Дилемма Метёлкина
Иногда сверхвозможности людей принимают за проявление шизофрении. И Савелий Метёлкин, патанатом, убедил себя в том, что тяжко болен. Он старается убежать от проблем, теряя при этом семью, уважение коллег. Но судьба не зря создала его таким – странным, не похожим на других. Не зря наделила его даром-проклятием.
Часть первая
Савелий часто слышал истину -- от себя не убежишь. А он все равно пытался. И всякий раз тяжело переживал неудачу. Но не бежать было нельзя. Пришлось даже оставить семью.
Он не дал своей верной Настьке, с которой был знаком с детского сада, ни постоянного крова над головой, ни денег, ни спокойной жизни. Принес только вечное скитание по съемным квартирам, косые взгляды людей, одинокие вечера-ночи и бесконечное ожидание то возвращения мужа с дежурства, то зарплаты, то избавления от его очередного приступа. И отцом оказался никудышним.
Знакомый психотерапевт, которому от обилия состоятельных клиентов было недосуг узнать всю подноготную, запретил так думать, велел оторваться от прошлого и найти перспективу. И Савелий старался, как мог, наполнить голову новыми мыслями. Но увы, ежедневная дорога на работу в районный Глинищенский морг загоняла их в наезженную колею.
Именно в Глинище, которое Савелий в мыслях называл Гнилищем, и приостановилось его бесконечное бегство. Полгода назад за новой стальной дверью бревенчатого здания на отшибе больничного комплекса его тепло встретили уборщица тетя Маша и санитар Петр. Вот уж кто никогда не косился и не морщился при виде врача-патанатома Савелия Метелкина. А ведь должны были... Просто обязаны. Если, конечно, они нормальные люди. Новые коллеги трех блоков районки отнеслись к нему с настороженной прохладцей. Открытой враждебности не проявили, зато дали ясно понять: ему никогда не стать своим в больнице.
Приступ случился с ним в первый же рабочий день.
Савелий должен был провести аутопсию пятилетнего ребенка, о чем ему по телефону сообщила заведующая педиатрией. И он разволновался от своих надежд и ожиданий, стал ждать у окна. Сколько раз говорил себе: не думай об ушедшем человеке, смотри на труп как на биоматериал, который нужно описать и исследовать.
Но где там! И Савелий увидел сквозь зарешеченное стекло, как трясется по гравию каталка, как вздрагивает маленькое тело, как ветер треплет светлый хохолок, высунувшийся из-под куцей больничной простыни.
У его дочки, Настюши, были светлые, в мать, волосы.
Савелий сразу почувствовал, что дело хорошим не закончится. Предметы в секционке обрели световые ореолы, зал наполнился звуками, которые даже не воспринимаются человеком в обычном состоянии. Редкие капли из крана стали звонко долбить эмаль раковины. Под облицовочной плиткой зашуршала осыпавшаяся штукатурка. Открылась дверь, и сквозняк громко прошелестел листами посмертного эпикриза, который Петр положил на грудь трупа. А еще санитар взялся искать что-то в шкафчиках. Дверцы наполнили зал пронзительным скрипом.
Савелий еще верил в то, что все обойдется. Даже тогда, когда сел с бумагами у компьютера и услышал тихие стоны. Может, этим и ограничится?
Нет... Он погрузил скальпель в желтоватую кожу трупа, и уши резанул отчаянный визг. Савелий отшатнулся. Он привык, что слышит живые голоса мертвых тел. Приучил себя продолжать работу, несмотря на вопли, оглушавшие его. И скрывать это от коллег тоже научился.
Но девчушка шести лет... Светленькая...
А плач все не стихал. Савелий уже собрался вонзить большой ампутационный нож между атлантом и затылочной костью, чтобы оборвать все связи мертвого мозга с телом. Но в этот миг, не осознавая причин такого своего поведения, впервые задал вопрос трупу. Прежде Савелий и помыслить не мог, чтобы затеять диалог, ведь это означало бы поставить крест на своей мечте об избавлении от болезни или проклятии, которое превратило его жизнь в бегство.
-- Чего кричишь-то? Тебе не больно, я знаю. Ты же умерла, -- сказал он недвижному телу. - Успокойся, скоро все закончится.
И в ответ услышал:
-- Бабаська сказайа: ты жейтва. Не будет бойно. А мне бойно-бойно...
Савелий бросил инструменты, стащил перчатки и выскочил из морга. Ветерок, полчаса назад игравший детскими волосами, швырнул ему в лицо последние колкие снежинки зимы, которая все надеялась вернуться после первых теплых дней. А сердце, вдруг ставшее большим и жгучим, затрепыхалось вместо равномерного сокращения.
Может, это приближавшийся инфаркт вызвал слуховые галлюцинации в виде общения с мертвой? Такое бывает. Или безумие пошло на новый виток? Да ладно, он сам считала себя шизофреником и тем не менее жил с этим. Стало быть, инфаркт...
Но через несколько секунд сердцебиение пришло в норму, жгучая боль бесследно прошла. Савелий вытер потный лоб рукой и попытался обдумать ситуацию. Похоже, он вовремя уехал из дома. Шизофрения часто передается по наследству. И оградить ближайших кровных родственников от хвори можно элементарной изоляцией больного.
Савелий попытался восстановить то, что случилось в секционке. Да, он волновался - первый рабочий день на новом месте. Надежды... пусть слабые, неуверенные, но все же. Мертвое дитя, так похожее на дочку. Вот и повод его больному мозгу пуститься во все тяжкие.
Возня Петра у шкафа... Черт, в секционке он был не один! Еще и уборщица в коридоре - он чуть не споткнулся о ее швабру. Они могли увидеть и услышать. Значит, снова бегство в никуда?
-- Савелий Иванович, простынете на ветру-то, -- ласково сказала баба Маша.
Савелий обернулся и уперся взглядом в ее полное, раскрасневшееся от работы лицо. Не похоже, что она слышала его "разговор" с трупом. Вон какая веселая. Савелий привык к другому отношению коллег и окружающих.
Вышел Петр, вытащил сигареты, щелкнул зажигалкой.
-- По ходу, зима в этом году будет ранняя, -- сказал он, обращаясь к Савелию. - Ваша-то квартирка как? Ремонта не требует? А то мы с братом поможем.
Савелию даже стало теплее от его глаз и улыбки, излучавших добродушие.
Никто ничего не видел. А может, и не было ничего?
Но Савелий знал: было. Как в детстве, когда он услышал мявканье кошки под окном, вышел и обнаружил кишевший мухами труп. Или на похоронах одноклассника, когда над недвижным телом пронеслось:
-- Не хочу, не хочу, нехочунехочунехочу!..
И в университете такое случалось. И на работе - одной, другой, третьей. Будь он немного похитрее или практичнее, мог бы стать знаменитым специалистом. Ибо вперед всех получал важнейшую информацию. Особенно его ценили следователи. Именно он поспособствовал раскрытию нескольких резонансных преступлений. Увы, его заслуги нельзя было признать. Им, его бедой и проклятием, просто пользовались. И тут же предпочитали забыть. До нового дела.
В первые дни работы на новом месте Савелий затаился, приглядываясь к сотрудникам. А потом даже отважился пригласить их на "посиделки" после очередной запарки. Баба Маша сначала только замахала руками, мол, не пью эту отраву, ваш клоповник-коньяк, то ли дело самогоночка. И выставила свою бутылку с вонючкой кофейного цвета. Ох, и забористым же оказалось это пойло! А уборщица и санитар - самыми душевными сотрапезниками. Однако, когда Савелий вышел в коридор позвонить Настьке, то услышал их короткий разговор:
-- Что думаешь, Петро? Зачем он каждое тело калечит? Сроду не видела, чтобы трупам головы отсекали. Может, правда все, что про него говорят? - спросила санитара бабка.
-- Че тут думать... Такое в мозг не лезет, как ни запихивай. Нам-то че? - грубо ответил Петр.
-- Так ведь работать с им, -- возразила уборщица. - Всяко может случиться.
-- Отстань. Вот когда случится, тогда и подумаю, -- уже откровенно нахамил Петр.
Когда Савелий зашел в лаборантскую, где они "чаевничали", сотрудники расцвели самыми приветливыми улыбками.
Стало быть, тогда, в первый день, все увидели-услышали и решили не подавать виду. И значит ли тот факт, что штатный состав морга Глинища сразу же не восстал против него, ненормальность этих простых и душевных людей?
Савелий с того времени еще несколько раз, особенно в начале лета, когда повалили трупы с мест происшествий, задавал вопросы мертвым, стараясь точно подгадать, чтобы в секционке никого не было. И они откликались. Странность ответов смертельно травмированных заключалась в однообразии. Причину они называли одну -- псы. И тут же замолкали навсегда, хотя обычные покойники могли подать голос и после холодильной камеры. Однако вид и особенности повреждений не имели ничего общего с нанесенными животными. Разве что если бы они имели по два верхних клыка двадцатисантиметровой длины с каждой стороны пасти. Да и не было в округе диких стай, которые обыкновенно бродят вокруг дачных поселков. Савелий решил, что эти "псы" -- какая-то потусторонняя метафора, недоступная рассудку живых.
Сегодня баба Маша, увидев Савелия в окно, вышла встречать и бросила ему под ноги белую тряпку. Савелий знал, что она слыла целительницей-шептуньей и, по разговорам сельчан, поднимала на ноги самых безнадежных. Однако никто к ней в очередь за здоровьем не стоял. Бабку явно избегали. Обращались только отчаявшиеся.
-- Здрасьте, Савелий Иванович! По половичку-то подошвами шоркните раза три! - велела уборщица.
-- Есть же решетка и коврик... -- возразил было Савелий, теряясь в догадках о смысле этой церемонии.
-- Так понедельник же! Надо, надо... Чтоб вся неделя легкой была, -- сказала какую-то бессмыслицу баба Маша.
Савелий привык, помня о своем проклятии, во всем идти людям навстречу. Было в этом что-то жалкое, заискивающее. Он подавил раздражение и тщательно трижды вытер ноги о непорочно-белое полотнище.
-- Вот и молодцом! - похвалила уборщица. - Будет вам за покладистость и уважение добро.
Савелий хмыкнул и прошел к себе. Однако бабкина странность засела в мозгу, не дала ему покоя, и он в обеденный перерыв поинтересовался:
-- А что за обычай такой - ноги о белое вытирать?
-- Так наши предки делали перед Выргызиным выходом, -- ответила баба Маша.
-- Перед чем? - удивился Савелий. - Перед чьим выходом?
-- Да не слушайте ее, Савелий Иванович, -- донесся голос Петра из подсобки. - Брехня все это. Или дурость.
В его голосе явно слышалась злость, которую невозможно было оправдать ситуацией.
-- Мать Выргыза каждый сезон к людям выходит, -- важно сообщила уборщица. - Эта неделя - предзимок, конец осени. Выргыза даст людям силы пережить зиму и встретить весну. За неделю до выхода...
Ее грубо одернул санитар, который хлопнул дверью:
-- Хватит басен! Савелий Иванович, из терапии звонили, спрашивали, когда из области экспертизы будут.
Савелию стало стыдно за Петра, поэтому он сказал бабе Маше:
-- Мария Константиновна, я за чайком с удовольствием про выход послушаю, а сейчас мне нужно кое-что обсудить с коллегами.
День оказался сложным, Савелий забыл про обещание, так что не довелось послушать про какого-то местного духа или божка -- Выргызу. И уборщицу увидеть не довелось.
Бабу Машу поздним вечером прирезали в собственном дворе. То, что дело будет висяком, участковый и следователи определили сразу после опроса соседей и знакомых одинокой старухи. А через день была назначена аутопсия.
Накануне вечером к Савелию постучался участковый. Он явился с одним из следаков, по слухам, уроженцем Глинища. Гости выглядели презабавно, обликом как бы противореча друг другу: пожилой участковый молодцеватыми движениями, выправкой и зычным голосом напоминал человека не старше тридцати пяти, а районный следователь, по лицу только что со студенческой скамьи, сутулился, покашливал, со старческой натугой садился, вытягивал ноги, медленно перебирал листы в папке. Его пальцы дрожали, а губы кривились.
-- Как уехал отсюда десять лет назад, так начались проблемы со здоровьем, -- пояснил он свое непрерывное поперхивание и кашель.
-- Да, места у нас такие... силы дают, -- отчего-то недовольно, даже злобно подтвердил участковый.
Савелий выставил коньяк, и глаза участкового радостно блеснули. Понятно, обрадовался, что сэкономил на традиционном гостинце. Наверняка потратился на "чаек патанатомов" для Савелия. А теперь и дорогое бухло при нем, и разговор будет самым задушевным.
-- Вы же ознакомились с официальными вопросами к экспертизе? - спросил следак.
Савелий кивнул. Вопросы как вопросы, он таких видывал немало. Участковый тем временем перехватил хозяйскую инициативу и быстро разлил коньяк по стопкам.
-- Хотелось бы, чтобы поменьше внимания было уделено описанию смертельных ранений, -- сказал следак. - Они должны соответствовать ножевым. Такова версия следствия.
-- Вы хотите сказать, что раны могли быть нанесены не холодным оружием? - удивился Савелий.
Он еще не осматривал труп, который хранился в "трехместной" камере морга.
-- Они и не могут быть другими, -- с напором ответил следак и значительно добавил: -- Мы же знаем, как вы всегда помогаете следствию. Слухами земля полнится. Она же круглая.
Савелий от души возмутился:
-- Да, помогаю. Исключительно точностью и оперативностью экспертиз сверх всяких сроков. И исключительно в целях установления истины, пусть она даже и не совпадает с версией следствия.
Он даже отодвинул свой стул от стола с коньяком, холостяцкой закуской и бумагами следователя.
-- Вы все не так поняли, Савелий Иванович, -- вмешался участковый. - Здесь дело еще более чистое, чем те, что были раньше по поводу травм на молотилке и ДТП. Вы тогда написали, что раны не соответствуют нанесенным животными и были получены до того, как тела попали под механизмы или грузовик. До такого ни один из ваших предшественников не доискался и не додумался. Сейчас даже этого нет.
"Однако ты осведомлен больше, чем следует", -- подумал Савелий и отклонил протянутую стопку. Участковый не смутился и весело "накатил" свою.
-- Следствию нужно, чтобы вы зафиксировали -- раны не могут быть нанесены животными, -- просипел следак, осторожно выпил и замер, приложив ладонь к груди.
"Уж не разрабатывают ли они какого-нибудь сезонного маньяка?" -- задал себе вопрос Савелий.
-- Как я понял, следствию нужно, -- Савелий подчеркнул голосом последние слова, -- чтобы я не обратил внимание на параллельные ранения и не связал их с исследованными ранее?
Следак кивнул, участковый широко, по-дружески, улыбнулся.
-- Не стоило беспокоиться, -- сухо ответил Савелий. - Раны я опишу, как положено. Это даже не обсуждается. А все остальное не мое дело.
Теперь уже во все тридцать два зуба улыбнулся следак, обнажив анемичные десны.
Они допили коньяк, потолковали о том о сем.
Выпроводив гостей, Савелий задумался: ясно, что у следствия нет задач кого-то подставить или покрыть. Разве что... какое-то неведомое животное с двойным рядом клыков-лезвий. Но такое просто не существует! Он вспомнил слова изуродованных покойников о "псах". Кто они - аномальные, мутагенные создания природы или маньяк с потребностью рвать жертву на полосы? И только он сможет напрямую спросить последнюю жертву.
Савелий, почему-то чувствуя вину перед бабой Машей, решил для свободы собственных действий отправить Петра с поручениями. Когда санитар выкатил труп из холодильника и устроил на секционном столе, сказал:
-- Поезжайте прямо сейчас в область с новыми стеклами и образцами. И да - нужно предварительно спросить в отделениях, нет ли еще чего для анализов.
Но Петр угрюмо отказался:
-- Не поеду. Останусь здесь.
Савелий, стараясь не перейти грань, спокойно сообщил:
-- Либо вы сейчас же, сию минуту отправляетесь с новыми стеклами в область, либо я попрошу главного найти в морг лаборанта. Достаточно того, что я сам работаю с препаратами. Не понимаю, за что вам начисляют часть ставки. Соображаете, как это отразится на вашей зарплате?
Петр разъярился:
-- Думаете, я не знаю, что вы хотите поговорить с покойницей? Да-да, не стройте из себя кого-то там. Небось, спросите, не я ли ее грохнул. И сами любой ответ выдумаете. Так вот, знайте: у меня тоже есть что главному рассказать.
Савелий почувствовал, что пол, крытый старым линолеумом, уходит из-под его ног. "Ненормальный, он отрезает телам головы! Психопат, он дает трупам наркоз! Врач-садюга, который каким-то образом вызнает о жертвах такое, будто сам их убил!" -- прежние обвинения посыпались на него со стен и потолка морга. Такое он не однажды переживал. Но в этот раз ему некуда было бежать. Так пришло решение не оправдываться, не просить, а пойти в атаку.
-- Думаю, вы оба догадались, отчего я оказался здесь, в вашем Глинище, -- сказал устало Савелий. - Да и слухами земля полнится, так? Но не суть. Ты, Петр, -- ведь могу к тебе обратиться так, как раньше, на "ты"? - зря решил, что тебя подозревали. Вовсе нет. А теперь вот станут. И неважно, что будет со мной. Подумай о себе.
Петр шарахнул кулаком о стену, отчего правила обработки инструментария в рамке рухнули на пол, дзынькнув стеклом. Санитар уселся на корточки рядом, обхватил голову руками и сказал:
-- Эта падла меня видела. Как раз перед тем, как кровищей захлебнуться...
Савелий попытался незаметно сунуть руку во внутренний карман с мобильником.
-- Не я это! - завопил Петр, подняв лицо, залитое слезами. - Не я! А карга увидела меня!
-- Тогда ты должен понимать, что мне важно задать покойнице вопросы, -- почти бодро сказал Савелий.
Его даже пот прошиб от сознания того, что бежать, возможно, не придется.
-- Вы ведь думаете, что я зверь какой, если со старухой лаялся? Да просто знал, кто она такая! Из-за нее самой, может, столько трупов через этот морг прошло! - зачастил санитар. - Да, ненавидел. Да, хотел разобраться из-за сеструхиного пацана. Но не убивал! А она про меня скажет!
-- Пойдем-ка в кабинет, -- предложил Савелий. - А потом ты поедешь в область. Вернешься - продолжим разговор.
-- Не смогу я уехать... -- пробормотал Петр. - Пока вы тут с ней... обо мне говорить будете.
-- Ты успокойся сначала, -- велел Савелий и помог санитару подняться.
Часть вторая Дилемма Метёлкина