Рим был нашей мечтой... и она осуществится...
- Ты дома...
- Ты дома...
(Их можно юрить между собой)
Однажды летом я сидел на лугу в Кенте под сенью маленькой деревенской церкви и беседовал со спутником моих тогдашних странствий. Он принадлежал к кружку эксцентриков, которые исповедовали собственную новую религию и называли ее Высшей Мыслью. Я был достаточно посвящен в нее, чтобы учуять дух высокомерия, и надеялся, что на следующих ступенях дойду и до мысли.
Мой приятель был эксцентричней их всех, но о жизни он знал гораздо больше, чем они, потому что немало побродил по свету, пока они размышляли в своих аристократических предместьях. Невзирая на сплетни и слухи, я предпочитал его им всем и с удовольствием отправился бродить с ним; а в лесу мне то и дело казалось, что загорелое лицо, густые брови и козлиная бородка придают ему сходство с Паном. Итак, мы сидели на лугу, лениво глядя на вершины деревьев и шпиль деревенской церкви.
Вдруг мой спутник сказал: «А вы знаете, почему этот шпиль так торчит?» Я ответил, что не знаю, и он беспечно бросил: «То же самое, что обелиски. Фаллический культ». Я взглянул на него — он лежал на спине, задрав к небу козлиную бородку, — и вдруг он показался мне не Паном, а дьяволом. Не меньше секунды я чувствовал то же самое, что чувствовали люди, когда жгли ведьм; но тут ощущение чудовищной нелепости спасло меня. «Ну конечно, — сказал я, — если бы не фаллический культ, он бы стоял на острие».
Мой спутник, по-видимому, не обиделся — кажется, он не слишком серьезно относился к своим научным мнениям. Мы встретились случайно, больше я его не видел и думаю, что он уже умер. Но, хотя это не имеет никакого отношения к делу, я хочу назвать вам имя этого адепта высшей мысли и знатока древних символов, во всяком случае, то имя, под которым он стал известен. Это был Луи де Ружмон.
Нелепый, как в детском стишке, образ Кентской церкви, стоящей на кончике шпиля, приходит мне на ум, когда я слушаю разговоры о языческих культах, и раблезианский смех спасает меня. Он помогает мне относиться к знатокам древних и новых религий, как к бедному Луи де Ружмону. Воспоминание о нем стало для меня меркой, И я пользуюсь ею, чтобы сохранить нормальный взгляд не только на христианскую церковь, но и на языческие храмы. Многие говорят о язычниках то, что он говорил о христианах.
Современные язычники жестоки к язычеству. Друзья человечества слишком строго судят о том, во что человечество верит. Теперь принято считать, что всегда и повсюду эти верования сводятся к темным тайнам пола, что с самого начала они бесстыдны и бесформенны. Я этому не верю. Я никогда не увидел бы в поклонении Аполлону то, что Ружмон увидел в поклонении Христу. Я никогда не думал, что в греческом городе царил дух, который он отыскал в кентской деревне.
Все время — даже в этой последней главе о последней, упадочной поре античности — я настаиваю снова и снова, что лучшая сторона язычества победила худшую. Лучшее победило, завоевало мир, правило миром — и приближалось к гибели.
Если мы не поймем этого, мы ничего не поймем в упадке античности. Пессимизм — не усталость от плохого, а усталость от хорошего. Отчаяние приходит не тогда, когда ты пресытился страданием, а когда ты пресытился весельем. Когда по той или иной причине хорошие вещи уже не служат своему делу — пища не кормит, лекарства не лечат, благословение не благословляет, — наступает упадок.
Можно даже сказать, что в обществе, где ничего хорошего не было, нет и точки отсчета, неоткуда падать. Вот почему коммерческие олигархии типа Карфагена застывают осклабившимися мумиями и никогда нельзя сказать, молоды они или бесконечно стары. Карфаген, к счастью, умер; самое страшное нападение бесов на смертных было отбито. Но что толку от смерти дурного, если умирает хорошее?
Отношения Рима и Карфагена в какой-то мере повторялись в отношениях Рима со многими близкими ему нормальными народами. Не спорю, римские государственные деятели действительно плохо обращались с коринфскими и греческими городами. Но неверно думать, что римское отвращение к греческим порокам было чистым лицемерием. Я совсем не считаю римлян идеальными рыцарями — мир не знал настоящего рыцарства до христианских времен. Но я верю, что у них были человеческие чувства. Дело в том, что поклонение природе привело греков к отвратительному извращению; их довела до беды худшая из софистик — софистика простоты.
Они пошли наперекор естеству, поклоняясь природе, отошли от человечности, превознося человека. Конечно, в определенном смысле Содом и Гоморра лучше, человечнее Тира и Сидона. Когда мы вспоминаем бесов, пожирающих детей, мы понимаем, что даже греческий разврат лучше пунического сатанизма. Но мы ошибаемся, если в отвращении к разврату увидим чистое фарисейство. Расскажите про культ Ганимеда юноше, которому посчастливилось вырасти нормальным и мечтать о любви. Он даже не будет шокирован — ему просто станет противно. И это первое впечатление окажется правильным.
Наше циничное равнодушие — просто обман зрения, иллюзия привычности. И нет ничего странного в том, что по-сельски чистые римляне содрогались от одних слухов о таких делах — содрогались почти так же, как от жестокости Карфагена. Именно потому, что гнев их был меньше, они не разрушили Коринф, как разрушили Карфаген. Но если вы все же считаете, что плохое отношение к грекам было вызвано только государственными и торговыми интересами, я скажу вам, что, как ни прискорбно, вы не понимаете некоторых вещей и потому вам не понять латинян.
Вы не понимаете демократии, хотя, без сомнения, много раз слышали это слово и нередко произносили его. Всю свою мятежную жизнь Рим тянулся к демократии; ни государство, ни политика ничего не могли сделать, не опираясь на демократию — на ту демократию, которая прямо противоположна дипломатии. Именно благодаря римской демократии мы знаем так много о римской олигархии.
Современные историки не раз пытались объяснить славу и победы Рима продажностью и делячеством — словно Курций подкупил македонских воинов или консул Нерон обеспечил себе победу из пяти процентов. Однако о пороках патрициев мы знаем только потому, что плебеи их разоблачали. Карфаген был пропитан сделками и подкупом. Но там не было толпы, которая посмела бы назвать своих правителей взяточниками.
Римляне были слабы, римляне грешили, как все люди, — и все же возвышение Рима действительно было возвышением здравомыслия и народности. Особенно здравой и народной была ненависть к извращению; у греков же оно вошло в обычай. Оно до того вошло в обычай, стало литературной условностью, что римские писатели и сами подражали ему. Но это — одно из непременных осложнений снобизма; а глубже, за пленкой моды, дух этих двух сообществ был совершенно различен.
Действительно, Вергилий взял темы из Феокрита; но вряд ли кому-нибудь покажется, что их пастухи похожи. Сам Вергилий воспевает прежде всего естественные, нравственные и здоровые вещи — умеренность, патриотизм, сельскую честь. Ведя рассказ об осени древнего мира, я хотел бы остановиться подробнее на имени того поэта, который в таком высоком смысле воплотил зрелость и ясную печаль осени.
Всякий, прочитавший хоть несколько строчек Вергилия, знает: кто-кто, а он понимал, что значит для человечества нравственное здоровье. Две черты великого римского поэта особенно важны для нашей темы. Во-первых, его патриотический эпос основан на падении Трои, — другими словами, Вергилий славит Трою, несмотря на то, что она пала. Он возвел к троянцам свой любимый народ и положил начало великой троянской традиции, которая проходит через всю средневековую и современную литературу. С легкой руки Вергилия она вышла за пределы литературы и стала легендой о священном достоинстве побежденных.
Эта традиция — одна из немногих — подготовила мир к приходу христианства и особенно — христианского рыцарства. Мужество человека, припертого к стене, помогло пронести цивилизацию сквозь бесконечные поражения Темных веков и варварских войн, в которых родилось рыцарство; а стена эта была стеной Трои. И в средние века, и в Новое время европейцы, подобно Вергилию, возводили свои народы к героическим троянцам. Самые разные люди считали великой честью называть своим предком Гектора. Никто, кажется, не пытался возводить свой род к Ахиллу.
Показательно даже то, что троянское имя вошло в наши святцы, и мальчиков крестят Гекторами в далекой Ирландии, а греческое имя мы слышим очень редко, и звучит оно претенциозно. А прославление Трои тесно связано с тем духом, из-за которого многие считали Вергилия почти христианином. Словно из одного дерева сделаны два орудия Промысла — божественное и человеческое; только деревянного коня Трои можно сравнить (и поставить рядом) с деревянным крестом Голгофы. Не так уж кощунственна дикая аллегория: младенец Христос на деревянной лошадке сражается с драконом деревянным мечом.
Во-вторых, Вергилий по особому относился к мифологии, точнее, к фольклору, к народным верованиям и сказкам. С первого взгляда ясно, что лучшее в его поэзии связано не с пышностью Олимпа, а с простыми деревенскими божествами. Вероятно, полнее всего выразился этот дух в эклогах, утвердивших навсегда прекрасную легенду об аркадских пастухах. Нам трудно это понять, потому что по воле случая его литературные условности не похожи на наши.
Нет ничего более условного, чем жалобы на условность старой пасторальной поэзии. Мы не понимаем, что хотели сказать наши предки, потому что судим об их творениях со стороны. Нам смешно, что пастухов делали из фарфора, — и вот мы забываем спросить, зачем их делали вообще. Мы привыкли считать «веселых поселян» оперными персонажами, а следовало бы подумать, почему есть фарфоровые пастушки и нет фарфоровых лавочников, почему не вышивают на скатертях торговок в изящных позах, почему в опере веселятся поселяне, а не политики.
Потому что древнее чутье и юмор подсказывали человечеству, что условности городов куда менее нормальны и счастливы, чем обычаи деревни. Вряд ли современный поэт может написать эклогу об Уолл-стрит и невинно резвящихся миллионерах. Ключ к тайне «веселого поселянина» в том, что поселяне действительно веселы. Мы в это не верим потому, что, ничего о них не зная, не можем знать и об их веселье. Конечно, настоящий пастух очень мало похож на идеального, но идеал не обязательно отрицает реальность. Чтобы создать условность, нужна традиция. Чтобы создать традицию, нужна истина.
Пасторальная поэзия, конечно, была чистой условностью, особенно в упадочных обществах. Это в упадочном обществе пастухи и пастушки Ватто слонялись по садам Версаля. В другом упадочном обществе пастухи и пастушки заполонили бледные творения эпигонов Вергилия. Но это не дает нам права отмахиваться от умирающего язычества, не разобравшись, чем оно жило. Мы можем сказать, что их искусство до отвращения искусственно, но они не стремились к искусственности. Напротив, они поклонялись естественному и потому потерпели поражение.
Пастухи умирали, потому что умирали их боги. Язычество жило поэзией — той поэзией, которую зовут мифологией. Везде, а особенно в Италии, эта мифология и поэзия были тесно связаны с сельской жизнью, именно этой сельской религии пастухи в немалой степени обязаны «сельскими радостями». Только тогда, когда общество стало умнее и старше, стали видны те слабости мифологии, о которых я говорил в соответствующей главе. Религия мифов не была религией. Другими словами, она не была действительностью. Это был разгул юного мира, упивавшегося вином и любовью.
Мифотворчество выражало творческую основу человека; однако даже с эстетической точки зрения мифология давно уже стала перегруженной и запутанной. Деревья, выросшие из семени Юпитера, стали джунглями, а не лесом; в распрях богов и полубогов мог бы разобраться скорее турист, чем поэт. И не только в эстетическом смысле все это разваливалось, теряло форму; распускался цветок зла, заложенный в самом семени поклонения природе, каким бы естественным оно ни казалось.
Как я уже говорил, я не верю, что поклонение природе непременно начинается с поклонения полу, — я не принадлежу к школе де Ружмона и не верю, что мифология начинается с эротики. Но я совершенно уверен, что мифология ею кончается. Не только поэзия становилась все более безнравственной — безнравственность становилась все более гнусной. Греческие пороки, восточные пороки, старые гнусности семитских бесов слетались к слабеющему Риму, как мухи на свалку. Здесь нет ничего загадочного для любого человека, пытающегося рассматривать историю изнутри.
Наступает вечерний час, когда ребенку надоедает «представлять», он устал играть в разбойников или краснокожего индейца. Именно тогда он мучает кошку. Приходит время в рутине упорядоченной цивилизации, когда человек устает от игры в мифологию, устает повторять, что дерево — это девушка, а луна влюбилась в мужчину. Результаты этой усталости везде одинаковы — будь то пьянство, или наркотики, или другие способы «расшевелить себя». Люди гонятся за все более странными пороками, все более страшными извращениями, чтобы расшевелить притупившиеся чувства. Именно потому кидаются они к безумным религиям Востока. Чтобы пощекотать нервы, они не остановятся и перед ножами жрецов Ваала. Они засыпают на ходу и хотят разбудить себя кошмарами.
Песни крестьян звучали в лесах все тише и тише. Сельская цивилизация увядала, а может быть, и увяла. Империя была организована, и в ней царил тот дух рабства, который всегда приходит с успехом организованности. Она почти достигла той степени рабовладения, к которой стремится наша промышленность. Вы много раз слышали и читали, что сегодня бывшие крестьяне стали чернью городов, зависящей от кино и пособий, — в этом отношении, как и во многих, мы вернулись не к юности, а к старости язычества.
Сердце ушло из язычества вместе с богами очага, богами сада, поля и леса. Пан умер, когда родился Христос. Точнее, люди узнали о рождении Христа, потому что умер Пан. Возникла пустота — исчезла целая мифология, и в этой пустыне можно было бы задохнуться, если бы в нее не хлынул воздух теологии. Но об этом я скажу позже.
Теология — это система, догма, даже если мы с ней не согласны. Мифология никогда не была догмой, никто не исповедовал ее и не отрицал. Она была настроением; а когда настроение умерло, вернуть его никто не смог. Люди не только перестали верить в богов — они обнаружили, что никогда в них не верили.
Сумерки окутали Аркадию, и печально звенели в лесу последние ноты свирели. В великих поэмах Вергилия мы уже чувствуем эту печаль. Конечно, домашней нежностью полны многие его строчки, например та, которую Беллок считает пробным камнем поэта: «Incipe, parve puer, risu congnoscere matrem» («Мальчик, мать узнавай и ей начинай улыбаться» — Вергилий, «Буколики», IV. 60. — Перевод С. Шервинского). Но и сама семья, как и у нас, стала ломаться под грузом порабощения и перенаселения городов. Городская толпа стала просвещенной, то есть потеряла ту силу, которая помогала ей творить мифы.
По всему Средиземноморью люди пытались заменить культ богов побоищами гладиаторов. Не лучше обстояли дела у интеллектуальных аристократов античности, которые бродили и беседовали со времен Сократа и Пифагора. Они начали понимать, что ходят по кругу, повторяют одно и то же. Философия стала забавой, а забава прискучила. Противоестественно и бесполезно сводить все на свете к чему-нибудь одному. Все — добродетель: или все — счастье; или все — судьба; или все — добро; или все — зло. Что же делать дальше?
Мудрецы выродились в софистов, они загадывали загадки и переливали из пустого в порожнее. И, как всегда в такие времена, они пристрастились к магии. Привкус восточного оккультизма вошел в моду в лучших домах. Если философ стал салонной забавой, почему бы ему не стать фокусником?
В наше время нередко сетуют на то, что средиземноморский мир был слишком мал, что ему не хватало горизонтов, которые бы открылись перед ним, если бы он знал другие части света. Но это — иллюзия, одна из обычных иллюзий материализма. Дальше язычество пойти не может. В самом лучшем случае, в других краях оно достигло бы того же самого.
Римским стоикам не нужно было знать китайцев, чтобы научиться стоицизму. Пифагорейцам не нужны были индусы, чтобы научиться простой жизни или вегетарианству. Они уже взяли с Востока все, что могли, — даже слишком много. Синкретисты не меньше, чем теософы, верили, что все религии — одно. Вряд ли они научились бы чему-нибудь лучшему у ацтеков или у инков. Остальной же мир лежал во тьме варварства.
Повторю еще раз: Римская империя была высшим достижением человечества, но акведуки ее были перечеркнуты страшной таинственной надписью. Люди больше ничего не могли сделать.
Эта надпись сообщала не о том, что какой-то царь погибнет, а царство его заберет чужеземец. Сейчас показалась бы хорошей весть о войне или о поражении. Никто на свете не мог завоевать Рим, никто не мог и исправить его. Самый сильный город мира слабел, самые лучшие вещи становились плохими.
Я не устану повторять, что многие цивилизации встретились с цивилизацией Средиземноморья, что она уже стала универсальной. Но эта универсальность никому не была нужна. Люди собрали все, что могли, — и этого оказалось мало. И мифологию, и философию язычества в самом прямом смысле слова осушили до дна.
Правда, расцветала магия, а с ней — третья возможность, которую мы назвали поклонением бесам. Но что могла она принести, кроме разрушения? Оставалась четвертая или, точнее, первая — та возможность, которую забыли.
Я говорю о подавляющем, неописуемом ощущении, что у мира есть происхождение и цель, а потому — Творец. Что стало в то время с этой великой истиной в глубине человеческого сознания, очень трудно определить. Несомненно, некоторые стоики видели ее все ясней, по мере того как рассеивались облака мифологии: и, надо сказать, они сделали немало, чтобы заложить основы нравственного единства мира. Евреи все еще ревниво хранили тайну свою за высокой стеной мессианства, но для тех времен в высшей степени характерно, что некоторые модные люди, особенно модные дамы, увлеклись иудаизмом.
А очень многие именно тогда пришли к небывалому отрицанию. Атеизм стал действительно возможен в то ненормальное время; ведь атеизм — ненормален. Он не только противоречит догме. Он противоречит подсознательному чувству — ощущению, что мир что-то да значит и куда-то идет. Лукреций, первый поборник эволюции, заменил эволюцией Бога, открыл глазам людей беспорядочный танец атомов, доказывающий, по его мнению, что Вселенная есть хаос.
Но ни его могучая поэзия, ни его печальная философия не заставили бы людей поверить, что он прав, если бы не то бессилие и отчаяние, с которым люди тщетно угрожали звездам, видя, как лучшие творения человечества медленно и бесповоротно сползают в болото. Нетрудно поверить, что само бытие — падение, когда видишь, как под собственной тяжестью рушатся лучшие творения человека. Люди поняли, что Бога нет; если бы Он был, в этот самый момент Он поддержал бы и спас мир.
А великая цивилизация жила, продолжались ее скучные жестокости и скучные оргии. Наступил конец света, и хуже всего было то, что свет никак не кончался. Между всеми мифами и религиями Империи был достигнут пристойный компромисс: люди могли поклоняться кому угодно, если, конечно, они соглашались покадить заодно и обожествленному, но терпимому Императору. В этом ничего трудного не было; вообще мир надолго потерял способность считать что-либо трудным.
Где-то что-то натворили члены какой-то восточной секты. Это повторилось, потом повторилось опять и стало почему-то вызывать раздражение. Дело было даже не в том, что эти провинциалы говорили, хотя говорили они вещи по меньшей мере странные. Кажется, они утверждали, что умер Бог и что они сами это видели. Это вполне могло оказаться одной из маний, порожденных отчаянием века, хотя они, по всей видимости, не находились в отчаянии. Они почему-то радовались и объясняли свою радость тем, что Бог разрешил им есть Его тело и пить Его кровь.
По другим сведениям, этот Бог, в сущности, не совсем умер; их извращенное воображение измыслило какие-то чудовищные похороны, когда солнце померкло, — и зря, потому что мертвый Бог поднялся из могилы, как солнце на небе. На этот странный рассказ не обращали особого внимания; люди навидались достаточно странных религий, чтобы заполнить ими сумасшедший дом. Однако что-то было в тоне новых сумасшедших.
Это был всякий сброд — варвары, рабы, бедняки — в общем, люди, не стоящие внимания. Но вели они себя как воины. Они держались вместе и совершенно точно знали, что и кто именно входит в их культ; и хотя они говорили безупречно кротко, в их голосе звенело железо. Люди, повидавшие на своем веку немало систем и религий, не могли разгадать их тайну. Оставалось предположить, что они действительно верят в то, что говорят.
Все попытки вразумить их и объяснить, что незачем огород городить из-за статуй Императора, не вели ни к чему, они словно оглохли. Словно упал метеор из невиданного металла, отличающегося на ощупь от всего, что знала Земля. Тому, кто к ним приближался, казалось, что он ударялся о камень.
Со странной быстротой сновидений менялись на глазах соотношения вещей. Раньше, чем люди поняли, что случилось, эти безумцы кишели повсюду, от них нельзя было просто отмахнуться. О них перестали говорить, старались избегать их. Но вот мы видим новую сцену: мир содрал с них одежды и они, как прокаженные, стоят одни посреди большого пространства.
И снова меняется сцена, и со всех сторон нависли тучи свидетелей, ибо странные вещи творятся с ними. Для безумцев, принесших благую весть, выдуманы новые пытки. Пресыщенное общество словно исследует, почему же мир так взбесился из-за людей на арене; амфитеатр буйствует вокруг них, но они стоят неестественно прямо и спокойно. И тогда, в этот темный час, падает на них впервые ослепительный свет, белый огонь, который они пронесли сквозь сумерки истории.
Этим светом, как ударом молнии, язычники отделили их от себя и увенчали навеки. Враги восславили их и сделали еще необъяснимей. Ореол ненависти окружил Церковь Христову.
Продолжение следует...
P.S.
✒️ Я перестал читать комментарии к своим постам и соответственно не отвечаю на них здесь. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024
✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.
✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.
✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:
📃 Серия постов: Семья и дети
📃 Серия постов: Вера и неверие
📃 Серия постов: Наука и религия
📃 Серия постов: Дух, душа и тело
📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги
📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Туманный Тевтобургский лес.
Битва, которая нанесла такой урон римскому престижу и лично Октавиану Августу, состоялась в 9 году н. э. Летом войска Вара находились в летнем лагере на реке Везер в землях херусков. По некоторым источникам, Арминий сам предложил Квинтилию Вару разбить летние квартиры в землях своего племени, а наивный Вар согласился. Скорее всего, в тот год римский полководец не принимал участие в битвах или подавлении восстаний, а занимался административными делами, укрепляя власть над местными племенами. Легионеры прозябали в хорошем смысле этого слова, вероятно, строили местную инфраструктуру, дороги, мосты или фортификационные сооружения.
Площадь Тевтобургского леса — 4000 км², для сравнения, площадь Москвы — 2 561 км².
Скорее всего, именно в этом году Арминий хотел исполнить свой замысел, однако умиротворенная римлянами Германия ему была не нужна. Он приказал некоторым своим союзникам начать набеги на римские или союзные Риму территории, чтобы распылить силы Квинтилия Вара. План был хитрым, ничего не скажешь. Арминий предложил Вару отделить от своих основных сил небольшие группы легионеров (скорее всего, речь идет даже не о когортах, а о центуриях), чтобы те начали отлавливать разбойников. Однако все планы чуть не рухнули, когда тесть Арминия Сегест сообщил римскому полководцу о предательстве со стороны херуска. Вар не поверил, мы знаем, что полководец часто проводил время с Арминием на пирах или в лагере и знал о семейной жизни херуска. Дело в том, что Сегест не одобрил брак своей дочери, и Вар мог подумать о том, что он затаил обиду на Арминия.
Лето 9 года н. э. подходило к концу, войско Вара, ставшее лагерем в землях херусков, с наступлением осени должно было двинуться назад за Рейн, на зимние квартиры под Ализоном, на реке Лупии, который заложил еще Друз Старший. Арминий, в голове которого уже давно созрела идея засады, не мог допустить этого, к тому же союзные племена уже были готовы к нападению. Тогда Арминий решился на рискованный и вынужденный шаг. Он сообщил Квинтилию Вару, что восстало племя ангриварии. Это племя жило к северу от племени херусков, между бруктерами и фозами, фактически оно находилось в сфере влияния Рима.
Арминий предложил Вару сначала подавить восстание, к тому же обратный путь в зимние квартиры был бы намного короче. Этот план был очень продуманным, так как ангриварии подняли восстание между рекой Висургий и Ализоном, где как раз располагался римский лагерь.
Сложно сказать, почему римский военачальник согласился на эту авантюру, возможно, сказывалось то, что лето 9 года оказалось безрезультативным, легионы пробыли весь год в лагере и бездействовали. Квинтилий Вар согласился с доводами Арминия и решил выступить против восставших.
Очень интересно то, что выход армии Квинтилия Вара совпал с выдачей жалованья легионерам. Сложно сказать, являлось ли это случайностью или хитрой интригой Арминия, но раздача жалованья смогла порадовать и археологов. Благодаря большому количеству римских монет и плотному распределению на определённой территории археологи смогли определить, где происходила битва между римлянами и германцами.
Монета с подписью «Вар.».
Кроме того, Вар объявил о санкционированном разграблении земель восставших ангривариев. Возможно, римский полководец сделал это по нескольким причинам:
— Первая причина. Так уж повелось, что практически все военные кампании римлян проходили в сезон, то есть весной, и заканчивались поздним летом. Соответственно, у легионера могли появиться сомнения, чтобы выступить против врага в начале сезона дождей. Сомнения, которые могли перерасти в ропот и недовольство.
— Вторая причина. Поднятие морального духа легионеров. Вар, как любой опытный полководец, прекрасно понимал, что залог победы — боевой дух воина.
Кстати говоря, этим самым решением Вар погубил еще больше людей. Известно, что после получения военной добычи (а это обычно любое движимое имущество и рабы) легионеры продавали часть награбленного торговцам, которые следовали за войском.
Вечером того же дня Арминий обратился к Вару с предложением собрать вспомогательное войско херусков, которое присоединится к римским легионам спустя несколько дней. Видимо, Арминием двигал холодный и расчётливый разум, и Квинтилий Вар согласился с этим. К сожалению, мы не знаем о числе восставших ангривариев, возможно, Арминий специально преувеличил их число. Обычно на подавление восстания отправлялось один-два легиона, большего и не требовалось. Возможно, что на руку Арминию сыграла и недавно произошедшее «Великое Иллирийское восстание», Вар решил перестраховаться и допустить Арминия к сбору союзных войск, чтобы уничтожить восставших в зародыше. Возможно, что римский полководец действительно опасался того, что восстание сможет перекинуться и на другие соседние племена, например, как это было при Цезаре, во время бунта Верцингеторикса. Однако по иронии судьбы это восстание было спровоцировано его ближайшим другом из племени херусков.
Арминий оставил при Варе небольшое количество херусков в качестве проводников и отправился на север, чтобы собрать войска бруктеров и ангривариев. Эти провожатые из германского племени повели римлян по заранее запланированному маршруту.
На следующее утро римское войско с обозом, гражданскими лицами и вьючными животными выступило из летнего лагеря. После переправы через реку Весургий колонна римских легионеров вошла в лесистый регион. Главная отличительная особенность Тевтобургского леса — его труднодоступность, гористый рельеф и высокая плотность деревьев. Погода резко ухудшилась, возможно, германцы могли истолковать этот знак как символ благонадёжности, боги были на их стороне. В то же время сильный затяжной дождь и грязь, которая превратилась в месиво после сотен римских легионеров, деморализовали легионеров. Ветер был таким сильным, что верхушки деревьев обламывались и падали на римлян. Дорога, по которой вели проводники из племени херусков, стала мокрой, скользкой и ненадежной для всадников и тягловых животных. Воинам приходилось форсировать не только речки, но и грязные, скользкие овраги, болота. Таким образом, колонна начала растягиваться всё больше и больше.
Именно в этот момент римляне подверглись атаке германцев. Уставшие и промокшие легионеры были зажаты в тиски, легковооруженные германцы атаковали римскую колонну с двух сторон, забрасывая легионеров метательными копьями. Сложно сказать, понимал ли Вар, кто устроил ему засаду, осознавал ли то, что Арминий его предал.
Сейчас считается, что основная битва происходила на склоне горы Калькризе.
Нам трудно представить, насколько было деморализовано войско Вара. Легионы не могли остановиться и дать бой германцам, которые волнами наступали с обеих сторон на римскую колонну воинов. Легионерам приходилось пробиваться с боем, перешагивать через трупы убитых товарищей, людей, состоявших в обозе, мёртвых лошадей, сожжённых телег, грязь, лужи и болота. Возможно, что конец колонны даже и не знал, что происходило впереди, ведь римское войско растянулось больше чем на 2,5 километра.
Пробившись через многочисленные атаки германцев, Вар с частью войска, которое находилось во главе колонны, добрались до возвышенного плато и приказал там разбить укреплённый лагерь, так называемый римский каструм. Скорее всего, пока возводился лагерь и укрепления, строились стены из частокола и копались рвы, хвост колонны продолжал подвергаться атакам. Известно, что германцы не стали атаковать лагерь, понимая, что в скором времени римляне вновь двинутся через лес.
Судя по всему, Вар решил двигаться к реке Лупия, чтобы добраться до Ализона, где находилось римское войско. Ни о каком подавлении мятежа речь быть и не могло, Вар трезво оценил силы нападавших и, приказав сжечь весь обоз, войско двинулось на запад к Ализону.
Отметил лагерь Ализон квадратом на карте.
Теперь путь римлян пролегал через открытые пространства, поэтому организовать германцам засаду представлялось сложным. Однако атаки варваров по-прежнему продолжались, они нападали в тыл колонны и по флангам, но не имели особого успеха. С другой стороны, такие многочисленные, пусть и не особо эффективные атаки оказывали психологическое давление на легионеров, скорее всего, римляне были подавлены и деморализованы.
К вечеру 9 сентября Вар со своими легионами достигли склонов горы Калькризе, которая возвышалась над местностью на 110 метров. Местность вокруг горы была сильно заболочена, тем более после прошедших сильных дождей, размывших и обычную дорогу. Кроме всего прочего, гора состояла из кремнистого известняка, который окаймлялся с обеих сторон песчаными дюнами. Чудный песчаный рельеф нередко сменялся топями, топи — песчаными дюнами, а дюны — болотами. То есть вы, представляется, какого было римским легионерам в полном обмундировании, уставшим и деморализованным, преодолевать склоны Калькризе.
Однако на этом их бедствия не кончались, восстановить ход событий помогают археологические раскопки под Калькризе, которые были осуществлены в 1987 году. Дорога через ущелье шла не по дну, где ветер создал песчаные и труднопроходимые дюны, а пролегала по склону горы. Арминий, желавший затруднить продвижение римского войска, заранее приказал рубить деревья и ставить засеки в самых узких местах ущелья. Легионы постоянно тормозились, колонна растягивалась. Единственная дорога шириной около 100 метров (расстояние от склона Калькризе до болотистой местности) перекрывалась траншеей, а вдоль обочины, на окраине леса, германцы соорудили земляной вал, который позволял закидывать римлян дротиками из укрытия. Кроме того, вал сужал и без того узкую дорогу, вероятно, это было сделано для того, чтобы сократить дистанцию броска копья.
Калькризе. Сегодняшний день
Казалось бы, Вар должен был штурмовать вал, чтобы прорвать оборону противника. Однако, скорее всего, римский полководец даже и не заметил оборонительное сооружение. Арминий создал вал по римскому образцу. Вал был замаскирован кустами, а сверху на валу разместили заграждение из небольшого частокола. Судя по раскопкам археологов, германцы даже сделали дренажную канаву, которая не позволяла болотистой местности размыть стены вала. Это говорит о том, что германцы начали строить вал задолго до засады. Свидетельство того, что предательство Арминия созревало очень долго и кропотливо.
Легионеры стоически отражали атаки германцев, шагая по узкой намокшей песчаной тропе, ни о каких боевых порядках не могло идти и речи, походная колонна постоянно подвергалась нападению с флангов застрельщиками и пехотинцами и с тыла легкой германской конницей. Тропа была настолько узкой, что в некоторых местах, судя по данным реконструкторов, легионеры могли идти только по 4–6 человек в ряд, причём некоторые могли идти по краю илистого затопленного болота. Они путались в зарослях вереска и опять же тормозили колонну и нарушали походные порядки.
Снова начался проливной дождь, который угнетал и без того деморализованных римских воинов. Легионеры предприняли штурм песчаных дюн, которые охраняли германские воины. Вар каким-то чудесным образом среди звука свиста копий и заглушающего голос и горны падающего с небес дождя смог отдавать команды, чтобы легионы начали перестраиваться в боевые порядки. В этот самый момент германцы начали мощный натиск со стороны склона Калькризе. Германская удавка всё туже затягивалась на римской шее легионов.
Несмотря на то, что римские войска перестроились, боевой порядок легионеров вскоре был нарушен. Римляне были напуганы и, осознавая того, что, скорее всего, они не смогут выбраться из ущелья живыми, побежали к лагерю, чтобы укрыться там. Один из легатов Квинтилия Вара — Нумоний Вала — решил сбежать с конницей из битвы, понимая, что римское войско обречено. Однако, по словам Валерия Патеркула, германская конница догнала римскую и уничтожила её. Это еще больше деморализовало римских солдат и началось самое настоящее избиение. Оставшиеся в живых легионеры попытались в потёмках устроить лагерь, однако не хватало людского ресурса и инструментов, германцы постоянно волнами нападали на римлян и мешали им.
На следующий день избиение продолжилось, дождь не прекращался, ветер ломал верхушки деревьев. Деревянные щиты римлян намокли, и дождь сделал их тяжелыми и практически бесполезными. Сильный ветер мешал римлянам кидать пилумы, видимость была практически на нуле. Хаос и неразбериха не позволяли римским войскам выстроиться в боевые порядки, повсюду была кровь, грязь и болота.
Кроме того, у римлян были ограниченные людские ресурсы, а в ряды Арминия прибывали всё новые и новые отряды из других племен. Каждый хотел внести вклад в это разгромное поражение римлян, думаю, что германцы еще вчерашним вечером понимали, что разгром римских легионов неизбежен.
Всё же я хочу проанализировать личность Квинтилия Вара, который в тот же день покончил жизнь самоубийством. Прежде всего стоит отметить, что Вар не был выдающимся полководцем, как Друз Старший или Юлий Цезарь, а был, прежде всего, чиновником и, судя по словам Веллея Патеркула, жестким и бескомпромиссным. Настроив против себя германские племена, Вар даже не понимал, что обрекает сам себя на гибель.
У военачальника хватило духа более для того, чтобы умереть, чем для того, чтобы сражаться: ведь он пронзил себя по примеру отца и деда. Что касается двух префектов лагерей, то насколько славным был пример Л. Эггия, настолько же позорным — Цейония: когда была потеряна большая часть войска, он решил сдаться, предпочитая кончить жизнь во время казни, чем в бою.
Веллей Патеркул. Римская история, книга II.
Большая часть войска была истреблена у Калькризе, рассеявшиеся остатки легионеров бежали через болота, но были настигнуты германцами. Их перебили так же, как и женщин и детей, торговцев и слуг, которые были в римском лагере. Впоследствии многие римские офицеры были принесены в жертву германскими войсками, их распинали на деревьях, душили, вешали на ветках в том же лесу, где состоялась битва. Их готовили в горшках, а истолчённые кости использовались для религиозных ритуалов. Лишь немногим удалось спастись, чудом переправившись через Рейн. Удалось спасти орла одного из легионов, знаменосец обломил его со знака легиона и спрятал, затем, пытаясь утопить орла в Рейне, чтобы тот не достался германцам.
Маска римского всадника. Найдена под Калькризе.
Слуги и друзья Вара успели захоронить тело полководца, однако Арминий приказал вырыть тело и, отрубив тому голову, он послал её королю маркоманов Марободу с предложением заключения антиримского союза. Маробод не стал хранить голову Вара, словно реликвию, и переслал её императору Августу в качестве знака примирения и для последующего захоронения. Маробод поступил дальновидно и не решился вступить в коалицию, так и сохранив нейтралитет на протяжении всех последующих войн. Так закончилась Тевтобургская битва, которую современники называли «Варовым побоищем».
Такого разгромного поражения от германцев римляне не знали никогда. Да, в истории Рима были страшные трагедии, когда римские легионы проигрывали германцам. Например, во время эмиграции кимвров и тевтонов на юг, которую ныне принято называть «вторжением». Кимвры в битве за Норею наголову разгромили римлян и похоронили в землях на территории нынешней Австрии около 24 тысяч человек. Но есть несколько «но», прости уж за тавтологию.
Во-первых, римским легионам удалось перегруппироваться, пусть и на третий день. Удалось спастись даже римскому полководцу Гнею Папирию Карбону, который, правда, в скором времени от позора покончил с собой.
Во-вторых, Римская республика и Римский Принципат — принципиально разные вещи. Престиж государства Рима в эпоху Августа достиг небывалых высот, последнее чувствительное поражение римлянам нанесли парфяне шестьдесят лет назад в битве при Каррах. Во время правления Октавиана римское государственное устройство и границы, так называемый Pax Romana, был незыблем. Арминий сумел пошатнуть державу Августа, нанеся болезненное поражение в Тевтобургском лесу.
Узнав о страшном поражении Квинтилия Вара, Октавиан Август был настолько потрясён, что он бился головой о стены дворца, повторяя ту самую знаменитую фразу.
Quintili Vare, legiones redde!
Но Вар так и не вернул легионы. Кроме того, ни Август, ни его преемники никогда больше не вернут и XVII, XVIII и XIX легионы.
Летом 1987 года английский археолог-любитель Тони Клан обнаружил первые свидетельства побоища между германцами и римлянами, которое происходило в узком проходе между склоном и болотом. Именно с этого момента начинается история раскопок Калькризе, которая продолжается до сих пор.
Всего за все годы было найдено свыше 6000 предметов, половина из которых составляли фрагменты оружия и доспехов. Бонусом к этим археологическим свидетельствам было большое количество найденных монет: больше 1200 римских монет, из них 23 золотые, 758 серебряных и 550 медных. Все найденные монеты были отчеканены между 7 и 15 годом нашей эры, и 93% медных монет относится к монетной эмиссии «Лугдун-I».
Римские монеты 10—6 гг. до н. э. Отчеканены в Лугдуне.
Теперь стоит поговорить про последствия, случившиеся после Тевтобургской битвы. К сожалению, Октавиан Август не дожил до отмщения, и римское возмездие случилось только при правлении его пасынка Тиберия. Племянник нового императора Германик, который в 14 году был наместником в Галлии и Германии, сразу же после известия о смерти Августа сразу же привёл под присягу племена белгов и секванов. Усмирив германские легионы, которые были готовы взбунтоваться, Германик повёл войска на племя марсов, которые постоянно совершали набеги на союзную Риму территорию. Он вырезал их деревни, разбив их в битве, но на обратном пути попал в засаду, устроенную племенами бруктеров, тубантов, узипетов, но успешно разбил их.
В следующем году племянник императора совершил молниеносный марш на племя хаттов, под чистую разграбив их землю и уничтожив их столицу Маттий. Это было добрым знаком для нашего старого знакомого Сегеста, который всё это время продолжал бороться против Арминия. Тесть Арминия, который отстаивал интересы проримской партии херусков, обратился к римлянам с просьбой о помощи против Арминия. Тиберий откликнулся на призыв Сегеста, который, кстати говоря, находился в плену у Арминия. Войска Тиберия освободили Сегеста и взяли в плен его дочь, то есть жену Арминия — Туснельду.
Арминий призвал племя херусков к оружию, Германик со своим войском прошёл через земли бруктеров, где они нашли потерянного орла XIX легиона и предали земле останки тел легионеров Вара. Поход Германика был успешным, но окончательно разгромить херусков он не смог. Но престиж Рима благодаря усилиям и талантам Германика был восстановлен. В 21 году Арминий был убит своими приближёнными, согласно Тациту, — Сегестом. Таким бесславным был конец славного германца, который смог одолеть три римских легиона.
Тевтобургская битва (9 год н. э.) оказала значительное влияние на Римскую империю. После поражения в Тевтобургской битве римское вторжение в Германию было прекращено. Это событие стало преградой для римлян в освоении новых территорий на севере Европы, и Германия оставалась в значительной степени вне пределов Римской империи. Римляне изменили свою стратегию и укрепили свои границы на северо-западе, создав Рейнский лимес. Этот оборонительный комплекс стал своеобразным барьером, который предотвращал вторжения в германские территории. Римская империя перешла от активных военных кампаний к более оборонительной политике на границах.
«Выносливый в воинских трудах, особенно [удачно] родился он для Римской империи.» (Иордан Готский)
Возможное изображение Флавия на диптихе
Мы не знаем точной даты рождения Аэция, но, поскольку в 405 году его описывали как «юного подростка», то историки полагают, что Флавий родился около 390 года. Родился будущий воитель на задворках уже гниющей и умирающей империи, в городе Дуросторе (совр. болгарский город Силистра), на нижнем Дунае. Его отцом был некий Гауденций, магистр конницы в землях Иллирии и представитель местного знатного рода, а безымянная матушка была из богатой знатной семьи Италии.
К сожалению, мы не можем доподлинно знать, кто пользовался почетом и влиянием в высших округах Рима, возможно, что именно мать Аэция происходило из древнего почтенного рода, потому что Аэция мальчиком взяли в телохранители к римскому императору Гонорию. В 395 году Римская империя окончательно распалась на два государства — западной частью управлял император Гонорий, а восточной — Аркадий. Но прежде чем перейти к личности самого Аэция, мы должны понять то, что сформировало его как личность. То самое смутное время в истории Римской империи, когда древние боги начали исчезать под влиянием христианства, а старые обычаи увядать.
Римская империя клонилась к своему закату последнюю сотню лет. За последний век был один выдающийся император по имени Константин, который, руководствуясь не только личными и политическими мотивами, но, казалось, и паучьим чутьём, перенёс столицу Римской империи далеко на восток, в Грецию, город Византий. Впоследствии он станет известен как Константинополь, Миклагард, Царьград. Однако Константин не смог остановить, казалось бы, неизбежное падение Римской империи, а только замедлил его.
Феодосий Великий стал последним христианским императором единой Римской империи. Выдающийся воин и военачальник, он одержал победы в двух гражданских войнах и преуспел в противостоянии с готами, которые в 378 году в битве при Адрианополе уничтожили римское войско, а предшественник Феодосия император Валент был убит.
Интересный факт из жизни Феодосия: Амвросий Медиоланский запретил императору Феодосию входить в храм после учинённой им кровавой расправы над восставшими жителями Фессалоник.
В период правления Феодосия, который придерживался христианства никейского толка (в будущем ставшего католицизмом и православием), началась борьба с язычеством. Мир, установившийся при этом императоре, был неустойчивым и едва удерживал империю, которая, казалось, стояла на глиняных ногах. В 395 году в Риме Феодосий провозгласил своего одиннадцатилетнего сына Гонория императором и собирался отправиться в Константинополь, где на время его отсутствия правил его старший сын Аркадий. Однако по пути в восточную столицу Феодосий скончался от водянки в Медиолане (современный Милан). Перед смертью, однако, Феодосий успел разделить Римскую империю между своими сыновьями. Таким образом, младший сын Гонорий унаследовал Западную Римскую империю, а десятилетний сын был под опекой доверенного полководца Стилихона. Так некогда единая Римская империя, просуществовавшая практически 430 лет, была навсегда разделена на две части.
Уже давно трон империи занимали не только жители Италии, но и испанских колоний, Африки, Фракии, Галлии. Но, казалось бы, впервые империей управлял человек, который по отцу происходил из вражеского племени римлян. Отец Стилихона был вандалом, но, несмотря на это, остался приверженцем римских идеалов. Он пытался предотвратить гражданскую войну в Западной части империи, вторгнувшись в Африку и низложив мятежного комита Гильдона. Когда германское племя вестготов под предводительством небезызвестного Алариха разоряло Грецию, Стилихон тут же выдвинулся на помощь Аркадию и сразился с готами. В 401 году он спас Рим от Алариха, и на следующий год разгромил вестготов в битве при Полленции. В 403 году Стилихон нанёс сокрушительное поражение вестготам при Вероне. Таким образом, он сумел обезопасить Италию от вторжения и грабежей варварами, однако слишком дорогой ценой. Для защиты Рима Стилихон отозвал войска с Рейна, чем незамедлительно воспользовались свевы, аланы и вандалы и начали опустошение Галлии. Обычный римский солдат, чей легион стоял в Британии, Константин III (узурпатор) решил воспользоваться положением, и после того, как он поднял восстание, он захватил Галлию и провозгласил себя императором. Это серьезно подорвало престиж Стилихона.
Диптих из слоновой кости, где изображён Стилихон со своей семьёй.
Через год умирает император Восточной империи Аркадий, и Стилихон, надеясь захватить восточную часть и снова воссоединить империю в единый кулак, решает заключить союз со старым римским врагом. С Аларихом. Что в конце концов и губит Стилихона: придворные интриги, клевета и подковерные разговоры сделали из Стилихона врага народа. Таким образом, его объявили предателем и в 408 году убили, оставив Западную Римскую империю на растерзание Алариху. После этого вождь вестготов Аларих потребовал от императора Гонория заключить мирное соглашение, для чего римляне должны были выплатить дань и обменяться с вестготами знатными заложниками. Однако Рим это не спасло, и Аларих в 410 году захватывает и грабит Рим.
Как мы говорили ранее, благодаря своим связям отец Флавия Аэция сумел пристроить своего сына к императорскому трону, сделав его одним из телохранителей Гонория. Между 405 и 408 годом Флавий провёл три года пленником в качестве заложника при дворе Алариха, и в 408 году Аларих попросил Гонория оставить Аэция у себя. Однако он получил отказ, поскольку Аэций был отправлен к королю гуннов Улдину и оставался при их дворе большую часть правления Харатона. Возможно, что при дворе Харатона Аэций мог познакомиться с такими знаменитыми гуннами, как Бледа, Аттила и Мундзук. Некоторые исследователи полагают, что пребывание Аэция в качестве заложника при вестготах и гуннах сформировало его воинственный характер.
«Он был среднего роста, крепок, хорошего сложения, то есть не хилый и не тучный; бодрый, полный сил, стремительный всадник, искусный стрелок из лука, неутомимый в метании копья, весьма способный воин и прославлен в искусстве заключать мир. В нём не было ни капли жадности, ни малейшей алчности, от природы был добрым, не позволял дурным советчикам уводить себя от намеченного решения; терпеливо сносил обиды, был трудолюбив, не боялся опасностей и очень легко переносил голод, жажду и бессонные ночи»
(С) Григорий Турский
В 423 году случился печальный курьёз. Император Гонорий скончался и не смог оставить наследников ни от своей первой жены Марии, ни от второй жены Ферманции. Между прочим, они обе приходились родственницами Стилихона, таким образом, варвар отомстил своему старому другу после смерти. Ни к чему другому, кроме новых войн, смерть бездетного Гонория не предвещала.
Император Восточной Римской империи Феодосий II, который уже правил более двадцати лет, должен был выбрать преемника для своего покойного дяди, однако почему-то не проявил должной расторопности и решительности. Тогда власть над западной частью Римской империи взял в свои руки примицерий нотариев Гонория, то есть, фактически, его секретарь — Иоанн. К сожалению, нам мало что известно об этом человеке, не сохранилась и его биография, однако его поддержали провинции Италия, Галлия и Испания. Но это могло и не свидетельствовать о его влиятельности, за его спиной стояли такие влиятельные люди, как Кастин и Флавий Аэций, который впервые появляется на исторической арене.
Портретные солиды узурпатора Иоанна были отчеканены в небольших количествах.
Перед Иоанном возникло несколько проблем. Не все признали его легитимность, комит Африки и имперский полководец Бонифаций прекратил поставки зерна в Рим. Подобные исторические прецеденты были не новы. Рим и вся западная часть империи часто страдали от голода из-за задержек поставок из Африки, особенно из Египта, поэтому Бонифаций понимал, где находится слабое место Вечного города.
В 423 году восстал гарнизон города Арелата. Убив галльского претора, они начали обсуждение по выбору нового императора. С такими проблемами столкнулся Иоанн, взойдя на престол, трещащий по швам империи.
Тогда Феодосий II решил действовать и посадить на трон племянника Гонория - Валентиниана III. Он решил отправить на запад армию во главе с полководцем Ардавуром и его сыном Аспаром. Однако после отплытия из Фессалоник их корабли были разметаны штормом. Это стало подарком для узурпатора Иоанна, так как Ардавура выбросило на берег недалеко от Равенны, и он был взят в плен. Аспар, однако, добрался до Аквилеи. Но нерешительный Иоанн совершил важную стратегическую ошибку. Вместо того чтобы выступить против Аспара, он послал Флавия Аэция, который был смотрителем дворца узурпатора, к тем, у кого он так долго находился в плену. Аэций отправился в Паннонию (к гуннам) с большим грузом золота. План заключался в том, чтобы гунны напали на Аспара с тыла и взяли византийскую армию в клещи.
Иоанн просчитался. Какой-то пастух провёл войско Аспара через болота Аквилеи прямо к Равенне, и город был взят без сопротивления. Немаловажную роль в этом сыграл и сам Ардавур, который подговаривал местных военачальников восстать против Иоанна. Возможно, элита Равенны прикинула силы сторон и согласилась с доводами Ардавура. Как бы там ни было, Иоанна арестовали, ему отрубили правую кисть и, посадив на осла, выставили в цирке. В июне 425 года узурпатор, греющий трон Западной Римской империи два года, был убит, а все его постановления были объявлены недействительными.
Если верить источникам, то Аэций вернулся в Италию с 60-тысячным войском гуннов, но власть уже перешла к Валентиниану III, которому на тот момент было… Шесть лет. Фактически власть оказалась в руках у матушки императора, Галлы Плацидии. Армия гуннов Аэция дала бой армии Аспара, однако битва кончилась без видимого перевеса одной из сторон и, скорее всего, состояла из нескольких стычек. Однако армия гуннов всё же была грозной силой, и мудрая Галла Плацидия сделала свой ход. Она пошла на компромисс, и они с Флавием Аэцием решили дело миром. 23 октября 425 года малолетнего Валентиниана признали в Риме императором, а Аэций, отослав гуннов домой, нагруженных золотом, получил пост командующего армией в Галлии. Так началось возвышение «последнего римлянина».
Теперь следует окунуться в период истории одного германского племени, которое в будущем сыграет важную роль не только в победе над Аттилой в битве при Каталаунских полях, но и в последующей истории Франкии и Западной Римской империи. Речь идёт о том самом племени вестготов, которые во главе с Аларихом захватили в 410 году Рим и разграбили его. Великий и могущественный германский король почил в том же году от болезни и был погребен на дне реки Бузенты, дабы никто и никогда не нашёл его могилу. Алариху наследовал брат его жены Атаульф, который мечтал повторить подвиги своего шурина, попытался снова утвердиться в Италии, однако в 412 году он потерпел неудачу, и вестготы откочевали в Южную Галлию. Через два года, в 414 году, он взял в жёны пленницу, которую захватил при разграблении Рима сам Аларих. Угадайте, кто была эта женщина? Это была никто иная, как Галла Плацидия, дочь тогдашнего императора Феодосия Великого, которая буквально через десять лет станет номинальным правителем Западной Римской империи. Вероятно, это был союз, построенный по расчёту Атаульфа. Потому как его убили в 415 году по причине желания сближения с римлянами.
Мавзолей Галлы Плацидии в Равенне.
Затем королём вестготов стал некий Сигерих, который ненавидел Атаульфа по той причине, что его брат был убит по приказу Атаульфа. Удивительно, но Сигерих продержался на своей незавидной должности всего лишь семь дней и был убит… По той же причине, что и Атаульф, Сигерих не желал ссоры с римлянами.
Наследником Атаульфа и Сигериха стал некто Валия, который правил вестготами чуть дольше. Валия был чуть хитрее, и он был возведен на престол в 415 году благодаря своим антиримским взглядам. Однако в скором времени по странным стечениям обстоятельств Валия коренным образом изменил своё мнение и вступил в союз с римлянами.
Валия стал добротным союзником Рима. В 416 году вестготы под его предводительством начали успешно воевать против свевов, аланов и вандалов — племен, которые заполонили Пиренейский полуостров в 407–409 годах. За это Гонорий пожаловал вестготам статус федератов и земли в современной Аквитании со столицей в городе Тулуза.
Именно так вестготы оказались включены в орбиту влияния Западной Римской империи, подобная история была важна для контекста, в котором оказался герой нашей статьи Флавий Аэций.
Удивительно, но, несмотря на проримскую позицию, Валия умер своей смертью в 419 году. Сложно сказать, обладал ли он большим авторитетом, или римляне подкупали вестготов не только землей, но и золотом, но, судя по всему, сторонников у короля было много. На смену Валии пришел зять Алариха Теодорих I, человек, который сыграет решающую роль в истории вестготов и остановит наступление гуннов. Теодорих I не принял ни одной из сторон (ни антиримскую, ни проримскую) и, вероятно, лавировал между двух лагерей. Об этом и свидетельствует его довольно долгое правление вестготами. Теодорих I мудро и долготерпеливо правил на протяжении 32 лет. Он умилостивил воинственную антиримскую знать, дабы не разделить участь Атаульфа и Сигериха, но при этом учитывал интересы осевшей на территории Аквитании аристократии.
Именно с этим королём на протяжении всей своей жизни сталкивался герой нашей статьи. Теодорих, решивший раздвинуть границы своего королевства, напал на город Арелат (совр. Арль), однако Аэций дважды (в 426 и 429 годах) давал отпор.
Флавий, усмирив готов, двинулся на север Галлии и в 428 году отбил у франков часть земель вдоль Рейна. Важнейшим событием в жизни Аэция стало получение высшего военного титула империи — magister militum в 429 году, то есть он стал главнокомандующим всеми войсками. Вероятно, этим назначением он был обязан никому иному, как Галле Плацидии, которая тоже умело лавировала между влиятельными и могущественными людьми империи, такими как Флавий Феликс, Бонифаций и Аэций. До этого должность верховного главнокомандующего занимал как раз Флавий Феликс. Вероятно, Плацидия засомневалась в верности Феликса, по крайней мере, детали их взаимоотношений до нас, к сожалению, не дошли. По крайней мере, мы знаем точно, что в 430 году Феликс, его жена и один из диаконов были обвинены в заговоре против Аэция, арестованы в Равенне и убиты в базилике Равеннского собора по приказу самого Аэция. Очевидно, что это убийство было санкционировано регентшей, ибо устранение столь могущественного лица империи не могло пройти без согласия Плацидии. Как бы там ни было, после смерти Феликса самыми влиятельными людьми империи остались Аэций и Бонифаций, который несколькими годами ранее, в отличие от Флавия, не стал подчиняться узурпатору Иоанну.
Но место под Солнцем должно было достаться только одному человеку, в этом странном и причудливом клубке змей должна была выжить самая крепкая и хитрая змея. В 432 году Аэция выбрали консулом империи, всё же это довольно формальная должность. Галла Плацидия, боявшаяся возвышения Флавия Аэция, снова сыграла на честолюбие двух полководцев. Она пригласила ко двору Бонифация и назначила его magister militum, а это значило лишь то, что Аэций лишался статуса главнокомандующего войском. Аэций понимал, к чему идёт дело, и решил не испытывать судьбу, так же, как его старый соратник Феликс двумя годами ранее. Флавий решил выступить против Бонифация и привёл в Италию своё войско с запада, в то время как Бонифаций прибыл со своими африканскими войсками. У города Римини между двумя полководцами состоялась решающая битва, в которой тактическую победу одержал Бонифаций. Почему тактическую, а не стратегическую? Потому что в битве Бонифаций был смертельно ранен копьём и спустя несколько месяцев он скончался.
Угадайте, куда после поражения сбежал Аэций? К своим ближайшим друзьям в Паннонию, к гуннам, а конкретно — к королю Руа, который, судя по всему, был ровесником Аэция, и, когда тот был в плену у гуннов, они там сошлись характерами. Стоит отметить, что Аттила являлся племянником Руа, и, без сомнений, в том году Аэций с ним встречался.
Так сегодня выглядят улицы Равенны, города, который некогда был столицей Западной Римской империи.
После смерти Бонифация его титул унаследовал зять Себастьян. Однако, как только Флавий подошёл к Италии с армией гуннов, Галла Плацидия помирилась со своим старым «другом», и Себастьян был изгнан из Италии. Аэций конфисковал всё имущество Бонифация и взял в жёны его жену Пелагию. Таким образом, Флавий Аэций стал самым влиятельным римлянином своей эпохи, а звезда Галлы Плацидии потухла в 437 году, когда её сын Валентиниан стал совершеннолетним.
Окончательно разобравшись со внутриполитическими делами, Аэций решил стать верным слугой Империи и начал приводить в жизнь свои военные планы, которые касались по большей части Галлии, где он уже давно был наместником. В 436 году Флавий совершает поход на Рейн, где разбивает германское племя бургундов. В следующем, 437 году, и есть предположение, что здесь свою роль сыграла просьба Аэция к гуннам, кочевники Паннонии вторглись на Рейн и перебили 20000 бургундов и согнали остальных вглубь Галлии. Возможно, что это был план Аэция, который в 443 году предложил бургундам землю на средней Роне, где впоследствии и образовалось бургундское королевство (приблизительно районы границы Швейцарии и Франции).
Аэцию пришлось усмирять и Теодориха, который решил вновь попытать счастье в 436 году, а после оборонял Сицилию от вандалов. Но самым значимым моментом в жизни Флавия стал совершенно другой конфликт.
Битва на Каталаунских полях, состоявшаяся 15 июня 451 года, также часто называется как битва народов. Если это и не самое крупное сражение Римской империи (пусть и её осколка), то, по крайней мере, одно из самых значимых. В битве принимали участие… Нет, об этом позже. Прежде всего разберём предпосылки к этой битве и стороны, в ней участвовавшие.
Держава Аттилы перед битвой.
Главным антагонистом для Аэция стали, внезапно, его старые друзья, с которыми он постоянно ходил в походы как на Италию, так и спасался бегством в их землях. Впервые гунны появляются в Европе около 370 года, когда они начали нападение на племена готов в Северном Причерноморье. Именно гунны стали катализатором «Великого переселения народов».
Гунны впитали в себя не только славянские элементы во время нашествия на Днепр, но и часть германцев. В именах гуннов можно отследить влияние славян и германцев. После переселения в Паннонию, где фактически осели гунны, они начинают свой политический подъем при короле Руа, который являлся другом Флавия Аэция. Однако всё изменилось, когда к власти в 434 году приходит Аттила.
Что из себя представляла Галлия к середине V века? На самом деле, её контролировали куча разных разрозненных племён, некоторые из которых были под протекторатом Рима. Аквитания принадлежала вестготам, которые с переменным успехом то вступали в союз с империей, то на неё нападали, северная часть была оккупирована франками, на юго-востоке Аэций поселил бургундов, а в центральной Галлии до сих пор продолжалось стихийное антиримское движение багаудов, которое не стихало с III века.
На самом деле историки доподлинно не знают причины нападению Аттилы на Галлию, возможно, это останется тайной навсегда. Я предлагаю разобрать несколько теорий не потому, что они важны для данной статьи и личности Аэция, а потому, что это действительно интересно.
Первая причина — Гонория, сестра императора Валентиниана III, которая была старше его всего на два года. После достижения совершеннолетия Гонория так и не была ни с кем помолвлена, вероятно, по той причине, что мать и правящий брат осторожно относились к браку Гонории из-за её высокого происхождения. Она была внучкой Феодосия Великого и, по идее, её муж или потомки могли предъявить претензию на трон. Зная подозрительность и коварство её матери Галлы Плацидии, эта версия кажется вполне правдоподобной.
Судя по некоторым источникам (об этом чуть ниже), Гонория в 449 году решила призвать Аттилу, чтобы освободиться от власти своего правителя и брата, пообещав за это королю гуннов половину империи и замужество. Красивая и романтическая версия не лишена изъянов. Во-первых, Аттила, по такой логике, должен был вторгнуться в Италию, а не в Галлию, тем более что через год после битвы на Каталаунских полях Аттила напал на север Италии, разорив Аквилею, Милан и Верону.
По словам готского историка Иордана, Аттила требовал себе Гонорию, угрожая «нанести Италии ещё более тяжкие бедствия».
Однако есть одно важное «но». Историки, жившие в ту эпоху, например Проспер Аквитанский и Кассиодор, ничего не знают о подобной истории. Современники ничего не писали о притязании Аттилы на руку дочери императора, и всё же вероятно, что это более поздняя легенда, появившаяся в жерле бурлящих мифов.
Вторая версия гласит о том, что Гейзерих, основавший королевство вандалов на севере Африки (совр. Тунис, там, где располагался римский Карфаген), подкупил Аттилу, чтобы тот напал на королевство вестготов. Причиной этого стало то, что дочь Теодориха, вышедшая замуж за сына Гейзериха, попыталась его отравить.
Как бы там ни было, возможно, что мы никогда не узнаем истинных причин нападения Аттилы на Галлию. Возможно, им двигала страсть к войне, но полную характеристику этого гуннского вождя я дам в отдельной статье, которую посвящу этому великому правителю, «божьему бичу».
Еще до 449 года Аэций, как друг гуннов, подписал с ними соглашение, согласно которому он позволил части гуннов поселиться вдоль реки Сава. Посланник Аэция при варварском племени Констанций украл у Аттилы, а точнее, присвоил себе сокровища города Сирмия. Чтобы успокоить короля гуннов, Аэций отправил к нему еще одно посольство с извинениями. Аттила пошёл на мировую и в ответ подарил Аэцию карлика Зерко, который до этого был придворным шутом того самого Аспара, полководца Восточной Римской империи.
Как мы видим, по-прежнему за два года до знаменательной битвы отношения между Римом и Аттилой были если не хорошими, то, по крайней мере, нейтральными, ни о какой враждебности речи и не шло.
Как бы там ни было, но в 451 гунны начали вторжение из Венгрии, где находилась ставка Аттилы, в Галлию. Вождь гуннов в кратчайшие сроки захватил Мец, Кёльн, Тонгерен, Реймс и затем пошли на осаду Орлеана. Здесь свою роль должен был выполнить Флавий Аэций, который по-прежнему оставался главнокомандующим войсками Галлии.
Провинция Шампань, где предположительно состоялась знаменитая битва между войском Аэция и войском Аттилы. Точное местоположение этой битвы так и не было найдено.
Аэций, как муж благоразумный, понимал, что в одиночку противопоставить гуннам ему нечего. Его армия была не столь многочисленной, к тому же часть войск империи сражалась на юге с вандалами, защищая Сицилию. Флавий решил не только вступить в союз с Теодорихом, своим старым недругом, но и создать коалицию. С армией Аэция соединились силы вестготов, аланов, бургундов и даже франков. Современными историками полагается, что битва произошла в современной французской провинции Шампань.
По описанию Иордана готского, сражение происходило без особой подготовки и было крайне сумбурно. Возможно, что координированности между союзными племенами Аэция как таковой не было. Ночью произошло столкновение союзных римлянам франков с другим германским племенем — гепидами, которые воевали под предводительством Аттилы. Если верить хроникам, то в стычке погибли около 15 тысяч человек, что кажется чрезмерным преувеличением.
Уже утром выясняется, что коалицию и гуннов разделяет высокий холм, и римляне решили воспользоваться преимуществами местности и первыми захватили его. Диспозиция сил на холме была довольно интересной, вероятно, Аэций решил воспользоваться тактикой Ганнибала. Слева стояли дисциплинированное римское войско Флавия, на правом фланге были вестготы Теодориха. В центре коалиции находились аланы во главе с их королём Сангибаном, и, судя по заявлению Иордана, римляне им мало доверяли.
В свою очередь, Аттила поставил своё отборное войско в центре, а союзные остготы находились на левом фланге, то есть они были противопоставлены вестготам Аэция. Интересно. Хочу напомнить, что еще два века назад остготы и вестготы были единым племенем и прям окончательно разъединились во время вторжения гуннов в Причерноморье.
Аэций выжидал, пока Аттила нападёт первым, причиной этому, конечно, был холм, так называемая «выжидающая позиция». Атаковать с холма — это, конечно, прекрасно, но обороняться на нём было еще лучше. Аттила решил атаковать уже после полудня, и в этом было рациональное зерно. Если бы сражение пошло бы для гуннов не по их сценарию, то они бы могли скрыться под покровом ночи.
Гунны атаковали холм, но отряд Аэция и Торисмунда, старшего сына Теодориха, успешно оборонялись. Затем под покровом ночи началась самая настоящая резня, в ходе которой погибло несколько родственников Аттилы и сам король Теодорих, который до этого был врагом Рима, но пал в битве как их союзник. Узнав об этом, Аэций сообщил Торисмунду, чтобы тот скакал в столицу вестготов Тулузу и утвердился в качестве нового короля, дабы избежать распрей.
Битва завершилась… Сложно сказать, в чью пользу. Никто мёртвых не считал, никто дальше не продвинулся, но гунны отошли. Теоретически Аэций выполнил свою главную задачу, не дав гуннам беспрепятственно продвигаться по Галлии. Но гунны по-прежнему оставались серьёзной и влиятельной силой, однако Аэций не стал форсировать и развивать наступление, решив оставить в покое гуннов в противовес усилившемуся королевству вестготов. Последующие историки считали это решение Флавия ошибочным.
«После того как Аттила справился с потерями, понесёнными в Галлии, он решился атаковать Италию через Паннонию. Наш генерал [Аэций] не предпринял никаких мер, которые он осуществил в первой войне, даже не защитил проходы в Альпах, где враг мог быть остановлен. Пожалуй, он был занят только одной надеждой — бежать из Италии вместе с императором. Но поскольку это казалось настолько постыдным и опасным, то чувство чести преодолело страх»
Гунны успели за год прийти в себя и в следующем, 452-м году напали на север Италии, успешно разгромив крупные италийские города. Однако внезапно на помощь западу пришли византийские войска, возможно, и здесь свою ключевую роль сыграла фигура Аэция, который уже на тот момент считался прославленным полководцем. Не на руку гуннам сыграла и чума, разразившаяся в стане их войска. Как бы там ни было, гунны отступили в свои паннонские и венгерские владения. Так Флавий Аэций стал победителем не только вестготов и бургундов, но и гуннов.
Сложно сказать, какие внутренние политические дебаты происходили в столице Западной империи. Возможно, что Аэций действительно почувствовал в себе силы заграбастать себе всю империю. В 453 году поженил своего сына на могущественной особе, которая придала Аэцию серьезных прав на престол. Имя ей — Галла Плацидия Младшая, дочь императора Валентиниана III и Лицинии Евдоксии, которая являлась дочерью императора Византии… Согласитесь, это очень могущественная партия. С такой славой, как у Аэция, и родословной, как и у Плацидии, их наследники могли предъявить права на трон империи. Сын Аэция Гауденций вполне мог предъявить права на престол.
У нас не осталось изображения Валентиниана III, кроме как на его монете.
Теперь послушаем версию падения «последнего римлянина» Прокопия и Иоанна Антиохийского. Император Валентиниан, который совершенно не отличался талантом к управлению и был развращен вседозволенностью собственной матери, обман завлёк в себе в дворец жену римского сенатора Петрония Максима. Петроний решил отомстить императору и придумал коварный план. С помощью Ираклия Максима, одного из самых доверенных евнухов Валентиниана, он убедил императора, что против него готовится военный переворот. Аэций хочет стать императором. Мнительный император поверил этому, к тому же тридцать лет назад Аэций поддерживал Иоанна и тогда еще не был на стороне Валентиниана. 21 сентября 454 года он вызвал к себе во дворец Равенны Флавия, чтобы тот доложил о сборе налогов. Внезапно Валентиниан вскочил со своего трона и объявил Аэцию, что больше не будет жертвой пьяных распутств Флавия. Император напрямую объявил Аэция виновным во всех бедах империи и в том, что полководец хочет забрать у него державу и узурпировать власть.
Аэций, судя по всему, был поражен этим и начал словесно защищаться от упрёков императора. Однако Валентиниан выхватил меч и вместе с евнухом Ираклием убил великого прославленного полководца на месте. Историк Сидоний Аполлинарий передает еще такую интересную историю. Когда император похвастался, что хорошо справился с Аэцием, кто-то из придворных ему ответил: «Хорошо это или нет, я не знаю. Но знай, что ты отрубил себе правую руку левой». Таким был бесславный конец человека, которого историки нарекли «последним римлянином».
Петроний Максим ожидал, что его сделают патрицием вместо Аэция, но Ираклий был против этого. Видимо, Петроний был очень мстительным и упрямым человеком, и тогда он решил отомстить еще раз, на этот раз императору и евнуху… Петроний договорился с двумя доверенными лицами Аэция, его близкими друзьями, гуннами Оптилой и Траиустилой.
16 марта 455 года в храме Оптила напал на императора, нанеся ему ножевое ранение, в тот момент, когда тот спешился на Марсовом поле для тренировки стрельбы из лука. Когда потрясенный император обернулся, чтобы выяснить, кто атаковал его, Оптила нанес ему смертельный удар своим клинком. Тем временем Траустила вступил в бой и убил Ираклия. Большинство рядом стоящих солдат были преданными последователями Аэция, и никто из них не поднял руку, чтобы спасти императора.
Таким человеком был Флавий Аэций. Говорят, что он обладал не только добродетелями, но и пороками настоящего римлянина. Храбрый, отважный, хитрый, бескомпромиссный. Его судьба была полна неожиданными поворотами, друзьями и врагами, битвами и любовью. Вот таким был человеком «последний римлянин», Флавий Аэций.
Каждая из этих вех имеет основания считаться той самой датой, если вообще принять идею, что Рим пал, а не трансформировался в несколько разных политических образований.
Варвары (Barbaren) от Netflix, 2 сезона. 2020 - 2022г.
Римский офицер разрывается между преданностью воспитавшей его империи и верностью своему племени. Это приводит к знаменитому сражению, изменившему ход истории.
Кинопоиск: 6.7 * IMDb: 7.2.
Всем известно, с чего начинался Рим. И хотя точная дата вызывает некоторые сомнения, сами римляне были уверены, что это случилось 21 апреля. Подсчитав, сколько царей и сколько консулов было в Риме, ученый Марк Теренций Варрон установил, что 753 год до н.э. был годом основания Рима.
Варрон использовал, вероятно, список консулов (который мог содержать ошибки) и назвал год первого консула «245 ab urbe condita» (245 до н.э.), приняв за основу указанный Дионисием Галикарнасским 244-летний период правления царей после основания Рима. Кроме того, как сообщает Плутарх, по просьбе Варрона его друг, астролог Луций Таруций Фирман, предпринял попытку вычисления дат рождения Ромула и Рема и основания Рима астрологическими методами. Он решил, что братья были зачаты в день частичного солнечного затмения 24 июня 772 года до н. э. в 3-м часу после восхода, и появились на свет 26 марта 771 года до н.э.
Что касается даты 21 апреля, исследования показывают, что это результат астрологических расчетов всё того же математика и астролога I века Таруция, но она также упоминается в древних книгах по истории, таких как «Historiae romanae ad M. Vinicium libri duo» римского историка и сенатора I века Веллея Патеркула. Археологические раскопки в Риме показывают, что датировка Варрона близка к действительности: первые поселения на территории Рима датируются началом-серединой VIII века до н. э.
Однако есть и другая причина, которая привела к выбору 21 апреля. Первоначально, задолго до основания Рима, это был очень древний земледельческий праздник, известный под названием Парилия в честь Палес, богини-покровительницы земледельцев. Вероятно, Палатин был назван в её честь, в отличие от Авентина, который был местом правления Цереры, богини земли и плодородия, связанной с плебсом. Судя по всему, это был один из трех дней агропастырских гуляний, проходивших с 15 по 25 апреля. Это была одна из самых древних церемоний в этом районе. Проводились очищающие и умилостивительные ритуалы, как в городе, так и в сельской местности, чтобы принести пользу фермерам, скоту и землям. Церемония включала в себя украшение конюшни лавровыми ветвями, подношение богине хлеба и молока и молитвы трижды ей на восток. Вечером фермеры прыгали через большие костры — ритуал очищения, распространенный во многих странах тогда и до сих пор, как в Иране во время Навруза, персидского Нового года. Итак, как вы помните, Эней - отец-прародитель римлян, и вот его сын Юлий основывает город Альба Лонга, где его потомки правили на протяжении поколений до царя Нумитора, который был свергнут собственным братом Амулием. Новый король, среди прочего, вынуждает дочь Нумитора, Рею Сильвию, стать весталкой, поклявшейся целомудрием, чтобы избежать продолжения рода от неё и рождения потенциального претендента на престол.
Однако Амулий не провёл полный расчёт событий. Он никак не мог предвидеть, что Марс, один из самых важных римских богов, влюбится в Рею Сильвию и она забеременеет от него близнецами Ромулом и Ремом. Царь Амулий был почти рад услышать, что у него появилось два новых племянника, и приказал убить их. Ответственный слуга не смог этого сделать и оставил их в корзине на берегу реки Тибр (либо пустил по течению). Проплыв некоторое время, корзина остановилась возле Кампидольо (Капитолийского холма), в районе, где сегодня находится Римский форум, и близнецов спасла и накормила волчица, услышавшая их плач. По мнению некоторых, возможно, что волчица — это метафора проститутки (от «lupanare» - бордель в Древнем Риме). Некоторые другие говорят, что их также кормила смоковница или что их спасла семья фермеров, где женщину которых звали «лупа», возможно, потому, что она подрабатывала девушкой по вызову. Став взрослыми, Ромул и Рем вернулись в Альба-Лонгу, убили Амулия и вернули к власти своего деда Нумитора (на удивление все еще живого и достаточно сильного, чтобы править). Как только Нумитор снова оказался во главе Альба-Лонги, и поскольку два племянника не хотели править там, по крайней мере, пока он жив, они получили разрешение на основание совершенно нового города на том месте, где они выросли. Ромул хотел построить его на Палатинском холме и назвать его Рома, а Рем предпочел Авентинский холм и хотел назвать новый город Реморой. Далее мы знаем, что Рем погибает от руки своего брата, но мы не уверены, произошло ли это в ходе боя или Ромулом была применена какая то хитрость. Что бы ни случилось, Ромул победил, и именно это позволило 21 апреля 753 г. до н. э. основать Рим, первым царем которого он стал. Наверняка, мы все можем согласиться с тем, что быть основанным полубогом, которого вскормили волчица и смоковница, маловероятно даже для такого великого города, как Рим. Вот почему археологи продолжали раскопки все эти годы, чтобы придать какой-то реализм основанию Рима. В мифе они видят зерно истины.
Согласно самым последним исследованиям, поселение из около 30 деревень на Палатинском холме существовало здесь, как я уже писала, в 8 веке до нашей эры. И именно здесь во второй половине столетия, примерно в 753 году, некий «Ромул» царского происхождения придал этой местности особый статус, каким-то образом установив день рождения Рима. Он проложидл дороги, построил центры общественных собраний и храм Весты, римской богини дома и семьи. Примерно в это же время на Капитолийском холме появились первые святилища, и начал формироваться Римский форум. Согласно находкам на Капитолийском холме, датируемым за столетия до основания Рима, царь-основатель города действительно имел древних латинских предков, и вся родственная связь с Энеем была вплетена в эту историю для того, чтобы наделить основателя неким божественным и героическим величием, что свойственно для тех времён. Историко-антропологические исследования показывают, что предками латинян были индоевропейцы, пришедшие примерно за 2000 лет до нашей эры с Балкан, вероятно, из Анатолии (современная Турция). Похоже, что изначально Капитолийский и Квиринальский холмы были населены сабинянами, а римляне поселились на Палатине. Вероятно, именно этот контекст сформировал историю о похищении сабинянок, одного из самых известных римских мифов. Хотя похищение сабинянок — рассказ из мифологии, истина, выходящая за рамки легенд, заключается в том, что Рим с момента своего основания стал многонациональным обществом, в котором с самого начала смешивались латиняне и сабиняне; очень скоро к ним присоединились и этруски.
Ну, как вы поняли, римляне там сейчас уже третий день гуляют. Хедлайнером всей этой трёхдневной программы мероприятий и мастер-классов является сегодняшний костюмированный парадо от Большого цирка до Колизея в 11:00. В этом году в празднике приняли участие около 2000 реконструкторов, сотни из которых приехали со всей Европы. Вчера, в субботу, в Циркусе Максимусе, проходила реконструкция игры гарпастум - древнего родственника футбола, а также гладиаторские бои. Замесы были серьезные, школа на школу. (Мой любимый лудус, реконструкторский клуб, немного грустит, что мы не там, но нам и тут весело ). Все в том же Цирке был большой концерт военного оркестра, который среди прочего исполнял знаменитый саундтрек из фильма «Гладиатор». Сегодня там проходят реконструкции сцен по об основании Рима, и всё это сопровождается традиционной музыкой и танцами на улицах города, маршами легионеров, дегустацией римской кухни и кучей всякой разной мишуры для детей. А примерно сейчас, когда я пишу для вас этот пост, на арене Большого цирка проходят гуляния Парилии и реконструкция последней битвы Спартака.