущипнуть особенно не прикрытые участки кожи. Поёживаюсь, но окидываю взглядом компанию – и улыбаюсь.

Пока Ян выходит на свет, достаёт из рюкзака свои рукописи и отпускает пару глупых шуток, я, не мигая, смотрю на отблески костра. Пламя танцует на ветках, будто каблуками высекая в небо снопы искр; в мягком оранжевом свете отчётливо видны спокойные и улыбчивые лица моих друзей – должно быть, это редкий момент, когда мы можем назвать себя счастливыми.

– …и к финишу бежать сквозь пот и кровь, бежать сквозь слёзы!
А он смеётся вечно недовольной рожей, сволочь! – декламирует Ян с надрывом.

Отголоски его “сволочи” ещё несколько секунд стукаются о стенки черепа – как значок “DVD” об углы экрана на спящем компьютере. Я слушаю Яна вскользь, погружённый в мысли, но его строчки невольно оседают на подкорке, вырывают из полусонного уютного состояния.

Должно быть, он снова читает об отце.

Яна привёл Тимур. Совсем не похожий ни на кого из нас, спортсмен, Ян сначала выглядел неправильным в нашей компании: всё норовил рассказать глупую шутку, либо поделиться историей с соревнований. На вечерних чтениях мы с Дэном и Симой хотели поднять вопрос о его исключении, но Тимур убедил нас дать ему слово.

Тогда Ян, враз посерьёзневший, сразу выпрямившийся по стойке, встал с места и начал читать.

– Об отце, – кратко озаглавил он.

И мы все будто забыли, как дышать.

– Пускай не оправдал я ожиданий вновь, отец, твоих –
Зато я посвятил тебе, тварине, этот грубый стих!

Строчки Яна действительно были грубыми, неотёсанными, как он сам, как спортсмен, внезапно затесавшийся в поэтическое сборище – но от них разило болью, смердело переживаниями и обидами; в них был тот самый крепкий стержень, та самая палка, которую передают из рук в руки во время эстафеты.

И в тот день Ян передал её нам.

Вот и сейчас он вновь гремит стихами, рассказывая о презрении со стороны самого близкого человека – строки слипаются с рифмами и взлетают вверх, к уже загорающимся звёздам.

Ян говорит, у него на судьбе было предначертано стать профессиональным спортсменом – отец, поджарый полковник на пенсии, не давал ему продыху с самого детства. Турники, велики, плавание, спортивные секции – от Яна лишь требовалось определиться с видом спорта. Высокий и длинноногий, он уже к девяти годам стал тяготеть к баскетболу.

Секций стало ещё больше, Ян целыми днями пропадал на спортплощадках, а тренера, по его словам, стал видеть чаще своих друзей. Так продолжалось ещё лет пять, на кону была молодёжка и зрели первые чемпионаты, КМС был уже не за горами. Но в один момент Ян просто пропустил тренировку. А затем ещё одну. И снова.

– Выгорел, – коротко ответил нам Ян, когда мы спросили, в чём причина. – Не мог больше заниматься спортом. Устал, и всё.

В шестнадцать стало ясно – Ян потерял шансы на все соревнования и регалии, на КМС и славу. Но самое страшное – Ян потерял уважение отца.

Тот сначала ругался, взывал к Яну, говорил, что будет жаль потраченного времени, что у него на кону большое будущее, что нужно ещё немного потерпеть, а дальше будет проще. Но в конце концов, поняв, что Ян не собирается возвращаться к спорту – впервые избил его.

Ян неохотно рассказывал о том вечере. Ограничился лишь словами, что отец перестал считать его своим сыном – и напоминал об этом в тяжёлых, болезненных стихах.

– …и если я тебе не сын, как ты сказал однажды, –
поверь, и для меня ты стал тогда совсем неважным! – заканчивает Ян, пока я выныриваю из своих мыслей. Заканчивает и молчит, обводя нас серьёзным, личным взглядом.

Я робко хлопаю – и меня поддерживают все остальные.

Ян сдувает со лба прилипшую чёлку, шумно выдыхает, улыбается – и садится на своё место.

Следующим перед костром встаёт Дэн – подходит медленно, подтягивая ногу.

Дэн хромой с самого рождения – и если мы привыкли к его особенности, то сам он жутко стесняется хромоты. Да и проблемы у него тоже из-за неё – Дэн, пожалуй, единственный из нашей компании в школе, которого не стесняются травить в открытую. Старшак Корягин с дружками часто зажимает его в школьном толчке – просит попрыгать на хромой ноге, бьёт по другой, чтобы “подровнять”. Дэн часто пропускает школу – сидит в соседнем от своего дворе, чтобы только не попадаться на глаза Коряге и его компашке.

– Порой мне так хочется
цельную ногу
запихать в глотку обидчику!
Как водопроводчица
трубному богу
своё показала бы личико! – почти кричит Дэн, распаляясь, размахивая руками и чуть ли не высекая искры.

Дэн говорит, что очень любит творчество Маяковского – тот помогает ему, когда становится совсем невмоготу. Каждый стих Дэна – своеобразная дань уважения поэту, ода его таланту, “попытка подражания во имя спасения”, как говорит сам Дэн.

Ян, уже усевшийся на место, шепчет что-то Симе – та тихо смеётся, а затем смотрит на меня. Я тоже невольно улыбаюсь в ответ.

– Эй! Ну что за хуйня, ребят? – внезапно восклицает Дэн. Я перевожу на него взгляд – он прервал своё чтение, насупился, в глазах вместе с пламенем плещется обида. – Я… Я нахер старался? Чтоб вы меня не слушали?

– Всё норм, Дэн, – подаёт голос Тимур. – Мы слушаем, продолжай. Как там было – “своё запихала б личико”?

– Показала! – Дэн злится. Демонстративно сходит с места, где мы читаем стихи. – Да ну вас, ребят. Стараешься, пишешь, пе… Переживаешь! А в итоге ржёте над своим!

– Дэн, ну хорош! – приподнимается Ян с места. – Слушаем мы. Продолжай.

– Слушаете, ага. Д-да идите вы в жопу! Слушатели! – выплёвывает Дэн и, поморщившись, идёт в сторону чащи. – Никогда больше к вам не приду!

– Дэн! – кричу я вслед. – Ну ты чё? Ну Дэн!

Но он не слушает — лишь всё дальше отходит от освещённой костром площадки в сторону леса.

– За ним? – подрывается Сима, но Тимур делает жест рукой, мол, “сядь”.

– Да подышит и вернётся. Ты ж его знаешь – Дэна хлебом не корми, дай к чему-то прицепиться. Просто перерыв сделаем – остынет, дочитает, послушаем. Будет кто? – спокойно говорит Тимур, и достаёт из кармана красный Винстон. Я мотаю головой, Ян берёт себе одну сигарету и подсаживается к Тимуру.

Прикуривают от костра – аккуратно опаливают концы сигарет над ним, стараясь не обжечься. Затягиваясь, улыбаются. Я грею подмёрзшие ладони. Сима всё смотрит в сторону, куда ушёл Дэн – но, не найдя его взглядом, вздыхает и оборачивается к нам.

– С мамой как? – обращается Тимур ко мне. – Есть подвижки?

– Не особо, – уклончиво отвечаю. – Батя вроде моментами очухивается, даже врачей обзванивает, но пока так себе. Пока никто ничего не говорит.

– Понятно, – протягивает Тимур, и выдыхает струйку дыма. Та кучерявится и плывёт над нами, пока подувший ветер не развеивает её подчистую. – Верим, Кир. Всё норм будет. Не переживай.

Я лишь вздыхаю в ответ.

– Тебе не поздно, кстати? – спрашивает уже Ян у Симы. – У тебя ж родаки бузить будут, если вовремя не вернёшься.

– Нормально, – отвечает она, мотнув головой – костёр отражается в копне её русых волос, выпирающих из-под шапки. – Я у Арины якобы, домашку делаю. Она прикроет если что. Блин…

– М?

– Да я вот думаю – скорее бы уже школу закончить и умотать от них куда подальше. Надоели они со своими нравоучениями. Боженька то, боженька сё… Арина, вон, с парнем в свои шестнадцать спит, и ничего – боженьке плевать. А тут прям боженька за мной следит, ага. Да и Триозёрск надоел, – зевает она, потягиваясь. Я мельком бросаю взгляд на экран телефона – время уже близится к девяти. – Делать тут нечего. Я в Питер поступать хочу. Там романтика. Не дыми на меня, пожалуйста, – отодвигается она чуть вбок, когда Ян выдыхает очередную затяжку в её сторону.

– Не спецом, сорян. А то что в Питер – это да, мощно. Я вообще в Москву должен был по баскету. Но она мне, если честно, не особо. Там, короче, всё как-то…

– Ребята! – крик прерывает наш разговор. Мы почти синхронно оборачиваемся на него – и видим, как к нам спешит Дэн.

– Остыл? – усмехается Тимур и щелчком отправляет бычок в костёр. – Продолжаем?

– Забей! – на выдохе произносит Дэн. – Пошлите покажу! Я там такое нашёл! Ну!

– Трубного бога отыскал? – шутит Ян, но ловит на себе злой взгляд Дэна, и сразу же замолкает. – Всё, всё. Забыли. Показывай, чё там у тебя.

Идём, включив фонарики на телефонах – среди деревьев, верхушки которых будто сливаются с чёрным небом. Впереди красным маячит ветровка Дэна – тот ступает через кусты, трещит под ногами ветками, отодвигает в сторону мешающиеся заросли.

– Щас, щас… – бормочет Дэн спереди, обходя очередное дерево. – Вот тут было же…

– Слушай, Сусанин! – смеётся Ян. – Колись, где царя заныкал?

– Да я… Вот! Сюда! – оборачивается и кричит нам Дэн, а затем заходит в очередной куст.

– Твою ж… Дэн, погодь! – Ян спешит за ним. Мы стараемся не отставать, продираясь сквозь заросли.

Наконец, впереди виднеется просвет – и мы выходим на открытую поляну. Из-за туч показывается луна, слегка освещая пространство перед нами – и я замечаю, что посреди поляны лежит огромный (раньше я таких никогда не видел) валун, весь испещренный царапинами, чёрточками и линиями. Дэн уже стоит у него и машет нам рукой – сюда, мол.

– Зацените, чё нашёл! – улыбается он в слабом свете луны. – Офигеть, да? Громадный каменюга, ещё и почирканный весь! Как будто метеорит упал, а?

– Ты реально нас сюда вёл ради камня? – раздражённо спрашивает Тимур. – Ну камень и камень, хуй бы с ним. Чё такого-то?

– Ой, да ну тебя! – Дэн улыбается, несмотря на претензию. – Это ж не просто камень, это прям каменище! Как эти… Как их… Короче, на острове вот этот мужик каменный. Голова типа. Его ещё с сигой рисуют.

– Моаи с острова Пасхи, – подсказывает Сима.

– Во, да! Смари, тут и линии всякие, может, реально пришельцы метеорит с неба заслали, а это шифр? Кайф же!

– Ладно, – на лице Тимура тоже проявляется улыбка. – Согласен, погорячился. Прикольный камень, да.

Я же обхожу валун с нескольких сторон, трогаю его холодную шершавую поверхность – камень будто слегка вибрирует под подушечками пальцев, каждая трещинка, по которой я провожу, кажется шрифтом Брайля. Словно кто-то оставил послание всем жителям Триозёрска прямиком из каменного века.

– Зырьте! – зовёт нас к себе Тимур. Я смотрю на место, которое он освещает фонариком – от верха валуна до мшистого широкого низа проходит тонкая, едва заметная в бледном лунном свете трещина. Будто великан пытался разрубить камень огромным топором, ударив прямо посередине – но камень оказался крепче, и тот бросил затею на полпути.

– По ходу, молния ударила, – неуверенно говорит Сима. – Я видела в инете такое. Если молния долбанёт, может камни крошить.

– Да ну… – протягивает Ян. – Если б это молния была, камень бы обгоревший был. Ну или в труху. Да и чё ей в камень бить? Молния обычно в деревья херачит, но не в камни.

– Ребят, – вклиниваюсь я. – Пошлите обратно. А то заблудимся ещё.

Тимур смотрит на меня, кивает молча – и идёт к выходу с поляны. Остальные идут за ним. Я напоследок провожу ладонью по трещине – и тут же одёргиваю руку. Изнутри камня будто дышит холодом. Таким, что по телу пробегают мурашки.

– Кир, ну ты чё там? – кричит мне кто-то.

И я иду к друзьям. Уже перед тем как залезть в кусты, что выведут нас обратно, мельком оборачиваюсь на камень – тот стоит монолитом, будто собирая все ночные звуки вокруг и поглощая их своей продольной трещиной. Я смотрю на него несколько секунд и наконец ухожу с поляны.

– Давайте быстро заканчивать, и по домам, – командует Тимур, когда мы возвращаемся к костру. – Кто сегодня свои дочитал? Ян, Сима. Кир, будешь?

Я мотаю головой – я ведь ещё не дописал свой стих. В ритуале “Пожарища” не будет смысла, если я сожгу черновик.

– Дэн, ты?

Тот тоже отказывается – он так и не дорассказал свой.

– Я его ещё больше допилю, и… И тогда. Тогда и сожгу. Только в следующий раз слушайте! – просяще смотрит Дэн на нас всех.

– Да без бэ, – отвечает Ян. – Ты это… Извини, что помешали. Мир? – и протягивает ему руку.

Дэн жмёт её – и улыбается.

Костёр уже почти догорел, и Тимур подкидывает несколько сухих веток – сжигать стихи в углях и золе не столь романтично. Языки пламени вновь занимаются, тянутся к луне, пытаясь дать ей тёплых красок – и тогда в костёр летят рукописные строчки Яна. Выкидывает он их без сожаления – он уже прочёл нам свой стих, рассказал о своих переживаниях. Теперь пришло время отпустить их, сжечь дотла.

Следом за ним мятые, испещренные неровной прописью листы бумаги в огонь бросает Тимур. За ним – Сима. Сегодня они читали о своих проблемах первыми.

Наконец, когда стихи сгорают целиком, а строки пропитаны лишь сажей, Тимур достаёт из рюкзака бутылку воды – и заливает остатки костра.

– На сегодня всё, – объявляет он. – Собираем “Пожарище” снова через неделю.

И мы идём в сторону дороги – каждый к себе. Ян с Симой бегут на остановку, ловить один из последних автобусов, Тимур живёт на окраине и потому прощается с нами совсем скоро. До дома я иду в компании Дэна – живём мы в соседних дворах.

– Кир… – протягивает Ян на перекрёстке, пока мы стоим напротив пешеходки и ждём зелёного. – Как думаешь – всё реально перевернётся?

– В смысле? – не сразу понимаю я.

– Ты сегодня читал. “И лунной пыли поступают вести – о том, что в жизни всё перевернётся”. Твои строчки. Я и… Я и спрашиваю – ты реально в это веришь?

– Смотря о чём говорить, – уклончиво отвечаю я. – Вон, Сима в Питер уедет через год. Чем не переворот?

Дэн улыбается.

– Тоже уеду куда-нибудь. З-заебал Корягин. Хоть в соседний город – только б рожи его не видеть, – вздыхает он. – Кстати. Я знаешь что заметил? – пока мы общаемся, уже подходим к развилке. Дэну налево, мне направо.

– Ну?

– Это… Про камень, короче. У него трещина эта… Короче, я не особо понял, но выглядит так, будто она изнутри появилась. Я, когда мы её смотрели, пальцами потрогал – там края рваные.

– Дурак ты, Дэн, – улыбаюсь. – Я бы сказал, что у тебя рваное, но воздержусь.

– Слышь! – смеётся он и в шутку бьёт по плечу. – Ладно, может, реально херню несу. Ладно, давай, я домой срочняком, а то мама волноваться будет, – протягивает мне руку.

Мы обмениваемся рукопожатиями, и я иду к себе.

Слышу сзади себя громкое “И лунной пыли поступают вести”.

Усмехаюсь и ускоряю шаг.

***

Тимур

– Ба, я дома! – кричу вглубь квартиры. Быстро разуваюсь. Вешаю куртку, прохожу. – Ты как, всё хорошо?

Бабушка сидит у себя в комнате, смотрит новости по старенькому квадратному телевизору. Картинка барахлит, но бабушка улыбается, почему-то поглаживая махровое одеяло. Невольно кидаю взгляд на её ноги в серых шерстяных носках – сведены вместе, почти не шевелятся.

– Тимурка, привет! – замечает она меня. – Пришёл уже? Я вот новости смотрю. Кушать будешь?

– Да, сейчас себе разогрею, ты не утруждайся. Ты сама ела?

Бабушка виновато улыбается.

– Аппетита не было, Тимурка. Ты прости уж старую. Сейчас уже не хочу – лучше завтра поем. Там котлетки в холодильнике есть, разогрей себе.

– Ба, ну я же просил не стоять у плиты! – сержусь я. – Тебе отдыхать нужно, а ты ноги напрягаешь, готовишь что-то. Ну как это называется?

– Ой, Тимурка! – бабушка машет рукой. – Ничего не будет. Ладно, иди кушай. Я вот новости посмотрю, там потом сериал интересный будет, про доярку в Москве, гляну серию и спать пойду. В школе как, не обижают? Всё получается?

– Нормально всё, ба, – вздыхаю я. Кладу ей руку на плечо, присаживаюсь рядом. Вместе сидим несколько минут в тишине, прерываемой сводкой новостей из разных городов. На душе склизко. – Ладно, пойду поем.

Пока разогреваю котлеты на сковородке, не могу перестать думать о состоянии бабушки. С окна задувает, и тревожные мысли вместе с холодным ветром проникают в голову. Хочется отмести их в сторону, как пыль старым веником, что стоит у нас под раковиной, но в последние дни это получается с трудом.

Пару месяцев назад у бабушки начали болеть ноги. Врачи сказали, что ничего серьёзного, скорее всего, просто старческое. Но только по ночам я всё чаще слышу, как она ворочается в своей кровати и тяжело дышит. Сейчас бабушка пьёт какие-то лекарства – и теперь она хотя бы спокойно засыпает. Но я всё чаще замечаю, что она стала меньше ходить, меньше улыбаться, меньше рассказывать мне о чём-то.

А теперь и меньше есть.

Закончив с ужином, иду к себе – в телефоне ввожу нужную ссылку, открываю светящийся непрочитанными уведомлениями чат.

___________________________

toska: кинул корды и фотки, забирай

toska: [Отправлено вложение]

toska: раскидай в ближайшее время. аккуратнее со спортиками, чекал недавно каналы, походу активничают. отпиши как заберёшь

Вы: Принял

____________________________

Удаляю переписку сразу же после прочтения.

За мастер-кладом собираюсь быстро, благо, всё уже готово – чёрная одежда, павербанк на случай экстренных ситуаций, два фонарика, маленькая тяпка. На всякий кладу в рюкзак атлас звёздного неба – если примут, буду пытаться косить за астронома-любителя.

Спустя час заглядываю в комнату бабушки – та уже спит. Телевизор выключен. Пора двигать.

Перед выходом ещё раз сверяюсь с кордами – повезло, клад недалеко от “Пожарища”. Управлюсь за полчаса-час.

Ночь ветреная, пасмурная. Луна скрылась за тучами, и видимость на улице нулевая. Пока иду до лесополосы, не встречаю ни одного прохожего. Проверяю время – два ночи.

Вдалеке протяжно воет собака – рядом частный сектор. После него улицы старой застройки, где и живём мы с бабушкой. Дует порыв ветра, закутываюсь плотнее в чёрную ветровку, поднимаю ворот. Иголкой бьёт мысль вернуться и завязать с этим, пока не поздно, но вспоминаю наш старый обветшалый барак, вспоминаю больную бабушку, вспоминаю, сколько всего она для меня сделала – и ускоряю шаг.

Заработаю как можно больше, куплю квартиру в нормальном доме, вылечим её ноги. Вылечим её.

“Сотни кругов –
вспять.
Пища и кров –
в путь.
Я не могу
ждать.
В моём кругу –
муть.
В жизни моей –
страх.
Сколько не бей –
сталь.
Вижу я лишь
в снах.
То, кем теперь
стал.”

Пока захожу глубже в чащу, повторяю про себя свои же строки – для успокоения. Когда я их написал, мы только основали “Пожарище” – сделали эдакий клуб “для своих”. Для тех, кто сталкивается с проблемами. Для тех, кто не может о них рассказать. Тогда я сжёг этот стих – сжёг его первым – но строчки до сих пор всплывают в памяти, заставляя невольно шептать их в ночной тишине.

Идею сжигать стихи после прочтения подкинул Кир – сразу же её приняли. Был в этом символизм – отпускать всё накопившееся, развеивая с пеплом по ветру. Потому и назвали клуб “Пожарище” – от переживаний, излитых на бумаге, должен остаться только пепел. Пускай все сгорают к чертям.

Так и собираемся, уже седьмой раз.

Сверяюсь с навигатором и фотографиями, дохожу до точки – прикоп на небольшой глубине около поросших мхом стволов. Рядом в качестве метки лежат несколько крупных камней. При взгляде на них вспоминаю тот валун, что нашли сегодня с друзьями – закрадывается мысль пойти проверить его после того, как сниму клад, но тут же себя одёргиваю.

Нельзя отвлекаться. Быстро забрать и домой.

Снимаю верхний слой земли под деревом, и уже спустя минуту вижу в свете фонарика знакомую синюю изоленту. Вытаскиваю замотанный брикет, отряхиваю от земли, кладу в рюкзак – пора сваливать.

Уже на обратном пути, пробираясь сквозь кусты, слышу спереди грубые мужские голоса. Орут что-то на повышенных тонах, рассекая плотный ночной воздух фонариками. Судя по нарастающим крикам, идут в мою сторону.

– Блядь! – шепчу, отходя с маршрута в сторону. Озираюсь вокруг – как назло, тучи на небе поредели и стало гораздо светлее. Ищу где спрятаться, пока голоса всё ближе и ближе. Наконец сигаю в какие-то кусты – и ложусь на землю, стараясь не дышать.

– Сань! С-саняя! – орут уже совсем близко. – Да бля… С-саня! Т-ты куда? М-магаз не там бля…

– Ща! Я это… Пас… Поссать отойду!

– А! Ну давай, ёп…

Саня, судя по шагам, останавливается недалеко от меня.

Похоже, обычные алкаши из частного сектора неподалёку. Либо затянули с шашлыками, либо ещё что. Сердце всё ещё стучит, тело мандражит.

Не менты. Выдохнуть. Вдохнуть.

Наконец, поссав на ближайшее дерево, Саня удаляется. Я лежу ещё минут пять – жду, пока всё окончательно затихнет и луна вновь скроется за тучами. Наконец, когда тишина начинает почти давить на уши, встаю.

Перед тем, как выйти из кустов обратно, оборачиваюсь.

Огромный валун стоит на поляне позади меня, будто пристально наблюдая рассечённой продольной щелью. Накатывает ветер, и порывы его словно задувают в камень, вызволяя оттуда свистяще-гудящую заунывную мелодию. Меня вновь передёргивает, но я выбираюсь с поляны и иду домой.

В голове крутятся события этой ночи: мастер-клад в шерстяных носках и сериал про синюю изоленту, Саня, ушедший на луну, и каменистые котлеты. Я дрожащими руками ввожу в браузер нужную ссылку, отписываю координатору, что забрал клад. Получаю от него “гуд”, и, поправив лямки рюкзака, выбираюсь из лесополосы на дорогу.

Боковым зрением в лесополосе мерещатся какие-то тонкие силуэты. Отмахиваюсь от них, как от мушек. Просто устал.

Стараюсь не закрывать глаза – клонит в сон.

А ещё становится виден камень – и его свистяще-гудящая трещина будто бы стала шире.

***

Сима

– Серафима! – раздаётся громкий, противно-дребезжащий крик, когда я захожу в квартиру. – Серафима! Быстро сюда!

Я не спешу проходить внутрь – нарочито медленно снимаю ботинки, вешаю на крючок куртку, мельком смотрю на себя в зеркало в прихожей. Мама не должна быть злой. Что-то не так. Мама…

– А ну, дрянь! – вываливается она из комнаты в потрёпанном халате. – Обманывать нас с отцом вздумала, а? Ладно перед нами, а перед Господом тебе не стыдно? – резко хватает меня за волосы и тянет вниз. Из моих глаз брызжут слёзы – кричу, пытаюсь вырваться, но та держит крепко.

– Отпусти!

– Я тебе отпущу, дрянь! Я тебе так отпущу! – по затылку прилетает шлепок, за ним ещё один. Мама тащит меня в комнату – отец сидит на кресле, читая газету, и смотрит на происходящее поверх очков. Недовольно цокает языком – но осуждает не мать, а меня. – Звонила я Арине твоей! Мама её мне сказала, что тебя у них не было! Совсем в край охренела, блядуешь небось, да?

– Мам, хва… Хватит! Я не… – ком в горле не даёт договорить. Мать лишь торжествует, ведя меня дальше, в спальню. Всё-таки отпускает, бросает на пол.

– Боженька, Симочка, он всё видит! Всё видит! И грехи все твои учитываются! А ты как думала? Ты, значит, до свадьбы уже трахаешься, а матери тут седеть? А что о нас люди подумают? Такая семья воцерковлённая, и дочь – распутница! Мразь! – выплёвывает она мне в лицо. – Отец, иди сюда! Посмотри на дрянь малолетнюю! Сиськи отрастила – думает, всё можно! Нам-то, нам как такой грех носить, а? С такой-то дочерью?

– Да что ты несёшь?! – рыдаю. Пытаюсь встать, но мать снова толкает меня, и я так и остаюсь сидеть на полу. – Мама, х-хватит!

– М-да, – сухо произносит отец, заходя в комнату. – Не ожидали мы от тебя такого, Серафима. Бога бы побоялась.

– А я о чём! – поддакивает мать. – Грешные все, а как за грехи каяться, так никто не хочет!

– Да идите вы в жопу со своим богом! – кричу в истерике. Жутко не хватает воздуха, лёгкие сдавливает. Мать стоит, открыв рот так, словно оттуда, как из пещеры, сейчас вылезет Иисус; отец морщит лоб и высоко поднимает брови, хватаясь за ремень, а взгляд такой, словно готов распять меня на месте. – И… И…

Воздух.

Рывком хватаю сумку, лежащую рядом – руки дрожат, пока шарюсь в содержимом. Наконец, вытряхиваю всё на пол.

Быстрее.

Быстрее.

В глазах темнеет, когда всё-таки нахожу ингалятор – и делаю спасительный вдох.

Становится чуть легче – но мать уже рыдает в плечо отцу, пока тот грозно двигается в мою сторону.

– Мы же не такой её воспитывали, Тоша, мы же и крестили, и по воскресеньям… – слышу всхлипы, пока отец разворачивает меня, и, придерживая одной рукой мои ладони, задирает футболку.

Вшшух!

Спину пронзает шипящая боль – отец бьёт ремнём с оттяжкой, со свистом.

В голове вспоминается один из первых сборов Пожарища – и удивлённые лица друзей, когда я прочла…

Вшшух!

“Сколь бы не было боли, сколь бы не было бога”...

Вшшух!

“Ты терпи, зубы стиснув, ты держись, сколько сможешь”.

Вшшух!

“Задыши полной грудью, сколько б не было смога”.

Вшшух!

“Потерпи – говорят, таков замысел божий”.

И я терплю. Терплю, шепча строчки как мантру, как молитву – но не тому богу, которым меня вечно попрекают родители, а тому богу, который однажды придёт и заберёт меня из Триозёрска, дав шанс на нормальную жизнь.

В конце-концов отец отпускает меня, и, шумно выдохнув, выходит из комнаты. За ним, всё ещё мерзко хныкающая, выходит и мать, бросив мне напоследок что-то язвительно-ядовитое. Я с трудом встаю на ноги, смотрю в зеркале на размазанную на лице косметику, замечаю синяки на руках и красные полосы на спине.

“Потерпи – говорят, таков замысел божий”.

И слабо улыбаюсь.

Продолжение в комментариях.

С тех пор мальчишка был предоставлен сам себе — Зере лишь изредка поглядывала на него издали да звала его на обед. Порой лишь молилась про себя — как бы не расшибся, не разбил себе чего. Не за него было страшно, нет: Галдан обвинит ее, скажет, что недоглядела, изобьет до полусмерти.

Под ногами шуршали мелкие камешки, словно разбегаясь от шагов маленькими пауками. Тут и там поодаль от дороги виднелись обгоревшие кереге — деревянные остовы юрт — сожженные джунгарами при набеге. Зере не знала, кто жил здесь до нее — захватив и разграбив очередной аул, Галдан перевозил их с ребенком на новое место. А дальше его соратники устремлялись за новой добычей, пока Зере обживалась на новом месте.

Ее аул погиб с десять лет назад. Тогда казахи отступили под натиском противника — а Галдан и его войска черным джутом ворвались в поселение, убивая всех на своем пути. Старый отец Зере, уже иссохшийся, как перекати-поле, схватился было за кылыш — но почти сразу лишился головы. Галдан, вошедший к ним в юрту, как жуткий дэв из былин, не пощадил никого из ее семьи: следом с жуткой, хлещущей кровью раной, пал младший брат Зере. Мать ее кинулась на Галдана с жутким воем, пытаясь выцарапать его глаза, но тот лишь захохотал.

И, схватив ее за волосы, перерезал горло.

— Хочешь жить — иди за мной, дрянь, — мимолетно окинул он взглядом Зере, а затем стал рыться в юрте в поисках ценного. Снаружи стенал казахский народ — этот крик годами будет сниться Зере в кошмарах.

Она не знала, хочет ли она жить. После всего, что только что произошло.

Но Галдан не дал ей ответить — сплюнув на пол, он грубо схватил ее за волосы и, волоча спиной, потащил в сторону выхода.

Последнее, что увидела Зере из своей прошлой жизни, был шанырак. Тот перекрещивался на небе, где бог — или шайтан? — безучастно наблюдал за смертью ее родных земель.

Тогда Зере было четырнадцать. Спустя год она родила от Галдана ребенка — возможно, поэтому он не прирезал ее так же, как и других пленниц, что были до нее. Абах родился крепким малым — но одного взгляда на него Зере хватило, чтобы понять: она будет ненавидеть своего сына так же, как и его отца.

Она напрасно полагала, что Галдан станет относиться к ней лучше после рождения ребенка. Наоборот: теперь он был еще беспощаднее в наказаниях и требовательнее к ее поведению. На втором месяце он избил Зере за то, что у той кончилось молоко; та молилась, чтобы оно появилось, но в результате Абаха поили кобыльим молоком. Синяки у Зере не спадали еще месяц.

Зере не заметила, как покрытые синяками ноги сами привели ее к колодцу. Она привязала ведро, спустила вниз — снизу раздался плеск воды. Наконец, прикладывая немалые усилия, Зере начала крутить ручку колодца.

Самой ей было сложно из разу в раз ходить туда и обратно — сказывалось ослабленное побоями тело. Но Абах пошел весь в отца и даже не пытался помочь ей: обычно весь день он проводил с лошадьми, совершенно не обращая на нее внимания.

Наконец край ведра показался из дыры. Зере уже было потянулась к ведру, как вдруг рядом с ее рукой показался паук — должно быть, выполз из-за колодца — и Зере от неожиданности отпустила ручку. Ведро со свистом грохнуло вниз.

— Массаган! — воскликнула Зере, чуть отскочив в сторону. Паук же не спешил уползать обратно — лапами он будто бы пытался обхватить колодезный камень. — Кетш, иди отсюда, иди! Дай мне воды набрать! — махнула на него Зере рукой.

Паук наконец зашевелился: поднял свое черное, покрытое красными пятнами, брюшко, и уполз вниз, за колодец.

— Иди, иди, — проводила его Зере, вновь схватившись за ручку. — Каракурт, — добавила она.

Воспоминание щелкнуло в голове камчой — она даже не сразу поняла, откуда знает название паука. Из задворок памяти, из перекрещенного шаныраком звездного неба возникло воспоминание, как мать, укладывая ее в постель, напевала:

По степи ползет

Кара-кара-курт.

Черный звездочет —

Пара-пара юрт:

Скоро им не жить

Заползет паук.

Тянет свою нить,

Тянет восемь рук.

Зере передернуло от наваждения — помнится, мать пела ей эту древнюю колыбельную в те дни, когда она, еще совсем маленькая, капризничала и не хотела ложиться вовремя. После такой песни Зере закутывалась в отцовскую шубу и боялась вылезать из-под нее до самого утра, боясь, что черный звездочет придет к ней, если она не будет спать.

Сейчас же она столкнулась с ним вживую — должно быть, впервые за всю жизнь настолько близко. Если бы не тринадцать красных пятен и длинные лапы, Зере бы никогда и не вспомнила о колыбельной — но именно о таких приметах и говорила ей мать, предостерегая от встречи с каракуртом.

По степи ползет

Кара-кара-курт…

Зере взяла в руку по ведру и в спешке пошла обратно, стараясь не расплескать воду. Нужно было спешить — до вечера всего ничего, а дела по хозяйству еще не выполнены.

Уже подходя к юрте, она услышала далекий плач и ржание коня. Бросив ведра на землю, она побежала на звуки и наконец увидела Абаха, сидящего в траве. Лицо его было красным от слез, он держался за ногу. Конь ходил рядом.

***

— Не трожь! Он сам упал! Молю, не трожь! — Зере завыла, но очередной пинок под ребра выбил из нее остатки воздуха.

Галдан был в бешенстве. О том, что сын упал с коня, и теперь на бедре у того красовался синяк, он узнал за ужином, когда Зере дрожащими руками накладывала ему побольше мяса. Абах наплевал на уговор, заключенный с мамой днем. Зере даже показалось, что он специально рассказал отцу о происшествии.

Специально, чтобы насолить ей. Ведь он забыл о падении спустя полчаса.

— Дрянь! Ты должна следить за ним! Ты! Должна! Следить! — с каждым словом Галдан наносил удар, будто желая вогнать свои требования через новые синяки. — А если бы он свернул себе шею? Хочешь угробить мне сына, дрянь? А? — продолжал он бесноваться, пока Зере стонала — нет, уже хрипела — лежа на полу.

Она лишь думала о том, как сильно она ненавидит Абаха. Так же, как и его отца. Может быть, даже сильнее.

— Я с тобой говорю, сволочь! — Галдан резко схватил ее за плечо и развернул на спину. Тело отозвалось ноющей болью. Сильно кололо в ребрах. — Совсем не хочешь быть послушной женой, да? Мужа не слушаешь, за сыном не следишь! — он сплюнул ей прямо на лицо. Вонючая слюна потекла вниз по щеке, на пол.

Зере пыталась исчезнуть — раствориться, перестать существовать, потеряться в темном освещении юрты, стать частью самой ночи, стать чернотой, стать…

Стать черным звездочетом?

Главное не быть здесь. Не находиться здесь. Она пережила очередное избиение — но знала, что воспаленный разум Галдана может придумать что-то еще.

— Сейчас я тебя научу, дрянь. Научу твоим обязанностям, — пробасил он и перевернул ее на живот.

Когда Галдан поднял подол халата, Зере даже не сопротивлялась. Не осталось сил.

Галдан вошел грубо. Рыча над ухом и рывками насилуя ее, он обхватил рукой ее горло, не давая нормально вдохнуть.

И Зере молилась, чтобы он перестарался. Чтобы он сжал горло настолько сильно, что сломал бы ей шею.

Наконец, захрипев и сделав еще несколько быстрых рывков, Галдан кончил. Поднялся с пола, сплюнул на нее еще раз и вышел из юрты, к Абаху. Его он предусмотрительно отправил искать на небе созвездия.

Внизу горело, тело не слушалось. Сил на то, чтобы встать, не было. Зере с трудом перевернулась на спину и взглянула наверх. Там, сквозь шанырак, виднелись звезды. Звезды, которые словно горели красными пятнами на черном-пречерном небе.

Зере начала считать их, но потеряла сознание.

***

Утром пришла боль. Солнце уже давно было в небе, когда Зере с трудом разлепила глаза. Казалось, что одно лишнее движение — и ее тело развалится на кусочки, покатится по полу юрты, продолжая пульсировать в нескончаемых страданиях. Будто бы яд разливался по каждой конечности, парализуя не только оболочку, но и ее внутренности.

Зере пару раз вздохнула, глубоко, ощущая, как ныло при этом в груди. Наконец, оперевшись на руки, попыталась встать — сначала на карачки, а затем в полный рост. Еще стоя на коленях, застонала от боли, из глаз покатились слезы.

Нужно терпеть, нужно закусить губу и забыть о боли, нужно встать и идти заниматься хозяйством, иначе…

Иначе это повторится снова.

Пошатываясь, Зере пошла к выходу из юрты. По пути взглянула на свое отражение в бронзовом зеркале — размытая, непохожая на себя из юности, она будто сливалась с окружением вокруг, таким неуютным из-за неволи.

Зере подняла подол, чтобы взглянуть на синяки — в некоторых местах кожа будто бы почернела, наливаясь темным оттенком. Развернулась, взглянула через плечо — спина болела не меньше, — но с трудом смогла разглядеть что-то в буром отражении. Лишь какое-то красноватое пятно на пояснице — должно быть, еще один след от удара тяжелой ногой Галдана.

Вздохнув, Зере вышла из юрты. Нужно было вновь идти за водой.

Колодец все так же ждал ее. Паука нигде не было видно, поэтому Зере довольно быстро управилась с ведрами — пускай время от времени она и облокачивалась на колодезные камни, когда к горлу подступала тошнота и голова кружилась особенно сильно.

На секунду промелькнула мысль: а что, если закончить это здесь? Просто спрыгнуть, ухнуть вниз головой на дно колодца, где ее точно не будут искать, где она будет никому не нужна, где в этой звенящей от холода и сырости темноте ее больше не найдет ни одна живая душа.

Зере усмехнулась от навязчивой картинки — и ее тут же вырвало. Рвало чем-то липким, розоватым; вытерев уголки рта рукавом, она подхватила ведра и, пошатываясь, зашагала обратно к юрте.

День продолжался.

Под вечер дастархан был накрыт, коровы надоены, сорняки вырваны с корнем, а Абах — уложен спать. Галдан сегодня не приехал, и Зере наконец могла передохнуть. Он мог пропадать на несколько дней, а то и недель — обычно это значило, что джунгары идут дальше, завоевывая все новые земли, и он нужен войскам. Каждый такой раз Зере молилась, чтобы он погиб от казахской стрелы, либо голова его была отсечена кылышем; каждый раз Галдан возвращался с победоносной ухмылкой, за ужином рассказывая о новых грабежах и расширении джунгарского ханства.

Умываясь перед сном, Зере все никак не могла оттереть грязь на пальцах — кончики их почернели. Долго копаясь в земле и выполняя тяжелую работу по дому, она превратила свои некогда аккуратные и изящные кисти в грубые, покрытые мозолями руки — нет, скорее даже лапы. Будто бы из них навсегда исчезли грациозность и легкость, оставив место лишь звериным инстинктам и нескончаемой воле к жизни.

Поняв, что лишь зря тратит воду, Зере наконец оставила попытки оттереть руки и пошла спать. Тело продолжало ныть, но из-за усталости она сама не заметила, как уснула.

Первое, что почувствовала Зере с утра — кислый привкус во рту. Избавиться от неприятного ощущения получилось не сразу — она старательно полоскала рот несколько раз подряд, прежде чем кислота наконец притупилась.

Синяки постепенно начинали спадать — но на смену им пришли какие-то маленькие шишечки на теле. Зере удивленно щупала ребра, где и обнаружила уплотнения: немного, по два с каждой стороны тела, и трогать их было даже не больно. Просто словно что-то инородное проникло внутрь, теперь пробивая себе дорогу из тела. На секунду Зере показалось, что одна из шишек шевельнулась — но она тут же отмела эту мысль, как назойливое насекомое.

Все это последствия избиения. Не более того.

Несмотря на то что сегодня она чувствовала себя лучше, вид из зеркала словно голосил об обратном: секущиеся растрепанные волосы, покрасневшие глаза, усталый вид. Повинуясь какому-то желанию, она заглянула через плечо — покраснения никуда не ушли. Даже наоборот, будто бы напитались еще больше, став ярче, краснее.

Кровавее.

— Маскара, — протянула она, глядя на свое отражение. — Ужас какой.

В голове Зере одна за другой роились воспаленные мысли. Подхватила болезнь? Но от кого? Или от чего? И почему Абах, который находится рядом с ней, не заболел?

Смех сына с улицы выдернул ее из размышлений.

Время не ждало. Галдан мог приехать в любой вечер. Нужно было приступать к обязанностям.

Сходить за водой. Покормить сына. Последить за ним — не дай бог он снова ушибется — а затем пойти выдирать вновь разросшиеся сорняки.

За домашними хлопотами прошел день, а за ним еще один, а следом вся неделя. С каждым днем Зере чувствовала себя все лучше, даже несмотря на то, что тело явно менялось. За свое хорошее настроение она благодарила все высшие силы, все еще надеясь, что Галдан не вернется ни на следующей неделе, ни в следующем месяце, ни через год.

Пятна на спине никуда не исчезали. Как и чернота на пальцах, к которой Зере уже привыкла. Как и будто вечно воспаленные глаза. Ее не волновало, как она выглядит — главное, что ей было спокойно. Сын мог вечерами начать причитать о том, что папа долго не возвращается, но она пропускала его слова мимо ушей.

Пусть не возвращается никогда.

Солнце восходило по утрам, лучи пробивались сквозь шанырак, и Зере вновь без устали возвращалась к быту. В зеркало по утрам она уже не смотрелась — было все равно. Пускай она уже долгое время не выглядит так, какой была еще восемь лет назад. Пускай тело, пораженное болезнью, сигнализирует алыми пятнами на спине. Пускай в свои двадцать с небольшим лет она скрючилась под гнетом плена. Пускай. Главное, что сейчас ей было хорошо.

Иногда возникали мысли о побеге — но она знала, что Абах не пойдет против отца. А если Зере и сбежит в одиночку, то сын непременно расскажет Галдану, в какую сторону та ускакала. И она не сомневалась, Галдан обязательно найдет ее. Самое страшное в этом всем было, что он вряд ли решит убить — страшнее было то, что, искалечив до полусмерти, он сохранит ей жизнь.

В какой-то момент Абах начал сторониться ее. Зере заметила этот взгляд — так он смотрел на отца, когда тот был зол. Так Абах смотрел на нее, когда она рассказывала ему легенды о дэвах, одноглазых великанах; о Мыстан-кемпир, демонической старухе, способной обогнать лошадь на скаку; о семиголовой Жалмауыз-кемпир, которая похитит его из юрты и съест, если тот не будет спать.

Абах боялся ее.

Все чаще он старался поужинать как можно быстрее и, накрывшись шубой, уснуть, отвернувшись к стене. Все чаще он на коне отъезжал подальше от родной юрты. Все чаще он просыпался раньше нее и сразу бежал на улицу, чтобы как можно меньше времени провести с ней под одной крышей.

Зере даже не пыталась заговорить с ним — к чему? Она не любила сына, не чувствовала нужды в заботе о нем, не хотела учить его новому. Это был не ее сын. Это был сын Галдана.

По степи ползет

Кара-кара-курт…

Иногда напев материнским голосом возникал в голове Зере, и она боялась, что вновь встретит паука, когда в очередной раз пойдет за водой. Будто бы он был тем предвестником плохого, чье маленькое тельце символизировало о грядущей большой беде. Ведь именно в вечер после встречи с каракуртом Галдан избил ее, после изнасиловав.

Но паука не было видно. Как и Галдана. И Зере могла дышать спокойно.

Прошло около двух месяцев с момента отъезда мужа. Утром Зере было хуже обычного — помимо кислой слюны, уже давно ставшей привычной, покоя не давало еще что-то.

Она с удивлением ощупывала свое тело, пока наконец не наткнулась на то, что смутило ее. Шишки — те самые, по бокам ребер — будто бы стали острее? Зере не могла до конца понять, что ощущает, слегка прикасаясь к наростам подушечками пальцев. Как будто те вымахали за ночь, оформившись в маленькие копья, что были готовы пробить ее кожу насквозь, вырвавшись из кровавой темницы.

Не было ни сил, ни времени думать о том, что будет дальше. Смерть так смерть — Зере вдруг подумала, что была бы не против и такого исхода. Главное, не прожить всю жизнь в этой или похожей юрте, посреди очередного жайляу, боясь мужа и взращивая нелюбимого сына.

Вечер подступил настолько незаметно, что Зере даже удивилась — казалось бы, совсем недавно разлепила глаза, а на небе уже загораются первые звезды. Ужин был готов, и она было хотела подкрепиться и пойти спать, как вдруг услышала вдалеке топот копыт.

По насыпи, вздымая в воздух клубы пыли, ехал он.

Фигура Галдана была различима даже в предночных сумерках — грубый и неотесанный, он будто бы хотел подмять под себя всю степь, возвышаясь над землей верхом на коне. Зере успела лишь натянуть на лицо фальшивую улыбку, как тот уже подъехал к ней, резко остановив коня за мгновение до столкновения.

— Не ждала, ау? — Галдан был явно весел. Лицо его украшал шрам под глазом — похоже, смерть вновь не забрала его. — Накрывай дастархан! Воин вернулся!

Зере послушно прошла обратно в юрту, по пути чуть не столкнувшись с Абахом, который с радостным криком бежал в объятья отца.

— Вырос, эгей как вырос! — громогласило с улицы, пока Зере раскладывала по тарелкам еду.

За ужином Галдан общался лишь с сыном, не удостаивая Зере и взглядом. Та была и рада — меньше внимания к ней сулило спокойный вечер. Но постепенно кумыс начал брать свое, и уже охмелевший Галдан стал посматривать на нее со злобой, с отвращением.

— Вот, Абах, когда ты вырастешь, то станешь великим во… воином, — икнул Галдан на полуслове. — Знал бы ты, какие сражения проводят наши войска! Стрелы свистят над головами, в воздухе пахнет кровью, и каждую… Каждую секунду ты можешь умереть! — расплылся он в улыбке.

Абах лишь восхищенно слушал, пропуская все подвиги отца через себя, в надежде получить хоть малую долю его храбрости и силы.

— О! — Галдан на секунду замер, переведя мутный взгляд на Зере. — Точно! Я ведь привез тебе подарок!

Хитро улыбаясь, он с трудом встал с пола и, пошатываясь, двинулся на выход.

Зере даже не успела среагировать, как тот вошел в юрту — уже с холщовым мешком.

— Держи, дрянь! — с этими словами он раскрыл мешок и кинул содержимое прямо под ноги Зере. — По глазам вижу — скучаешь по своим. Вот и гости!

Головы. Отрубленные головы казахов — двое мужчин и одна женщина — уставились на Зере безжизненными рыбьими глазами. Запекшаяся кровь на обрубках шей, лица, вытянувшиеся в ужасе, — все, что сейчас видела Зере перед собой.

Она завыла, пока Галдана распирало от смеха — страшного, жуткого, нечеловеческого. Не помня себя, Зере вскочила на ноги и, отпихнув его, выбежала из юрты — прочь, прочь, прочь! От мертвых ее людей, от этого кровавого тирана, от этой жизни под неродным шаныраком!

Она спотыкалась, но все пыталась пробежать как можно дальше — пока чужие грубые руки не схватили ее сзади, не начали тянуть ее назад, в плен. В ужасе она взглянула на небо заплаканными глазами — и забыла, как дышать.

Звезды на черном-пречерном небе горели ярко-красными пятнами. Казалось, из самого неба вниз тянутся угольные длинные лапы, что способны схватить ее, унести отсюда, отдать на растерзание шайтану, но главное не оставлять здесь, с ним. Черные отростки растекались во все стороны, сгибались в причудливых изгибах, пока звезды наливались алым еще ярче — но все это было зря.

Галдан огрел ее по спине свободной рукой, а затем еще раз — и Зере безвольной куклой рухнула на землю.

По степи ползет

Кара-кара-курт.

Черный звездочет —

Пара-пара юрт.

Зере вдруг вспомнила эти строчки — и рассмеялась. Громко, искренне. Галдан, услышав это, пришел в бешенство и продолжил наносить удары один за другим, попутно затаскивая ее обратно в юрту. Последнее, что она заметила перед тем как дверь юрты закрыла от нее ночь, — звезд было ровно тринадцать.

Уснуть она смогла уже скоро — пьяный и уставший Галдан отвесил ей еще пару пинков и, завалившись на пол, захрапел.

Когда она проснулась, Галдана уже не было. Снаружи слышался лишь смех Абаха — скорее всего, отец вновь уехал осмотреть ближайшие степи.

Не обращая внимания на ноющее от ударов тело, она встала и подошла к зеркалу. Улыбнулась, взглянув на уже почти полностью красные — должно быть, от ударов по голове — глаза.

Зере знала, что ей нужно делать. Боль уже не доставляла проблем.

С интересом она щупала места, где еще вчера были остроконечные шишечки — кожа в них теперь прорвалась, обнажив не ее органы. Что-то инородное, но вместе с тем такое родное, произрастало из Зере — и вот-вот было готово явить себя.

— Абах! — крикнула она, выходя из юрты. — Кел, помоги маме! Абах!

***

Галдан вернулся под ночь — довольный собой, он вошел в юрту, сжимая кулаки до побелевших костяшек.

На полу был накрыт дастархан — мясной наваристый бешбармак, пироги, баурсаки.

— Извиняешься так? — усмехнулся он, глядя на Зере, что уже наливала ему в пиалу бульон. — Правильно! Мне ведь многого не нужно — лишь будь примерной женой, и будем жить в счастье, да?

Зере лишь кивнула.

Еда сегодня была выше всяких похвал — Галдан чавкал, жадно обгладывал кости, и хватался то за одно, то за другое. Зере же не притронулась к еде — лишь с какой-то любовью? смотрела за тем, как он ест.

— А Абах где? — дожевывая очередной кусок, спросил Галдан. Обычно сын в такое время уже сидел с ними за ужином либо готовился ко сну.

— С конем, ищут в небе созвездия, — тихо ответила ему Зере. — Я попросила его вернуться домой чуть позже. Это ведь еще не все.

Галдан не успел удивиться, как Зере подскочила к нему и напрыгнула сверху. Страсть словно обуяла ее целиком, настолько трепетно она проводила ладонями по его мускулистому телу.

Он улыбнулся и притянул ее к себе, одной рукой уже залезая ей под халат.

— Галдан, — томно шептала ему Зере на ухо, пока он грубо щупал ее тело. — Ты ведь знаешь, что Абах не слушается меня? Не желает ложиться спать вовремя?

— Он и не должен, — рычал Галдан, спускаясь все ниже. — Ты лишь должна следить за ним, пока я… — его пальцы нащупали что-то неестественное.

— А к тем, кто не засыпает вовремя, приходит каракурт, — последнее слово она повторила уже с улыбкой. — Кара-кара-курт. Черный звездочет.

Скинув с себя халат, она обнажила ему свое тело. Свое истинное тело. По бокам изгибались, будто живя собственной жизнью, черные паучьи лапы — прорастая прямо из-под ребер, они тут же впились в плоть Галдана, пронзив его грудь.

Он захрипел.

— А Абах — с тобой, — будто бы со свистом прошептала Зере, наклонившись к оцепеневшему мужу. — Вот здесь, — и положила ему руку на живот.

И только тогда он все понял. Галдан закричал, попытался скинуть Зере с себя — но ногтями она впилась в его глаза, выцарапывая их, удерживая его длинными тонкими лапами.

Кровь застилала взор, но он успел увидеть, как кожа ее спадает, будто змеиная — и Зере становится самым настоящим каракуртом. Черным звездочетом.

В шею впились ее зубы — она жадно начала отрывать от него куски, с наслаждением пережевывая и проглатывая плоть. Он жил и видел, как она пожирала его заживо. Он жил и чувствовал, как переваривал собственного сына.

Когда лицо было обглодано до кости, а Галдан затих, Зере слезла с уже остывающего тела. Ползком выбралась из юрты — ночь приветствовала ее сиянием звезд. Зере взглянула в горизонт — туда, где шайтан обычно крутит маленькие вихри. Тринадцать алых пятен на спине Зере сверкнули в свете луны — и она поползла.

Поползла прямиком в степь.

На самом деле, уже практически позабыл, каково это – держать в руках ручку, выводя ей на бумаге буквы. Дети же сейчас все поголовно в тачерах, тетради как таковые уже давно стали ненужным рудиментом, а потому, чтобы найти эту записную книжку, пришлось немало постараться – нужно было просканировать несколько комиссионных на наличие необходимого товара, а потом везти её сюда. Вдобавок купил целый канцелярский набор – пара карандашей, фломастер. Подготовился на случай, если чернила кончатся.

Что ж, верю, что всё было не зря – так или иначе, отчёты по работе документируются в соответствии с протоколом на электронных хранилищах, а вести своё личное подобие дневника мне точно никто не запрещал, так ведь? Да и экспедиция, прямо скажем, требует более красочных описаний, нежели сухая характеристика объекта в микрофон для последующего занесения необходимых данных в базу – как-никак, мы, вероятно, стоим на пороге величайшего, не побоюсь этого слова, открытия за 21 век! Если не за всю историю человечества – хотя, здесь я бы засомневался: как-никак, Гуниновское лекарство от рака с 97% вероятностью излечения, пожалуй, не переплюнет ни один учёный на нашем с вами веку.

Так вот, Ромка, о чём это я!

Надеюсь, ты улыбаешься, пока читаешь эти строчки – кто знает, вдруг в тебе тоже проснётся любовь к науке? (я ещё подумаю над возрастом, когда стоит показать тебе эти записи)

С полторы недели назад, на Востоке страны, в районе Сентачана, местные жители услышали грохот со стороны минеральных возвышений – ну или гор, кому как, они там не самые большие – а после, при проверке, обнаружили что-то странное. Как оказалось, то сошёл крупный оползень, обнажив нечто, что, судя по всему, покоилось в одной из насыпей. Многие детали я не могу (да и боюсь, чего уж) раскрывать в виду подписки о неразглашении и секретности объекта, над которым у нас ведётся работа, но могу сказать одно – подобного человечество не встречало ещё ни разу.

Так уж и быть – если эти записи являются невыездными, а сам я не планирую разглашать информацию об их существовании никому на ближайшие так лет 20, то всё-таки постараюсь объяснить подробнее, чтобы задокументировать столь знаменательное событие в более понятных и воспринимаемых для мозга образах.

Главное писать более просто – а то только что перечитал предыдущий абзац, и понял, что годы работы с терминологией и наукой дают о себе знать, превращая текст в ̶т̶я̶ж̶е̶л̶о̶у̶д̶о̶б̶о̶в̶а̶р̶и̶м̶ 

Так. Об этом я и говорю. Писать проще.

Так вот – постараюсь объяснить случившееся на пальцах. Как я и сказал ранее, с полторы недели назад в районе Сентачана при произошедшем оползне в куске горы было обнаружено нечто. Давай пометим его как существо – пока что примерно, чтобы не сбиваться с толку. Всё бы ничего, окаменелости находятся и по сей день, только это существо было очень огромным и отлично сохранившимся – а ещё, как бы ни старались местные, никто не мог внятно описать его. Лишь твердили что-то про плавающий взгляд и множество глаз (голов? лиц? непонятно) – то есть, как ты понял, науке данный вид действительно был неизвестен. Конечно, случаются аномалии, при которых животные могут родиться с дополнительными конечностями, а то и вовсе с головами (в Китае, к примеру, были такие телята), но чтобы прямо множество – такое на нашей памяти было впервые.

Само собой, об открытии скоро знал чуть ли не весь близлежащий посёлок. Не хочу узнавать, каким образом так быстро сработали службы на правительственном уровне, но уже в течение следующих суток объект был оцеплен, доступ к нему начал охраняться, а жителей посёлка переселили в Батагай, который покрупнее. Конечно же, всех выпустили под подпиской о неразглашении – хотя, как мне кажется, кто-то да расскажет, и скоро об открытии будут знать все. Но пока Сентачан массово не оккупировали СМИ, а об открытии не стали трубить изо всех щелей, у нас есть время – и это время мы потратим на изучение существа.

Сразу хочу тебя обрадовать – если я пишу эти строки, значит я не умер от лучевой болезни, и объект не радиоактивен. Справедливости ради, подберусь к нему для детального изучения впервые я только завтра, но, как нам сказали сверху, фон чист и никаких признаков нарушения безопасности научной комиссии, собранной для выявления природы существа, обнаружено не было. Или пока не было – но я стараюсь об этом не думать. Но, в конце-концов, Бруно ради коперниковских идей сгорел на костре – а мы, как говорится, чем хуже?

Шучу – на костре никто из нас гореть не собирается, да и меры безопасности мы соблюдаем. Работать будем исключительно в защитных костюмах и под надзором вооружённой охраны. Допускать к объекту будут только по пропускам и в строго отведённое время, а потому пребывание на нём посторонних лиц категорически исключено.

В плане безопасности у нас постарались на славу – как-никак, изучение аж правительственного уровня! Тут вам не премия Калинина, и уж точно не повидавший за время своего существования виды Нобель, которого в последние годы выдавали всем, кому не лень. Тут настоящая наука!

На объект меня отправили вместе с Серёгой Январцевым – как-никак, из одной чашки Петри органику выращивали в своё время, он прожжённый спец. Наша задача на завтра – взять пробы органики с существа, чтобы выяснить, насколько долго оно вообще там пролежало, ̶д̶а̶ ̶и̶

Лучше расскажу потом. Как станет что-то известно.

Уже спать ложимся – в голове сумбур, руки трясутся немного. Подумать только – такое открытие, и совсем рядом! Уму непостижимо!

Всё, завтра обновлю записи, как посетим объект.

***

18.05.2043

Первое посещение объекта прошло успешно. Прошли санобработку, оделись в химзащиту, взяли необходимые сканеры, с конвоем добрались до места дислокации существа.

Я попробую описать его, ̶н̶о̶

не думаю, что получится. То, что мы обнаружили, в целом не поддаётся описанию. Наверное, ближе всего будет сказать, что в куске минеральных пород на данный момент нами найдена огромная

Голова?

Да, наверное она.

Сейчас попробую объяснить, почему мне так тяжело рассказать о том, что я увидел. Когда будешь читать эти записи, просмотри несколько симптоматических скринфайлов с тем, как видят объекты люди, подверженные инсульту. То есть знакомые очертания казалось бы очевидных предметов, но мозг не может сфокусироваться ни на одном из них, не может найти и нащупать границы, не может распознать, что находится перед тобой.

То же самое я испытал, взглянув на голову существа. Я смог различить множество полых тёмных отверстий, утыканных тут и там по всей поверхности головы(?) (прим. – возможно, это глаза), но мой мозг так и не смог сформировать чёткую картинку того, на что я смотрю. Честно говоря, это было жутко. Теперь я понимаю, почему на объекте всё настолько строго – мы действительно столкнулись с нечто, которое пока что неподвластно нашему восприятию, чего в природе в принципе быть не может.

Тем не менее, работать было нужно оперативно – выделили на посещение объекта нам всего в районе часа, дальше по плану существо должна была обследовать группа спецов другого профиля (какого, нам не объяснили, да и знать не хочу). Нас дважды просить не нужно – прикрепили некроадаптивный модуль, взяли пробу клеток глиросилоциловым методом, и быстренько свернули нашу лабораторию для изучения полученного материала.

забыл написать, пишу карандашом на полях, важный момент: когда мы стояли рядом с существом, оно издавало тонкий, едва слышимый гул?

я даже спросил у Сергея, не слышится ли мне – тот сказал, что тоже слышит это. природа гула пока ещё неизвестна

Пока что загрузили полученные образцы в нейроклетчатый анализатор, ждём результатов ближе к вечеру. Скорее всего, о них расскажу уже в завтрашней записи – после посещения объекта жутко устал, так как работать приходилось в жарких костюмах химзащиты, к тому же сильно ноет спина. Думаю, дождусь итогов анализа, запротоколирую полученные данные в виртуального ассистента для передачи верхам, и отправлюсь на боковую.

Одно пока могу сказать точно – изучать объект мы будем долго.

***

19.05.2043

Пришли новости с большой земли – мы, конечно, без доступа к сети, но один из наших охранников, Егор, поделился с нами событиями трёхдневной давности за завтраком.

Грубо говоря, заголовки мировых СМИ сейчас выглядят подобным образом:

“НЕИЗВЕСТНОЕ НАУКЕ СУЩЕСТВО НАЙДЕНО В ЯПОНИИ”

“ПОЯВЛЕНИЕ НЕОПОЗНАННОГО ЖИВОГО ОРГАНИЗМА В КОЛОРАДО УЧЁНЫЕ СВЯЗАЛИ С ЧАСТЫМИ ГРОЗАМИ”

“АГУЛЬЯС-НЕГРАС: ПОЯВИЛОСЬ ВИДЕО НЕИЗВЕСТНОГО ОБЪЕКТА, СДЕЛАННОЕ ОЧЕВИДЦАМИ”

Да, как оказалось, объект проявился не только у нас. По всему миру, судя по всему, начали находить похожих существ, что обнаружили мы. Неизвестно только, были ли мы первыми – вполне возможно, информация об уже имеющихся существах была засекречена правительствами других стран с целью изучения существ, аналогичного нашему.

Теперь расскажу о результатах анализа. А рассказать есть о чём.

Во-первых, исходя из полученных данных о тканях с некроадаптивного модуля, можно однозначно сделать вывод, что возраст существа – приблизительно 4,5 млрд. лет! На самом деле пишу сейчас это и руки трясутся. Оно возрастом с Землю. Такое в принципе невозможно – даже условные трилобиты младше миллиарда. Здесь же какое-то земное подобие звезды Мафусаил (прим. – должно быть, как и в случае с ней, мы ошиблись в расчётах либо приборы показывают неточные данные).

Слышал, предлагали сделать радиозотопное датирование, чтобы попытаться выявить более точный возраст, но не уверен, что метод подойдёт конкретно к этому существу – в конце-концов, оно же не ископаемое, а вполне себе

Так. Как раз поговорим об этом.

Клетки. Вчера, выводя изображение с наноскопа на дисплей, я разочаровался – как показалось сначала, клетки существа совершенно недвижимы. Никаких признаков активности – нет ни циклоза, актиновые нити вовсе не видны, то есть можно было говорить о смерти организма. Но!

Но!

Я попробовал ввести в образец сторонние химические соединения, чтобы проверить на внешние раздражители – и, пожалуй, увиденное не забуду никогда.

Клетки из анабиотического состояния сразу же среагировали на внешнюю угрозу – нейроны сработали моментально, и каждая из видимых клеток соединилась с другими в подобие бронепластин (или кольчуги – это аналог нанокевлара, используемый в древние времена). И, выстроившись в подобие этих ячеек (или кольчуги), они пришли в движение, стараясь плотнее прижаться друг к другу, не пустив раздражитель внутрь организма.

сами клетки были похожи на шестиконечную звезду – опять же, иронично. нужно предложить назвать существо Мафусаилом

выглядят примерно так:

*

Я впервые за 20 с лишним лет работы в нейробиологии встречаю столь слаженную и единую работу организма по предотвращению внешнего воздействия. А видеть мне приходилось действительно многое.

̶З̶н̶а̶ч̶и̶т̶ ̶л̶и̶ ̶э̶т̶о̶ ̶ч̶т̶о̶ ̶о̶н̶о̶ ̶ж̶и̶в̶о̶е̶ ̶и̶ ̶п̶р̶о̶с̶т̶о̶ ̶с̶п̶и̶т̶?̶ 

Так или иначе, нужно продолжать исследования. Особенно в реалиях того, что подобные существа появились по всему миру – что-то мне подсказывает, что мы можем выиграть от того, что изучим их природу раньше остальных.

Завтра вновь выдвигаться для сбора допматериала. Отпишусь о вылазке к объекту ближе к вечеру, уже после протоколирования. В прошлый раз еле-еле хватило сил на заполнение отчёта, в этот хочу закончить с формальностями побыстрее.

всё чаще думаю, что записи перестают напоминать дневник для сына – но внезапно понял, что они стали моей отдушиной от всех этих замеров, проверок, строгой надзорности

пусть так – на крайняк вырву несколько страниц

***

пока кратко: оно всё ещё гудит

гудит сильнее чем в тот раз

уже отчётливо слышно

***

20.05.2043

Взяли допобразцы. Обо всём завтра. Жутко устал.

***

21.05.2043

оно очнулось

я пишу оч быстро и могу пис. с ошибк. тк нет врем. на записи

вчера ночью гдето подутро гул громче а затем в низк. частоту и потом грохот

нас сразу подняли по тревоге и начали отселять подальше если это ЧП

существо открыло глаза

***

22.05.2043

Пишу в более спокойной обстановке, уже из другого блока, подальше от места дислокации объекта.

Обо всём по порядку.

Как я и предполагал в своих записях, те самые провалы, видные на голове существа, оказались глазами.

Но!

Но всё не так просто.

Это не совсем глаза – то есть, судя по всему, оно должно ими видеть, но, как описали ситуацию коллеги, успевшие побывать на месте проснувшегося существа (а также исходя из снимков с вертолётов), от глаз там скорее только название. Там нет ни радужки, ни сетчатки, ни белка, ничего подобного.

Там лица.

Я сейчас понимаю, что пишу полную антинаучную чушь, но в тысячах отверстий на голове высокого (огромного) существа видны лица – ни одно не задерживается на секунду, они меняются с сумасшедшой скоростью.

̶м̶н̶е̶ ̶с̶т̶р̶а̶ш̶н̶о̶

Они сказали нам вновь нужно будет посетить объект, так как он всё ещё не представляет никакой угрозы – теперь нечто из гор просто стоит, раскинув во все стороны, как дерево, подобие рук, и молча взирает (если оно видит) на землю.

̶Я̶ ̶н̶е̶ ̶х̶о̶ч̶у̶ 

Наш с Серёгой выезд к нему уже сегодня вечером. Молюсь всем богам, чтобы ничего не случилось

̶а̶ ̶б̶ы̶л̶ ̶в̶с̶ю̶ ̶ж̶и̶з̶н̶ь̶ ̶а̶т̶е̶и̶с̶ 

Серёга хотел уволиться и уехать, но ему запретили. ̶п̶о̶х̶о̶ж̶е̶ ̶м̶ы̶ ̶в̶ ̶п̶о̶л̶н̶е̶й̶ш̶е̶й̶ ̶ж̶о̶п̶е̶.̶ прячу записи в ферменкамеру – туда никто кроме меня не суётся. боюсь, если Серёга рискнёт убежать, ̶п̶о̶л̶у̶ч̶и̶т̶ ̶п̶у̶л̶ю̶ ̶в̶ ̶с̶п̶и̶н̶у̶,̶ поэтому остаётся продолжать исследования

***

23.05.2043

Получили дополнительные образцы, добытые уже с места вставшего существа. Мы добывали их автоматизированным способом через контроллер – пока неизвестно, как будет вести себя уже очнувшийся от спячки объект. Сидели в защитной капсуле и направляли оператора – слава богу, самим подходить к существу нам не пришлось.

Сразу скажу – структура клеток поменялась.

Они пришли в движение – если раньше они цеплялись друг за друга, образуя плотный строй на манер кольчуги, то сейчас их движения под наноскопом полностью хаотичны. Клетки просто мечутся туда-сюда. Самое странное в этом, что в их движениях нет никакой закономерности – казалось бы, для такого единого во время спячки организма, единство даже хаотичных движений было бы обязательно.

побаливает голова, но стараюсь понять, что не так с клетками. что-то не даёт мне покоя

***

Я понял!

Клеточный цикл! Миллионы клеток организма возрождаются и погибают раз за разом.

Сначала они обрастают концами, как звёзды, а так же приобретают новые функции – но затем, в период своего короткого клеточного цикла, теряют способности к росту, обмену веществ, движению и прочим функциям. Причём с каждым потерянным навыком у клетки отмирает одна из конечностей, пока она не угасает и не умирает полностью

̶и̶ ̶н̶е̶ ̶в̶о̶з̶р̶о̶ж̶д̶а̶е̶т̶с̶я̶ ̶в̶н̶о̶в̶ь̶?̶ 

В это тяжело поверить, но похоже, клетки существа не умирают до конца – они просто репетативно воспроизводят клеточный цикл бесконечное количество раз. Внешние факторы никак не мешают им – клетки лишь продолжают рождаться, жить, а затем умирать, чтобы начать всё сначала.

кажется, нами открыт идеальный организм. если мы поймём, как замедлить процесс старения, то сможем на основе данных клеток вывести чуть ли не ̶ф̶о̶р̶м̶у̶л̶у̶ ̶б̶е̶с̶с̶м̶е̶р̶т̶и̶я̶?̶

***

24.05.2043

оно говорит

они говорят

нам рассказали (Егор) что заговорило не только наше но и везде

их понимают все – они не говорят словами ртом, голос будто бы просто возникает в голове

голос без эмоций как будто

так, успокоиться.

мы с Сергеем уже прибыли к объекту и собирались пройти на территорию ради сбора новых образцов, как вдруг в головах (не только наших – всех) раздался этот

голос? ̶в̶о̶с̶п̶р̶о̶и̶з̶в̶е̶д̶е̶н̶и̶е̶?̶

на заре десятых годов когда интернет только появлялся переводы озвучивались таким же языком – гулким и безэмоциональным

ему просто всё равно. им

оно

они – наверное, они как клетки, говорят общно – я не знаю, я не могу узнать о других, мы без сети

они начали говорить. они сказали нам про то, что они и есть творец всего сущего, и что люди сами ничего бы не достигли – все изобретения, все механизмы, весь научный прогресс это их заслуга

будто они спали и двигали нас к будущему

̶м̶ы̶ ̶в̶с̶е̶г̶о̶ ̶л̶и̶ш̶ь̶ ̶и̶х̶ ̶с̶н̶ы̶?̶ 

будто подталкивали человечество к лучшей жизни (?) я плохо понял, я паниковал

а теперь они пробудились, и время собирать дань

я не знаю

я ничего не понимаю

сейчас с ним (тем что у нас) пытаются наладить контакт, но он молчит

он больше не говорит ничего

просто стоит и смотрит

смотрит лицами

***

25.05.2043

оно снова заговорило

и оно забрало

оно (они?) сказало что первым заберёт электричество

и сделало взмах одной из коненчостей

̶к̶а̶к̶ ̶к̶л̶е̶т̶к̶и̶ 

все приобры не работают

Лера я надеюсь ты в порядке

господи а как же ты будешь рожать господи

мы застряли здесь. вертушки не работают, машины стоят

мы даже не можем продолжать изучать его – ничего не работает

ни че го

нужно чтото придумать

нужно договориться нужно подружиться с ним (с ними) нужно сделать хоть чтонибудь

Серёга лишь смеётся – говорит “таков божий промысел”

а что если они и вправду боги?

Серёга лишь продолжает смеяться и продолжает

я пойду к нему я буду говорить

почему мы,почему сейчас? мы же даже не изучили нашу галактику

в чём наша вина?

̶э̶т̶о̶ ̶н̶е̶ ̶б̶е̶с̶с̶м̶е̶р̶т̶и̶е̶

̶э̶т̶о̶ ̶ц̶и̶к̶л̶ 

***

26.05.2043

оно забрало механику

снова махнуло рукой, сказало что-то мол пора вернуть всё на круги своя и простейшие механизмы перестали работать

это антинаучно но прсото не вертятся шестерни даже ручка кнопка не работает

этого не может быть

пишу фломастером и карандашом ручка не открывается

к чему теперь все автоматы, если мы даже не можем застрелить это?

мы могли бы раньше, но мы боялись

скорее всего, оно просто убьёт тех, кто нападёт

небо вдалеке бледное

Егор сказал что скорее всего это атомные станции – значит на большой земле тоже конец всему

выброс радиации

господи Лера господи господи господи

я не знаю правда ли это и что будет когда радиация дойдёт до нас

хотя всё лучше чем откатываться к пещерным временам, да?

***

оно вновь говорило

говорило что мы не первые и не последние на планете и что они просыпаются чтобы вернуть всё к началу

что ресурсы земли нужно обновлять когда планета истощается а они всегда наблюдают за нами

они всегда снами

они забирают прогресс – сначала электричество, затем простейшие механизмы, затем??? что затем?

такова цикличность жизни эдакая Сансара

человечество как Уроборос – кусает себя за хвост и проглатывает, начиная путь заново, когда они наконец уснут

таков их промысел, как продолжает повторять Серёга

божий промысел

господи эти лица в их глазах лица не наших поколений господи боже

***

27.05.2043

решил выбраться к существу набрался смелости нужно поговорить

все уже разбрелись кто куда – все сотрудники, охрана, все пытались спастись, отправились далеко, нас осталось мало

совсем мало

̶н̶а̶ш̶ё̶л̶ ̶с̶е̶р̶ё̶г̶у̶ ̶в̶ ̶к̶у̶х̶н̶е̶ ̶–̶ ̶п̶о̶в̶е̶с̶и̶л̶с̶я̶ 

со мной пойдёт астрофизик по фамилии Ильюшевко

держится молодцом, молодой, говорит что всё ещё можно исправить, главное подобрать слова главное договориться

главное

***

??.0?.2043

он рыдл и кричл перед существом орл и орл

и тогд оно збрло букву ???

не помню

оно нчинет збирть буквы

из кждого лфвит?

что дльше? слов? я не могу произнести, оно збрло её

хххххххххх

хихихихихихи смеюсь

оно скзло тк и нужно – тк мы вернёмся к истокм и созддим новое

тков его промысел

вы не боги я не верю вы не боги вы не боги вы не боги вы не боги вы не

***

ни вс мртвы, люди

гр рзмзжил глву б кмнь

учны либ вшются либ ржут сбя либ прыгют с высты

никт н врт чт мы выжвм

никт

н прдлжт збирть буквы

хихихихихих

вт рньш был букв ??? сйчс нт ни ??? ни ??? ни ???

я н пмню их

н пмню

вы не бги вы не бги вы не бги вы не бги вы не бги вы н

***

прщй Рм , сынк

прщй Лр

н скзл чт збрт рзум

нш рзум

ткв прмысл

прмысл Мфусл

***

ㅤㅤㅤㅤ* * * * *

\\\\\/////\\\\\|/////\\\\\\/////ㅤ

ㅤㅤㅤㅤㅤ|ㅤㅤ

ㅤㅤㅤㅤ/\ㅤㅤ

ㅤㅤㅤ | |ㅤㅤ

– Да.

Постояли ещё немного – будто друзья внезапно встретились на улице и теперь обсуждают минувшие деньки. Силин выпросил сигарету, покурили молча, и наконец разошлись.

Жил Силин с матерью – престарелой пенсионеркой, намывающей полы в местном ДК за жалкую пятнашку в месяц. Плюс пенсия, плюс батины льготы – тот сгинул где-то в горячей точке – в результате на жизнь плюс-минус хватало. Сам Силин в свои двадцать шесть так никуда и не устроился. Сходил в армейку, вернулся домой, потыкался туда, потыкался сюда – везде берут либо с опытом, либо с корочкой. Ни того, ни другого не было. Ну чё поделать, иногда перебивался мелкими шабашками, но чаще просто слонялся с Жигой по району, иногда затариваясь стаффом у Бледного. Тот их знал – как-никак, в одной школе штаны протирали – а потому иногда даже делал скидосы. Не шибко много конечно, но они и не товарищами были, не тамбовские волки же, в конце-концов.

Сегодня на районе делать было совсем нечего – а потому Силин к полудню выцепил Бледного, спросил за товар, и чуть было не остался ни с чем. Благо, варик всё же нашёлся – а какой он там, экспериментальный, или нет, Силина волновало не особо. Главное что не герыч – от этого шмурдяка успели сдохнуть пара Силиных одноклассников, Генка с Вованом, – и то песня.

– На связи? – буркнул Силин в трубку, наблюдая за ментовским бобиком, проезжающим по главной улице района. – Да, Жига, я. Подскакивай сёдня вечером к Бледному, грит, товар нашёл – у-ни-каль-ный! Да, серьёзно говорю, так и сказал. Да когда я тебе пиздел, Жиг? Всё, к восьми к нему на Линейный подходи, я там уже буду. Ага. Да. Ну давай я тогда затарю мамкино барахло, потом свою часть отдашь. Всё, давай.

Бобик скрылся за поворотом. Силин повернул кепку козырьком вперёд – и потопал домой.

Матери, ожидаемо, не было – ушла на смену. Силин открыл нараспашку пару окон, чтоб проветрить, затем подошёл к большому шкафу. Открыл его, пошарил рукой на верхней полке, выудил резную шкатулку. Зачем-то потряс – ювелирка звонко стукалась о стенки.

Колечко старался выбрать из тех, что мамка не носила уже давно – взял какое-то неприхотливое, с узором. Глянул пробу – серебро. Сгодится.

Перед тем, как топать в ломбард к Амиру, пошарился на кухне – на плите стояла кастрюля с мамкиным супом. Не бог весть что, конечно, но сгодится. Пока обедал, наступило четыре – пора было торопиться, если не хотелось пересечься с мамкой.

– Не, больше чэм двушка не дам, – изрёк Амир, когда Силин-таки притаранил ему кольцо. – Прасти, оно савсем малэнький.

– Ну пятьсот накинь сверху хотя б, Амир, ну чё как не родной! – Силин ждал, что выручит с кольца хотя бы четыре куска, если не целые пять – а тут такой грабёж! – Фамильное же. Знаешь, какая история? Там, короче…

– Тваи истории мэня доебали уже, – перебил Амир. – Ты мне скора так тэлевизор с историей потащишь, биля! Либо двушка, либо не бэру.

Силин скрипнул зубами, но кольцо-таки продал. Амир улыбнулся широко, блеснув золотым зубом, сказал что-то в роде “ай маладэц”, и отсчитал ему мятые бумажки.

К Бледному Силин пришёл уже на взводе. Нервно щупал в кармане складной нож – подарок от бати, когда тот ещё не уехал к своим бушменам-душманам-как-их-там. Когда жив ещё был, короче. Жига пришёл минут через десять – шёл по району, насвистывая какую-то мелодию. Подошёл, пожал руку, кивнул на подъезд – мол, идём?

Квартира Бледного располагалась на пятом этаже. По соседству жили какие-то глухие бабки, а потому никаких вопросов к нему ни у кого не возникало. Силин подошёл к железной двери, постучал. Постояли, потупили с минуту – никто не открыл. Постучались ещё раз – даже шагов не слышно. Силин уже было начал ругаться, как Жига зачем-то дёрнул за ручку – и дверь открылась.

– Алё, Гер? Дома? – негромко спросил Силин в глубину тёмной прихожей. Никто не ответил. – Пошли, чё. Может его там инфаркт ёбнул, мне ещё одного барыгу искать впадлу.

И двинулся вглубь квартиры. Жига аккуратно ступил за ним, перед этим прикрыв за собой дверь.

– Гера, ты где… – продолжал говорить Силин, но вдруг осёкся. Дверь в комнату Бледного была приоткрыта.

– Думаешь, реально с инфарктом там лежит? – подошёл Жига. – Бля, Силя, чёт мне ссыкотно.

– Ну так не ссы! Гера, ты там… – открыл он дверь в комнату, вошёл, и застыл на месте.

Руки Бледного (реально бледные, подумалось Силину) торчали из верхних углов противоположной стены. Ноги, таким же образом, располагались уже снизу. Завершала инсталляцию голова Бледного, прибитая к стене прямо в центре. Стена была измазана в крови, ярко-красные линии будто соединяли между собой все части тела Бледного, как провода в электрощитке.

Бледный словно стал человеком-стеной. Человеком-комнатой.

– Твою… – Силин услышал, как Жига позади него блеванул прямо на пол. – Чё за… – и ещё раз.

Силин только усилием воли заставил себя отвернуться и выйти в зал.

– Пошли отсюда, – совладав с собой, коротко бросил он Жиге. – Быстро.

– Подожди, Силь, а менты? Ну его же кто-то…

– Какие, нахуй, менты? Чтоб они на нас повесили эту… этот… пиздец?! Тихо съёбываем и идём домой. Нас никто не видел, всё должно быть норм.

Жига посмотрел на него пару секунд, затем кивнул виновато – тупанул, переволновался – и они двинулись к выходу.

Уже уходя, Силин заметил на тумбочке в прихожей блистер с какими-то таблетками. Повинуясь странному порыву, схватил его и запихнул в карман. Потом разберётся.

***

– Бля, как думаешь, кто его так? – Жига курил уже вторую подряд, пока они с Силиным бесцельно слонялись по уже тёмному, но всё ещё родному, району.

– Да может конкуренты, хер его знает, – ответил Силин, затянувшись. – Слышь. Давай к тебе двинем. Покажу кое-чё.

– В плане? Ты чё-т надыбал? Силя? – попытался выпытать Жига, но тот уже ускорился по направлению к дому.

В квартире Жиги, как обычно, был бардак – но его, как всегда, всё устраивало. Да и ночевал он зачастую у кого-то на хатах, так что комфорт заботил его меньше всего. Есть место, где дунуть или вкинуться – и то хорошо.

– Зырь, – достал наконец Силин из кармана блистер, когда они уселись на диван. – У Бледного ухватил, когда уходили. Походу те самые.

На упаковке не было никаких опознавательных знаков – лишь восемь маленьких белых таблеток покоились за пластиковыми окошками, смиренно дожидаясь употребления. Жига выхватил блистер, повертел его и так, и эдак, но довольно быстро остыл и вернул его Силину.

– Чё-т стрём. Это точно не парацетамол? Хэзэ чё в них, вдруг шняга убойнее метадона?

– Не хочешь – не юзай, – Силин выдавил одну таблетку на ладонь. – Я сёдня весь день на нервяках, ещё Амир, сука, кинул. Дай хоть расслаблюсь, – и закинул таблетку в рот.

Жига немного помялся, но всё-таки взял себе тоже. Взглянул на белый кружочек, а затем быстро закинулся.

– И чё дальше? Скоро накроет?

– Да я знаю что ли? Сидим, ждём.

Посидели с пять минут, потупили в Жигин потолок. Белый, как таблетка.

Или бледный, как Бледный, подумалось Силину.

Бумм! Бумм!

Раздался стук откуда-то снизу.

– Ремонт делают? – вяло поинтересовался Силин.

– Да сосед снизу походу крышей едет. Недавно встретил его на улице – он, прикинь, тащит с мусорки микроволновку. В руках молоток держит. Я ему кричу мол, ты дурак, дядь Гриш, нафига тебе микроволновка? А он молча её кладёт на асфальт и начинает по ней молотком херачить.

– В натуре?

– Базарю! Видать на работе тоже нервяки сплошные, или жена пилит, или ещё чё.

Снизу раздался женский крик. За ним последовало ещё несколько глухих ударов.

– Милые бранятся – только тешатся! – гоготнул Жига. – Ну так вот, я потом его ещё пару раз в окно видал – всё продолжает с помоек микроволновки таскать. Лучше б по голове себе постучал, ей-богу.

– Точно двинулся, – усмехнулся Силин. – Да у нас чё-то все на районе с прибабахом. Слыхал про Евдокию Палну? В моём доме живёт, на первом этаже. Ещё на лавочке сидит часто.

– Не, а кто это?

– Короче, мамка говорила, что это какая-то колдунья с каких-то Подзалупок, или как там её глухомань зовётся. Там, короче, землю выкупили, а их всех к нам расселили, квартиру дали. И мол в её селе эту Евдокию все боялись, типа ведьма, как наколдует тебе понос, с толчка неделю не встанешь, понял?

– Ахахахах, тоже поехавшая походу. И чё она, сидит просто на лавке?

– Ну да, обычно сидит и смотрит на двор.

– Так она, Силь, получается, не колдунья. Если она только смотрит – она эта… Куколдунья!

Смеялись минуты три, громко. Даже удары снизу стало не слышно.

– Ой мля, – с трудом выговорил Силин. – Накуколдует щас на тебя с такими шутками.

– Хорош, у меня щёки уже болят, – Жига продолжал посмеиваться. – Мля, вот бы наш город какая-нибудь хренотень расхерачила, ей-богу. Типа смеси Годзиллы и Кинг-Конга. Или нашествие зомбаков, прикинь? Как в фильмах. Будем выживать короче, в магазах бесплатно тариться, все дела. Один хер все полудохлые и так ходят, ничё не изменится считай.

– Да ну тебя, – буркнул Силин. – Кстати, насчёт прибабахов. Бледный ничё не говорил? Я всё думаю, кто его…

– А подожди, – внезапно перебил Жига. – Помню чё-то, да. Я его как-то на районе встретил, он угашенный был, начал затирать, мол пиздец улиткам повезло, они типа сами и есть дом. Или черепахам. Короче, начал задвигать мне за идею, как бы было охеренно быть квартирой. Как Эдвард-руки-ножницы. Тока Бледный-человек-комната или типа того.

– Чё… – протянул Силин, но тут услышал посторонний звук из коридора.

Стучались во входную дверь.

Жига переглянулся с ним, задрал бровь – мол, открывать, не? Силин пожал плечами. Жига вздохнул, встал с дивана и пошёл в коридор. Послышался звук снимаемой цепочки.

– Чё на… А, дядь Гришаааааааа? – услышал Силин голос Жиги, а затем смачный “чавк”.

Он выбежал в коридор – на полу с пробитой головой лежал Жига, подёргивая конечностями. У входной двери стоял человек, вместо головы у которого была микроволновка. Силин с ужасом заметил, что кисти рук у человека отсутствуют – в культях торчали лишь молотки.

– Вы нас заливаете, – открывая и закрывая дверцей микроволновки, проговорил дядя Гриша. Лицо его, не выражающее ничего, виднелось внутри агрегата. – МММММММММММММ! – и бросился вперёд.

Силин с трудом увернулся от удара руки-молотка – та глухо стукнула по стене. Дядя Гриша тут же замахнулся второй рукой, не прекращая мычать, как микроволновка во время подогрева еды.

– МММММММММММ!

– Твою мать! Чё за…

Ещё один молоток пролетел над головой, ударив в зеркало. Оно треснуло, осыпав Силина осколками.

– Блядь!

Он пригнулся под ещё одним ударом, забежал за спину к дяде Грише. Рука сама нащупала складной нож в кармане. Силин вытащил лезвие, и быстро нанёс несколько ударов. Бил куда мог – в шею, в спину, в руки.

Дядя Гриша задрожал всем телом, попытался заткнуть хлещущую в шее рану рукой-молотком, но спустя пару мгновений свалился на пол.

– БИП! БИП! БИП! БИП! БИП! – издал он несколько раз, прежде чем наконец замолчать.

Силин отдышался, взглянул на уже переставшего дёргаться Жигу.

– Бля, братан. Я чё-нить, придумаю, я… – и, пошатываясь, вышел из квартиры.

***

Как дошёл до нужной двери, помнил с трудом – от таблетки мутило, тут и там были слышны крики и звуки сирен. Перед глазами мелькали яркие пятна – преимущественно красные.

Силин опёрся на дверь, забарабанил.

– Откройте! Евдокия Пална, откройте!

Дверь приоткрыли спустя минуту. Силин отодвинулся, шатаясь, старался рассмотреть хоть что-то.

– Чего надо? – показалось в щели пожухлое старческое лицо.

– Протрезветь. Умоляю, отвар какой-нибудь, или чё у вас там. Я знаю, вы можете. Я…

– Деньги есть? Оплата вперёд.

– Да! Да! – Силин выудил из кармана смятые бумажки, которые получил за кольцо. – Вот, если не хватит, то я занесу. Только пожалуйста.

Старуха распахнула дверь.

– Давай быстрее.

Силин, не прекращая говорить спасибо, ввалился внутрь.

Пока шёл на кухню, заметил в комнате спящего старика.

– Муж мой, – прокомментировала старуха. – Не шуми только, разбудишь.

На кухне посадила его на табурет, сунула в колени тазик, достала из холодильника банку с каким-то мутным варевом. Отлила в кружку.

– На, пей. Блевать в тазик. Промажешь – будешь сам полы вылизывать.

Силин лишь кивнул и жадными глотками стал пить варево. На вкус оно было как моча, перемешанная с вонючими носками. Он почти сразу блеванул под себя.

– Допивай.

Силина вырвало снова, но он всё-таки осушил стакан до дна. А затем блеванул ещё раз.

– Всё, теперь всю гадость вывели. Завязывал бы ты… – продолжала ворчать старуха, пока Силин наблюдал, как на кухню заходит её муж.

И кусает её за шею.

Евдокия Павловна закричала, подалась вперёд, споткнулась, и упала лицом прямо в стол. Муж её с рычанием упал следом за ней, начав пожирать уже затихающую жену.

Силин блеванул ещё раз. Затем встал, опрокинув тазик – муж Евдокии Палны продолжал увлечённо пожирать её, не замечая ничего вокруг. Силин аккуратно, на дрожащих ногах, обошёл его по кругу и пошёл на выход.

В голове действительно стало яснее.

– Не напиздела, старая, – усмехнулся он, уже выходя из подъезда.

…Дома горели, надрывались сирены. В свете фонарей одни люди набрасывались на других, поедая их заживо. Угол дальней пятиэтажки с диким грохотом отломился и пришёл в движение – похоже, Бледный начинал осваивать своё новое тело.

– Или напиздела, – хмыкнул Силин. – Куколдунья, мля.

Громадная фигура возвышалась над районом. Закрывая небо, огромная полу-ящерица-полу-обезьяна закричала и начала крушить ближайшие дома.

Силин выудил из кармана нож, раскрыл, вытер лезвие об рукав. Окинул район взглядом ещё раз.

И пошёл навстречу новому миру.