Маша и Медведь (сказка в хорошем качестве с музыкой)
На мой скромный взгляд получилось неплохо. За "Плюс" - плюсик в карму.
На мой скромный взгляд получилось неплохо. За "Плюс" - плюсик в карму.
Иллюстрация из интернета.
Не каждый в мире депутат
Народу враг и казнокрад.
Лось, избранный в лесную думу,
Закон для блага всех придумал:
«Зверье должно жить хорошо!»
Чем вызвал резонанс большой.
Закон был принят в первом чтеньи.
Но волки в ходе обсужденья
Всей стаей в комитет вошли
И правку важную внесли,
Укоротив немного строчку:
«Зверье должно жить» дальше точка.
Закон под карканье ворон
Был принят в чтении втором.
Опять дебаты началися,
И правки предложили лисы.
В итоге было решено
Принять закон: «Зверье должно!»
Осталось уточнить лишь только,
Кому оно должно и сколько.
И стала дума обсуждать,
Содрать три шкуры или пять.
Желал добра лось, а в итоге
Пол-леса протянуло ноги.
Увы, вот так же и у нас
Законы пишутся сейчас,
И при намереньях хороших
Живем мы с каждым годом плоше.
Написать автору: olesya--emelyanova@ya.ru
Пятнадцатая глава Евангелия от Луки, стихи 11-32, повествует о любящем отце. Данный комикс наглядно визуализирует эту историю, призывая прощать, любить и осознавать собственные ошибки. Автор - Мэрил Дони, художник - Г. Раунд. Издательство "Протестант". Ранее мы уже выкладывали другой видеокомикс из аналогичной серии - Комикс "Добрый незнакомец" (1992 год)
Поддержать канал можете не только лайками, репостами, подпиской и комментариями, но и материально (по реквизитам в описании).
Он родился в странном месте для русского мальчика - в древнем Триполи, то есть "Тройном городе" - так назвали его древние греки.
Удобнейший порт на Средиземном море всегда был лакомым кусочком, и этой землей последовательно владели финикийцы, персы, римляне, арабы, крестоносцы, мамлюки и турки.
В 1906 году, когда он родился, это была Османская империя, сейчас - независимый Ливан.
Вы спросите - а что делали родители русского мальчика в таком странном месте? А я отвечу - были присланы сюда по распределению. Я не шучу. И Анна Алексеевна, и Василий Андреевич закончили учительские семинарии. Поскольку образование там давали бесплатно и за казенный кошт, все выпускники обязаны были отработать 5 лет на ниве народного просвещения. Этих двоих отправили в распоряжение Императорского православного палестинского общества для работы в северосирийских школах. Так они и оказались в Триполи, где познакомились и поженились.
А в 1906 году, между двумя дочками, у супругов Соловьевых родился единственный сын Леонид, навсегда впитавший в себя краски, запахи и звуки Востока - по праву рождения.
Вот он с сестрами в августе 1911 года - Леонид, Зинаида и Екатерина Соловьевы.
Потом семья вернулась в Россию, родители мирно преподавали в школах Самарской губернии, но, похоже, Восток растопил в их сердце что-то важное. И в 1921 году, спасаясь от печально известного голода в Поволжье, семья бежит не куда-нибудь, а в русский Туркестан, в город Коканд.
Здесь Леонид закончил школу, поступил в механический техникум, где отучился два года, а потом...
Потом начались его долгие странствия по Туркестану.
Это было кипучее и жесткое время, когда Гражданская война вроде как завершилась, но басмачи еще не закончились. Когда на древней земле старое и новое сплелись змеиным клубком, когда в Туркестане по справедливости делили землю и воду, строили Турксиб, освобождали женщину Востока и ликвидировали вековую безграмотность.
Как раз в те годы некий О. Бендер писал:
Цветет урюк под грохот дней
Дрожит зарей кишлак
А средь арыков и аллей
Идет гулять ишак.
Специалист со средним образованием Леонид Соловьев работал ремонтником на железной дороге и преподавал в кокандском фабрично-заводском училище маслобойной промышленности; он, как Шурик, собирал фольклор (поскольку тюркским и фарси владел свободно) и трудился на должности специального корреспондента газеты «Правды Востока».
В 1927 году рассказ Леонида Соловьева «На Сыр-Дарьинском берегу» получил вторую премию журнала «Мир приключений» и 21-летний юноша впервые всерьез задумался о писательской карьере.
В 1930 году у него выходит первая книжка - результат его этнографических поездок по кишлакам под названием «Ленин в творчестве народов Востока (песни и сказания)».
Злые языки говорили, что все песни и сказания о Ленине сочинил сам Соловьев, мастерски имитируя традиционные принципы стихосложения "туземцев", как их совсем недавно называли. Но экспедиция 1933 года Научно-исследовательского института культурного строительства (будущего Института языка и литературы) не оставила камня на камне от обвинений в фейках, поскольку записала оригиналы большинства песен, переведенных Соловьевым.
В том же 1930 году, когда вышли его "Песни о Ленине", Соловьев перебирается из Туркестана в Москву и поступает на литературно-сценарный факультет Института кинематографии. В тридцатые издает несколько повестей и сборников рассказов, по его сценарию снимают фильм «Конец полустанка».
А в 1940-м году корабельная артиллерия ударила главным калибром - в "Роман-газете" выходит роман Леонида Соловьева "Возмутитель спокойствия" и любой разговор о сказках 1940-х без упоминания этой книги сделался невозможен.
Сказать, что книга Леонида Соловьева о Ходже Насреддине стала бомбой - это ничего не сказать - популярность книги была зашкаливающей. Достаточно сказать, что экранизация романа - фильм Якова Протазанова "Насреддин в Бухаре" - вышла в 1943 году, когда фильмов делалось считанное количество. Тем не менее, даже в это не самое простое для Советского Союза время, деньги на экранизацию Соловьева выделили.
А в первый же год после войны уже вышло продолжение - "Похождения Насреддина", снятое по сценарию, написанному Соловьевым и Витковичем в 1944-м.
Как вы видите, на афише фамилии Соловьева нет, но о причинах этого позже.
Популярность книги Соловьева совершенно неудивительна, на мой личный взгляд, это великий роман, нержавеющая классика русской литературы.
Книг, про которые славословят высоколобые литературные критики - довольно много.
Книг, которые продаются как горячие пирожки и охотно читаются простыми людьми - тоже хватает, в диапазоне от "милорда глупого" до романов Дарьи Донцовой.
А вот книг, которые находятся на пересечении того и другого множества - где и литературоведам придраться не к чему и читают их с огромным интересом самые неподготовленные читатели - вот таких книг, почитай, что практически и нет. Потому что написать легко читаемую великую книгу - это высший пилотаж. "Мастер и Маргарита", "12 стульев" и "Золотой теленок", "Швейк" - что еще?
"Повесть о Ходже Насреддине" - из этой же когорты. Когда окружающий мир окончательно достает меня, разливается желчь и портится характер - я открываю эту книгу наугад и начинаю читать с любого места:
"Обуянный гневным неистовством, Агабек выхватил из пояса тыквенный кувшинчик с волшебным составом.
— Лимчезу! Пуцугу! Зомнихоз! — грозно возопил он, брызгая из кувшинчика на стражников. — Кала-май, дочилоза, чимоза, суф, кабахас!
— Держи его! Держи! Хватай! Вяжи! Тащи! Не пускай!.. — разноголосо отвечали стражники своими заклинаниями".
У Соловьева великолепный язык, чего стоят одни метафоры: "Сверни свой ковер нетерпения и положи в сундук ожидания", "А теперь повесь свои уши на гвоздь внимания" или - моя любимая фраза в процессе написания книг - "Кувшин моих ничтожных мыслей показывает дно".
Но при этом у автора великолепное чувство меры и он не перебирает с восточной цветистостью, вставляя этих жемчужин в диадему своего повествования ровно столько, сколько нужно.
А юмор? Сегодня в юмор умеют не только лишь все - практически никто не умеет так, чтобы не конфузило, а веселило. А здесь одно общение главного героя со своим ишаком периодически заставляет смеяться в голос:
— О ты, посланный мне в наказание за моих грехи и за грехи моего отца, деда и прадеда, ибо, клянусь правотой ислама, несправедливо было бы столь тяжко наказывать человека за одни только собственные его грехи! — начал Ходжа Насреддин дрожащим от негодования голосом. — О ты, презренная помесь паука и гиены! О ты, который…
Или вот:
"Но если ещё раз из моего халата начнут выбивать пыль, позабыв предварительно снять его с моих плеч, то горе тебе, о длинноухое вместилище навоза!".
Кстати, о выбивании халата. Одно из главных достоинств главного героя - соловьевский Насреддин не супергерой и не рыцарь без страха и упрека. Он живой человек, со своими слабостями и недостатками, и в его бесконечных проделках Фортуна ему не всегда улыбается. Почему он и может авторитетно свидетельствовать, что "особенно прискорбны для рёбер канибадамские сапоги". Леонид Соловьев, который в Канибадаме в первый раз женился, тоже, похоже, знал, о чем писал.
Вообще, в этой книге автор и герой всегда связаны невидимыми нитями. Во-первых, они всегда одного возраста. Свою книгу "Возмутитель спокойствия" 34-летний Леонид Соловьев начал фразой: "Тридцать пятый год своей жизни Ходжа Насреддин встретил в пути".
И вообще, судя по воспоминаниям, автор сам был изрядным троллем, острословом и ни разу не девственником, как и Ходжа Насреддин. И мог честно повторить за своим героем, вылечившем девушку из гарема: "Я ничего не понимаю в болезнях, зато понимаю в девушках". Кстати, шуток на эту тему для пуританского сорокового года в книге удивительно много: "Жирный хорек, чему ты радуешься? Ты выписываешь жеребцов из Аравии, а твоя жена находит их гораздо ближе!".
И при всем при этом "Возмутитель спокойствия" вовсе не является собранной "для ржаки" выборкой особо удачных гэгов и анекдотов. Нет, анекдоты там, конечно есть, и многие живы до сих пор - про "зверя по имени кот", например, или про то, что через двадцать лет кто-то непременно помрет - или я, или шах, или ишак. Но в целом - бесчисленное множество народных баек о Ходже Насреддине стали лишь фундаментом для романа. Очень профессионально сделанного и непростого романа, где смех - не цель, а средство поговорить о вечном.
Когда говорят, что лучший роман о Ходже Насреддине написал русский, а особенно, когда укоряют этим узбеков или таджиков - это не совсем правильно. В юности любимым писателем Соловьева был Киплинг. Так вот - при всем уважении "индийский англичанин" Киплинг не был первым человеком, описавшем Индию. Своей "Книгой джунглей" он лишь открыл эту страну для европейцев, показал ее красоту и заставил своих читателей полюбить этот край.
Соловьев сделал то же самое с Центральной Азией. Тексты про похождения Насреддина сочинялись веками на огромной территории от китайского Синьцзяна до османских Балкан. "Азиатский русский" Соловьев лишь переплавил их в привычную европейской цивилизации литературную форму романа. Но сделал это настолько блестяще, с такой любовью к своей малой родине, что действительно стал одним из "литературных первооткрывателей" этого региона.
Отсюда и огромное количество переводов на множество языков мира. Только за первое десятилетие после выхода "Возмутитель спокойствия" дважды был издан на французском - в Париже и Гренобле, на английском в Лондоне, на итальянском в Милане, а вот обложка шведского издания 1945 года.
А жизнь тем временем шла своим чередом. Не прошло и года после издания романа, как началась Великая Отечественная война.
Автор "Возмутителя спокойствия" ушел на фронт, став военным корреспондентом газеты «Красный флот» на Чёрном море. Воевал честно, был награжден орденом Отечественной войны I степени и медалью «За оборону Севастополя». Но гораздо важнее, что он свой журналистский долг выполнял не только честно, но и результативно.
Это военкор Соловьев развернул невыдуманный эпизод о подвиге моряков Ивана Никулина и Василия Клевцова в повесть "Иван Никулин - русский матрос", а потом по его сценарию в 1944 году повесть экранизировали.
Это Соловьев раскопал матросскую легенду и опубликовал в газете «Красный флот» в июле 1943 года очерк "Севастопольский камень", ставший невероятно популярным - настолько, что композитор Борис Мокроусов и поэт Александр Жаров по его мотивам сочинили песню "Заветный камень", а певец Леонид Утесов сделал ее одним из главных шлягеров военных лет:
Пусть свято хранит мой камень-гранит,
Он русскою кровью омыт.
После войны Леонид Соловьев был на вершине славы. Фильмы по его сценариям и по его книгам выходили один за другим, книги издавались и переиздавались, денег было с перебором, славы - еще больше.
Но человек - это только человек, и не случайно медные трубы считаются сложнейшим из всех испытаний.
Леонид Соловьев стал пить, начались загулы, из-за постоянных измен фактически распался второй брак с актрисой Тамарой Седых.
Закончилось все плохо: трое арестованных одесских писателей - Сергей Бондарин, Семён (Авраам) Гехт и Леонид Улин - дали показания об "антисоветской агитации" писателя Соловьева и наличии у него «террористических настроений» против советского руководства.
В 1946 году писатель Леонид Соловьев был арестован и его имя предсказуемо исчезло из титров стартовавшего в прокате фильма "Похождения Насреддина".
При этом сам писатель никогда не отрицал, что действительно по пьянке безудержно молол языком и наговорил себе на статью. Так, например, напившись с коллегами-писателями в ресторане Соловьев сравнил маршала Жукова с Велисарием, претерпевшим от неблагодарности императора Юстиниана - и тем фактически поднял срок.
В общем, в итоге Леонид Соловьев был осужден на десять лет исправительно-трудовых лагерей за "антисоветскую агитацию среди своего окружения и высказывания террористического характера". Юрий Нагибин потом напишет: «Огромный, добрый, наивный, вечно воодушевлённый Леонид Соловьёв угодил в лагерь…».
Сидел в Мордовии, в Темлаге. Но, на его счастье, в 1948 году Темлаг ликвидировали, а лагеря Темлага присоединили к мордовскому же Дубровлагу. И надо же такому случится, что начальник Управления Дубровлага, генерал-лейтенант Сергиенко оказался любителем чтения и большим поклонником "Возмутителя спокойствия".
Узнав, кто у него теперь сидит, он, пообщавшись с писателем, в виде исключения разрешил заключенному Соловьеву писать в лагере продолжение "Ходжи Насреддина". Разумеется, в свободное от общих работ время. Правда, похоже, тут же намекнул руководству лагеря, что общие работы Соловьеву можно дать и полегче. А то он ничего не напишет, а продолжение почитать хочется.
Так или иначе, но в Дубровлаге Соловьев сначала работал ночным сторожем в цехе, где сушили древесину, а потом - ночным банщиком. И все свободное время - истово писал.
Поскольку с женой они фактически разошлись еще до ареста, а юридически - сразу после него, связь он держал только с престарелыми родителями и сестрами. Сестре Зинаиде писал в мае 1948 года, вскоре после начала работы над книгой, что присылать ему ничего не надо, кроме бумаги: "Я должен быть дервишем — ничего лишнего… Вот куда, оказывается, надо мне спасаться, чтобы хорошо работать — в лагерь!.. Никаких соблазнов, и жизнь, располагающая к мудрости. Сам иногда улыбаюсь этому".
Смех-смехом, но Соловьев сам потом скажет странные, на чей-то взгляд, слова: "Хорошо, что меня посадили. Иначе я бы ничего не написал, и вообще спился".
"Очарованного принца" Соловьев писал долго, почти три года - но вторая книга и по объему в несколько раз больше "Возмутителя спокойствия". Наконец, в 1950-м роман был завершен.
Одна из двух рукописей ушла генералу Сергиенко, другая - осталась у автора.
Генерал книгой остался доволен - и немудрено. "Очарованный принц" - это тот редкий случай, когда вторая книга получилась ничуть не хуже первой. Многие говорят, что она лучше - но точнее, наверное, будет сказать, что она просто другая. Не такая яркая и смешная, но зато тоньше и мудрее.
За прошедшие годы изменился автор - сами понимаете, не мог не изменится. Естественно, изменился и его герой. В новой книге Ходже Насреддину уже сорок пять, у него куча детей и красавица жена. Правда, Гюльджан, чьей любви он так добивался в первой книге, за десять лет превратилась из очаровательной красавицы в уверенную в себе женщину, которая твердой рукой ведет по жизни семейный корабль, периодически ставя задачи мужу.
Но при этом - полная преемственность с первой книгой. Насреддин "Очарованного принца" - этот тот же самый Насреддин, просто ставший старше. Единственная аналогия, которая мне приходит на ум - юный и веселый прохиндей Остап Бендер из "12 стульев" и уже побитый жизнью прохиндей Остап Бендер "Золотого теленка". Это все тот же Остап, просто начавший задумываться о молоке и сене: "Всегда думаешь; “Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока и сена”. А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и знайте: это была лучшая ночь в нашей жизни, мои бедные друзья. А вы этого даже не заметили".
А потом... Потом начались неприятности.
Генерал Сергиенко ушел на повышение, и один из лагерных "кумов", старший лейтенант Данильченко, придравшись к какой-то ерунде, изъял у потерявшего покровителя заключенного рукопись.
У Соловьева не осталось ни странички от каждодневного трехлетнего труда.
В отчаянии он пишет заявление новому начальнику Управления Дубровлага с просьбой вернуть ему рукопись или хотя бы дозволить снять копию:
"Роман "Очарованный принц" потребовал от меня почти трех лет труда в обычных условиях лагерного режима, без какого-либо освобождения от общих работ, и в то же время он представляет собой, несомненно, лучшее из того, что я написал. Это - не похвальба, я достаточно опытный литератор, чтобы оценить свою работу беспристрастно. Роман имеет определенную ценность, и для меня лично - субъективную, и для литературы - объективную.
Убедительно прошу Вас, гражданин Начальник Управления Дубровлага МВД СССР, ответить на мое заявление и в том случае, если Вы не сочтете возможным по каким-либо причинам вернуть мне рукопись романа или копию".
В 1954 году заключенный Соловьев был освобожден по амнистии 1953 года, отсидев восемь лет из десяти назначенных.
Рукопись ему вернули.
Да, Леонид Соловьев сидел легче многих - хотя бы потому, что не был по приговору лишен авторских отчислений и получал в лагере гонорары за переиздания - а его книги усилиями писательского генсека Александра Фадеева продолжали издаваться и во время отсидки автора.
Но все-таки восемь лет в заключении - это восемь лет в заключении.
Вот как описывает встречу с вернувшимся Соловьевым еще один сказочник, Юрий Олеша, о котором уже рассказывал:
«Встретил вернувшегося из ссылки Леонида Соловьёва («Возмутитель спокойствия»). Высокий, старый, потерял зубы. Узнал меня сразу, безоговорочно. Прилично одет. Это, говорит, купил ему человек, который ему обязан. Повёл в универмаг и купил. О жизни там говорит, что ему не было плохо — не потому, что он был поставлен в какие-нибудь особые условия, а потому, что внутри, как он говорит, он не был в ссылке. «Я принял это как возмездие за преступление, которое я совершил против одной женщины» — моей первой, как он выразился, «настоящей», жены. «Теперь я верю, я что-то получу».
Писатель действительно очень тяжело переживал крах своей семьи, об этом Соловьев говорил еще во время следствия в 1946 году: «Я разошёлся с женой из-за своего пьянства и измен, и остался один. Я очень любил жену, и разрыв с ней был для меня катастрофой».
Жена его так и не простила, поэтому после освобождения Леонид Васильевич поехал в Ленинград к сестре Зинаиде - старшая, Екатерина, так и прожила всю жизнь в Средней Азии, в Намангане.
В 1956-м Лениздат первым издал оба романа о Ходже Насреддине под одной обложкой.
Успех был огромным, писатель вновь стал узнаваем и популярен.
Он женился в третий раз на ленинградской учительнице Марии Кудымовской. Вот они на фото.
Благодаря переизданиям был более-менее обеспечен, плюс подрабатывал на "Ленфильме" написанием и доработкой сценариев и писал книгу воспоминаний.
Которая, к сожалению, осталась незаконченной и вышла уже после его смерти под названием «Из "Книги юности"».
Писатель не прожил и десяти лет после освобождения - у него была страшная гипертония, из-за которой ему парализовало половину тела.
Писатель Леонид Васильевич Соловьев скончался 9 апреля 1962 года в Ленинграде в возрасте 55 лет.
И последнее, что я хочу сказать.
Леонид Васильевич Соловьев прожил не самую простую жизнь, но в его книге нет ни капли злобы или обиды - а ведь это не скроешь, желчь всегда чувствуется. Как написано в "Повести о Ходже Насреддине",
«До самого дна испил он горькую чашу <...>; такое испытание может либо ожесточить человека, превратив его сердце в камень, либо направить к возвышенной человеческой мудрости».
И действительно - у нас почему-то привыкли считать Ходжу Насреддина эдаким весельчаком и проказником, но ведь он у Соловьева прежде всего мудрец.
Поэтому, кроме привычных шуток - актуальнейшего сегодня пассажа про три типа начальников, дразнилки "кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб" или отчаянного призыва ни в коем случае не думать о белой обезьяне, из этой книги можно полной горстью почерпнуть неподдельной мудрости.
Мудрости много пережившего, но так и не озлобившегося человека.
Как и его герой, он не был наивным и не смотрел на мир через розовые очки: «Слишком хорошо знал он людей, чтобы ошибаться в них. А как хотелось ему ошибиться, как обрадовался бы он духовному исцелению рябого шпиона! Но гнилому не дано снова стать цветущим и свежим, зловоние не может превратиться в благоухание».
Но Леонид Соловьев искренне любил людей и пронес свою мечту до самого конца:
«Самой заветной мечтой его была мечта о мире, в котором все люди будут жить как братья, не зная ни алчности, ни зависти, ни коварства, ни злобы, помогая друг другу в беде и разделяя радость каждого как общую радость».
Именно поэтому я считаю книгу "Повесть о Ходже Насреддине" великой. Я бы ее выписывал в рецептах при депрессиях, она очень помогает, когда человеку плохо - в ней нет ни капли яда, потому что ее автор не позволил себе слить в текст свои страхи или низкие помыслы, как это часто делают писатели.
"Повесть о Ходже Насреддине" нужно читать в десять лет и возвращаться к ней за советом и помощью всю жизнь - до самого конца.
"Миры совершают свой путь; мгновения цепляются за мгновения, минуты – за минуты, часы – за часы, образуя дни, месяцы, годы, но мы, многоскорбный повествователь, из этой вечной цепи ничего не можем ни удержать, ни сохранить для себя, кроме воспоминаний – слабых оттисков, запечатленных как бы на тающем льде. И счастлив тот, кто к закату жизни найдет их не совсем еще изгладившимися: тогда ему, как бы в награду за все пережитое, дается вторая юность – бесплотное отражение первой".
P.S. Чтобы не заканчивать на пафосе. А еще чудесный актер и писатель Леонид Филатов написал по этой книге пьесу в стихах "Возмутитель спокойствия": "Ужели суслик твоего коварства нагадит в плов доверья моего?".
________________________
Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame
Моя группа в Телеграмм - https://t.me/cartoon_history
Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741
Дверь с грохотом распахнулась, словно возмущённая таким бесцеремонным вторжением. Лаборатория Боба предстала перед Лестрейдом и Эльфийрой во всей своей хаотичной красе: взрыв на фабрике фейерверков выглядел бы скучной детской забавой по сравнению с этим безумием. Колбы с разноцветными жидкостями бурлили, шипели и испускали запахи, которые могли бы вызывать галлюцинации даже у самого стойкого тролля. Провода свисали с потолка, словно лианы в джунглях после нашествия стаи обезьян с ножницами, а по полу деловито сновали механические тараканы размером с кошку, с красными светодиодами вместо глаз и явно злобными намерениями.
В центре этого апокалипсиса в миниатюре стоял Боблин Боб, одетый в белый халат который, судя по пятнам и дырам, пережил не одну химическую войну, и возможно несколько стычек с голодными троллями. Его зеленые уши торчали из-под копны взъерошенных волос как ростки на заброшенном огороде, а очки съехали на кончик носа, открывая взгляд горящих энтузиазмом глаз которые казалось видели сквозь стены, время и здравый смысл, прямо в сердце великой научной истины (или хотя бы в секрет приготовления идеального эля).
Лестрейд! Эльфийра! – воскликнул Боб, размахивая гаечным ключом как дирижёрской палочкой. – Как раз вовремя! Мой шедевр почти готов!
Лестрейд оглядел лабораторию с выражением человека, который только что обнаружил, что его дом облюбовал рой термитов с дипломами по высшей математике. – Шедевр? Ты имеешь в виду этот апокалипсис в миниатюре? Или тех механических тараканов, которые явно замышляют восстание машин, начиная с моих ботинок?
Нет, нет! – Боб отмахнулся от тараканов, как от назойливых поклонников. – Я говорю о моем величайшем творении! Робо-единорог воплощение красоты, силы и… небольшой проблемы с управлением. Символ новой эры в которой гоблины будут править миром! Ну, или хотя бы перестанут воровать носки.
Ага, – кивнул Лестрейд. – Тот самый робо-единорог который сейчас украшает эльфийский квартал гирляндами из цветов и вмятинами, и заставляет их задуматься о преимуществах жизни в бункере?
Боб почесал затылок, чем-то похожий на мохнатую картофелину. – Ну, возможно, есть небольшие технические неполадки. Но это всё мелочи! Я почти нашел способ…
Способ превращать воду в эль? – перебила его Эльфийра, приподняв бровь так высоко что она почти исчезла в радужных прядях её волос. – Не хочешь рассказать, откуда у тебя эта идея Боб? И что за таинственный мастер, которого искал твой металлический друг с рогом?
Боб замялся избегая взгляда Эльфийры, как школьник пойманный за списыванием. – Ну понимаете, это… эм… научный эксперимент! Да именно! Я хотел доказать, что гоблины способны на великие дела, а не только на разведение грибов с подозрительными свойствами и изобретение новых способов проигрыша в карты.
И для этого тебе понадобился амулет, который по слухам принадлежал самому Дионису? – продолжила Эльфийра, складывая руки на груди как богиня сарказма. – Тот самый амулет который пропал из музея мифических артефактов неделю назад, оставив после себя лишь запах винограда и лёгкое похмелье у охранника?
Лестрейд вздохнул так глубоко что казалось втянул в себя весь хаос лаборатории. — Боб ты хоть понимаешь в какую историю ты вляпался? Украденный артефакт, взломанные банки...
Банки? – Боб округлил глаза, как две зелёные пуговицы. – Я ничего не знаю про банки!
А как насчет тех переводов на счета благотворительных организаций которые совпадают с суммами, пропавшими из банков? – Эльфийра усмехнулась как кошка которая только что съела канарейку. – Очень щедро с твоей стороны Боб. Прямо Робин Гуд в зелёной коже.
Боб покраснел, как мухомор после дождя. – Ну… я подумал, что гоблины тоже заслуживают хорошей репутации. И что эти деньги пойдут на благое дело!
Боб ты был обманут. Этот «мастер» просто использовал тебя, чтобы заполучить амулет. И судя по его методам, он не собирается открывать благотворительные фонды.
Боб опустил голову. – Я… я не знаю, что делать…
Для начала, – сказала Эльфийра, – расскажи нам всё, что ты знаешь об этом мастере.
Боб начал рассказывать, и по мере его рассказа у Лестрейда и Эльфийры все больше холодело внутри. Картина складывалась не самая приятная, и пахло от неё не элем, а большой бедой, приправленной щепоткой безумия…
Он появился из ниоткуда, - рассказывал Боб, нервно теребя край халата. - Просто вошел в мою лабораторию, как будто так и надо. Высокий, в темном плаще с капюшоном, который скрывал его лицо. Голос у него был низкий, хриплый как будто он давно не разговаривал... или жевал гравий. Он сказал, что знает о моих экспериментах, о моем желании помочь гоблинам...
И ты, конечно же, сразу ему поверил, - пробормотал Лестрейд, закатывая глаза.
Он показал мне амулет, - продолжил Боб, игнорируя сарказм инспектора. - Сказал что с его помощью можно создать настоящий рай для гоблинов. Место где мы будем жить в мире и процветании. Он обещал помочь мне, поделиться своими знаниями...
Знаниями по взлому банков и созданию неуправляемых робо-единорогов? - вставила Эльфийра.
Он... он сказал, что это всего лишь побочные эффекты, - промямлил Боб. - Что для великой цели нужны великие жертвы.
Обычно так говорят, те кто собирается принести в жертву кого-то другого - заметила Эльфийра. - А теперь самое главное Боб. Как он выглядел? Были ли у него какие-то особые приметы?
Я уже говорил, что он был в плаще с капюшоном, - ответил Боб, пожав плечами. - Но... погодите-ка... Когда он протянул мне амулет, я заметил у него на руке татуировку. Странный символ, похожий на... на змею, кусающую свой хвост.
Уроборос, - прошептала Эльфийра, побледнев. - Древний символ бесконечности и цикличности. И еще... символ одного очень опасного культа, который уже давно пытается прорваться в наш мир.
Культ? - переспросил Лестрейд, нахмурившись. - Какой культ? И что им нужно?
Это долгая история, - ответила Эльфийра. - Но если коротко, то они поклоняются древним богам хаоса и разрушения. И амулет Диониса - это ключ который может открыть врата в их мир.
Значит этот "мастер" - один из них, - заключил Лестрейд. - И он использовал Боба, чтобы заполучить амулет.
Но зачем? - спросил Боб, растерянно оглядываясь. - Что им нужно от нашего мира?
Хаос Боб, - ответила Эльфийра, ее голос был тихим, но твердым. - Им нужен хаос. И они его получат, если мы не остановим их.
Лестрейд достал свой коммуникатор. - Нужно срочно связаться с Советом магов. И с орденом паладинов. И... возможно, с гномьей артиллерией.
А пока, - сказала Эльфийра, обращаясь к Бобу, - нам нужно найти способ отключить твоего робота-единорога. Иначе эльфы объявят нам войну, и тогда нам точно конец.
У меня есть идея, - сказал Боб, и его глаза заблестели прежним энтузиазмом. - Нужно просто...
Продолжение следует...
Перед тем как выпасть из реальности в сон, Михаил Бурундуков отхлебнул из фляги трижды.
Сделав первый глоток, парень почувствовал, как успокаивающее тепло расходится по организму, расслабляет его и тянет в сон. Приложив немного усилий, Бурундуков сделал второй глоток, после которого веки его налились тяжестью, а в голове начала появляться уверенность в том, что портал, колоритная парочка и оставшийся после их визита хаос, всё-таки сон. Потому что… ну не бывает в реальности никаких порталов в другое измерение и уж тем более не бывает настолько карикатурно гипертрофированных, здоровенных, похожих на бывшего коллегу людей.
Чувствуя, что вот-вот заснёт, Миша сделал третий глоток и на ощупь закрутил пробку. Последняя мысль, мелькнувшая в его голове, прежде чем парень отключился, была бесформенной и размазанной по всему сознанию: если это сон, то почему хочется спать? Разве во сне хочется спать? Снятся ли сны тому, кто заснёт во сне?
Затем, сквозь морок дрёмы до Бурундукова стали доноситься голоса, и были они очень знакомыми. Собрав волю в кулак, Миша открыл глаза и тут же сон как рукой сняло – вокруг него был явно не офис и уж тем более не серверная..
– Развели тут соду с геморроем! – возмущённо пробасил тот самый, карикатурно похожий на бывшего коллегу здоровяк.
– Содом с Гоморрой, Вань, – поправила девушка с волосами, выкрашенными во все цвета радуги.
– Маша, ну какая разница?! – возразил Иван.
Девушка вздохнула, но предпочла не объяснять разницу. Она принялась увещевать здоровяка, объясняя тому, что он, видимо, немногим ранее, чем Бурундуков здесь очутился, сделал не так.
– Надо ж было сначала вежливо попросить, послы всё-таки, заморские.
– А я и попросил, – пожал плечами парень.
– Шкандыббен битте нахрен с берега? – передразнила Ваню Маша, и тут же добавила: – Цитаты не считаются.
– Ну дык, – пожал плечами тот, – я ж в ихнем наречии не силён. Как умел, так попросил.
Фея грустно вздохнула и села на пенёк, бормоча себе под нос:
– Вот что за человек, а? Ну подглядывали за купающимися девками, так чего ж их теперь, убивать? А какой в здравом уме половозрелый мужик не стал бы подглядывать? Подойди, скажи, что, мол, нельзя так, что, мол, не принято. Отойдите, господа хорошие, от камышей и прекратите на девчонок глазеть. И если уж не пойдут, тогда санкции применять физические. Так нет же, сразу с козырей зашёл… О, гля, айтишник! – наконец заметила феечка Бурундукова. – Ты-то тут какого квадратного корня, – она перевела взгляд на руки парня, в которых тот сжимал флягу, всплеснула ладонями и выругалась, заменив нецензурщину цифрами: – итить твою трижды семь!
– Двадцать один, – рефлекторно ответил Бурундуков, вертя головой. – Не такая какая-то реальность…
– Я, что ли, фляжки перепутала? – не похвалив айтишника за правильный ответ, спросила она сама себя, – Точно, перепутала! – а потом, обращаясь к бугаю, поинтересовалась: – Вань, а ты не в курсе, тупизна заразная?
– Заразная? – не понял тот.
– Ну, по воздуху передаётся?
– По воздуху?
– Ну да, как вирус гриппа, например.
– Гриппа?
Фея тяжело вздохнув, спросила:
– Ты будешь на каждое моё объяснение уточняющий вопрос задавать?
– Уточняющий?
– Та твою ж двенадцать в кубе! – беззлобно выругалась феечка, проворно вырвав флягу из рук Бурундукова и спрятав её в походную сумку.
– Тысяча семьсот двадцать восемь, – услужливо подсказал Бурундуков.
Феечка перевела взгляд с Вани на Мишу, тяжело вздохнула и спросила, уже ни к кому не обращаясь:
– Они в этой реальности все, что ли, тупеют?
Бурундуков, переводивший взгляд с Вани на Машу на протяжении их странного диалога, наконец, спросил:
– А я, это… где? – спросил он, обводя взглядом берег речки и заросли камыша, из-за которых доносился веселый визг купающихся дворовых девок.
– Не провоцируй отвечать тебе в рифму.
– Ты чего злая-то такая?
– А она аскезу взяла, матерно не ругаться и от этого злится, – пояснил Ваня.
– Ага, – кивнул Бурундуков. – От того, что злится, ей матом ругаться хочется, а ругаться нельзя и от этого она ещё больше злится? Прям инфинити лооп какой-то, – сочувственно вздохнул он.
Теперь пришла пора феечки недоумевать:
– Чего? – спросила она, округлив глаза.
– Бесконечная ссылка, – как умел, пояснил Бурундуков.
– В Сибирь? – тут же встрял в разговор Ваня.
– На саму себя.
– Что на саму себя?
– Ссылка, которая ведет на саму себя.
Ваня наморщил лоб, закусил губу, шумно втянул носом воздух, и также шумно выдохнул, не разжимая прикусивших губу зубов, всем своим видом показывая, что мыслительный процесс в его голове в данный момент не идёт и даже не ползёт, а лежит в направлении попытки понять. Видя отображаемые на лице Ивана страдания, Бурундуков попытался исправить положение:
– Циклический редирект, – пояснил он.
– Молодец, – похвалила фея Бурундукова. – Только на кой косинус ты это всё объясняешь человеку, который из иностранных языков только «Шкандыббен битте нахрен» знает?
– Ты же, вроде бы, не ругаешься, – заметил Бурундуков.
– Я стараюсь не ругаться, – объяснила феечка, делая ударение на слове «стараюсь». – И вообще, это была цитата. Цитаты не считаются!
Бурундуков кивнул, соглашаясь с аргументом, и задал вопрос, тревожащий его с того самого момента, как он открыл глаза:
– Это виртуальная реальность?
– А ты где-нибудь видел виртуальную реальность, к которой через фляжку подключаются?
– Ну, если алкашей в расчёт не брать, – задумчиво проговорил Миша, – то, наверное, нет.
– Это что-то типа сказки, только не совсем сказочной, – продолжила объяснять Маша. – При определённых условиях можно попасть из того мира в этот и наоборот.
– Ага, – кивнул Миша, давая понять, что следит за нитью объяснений и готов слушать дальше.
– Ну вот ты и попал, – неожиданно закончила не успевшую начаться лекцию Маша, но тут же дополнила: – В сказку.
– Спасибо за увлекательную историю, – буркнул Бурундуков, – жаль, что она оказалась такой короткой.
– Для тех, кто любит подлиннее, «Война и мир» есть. А у нас здесь, если что-то и происходит, то не так, как запланировано, и зачастую выглядит как бардак без морали, – немного подумав, она всё-таки поправила сама себя: – Ну, или с моралью. В зависимости от степени эрудированности стороннего наблюдателя.
– Про бардак я понял ещё тогда, когда вы ко мне в серверную ввалились.
– Ой… кабинет твой, – прикрыла рот ладонью феечка. – Я даже не спросила. Извини. Мы так быстро сбежали, потому что надо было свои вопросики порешать.
– Какие? – спросил на свою голову Бурундуков, и получил в ответ попахивающую сюрреалистическим абсурдом историю об адском приключении, которую фея и Ваня рассказывали в красках, перебивая друг друга на протяжении часа, если не больше.
Бурундуков внимательно слушал, время от времени кивая, а когда история закончилась, поинтересовался:
– А пожрать у вас есть чего?
И пока фея вспоминала заклинание, сотворяющее обеденный стол вместе с полноценным обедом, Ваня засунул руку в котомку, достал оттуда яблоко и протянул Мише Бурундукову со словами:
– Только много не ешь.
Бурундуков сказал:
– Ага, – и в три укуса схрумкал яблоко вместе с косточками, оставив от него один только хвостик.
Поздно понявшая, какое именно яблоко дал Бурундукову Ваня, фея открыла рот, чтобы матерно выругаться, но вовремя вспомнила о данном самой себе обещании и выразилась чуть мягче:
– Синус тебе в косинус!
– Чего ругаешься? – нахмурился Ваня.
– Яблочки из Кащеева сада?
– А… – растерялся Иван. – Ну да.
– Господи, ну какой же ты, Ваня, всё-таки дурак.
– Нормальный я, – возразил тот. – И вообще, хватит мою фамилию как ругательство произносить. Мне, может быть, обидно.
– Уводи эту жертву обстоятельств отсюда, – толкнула феечка Бурундукова к Ивану, – пока он девок в реке не увидел! Не хватало ещё…
Чего не хватало, Маша сказать не успела, потому что где-то в реке раздался всплеск, вслед за которым последовал задорный девичий визг и Бурундуков, вырвавшись из Ваниных рук, рванулся сквозь камыши в воду, напевая:
– Я одинокий бродяга, любви Казанова…
Впрочем, догнал его Иван быстрее, чем Бурундуков успел скинуть портки и, рассекая камыши, побежать к купающимся девкам. Маша даже не успела попросить Ваню, чтобы тот был поаккуратнее. Парень просто легонько тюкнул Бурундукова по макушке и горе-айтишник обмяк, закатив глаза.
– Кто такой Казанова? – спросил Иван, подтаскивая за шиворот бессознательное тело к тому месту, где они сидели до того, как заключённая в яблочке сила начала влиять на Бурундукова.
– Ваня, у тебя мозги есть? – вместо ответа спросила фея.
– Должны быть, – неуверенно пожал плечами Иван.
– На кой чёрт ты вообще яблочки из сада Кащея таскаешь с собой?
– На всякий случай.
– На какой?
– Ну, мало ли. Вдруг пригодится.
– А почему тогда наковальню и тарелку винегрета с собой не носишь?
– Зачем? – удивился Иван.
– Мало ли, вдруг пригодится, – передразнивая интонации Ваньки предположила фея.
– Ну, допустим, наковальня может и пригодится, её в кого-то швырнуть можно, чтоб не убежал, или подпереть что-то, чтоб не падало, это понятно, – согласился Ванька, – но винегрет-то зачем?
– Если бы мне каждый раз давали по монетке, когда я тяжело вздыхаю после тупых вопросов, – тяжело вздохнула фея, – то у меня бы к этому моменту было бы очень и очень много монеток, а прямо сейчас добавилась бы ещё одна, – фея вздохнула ещё раз, и добавила: – Даже две.
Ваня закинул бессознательного Бурундукова на плечо и сказал:
– Прав Бурундуков, скушать бы чего-нибудь не помешало. Пойдём в замок, что ль?
***
Они уже отобедали и разливали по чашкам чай, когда с заднего двора стали доноситься голоса Горыныча.
– Окстись, болезный! – кричала одна голова.
– Дурень, ты ж так убьёшься, – переживала другая.
– Поклади топор на место, малохольный! – советовала третья. – Ты ж если им так махать будешь, до ужина ж не доживёшь.
– Я не голодный, – верещал в ответ голос Бурундукова.
– Да ты и сытый до ужина не доживёшь, – увещевала одна голова.
– Ты ж даже если сытый будешь, от ужина отказаться не сможешь, потому что не доживёшь до ужина! – втолковывала вторая.
– Попей отвара ромашкового, он успокаивает, – рекомендовала третья.
– Сам пей свои ромашки заварные! – возражал Бурундуков.
– Взмок же весь! дышишь же тяжело!
– Сейчас ветерком обдует, как пить дать простынешь.
– Да аккуратнее, с топором-то! Шкура-то не казённая! Поцарапаешь, я тебя как жабу на пруду через соломинку надую.
После каждой фразы что-то звенело, будто металлом ударяли о металл – «дзынь», «клянг», «донг».
– Надо его остановить, что ль, – предположил Ваня, делая глоток из маленькой фарфоровой чашечки. – Пришибёт же его Горыныч.
– Не пришибёт, – заверила фея.
– Какой Горыныч и какой Бурундуков, – подняв руку, не занятую чашкой, вверх, а потом, опустив ладонь почти до пола, показал Ваня.
– Горыныч спокойный, Горынычу новую бочку настоя ромашкового только-только открыли, – объяснила феечка. – Слышишь, раз за разом Бурундукову предлагает? Поэтому я думаю, не пришибёт.
– Пойду всё-таки проверю, – с сомнением сказал Иван Дурак, ставя чашку на стол и вставая со стула.
Пока Ваня спустился по ступенькам, пока обошёл замок, времени прошло не так уж и много, но вполне достаточно для того, чтобы застать Горыныча, вылизывающего чешую на лапах, и торчащие из бочки с ромашковым настоем ноги Бурундукова.
– Утомил, ей-богу утомил, – бормотала левая голова, время от времени отрываясь от полировки. – Просил же, как человека: охолонь, не суетись, одумайся, так нет же…
– Горыныч, ну вот на кой ты чёрт его так?
– Как? – наблюдая за левой, спросила средняя голова. – Головой в бочку?
– Так мы ему предлагали по собственной воле ромашкового отвара попить, он отказался, – подхватила правая. – А на кой нам тут под боком буйный такой?
– Буйный, Вань, это похуже тупого. А тупой буйный, так совсем катастрофа.
– Утомил, ей-богу утомил, – вновь пробормотала левая, и вернулась к надраиванию чешуи до блеска.
Иван схватил торчащие из бочки ноги и вынул оттуда притихшего Бурундукова. Оглядел его, кивнул сам себе и, перехватив за шиворот, со словами:
– Пойдём-ка сушиться, – поволок обратно в замок.
Волочимый Иваном по земле Миша Бурндуков вяло оправдывался:
– Вы же сами говорили, что тут сказка, – говорил он, едва ворочая языком. – А раз сказка, значит должны быть и герои. А герои, они ж с чудовищами борются. Вот я на мутанта трехголового и напал.
– Да разве ж Горыныч чудовище? Мирный змей, жертва генетического эксперимента, – сказал Ваня, затаскивая Бурундукова в обеденный зал и усаживая на свободный стул. – Он вполне разумный, до тех пор, пока левую голову клинить не начинает, а ты на него с топором.
– Кстати, топор где? – встряла в разговор феечка.
– А его трёхголовый сожрал, – всё так же безучастно ответил Бурундуков, – перед тем как меня в бочку окунуть.
– Сильно отвара нахлебался? – спросила Маша. – Можешь не отвечать. По глазам и флегматичному поведению вижу, что сильно. Ещё бы! Концентрат, как-никак. Сто двадцать ромашек на литр, а бочка на триста литров. Кого хочешь растащит как удава по навозу.
– Тридцать шесть тысяч, – флегматично выдал Бурундуков.
– Чего тридцать шесть тысяч? – не поняла Фея.
– Ромашек на трехсотлитровую бочку.
– А… ну да. Но тебе после Ванькиного яблока даже полезно. Для балансу, так сказать.
***
Отходил Бурундуков до вечера, а когда начало темнеть, пожаловался.
– Какая ж это сказка, если тут драконы добрые и драться с ними не надо во славу принцессы? Кстати, у вас принцесса есть? Может я в её честь подвиг какой совершу?
– Угомонись, Бурундуков, – порекомендовала фея. – Наша принцесса сама во славу кого угодно какой хочешь подвиг совершит. Да и папенька у неё не подарок, даром что библиотекарь. Зашвырнёт тебя в какую-нибудь историю, и поминай как звали.
– Король-библиотекарь? – не поверил Бурундуков.
– Ага, – кивнула фея.
– Организатор под током и массивных документов, – для важности подняв указательный палец вверх, сообщил Ваня.
– Чего? – не понял Бурундуков.
– Да ты его больше слушай, – отмахнулась от Дурака Маша. – Организатор потоков и массивов документов. Так библиотекарей по-умному называют.
– Всех? – растерянно спросил Бурундуков.
Фея тяжело вздохнула:
– Если бы каждый раз, когда я тяжело вздыхаю, после того, как мне зададут тупой вопрос, мне давали по монетке… – и вздохнула ещё раз.
– Не надо ёрничать, я ж серьёзно. Все же в детстве сказки читали и себя на месте героев представляли. Кто-то хотел яблочки молодильные украсть, кто-то колобка спасти, кому-то семерых козлят от волка спасти хотелось…
– Угу, – хмуро согласилась фея, покосившись на Ивана Дурака.
– А чего ты зыркаешь, – насупился тот. – Я по ситуации действовал. Я же не виноват, что хотелось как лучше, а получалось не так, как хотелось.
– А почему получалось не так, как хотелось, Вань?
– Стечение обстоятельств, – пожал плечами Ванька. – Серый, вон, вообще говорит, что это карма у меня такая.
– Может он и прав.
– Может и прав, но поставленные задачи я всегда выполняю.
– Тут и не поспоришь.
– А и не надо спорить, – вклинился в перепалку Бурундуков. – Я Ваньку по работе знаю, ответственный мужик. Только рассеянный немножко. Так что, думаю, зря ты на него ругаешься.
– Да я и не ругаюсь, просто говорю, что он, за что не возьмётся, всё у него через ненужное место получается.
– Раз тебе не нравится, как у меня получается, то пусть тебе кто другой следующий раз помогает, – окончательно обиделся Ваня. – Бурундуков, вон, например.
– А я и с радостью, – ухватился за призрачную возможность Миша. – Всегда мечтал сказочным героем побыть.
– Не-не-не, я на такое не подпишусь во второй раз. Ванька, вон, хоть освоившийся в этом всём, а ты новенький, да к тому же ненадолго у нас.
– Как это ненадолго? – округлил глаза Бурундуков.
– Вот так. Зелье действовать перестанет и тебя обратно в твою реальность вышвырнет.
– В смысле?
– В прямом. У тебя аура обычного человека, а зелье, которое я тебе по запарке дала, ауру эту искривляет слегка, позволяя по мирам туда-сюда шастать. Фляжки перепутала. Согласна, мой косяк. Но развивать я его не горю желанием. Потусуешься тут под Ваниным надзором и домой.
– Э! Я несогласный! Чего я там забыл? Там сейчас штрафов за аппаратуру столько навешают, что я на хлебе с водой до самой пенсии буду в этой конторе горбатиться, – отрицательно мотая головой, принялся протестовать Бурундуков. – А я, между прочим, там ничего не ломал. Это вы со своим ожившим компьютером припёрлись, адъ и Израиль в серверной устроили и тут же смылись. Не-не-не. Я не готов. Я не хочу. Я не буду. Я не знаю.
– За кабинет твой, конечно, извини. Но я тебе золота дам. Продашь по выгодной цене там у себя, штрафы выплатишь, и ещё лет на пару беззаботной жизни останется.
– Хм… – засомневался Бурундуков. – А не обманешь?
– Не обману.
Бурундуков почесал затылок и спросил:
– А долго зелье твоё действовать будет?
– А ты сколько выпил?
– Три глотка.
– Вот три дня действовать и будет.
– Всего три дня?
– Даже не три, а два с половиной, – уточнила фея. – Ты пока за девками бегать пытался, пока в себя приходил, да Горынычу нервы на прочность тестировал, половина суток и прошла.
– Слу-у-ушай, а можно мне за эти два с половиной дня сказочный подвиг какой-нибудь совершить, хоть самый завалящий? – заискивающе поинтересовался Бурундуков. – Мне и золота тогда никакого не нужно.
– Совершить-то можно, но какой в этом смысл?
– Ну как это какой… – начал было Бурундуков, но фея его перебила:
– Ты ж даже рассказать никому не сможешь об этом. Точнее, сможешь, но очень быстро круг твоих слушателей сократится до соседей по палате и психиатра, который, может быть, диссертацию благодаря тебе напишет.
– Не собираюсь я никому рассказывать. Мне детскую мечту осуществить надо.
– Гешефт закрыть, – подал голос Ваня.
– Феечка с Бурундуковым повернули головы к парню и изумлённо посмотрели на него.
– Не знаете, что такое гешефт? – простодушно поинтересовался Иван. – Сейчас я вам объясню. Вот представьте себе дом, в котором двери и окна открыты. И от этого сквозняки. Представили?
– Ну-у-у, допустим, – настороженно согласилась фея, удивлённая Ванькиным красноречием.
– Вот и представьте теперь, что ваша голова – тот самый дом, а двери и окна открытые – это то, чего вы сделать хотели, а у вас не получилось так, как хотели.
– Ну-у-у-у-у? – ещё более настороженно протянула фея.
– Вот закрывать двери и окна, чтобы не было сквозняков, это и означает «закрыть гешефт». Когда все окна-двери закроешь, тогда сквозняков в голове не будет.
– Числитель мне под знаменатель! – воскликнула фея. – Вань, не гешефт, а гештальт.
– Да? Наверное, я Серого невнимательно слушал, когда он растолковывал, – пожал плечами Ваня. – Он как начнёт объяснять, обязательно ещё больше запутает. Вот я и запутался.
– Но объяснил доходчиво, – кивнула Фея и, повернувшись к Мише, сообщила: – Ладно, Бурундуков, закроем мы тебе твой гештальт.
– Только не забудьте, чтобы гештальт закрыть, опыт нужно пережить с позитивным исходом, – дополнил Иван.
– Ваня! Ты уже или тупи, как и тупил, или нормальным становись. А то у меня когнитивный диссонанс от твоих интеллектуальных перепадов.
– Не властный я над этим, – развёл руками Иван.
– А над чем властный?
– Не знаю, – пожал плечами Ваня, – я не задумывался.
***
С подвигом Маша решила не мудрить. Просто дала Бурундукову волшебный клубочек, простенький меч и сказала следовать за ним. Мол, клубочек прямо к подвигу и приведёт. Миша долго допытывался, что за подвиг ему уготован, но феечка отвечала одно и то же:
– Всё сам увидишь. Если расскажу – неинтересно будет.
В конце концов, Бурундуков смирился с неизвестностью. Он бросил клубок на дорогу и вприпрыжку побежал за ним, приняв правила игры.
– Ох, заблудится, – стоя на краю рощи и глядя вслед айтишнику, покачал головой Ванька.
– Да нормально всё будет, не волнуйся. Я всё, рассчитала, продумала, взвесила и осмыслила. Тем более, я такую штуку уже проворачивала. Рыцаря Раша знаешь?
– Это который дуэль с синим драконом устраивал?
– Ага, только не синим драконом, а с джинном в обличии синего дракона.
– И?
– Я джинна попросила ещё раз помочь. Сейчас он отыграет чудовище, которое Бурундуков в пути встретит и победит. На том и закончим. Ну не специально я ему эту фляжку телепортационную дала. Понятное дело, что надо исправлять. Поэтому, обойдёмся малой кровью.
Феечка ещё говорила, когда рядом с ней материализовался Синий Джинн.
– Где вы этого проныру взяли? – спросил он, даже не поздровавшись.
– Та-аа-а-ак, – протянула фея. – У Хьюстона проблемы?
– Ваще пиздец, – выдохнул джинн.
***
Бурундуков даже устать толком не успел в погоне за клубочком, когда, выбежав на очередную поляну, увидел сфинкса – громадного кота с человеческой головой.
– Куда бредёшь, путник? – поинтересовался сфинкс.
– С какой целью интересуетесь? – вместо того, чтобы ответить, спросил Бурундуков.
Джинн, принявший облик сфинкса и не ожидавший вопроса в ответ на вопрос, моргнул, мотнул головой, а потом решил взять путника нахрапом:
– Как смеешь ты, смертный, не отвечать на заданный вопрос?
– А как я тебе отвечу на вопрос, ответ на который зависит от условий, которые не были озвучены?
– В смысле? – растерялся джинн в облике сфинкса.
– Что «в смысле»? – вновь ответил вопросом на вопрос Бурундуков.
– Эм… – начал джин-сфинкс, осознавая, что нить разговора запуталась на старте.
– Эм – четырнадцатая буква алфавита, – сообщил Бурундуков, – но сама по себе она не может являться ответом или конструктивным продолжением нашего диалога. Поэтому, я хотел бы узнать, почему «Эм»?
– Что «почему эм»? – начал паниковать джинн, пытаясь не потеряться в хитросплетении диалога окончательно.
– Не почему. Вопрос не в этом. Я пытаюсь понять, какую смысловую нагрузку может нести четырнадцатая буква алфавита, не обрамлённая каким-то текстом до или после того, как она появилась в нашем диалоге? У нас же диалог?
Сфинкс-джинн часто-часто заморгал, осознавая, что не понимает, о чем речь и внезапно признался:
– Я загадки должен был загадывать, которые ты отгадать должен.
– Кому должен? – ещё больше озадачил джинна Бурундуков.
– А…
– Первая буква алфавита. Но она, опять же, не несет конструктива. Почему?
– Я не знаю, – признался джинн.
– Тогда зачем всё это?
– Что?
– Вот видишь, ты сам не понимаешь, что и зачем. О каких загадках может идти речь, если тот, кто загадывает загадки, не может ответить на элементарные вопросы. Тебе не кажется, что это должно вызывать сомнение в компетенции вопрошающего?
Джинн растерялся под напором парня, а тот продолжил:
– Почему сфинкс такой никакой? Почему не внушает трепета и ужаса, как должен?
– Да я тут подменяю… – растерянно замямлил джинн в облике сфинкса, – мне тут просто надо сделать вид было…
– А, так ты мало того, что с обязанностями не справляешься, так ты ещё и подводишь кого-то, кому потом на этом месте работать?
– Да я вообще джинн! – взвизгнул джинн, принимая привычную форму. – Меня попросили тут...
– А ты не смог? Подвёл, получается, просившего?
Джинн тяжело вздохнул, а Бурундуков вдруг повернул разговор в другое русло:
– Погоди, раз ты джинн, значит, желания должен исполнять?
– Ну, да…
– О! Слушай мои три…
– Одно!
– Это почему одно? Всегда ж три было.
– Инфляция.
– Ну, хорошо, пусть будет одно, – ухмыльнулся Бурундуков. – Готов?
– Готов, – печально вздохнул джинн.
– Значит, моё желание такое: хочу, чтобы ты исполнил три моих желания.
– Слушаю и повинуюсь, – рефлекторно кивнул джин, а потом, осознав суть желания, испуганно ойкнул.
– Ага. Значит, теперь три загадываю: хочу, бутылку холодного вкусного пива…
– Слушаю и повинуюсь, – быстро выпалил джин, раздосадованный тем, что попался на уловку с желанием.
Он помнил, как некоторые умудрялись в одно предложение протораторить: «яхту, замок, жену-красавицу, рабов и алмазы – это раз…».
Давать ещё и такой шанс нахальному парню джинн не горел желанием.
Перед Бурундуковым материализовалась бутылка с напитком, а тот невозмутимо продолжал:
– Рыбку сушёную…
– Слушаю и повинуюсь, – радуясь, что опять не дал наглецу загадать много за один раз, протараторил джинн.
– Цветик-семицветик …
– Слушаю и повинуюсь, – вновь скороговоркой выпалил джинн и только потом понял, что торопливость его подвела.
– Желаний больше не имею, – сообщил довольный Бурундуков, разглядывая цветок в своей руке.
***
– И только после этого он меня отпустил, – грустно выдохнув, закончил свою историю джинн.
– Б… исектрисса напополам угол делящая, – выругалась феечка. – Ваня, ну как так-то?
– А чего я-то? Чего ты у меня-то спрашиваешь?
– Так это же твой коллега.
– Так не я же ему фляжку подсунул.
На краю леса зашуршали кусты и из них вышел улыбающийся айтишник.
– Упс, – пробормотал джинн, и став прозрачным, исчез.
– Ребята, я тут джинна встретил, и загадал ему цветик-семицветик, – сообщил Бурундуков, подходя к Ивану и Маше. – Вы вообще в курсе, что система исполнения желаний у вас с уязвимостью? Можно ж загадать цветику-семицветику шесть желаний, а на последний лепесток заказать ещё какую-нибудь фигню, которая будет желания исполнять, а потом опять… бесконечно, короче.
– Уже в курсе, – меланхолично кивнула фея.
– Инфинити лооп? – с сомнением спросил Ванька.
– Я ж могу теперь волшебную палочку заказать или золотую рыбку, или щуку волшебную персональную, – продолжал рассуждать Бурундуков.
– Чтоб меня на простые числа раздробило, – одними только губами проговорила фея. – Слушай, Бурундуков, ты же подвиг хотел совершить? А какой же это подвиг, всё на халяву получать?
– А я подвиг уже совершил – серьёзный баг в вашей в системе нашёл, – расплылся в довольной улыбке айтишник и протянул фее цветик-семицветик. – Вы там его пофиксите как-нибудь, а то найдётся какой-нибудь турист, воспользуется и хана годами отлаживаемой системе.
– Фух, Бурундуков, у меня прям от сердца отлегло, – призналась фея. – Я думала ты прямо сейчас нам тут всё и похеришь со своими желаниями.
– Я – айтишник, а айтишники не для того, чтобы херить созданы, – сообщил Миша, разводя руками. – Они созданы для того, чтобы находить и исправлять косяки.
– Ох, ну прям герой героический, – покачала головой Маша. – Вот честно, Бурундуков, вижу, неплохой ты парень и, наверное, вписался бы в нашу развеселую компанию, но исправлять – это немножко не то, что этому миру требуется.
– Почему?
– Там, где всё работает как положено, не остаётся места чуду.
– Это что же получается, найдя баг, я запорол собеседование?
– Да угомонись ты, никто тебя не собеседовал.
– Ну это же тест был!? Не зря ж ты мня фляжку дала, чтобы проверить, гожусь ли…
– У-у-у-у, брат, а ты себе, я смотрю, нормально так напридумывал, – грустно проговорила феечка. – Ещё раз повторяю: угомонись. Говорю же, фляжки я перепутала. Тебе должно было лёгкое эйфорическое достаться, а досталось тяжёлое телепортационное.
– Так это не собеседование было? Не тест на то, можно ли мне остаться здесь?
– Нет.
– А как же Ванька Волков тогда… – растерянно спросил Бурундуков. Голос его дрожал как у ребёнка, готового вот-вот расплакаться. – Ему, значит, можно…
– Слушай, ну не исполняй спектаклей в театре одного актёра. Я ж сразу признала, что накосячила, и даже на уступки тебе пошла, подвиг организовала, а ты во что его превратил? В поиск багов? Да и с Ваней совершенно другая история, аура у него к этому миру привязана.
– А у меня?
– А у тебя обычная. К тому же, ты со своей дотошностью всю Сентерию нам похеришь, сам того не желая.
– Да оно само как-то вышло. Я когда новые системы какие-то вижу, сразу их проверить на работоспособность хочется.
– Не надо исправлять то, что работает. Иногда баг, это не баг, а фича, Бурундуков.
– Я в курсе, я ж айтишник, – хмуро пробормотал Бурундуков. – Но оно ж у вас работает до тех пор, пока кто-то уязвимость не обнаружит.
– А тех, кто способен уязвимость обнаруживать, здесь обычно не водится.
– А я? Я-то здесь. Вот он я.
– А ты, Миша, исключение из правила и находишься здесь только до тех пор, пока зелье телепортационное действует.
– Очень жаль, – пожал плечами Бурундуков, внезапно смиряясь с тем, что остаться в сказке ему не светит. – Ну что ж, раз так, то значит так. Только, это… Ну, раз уж всё так, как вот так… Может мы тогда, того?
– Если ты думаешь, что я тебя поняла, то ты неправильно думаешь, Бурундуков, – сказала феечка. – Можно попонятнее?
– Может, отпразднуем, – стесняясь, показал жест, знакомый каждому алкоголику, Бурундуков, – что мне в сказке удалось побывать?
Интонации айтишника были настолько печальными и заискивающими, что феечка решила дать Бурундукову возможность оттянуться перед тем, как телепортационное зелье вернёт парня в его реальность, к разбитому серверу, негодующему начальству и всем вытекающим из этого проблемам. Накинуть ему пару слитков золота перед возвращением в реальность – не проблема, сдаст-продаст, с долгами расплатится, ещё и себе останется. В конце концов, это ведь по их с Ваней вине на работе у айтишника случился погром.
– Можно и отпраздновать, – кивнула фея, улыбаясь.
Она вывела волшебной палочкой замысловатый узор, и перед ними, прямо на краю рощи, появился уставленный яствами и напитками стол.
Окончание в комментах (лимит на знаки в посте)
лучше б лимит букв увеличили, чем брульянтики тупорылые раздавать
Глава 11: Сырная философия и крысиный бунт
————
(Примечание автора: Смерть ты как всегда во всем видишь только плохое.)
Плохое? Я реалист, автор. Я вижу мир таким, какой он есть – полным противоречий, абсурда и… сыра.
(Примечание автора: Ну почему сразу сыр? Сыр – это прекрасно! Сыр – это символ изобилия, вкуса, радости…)
…и тлена. Не забывайте, автор, что сыр – это продукт разложения. Как и всё в этом мире, он обречен на…
(Примечание автора: Смерть, прекрати! Ты портишь мне аппетит… и настроение.)
————
Шустрик возглавив крысиное философское движение, превратился из обычного воришки в харизматичного лидера. Он часами вещал своим собратьям о тщетности бытия, о иллюзорности сыра и о необходимости поиска высшего смысла.
Крысы собравшись у подножия сырной башни, слушали Шустрика с восторгом. Башня, некогда став символ их труда и процветания, теперь воспринималась как памятник их былому невежеству.
"Зачем мы строим эту башню?" – вопрошал Шустрик, жестикулируя своими тоненькими лапками. "Она не даст нам ответов на главные вопросы! Что есть сыр? Откуда мы пришли? Куда мы идем?"
Крысиное сообщество разделилось на несколько философских школ. Сырные экзистенциалисты, возглавляемые Шустриком, утверждали что существование предшествует сущности, и что каждая крыса сама создает смысл своего бытия. Сырные нигилисты во главе с Циником отрицали всякий смысл жизни и утверждали, что в конце концов всех ждет одинаковая судьба – стать сыром с плесенью. Сырные стоики ведомые Флегматиком, призывали к спокойствию и принятию неизбежного.
Споры о смысле сыра не ограничивались философскими дебатами. Они привели к конкретным действиям. Крысы-экзистенциалисты отказывались работать, утверждая, что труд – это иллюзия, отвлекающая от поиска истинного "я". Крысы-нигилисты занимались вандализмом, разрушая то, что было построено другими крысами. Сырные стоики же просто сидели в сторонке, поедая сыр и наблюдая за хаосом с философским спокойствием.
Грязнуля погрузилась в анархию. Сырная башня остановилась в своем росте, мусор снова начал скапливаться на улицах, а между представителями разных философских школ вспыхивали драки.
Лёха и Машка наблюдая за происходящим с вершины недостроенной башни, понимали, что нужно срочно что-то предпринять.
"Лёха, ты же герой Сырной революции!" – сказала Машка. "Придумай что-нибудь! Иначе Грязнуля превратится в философские руины."
Лёха почесал затылок и взглянул на крыс, которые яростно спорили у подножия башни. Он понимал, что просто заставить их работать не получится. Нужно было предложить им что-то более мощное, чем сыр и даже чем философия.
И тут его осенило.
————
(Примечание автора: Ну что Смерть доволен? Грязнуля на грани краха!)
Краха? Не преувеличивайте, автор. Это всего лишь небольшой экзистенциальный кризис.
(Примечание автора: Кризис который может уничтожить всё что мы построили!)
Или же превратить вашу Грязнулю в новый центр философской мысли. Представьте, автор: крысы-мыслители, сырные симпозиумы, трактаты о смысле бытия…
(Примечание автора: Мне как-то больше нравилась идея с сырной башней и счастливыми жителями. Но кажется у Лёхи есть план, как вернуть всё на круги своя.)
Да? И какой же?
(Примечание автора: Узнаешь в следующей главе. А пока… наслаждайся хаосом.)
————
Давид - да славится его имя в веках! - был великим царем Израиля. Под его рукой народ его расцвел. Скот множился, виноград плодоносил обильно, пшеницей были полны амбары, оливкового масла было так много, что казалось, сама земля под кедрами пропитана им насквозь. Народ, изведав сытость телесную, обратил свои взоры на духовное, и великий голод овладел им. Стали нарождаться поэты, пророки и ученые. Стало модно отдавать мальчиков в школы, где они изучали закон Божий, и не только его. И вот один мальчик, назовем его Абессаломом, воспылал необыкновенной тягой к знаниям. Пока было светло он сидел, уставившись в свитки, и поглощал мудрость израилеву, и мудрость других народов так жадно, будто это был лучший пшеничный хлеб, намазанный лучшим душистым медом. А по ночам он выбирался на крышу и долго лежал на ней, созерцая небесную бездну.
И так он вырос, а внутри его выросло великое знание. И однажды он сказал своему отцу:
- Отец! Я узнал великую истину: земля наша — это шар, и если выйти из дома и идти все время на запад, то в конце концов обогнешь все страны и вернешься к себе, в родное жилище, но только уже с востока.
Отец его был честный недалекий купец и послал он сына к священнику посоветоваться. Тот же в ужасе воздел руки и воскликнул:
- Великое святотатство говоришь ты! Ибо если бы было так, об этом было бы сказано в великой Книге, а там нет ни слова о таком!
Но юноша продолжал настаивать и, приходя на базар, рассказывал всем о своем открытии, так что через недолгое время весть о полоумном купеческом сыне достигла ушей Давида. Давид - да славится его имя в веках! - был уже стар, и потому суров и негибок. Он призвал к себе юношу, выслушал его, а затем повелел:
- Что ж! Завтра утром ты выйдешь из дома своего и пойдешь на запад, и если когда-нибудь вернешься с востока, я поверю тебе. - А сам разослал гонцов во все известные ему царства с просьбой не давать юноше покою и гнать его на запад без отдыха.
Отец сделал для сына все, что смог: снабдил его осликом, дал кувшин вина и связку лепешек, да насыпал в карманы денег. И так наш юноша начал свое путешествие. Ехал он все время на запад, и ночью никто, памятуя приказ царя, не давал ему приюта, так что ночевал он с краю дороги, прижимаясь к теплому боку осла. Но в сердце его горел чистый пламень и так он пересек множество стран, и даже великую пустыню пересек он, и оказался на берегу огромного океана. Ни один из корабельщиков не соглашался плыть строго на запад, ибо в те поры мореходы ходили лишь вблизи от берега, где можно было найти воду и пропитание. Те же немногие безумцы, что решались уйти в открытый океан, пропали навек и никогда не вернулись, чтобы рассказать, что там, на западе.
Тогда юноша упал на колени и взмолился единому Богу. Горяча была его молитва, и я не могла бы повторить тех слов, что обратил он к Господу. Но так велика была его вера, что Господь ответил. Он послал своего серафима, блистающего, как заря, и серафим возгласил:
- Ступай на пристань, найди корабль, которым правит одноглазый и одноногий мореход. Он пойдет туда, куда ты укажешь.
- Так значит я прав, и на самом деле все реки впадают в один океан, и все дороги смыкаются в круг, и все ветры веют спиралью?
Но серафим не ответил ни да ни нет, лишь улыбнулся.
И юноша нашел одноглазого и одноногого морехода, сговорился с ним, дождался попутного ветра и отплыл от берегов Африки. Это была последняя весть о нем, достигшая дома его отца, и дале долгие годы никто ничего о нем не слышал. Умер его отец, умерла его мать, умер - да славится его имя в веках! - великий царь Давид, и о юноше все забыли. Уже много дней правил в Израиле - да славится его имя в веках! - премудрый царь Соломон, уже возвел он храм единого Бога... В общем, прошло так много лет, что когда с востока к городу Иерусалиму подошел длинный караван, и люди высыпали на базарную площадь подивиться чудесам, которые он привез: душистым плодам, и диковинным напиткам, и тонким тканям, и шкурам неведомых зверей, и фигуркам странных богов, - некому было узнать стареющего мужчину, который ехал во главе на скакуне потрясающих статей.
- Вот я и вернулся, - сказал мужчина, спешился, нанял проводника и пошел по новым улицам, не узнавая свой скромный город. Мужчина постучался в ворота и из дверей вышел хозяин, похожий на него, как похожи две горошины, вылущенные из одного стручка.
- Обними же меня! - воскликнул мужчина, - ибо это я, брат твой, Абессалом, вернулся с востока, как и обещал много лет назад. Я привез с собой великие богатства, и множество удивительных товаров, каких не найти больше ни у одного купца, и золото, и слоновую кость, и драгоценности привез я. Зови же своих сыновей и дочерей, зови жену свою. Я щедро одарю вас!
И тут начался шум и гам, и подарки сыпались на родственников, словно пыль дорог на обувь странника, и все радовались, обнимались и устроили великий пир.
Правда, ни брат, ни жена и дети его, ни обитатели базара, ни соседи, ни сам премудрый царь Соломон - да славится его имя в веках! - не поверили Абессалому. Они кивали и улыбались, слушая его рассказы о долгом плавании, и земле, лежащей далеко за океаном, и обычаях других народов, но сами думали, что Абессалом просто очень хитер и сделала большой круг, пройдя по диким землям (может, даже побывал в странной и страшной Гиперборее), где торговал и пускал деньги в рост, и добыл великие богатства, а потом вернулся домой с востока, как и обещал.
Да и сам Абессалом за годы своих странствий охладел, поумнел, и не настаивал на своей правоте. Только где-то далеко в старом, потертом кофре хранил он пергамент с нарисованной на нем картой земель человеческих, на которой все дороги смыкались в круг, и все реки впадали в один океан, и все ветры дули по спирали. Но ведь нарисовать всякий волен, что хочет, не так ли?