Бабушкин дом располагался чуть дальше центра деревни. Аккуратно припарковав машину перед маленькими воротами, вспоминалось сколько радостных моментов было пережито в свое время в этом маленьком, аккуратном домике.

Отец Ильи приезжал сюда пару недель назад и потому в доме царил относительный порядок. Однако, все равно большая часть дня ушла на то, чтобы растаскать вещи из машины, немного прибраться в доме, растопить печь и на прочие бытовые мелочи. Ирина и Настя задорно смеялись над шутками Ильи, когда он пытался изобразить бывалого деревенского деда, который поучает их, как надо разжигать печку и какие именно дрова дают больше тепла. Так, сначала в дороге, а потом в хлопотах и прошел первый день их мини-путешествия.

Домик был сам по себе небольшой, но на троих человек площади вполне хватало. Кухня с настоящей деревенской печью, гостиная и отдельная небольшая спаленка. Там, на кровати, устроились Ирина с Настей. Пока было холодновато и на семейном совете решили, что первую ночь девочки будут спать вместе, а Илья на диване в гостиной.

Лежа на спине и глядя в потолок старого, деревянного дома, мужчина вдруг ясно осознал, что не приезжал сюда уже несколько лет. Наверное, он тут бы в последний раз на похоронах. Странное дело, но тот день до сих пор вспоминался как в тумане. В памяти Ильи бабушка всегда была тихой и ласковой женщиной, которая всегда радовалась его визитам. Мужчина никогда и никому бы в этом не признался, но он бы предпочел запомнить именно такой образ. Однако, вместо этого, при малейшей мысли о бабушке, он тут же вспоминал увядшее и, как будто бы ссохшееся тело пожилой женщины, каким оно стало после смерти.

А еще Илья мысленно поразился тому какой пустой выглядела деревня. Раньше то местные края считались довольно-таки богатыми. Тут была и своя свиноферма, и колхоз, в округе постоянно сеяли поля. Жизнь бурлила и местному народу всегда было чем заняться. А потом потихоньку все позакрывалось и люди постепенно стали разъезжаться кто куда, оставляя после себя заколоченные и запертые дома, которые теперь стояли на улице как призраки прошлой жизни. Илья попытался вспомнить сколько человек он вообще видел на улице и перед глазами всплыл только образ какого-то незнакомого дедушки, который неспеша ходил в конце улицы.

Отец говорил, что тут в основном сейчас только старики и остались. Все это навевало грустные мысли о том, что скоро это место просто исчезнет. Оставшиеся пожилые жители постепенно будут умирать и превратится все тут в одну из многочисленных деревень-призраков, которых по стране не счесть.

Илья, наверное, совсем ударился бы в меланхолию от потока мыслей, но из спальни пришла Иринка. Жена нырнула к нему под одеяло и прижалась всем телом. Такая теплая и родная, она обвила его руками и прошептала на ухо:

— Знаешь, ты был прав с этой своей идеей приехать сюда после Нового Года. Хорошо, что я в итоге согласилась. Здесь так дышится круто и все вокруг такое красивое. Снег хрустит под ногами, прямо реально зиму чувствуешь, как из сказки какой-нибудь.

— Ну дык еще бы, тут машин-то нету совсем, нечему кирогазить. Вот и все чистое вокруг. Завтра с утра покушаем и сходим на тюбинге покататься. Я место одно знаю, там горка просто обалденная!

Спали в ту ночь они очень крепко. Сказалась дорога и множество хлопот в течении дня, с которыми пришлось разбираться. Ну и, наверное, действительно воздух тут был получше чем в городе и с непривычки пьянил.

***

Илья примерно помнил где располагалась горка и, к счастью, плутать долго не пришлось. Накатались они там вдоволь. Настя была просто в восторге.

— Папа, да эта горка в миллион раз круче чем у нас в центре! - заливисто смеялась она после очередного спуска.

Ирина, которая сначала была не очень рада идее куда-то тащиться к непонятному оврагу и там кататься на тюбинге, постепенно тоже вошла во вкус.

Илья с удовольствием отмечал как все они разрумянились на свежем воздухе. Конечно, он уже чувствовал усталость и что ноги начинают предательски ныть, но все равно был чертовски доволен этой вылазкой. Сейчас бы сидели в квартире перед телевизором и доедали оливье, а тут, как никак, на свежем воздухе активность. То, что нужно для разгрузки от всей этой суматохи и нервотрепки в городе!

Они шли обратно к дому, когда Илья заметил долговязого мужика в старом, камуфляжном бушлате и черной шапке. Тот стоял неподалеку от переулка из которого они вышли. Конечно же, он остановился и решил дождаться неизвестных. Вот этот момент Илью в деревне уже напрягал. С незнакомыми людьми общаться он особо не любил и в городе, в этом плане, ему было полегче. Тут же при встрече с каждым приходилось здороваться, а то и беседы вести на самые разные темы.

— Здрасьте, здрасьте! С прошедшими праздниками! А вы откуда будете? - тут же пошел “в атаку” неизвестный только они подошли ближе.

Лицо у него было неприятное, узкое и одновременно какое-то осунувшееся. Морщины избороздили лоб мужика, выдавая любителя хмуриться. А уж когда он улыбнулся и сверкнул парочкой отсутствующих зубов стало как-то совсем неприятно.

Впрочем, Илья решил, что как бы ни выглядел незнакомец, не стоило судить по внешности и потому просто ответил, что они приехали из города на выходные в дом бабушки.

— О как, городские значит, - кивнул мужик, словно бы в такт каким-то своим мыслям. - А ты получается тети Тамары что-ли внук? Ничего себе вымахал! Я тебя даже вроде видел, когда ты сопляком бегал тут по улицам. Но только ты меня не помнишь, наверное.

— Не помню, - улыбнулся в ответ Илья. Ирина сжала его руку, явно давая понять, чтобы он не останавливался и они продолжали идти дальше. И в этом плане он с супругой был полностью согласен.

Вот только неизвестный абсолютно спокойно тронулся в путь за ними, словно бы они какие-то давние знакомые.

— Федька я, Кравцов. Твоя бабушка меня как-то выручала пару раз, хорошая была женщина. Всегда уважал ее. Пусть земля ей будет пухом, как говорится, - разглагольствовал мужик, словно бы не замечая напряженных взглядов Ирины и Насти. - А это, значит, семья твоя? Красава, уважаю! Настоящие красавицы и мама, и дочка.

При чем на Ирине этот стремный мужик взгляд задержал подольше.

— Спасибо, - уже более натянуто ответил Илья. Неизвестный начинал утомлять и надо было действительно от него отрываться.

— Слушай, а тебя звать как напомни, а? Я кажись  батю твоего видел! Он приезжал тут на днях. Строгий такой мужик, на “Тойоте” гоняет. Классная тачка, это я тебе говорю как знаток, братан. Так как звать-то, напомни?

Отвечать не хотелось, но Илья все же был слишком вежливым, чтобы внаглую игнорировать собеседников. Поэтому он назвал свое имя и подтвердил, что это именно его отец был тут.

— У меня кореш был в свое время, тезка твой. Золотой пацан был и руки росли откуда надо, понял. Базарил по делу всегда и херни никогда за ним не замечал. Слушай, братка, ты, может, поможешь мне немного, а? Ну по-свойски, по деревенски. Дашь в долг деньжат малость? Думал возьму беленькую сегодня, выпью там в честь праздника прошедшего. А бабла совсем чуть-чуть не хватает, прикинь. Непорядок, скажи же?

Он и раньше уловил запашок спиртного от этого Федора, а теперь все окончательно подтвердилось. Ни повадками, ни разговорами он совсем не нравился, но, казалось, что если просто дать немного налички, он отвалит. В кармане лежало примерно двести пятьдесят рублей и Илья протянул сотню выпивохе.

Тот сразу расцвел и начал хвалить своего благодетеля так, что мужчина пожалел о своем приступе доброты.

— А вы это, сегодня же уезжаете, наверное, да? - огорошил вопросом Федор.

Илья почувствовал как Ирина сжала руку еще сильнее. Настя тоже шла, прячась за мамой. Им явно не нравился этот мужик и из-за этого становилось уже совсем нехорошо.

— Да нет. Погостим, наверное, пару дней, - как можно более холодно сказал Илья.

Федор посмотрел ему в глаза и тут мужчина понял, что это был первый раз, когда взгляд выпивохи перестал прыгать туда-сюда. Деревенский поджал губы и как-то уж слишком пристально всматривался в него. Илье это не понравилось.

— А что? - еще более холодно спросил глава семейства.

— Да как те сказать, браток. Оно вам надо тут в глуши морозиться сидеть, - пожал плечами Федор. - В городе-то у вас там, наверное, красиво сейчас. Елок там понаставили, гирлянды и прочая херня. Тут-то че, скука одна смертная. Старики со старушками, да я вот таскаюсь. И надо вам оно, тут торчать-то?

— Спасибо, мы сами разберемся, Федя. Давай, счастливо оставаться! - бросил Илья и на этот раз решительно потащил за собой свое семейство.

— Ага. Слышь, Илюха, а пожрать у вас мяска нет случайно? Говяжьего там, например.

Илья сразу представил перед мысленным взором замаринованный шашлык, который они намеревались пожарить на днях. Вот только делиться им он совершенно не планировал.

— Да не. Колбаса только там и всякое такое, - ответил мужчина.

— Колбаса не то, - покачал головой Федор. - Это ж бумага одна. Не катит колбаса.

Постепенно деревенский отстал, а потом и вовсе развернулся и пошел в другую сторону деревни.

— Стремный какой-то. Мне он вообще не понравился. Ты его знаешь? - спросила Ирина, когда они зашли во двор. Здесь, укрывшись за воротами и заборами, девочки чувствовали себя уже куда лучше, это было хорошо заметно по обеим.

— Не, первый раз вижу. Но бабушку он мою знает и меня, говорит, видел. Поди разбери, кто это такой, - пожал плечами Илья. - Надо бы к тете Нине сходить после обеда. Проведаю старушку и заодно про этого “свойского” мужика спрошу. Реально интересно кто такой.

— А на похоронах его не было? - спросила жена, заливая воду в чайник.

Илья задумался. Людей там было немного, всего-то с десять человек может и собралось. По большей части пожилые жители деревни, он с отцом и еще пара родственников.

— Не, не помню. Спрошу у тети Нины.

Ирина поджала губы, но ничего не сказала. Зато Настя уже совершенно забыла про неприятную встречу и радостно бросилась рисовать на недавно подаренном планшете как они всем семейством катались с горки.

***

Если всех деревенских жителей Илья помнил смутно, то к Нине Владимировне это не относилось. Женщина была подругой его бабушки и Илья знал ее еще с детских времен.  Она не любила, когда он называл ее по имени-отчеству и просила всегда называть тетя Нина. Да ему и самому так было привычнее.

Дом подруги бабушки располагался недалеко, буквально через три или четыре хозяйства. Ирина с Настей идти не захотели, решив поваляться после активного отдыха и плотного обеда. Илья же, не спеша, двинул к пенсионерке. Раз уж приехал сюда, надо было зайти и поздороваться лично. Ну и узнать как вообще у нее дела и все такое.

По пути он смотрел по сторонам и с нарастающей грустью замечал как много стало оставленных домов с того времени как он был здесь в последний раз. Отец, конечно, рассказывал, что жителей постоянно становится все меньше и меньше, но видеть это воочию оказалось совсем не тем же самым, что слушать от кого-то.

Дом тети Нины выделялся хотя бы тем, что от улицы к воротам была выкопана аккуратная тропинка, чтобы легче добираться. Забор и ворота были старенькие, но все еще довольно крепкие. От осознания этого, в душе промелькнула едва уловимая радость, что среди общего запустения у кого-то все еще крепкое хозяйство.

Ему повезло, женщина ходила во дворе, когда он вошел через ворота. Она оторопело посмотрела  на него, а потом лицо тети Нины тут же озарила улыбка узнавания.

— Илюша, это ты что-ли? Ой, Господи, я не признала сразу-то, - всплеснула руками пожилая женщина и двинулась к нему.

Про тетю Нину отец всегда говорил “активистка и спортсменка”, а бабушка раньше добавляла, что у нее “шило в одном месте”. Илья знал, что по молодости она была действительно довольно активной и деятельной женщиной. Работала учительницей физкультуры в деревенской школе, устраивала кружки по катанию на лыжах зимой, по футболу и волейболу летом. Даже выйдя на пенсию, она не желала спокойно прохлаждаться и организовала женский хор. Бабушка в те времена всегда закатывала глаза и говорила о подруге как о “егозе, которая никак не уймется”. Пусть даже этой егозе было хорошо за пятьдесят, а она ездила в райцентр, чтобы выбить кокошники из ДК для их народных костюмов. И бабушка, хоть и постоянно ворчала, ездила туда с ней за компанию.

Однако, сейчас Илья видел перед собой уже пожилую пенсионерку. Шаг у тети Нины стал тяжелым, она смешно переваливалась из стороны в сторону, и шумно выдыхала через каждые несколько шагов. Ватник и какая-то несуразная шапка только прибавляли возраста этой некогда активной женщине.

— Здравствуйте, тетя Нина! С наступившим Новым годом Вас! Вот приехали сюда немного от города отдохнуть, да и дочке хотел деревню прабабушки ее показать. Как вы тут?

— Ой, спасибо, Илюша. Тебя тоже с прошедшими праздниками. Ай, да что тут скажешь про дела, по-стариковски все, потихоньку, - махнула рукой пенсионерка. - Давай проходи в дом, чай попьешь, расскажешь чего там в городе вашем делается. Давай-давай, никаких отговорок. А где твои-то? Чего не привел?

Спорить было бесполезно, да и не сильно хотелось. Поэтому Илья лишь улыбнулся и двинул за хозяйкой.

Зайдя внутрь и вдохнув запах деревенской избы, он невольно застыл на мгновенье. Спустя столько лет тут все еще было по-прежнему, как когда-то давно, когда он забегал к тете Нине по поручению бабушки. Она всегда угощала его чем-нибудь вкусненьким и поэтому бегать сюда мальчишкой он очень любил.

— Проходи, Илюша. Сейчас я чайку тебе налью, посидим, поговорим как раньше бывало. А то, что приехал молодец! Почаще заезжай-то, все-таки тоже здесь много времени проводил. Могилку опять-таки навестить надо бы, бабушка она ведь тебя знаешь как любила, - щебетала женщина, довольно сноровисто передвигаясь по кухне. - А то, что за домом Олег Саныч смотрит - это он молодец. Тут пустырей нынче итак хватает, нечего новые разводить.

По тете Нине было видно, что она соскучилась по общению. Поэтому Илья просто потихоньку хлебал чай и отвечал на вопросы или же рассказывал что-нибудь интересное для пожилой женщины. Они довольно душевно посидели, рассказывая друг другу последние новости из жизни.

— А деревня уже все, Илюша, одно название только и осталось. Молодежь вся поуезжала, одни старики и остались. Все в город ломанулись, - качала головой тетя Нина. - А и правильно, чего им тут делать. Школу закрыли, магазин сейчас только на машине приезжает Гришка, сын Аркадия Никитича.

Он тебя помладше будет, ты его не помнишь наверное. Хороший мальчик, в райцентре магазин держит, сюда вот тоже с продуктами приезжает. Сильно он нас выручает, ох сильно.

— Вы-то сами как поживаете, теть Нин? Не думали на зиму в город перебраться может. Холодно все-таки, да и со снегом столько хлопот.

— Ой нет, ты что?! Когда меня Ксюшка моя в гости вывозит, я в этом вашем городе пару деньков только и могу продержаться. Живете там, что кильки в банке, один на другом, от того и болеете все. Доча вот тоже ругается, говорит, мол, одна я тут по хозяйству, тяжело и все такое. Ерунда конечно, она ж городская стала теперь-то, вот и забыла, каково оно тут на свежем-то воздухе жить. В доме оно и стены помогают, Илюша. Всю жизнь тут, почитай, прожила, тут и помру. Да и за могилкой моего Толеньки тоже надо присматривать. Кто ж о нем позаботится-то, если я уеду насовсем.

— Да ну, бросьте такие разговоры, теть Нин. Вы еще вон как ого-го держитесь.

Женщина лишь горько усмехнулась и махнула рукой. Это тоже резануло по сердцу, не в характере активной пенсионерки такое было.

— А еще знаешь, у нас ведь Никита Савельич на прошлой неделе умер. Представляешь, сердце прихватило у старого. Прямо у себя во дворе, бедняга и упал. У него детей-то не было, всю жизнь бирюком прожил. Вот недавно похоронили. Он же меня лет на пять целых младше, крепкий был сам по себе. Думала, переживет он меня. Да все водка эта проклятая, что уж тут говорить. От скуки пьют мужики дрянь всякую, вот у них организмы-то и не выдерживают.

Илья смутно помнил о ком говорила пенсионерка. Невысокий, коренастый старик с морщинистым и обветренным лицом. Он был на похоронах бабушки, помогал копать могилу, несмотря на приличный уже возраст. А теперь, получается, и сам умер. От этой мысли стало неприятно и все вокруг вдруг преобразилось и показалось неуютным и темным. Тетя Нина тоже, видимо, погрузилась в какие-то свои мысли и сидела, уставившись в окно. Лицо, освещенное тусклым зимним светом, на миг стало неподвижным,  будто вырезанным из дерева. Некрасивое и отталкивающее, словно бы все эти годы навалились на женщину и отобразились за раз. В памяти снова всплыл образ мертвой бабушки, сморщенной и такой маленькой в гробу.

— А я вот сегодня недавно мужика молодого встретил. Федей назвался, только я его не помню толком. Он сказал, что бабушку мою знал хорошо, что выручала она его пару раз, - просто чтобы заполнить неуютную паузу, сказал Илья.

Тетя Нина даже слегка вздрогнула, когда он назвал имя. Лицо пенсионерки вновь ожило, но гримаса на нем была крайне неприятная.

— Тьфу на него, алкаш проклятый! Мать его бедняжка почитай всю жизнь из тюрем ждала. Непутевый он, Илюша, держись ты от него подальше. И денег не давай если попросит, ко мне приходил уже, окаянный. Только на водку и тратится! Был бы нормальный человек, уже давно б помер от голода или холода, а этот живее всех живых. Знай себе беленькую кушает и ходит тут по дворам пустым, выискивает вечно чего-то.

Этот забулдыга изначально показался Илье неприятным, но узнав такие факты его биографии, в душе шевельнулась тревога. Бывший зэк, да еще и выпивающий с ними в деревне, где вокруг одни старики.

— Осенью этой еще пропал куда-то. Я уже обрадовалась, что уехал на заработки куда-то. А он приехал с тремя мужиками какими-то, все архитекторами их называл. Раскопки тут недалеко они вели, а Федька все помогал им. Не нравились они мне, Илюша, хоть и вежливые ребята были. Они все спрашивала про Великую Отечественную, мол, где тут бои были и все такое. Вообщем, чего-то они там нашли, но Федя недовольный ходил. Говорил, что просто рухлядь какую-то нашли. Мол, только какие-то горшки и другой хлам. Они на постое у Савельича как раз и обитали, как вспомню. Все вместе там водку глушили, окаянные.

Илья хмыкнул. Судя по всему эти неместные никакие не археологи, а обычные “черные копатели”. В сороковых тут боев было немного, но стычки, вроде как, случались. Наверняка рассчитывали хоть чего-нибудь найти.

— Они уехали потом, хмурые какие-то, недовольные. Ничего не нашли видать. А я только обрадовалась, нечего таким мордам тут у нас ошиваться!

— А за что сидел-то вообще Федор этот?

— Да он всегда шебутной был. Постоянно таскался с дурными разными оболтусами. Обворовали они кого-то в городе и побили еще, а его дурачка деревенского и повязали. Вот с тех пор он по тюрьмам и шатался.

— Ясно. Ну ладно, спасибо, что рассказали. Буду теперь знать, - сдержанно кивнул мужчина.

— Если надоедать станет, ты, Илюша, сразу мне говори. Я уж ему мозги-то вправлю, ироду проклятому. Мать свою не жалел, всю жизнь ей испортил выходками своими, нечего теперь и другим людям мешать.

Услышав гневную тираду от пенсионерки, Илья улыбнулся. Возможно он был все-таки не прав, что тетя Нина уже слишком постарела. Судя по всему, порох в пороховницах там имелся все еще в достаточном количестве.

— И это, Илюша, ты приводи жену с дочкой-то. Кроликов вон у меня посмотрят, я пирожков напеку. Посидим, поболтаем вот так, по-соседски. Заходите, Илюш.

Мужчина улыбнулся. Ему было уже тридцать один, давно муж и отец, но для этой старушки он так навсегда и остался мальчишкой, который прибегал сюда от ее подруги. Забавно, но это почему-то грело сердце и он пообещал, что они непременно зайдут навестить ее.

Продолжение: Снег и тьма (часть 2)

Далее, вышла из трамвая, пошла в магазин. Домой надо было срочно бежать. У дочки день рождения, обещала тортик испечь. Искала сыр творожный на крем. Нашёлся неплохой вариант по акции, взяла 2, должно хватить на 2 коржа.

Подхожу к кассе, а там... Все вдруг решили в будний день пойти за покупками. Это не было в 5-6-7 часов, когда с работы все по дороге забегают за вкусненьким или необходимым. Я так встала, посмотрела на огромные корзины и тележки людей. Думаю, минут на 15 это все точно.

И вдруг, девушка передо мной с огромной тележкой продуктов меня, с двумя пачками сыра, пропускает вперед. Так приятно стало! Там как раз расплатился предыдущий покупатель. Поблагодарила девушку, оплатила сыр и побежала домой, печь тортик в прекраснейшем настроении.

Люди у нас добрые! Так здорово быть в цепочке приятностей, вращающей добро по кругу.

Этот пост для тех, кто хоть раз пропускал кого-то вперед в очереди, помогал кому-нибудь незнакомому в затруднительной ситуации и просто так делал добро от чистого сердца - спасибо вам! На вас только держится этот мир!

Да, это сущая мелочь, но из мелочей и складывается наша жизнь:)

Однако, почесав бороду, он заговорил: "То есть, тебе нужны очень узкие, тонкие и ухватистые мечи, но не мечи? Из хорошей оружейной стали?"

"Именно так, уважаемый Сэйнвер."

"Ты дурак? Материала и работы уйдёт как на 4 добротных меча, за которые я получил бы 7 золотых, продав их каравану, или 9, продав в городе. А ты хочешь просто игрушки! 10 золотых, и сделаю за 30 оборотов светила."

Вот это ничего себе запросы и сроки! Я уже набрал воздуха и собрался высказать всё, что думаю кузнецу, как Арнтхор остановил меня жестом.

"Арнор, а тебе точно нужны эти штуки?" "Ещё как нужны! И желательно побыстрее, с ними я смогу намного более комфортно работать." "Ну вот что, сходи-ка ты, Арнор, на кухню, проверь заготовки, позавтракай. Я там для тебя приготовил холодную птицу, хлеб, яйца и отвар из трав. А мы пока со Свэйвером поговорим."

Когда минут через двадцать, после того как плотно позавтракав, я неспешно цедил чай, в кухню зашёл трактирщик.

"В общем так, Арнор, несмотря на то что кузнец у нас упёртый, удалось с ним сладить. Сделает он то, что ты хочешь, за 4 оборота светила, возьмёт только за материал 3 золотых и 50 серебряных. Но один он хочет сразу и, чтобы 30 оборотов светила, ты для него и его семьи оставлял 4 порции своего блюда. Подходит? Есть у тебя один золотой?"

"Есть, Арнтхор, все устраивает, конечно! И такой у меня к тебе вопрос: если я буду отдавать тебе блюдо из своей четвертой части, чтобы не торговать самому, сколько забирать будешь?"

"Дела я вести привык честно с достойными эльтрумами, так что от 25 серебра, забирать буду 15. Потому что я даю ингредиенты, и готовишь ты на моей территории, используя мои дрова. Но, если захочешь сам торговать, слова поперек не скажу."

"Нет, меня всё устраивает. Так что пойду дам кузнецу задаток да начну подготовку."

Забрав бадейку с мясом, я выдал Сэйнверу один золотой, который тот известным жестом попробовал на зуб, затем отправился разжигать дрова, нанизывать шампуры и потихоньку приступать к готовке. А потом началась жара. И речь не о погоде, а о том, что цена не стала препятствием для местных жителей. Первые 15 порций, пожаренные мною к обеду и имеющие идентичные вчерашним свойства, но с названием “Шашлык из свинины с земли”, улетели за какой-то час. Быстро перекусив через силу, я вернулся к мангалу и жарил, жарил, жарил, пока в какой-то поистине чудный момент просто не кончилось мясо, которого, как я посчитал, ушло на 70 шампуров, ну и ошметки, что я пожарил себе на перекус. Залив угли и очистив шампуры, я искренне охренел от того, как быстро разлетелся шашлык.

Вернувшись в таверну, я обнаружил, что меня ждёт кошель, содержащий 5 золотых и 80 серебра, и уже две свиных туши, а также новость о том, что баня натоплена, и я могу ей воспользоваться совершенно бесплатно как партнёр и работник.

Возмущённый наглостью трактирщика, я сразу сказал ему, что подготавливать и готовить больше чем из одной свиной туши я не готов, и если он хочет заработать больше, то пусть маринует сам. Удивлённый и не понимающий, Арнтхор воскликнул: "Как это сам? В смысле сам? Ты из какого глухого угла, друг мой? Да даже нет, откуда такой невероятный талант, раз ты не знаешь таких простых вещей?! Это же твой рецепт, и в конце года я хотел бы его у тебя купить, дав сейчас возможность заработать."

На последних словах трактирщика в моей голове вновь раздался набат. Заверив трактирщика, что подумаю, я поспешил в свою комнату за полотенцем и, видимо, за новой информацией от амулета игровой куклы. В комнате я сразу же открыл логи.

Внимание!!!

Вы получили важные знания о мире и теперь знаете, что местные могут использовать неизвестные им рецепты пищи, зелий, напитков, настоек, а также схемы производства сложных изделий, одежды, брони, инструмента, оружия только в том случае, если им их передадут официально с заключением договора в качестве товара за оговоренную плату или в качестве подарка. На вас это ограничение не распространяется, данную информацию стоит держать в секрете. В качестве награды за получение важных знаний о мире вы получаете навык "Друг насекомых".

Друг насекомых — представители царства насекомых относятся к вам то ли с любовью, то ли с пренебрежением. Да и не важно это, ведь теперь все представители данного царства, которые в обычной ситуации кусают и/или пьют кровь разумных, вас игнорируют.

Ну что ж, теперь мне не страшны комары, клопы, осы, муравьи и прочая мелочь. Ура... наверное. С другой стороны, а чего я ожидал-то? Мне сразу и чётко дали понять, что халявы и роялей в кустах за каждый чих не будет.

Прихватив полотенце, я направился в баню, где, к моему счастью, смог отдохнуть, распариться и вдоволь намыться, смывая въевшийся запах дыма. А после, сделав заготовку, завалился спать. Завтра у меня вновь будет много работы.

Несмотря на заверения Арнтхора, что для жителей деревни 25 серебра — это ощутимая сумма, а шашлык улетал всё с той же скоростью, что и прежде, на второй, третий и даже четвёртый день готовки по 70 порций шашлыка, что удавалось сделать из туши, улетали с ходу, даже не успевая остыть.

Вечером четвёртого дня я заявил трактирщику, что беру выходной, потому что устал, просто-напросто устал. На удивление, трактирщик легко согласился, более того, опять проявил свою уже точно еврейскую натуру и удивительное понимание того, как работает бизнес. Вместо одного или даже двух выходных подряд, этот хитрец предложил на протяжении 4 дней делать только заготовки, но из 2 туш. Связано это было с тем, что уже завтра начинается икорный сезон, а значит, ожидается большой наплыв посетителей и, соответственно, едоков.

"Ты пойми, Арнор, это шанс. И твой, и мой. Сезон икры и открытие сезона рыбной ловли — это караваны, это городские жители, это представители элит. Он купит твоего блюда столько, сколько смогут увезти. И денег у них куда больше, чем у местных. Я уверен, или залезли в свои накопления, или уже совсем скоро залезут. Я же пока как раз приготовлю тебе площадку посвободнее и побольше прямо на заднем дворе.”

Несмотря на то, что заработанные за последние дни 23 золотых с мелочью приятно отягощали кошелёк и вселяли уверенность в завтрашнем дне, а заодно сулили очень серьёзный капитал к концу года моей работы на Арнтхора, привести логику и аргументы в оспаривание было очень сложно.

Двойки в навыке “Анализ” оказалось более чем достаточно для осознания того, что попал я изначально далеко не в самые богатые края. Да и одежда выдавала именно обычных деревенских жителей, лесорубов и охотников, но никак не представителей обеспеченного класса. Поэтому, согласившись с такой затеей и сделав заготовки, я попросил не будить меня утром и отправился в свою комнату.

Кроме неё, в избе жил старший брат Тонькиного отца, дядя Ефим, с женой Дарьей и тремя детьми. Теперь ещё и прибавилась Тонька. Сиротку не ущемляли, но и не жалели, никак не выделяя среди детворы. К тому же Тонька оказалась второй по старшинству и теперь, кроме дел по хозяйству, должна была присматривать за младшими, Данькой и Ленкой.

Поначалу Тоньке было очень тяжело. Почти каждую ночь она тихонько плакала в подушку. А днём, когда выдавалась свободная минутка, девочка пряталась куда-нибудь в кусты или на чердак, обнимала себя за плечи, закрывала глаза и представляла, что её обнимает мама.

Однажды за этим занятием её застала бабушка. Погрузившаяся в грёзы Тонька не услышала шагов. А когда наконец ощутила чужое присутствие и открыла глаза, то увидела нависшую над собой бабку Нину! Старуха пристально смотрела на девочку с непонятным выражением лица — то ли ударит, то ли приголубит, то ли на смех поднимет. Тонька ойкнула и съёжилась, ожидая выволочки: скора была на расправу бабка, и дети куда чаще получали от неё удары хворостиной, чем ласку. Но сейчас старуха улыбнулась, по-доброму и даже слегка виновато:

— Чаво в кустах сидишь, как псина линялая? Вылазь. Обидел кто? Или по мамке скучаешь?

Тонька ухватилась за твёрдую, всю в мозолях, бабушкину ладонь и встала. Старательно отряхнулась и только потом тихо сказала:

— Скучаю… И по папке тоже.

— А ты его разве помнишь? — удивилась бабка Нина. — Ты же совсем малая была.

— Помню, как усы щекотались. И руки помню, большие, они меня берут и высоко-высоко поднимают. А я визжу, мне страшно и весело.

Тяжело вздохнув, старуха провела рукавом по глазам, смахивая навернувшиеся слезы. Она обняла Тоньку, прижала к себе и зашептала:

— Эх, сиротка моя горемычная… Тяжко без мамки и папки… Но надо, деточка, друг друга держаться — мы одна семья-то. Вместе сдюжим как-нибудь. Мамку с папкой не вернёшь, а ты живи. Чтобы большая и сильная выросла, чтобы лучше нас, стариков, жила! Поняла?

— Ыгы, — уткнувшись лицом в бабушкин фартук, ответила Тонька и… разрыдалась.

Слёзы хлынули неудержимо, как бурный горный поток. Всё, что девочка не могла сказать или осмыслить; всё, что накопилось в детской душе, рвалось наружу. Громко, горько, аж подвывая, рыдала Тонька.

А Нина Петровна с высоты своего роста смотрела на худую девчушку с русыми косичками, с ямочками на щеках, высоким лбом и ярко-зелёными глазами, и так ясно видела в ней своего младшего сына — упрямого, своенравного, рано отделившегося от семьи и сгинувшего молодым на этой проклятой и никому не нужной мировой войне…

Старуха гладила внучку по голове, ласково приговаривая:

— Ну ладно, ладно, будя… Тонечка, успокойся.

Наконец поток слёз иссяк. Девочка отстранилась от бабушки, а Нина Петровна, уже привычно строго, но ещё с ласковыми нотками в голосе сказала:

— Ну, всё. Целое море наплакала, вон фартук насквозь мокрый. Умойся, деточка, волосы прибери и иди спроси у тётки Дарьи, что сделать надоть по дому. Не грусти, будем работать — проживём.

— Иду, — откликнулась Тонька и поплелась к рукомойнику — приводить себя в порядок.

С того дня Тоньке полегчало. Ещё не умея в полной мере осмыслить жизнь, смерть и свою сиротскую судьбу, девочка каким-то интуитивным знанием усвоила, что жизнь идёт вперёд, а ей, Тоньке, несмотря на что, всё же повезло — есть родня, готовая её растить и любить, как может. И потихоньку Тонька оттаяла.

Глава 1

лето 1924 года

Тоньке доверили важное дело: помогать деревенскому пастуху Матвею. Тот занимался взрослыми животными, а Тонька отдельно пасла телят. За это Матвей расплачивался с девчонкой хлебом, молоком, маслом, а иногда и мелкой денежкой. Всё заработанное Тонька гордо несла домой, отдавала тётке Дарье, а та, улыбаясь, говорила: “Спасибо, добытчица!”. И Тонька чувствовала себя взрослой и полезной семье.

Во всей округе земля была овражистая, не особо угожая, а та, что есть, почти вся шла под распашку. Поэтому скотину пасли в лесу: в сосновом бору или в дальнем березняке за ручьём.

…Рано поутру зевающий Матвей на пару с Тонькой собрали стадо и погнал за деревню. Июльский день обещал быть жарким: небо было безоблачным, а ветер, казалось, ещё спал. Только где-то вверху, на макушках деревьев, шевелилась листва.

Время было раннее, воздух ещё хранил остатки ночной прохлады. Солнце пока не успело превратиться в жгучее, как днём, а было ласковым, и Тонька радостно подставляла лицо его лучам.

“Эх, веснушки полезут, — подумала было девочка и отвернулась. — А ну и пусть! Федька и Петька — просто дураки. Дразнятся, а сами конопатые больше меня и вечно лохматые, как черти болотные. И вообще, правильно тётка Дарья говорит: если есть веснушки, то тебя солнышко любит!”.

Девочка гордо расправила плечи и резко подняла голову, хлестанув себе по спине косичками. Шагавший рядом пастух шутливо упрекнул:

— Ишь, нос задрала. Вниз-то поглядывай, а то наступишь в коровью лепёшку.

Но Тонька только угукнула и задрала голову ещё выше (не забыв украдкой глянув вперёд, под ноги).

Скоро пастух и девочка дошли до поскотины* в сосновом бору. Матвей помог загнать телят и повёл взрослое стадо дальше. А Тонька заперла калитку и, убедившись, что все разбрелись и спокойно пасутся, пошла отдыхать в шалаш.

Пасти телят девочке нравилось. Дело-то несложное: слушай звон бубенчиков на шеях животин и примечай, откуда звенит. Да ходи по поскотине, проверяй, всё ли хорошо. Пока стадо пасётся, можно делать что угодно: спать, песни петь, венок плести, просто лежать и мечтать… Даже читать можно. Матвей так и делал: в пастушьих шалашах на поскотинах он хранил газеты, листовки, афиши, читал их, а потом с важным видом пересказывал прочитанное односельчанам. При этом безбожно всё перевирал, но не со зла, а так, для красного словца.

А Тонька читать пока не умела. В Верхнегаровке и ближних деревнях школ не было, их обещали открыть в следующем году. Но некоторые родители не стали ждать и отправили детей в школу-интернат в посёлке при железнодорожной станции в городе Кунгур. Это было верстах в сорока от Верхнегаровки, а то и больше. Старший из сысоевских детей, одиннадцатилетний Стёпка, уже год как жил и учился в интернате, а домой приезжал только на выходные и каникулы. Тонька хотела учиться вместе с ним, но бабка Нина запретила:

— Неча! А кто за малыми глядеть будет? А по хозяйству помогать? Ладно Стёпка, он — парень, ему учиться надо. А тебя далеко отправлять — баловство одно. Вот будет рядом школа, туда и пойдёшь.

Крепко тогда Тонька разобиделась на бабушку и решила удрать из дома в интернат. Она даже начала собираться — потихоньку прятала под крышей сарая нужные вещи. Но обида постепенно утихла, и Тонька, представляя, как пойдёт пешком до далёкой станции и будет ночевать в лесу, разочаровалась в побеге. В конце концов девочка передумала: если в следующем году школа будет в Верхнегаровке, то лучше подождать. Хоть следующий год — это ужасно долго!

…Пастуший шалаш был большой и добротный. Матвей сколотил из досок нары, положил на них соломы и сверху застелил мешковиной. Под нарами была приделана полка, где пастух хранил своё чтиво. Стоял тут и деревянный ящик, в котором хранились всякие нужные мелочи. А Тонька, став помощницей пастуха, принесла старое лоскутное покрывало и самодельную тряпичную куклу. Словом, шалаш был обжитым и уютным.

Тонька плюхнулась на нары, с наслаждением потянулась всем телом и сняла надоевшую косынку. А потом взяла верхнюю газету из стопки. Девочка разглядывала жирные округлые буквы названия, тонкий шрифт заголовков, сами статьи, в которых мелкие буквы разбегались по строчкам, как букашки. Но больше всего внимание Тоньки привлекло фото на первой странице. На нём запечатлели паровоз и вагоны, на которых был растянут транспарант с белой надписью. У паровоза выстроилась в три ряда группа людей. Это явно была бригада рабочих: у всех надеты рукавицы, многие держат лопаты и прочий инструмент.

В бригаде было несколько женщин, и их Тонька рассматривала очень внимательно. Они были одеты в такие же робы, что и мужчины, только на головах повязаны косынки. Выражения лиц на газетном фото трудно было разглядеть, но Тонька подумала, что эти люди только что закончили тяжёлое, но важное дело и теперь улыбаются усталой счастливой улыбкой.

Глядя на это фото, Тонька представила, как вырастет, купит билет и сама сядет в поезд. И поедет на нём далеко-далеко и, конечно, услышит тот самый паровозный гудок, о котором столько рассказывал Стёпка и даже его изображал. Правда, брат при этом так смешно пучил глаза и по-дурацки выл, что Тонька всегда хихикала, а Стёпка обижался:

— Что ты, дурёха, понимаешь в паровозах и гудках?! Ты же ни разу вживую поезда не видела! А я каждый день на станцию хожу!

Уязвлённая девчонка щекотала брата, чего тот на дух не выносил. Начиналась потасовка. Стёпка был сильней, зато Тонька — хитрей и упрямей. Но обычно эпохальная битва заканчивалась ничьей: или младшие дети поднимали оглушительный рёв, или взрослые, заметив непорядок, разводили драчунов по углам и находили им работу.

Когда Тонька вырастет, то уедет из глухой деревни Верхнегаровки, прокатится по огромной — самой большой в мире! — стране и увидит дальние дали. И, конечно, услышит столько паровозных гудков, что Стёпка обзавидуется!..

Девочка убрала газету, закрыла глаза и задумалась. Снаружи мирно позвякивали колокольчики на шеях телят, щебетали птицы, шелестела трава, а с озорным ветерком долетали в шалаш запахи сосновой смолы и летнего разнотравья.

Замечтавшаяся девочка то ли задремала, то ли унеслась мыслями так далеко, что мир вокруг перестал существовать. Неизвестно, сколько она так лежала. Но вот самый бойкий и любопытный телёнок Черныш заглянул в шалаш:

— Муууу?..

От неожиданности Тонька подскочила и испуганно взвизгнула. Увидев, что это просто телёнок, она облегчённо выдохнула и заругалась на Черныша.

Встряхнувшись, девочка выбралась из шалаша, попила воды и умылась. А потом пошла проверять подопечных: как пасутся, всё ли хорошо. Неугомонный Черныш увязался следом.

…И вот уже прошло время обеда. Погода испортилась: по небу плыли пышные бело-серые облака, то и дело скрывавшие солнце, ветер усилился и стал порывистым. В воздухе пахло влагой, предвещая скорый дождь, но он всё не начинался.

Сытую Тоньку разморило, и она часик-полтора подремала. Проснувшись, она вылезла из шалаша — проверять телят.

Девочка добросовестно обошла почти всю немаленькую поскотину. Но около дальнего участка, эдаким языком выдающегося далеко вглубь леса, заленилась — идти ли?.. Там среди сосен уже растут ели, лес становится мрачнее. Но Тонька переборола себя и двинулась дальше.

И не зря.

В ограде были сломаны две горизонтальные жердины. Утром всё было целым, это девочка помнила точно. А значит…

— Забор сломали! Ироды! Черти болотные! — Тонька в сердцах замахнулась на подвернувшегося под руку телёнка. — Убёг поди кто-то!

Сонливость как рукой сняло. Девочка сбегала в шалаш за сумкой, из которой извлекла верёвку и две дощечки. Положив концы жердей на доски, она примотала их верёвкой, почти так, как накладывают шину на сломанную руку.

Отойдя на пару шагов и осмотрев свою работу, Тонька скептически хмыкнула: эта ерунда и от плевка развалится. Но так открытый пролом хотя бы не будет соблазнять телят выйти за ограду.

Потом девочка стала сгонять подопечных в кучу. От волнения Тонька дважды сбивалась, начинала заново, и только на третий раз правильно посчитала телят. Все были на месте.

Кроме хулигана Черныша.

Видимо, он успел удрать в лес.

Ноги у Тоньки стали ватными, губы мелко задрожали, а глаза сами собой наполнились слезами. В голове зашумело, а уши и щёки запылали огнём.

Что теперь будет?! А если Черныш не найдётся?! Бабка выдерет так — месяц не сядешь. И хозяева Черныша устроят скандал, и вся деревня узнает, что Тонька — никчёмная разиня. Не доверят ей больше серьёзное дело! А то и вовсе — в школу не возьмут!..

Жалость к себе острой иглой кольнула в сердце. Тонька закрыла лицо руками и расплакалась. Сбившиеся в кучу телята смотрели на девочку удивлённо и сочувственно.

Но вот первая, самая горькая печаль схлынула, и девочка, на ходу вытирая слёзы, перелезла через ограду и решительно углубилась в лес.

Про уму, Тоньке надо было бежать в деревню и звать на помощь, а не шастать одной по лесу, бросив телят без присмотра. Тем более когда вот-вот пойдёт дождь.

Но страх и стыд туманили разум, и девочка думала совсем не о том. Воображение рисовало ей яркие пугающие картины: смеющиеся над ней, растяпой, дети, злая, отпускающая ехидные шуточки хозяйка Черныша, разгневанная бабка Нина… Тонька уже будто слышала свист занесённой хворостины. Не разбирая дороги, девочка бежала в лес, будто удирала от пугающих образов в голове.

И только споткнувшись о корень и едва не упав, Тонька как-то очнулась, успокоилась и стала звать Черныша. Звала по-всякому: ласково, грозно, громко чавкая, будто ест что-то вкусное. Но телёнок не откликался.

Тонька чутко прислушивалась — не донесётся ли мычание или звон колокольчика? Но повсюду была тишина, изредка прерываемая лесными звуками. И тишина была какая-то непривычная, нехорошая. То ли вся живность попряталась, чуя скорый дождь, то ли что-то иное заставило лес настороженно замереть.

В густом ельнике царил полумрак. Нижние ветки на многих деревьях усохли, растеряли хвою и торчали в разные стороны — голые, кривые, неприятные. Со стволов свисали лишайники, словно длинные нечёсаные бороды. В трещинах коры неровными пятнами разрастался мох. То тут, то там виднелись разлапистые папоротники, навевающие мысли о разбойничьих кладах и о нечисти, которая их сторожит.

В воздухе пахло смолой и влагой. Под ногами мягко пружинил ковёр из палой хвои и травы.

Дикий, неуютный, вызывающий тревогу, но по-своему красивый лес…

У Тоньки от напряжения заныла шея (девочка постоянно вертела головой по сторонам, высматривая телёнка). Натруженные ноги гудели — ещё слабо, но постоянно и противно.

Она присела на пень, отдохнуть и подумать.

Что делать? Паршивца нигде нет!

Поразмыслив, девочка решила так: надо дойти до ручья у больших камней. Телёнок наверняка искал воду, и место приметное. Если там ничего нет, то всё. Придётся вернуться, дождаться пастуха и вместе идти в деревню. Чай, при Матвее хотя бы сразу хворостиной не побьют…

Вздохнув, Тонька встала и двинулась к ручью.

…Она угадала: на влажной земле виднелись совсем свежие отпечатки телячьих копыт. Цепочка следов тянулась по берегу, прерывалась большим пятном (здесь телёнок лежал) и снова шла вдоль воды.

— Урааааа! — радостно завопила Тонька, подпрыгнула и захлопала в ладоши. — Это Черныш! Сейчас я тебя!..

Девочка помчалась догонять телёнка. Задыхаясь от бега и волнения, она не обратила внимания, что следы идут чёткой линией — телёнок шёл вдоль ручья, не сворачивая, будто к какой-то цели.

Будто его кто-то звал.

И вот Тонька оказалась в низине. Здесь у ручья были каменистые и поросшие жёсткой травой берега, и следы пропали.

Девочка громко застонала от разочарования и обиды.

Теперь никак не понять, куда пошёл телёнок!

Уже ни на что не надеясь, Тонька позвала:

— Черны-ы-ы-ыш! Иди сюда-а-а-а!

Затаив дыхание, девочка прислушалась. Было так тихо, что она слышала своё дыхание и стук сердца. Время тянулось нестерпимо долго.

Но вдруг издалека донеслось жалобное мычание!

Забыв об усталости, девочка рванула на звук вглубь леса. На бегу она звала Черныша, тот откликался, и Тонька радостно отметила, что приближается к нему.

А между тем земля становилась болотистей, а лес — мрачнее. То тут, то там блестели лужицы чёрной стоячей воды. Стало много бурелома, и Тоньке пришлось пробираться через поваленные деревья. Поневоле пришлось замедлиться. Противно чавкала и мерзко липла к подошвам грязь, будто нарочно пыталась содрать с девочки обувь.

Тонька споткнулась и упала на четвереньки, руками прямо в лужу стоячей воды. Она ощутила, как между пальцами медленно просачивается густая грязь, а ладони погружаются глубже и не встречают дна. Взвизгнув от страха, Тонька рванулась и вытащила руки. Отойдя от лужи, она прислонилась к дереву, закрыла глаза — надо было отдышаться. Ноги дрожали противной мелкой дрожью.

— Мууууу! — требовательно и жалобно замычал где-то совсем рядом телёнок.
— Да иду, иду, паскудник! — со злостью отозвалась девочка и, сжав зубы, пошла дальше.

Вся в грязи и растрёпанная, Тонька выбралась к маленькому лесному болотцу. Чёрным зеркалом блестело оно, обрамлённое хмурыми елями и чахлыми осинками. Поодаль от берега, будто часть нелепой статуи, возвышался грустный Черныш. Увязнув по колено, телёнок теперь боялся пошевелиться.

Но, увидев Тоньку, он радостно рванулся к ней и даже сумел пройти несколько шагов, пока снова не увяз.

— Ты как туда залез?! — схватилась за голову девочка. — Паршивец! И как тебя вытаскивать, горюшко ты моё луковое?!

Черныш, разумеется, ничего не ответил, только грустно смотрел на девочку своими большими глазами с длинными ресницами.

— Вот и стой теперь, дурак. А я думать буду.

Тонька прикинула, что болотце маленькое и вроде неглубокое. Если нет на пути большой трясины, то Черныша надо взбодрить, заставить идти, чтобы выбрался на твёрдую землю. Он же стоит, не проваливается, просто боится идти дальше.

Девочка подвязала подол платья покороче, нашла две длинные палки и, проверяя ими дно перед собой, осторожно двинулась вперёд. Голые ноги погрузились в холодную грязную воду; что-то склизкое коснулось кожи, и Тонька испуганно отмахнулась палкой.

Болотное дно было вязким, но лёгкую девочку выдерживало. Тоньку больше пугала непроницаемо-тёмная вода, в которой ничегошеньки не видно. Воображение рисовало девочке всяких зубастых рыб и неведомых болотных тварей, которые в толще чёрной воды тянут к её ногам свои когтистые лапы…

Встряхнувшись, Тонька прикусила губу и строго сказала самой себе, подражая бабушкиной манере:

— Неча всякую глупость думать! Дело делать надо.

Не дойдя до Черныша шагов десять, Тонька остановилась. Она достала из сумки кусочек хлеба и показала его телёнку. Тот заинтересованно вытянул морду и, широко раскрывая ноздри, принюхался.

— Хочешь хлебушка? Вкусный! Ой, какой вкусный! — Тонька откусила чуть-чуть и закатила глаза, причмокнула, словно это была не подсохшая корочка, а лучшее угощение в мире. — Хочешь? Иди сюда! На, возьми!

Черныш потянулся вперёд, конечно, хлеб не достал и разочарованно замычал.

— Давай! — поманила его Тонька и отступила на шажок назад. — Иди, а то всё съем без тебя!

Телёнок несмело выдернул из болотной жижи ногу, сделал шаг, потом ещё один, и ещё. Он проваливался, но тут же выбирался — уж очень хотелось хлебушка!

Дрожа от волнения, Тонька осторожно отступала к берегу, маня Черныша корочкой. Он то и дело останавливался, но всё же выдирал ноги из тины и шёл.

Начался мелкий противный дождь, но девочка этого даже не заметила — всё её внимание занимал Черныш.

До твёрдой земли оставалось совсем чуть-чуть. Сама Тонька уже стояла на берегу и делала вид, что грызёт корочку, чтобы сильнее раздразнить телёнка. Тот скакнул вперёд и…

Ухнул в яму почти по брюхо.

— Муууууууу! — испуганно и страдальчески взревел телёнок.
— Да твою ж растудыть через колено! — завопила разгневанная Тонька. — Болван! Дубина! Сколько с тобой вожгаться** можно?!

Она хотела добавить любимое ругательство про болотных чертей, но вдруг суеверно побоялась упоминать их вслух, стоя в болоте. Не то чтобы Тонька всерьёз в них верила. Но мало ли что…

Убедившись, что Черныша дальше не затягивает трясина, Тонька огляделась, лихорадочно соображая, что делать. Её внимание привлекли две росшие рядом молодые, толщиной в руку, но сломанные почти у корня длинные осинки. Весенние грозы не пощадили их.

— Притащу и в болото кину, гать*** получится. Пусть вылезает, гадёныш!

И Тонька, не обращая внимания на моросящий дождь, достала из сумки нож и стала им резать и пилить древесные волокна, что ещё удерживали сломанный ствол у пенька. Это была нелегко, да и нож слишком тяжёл и неудобен для детских рук. Но упрямая Тонька, ругаясь сквозь зубы, продолжала своё дело. Она впала в состояние холодной, расчётливой ярости, когда ничто в мире не имеет значения, ничего не существует, кроме цели — и нет слишком высокой цены за её достижение.

Девочка забыла напрочь и об оставленных телятах, и о бабушкиной хворостине, и о пастухе Матвее. Выстрели кто сейчас у неё над ухом, она бы и не услышала. Во всём мире остались только Тонька и Черныш — и она вытащит его из болота. Непременно вытащит!

Наконец ствол осинки упал в траву. Тонька утёрла пот со лба и тут же ринулась ко второму деревцу. С ним пошло быстрее: вторая осинка висела на нескольких волокнах.

Теперь осталось притащить деревца к болоту…

Тонька взялась обеими руками за ствол, с натугой приподняла и потянула, пытаясь сдвинуть дерево с места. Но обманчиво-тонкая осинка оказалась слишком тяжёлой для восьмилетней девочки. К тому же ноги скользили по влажной земле, не давая надёжного упора.

Разъярившись вконец, Тонька упёрлась носками в какой-то камень и все силы тела, всю злость вложила в рывок. Плечи и ноги заныли, в животе сильно закололо и будто что-то скрутилось в комок. На лице девочка вдруг ощутила что-то мокрое — из носа пошла кровь от непомерного усилия.

Но Тонька только вытерлась рукавом и сплюнула тёмно-красный сгусток в траву. Рыча, как дикий зверь, она снова рванула деревце на себя, и оно поддалось. Девочка поволокла его к болоту, кряхтя от натуги.

Дотащив, Тонька аккуратно спустила осину кроной к ногам телёнка, а стволом — на берег.

— Только бы совсем не утопла, — с тревогой сказала вслух девчонка.

Осинка медленно погружалась в болото, но всё-таки остановилась. Облегчённо выдохнув, Тонька пошла за вторым деревом. Оно было меньше и легче, и притащить его было проще.

Потом Тонька набрала поломанных веток, в изобилии валявшихся вокруг. Самые большие и крепкие она приматывала верёвкой поперёк наклонённых осинок, получилось что-то вроде лестницы. Ветки помельче и разлапистей девочка набрасывала сверху.

Телёнок озадаченно смотрел, что же такое делает Тонька. А она работала, как заведённая, не чувствуя ни боли, ни усталости. И вот уже на двух осинках лежит ворох веток — получился корявенький, но всё же настил.

— Черныш! Вылезай! Пару раз шагнёшь, выдержит, а больше и не надо. На хлебушек!

Но телёнок смотрел на неё с опаской. Растрепанная, вся в грязи, лицо в крови, одежда порвана, глаза горят безумным блеском… Она сейчас больше была похожа на болотную кикимору, чем на милую девочку Тоньку. И хлебная корочка уже не казалась такой аппетитной.

— Вот я тебя!.. — вполголоса пригрозила Тонька.

Она осторожно встала сначала одной ногой, потом обеими на своё сооружение. Ветки прогнулись, но выдержали. Тонька подобралась вплотную к Чернышу и схватила его за верёвку с колокольчиком на шее:

— А ну быстро! Пошли, поганец!

И, шлёпнув телёнка по шее, она настойчиво потянула его вперёд.

Покоряясь девочке, Черныш выдернул из трясины переднюю ногу и осторожно поставил её на настил. Почуяв опору, телёнок приодобрился и ускорился. Болото, разочарованно чавкнув напоследок, отпустило свою игрушку. До твёрдой земли телёнку оставалось совсем чуть-чуть, но тут…

Копытом он наступил Тоньке на ногу. Выпучив глаза, девочка заорала во всё горло — резкая боль пронзила огненной острогой всё тело, ударила в голову. Она почувствовала влагу на лице и железистый запах — из носа снова пошла кровь. Испуганный телёнок спрыгнул с настила, потащил намертво вцепившуюся в верёвку девочку за собой.

Тонька шлёпнулась в болото, больно ударившись боком обо что-то твёрдое. А потом случилось странное: в один миг стало темно, будто кто-то задул единственную свечу в комнате. Тьма рухнула резко и сразу.

…Плотный, осязаемый мрак. Он был непроглядным, но не пустым: она кожей чувствовала слабые колебания — где-то далеко кто-то двигался, и волны от этого движения расходились во мраке, как круги по воде.

Вдруг впереди появилось светящееся пятно, такое необычное, манящее. Она потянулась туда. Чем ближе был свет, тем больше росло в ней радостное нетерпение.

Свет был уже совсем близко и слепил глаза. Зажмурившись, она ловко скользнула в сияющий круг и вывалилась куда-то… совсем в другое место. Здесь было очень много света, звуков и запахов. Они обрушились все разом, оглушая, удивляя и заставляя шевелить маленькими округлыми ушами и носом.

Она посидела немного, привыкая к обстановке вокруг и к своему телу. Затем встала на все четыре лапы, огляделась и побежала. С каждым мигом длинное тело ощущалось всё лучше, и она бегала, прыгала, наслаждаясь своей силой и звериной ловкостью. Кончики трав смыкались высоко над головой, скрывая, что творится вокруг, и она устремилась в просвет между стеблями.

На открытом месте она увидела двух существ, сильно крупнее себя, но это её не смутило и не испугало. Одно, чёрное, лоснящееся, пахло молоком, шерстью и чем-то ещё, а вместе — едой. Она вдруг поняла, что очень голодна. У бока первого существа непонятно как висело второе, и его запах почему-то ускользал, не давался пониманию. Она не обратила на это внимания. Со свирепым азартом хищника она разглядывала первое, вкусно пахнущее существо. Её хвост нервно дёргался туда-сюда. В два прыжка достигнув цели, она запрыгнула на бедро жертвы, уцепилась когтями за шерсть и впилась зубами в кожу. Добыча испуганно взревела и взбрыкнула, сбросив незадачливую охотницу на землю. Та ловко извернулась в полёте и приземлилась на лапы. Встряхнувшись, она гневно заверещала и хотела было напасть снова. Она уже примерилась к шее добычи, но вдруг её взгляд упал на второе существо. Оно отцепилось и теперь неподвижно лежало на земле. Она подошла поближе и с удивлением поняла, что оно пахнет… ей самой! Запах был не просто похож, а совершенно одинаковый, и это её удивило и напугало. Азарт охоты исчез. Вдруг её неудержимо потянуло куда-то. Уменьшившись, она шмыгнула прямо в приоткрытый рот лежащего на земле существа. И снова её принял в себя привычный осязаемо-плотный мрак.

…Чувства возвращались к Тоньке не сразу. Сначала она ощутила сырость и холод, по телу прошла дрожь. Потом девочка почувствовала, как что-то тёплое и шершавое трогает лицо, тычется в руку. Неприятно жгло ободранную кожу на пальцах — в них до сих пор была зажата верёвка с колокольчиком. Неловко пошевелившись, Тонька застонала — вернулась боль в ноге. Тело одеревенело и с трудом слушалось. Но где-то на задворках сознания, словно обрывок неразвеявшегося сна, ещё держалось наслаждение ловким звериным телом и ощущение хищного азарта.

Усилием воли она заставила себя открыть глаза. И сразу увидела морду Черныша. Телёнок лизнул её в щёку и толкнул носом в плечо: вставай!

Кряхтя, Тонька села и озадаченно почесала затылок. Мысли ворочались медленно, со скрипом, будто ржавые шестерёнки. Что вообще было? Черныш удрал… Она пошла за ним, нашла его в болоте… Делала настил, чуть не надорвалась… Черныш на ногу наступил… А потом темнота… Ничего не помню…

— Как я на берегу оказалась, меня же Черныш в болото столкнул. И почему… Почему кажется, что трава выше меня? Я же вижу, что нет.

Глядя на обрывок в руке, Тонька сообразила: наверное, она не отпустила верёвку на шее Черныша, даже потеряв сознание, и телёнок выволок её за на берег. А потом уже верёвка порвалась.

Тонька встала и, охнув, скривилась — ступня, если на неё опираться, отзывалась жгучей болью.

— Как же я домой дойду? Даже с палкой до ночи ковылять буду. А всё из-за тебя, паразит!

Черныш, будто осознавая свою вину, ластился к девочке. Вздохнув, она погладила его по лбу, почесала за ухом — ну что с глупой животины возьмёшь.

— Ау! Ау! То-о-о-о-оня! Ты где-е-е-е? Тоня! — вдруг раздалось вдалеке.

Девочка встрепенулась и чуть не заплакала от облегчения и счастья: это были голоса пастуха Матвея и дяди Ефима!

— Э-э-э-э-э-эй! Я тут! — завопила что есть мочи Тонька. — Ау-у-у!

…Вышедшие к лесному болотцу мужчины увидели мокрую, в изодранной одежде Тоньку, всю в грязи и крови, но очень гордую собой. Ступня распухла, и дяде Ефиму пришлось нести девочку на руках до самой деревни.

Дома Тоньку отмыли, переодели, намазали ступню мазью и наложили повязку. Бабка Нина, конечно, ругалась: дурища, натворила делов и одёжку всю испортила! Но ругалась старуха беззлобно, больше для порядка. Когда Тонька рассказывала, как вытаскивала Черныша из болота, бабушка хмурилась и недовольно поджимала губы. Но чувствовалось, что упорство и смекалка внучки ей по душе, просто она не показывает этого, чтобы не поощрять головотяпство.

Тонька лежала на печи и чувствовала себя совершенно счастливой. И Черныша сама нашла и вытащила, и не наказали, и дядя Ефим с Матвеем пришли так вовремя. Всё просто чудесно!

А про резко упавшую темноту и странные ощущения после того, как очнулась, Тонька забыла почти сразу. Подумаешь, обморок!.. После стольких волнений, беготни по лесу и таскания тяжестей любому поплохеет.

Далее

* Поскотина — огороженное изгородью пространство, внутри которого пасётся стадо. Часто внутри поскотины ставили шалаш или избушку для пастуха.

** Вожгаться (диал.) — возиться, трудиться, биться над чем-то сложным.

*** Гать — настил из брёвен или хвороста на топком участке дороги.

Кто хочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891