Серия «Чернорубашечники и красные»

Да, определённые предсказания Маркса не сбылись. Однако Паренти призывает отличать Маркса-мечтателя от Маркса-экономиста. Последнему многое удалось объяснить и предсказать: бизнес-циклы, концентрацию капитала, рост пролетариата и пролетарскую революцию. Правда, последняя не стала реальностью в развитых странах. Уже сам Маркс при жизни начал высказывать сомнения в ней. Он недооценил способность капиталистического государства создавать институты, разбавляющие и отвлекающие волю угнетаемых, снижающие стимул бунтовать посредством реформ. Революции случились в аграрных странах на периферии. И всё же народная борьба и сопротивление не прекратились во всём мире. В этом Маркс по-прежнему прав.

Убеждение Маркса о росте нищеты по мере концентрации капитала в двадцатом веке не оправдалось. Однако, начиная с Рейгана, доля национальная дохода, приходящаяся на трудящихся, снижается. К девяностым годам обнищание среднего и рабочего классов, включая мелких предпринимателей, становится очевидным во многих странах.

Марксизм не устарел. Системная экспроприация труда капиталом в целях роста никуда не делась. Структура общества и классовый порядок по-прежнему определяют наше поведение во многих отношениях. По мере углубления классовых противоречий расизм становится всё более важным фактором классовой борьбы. Общественные институты, как и раньше, формируются классовыми интересами, важнейшие из которых служат большому бизнесу.

Пирамида капиталистической системы

Но «традиционные» социологи предпочитают закрывать глаза на реалии классовой борьбы. Отношения с Третьим миром они называют «взаимозависимостью», а не эксплуатацией ресурсов с целью обогащения верхов. Соединённые Штаты в их глазах держатся на общих ценностях, а не на доминировании одних над другими. Фрагментация власти для них – плюрализм, а не её прикарманивание. Массовая пропаганда существующего порядка вещей – народное образование. Всё это – не критический анализ, а поверхностное объяснение.

Нужно учиться пользоваться словом «почему». Это трудно в условиях установленного доминирующими властями табу на «неподобающее» восприятие и толкование событий. Людей учат избегать мыслить критически по отношению к этим властям. Марксисты, которые стремятся зрить в корень, представляют угрозу. Их пинают и порочат любыми способами. Их называют утопистами, в то время, как большинство из них не мечтает о коммунизме, а просто хотят сделать жизнь лучше. Марксизм остаётся современным до тех пор, пока мы требуем объяснений неравенству, рецессиям, безработице и безразличию властей. Он будет жить, пока объясняет то, что происходит. Это он делает хорошо.

Понятие «класса» сознательно избегается очень многими авторами, в том числе из левого лагеря. В то же время верхи общества очень хорошо понимают свои интересы и демонстрируют поразительную сплочённость при защите своей власти, собственности, привилегий и прибылей. При этом им не нравится, когда их самих называют «правящим классом». Они пытаются создать впечатление, что не существуют (как класс). Тех, кто настаивает на этом, обзывают конспирологами. Нелюбимое слово «класс» допустимо лишь как обозначение аморфной «средней» части общества, причём критерием служат не трудовые отношения, а благосостояние.

Этот процесс сознательного затуманивания обеспечивается идеологией, которая отрицает классовые различия, называя (почти) всех – средним классом. Общественные институты и культура по этой идеологии – автономные образования (ничего, что в органах управления сидят ставленники элит). Природа, а не несправедливые действия, разделила людей на богатых и бедных.

Отрицают классовую борьбу и современные левые «культурологи» в их борьбе за равноправие (и я бы добавил – собственные привилегии) для разнообразных социальных групп: женщин, чёрных, ЛГБТ и так далее. Их автор называет ABC-теоретиками (anything but class – что угодно, только не класс). Они рассказывают про раннего и позднего Маркса, который в ходе жизни трансформировался из гуманиста в догматика. Они любят приплетать к своим рассуждениям Антонио Грамши, хотя тот был и ленинистом, и революционером. Они, подобно буржуазным «классикам», не видят класс основой общественного порядка. Тогда как ничто так не определяет общественный порядок при капитализма, как отношение к средствам производства: или ты владеешь ими, или ты вынужден продавать свой труд. Вместо того, чтобы признать это, ABC-теоретики хватаются за целый набор групп идентичностей, сконцентрированных вокруг этносов, гендеров, культуры и образа жизни. В результате протестное движение дробится, несмотря на общность интересов и одного на всех классового врага.

Классовая борьба – не миф, пусть американские рабочие и не выходят на баррикады. Они отвечают другими способами, когда попирают их права. Богатство и власть некоторых достигаются за счёт остальных (включая окружающую среду), и когда кто-то начинает протестовать против несправедливости, их протесты выставляются как потрясение устоев всего общества. Помимо системной необходимости накопления капитала, капиталистом движет всепоглощающая жадность, которая не знает моральных препон. Этот порок приводит к тому, что человек в своём стремлении вредит даже самому себе.

Упор капитализма на эксплуатацию и экспансию не оставляет в стороне природу, которая превращается в товар, а товар – в капитал. Накопление капитала рушит экологию планеты. За экологическим кризисом скрывается реальность классовых интересов и власти. Корпоративные лоббисты не жалеют сил на продавливание нужных заказчику законов. А заказчик, хоть и живёт на той же самой планете, сможет и еду для себя выбрать, и переехать туда, где воздух почище, а климат помягче. Что будет потом – его не так интересует, и если прибыли будут под угрозой – он выступит против экологически устойчивых методов производства. Единственная надежда автора – на информированное и мобилизованное общество.

Прошло два десятка лет, и часть мировой капиталистической элиты всё-таки озаботилась сохранением климата. Сегодня они выступают в Давосе и пророчат миру дивное будущее после Великой Перезагрузки. В этом будущем ни у кого ничего не будет, но все буду счастливы. Кто же будет вкалывать? Роботы, наверное. Одним словом, готовят население к грядущему снижению благосостояния для того, чтобы сохранить климат. Сами они, конечно, не собираются входить в число тех, у кого ничего не будет.

Полемика автора с ABC-теоретиками чрезвычайно интересна. Она отражает большую проблему марксистов: они ставят классовое сознание впереди всех других идентичностей. Вспомним, как гласит главный их лозунг: пролетарии всех стран – соединяйтесь! Он означает примат классового сознания над национальным. Но это не так. Человек имеет много идентичностей, согласно которым он группируется с разными людьми. Причём есть вещи, которые ему ближе других. Я не могу говорить за всех, но для большинства из нас культурная принадлежность важнее классовой. «Раса бьёт класс», как писал Майкл Антон в книге Против Великой Перезагрузки.

Именно поэтому социал-демократы разбежались под национальные знамёна, как только началась Первая мировая. Именно поэтому не смогут ABC-теоретики задурить голову народам своими воук-теориями. Именно поэтому Великая Перезагрузка не случится. Все побегут под свои национальные знамёна. Уже в который раз. Но жизнь от этого лучше не станет. Вернее, станет, но лишь для выживших. Об этом нас предупреждал автор в первой главе про чернорубашечников. Спасибо ему за это.

Рыночные реформы оказались важнее демократии, которая сначала пригодилась реформаторам для того, чтобы свалить однопартийное правление коммунистов, а потом стала мешать насаждению рынка. Их толерантность стала пропадать, как в 1990 году в Болгарии, где победа на выборах коммунистов спровоцировала саботаж и прочие акции проигравших, вызвавшие в памяти худшие деяния ЦРУ. Похожие события происходили в Албании. Во всей Восточной Европе поднял голову антисемитизм. Некоторые страны потеряли независимость: ГДР, южный Йемен, Эфиопия. Развал и гражданская война настигли Югославию. Даже в Беларуси Лукашенко закрыл независимые СМИ и объявил оппозиционный парламент недееспособным. «Великий демократ» Гавел потребовал в 1992 году роспуска парламента, чтобы самому через указы продавливать «реформы». Главным приоритетом для него оставалась пропаганда антикоммунизма. В 1995 году он объявил, что «революция» против коммунизма будет не закончена до тех пор, пока всё не приватизируют. Его правительство ликвидировало имущество Социалистического Союза Молодёжи и отдало старым аристократам землю, принадлежавшую им до развала Австро-Венгрии в 1918 году. Разумеется, себя при этом Гавел не обидел. А на словах выступал борцом за права всех и каждого.

Бывшие страны социализма послужили материалом для колонизации западным капиталом. Подобно странам Третьего мира, они теряют рынки друг у друга. Транснациональные корпорации ринулись в Россию за сырьём. МВФ спасал финансы РФ кредитами, прописав в условиях горькую микстуру приватизации сельхозугодий и прочей госсобственности. С прибытием частного предпринимательства производство не выросло, как обещалось, а резко упало. Сотни самых привлекательных госпредприятий были приватизированы, в то время, как остальные оказались обезглавлены или сброшены в банкротство. Наглядным примером может быть судьба ЗиЛа, когда-то успешного союзного гиганта. Его производство упало со 130 до 13 тысяч грузовиков в год. В апреле 1996 года оставшиеся рабочие попросили правительство поставить завод снова под контроль государства. Увы, старые добрые времена не вернулись.

Снизился объём сельхозпроизводства. Новые частные фермеры имеют маленькие наделы и не могут расплатиться с кредитами, что приводит к потере ими земли. Когда-то Венгрия имела эффективную сельхозкооперацию. После приватизации к 1993 году производство упало на 40%. Похожая история случилась в Болгарии. В 1992 году литовское правительство конфисковало земли у колхозов в пользу прежних владельцев, оставив не у дел 70% сельчан. Итогом стало резкое падение производства на селе. В ГДР коллективные хозяйства были распущены в угоду фермеров Западной Германии, а фабрики, заводы и прочее имущество, стоимостью около двух триллионов долларов, пошли с молотка. Это стало крупнейшей экспроприацией общественного богатства частным капиталом в европейской истории.

Свобода рынка принесла свободные цены. Ну как свободные – это если монополиста на рынке нет, который бы их задрал по самое не хочу. А ещё инфляция! Нищие, сутенёры, наркоторговцы и прочие мошенники вышли на улицы. Драматически выросла безработица, бездомность, проституция, супружеские измены и насилие над детьми. Падение социализма принесло рост детской смертности и общей смертности в России, Болгарии, Венгрии и других странах. Ослаблены или разгромлены оказались профсоюзы, как результат – снижение оплачиваемых отпусков, пособий и других «плюшек» от работодателя. Реальный доход граждан упал до примерно трети доперестроечного уровня. Даже в тех странах, где коммунисты остались у власти, открытость частному предпринимательству усилила неравенство.

В то время, когда простой народ страдает, лакомые куски госсобственности уходят за бесценок в карман частнику. «Подмазанные» госчиновники на закупках платят двойную цену. Кроме коррупции, цветёт и организованная преступность. 80% предприятий платят за «крышу» преступным синдикатам (книга вышла в 1997 году). Десятки виднейших бизнесменов стали жертвами заказных убийств.

Набирает силу культурное разложение. Дотации на литературу и искусство сильно урезаны. Симфонические оркестры распускаются или играют лишь по случаю. Книги левой направленности убираются с полок магазинов и библиотек. В Германии 50 тысяч тонн литературы выкинули на свалку (побоялись сжигать). Прежде бесплатное и доступное образование стало дорогим удовольствием. Новая духовная пища поставляется кришнаитами, свидетелями Иеговы и прочими просветлёнными личностями. Средства массовой информации, столкнувшиеся с принудительной приватизацией, оказались вынуждены найти богатых спонсоров, рекламодателей или просить помощи у новых буржуазных правительств, чтобы выжить. Вследствие этого вся «левизна» из них испарилась. Этот процесс движения к прокапиталистической монополии западные СМИ называют демократизацией, ни больше, ни меньше.

Смертность от самоубийств в России

Всё это ложится тяжёлым грузом на плечи самых слабых – женщин и детей. Женщины теряют социальную защиту, а дети – счастливое детство. Рыночный капитализм, «система, которая работает», принёс свободное падение экономики, финансовый грабёж, ухудшающиеся социальные условия и массовое страдание. Как результат, избиратели отдельных стран снова отдают голоса коммунистам. Однако вряд ли этот поворот что-то принесёт. Автор подчёркивает, что капитализм – это не просто экономическая система, но социальный строй. От него нельзя избавиться голосованием. Богатство нации, отношения собственности, право, финансы – всё уже фундаментально преобразовано. Ресурсы для потенциальных социальных программ растрачены и разграблены.

Реформаторы пытаются внушить, что всё это временно, потерпеть немножко – и будет лучше. Правда состоит в том, что целые народы пребывают в этом «временном» состоянии столетиями. Достаточно взглянуть на Латинскую Америку. Подобно Третьему миру, прежним соцстранам суждено оставаться в нищете неопределённое время, чтобы немногие привилегированные могли достичь всё большего изобилия за счёт остальных. Чтобы сохранить это положение вещей, корпоративный класс не пожалеет средств и усилий. Ноам Хомский писал, что «коллапс тирании» в Восточной Европе и России является поводом для радости для каждого, кто ценит свободу и человеческое достоинство. Что-то непохоже, что он оказался прав. В любом случае развал соцстран принёс колоссальную победу для глобального капитализма и империализма, в то время, как людское страдание лишь увеличилось, а освободительная революционная борьба во всём мире потерпела историческое поражение.

Прошли годы, и что мы видим? Мы видим, что автор был прав насчёт необратимого падения производства, но не в каждом случае. Есть страны, которые «не справились» c переходом к капитализму. У них производство стагнирует и падает, а население покидает страну. Прежде всего, это касается европейских стран. Есть те, кто выходит из положения за счёт природных богатств (Россия и Средняя Азия). И есть те, кто перешёл к капитализму без обнищания и прочих «вычетов», нарастив своё производство: в основном, это страны Дальнего Востока. Поэтому с автором в общем случае я согласиться не могу. При капитализме можно вытащить «счастливый билет».

Паренти живописал бедствия девяностых, не выяснив основательно, чем же они были вызваны. Почему так упало производство? У этого есть несколько причин, главными из которых являются разрыв хозяйственных связей и конкуренция на рынке. Страны бывшего соцлагеря были связаны между собой тысячами производственных цепочек. Политическая сепарация и развал финансовой системы из-за безграмотной экономической политики коммунистов повлекли за собой сепарацию хозяйственную. Упал и сбыт: бывшим госпредприятиям, которые не всегда отличались эффективностью, пришлось конкурировать с акулами глобального капитализма, которые в общем случае были более продвинуты технологически. Восточные немцы могли уже выбрать между своими трабантами и подержанными мерседесами и ауди. Выбор был предрешён, и следствие этого – потеря рабочих мест гражданами бывшей ГДР.

Проблема в том, что «счастливых билетов» при капитализме не хватает для всех. Беспощадные законы рынка приводят к концентрации капитала, при котором образуются острова благополучия в море нищеты. Тем не менее, нищета эта, скорее, относительная: даже бедные со временем богатеют. Но рост богатства опирается на рост экономики, который в наши дни уже упёрся в природные ограничения. Планета у нас одна, и на всех уже не хватает. А когда на всех не хватает – возникает желание переделить то, что есть. А когда делят – недалеко и до драки. Это, по сути, неизбежно. Другого выхода в условиях глобального имперского капитализма у нас нет.

Безответственность руководства была хронической проблемой в промышленности и сельском хозяйстве. Они не были заинтересованы в успехе. Бюрократия стала «животным, обеспечивающим самого себя». Критически важной обратной связи для саморегулирования системы не было. И если буржуазные СМИ твердили о всепроникающем «тоталитарном контроле» любого аспекта жизни, на деле часто царила его противоположность – отсутствие ответственного контроля. Ремонты не доводились до конца, съёмщики не платили квартплату, урожай гнил на корню и на пути к покупателю. Помощь отстающим колхозам приводила к работе «спустя рукава», когда деньги платят, а план не поднимают. Чем хуже работает ресторан – тем больше свободного времени у официанта. Если уволят - всё равно куда-нибудь устроишься. Будешь работать лучше других – больше платить не станут. Вряд ли всё это положительно сказывалось на трудовой дисциплине.

Коммунисты надеялись, что как только эксплуатации наступит конец, рабочий человек свободно вздохнёт всей грудью и начнёт работать на благо общества. Слишком часто это было не так. Ценовые искажения привели к дефициту, при котором у людей были деньги, но нечего было за них купить. Зачем тогда стараться больше заработать? Но если государство поднимало цены, оно рисковало натолкнуться на протесты рабочих, что случалось в Польше, ГДР и СССР. Вот и продавался в булочных хлеб за 14 копеек, которым селяне кормили свиней.

От граждан ожидалось, что они будут играть по правилам и не извлекать выгоды из сбоев в системе, что они будут своего рода альтруистами. «Брутальный тоталитарный режим» оказался на деле гигантской дырой, из которой каждый черпал по мере возможностей. И каждый хотел ещё и ещё, не ценя того, что имеет. Именно желание ещё большего изобилия, а не пресловутое стремление к демократии, подпитывало эмиграцию на Запад. Автор поинтересовался в 1989 году посла ГДР в Вашингтоне, почему восточные немцы делают такие заведомо убогие двухцилиндровые Трабанты.

Вот этот ездит и сегодня.

Ответ был прост: цель была развить хороший общественный транспорт и отбить охоту от дорогого личного авто. По факту потребитель всё же выше ценил преимущества личного транспорта. Посол заметил с сожалением:

Мы думали, построение хорошего общества сделает людей тоже хорошими. Это не всегда верно.

Запал ниспровергателей эксплуатации рано или поздно кончается. Харизма революции становится рутиной. В повседневной жизни простой человек становится не готов совершать трудовые подвиги во имя возвышенной, но абстрактной цели. Чего корячиться ради коммунизма когда-то в будущем? И если можно лучше жить уже сегодня, то стоит забыть о революционной жертвенности.

Оптимизма не добавляла показуха в официальных СМИ, которым не верили даже тогда, когда они говорили правду. Интеллигенты слушали западные голоса и начинали верить в явную чушь. Они говорили западным туристам: «Самые бедные среди вас живут лучше, чем мы». Икона либералов Андрей Сахаров дописался в своём восторге перед Западом до нападок на антивоенное движение США, протестовавшее против войны во Вьетнаме, и поддержки любых военных интервенций Соединённых Штатов. Чего ни сделаешь для продвижения демократии. Палачи вроде Пиночета или Сухарто никогда не услышали бы от него дурного слова. Поклонение перед западным империализмом добралось до самых верхов, и вот уже высокопоставленный мидовец Андрей Козырев (он сталпри Ельцине министром иностранных дел) заявляет в 1989 году, что страны Третьего мира «страдают не столько от капитализма, сколько от его недостатка».

Марксизм, в основном, занимается критикой капитализма. В его академических рамках развитию социалистических обществ находится мало места. Те, кто живут при социализме, уже плохо реагируют на критику общества, в котором они не живут, в то время, как запретный плод сладок. В угаре перестройки правые интеллектуалы стали тиражировать свои идеи на страницах «Московских новостей» и «Аргументов и фактов». Рейгана с Бушем стали называть «государственниками» и «архитекторами мира». Когда власть коммунистов в Европе пошла на убыль, на поверхность стали всплывать старые нацистские идеи. Лех Валенса провозгласил в 1990 году, что «банда евреев захватила всё и собирается уничтожить нас».

Те, кто стояли во главе государств, не владели ситуацией. В 1990 году венгерский посол собрал пресс-конференцию в Вашингтоне, на которой объявил, что его страна отказывается от социализма, потому что он не работает. Автор спросил у него, почему не работает, на что получил незатейливый ответ: «Я не знаю». Системным анализом они не владели. Когда на волне гласности на страницы прессы стала проникать западная пропаганда, это только укрепило мнение лидеров, что нужно открыть экономику для западных инвестиций. Ожидалось, что госсектор будет существовать на равных условиях с частниками и импортом. На деле же вся государственная экономика была подвергнута риску и оказалась впоследствии подорвана. Люди просто не жили при капитализме и не понимали, что это такое на самом деле. Один фермер точно выразился на этот счёт:

Некоторые хотят быть капиталистами для себя, но ожидают, что социализм продолжит их обслуживать.

И всё же не все носили розовые очки. В Чехословакии в 1989 году 47% участников одного из опросов хотели сохранить госконтроль экономики, а 43% выступали за смешанную экономику. Но существенная часть, главным образом интеллигенция и молодёжь, выступила за «рыночный рай», не имея ни малейшего представления о том, во что обойдётся он обществу.

Автор предполагает, что коммунисты породили динамику, которая подрывала созданную ими систему. Они подняли свои страны из феодализма в разряд индустриальных и улучшили жизнь для большинства населения. Но в результате процесса модернизации у населения появились завышенные ожидания, что можно и социальные гарантии сохранить, и открыть дорогу к потребительскому изобилию. Переход к потребительскому социализму от казарменного не удался: гонку вооружений никто не отменял, а Запад своих усилий по разрушению обществ-конкурентов не прекращал. Целью перестройки было обновление производства. По факту была разрушена социалистическая основа общества. Плюралистические СМИ скатились к прокапиталистической идеологической монополии. Желание сделать «прививку» капитализмом привело к выращиванию капитализма на теле социализма.

Часть заслуги по ниспровержению системы социализма принадлежит влиянию Запада. Агентства холодной войны, начиная с ЦРУ и заканчивая различными правыми фондами, не жалели средств на финансирование прорыночных антикоммунистических организаций в Восточной Европе и Советском Союзе. Много сил было брошено на демонизацию сталинизма. Пропаганда делала особый упор на политзаключённых. Писали о «миллионах расстрелянных», в то время, как общее число приведённых в исполнение приговоров в правление Сталина составляло 799455. Политические составляли от 12 до 33 процентов от общего числа «зэков».

Социализм оказался повержен, но куда исчезли все эти страшные «гулаги»? Если этот строй был столь преступен, почему не было устроено показательных процессов по типу Нюрнбергского? Справедливости ради, стоит упомянуть, что Эриха Хонеккера немцы пытались осудить за то, что он отдал приказ стрелять по тем, кто перелезал Берлинскую стену. Даже нескольких посадили по обвинению в измене (кстати, в нарушение Договора об объединении Германий). Секретарю чехословацкой компартии дали два с половиной года за слезоточивый газ и водомёты против демонстрантов. Поляки посадили двух полицейских за избиение заключённых. Вот и все социалистические преступники. В то же время икона демократии Вацлав Гавел, придя к власти, устроил амнистию, чтобы с тревогой обнаружить впоследствии, что выпустил кучу уголовников-рецидивистов.

Современные антисоветчики помнят всё плохое, но не помнят хорошего. Несмотря на все ошибки и войну, холодную и горячую, красные оставили экономики стран Восточной Европы в лучшем состоянии, чем приняли их. То же самое касается Китая, где из миллионного населения Шанхая в 1949 году каждый пятый был наркоманом. Во время правления Сталина был достигнут неслыханный прогресс в грамотности, благосостоянии, здравоохранении и правах женщин. Но помнят только гулаги. Если уж пеняют на отсутствие демократии, то вспомнили бы хотя бы, что за редким исключением (Чехословакия), демократии там не было и до прихода к власти коммунистов. Да, сталинский режим был жёсткий, но не стоит забывать, что страна жила во враждебном окружении и не знала ни одного дня мирного развития. Великая Отечественная война сменилась холодной. Так и воевали до последних дней советского государства.

В конце концов манной каши советскому обывателю стало недостаточно, захотелось увидеть в свободной продаже джинсы и видеомагнитофоны, и очень недоставало возможности смотаться за рубеж. Что ж, мы получили то, что хотели. Только мне кажется, что при этой сделке мы выиграли не больше, чем Исав, продав своё первородство Иакову.

Автор верно указал на недостаток стимула работать хорошо при социализме. На мой взгляд, это и является главной причиной того, что коммунизм является утопией. Реальность такова, что в обществе далеко не все альтруисты, а жадность человеческая неискоренима. Её можно лишь приглушить воспитанием. При капитализме жадность становится мотором развития. Но капитализм – строй одиночек, а человек – общественное животное, которое уважает справедливость. Совместить эти два в одном – вот главная задача. Решают её почти повсюду одинаково: позволяют людям обогащаться, но снимают с них при этом налог в пользу всего общества. Такой строй Маркс презрительно называл «буржуазным социализмом». Он работает эффективнее социализма советского образца, но не «дикого» капитализма, при котором всё пускается на рост. Со временем страна развивается медленнее соседей, которые рано или поздно могут стать достаточно сильны для успеха завоевательного похода. Как быть – я не знаю. Решения может быть два: или устроить социализм на всей планете, или договориться о надёжном мире, при котором «расцветают все цветы». Как сложится на самом деле – мы рано или поздно узнаем.

Революционерам Третьего мира бросается упрёк в нарушении стабильности. Если понимать под этой стабильностью общество с привилегированными отношениями – тогда да. Обязательство Соединённых Штатов защищать ненасильственное развитие по сути своей является обязательством насильственной защиты несправедливого глобального капитализма. Суть американской реальной политики ясно выразил архитектор Холодной войны Джордж Кенан:

Лучше иметь сильный режим у власти, чем либеральное правительство, если оно снисходительно, расслаблено и напичкано коммунистами.

Разница между «благоприятным», то есть правым, и «неблагоприятным», то есть левым авторитарным режимом в том, что правые сохраняют старый несправедливый порядок, а левые пытаются его изменить путём отмены эксплуататорских отношений. Соответственно, тоталитарное правительство всегда выглядело благоприятно в глазах США, если оно правое. Они не любят лишь тех, кто бросает вызов статусу кво.

Почему же коммунисты получали народную поддержку в самых разных уголках мира? Потому что они были единственными, кто делал всё для простого человека, чтобы вытащить его из трясины бедности и невежества. Те неохотные движения, которые делают правые правительства в пользу народа, вызваны не их доброй волей, а народным давлением и восстаниями. Революция – неизбежно насильственный акт. Стоит ли прогресс жертв, ему принесённых? Трудно сказать. А кто-то вообще озаботился сравнить насилие революции с насилием строя, ею свергнутым? Вспомним хотя бы о детском труде, который лидеры стран Третьего мира защищают, обосновывая это традициями и культурой. При всех ошибках, кубинская революция принесла детям, а также другим гражданам страны условия жизни, не сравнимые с большинством других развивающихся стран. Глобальный капитал может сколько угодно обвинять Фиделя с товарищами в недемократичности. Реальный их «грех» – попытка создания альтернативы глобальной капиталистической системе. Можно восхищаться удивительным ростом производства в мире, но не забывать, что обратной стороной медали является рост нужды, нищеты и репрессий. Когда кто-то восхваляет плоды свободы рынка, его нужно спросить: за чей счёт?

Вот уже на протяжении сотни лет правящие круги США пропагандируют антикоммунизм. Эта пропаганда стала больше похожа на религиозную доктрину, чем на политический анализ. В сети этой пропаганды попали многие левые деятели, которые стали искать авторитетности в своих высказываниях, пиная коммунистов и Советы. Некоторые открыто признавали, что нужно очиститься от коммунистов в своих рядах, чтобы избавить себя от упрёков в этом. То есть, чтобы не стать жертвами – самим стать охотниками на ведьм. Они не понимают, что для правящих элит они останутся такими же красными, вне зависимости от членства в компартии.

Одним из типичных антикоммунистов, притворявшимся левым, был знаменитый писатель Джордж Оруэлл. В дни борьбы не на жизнь, а на смерть под Сталинградом этот деятель заявил, что

готовность критиковать Россию и Сталина является тестом на интеллектуальную честность.

Он написал «the test», то есть единственный, главный в своём роде. Других и не надо. Удобно провозглашать об этом, сидя в Лондоне. Его современные последователи в Соединённых Штатах столь же бездумно осуждают Советский Союз. Они не обращают внимания на всю его тяжёлую историю, в ходе которой страна за тридцать лет прошла путь, потребовавший у капитализма целое столетие, накормила и выучила своих детей, которым приходилось при царе работать по 14 часов в день, и поддерживала национально-освободительную борьбу по всей планете, включая любимого ими Нельсона Манделу.

Есть и другие левые, которые, признавая недостатки советского строя, указывают и на преимущества, которые хорошо бы сохранить. Но большинство практикует левый маккартизм, увы. Одним из таких является небезызвестный Хомский, который выставляет большевистских лидеров дорвавшимися до власти безразличными к благу народа злодеями. Левые антикоммунисты охотно объясняют своё моральное осуждение ленинистов «преступлениями коммунизма». И при этом сами часто состоят в Демократической партии, в правление которой японское население отправили в лагеря, сбросили бомбы на Хиросиму и Нагасаки, объявили торговое эмбарго республиканской Испании и со вкусом бомбили Вьетнам. Все эти преступления не заставляют современных «либералов» огульно отрицать Демократическую партию или политическую систему США.

Социализм, построенный в Советском Союзе и других соцстранах, был, по их мнению, неправильным, несвободным. Можно долго спорить о словах, но по факту этот строй был чем-то совершенно другим, нежели капитализм «свободного мира». При нём не было столь кричащего неравенства, производительные силы работали не для частного обогащения, гражданам обеспечивали определённый стандарт проживания и не стремились к захвату экономик других стран. Но нет, это всё – не то для современных левых деятелей. Им подавай прямой рабочий контроль. Автор считает это сравнением несовершенной реальности с идеалом. Дай власть им самим в руки – они не справятся, ведь они не имеют представление, как может работать этот самый прямой контроль в условиях иностранной интервенции и саботажа внутри, да ещё в отсутствие бюрократии. Не удивляет, что эти «чистые социалисты» поддерживают любую революцию, за исключением таких, которые добиваются успеха. Они мечтают о новом обществе, которое будет населено новыми людьми без бюрократов и эгоистов. Когда реальность оказывается иной, некоторые из них продолжают обвинять эту самую реальность и революцию, обманувших их ожидания.

На деле же защитить новые общественные отношения без централизации власти – дело практически невозможное. После того, как сандинисты сбросили Сомосу в Никарагуа, там нашлись деятели, которые собирались вооружить пролетариат, который должен был вступить в прямое владение фабриками и заводами. Зачем нужны все эти бюрократы с военными? Зачем государственная власть? При таких обстоятельствах новое правительство Никарагуа не устояло бы и двух месяцев против организованной США контрреволюции. Они бы не смогли ни выставить армию, ни обеспечить её, ни организовать национальные экономические и социальные программы. Но левым критиканам, всю жизнь сидящим в оппозиции, это не понять. Им проще обливать грязью Ленина со Сталиным, чем объяснить, почему в своей стране они не создали успешного революционного движения.

Для успеха народной революции нужно избавиться от контроля имущего класса над учреждениями и ресурсами, а также противостоять контрреволюции. Для этого нужна централизованная власть. Этой необходимости не были особенно рады ни большевики, ни сандинисты. Но в противном случае революцию ждёт незавидная судьба, описанная Энгельсом в его комментарии испанского восстания 1872-73 годов, при котором

каждый город провозгласил себя суверенным и установил революционный комитет... каждый город действовал самостоятельно, декларируя, что важным было не сотрудничество с другими городами, а отделение от них, таким образом исключая возможность совместной атаки... Фрагментация и изоляция революционных сил позволила правительственным войскам разбить один мятеж за другим.

Так бы случилось и в Гражданскую войну, когда четырнадцать капиталистических держав пошли на Советскую Россию. Те годы заметно сказались на психологии большевиков, которые стали ощущать себя в осаждённой крепости. Тот самый Ленин, который выступал за внутрипартийную демократию и боролся против «авторитариста» Троцкого (который преобразился в «демократа» лишь тогда, когда проиграл внутрипартийную борьбу), стал призывать к устранению Рабочей оппозиции и других оппозиционных групп внутри партии. К концу двадцатых страна встала перед выбором: продолжить централизацию страны и экономики или двигаться в сторону либерализации, дав больше свободы профсоюзам и политическим организациям, автономии союзным республикам и не препятствуя частному предпринимательству. Второй путь был, по мнению автора, более гуманным, чем казарменный социализм, выбранный Сталиным. С одной лишь проблемой: он бы не выдержал фашистского нашествия.

Сталин, Ленин и Калинин

Падение власти коммунистов в Восточной Европе и СССР было встречено с восторгом многими левыми интеллектуалами. На самом деле радоваться здесь особо нечему. Особенно тем, кто хотел бы облегчения участи народам Третьего мира, которым уже никто так не поможет, как помогали Советы. Несладко становится и в мире Первом, где пропала необходимость убеждать трудящихся, что они живут лучше, чем в соцстранах. «Капитализм с человеческим лицом» сменяется «капитализмом на твоём лице». Всё, вступиться больше некому.

Сравнивать пользу и вред революции – неблагодарное занятие. И всё же им нужно заниматься, иначе рано или поздно спросят: зачем были нужны эти все жертвы. Автор справедливо указывает, что жизнь простого народа в России при Советской власти стала заметно лучше, чем при царях. В среднем, конечно. Проблема в его аргументации в том, что он не может знать, как было бы, если бы революция не случилась. Были страны, в которых жизнь улучшалась и без столь значительных социальных потрясений. Не сколько потому, что их меньше стали эксплуатировать, а скорее потому, что производительность труда выросла настолько, что позволила рост благосостояния для всех. В Третьем мире, о котором так стенает автор, мы наблюдаем взрывной рост населения, идущий уже десятки лет. Да, живут они бедно. Но лучше, чем раньше, это бесспорно. Проблема у коммунистов в том, что они считают революцию абсолютно необходимой. Практика же показывает, что не всегда. Автор, приводя лишь подтверждающие его тезис примеры, закрывает на это глаза.

Глава про левых антикоммунистов мне очень понравилась. Кстати, перевод её можно найти в Интернете. Мне до сих пор не доводилось знакомиться со столь глубокой критикой антисоветизма, которую даёт нам этот пожилой американец. В советской традиции было обличать чужие недостатки, не замечая своих. Но даже в этом щадили левых антисоветчиков. Их как бы не было: ни троцкистов, ни анархистов. Ни Оруэлла, ни Хомского. Ошибки же большевиков или замалчивались, или отрицались. И отрицаются многими до сих пор: не признаётся массовый характер репрессий и жертв, неэффективность экономики и централизованного планирования, моральное разложение верхов и низов общества, неверие в победу коммунизма и растущий национализм.

Я рад, что, хоть и поздно, нашлись люди, которые сказали: да, советский строй был неидеален, но в нём кое-что было лучше, чем у других. И кое-что, конечно, хуже. Наша задача на сегодня – взять из прошлого только зёрна, оставив плевелы истории. Если мы не справимся с этим – наступим на те же грабли, на которых скакали наши отцы и деды.