«Спасибо, что приснилась» 2012
Автор:Новоселов Александр
Автор:Новоселов Александр
11 июля войска 3-го Прибалтийского фронта начали проводить разведку боем, разрушать укрепления противника артиллерийским огнём и проводить локальные операции. Так, 11—16 июля части 54-й армии вышли к реке Великой на участке Печехново — Семендяхи и захватили ещё один плацдарм на западном берегу реки. Утром 17 июля началась основная фаза наступления фронта. После мощной артподготовки и мощных ударов авиации в наступление перешли части 1-й ударной и 54-й армий со Стрежневского плацдарма. Огневая система противника была надежно подавлена и стрелковые части сумели достаточно быстро прорвать оборону противника, который оборонялся в этом районе силами 32-й, 83-й, и 218-й пехотных дивизий и нескольких охранных полков. В результате операции войска 3-го Прибалтийского фронта выполнили поставленные перед ними задачи, нанесли серьёзное поражение немецкой 18-й армии и овладели мощным Псковско-Островским укрепленным районом противника.
Александра Ращупкина хотела защищать свою страну. Ей не позволяли: женщина, что она может! Тогда Сашка остриглась и надела мужскую одежду. А документы «потеряла». Это рассказ о том, как 27-летней женщине удавалось несколько лет водить за нос однополчан и командование, оставаясь для всех «Сашкой-сорванцом», и как её тайна однажды была раскрыта.
Это было уже на исходе Великой Отечественной войны, в феврале 1945-го. Наши войска вошли в польский город Бунцлау (Болеславец). Их встретило отчаянное сопротивление, на улицах города пришлось сражаться с вермахтом и частями СС. Один из советских танков был подбит, танкист Сашка Ращупкин оказался тяжело раненым в бедро, — кровь хлынула фонтаном. Его вытащил из машины товарищ, осторожно положил на землю и разорвал поскорее штаны, чтобы сделать перевязку. И онемел: увидел перед собой не боевого соратника, с которым три года сражался бок о бок, а женщину.
Так Александра Ращупкина повторила сюжет «Гусарской баллады». Убежав на войну и успешно выдавая себя за мужчину, она три года героически громила фашистов, не желая отсиживаться дома в такое трудное время.
Правда, «Гусарская баллада» — это всё же забавный водевиль, а жизнь Александры вовсе не была такой весёлой и лёгкой. Начать с того, что ей приходилось очень много работать: родившаяся и выросшая в Узбекистане Сашка быстро освоила профессию тракториста и трудилась наравне с мужчинами. Потом живая весёлая девчонка влюбилась, вышла замуж, один за другим на свет появились двое детишек. Но радоваться пришлось недолго: оба малыша умерли ещё младенцами. А потом пришла новая беда: началась война. Муж сразу был призван на фронт. Александра как-то сразу осталась одна. Она понимала: прежней жизни не будет. Сейчас главное — отстоять страну, защитить всё, что дорого.
И 27-летняя женщина решительно направилась в военкомат: «Умею водить трактор — научусь и с танком обращаться!». Там устало посмеялись: куда лезешь, баба, иди домой, вари кашу, не до тебя. Ах, не до меня? Плохо они знали отчаянную Сашку. Она не собиралась сдаваться. Обрилась почти наголо и продолжала штурмовать военкомат. На этот раз она представилась парнем. Удивительно, но замотанные сотрудники военкомата не распознали под мужской одеждой «бабу». Сашку направили на курсы танкистов. Правда, был человек, которому пришлось доверить свою тайну: военный врач. А как скроешься? Он ведь полностью осматривал каждого новобранца. Но, потрясённый мужеством этой девчонки, он не стал её выдавать.
Уже потом, после войны, когда стало известно о секрете Ращупкиной, её принялись донимать расспросами репортёры, телевизионщики и просто любопытные. Она терпеливо на них отвечала, но, как потом признавалась, её очень обижали расспросы на личные темы: как она мылась на фронте, как ей удавалось скрывать под гимнастёркой женскую фигуру и случались ли у «танкист-девицы» сексуальные контакты с однополчанами.
Господи, да разве она задумывалась на фронте, под снарядами, посреди взрывов и смертей о том, как ей мыться и кто из товарищей ей улыбнулся? Фигура? А что фигура? Сашка с юности не отличалась особенной «фигуристостью»: у неё были узкие бёдра и широкие плечи, а грудь и после родов оставалась почти плоской. Гигиена? Ну, конечно, нелегко было чистоплотной девушке смириться с походно-полевыми условиями, но как-то выкручивалась. На передовой вообще редко выпадала удача помыться, и в таких случаях Сашка предусмотрительно забиралась подальше от товарищей. Они подшучивали: стеснительный какой пацан, будто красна девица!
Ежемесячные женские неприятности? Ну как-то и с этим справлялась. А может быть, их просто не было: известно, что от сильных стрессов и повышенных физических нагрузок месячные исчезают, происходит сбой в женском организме. Вот так несколько лет Сашке удавалось морочить головы окружающим: ни однополчане, ни командиры не подозревали, что рядом с ними воюет не «Сашка-сорванец», как его прозвали товарищи, а самая что ни на есть девица.
А потом случился тот самый бой в Бунцлау. Механик-водитель соседнего танка спас Сашку, вовремя вытащив её из горящей машины и перевязав. При этом парень испытал настоящий шок, поняв, что перед ним — женщина. Сашка оказалась в госпитале, провела там больше месяца — ранение было довольно тяжёлым. За это время танковому корпусу пришлось пережить серьёзные неприятности. Как, рядом с вами сражалась «танкист-девица» — а вы ничего не замечали? По поддельным документам? Скандал!
Сначала Ращупкину не хотели принимать обратно после лечения. Но за отважную «Жанну д'Арк» заступился генерал Василий Чуйков. Знаменитый военачальник искренне восхитился мужеством Александры и решил: несправедливо будет выгонять её с фронта, она заслужила не наказания, а всяческих поощрений и наград. Документы, конечно, переоформили: теперь в них было написано её настоящее имя, Александра. А вскоре и вовсе окончилась война, и «танкист-девица», как и другие бойцы, была демобилизована.
Судьба была благосклонна к Сашке: в страшной мясорубке войны выжила не только она, но и её муж. Они счастливо прожили ещё 28 лет. Потом её муж умер — сказались последствия фронтовых ранений. Детей у них больше не было. То самое ранение в Бунцлау оказалось фатальным: женское здоровье Александры было серьёзно подорвано. Но она не теряла бодрости духа до глубокой старости. После войны они с мужем перебрались в город Куйбышев (Самару), Александра работала водителем, потом, выучившись в институте, стала инженером, была активным членом организации женщин-фронтовичек, часто выступала перед школьниками, вела собрания, посвящённые Дню Победы…
Кипучая энергия «Сашки-сорванца» не позволяла сидеть без дела. А когда наступали праздничные дни, торжественно вынимала из шкафа свой фронтовой мундир, любовно поглаживала многочисленные награды: орден Красной Звезды, орден Великой Отечественной войны II степени, а уж сколько на нём было медалей — не сосчитать. Соседи уважительно здоровались с Александрой Митрофановной, провожая глазами невысокую фигурку в военном мундире.
Её часто спрашивали о здоровье, но фронтовичку эти вопросы раздражали: да нормально всё у меня! Несмотря на все военные тяготы и тяжёлое ранение, Александра Ращупкина прожила долгую жизнь — 96 лет. В одном из своих писем в газету она писала: «Помните фильм „Гусарская баллада“? Так это про меня, точно! Тогда такое время было, мы все хотели умереть за Родину. А меня вдруг не пустили на фронт. Как и ту барышню. Нет, наша женщина всегда своего добьётся. Попали в наш танк прямой наводкой. Машина загорелась, меня ранило, без сознания была. Меня мои мужики спасли, и, когда горящую одежду снимали, тут конфуз и вышел. Прихожу в себя, а они глаза отводят. Но, помню, несли очень бережно, как хрустальную вазу. Небось Сашку-механика так бы не несли, черти!»
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Если на одну чашу весов положить фронтовые подвиги нашей армии, а на другую - труд работников тыла, то чаши эти станут вровень. Для победы нужны были усилия сотен тысяч советских людей, обеспечивавших фронт всем необходимым. Самолёт ИЛ-2, названный гитлеровцами "чёрной смертью"; "Катюша", залп которой фашисты сравнивали с ураганом; легендарный танк Т-34 - эти изобретения отечественной инженерной мысли навеки запечатлены в истории. Слова "Всё для фронта, всё для победы!" стали смыслом жизни тех, кто в тылу ковал фронтовые успехи.
Всё для фронта. ТО Экран, 1975. Источник: канал на YouTube «Советские фильмы, спектакли и телепередачи. Гостелерадиофонд», https://www.youtube.com/channel/UC7FDlGcSUqeSZHh1LRMM1OQ?sub...
Горящий вражеский танк... Каждый потомок тех героев, что жгли их сотнями в июле 1943, не знающий технику противника в лицо, глядя на этот сюжет и отвечая на вопрос: чей это танк, не задумываясь ответит – фашистский! Может это потому, что в тебе и во мне течет кровь героя? Героя, который точным выстрелом уничтожил врага и спас жизнь тебе и твои детям? Может быть потому, что вглядываясь в глубину сюжета ты чувствуешь пульс родной земли?Пока мы помним подвиги наших предков, мы храним будущее наших детей...Оставь этот сюжет в своём доме или подари его дорогим тебе людям, но сделай так что бы подвиг наших предков не был забыт. Сделать это в твоих силах! © https://www.livemaster.ru/item/45174930-suveniry-i-podarki-m...
…А первым был Восточный, советско-германский. Строго говоря, участие лейтенанта Лермана на этом, первом фронте, было минимальным. Утром 22 июня 1941 г. группа выпускников Воронежского пехотного училища прибыла во Львов. Молодые офицеры имели предписания явиться в свои части западнее Львова. В хаосе первых дней войны никто не мог точно сказать, где находятся их подразделения. Транспорта не было. Тогда они пошли пешком и очутились… в немецком тылу. Стали пробираться на восток, вступали в бои с тыловиками. По дороге Лерман поменял гимнастерку на красноармейскую, подобрал документы убитого солдата. И стал еврей и лейтенант Григорий Лерман украинцем и рядовым Григорием Лизогубенко. Сделал он это весьма вовремя. В одном селе попали в лапы к бандеровцам, те передали их немцам. И зашагал Григорий Лерман на запад в колонне пленных.
Григорий Лерман
В школе и в училище по немецкому у Гриши было «отлично». Он сносно разговаривал, понимал беглую речь. В лагере день и ночь орало радио. В сводках мелькали названия городов Ленинградской и Московской областей. Вон куда забрался враг!
Мысль о побеге появилась с первого дня плена. В лагере Григорий уяснил для себя: первое – пробираться надо не на восток, а на запад, в Швейцарию, оттуда в Англию и уже потом на корабле в Мурманск. (Все бежавшие из лагеря оказывались в нем вновь, сильно избитые.) Второе – надо бежать вдвоем. И третье – запастись на первое время едой. При скудном лагерном пайке это было почти невозможно. Но Лерману повезло.
Он хорошо рисовал и однажды сделал с маленькой фотографии портрет девушки одного из конвоиров, хорошо относившегося к узникам. Вскоре и другие немцы попросили сделать портреты своих родных и близких. Заказов стало так много, что Григория освободили от работ и отвели каморку с зарешеченным окном, где он и творил свои шедевры.
Григорий долго присматривался – кого выбрать в напарники. И после долгого прощупывания остановил выбор на парне из Сталинграда, Евгении Доценко. Политрук роты связи 99-й стрелковой дивизии – одной из лучших в Красной Армии – он принял бой на рассвете 22 июня. Попал в окружение, выходил к своим с несколькими бойцами. В одном из сел они увидели бородатых мужиков с винтовками. Конечно, партизаны! «Товарищи! – закричал Евгений. – Мы свои!» Бросился к ним. Ближайший «товарищ» огрел его прикладом, всех запихнули в пустовавшую трансформаторную будку. А дальше – как с Лерманом: полицаи передали их немцам. Затем – долгий путь в лагерь, находившийся в центре Германии, тяжелые работы.
Григорий попросил офицера выделить ему в помощники Евгения – сколачивать рамки для портретов. Доценко принес из мастерских, где он работал, ножовку. Когда Гриша пилил прутья решетки, Евгений что было сил стучал молотком. Половину хлебного пайка сушили.
Поздно вечером 22 июня 1942 г., в воскресенье (так было записано в дневнике. – Ред.), они вынули прутья, вылезли через окно и двинулись на запад.
Их одиссея длилась много месяцев. Сегодня просто невозможно представить, как двое безоружных беглецов пробирались не просто по чужой, но по враждебной стране без карты, без возможности что-либо спросить. И это не сибирские просторы, а немецкие города и поселки, порой тянущиеся сплошной чередой. Надо было обладать поистине звериным чутьем, чтобы ночью идти по незнакомой местности, выбирать дорогу и места, где они могли бы выспаться днем. И надо было питаться. Ни в один дом не постучишь, не попросишь еды и воды. Как они ни были экономны, но сухари скоро кончились, и много месяцев они не имели ни крошки хлеба.
Беглецы сбились с пути и пошли не на запад, а на северо-запад. Перешли две границы – германо-голландскую и голландско-бельгийскую. Это в военное-то время! Они форсировали реки, в них стреляли. Уму непостижимо, как они не попались! Пожалуй, едва ли отыщутся подобные факты бегства из лагеря.
Рассказ о том, как Лерман и Доценко стали в Бельгии бойцами Сопротивления, занял бы много места. Оставим их в тот момент, когда они начали сколачивать отряд из бежавших пленных и из тех, кто был угнан немцами на принудительные работы на бельгийские шахты. Но нужно объяснить, откуда у автора абсолютно достоверные сведения буквально о каждом шаге беглецов и о каждом действии отряда.
РАССКАЗЫВАЮТ ТОЛЬКО ДОКУМЕНТЫ И УЧАСТНИКИ
Летом 1961 года в составе туристической группы я оказался в маленьком бельгийском городке Комбле-о-Пон в предгорьях Арденн. На безупречно ухоженном городском кладбище среди могил местных жителей белели рядышком две необычные мраморные плиты. На одной по-французски было выбито – Евгений Доценко (Сталинград), на другой – Анатолий Степанов (Ленинград). Тут же меня познакомили с супругами Леоной и Жоржем Амуар. Это у них скрывались Доценко, Степанов, Лерман и еще сорок (!) человек советских людей.
Отряд Г. Лермана после изгнания немцев (конец сентября 1944 г.)
Бельгия – не Белоруссия, и здешние леса не чета Брянским, где легко может укрыться не одна дивизия. В Бельгии в лесах – да и то временно – скрывались небольшие группки партизан. Часто они находили приют у местных жителей, тех, кто ненавидел оккупантов. Местные подпольщики днем работали на заводах и шахтах, пасли скот, а по ночам действовали. И плохо приходилось тем, кто выдавал патриотов.
Целый день я провел в семье Амуар. Переводчицей была бывшая харьковчанка, угнанная сюда немцами в 42-м, вышедшая замуж за бельгийца, да так здесь и оставшаяся. Леона и Жорж были необыкновенными людьми (были – потому что теперь они уже умерли и похоронены недалеко от русских парней, которых считали своими сыновьями). Потрясенный подвигом супругов (им грозила смертная казнь, узнай гестапо о том, что в их доме скрываются бойцы Сопротивления), я написал и опубликовал в «Московском комсомольце» очерк о них. Им заинтересовались в Президиуме Верховного Совета СССР. Редакция направила туда письмо. Через пять лет Леона и Жорж были награждены орденами Отечественной войны II степени. Наград удостоились и другие бельгийские патриоты, упоминавшиеся в очерке. Кстати, Жорж свой орден завещал Сталинграду.
В Льеже я встречался с участниками Сопротивления, которые были связаны с отрядом Лермана, хорошо знали Григория и Евгения. Тогда-то и зародилась идея написать документальную повесть о Доценко и Степанове, погибших на бельгийской земле. Работа в ежедневной газете почти не оставляла времени и сил для энергичных поисков. Об Анатолии Степанове так ничего и не удалось разыскать. Как будто и не было нигде этого боевого летчика.
А вот с Евгением Доценко мне несказанно повезло. Я разыскал его жену, Людмилу Павловну, и встретился с ней в Волгограде.
– В наш пионерский отряд (это было в седьмом классе) шефы – судостроительный завод – прислали отрядным вожатым Женю Доценко, – рассказывала Людмила Павловна. – Все девчонки моментально влюбились в красивого парня, весельчака, спортсмена. У всех со временем влюбленность прошла, а у меня осталась. И после окончания школы мы поженились. Женя окончил военное училище, служил на западной границе. Я приехала к нему под Перемышль.
…Людмила ждала ребенка. По всем расчетам это должно было произойти в конце июня. Поэтому на 23 июня 1941 г. для нее взяли билет до Сталинграда. Ночь 22 июня была душной, не спалось, она накинула халат и вышла во дворик. И вдруг совсем рядом взметнулся столб пламени и раздался взрыв. Затем второй, третий… Людмила побежала, солдаты втащили ее в кузов грузовика. Вот так – на машинах, поездами – добралась она до родного города и здесь родила сына.
Людмила Павловна не только много рассказала, но и передала мне… дневник Евгения! Он начал его вести сразу после бегства из лагеря. Какой же надо было иметь сильный характер, чтобы в тех невероятных условиях вести еще и записи!
Доценко старался записывать ежедневно. Когда уже под Льежом они устроились на квартире у надежных людей и по фальшивым документам (по которым оба были поляками) стали работать на шахте, кто-то на них донес. Евгений с Григорием были предупреждены об облаве и скрылись. Хозяина квартиры немцы расстреляли на глазах у сына. Гестаповцы нашли дневник Доценко.
В марте сорок третьего года Евгений начал восстанавливать записи. Прежде всего он записал все перипетии подготовки к бегству и сам путь. Потом стал описывать операции, которые проводил отряд. Каждую тетрадь Амуары закладывали в банки и закапывали их в саду. На всякий случай Доценко не писал фамилий (только их начальные буквы и иногда – имена). Только одно имя – Гриша – упоминается почти на каждой странице.
Надпись на дереве (в лесу недалеко от Льежа), сделанная Г. Лерманом. Фото 1966 г.
После войны супруги Амуар передали дневник советским представителям, а те разыскали Людмилу Павловну.
Вот такой бесценный документ оказался у меня. Но нужно было найти бойцов отряда, вернувшихся в СССР, и в первую очередь – Григория Лермана. Это оказалось очень сложным: никто не хотел лишний раз напоминать о том, что он был пленным, а по терминологии тех лет – предателем. На многие мои запросы по адресам, добытым самым невероятным образом, приходил ответ: такой-то выбыл в неизвестном направлении. Это были явно не отметки почты, а, подозреваю, что самих адресатов. Но все-таки троих я разыскал и встретился с ними.
Найти Лермана помогли украинские журналисты. Как только я узнал адрес – выехал в Киев.
Мы проговорили целый день. Григорий рассказывал не очень охотно, но дополнения к дневнику, особенно после гибели Евгения, были весьма кстати. Он показал множество фотопленок: заядлый фотограф, он и в Бельгии раздобыл аппарат и сделал уникальные снимки жизни отряда. Через две недели он прислал мне несколько фотографий. Но ведь снимков были сотни. Где или у кого сейчас эти бесценные кадры истории? Григорий Цезаревич умер в 2000 году в возрасте 85 лет. Найти родных в Киеве не удалось. В Нью-Йорке живет его двоюродная сестра Суламифь Лерман. Четыре года назад она опубликовала очерк о Григории в журнале «Вестник», выходящем там же. На запрос через интернет редакция ответила, что никаких сведений о С. Лерман не имеет. Печально. Но будем продолжать поиск.
СОСТАВ ОТПРАВИЛСЯ ПУСТЫМ
Мы оставили Г. Лермана и Е. Доценко в тот момент, когда они стали бойцами Сопротивления и начали сколачивать отряд. В нем было тогда около 20 человек. Григория избрали командиром, Евгения – комиссаром. Надо сказать, что движение Сопротивления в Бельгии было неоднородным. Одна часть поддерживалась Лондоном, который помогал «своим» оружием, деньгами. Другую организовали местные коммунисты. Последние, в отличие от «англофилов» (так их называл Доценко) действовали активно – сами добывали оружие, расправлялись с коллаборационистами. Тут был еще такой нюанс: ликвидацию предателей чаще всего поручали русским, поскольку местные жители нередко состояли не только в приятельских, но и в родственных отношениях со своими ближними и дальними соседями.
Отряд Лермана входил в полк, руководимый коммунистами. Командир полка Жан Коллар погиб в тот же день, что и Доценко, но в другом месте. Я встречался с братом Жана, и он рассказывал, что комполка был высокого мнения об отряде Лермана, особенно отмечал дисциплину в отряде и исполнительность.
Из дневника Доценко, рассказов Григория, бельгийцев (с ними я долгое время переписывался) вырисовалась картина действий отряда Лермана. Вот только несколько эпизодов.
…Отряд разрастался, надо было кормить людей. Чтобы приобрести продукты, нужны были талоны – темпы. Узнали, что 2000 темпов привезли в отдаленное село и они хранятся у секретаря бургомистра. Целый день добирались туда, к вечеру установили наблюдение за домом. Когда стемнело, постучали. Жена секретаря спрашивает: «Кто?» – «Из гестапо, – отвечает бельгиец Люсьен, – нужны сведения об одном жителе». Дверь открывают, в дом врываются Гриша, Доценко и Люсьен. Испуганный секретарь подтверждает, что талоны у него, в сейфе, а ключи у другого работника. Гриша и Люсьен отправились за ключами, Евгений перерезал телефонный провод. Вернувшись с ключами, забрали талоны и, поигрывая пистолетами, посоветовали секретарю сообщить в жандармерию о краже не раньше чем через час.
…Немцы отправляют квалифицированных бельгийских рабочих с заводов и шахт на работу в Германию. А сюда привозят людей из Советского Союза, Польши, Югославии. Этим недовольны и хозяева предприятий. И потому они смотрят сквозь пальцы на готовящуюся забастовку. Гриша и Евгений всю ночь пишут листовки с призывом поддержать забастовщиков. С первой сменой они попадают на шахты. Забастовка начинается на одном заводе. И вот уже остановилась одна шахта, другая.
…Получены сведения, что богатый бельгиец, сотрудничающий с оккупантами, приехал в поселок к родным. Командир полка поручает Лерману принять участие в акции. Марш-бросок на 10 километров в темноте. Окружили дом, дверь открыл «сам». Короткий разговор – держится с вызовом: да, сотрудничает, скоро Германия завоюет весь мир. Выстрелы не разбудили соседей.
Взорванный мост Шанси
…Знакомый железнодорожник сообщил: на пристанционный пакгауз свезли десятки тюков с шерстью. Завтра их отправят в Германию. Ночью одни партизаны уводят сторожей пакгауза в лес, другие переправляют тюки в укромное место. Пришедший утром состав отправляется с пустыми вагонами.
…Днем в доломитовом карьере гремят взрывы. В пробуренные отверстия закладывают динамит, поджигают шнур. Раздается взрыв. Подъезжает машина, ее загружают рудой.
Динамит позарез нужен партизанам. Немцы отпускают его взрывникам строго по нормативам, к тому же во время работ карьер охраняется. А где динамит хранится ночью?
Верные люди сообщили: у пронемецки настроенного сторожа в специальной комнате. Ночной визит к сторожу. Тот испуган, но твердит, что взрывчатки у него нет. Партизаны взводят курки. Жена сторожа умоляет его открыть комнату. Динамит укладывают в рюкзаки – он должен сработать уже следующей ночью.
…В небольшом карьере добывают руду для завода, работающего на Германию. Двенадцать человек – в том числе Гриша, Евгений – разоружают охрану. Под компрессор, моторы, вентиляторы подкладывают взрывчатку. Все отходят в безопасное место. Прибывшие утром немцы констатируют: карьер надолго вышел из строя. Немецкий комендант приказывает произвести облаву. Железнодорожник, связанный с партизанами, «услужливо» подсказывает: с утренним поездом уехали какие-то люди, явно нездешние. А в это время упомянутые люди после двух суток, проведенных на ногах, отсыпаются в лесу неподалеку.
…Григорий получает задание: пустить состав под откос, но обязательно на мосту. Изучены схема охраны, расписание товарных составов. Разработан план операции: одна группа разоружает охрану, вторая занимается поездной бригадой, третья – действует на мосту.
В полночь, под моросящим дождем начали. Охранники – из местных жандармов – не сопротивлялись и дали увести себя в лес. Стали разбирать рельсы, но не учли, что они лежат вровень с железным настилом моста и поэтому их никак не подцепишь. Все же в середине моста как-то сдвинули один рельс.
Из тоннеля показывается поезд. Его останавливают, ссаживают бригаду. Партизан – из бывших машинистов – разгоняет паровоз и выпрыгивает. Состав въезжает на мост, слышны два сильных щелчка и состав… следует дальше! Видимо, из-за вибрации рельс встал на место. О том, как проходил разбор операции, не было записано Женей и не рассказал Гриша.
…Несколько предприятий в округе работают на немцев. И охраняются немцами. К заводам идут высоковольтные линии. Вдоль них ходят патрули, ночью – с собаками.
Поскольку немцы очень пунктуальны, у патруля есть расписание. Его нужно изучить.
Целующиеся парочки на опушке леса не вызывают подозрения у охранников.
– Ребята очень любили, когда их посылали на такие задания, – с улыбкой рассказывал Гриша.
Составили расписание, нашли «окна», когда патруль обедает. Все заранее подготовили. Быстро продолбили гнезда в цементном фундаменте, заложили взрывчатку. Все – в лес. Подожгли шнуры. Сверкая искрами, тяжелая металлическая ферма рухнула, ее провода потянули вниз верхушку соседней фермы, та в свою очередь потянула следующую.
…Свой человек, работающий на железнодорожной станции, сообщил: на таком-то пути стоит вагон с патронами. Гриша быстро набрасывает план. Снимать охрану не понадобилось – ее почему-то не было. Умело, не повреждая пломб, открыли люк, пролезли в вагон. Всю ночь по цепочке передавали ящики. Когда вагон опустел, так же умело закрыли люк. Утром подошел товарняк с немецкой охраной. Проверили запоры, пломбы – все в порядке. Вагон прицепили к составу, и он тронулся на восток.
…Поверженные фермы высоковольтной линии немцы восстановили. Но несколько дней предприятие не работало. Успех вдохновил командование Сопротивления на широкомасштабную операцию. Было решено обесточить весь округ Льежа. Расписали, кто и где рушит опоры. У Гриши есть опыт – быстро заложили динамит. Взрыв! Громыхает и в других местах. В тот день, записал Евгений, партизаны взорвали 450 ферм. В городе не работали троллейбусы и трамваи, остановились военные заводы.
…Информация из Центра была точной: утром прибудет пассажирский поезд с почтовым вагоном, в нем крупная сумма денег. Правда, неизвестно, какова охрана и есть ли среди пассажиров немецкие военные. Потому все 30 партизан имеют пистолеты, есть еще три винтовки, два автомата и гранаты. Каждый знает, что ему надо делать. Поезд пришел по расписанию – в 7.30. Одни атакуют почтовый вагон, разоружают охрану без стрельбы. Другие контролируют поездную бригаду, третьи – блокируют вагоны. Выносят мешки с деньгами. У станции уже поджидают грузовая и легковая машины. Состав отправляется с небольшим опозданием.
БЫЛО НЕ ДО ЗАПЯТЫХ
…Гриша и трое бельгийцев взорвали в Льеже кафе, посещаемое немцами. Быстро покидают город и прячутся в лесном доме. Гриша и один из бельгийцев ложатся спать, двое несут охрану. Они-то и увидели немцев. Крик «немцы!» разбудил Гришу, он подбежал к окну, увидел двух немцев, выстрелил – один фашист упал, другой успел бросить гранату. Началась перестрелка. К осаждавшим подошло подкрепление. У них пулемет, его очереди прошивают стены. Григорий с напарником перебираются на второй этаж, втащив с собой лестницу. У них кончились патроны. Последние оставлены для себя. Стало тихо, но немцы пока не входят в дом. Гриша пишет на стене карандашом: «Евгений отомсти», «Евгений расскажи моим родителям», «Дорогие товарищи умираю за Родину отомстите» (именно так, без знаков препинания, записано в дневнике Доценко. Грише было не до запятых в те минуты).
…Партизаны притаились по углам. Немцы вошли в дом, офицер увидел брошенную Гришей кожаную куртку и посчитал, что партизаны улизнули. Наверх почему-то не полезли и ушли, забрав пять трупов и девятерых раненых.
Г. Лерман (слева) с Е. Доценко. Фото 1943 г.
«Евгений отомсти» – написал Гриша. А мстить пришлось ему. Через несколько дней после этого события он и Доценко отправились в лес, где собралась группа русских, бежавших из шахт. «Они рады нашему приходу, принесли им кое-какое оружие, – записывает Евгений в дневнике. – Они уже два раза подвергались нападению немцев, последний раз потеряли пять человек, двое раненых застрелились сами». Это последние слова, которые записал Доценко.
На следующий день Евгений собирался опять идти к новеньким. При переходе железной дороги в месте, где обычно было безлюдно, нарвался на немецкий патруль. Стал отстреливаться, одного убил. До спасительного леса оставалось несколько метров, когда пуля попала в спину. Патрульные продолжали стрелять в уже бездыханное тело.
…Супруги Амуар привели меня к месту гибели Евгения. После дождя влажно поблескивали рельсы, шумел лес.
– Вот здесь Гриша с товарищами поставили обелиск, – рассказывал Жорж.
Случилось это 1 апреля 1944 г. – за шестьдесят шесть дней до открытия второго фронта.
Мстить пришлось Грише…
До прихода американских войск отряд Лермана взорвал-таки тот самый злополучный мост и забил тоннель – движение надолго прервалось. Уничтожили лесопильный завод, откуда древесину отправляли в Германию.
Одна из крупных операций – вывод из строя оружейного завода на окраине Льежа. Акцию готовили тщательно: предприятие охранялось изнутри и снаружи – высокий забор с колючей проволокой, обыски при входе.
– Завод примыкал к горе, – рассказывал Гриша. – Единственная возможность проникнуть в цеха – через стеклянную крышу. Ночью ползком, между деревьями добрались до крыши, вынули один блок, по принесенным веревкам, как заправские альпинисты, спустились в цех. Рабочие-подпольщики заранее сообщили, где стоят самые важные станки. Стали их ломать, стараясь не шуметь. Ни один взрыв не причинил бы столько вреда. Уже рассветало, когда по этим же веревкам выбрались наверх. Веревки оставили, чтобы подозрение не пало на рабочих. Завод встал и практически не работал до прихода американских войск.
А когда они пришли, Гриша явился в комендатуру и назвал свою настоящую фамилию и звание – лейтенант Красной Армии. (Мне он показал бельгийские документы, мастерски изготовленные подпольщиками, на имя поляка из Кракова Станислава Ковальски. Показал Гриша и немецкий плакат с его портретом и обещанием 500 тыс. франков за его голову.
Немцы почему-то называли черноволосого Гришу испанцем Франко. Если бы они еще знали, что он еврей!)
Комендатура передала Гришу и других граждан Советского Союза советским представителям. Вчерашние партизаны очутились в лагере. Начались долгие унизительные проверки: как попал в плен, что делал в Германии. Гриша пробыл там полгода и не выдержал – сбежал, добрался до Киева.
Еще до лагеря королева Бельгии наградила Гришу орденом. Я задал, как оказалось, бестактный вопрос:
– А какие есть советские награды?
Григорий горько усмехнулся:
– Меня даже участником войны не считают. А вы про награды…
По возвращении в Москву я написал тогдашнему председателю Всесоюзного комитета ветеранов войны генералу армии П. И. Батову, просил вмешаться, чтобы устранить вопиющую несправедливость. Комиссара отряда Евгения Доценко наградили орденом Отечественной войны I степени; в Указе в скобках стояло – посмертно. А командира отряда Григория Лермана за те же самые подвиги никак не отметили. Потому что остался живым? Или по каким-то иным причинам? Ответа из комитета ветеранов я не получил.
Второй фронт – июнь 1944 года… Он приблизил крах германского фашизма. Это несомненно. Немногие наши соотечественники открыли его в Европе намного раньше высадки союзников. И те германские солдаты, которых уничтожили бойцы отряда Лермана, и те патроны, которые были изъяты партизанами отряда Лермана, и те автоматы, что не были собраны на заводе Льежа потому что отряд Лермана разбил станки, – все они не стреляли в советских солдат – в меня, моих однополчан. Сколько нас вернулись домой живыми благодаря этому второму фронту!
Александр Кумкин: Присоединение Крыма к России – законно. Украина, безусловно, ущемляла. Я против ущемления русского языка
О том, как попал на фронт, приписав себе несколько лет, чтобы отомстить за смерть брата, как расчищал Балтийское море от немецких мин и многом другом – житель Севастополя (Крым, Россия), ветеран ВОВ, 94-летний капитан первого ранга Александр Николаевич Кумкин рассказал главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.
-- Родился я 26 августа 1927 года в селе Пено, Пеновского района, Тверской области. Жили мы в своем доме на самом берегу реки Волги на улице Красная. Детей у родителей было пятеро: два старших брата, я – третий сын и еще две младших сестры.
Мой папа при царе служил в полиции, за что его в 1937 году арестовали и посадили. Из лагерей отец вернулся перед самой войной, отпустили. А когда 22 июня 1941-го фашисты напали на Советский Союз, отцу пришла повестка на фронт. Ему тогда 43 года было. Он, когда на фронт уходил, сказал мне: «Сын, береги себя, ты в ответе за мать и сестер. Не трусь. Не дезертируй». Отец мой в итоге прошел три войны: гражданскую, первую мировую и Великую Отечественную.
Мне на начало войны было 13 лет. Потом на фронт призвали самого старшего брата. Я его, когда провожал, это был конец сентября 1941-го, вдруг из леса на коне выскочил лейтенант и кричит нам: «Граждане, где здесь дорога на Берлин?» Мы ему рукой показали, и он в ту сторону поскакал. Интересный момент из памяти, я это очень хорошо помню. Мы тогда окопы рыли возле Волги рядом с мостом.
Над нами постоянно пролетали немецкие самолеты-разведчики, их называли «рама». Фокке-Вульф FW-189, он двух фюзеляжный, его сразу замечали, почему его и «рамой» называли. Если он появился, все, – дело дрянь, на следующий день бомбежка. Как-то вечером пришел эшелон с молодыми ребятами, сидели у костра, на гармошке играли, было весело. Пролетела над ними «рама». А утром мы просыпаемся, фашистские самолеты разбомбили весь железнодорожный состав, столько солдат погибло, ужас. Мы ходили собирали – руку, пальчики… складывали, чтобы всех похоронить в братской могиле. Вот так они погибли, даже до фронта не успели доехать.
Нас немцы вообще часто бомбили. Ночью спать трудно из-за постоянного шума от артиллерийских пушек. Мать все время говорила нам, что немцы далеко, не дойдут до нас, успокаивала так.
Когда наши солдаты отступали в июне-июле 41-го, на них было больно смотреть. Они были грустные, им было стыдно, что отступают, а позади себя оставляют мирные города, села, деревни с людьми, которым ничем не могут помочь, не могут взять с собой. По железке тогда шли эшелоны. На них пушки были деревянные. Мы, мальчишки, не сразу поняли, что это значит. Нам объяснили, что это был отвлекающий маневр для немцев, чтобы они бомбили эти «картонные» эшелоны, а настоящие пушки шли другими путями на фронт. Тогда я первый раз фрица пленного увидел, его на машине привезли, на допрос видимо. Здоровый такой, на сапогах подковы, наши жители в этого фрица камни бросали.
По громкоговорителю мы постоянно слушали как на фронте обстоят дела, о кровопролитных боях, наступлениях немцев, отступлениях наших солдат. Ни одно слово не пропускали. А в школе нас учили, как одевать противогазы и клеить бумагу или газеты на окна крест-накрест.
Еще до войны, в 1939 году я познакомился с Лизой Чайкиной. В школе было построение, нам вручали пионерский галстук, зажим и значок. Лиза Чайкина лично меня приняла в пионеры, а потом она с нами всеми мороженое кругленькое кушала. С первых дней войны Лиза возглавляла подпольную молодежную организацию, участвовала в создании партизанского отряда и вылазках. Фашисты схватили ее 22 ноября 1941-го, пытали, но она не выдала информацию, а на следующий день ее расстреляли. Ей дали Героя Советского Союза посмертно. Я очень горжусь, что был знаком с ней.
Немцы стали бомбить чаще, и нам сказали эвакуироваться. Каждому выдали паек в дорогу. Все четко было организовано по распоряжению министра транспорта Лазаря Моисеевича Когановича. Товарный поезд подошел, мы все расположились и поехали. Нам сказали, что едем в Саратов. По пути нас немцы бомбили, сбрасывали еще и листовки с рисунком – фриц с губной гармошкой и написано: «От Воронежа дойдем с бомбежкой, до Саратова дойдем с гармошкой». Это пропаганда у них такая была, чтобы мы сдавались, не ходили на фронт громить их. Я долго эту листовку хранил, она где-то на фронте потерялась.
Приехали мы на станцию Плес Саратовской области. За нами пришла машина и отвезла в совхоз Рейнсфельд (с 1952-го Залесье). Во время учебного года я учился в школе, а летом работал на МТС (машинотракторная станция). На повозке с лошадьми подвозил в поле бензин. На весь день мне выдавали паек с собой. Я утром уезжал, приезжал вечером. Жили мы в поле, там было жилье и кухня, где нас кормили. В полях работали одни женщины. Все на их плечах лежало, вся работа, они и на тракторах работали, и урожай вручную убирали, зерно сеяли. Помню, как они плакали, когда похоронки получали. Жуткая картина.
В мае 1942-го мы проводили на фронт моего второго брата Николая, и я остался за старшего в семье. Мама тоже в колхозе работала. К нам в совхоз привозили огромное количество раненых из-под Сталинграда (Сталинградская битва с 17 июля 1942 года по 2 февраля 1943 года). Распределяли по всем домам, к нам тоже десять человек поселили. Солдаты были такие напуганные, изможденные, на лице постоянная маска страха. Они не понимали, что уже не в Сталинграде, и все время пытались спрятаться.
Зато, когда солдаты шли на поправку, ходили в клуб на танцы. А мы, мальчишки, наблюдали за взрослыми. Один из солдат как-то сказал, что их товарищ «влип», влюбился по-современному, значит. Интересно было наблюдать и слушать. А когда выздоровевших допускали к выполнению тренировок, они прыгали с парашютом, занимались строевой и боевой подготовкой, мы тоже за ними подсматривали.
В январе 1944-го матери пришла похоронка на Николая. Он был танкистом, ранений полно было, сгорел в танке. Погиб 20 января в боях за освобождение блокадного Ленинграда. В похоронке было написано, что брат погиб «смертью храбрых». Мой брат геройский был человек. Мать так рыдала… Смотреть было больно. Не знал, что делать, как успокоить… В похоронке было написано, где он похоронен: поселок Ропша, Ленинградская область. Я уже потом искал, но не нашел. Только мой сын нашел, что брат Николай Николаевич Кумкин похоронен в Псковской области. Тогда в архиве напутали все. Вот хочу добиться, чтобы исправили, надо, чтобы правильно было написано.
Из эвакуации мы вернулись в родной поселок. Наш дом немцы разбомбили. Я сразу в военкомат пошел, на фронт проситься, мстить за брата. Тогда закон был такой: до войны в армию призывали в 20 лет, а в годы войны – с 18-ти. А мне-то шестнадцать тогда было. Мне в военкомате говорят, иди отдыхай. А я взял и сбежал в Ленинград, туда, где мой брат служил. Его товарищи меня приняли, дали вещмешок, еды положили, и билет обратный на поезд вручили. Сказали ехать домой, потому как такому пацану не положено на фронт. Уж как я их уговаривал. Говорил, что буду сыном полка, буду служить, выполнять задания какие скажут. Лишь бы на фронт. В общем, добавил я себе несколько лет, чтобы на фронт пойти.
Помню, идем по Невскому, везде надписи «Бомбоубежище», «Осторожно», «Бомбежка», прожектора везде стоят. Нас посадили на корабль, и ночью в Кронштадт повезли. А там Петровские казармы, Петровский парк, Петр I стоит с саблей в камуфляже, все замаскировано было на время войны. Петровские казармы огромные. Нас спать положили, а над моей кроватью висел агитационный плакат с портретом Кутузова: «Не тот истинно храбр, кто по произволу своему мечется в опасности, а тот, кто повинуется». Я на всю жизнь запомнил, что дисциплина – это главное. На войне всякое бывало, некоторые прямо с поля боя убегали, а кто прятался от призыва, потому что страшно было на фронт идти.
На следующий день нам, курсантам, выдали форму, тельняшки. И всех вызывали к командиру. Меня он спрашивал, куда хочу идти на фронт. Предлагал снайпером, у меня глаз хороший был, писарем – почерк им мой каллиграфический понравился, я – отказался. Командир спрашивает: «На корабль пойдешь»? Я сразу же согласился. Моя специальность – штурманский электрик. Это на самой глубине корабля, а на верху – компас, оборудование и прочее.
Помню, как однажды ночью нас подняли по тревоге. Мы бежали, нам дали ящики с патронами, мы должны были их до окопов морякам относить и передавать. Стреляли. Это был мой первый бой, боевое крещение, еще до учебки.
А потом нас в учебный отряд в Ораниенбаум (сейчас город Ломоносов, Ленинградская область) отправили. Учебку я закончил 27 ноября 1944-го. Распределили меня на Балтийский флот в Таллин на корабль стотонник. Это небольшой корабль. Мы мины тралили. Мины бывают глубинные, якорные, плавающие, магнитные. Мы на этом стотоннике искали их. Если нельзя было на корабле близко подойти к мине, мы садились в шлюпку, вешали на ее «рога» гранату и взрывали. А Балтика была полна мин, как галушек в супе, не успел увернуться – взорвался. Все было забито в фарватере. Именно мы шли первыми по минному полю, расчищали дорогу остальным.
В Пилау у меня было дежурство на камбузе (кухня, где готовят пищу). Поехали мы с сержантом на немецкие склады – фрицы при отступлении их оставили вместе с продуктами. А когда вернулись… Мои товарищи на корабле, человек 50, пошли тралить мины – прогремел взрыв, и нет никого, только чайки летают. Все мои товарищи погибли вместе с кораблем. Подорвались на донной мине. Эта мина весом больше тонны, она ложится на дно. Если ее подрезать траллом, она выскочит. А если корабль глубоко, можно подорваться. У этой мины два датчика, она на магнит не срабатывает, а работает на шумы. Кратность датчиков была до 19 кораблей. То есть прошли 18 кораблей, мина не сработала, а девятнадцатый идет, она и взрывается.
Кстати, когда нас в Пилау перебросили, там еще немцы были. По одному ходить нельзя было. Если бы меня фашисты поймали – расстреляли бы. У меня же на руке татуировка в виде якоря, так что меня бы сразу определили как матроса, и пустили бы в расход. Немцы матросов сильно боялись.
Победу встретил в Риге. Нам специально патроны выдали, чтобы вверх стрелять. Когда мы в Риге стояли, отдыхали недалеко от берега, вдруг прозвучал выстрел, один наш моряк упал тут же. Сразу объявили тревогу, в шлюпки и на берег. Это уже после Победы было, а стреляли «лесные братья». А когда снова в Таллине были, так «лесные братья» нашего врача повесили. После войны тоже было страшное время.
Я служил на кораблях, которые и после войны воевали. Мы после войны столько мин уничтожили. Это уже было послевоенное траление. И после войны на минах очень много гибло моряков. В итоге мы еще шесть лет разминированием занимались. Мне даже медаль за «За боевые заслуги» за это дали в ноябре 1954 года.
После окончания Военно-политической академии им. Ленина, с 1966 года, я стал преподавать в институте в Севастополе. У меня по образованию есть труды, я думал, как учить нынешнее поколение студентов. После развала СССР, Крым оказался частью Украины. А там мне приказали читать лекции по философии только на украинской мове. Я, конечно, и на мове могу, но зачем… В итоге на кафедре я ввел свою систему обучения, невзирая на Киев, – это было, когда Крым еще входил в состав Украины.
Сначала они меня не пригласили на ученый совет. Стали разбирать мое поведение на ученом совете без меня, что я не хочу на мове преподавать. Я всегда спрашивал студентов, на каком языке они хотят слушать мои лекции. И они всегда просили только на русском, я и читал. Я должен сказать, что у меня на кафедре был советский порядок. В итоге мне пришлось ненадолго уйти из института.
После референдума 2014-го все встало на свои места. Присоединение Крыма к России – законно. Украина, безусловно, ущемляла. Я против ущемления русского языка. И менять свои принципы не намерен.
__________________________________________________________________________________________________
Дорогие читатели, если у Вас есть родные, знакомые, родные знакомых, прошедшие Великую Отечественную войну, пережившие блокаду Ленинграда, которые еще среди нас. Они каждый день уходят. Присылайте в редакцию «Время МСК» контакты, помогите записать как можно больше их историй.