Печать. Отрывок из романа
Июль подходил к концу, венчая свой последний закат багровым небом с фиолетовыми перистыми облаками. Постепенно эти облака затянули бо́льшую часть горизонта, полностью закрыв собой заходящее солнце. Тёплый, летний ветерок довольно быстро нарастил силу, превратившись в холодный, порывистый шквал. Запахло дождём. Платон развалился в кресле на балконе собственной квартиры и умиротворённо рассматривал вечернюю, измученную долгой жарой улицу. Он вдыхал полной грудью влажный, пьянящий аромат предстоящей стихии. Приятная расслабленность волной разлилась по телу молодого писателя, он принялся любоваться новеньким, роскошным серебряным перстнем с большим, синим камнем посередине, одетым на указательный палец его правой руки. Другой рукой писатель держал прозрачный стакан с вязкой бордовой жидкостью.
- М-м-м, кое-кто перешёл на дорогие напитки, - раздался за его спиной знакомый писклявый голос. И в эту же секунду неподалёку сверкнула яркая молния.
Платон, вздрогнув от неожиданности, обернулся. Но в поле его зрения никого не оказалось. «Возможно, мне это почудилось» - подумал он.
- А вот и не почудилось! - рассмеялся, после раздавшегося над головой раската грома, всё тот же голос.
Стакан выпал из рук мужчины и разбился вдребезги.
- Платон, ты зачем переводишь продукт? - из-за плеча писателя выскользнуло эфирное облачко: - привет, давненько не виделись!
- Бурсон? - удивлённо произнёс мужчина, - а-а-а, понятно, я, наверное, опять сплю?
- Во даёшь! Да не спишь ты, дуралей. Просто, наконец, наступила гроза, поэтому я снова смог навестить тебя.
Дождь холодными струями резко ворвался на незастеклённый балкон. Бурсон стремительно нырнул в комнату и крикнул:
- Скорее, айда домой, не-то промокнешь!
Платон вскочил с пластикового белого кресла и вслед за облачком забежал в квартиру. Он тряхнул мокрой головой, а затем отёр ладонью дождевые капли со лба. Фантом тут же принялся расспрашивать его, лихо выписывая виражи под потолком:
- Ну, валяй, выкладывай всё про свои успехи. Помогло тебе наше соглашение? Нравится ли ощущать себя талантом? На что тратишь роялти?
- Да не мельтеши ты, и без того голова кружится! - раздражённо ответил Платон.
Он ущипнул себя сначала за щёку, потом за руку, потом подёргал шевелюру. На что фантом, подбоченившись, выпалил:
- И долго ты ещё будешь этим самомассажем заниматься? Я не сон! Когда уже до тебя дойдёт это? Ей богу! - в эту минуту Бурсон непроизвольно зашипел, - да простят меня черти! Я ведь и обидеться могу.
«А что, если и правда, не сон? Не мог же я так просто отключиться на балконе после одного бокала вина?» - подумал мужчина, ощущая, как волосы его зашевелились на голове от этой мысли. Тут Бурсон подлетел к самому его уху и заговорщицки прошептал:
- Ну, конечно, правда. Хочешь, докажу?
- И каким же образом? - также шёпотом ответил Платон.
- Всё просто – я расскажу сейчас твоё ближайшее будущее. Но взамен, когда сказанное мной сбудется, ты исполнишь одну мою пустяковую просьбу.
- А хочу!
- Что ж, запоминай: сегодня ночью ты закончишь новый роман. Именно он вскоре проложит тебе дорогу в большой свет. Этот роман за считанные дни всколыхнёт все столичные литературные сообщества. Тебя начнут приглашать на презентации. Тысячи поклонников буду толпиться за твоим автографом в длинных очередях. Женщины будут стаями виться вокруг, желая завоевать внимание талантливого красавца. О гонорарах вообще молчу – это будут очень красивые цифры! Просто услада для очей. Однако будь осторожен. Всего этого может и не случиться, если развесишь уши при самой первой похвале. Не упусти момент. Завтра утром, вместо того, чтобы отправить роман на сайт Лиры, тебе придётся самому отнести флешку с текстом в издательство. А Горицкий с порога начнёт нахваливать тебя, без умолку твердя о том, какой ты гениальный писатель и как он рад, что ты выбрал именно его Лиру. Ещё он будет тебя уговаривать оставаться его верным, пожизненным партнёром и никогда не менять редакторов. Но ты подумай, Платоша, оно тебе надо?
- Что надо?
- Как что?! Чахнуть в провинциальном городишке! Огласить весь список перспектив, ожидающих тебя здесь? Встречи с пенсионерами в библиотеке раз в месяц, да тематические посиделки городского клуба книголюбов, состоящего из жалкой горстки плешивых, выживших из ума от старости, участников. Платон, ты рождён для большего! Твоё место не здесь. Столица – вот наша первая цель! А дальше, посмотрим.
- Ну, вот завтра и посмотрим.
- Замётано! Однако не всё так просто, дружище. Пока я могу появляться лишь в грозу. Кто знает, сколько её придётся ждать. Увы, стихия ещё не подвластна нашему брату. Но одно твоё твёрдое слово, что ты готов видеть меня не только под ночную громовую канонаду, а в любую полночь, легко исправит эту ситуацию.
- Ох, заинтриговал, чертяка. Хорошо, твоя взяла. Я даю тебе такое слово!
- Вот и славненько.
- И всё-таки, мне определённо нравятся сны с твоим участием! - мечтательно произнёс Платон, - они такие забавные, пожалуй, я напишу по ним увлекательную историю.
- Сны?! - взбесился Бурсон, - ты всё ещё считаешь меня сном? Да сколько можно?! Ладно, сам напросился! Чтобы ты окончательно перестал сомневаться в моей реальности, сейчас мы скрепим наш договор печатью!
- Какой ещё печатью?
- А вот какой!
Молния ярко осветила вечернюю комнату, следом гром тяжёлыми ударами прокатился за её стенами. Вдруг фантом начал с неимоверной скоростью увеличиваться в размерах, вытягиваясь в узкий, длинный шлейф. Этот шлейф за считанные секунды несколько раз опутал шею писателя своей эфирной субстанцией. Платон ощутил, как горло его стремительно сдавливается. Ему резко стало не хватать воздуха. В ушах загудело, а во рту появился вкус крови – вероятно, он прикусил язык от неожиданности. Писатель попытался дрожащими руками освободить себя от этой странной удавки, только у него совершенно ничего не получалось. Дышать уже было совсем нечем, Платона охватила настоящая паника. Отчаявшийся мужчина остервенело царапал свою шею ногтями, громко хрипел и шатался на обмякших ногах, но пальцы его никак не могли ухватиться за прозрачного противника. Новенький, серебряный перстень внезапно раскалился и очень больно, с шипением обжёг кожу чуть ниже подбородка, вынуждая Платона моментально убрать руку от горла. В глазах мужчины потемнело, сознание его помутилось, комната поплыла вокруг, заливаясь почему-то красным светом. На мгновение Платон закрыл веки, а когда открыл их обратно – Бурсона нигде не было видно.
Кислород свежим потоком резко ворвался в лёгкие, вызвав приступ сильного кашля. Уставший после борьбы Платон опустился на четвереньки. Когда он отдышался – взгляд его упал на зеркало. Увиденное в отражении повергло мужчину в шок: на шее красной полосой горел след от только-только утихнувшей схватки. В центе этого следа, в районе кадыка, вздулся огромным волдырём ожог, напоминающий оттиск печати.
- Где ты?! - обезумевшим сиплым голосом пытался кричать Платон, мечась из стороны в сторону, чтобы увидеть фантома, - Что тебе надо?!
- Мне надо, чтобы ты поверил в меня! - громкий, зловещий голос Бурсона эхом звучал внутри головы писателя, - я существую!!!
- Идиот! Ты чуть не убил меня только что!
Внезапно фантом выплыл откуда-то сбоку. Приняв вновь обыкновенный вид облачка, он уселся на плечо своей жертвы и обиженно произнёс:
- Сам такой. Прости, Платоша, но мне до жути надоело тебе доказывать, что я не сон. Пришлось пойти на кардинальные меры. Да ты успокойся, не стал бы я губить тебя. Так, пошалил чутка.
- Пошалил?! - писатель был вне себя от ярости, он взмахнул рукой, чтобы сбросить с плеча Бурсона - ничего себе шалости! Ты в своём уме?
- Но теперь-то ты веришь мне? - рассмеявшись, спросило облачко.
Платон подошёл вплотную к зеркалу и, ощупывая рукой ноющий от боли ожог, глухо ответил:
- Возможно, я схожу с ума, но… - однако договорить он не смог, тело его с грохотом рухнуло на дощатый пол.
Сколько времени Платон провёл в беспамятстве, он не стал считать, только когда глаза его открылись, за окном уже была глубокая ночь. Сквозь открытую балконную дверь в комнату прохладной рекой лился аромат мокрой земли. Гроза давно миновала, а ветер улёгся. Лишь мерное тиканье стареньких часов монотонно отсчитывало шаги тонких стрелок. Голова Платона была тяжела, она сильно гудела. Мужчина поднялся с пола и поднёс руку к горлу. Боль от прикосновения не заставила себя долго ждать. Платон ринулся к зеркалу, нажал на выключатель, расположенный рядом и, как только в комнате вспыхнул свет, уставился взглядом в своё отражение. Водянистый, жёлтый волдырь в виде круглой печати красовался на его кадыке.
- Верю… - прошептал ошарашенный писатель.
