Было это на закате СССР в небольшом российском городке.
Две девятиэтажки заселили гражданами Вьетнама.
Кажется, это был какой–то государственный проект, что–то связанное с обменом опытом среди рабочего класса, но точно не помню, – было мне всего лет 12 от роду.
Жил я на соседней улице. Был обычным пацаном – играл в футбол и догонцы по трубам, пускал ракетки из селитры, летом строил шалаши, а зимой зависал в подвалах. По выходным смотрел «Утиные истории» и «Чип и Дейл».
И вот новое развлечение – вьетнамцы. Мы отреагировали на их появление, как дети аборигенов из неконтактных племен джунглей на белого путешественника.
Очень странные, похожие друг на друга, лица, смешной труднопроизносимый язык, одно забавное и звонкое слово из которого мы выучили сразу.
«Синтяу!», кричали мы проходящим мимо новым жителям района. В ответ они улыбались, махали нам рукой, отвечая «Синтяу!». Кто–то даже пытался выговорить «Привет!».
В общем–то, вьетнамцы оказались доброжелательными людьми, но очень на нас непохожими.
Например, они полюбили наше разливное пиво. Вот только все порядочные люди стояли в очереди за пенным со стеклянными банками и металлическими бидонами, а вьетнамцы – с целлофановыми пакетами, и после разлива как ни в чем не бывало шли с ними, совершенно не боясь того, что драгоценный напиток может пролиться. Мы на такую странность спокойно смотреть не могли и прицельно палили из рогаток по надутым пакетам. Получалось очень смешно.
Ещё они очень любили собак и голубей, но не гладить или кормить. От такой проблемы, как бродячие собаки, наш район избавился полностью, а верным способом заработать для местной пацанвы стала ловля голубей и продажа их вьетнамцам.
Перед тем как съесть собаку, вьетнамцы держали её голодной несколько дней, поэтому, проходя мимо их общаг, частенько можно было услышать жалобный скулёж с балкона. Готовили свои блюда они на костре, который разжигали на этом же балконе.
У советских домов, предназначенных для общежитий, есть пристройки типа вестибюля. Именно там наши новые соседи любили собираться и отмечать свои праздники. Мы в эти дни ошивались неподалёку в надежде чего–нибудь стыбздить, выпросить или честно заработать, предложив свою помощь в качестве грузчиков, например.
И хотя мы не были детьми, избалованными в гастрономическом плане, (жареный куриный окорочок с макаронами по праздникам), от предложенных вьетнамских деликатесов всегда отказывались – очень уж тошнотворно всё воняло. Как–то я попробовал нечто вроде капусты или спаржи – пока никто не видел, выплюнул, очень уж остро и непривычно.
Основной нашей целью были сигареты «Dunhill», которые курили некоторые вьетнамцы. Удачей считалось даже просто найденная пустая пачка – красота неописуемая и пахло круто, в отличие от отечественных «Примы» и «Космоса».
Свое тогдашнее отношение к нашим гостям коротко могу охарактеризовать так – любопытство, брезгливость, возможность наживы. Ненависти не было.
Из разговоров ребят постарше я почерпнул, что вот, мол, сейчас они «перетрахают всех наших баб». Кто–то, однако, был не против и «замутить с вьетнамочкой». Я в 12 лет слабо понимал, о чем они говорят, меня больше волновали сигареты.
У некоторых с течением времени чувство брезгливости всё–таки перерастало в ненависть. Сказывалось всё вместе: и скулящие собаки на балконах, и их странный вьетнамский гомон, и боязнь за «баб».
Такие ребята собирались толпами у общаг и закидывали в окна и на балконы взрывчатку. Взрывчатку изготавливали так: в бутылку наливали немного воды, затем накладывали туда травы, затем карбид, плотно закупоривали, встряхивали, карбид вступал в реакцию с водой, бутылка взрывалась, как раз долетев до цели.
Вскоре все окна и балконы девятиэтажек были заколочены металлическими листами, а гости стали собирать вещи и уезжать. Причем в контейнеры они складывали не домашнюю утварь и пожитки. Они стали массово скупать пластиковые тазы с ведрами и медные слитки. Нам это казалось очередным чудачеством: ни пластик, ни медь для нас тогда не представляли вообще никакой ценности.
Время прошло, общаги отмыли, застеклили, заселили гражданами нашей страны.. Проходя мимо этих домов, я, повзрослевший, часто вспоминаю то время, потому что на протяжении всей жизни, прямо или косвенно, мне довелось неоднократно вспомнить те приключения.
Вот, допустим, идет темнокожий парень с русской девушкой, смотрю на них, думаю, – дай бог им счастья, а на душе кошки скребут, что такое? Вспоминаются сразу пацаны постарше, переговаривающиеся о том, как «баб наших перетрахают»…
Вот видео, где мужик гуляет с ребенком. Сделал какое–то замечание проходящей мимо молодежи, те окружили его и давай избивать на глазах у сына. И вновь у меня те же чувства, и вновь вьетнамцы почему–то вспоминаются.
В новостях диктор рассказывает о каких–то националистах, о какой–то войне. Да что ж такое, опять, воспоминания из детства – летящие в окна бутылки с зажигательной смесью.
Как взрослый сознательный человек, я решил наконец разобраться в своих чувствах и эмоциях, выяснить от куда ноги растут. И почему так запали мне в память те несчастные вьетнамцы со своими пластиковыми тазами.
Что же происходит, когда один человек встречается с другим, у которого необычный внешний вид, язык, пищевое поведение, повадки, культура, традиции, устои?
Чувства возникают вполне естественные, инстинктивные, выработанные в процессе эволюции с момента зарождения всего живого – любопытство, настороженность, отвращение, брезгливость. С этими ощущениями мы ничего не сможем сделать, идти против природы бессмысленно, поэтому давайте честно признаемся в своих чувствах, только не своему оппоненту (он вряд ли нас поймет), а скажем самому себе – «полёт нормальный, так и должно быть».
Но побыли немножко животным и хватит. Мы ж цивилизованные люди.
Если вы человек разумный, то должны понимать, что у сапиенса напротив абсолютно зеркальные чувства. Вряд ли наши макароны с курицей покажутся ему такими же вкусными, а наша девушка такой же красивой. И опять же–так задумано природой – люди все разные.
Идеально, если эти двое посмотрят друг на друга, проникнутся моментом и разойдутся в разные стороны, рассказывать в своем селе о странных иноземцах.
А если не разойдутся? Если обстоятельства сложатся так, что придётся сосуществовать на одном клочке земли? В соседних домах? Как будут развиваться их отношения?
Варианта, как я полагаю, два.
Первый, назовём его «мирный». Между соседями установятся приятельские отношения (это работает только с двух сторон, конечно, при взаимном уважении), и они начнут проникаться кулинарией, культурой и религией друг друга. Так чувство настороженности сменится доверием, отвращение – пониманием, а соседи поймут кое-что новое о себе и других.
И второй вариант – совладать со своей природой наши герои не смогут, подсознательно включится режим защиты территории, защиты своих самок, патриотизма. Опасности в реальности, может, и нет, но сработал тумблер в голове, и вот брезгливость становится ненавистью.
Отчего это происходит и почему у кого-то в одинаковых обстоятельствах щёлкает этот тумблер, а у кого-то нет – я однозначного ответа дать не могу.
Всё это очень сложные и тонкие материи.
Знаю только, что ненавистью, как и любовью, можно легко воспользоваться в корыстных целях.
Объясню. Вот, к примеру, молодой парень признался немолодой женщине в любви, взял денег в долг и смылся. Воспользовался её чувствами для получения наживы.
Или - собралась толпа и закидала взрывчаткой дома других людей.
Спросите, а как эти два случая взаимосвязаны?
Отвечу: как та обманутая женщина рано или поздно поймет, что это была не любовь, так и ребята из толпы рано или поздно поймут, что это был не патриотизм.
И в этой мысли я солидарен с Эдуардом Лимоновым, который говорил, что национализм – это нарастание эмоций в геометрической прогрессии: одна сторона начинает, другая ей отвечает, потом никто не помнит, кто начал, а заканчивается это тем, что в центре опознания трупов находят детей с перерезанным горлом и выколотыми глазами.