mskvremya

Интервью с мобилизованным разведчиком Романом Устюжаниным, позывной «Утюг» – героем СВО из Кирова

О том, как беспилотники изменили войну, почему самое страшное – это путь на позицию, что значит преодолевать страх каждый день – ветеран СВО, сержант, разведчик, кавалер ордена Мужества, выживший после восьми гранат и нашедший силы жить дальше, Роман Устюжанин с позывным «Утюг» рассказал главному редактору «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Роман, Ваш путь на СВО начался с частичной мобилизации в сентябре 2022 года. Что почувствовали, получив повестку?

-- Знаете, страха не было. Было понимание. Во время срочной службы я уже служил в Чечне, в разведроте, и примерно представлял себе, что такое война. Конечно, эта – другая, технологичная, но суть остается прежней. Поэтому не было ни паники, ни растерянности. Было осознанное решение: нужно идти. Закрыл свое строительное ИП, подготовился, и в назначенный день явился на сборный пункт в городе Кирове. Для меня это была обязанность.

Ваш полк формировали в Вольске Саратовской области. Как происходило становление из мобилизованных гражданских в боевое подразделение?

-- Нас, кировчан, было большинство. Сформировали 1195-й полк. Потом уже подходили ребята из других регионов, контрактники. Самое ценное, что было в тот период – это слаживание. Мы не просто учились стрелять. Мы учились чувствовать друг друга, доверять. В декабре 2022-го мы уже были на территории Украины, на направлении Кременной. И вот тут началась настоящая адаптация – к новым правилам войны, к постоянному гудению дронов.

Беспилотники кардинально изменили тактику?

-- Абсолютно. Это главное отличие от всех предыдущих войн. Раньше разведка – это были группы, поиск, засады. Сейчас львиную долю информации дают дроны. Они видят все. Самое сложное – зайти и выйти с позиции. Любое скопление сил сразу накрывается артиллерией. Война стала более видимой и оттого еще более беспощадной.

Но машина не заменит человека. Дрон не слышит. А ты лежишь в траве и слышишь скрип гравия под колесами, приглушенные голоса, щелчок затвора. Ты можешь по звуку определить, куда летит снаряд или на какой высоте висит FPV-дрон. Это чутье, это шестое чувство, которое появляется только вживую.

Вы командовали разведгруппой. В чем была главная боевая задача?

-- Мы были «закрепой» – подразделением, которое закрепляется на отбитых территориях. Наша задача – наблюдение, выявление сил противника и, конечно, отражение атак. Ночами занимались поисковой деятельностью. Это была изматывающая работа: постоянное напряжение, недосып, огромная физическая нагрузка. На себе тащили 30-40 кг снаряжения, а заходить на позиции приходилось пешком, порой по 10-15 км, чтобы не быть обнаруженными.

Вы получили тяжелое ранение в июле 2024-го под Очеретино и были представлены к ордену Мужества. Что произошло в ту ночь?

-- Нам с напарником, Николаем из Уржумского района, позывной «Лачик», была поставлена задача – занять лесополосу. Мы справились, к нам подошло подкрепление, и группа попала под шквальный огонь. Николай погиб, остальные были «триста». Я отправил раненых на эвакуацию и остался прикрывать отход один. В темноте меня начали закидывать гранатами. Всего прилетело восемь штук. Первые две не взорвались. От остальных я успевал отпрыгнуть. Это было чудо: ни один осколок не задел. Чудо закончилось на рассвете – при выходе я напоролся на растяжку.

Как выжили один с перебитыми ногами?

-- Я передал координаты по рации и пролежал 14 часов, истекая кровью. Кровотечение было венозное, поэтому я постоянно перетягивал жгуты. Ребята смогли прорваться за мной только к восьми вечера. Вытащили меня под огнем, сначала почти на себе, потом на носилках с колесом от тележки. Это был настоящий подвиг – спасти меня из того ада.

Орден Мужества — за тот бой?

-- Да. Командование оценило, что мы вдвоем с Николаем выполнили задачу, проявили инициативу и стойкость. Он – посмертно. Это горькая награда. Лучше бы никакого ордена не было, но он был жив.

Что для вас было самым тяжелым?

-- Потери. Когда человек, с которым ты еще вчера пил чай и играл в нарды, сегодня погибает. Каждый был личностью, каждый что-то значил для общего дела. И эта пустота... ее ничем не заполнить. А самое страшное – это путь на позицию. Когда ты идешь и знаешь, что за тобой следят с воздуха, и в любой момент все может закончиться. Главное – не паниковать, паника убивает, ты можешь совершить ошибку, цена которой – жизнь, твоя или еще страшнее – боевых товарищей. И страхом, а он есть всегда, нужно учиться управлять. Не гнать его, а именно – управлять, в какой-то момент выполнения боевой задачи он вообще отступает, ты просто делаешь то, что должен.

Что помогало не сломаться?

-- Вера. Не обязательно религиозная. Вера в своих ребят, в то, что ты делаешь правое дело. Письма из дома, особенно детские. И, как это ни парадоксально, юмор. Смеялись над тем, как «воги» (выстрелы из гранатомета – Ред.) пролетают мимо. Помню, как нам привезли гуманитарку из Кирова – йогурты, сметану, «родные» названия и упаковки... Это был праздник. Такие мелочи напоминали, что есть другая, мирная жизнь.

Вы вернулись домой. Каково это – заново учиться жить без войны?

-- Это сложно. Не хватает этого братства, той простоты и ясности отношений. Сейчас предстоит долгая реабилитация – ноги до конца не восстановились, осколки остались. Но я живой. И мне есть ради кого жить – у меня две дочки. Буду возвращаться к любимому делу – строительству. Руки помнят ремесло.

Но война не отпускает. Меня и Чечня также долго не отпускала, а теперь – СВО, это уже навсегда.

Мы поговорили и расстались, но остались «на связи». И через две недели Рома наговорил сообщение в одном из мессенджеров:

-- Уехал от Вас и вспомнились слова одного моего боевого товарища. Когда мы еще под Кременной стояли, познакомились с медиками из полка 228, среди них был парнишка, чуть помладше меня, звали его Евгений, он работал на эвакуации.

И как-то с ним разговорились, он с самого начала, с первых дней на СВО был, он сказал такие слова: «Мы пережили сложные, трудные времена, когда был и снарядный голод, и по нам лупили со всего чем только можно, очень много боевых товарищей потерял, сейчас у нас достаточно боеприпасов, мы успешно бьем врага, и теперь я отсюда точно ни ногой, буду до самого конца, пока идет СВО»...

Тогда эти слова мне засели в голову и уже навсегда. К сожалению, Женя погиб в ДНР, когда заходили в Бердычи, недалеко от Донецка.

Война – это не про героизм каждый день. Это про тяжелую, черновую работу. Про то, чтобы делать свое дело четко, несмотря ни на что. И оставаться человеком.

Наши читатели не узнали бы историю героя СВО Романа Устюжанина, если бы не помощь Комитета семей воинов Отечества Кировской области и руководителя Анастасии Борцовой («Время МСК»: Анастасия Борцова: «…мы это делаем не ради благодарностей или славы, а потому, что по-другому уже не можем»).

Выставление авторских материалов издания и перепечатывание статьи или фрагмента статьи в интернете – возможно исключительно со ссылкой на первоисточник: «Время МСК».

Интервью с добровольцем из Кирова Виктором Платуновым, позывной «Дон»: «При чувстве страха я не могу бежать назад»

Виктор Платунов, доброволец с позывным «Дон», прошел путь от неформала и участника уличных группировок 2000-х до старшего разведгруппы в зоне СВО. Он дважды пережил клиническую смерть, получил тяжелейшее ранение, но затем вернулся в строй. О своем пути, о войне, и о том, что заставляет человека идти вперед, когда единственный инстинкт – бежать, Виктор рассказал в интервью главному редактору «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Медаль «за Отвагу» и медаль святителя Иоасафа Белгородского от Белгородской Епархии.

Виктор, как мальчик из Кирова, учившийся в музыкальной школе, оказался в гуще уличных боев и идеологических баталий?

-- Детство мое прошло на ОЦМ в Кирове, в «нулевые» годы. Я учился в детской музыкальной школе №2 на Гайдара, потом в 15-й школе. Однажды, шел с музыкалки, и подошел товарищ. Сейчас он в органах, в одном из ведомств. Привел меня, можно сказать, в компанию к скинхедам. Сам он к ним не относился, но так вышло.

С биологическими родителями жизнь развела. Я с двух лет рос у тети, для меня она – мама. Я был молодым, очень импульсивным и агрессивным. Меня затянуло лет на семь. Начал с низов, но меня заметили, продвинули. Там была своя иерархия, как в любой структуре. Я собирал молодежь, занимался спортом, популяризировал ЗОЖ, ну и, конечно, мы «отвечали на беспредел». Если кого-то зажимали, если приходила весть, что наши в беде – мы выезжали. Жестко было.

Помню, зимой 2013-го нас вызвали на «дружбу» (район Кирова – Ред.), двоих наших зажали значительно превосходящие силы оппонентов. Мы выскочили сзади, я выстрелил из ракетницы, начали драку. Эффект неожиданности сработал – они побежали. Тогда казалось, что мы защищаем свою правду.

Когда пришло осознание, что долгое время были на темной стороне?

-- Я никогда не был нацистом. У меня просто не было такого ублюдского сознания. Да, я не любил большевиков из-за истории семьи – у нас она была раскулачена, предки были офицерами, донскими казаками. Но с ребятами из движения я стал расходиться во взглядах еще до 2014-го. А потом грянул Майдан.

Меня тогда начали звать в «Азов»*. Знакомые общие вышли на связь. Говорили: «Молодой, горячий парень, который готов биться за все хорошее против всего плохого». Мотивация простая: «Мы против сепаратистов». Мне было 19 лет, и это казалось убедительным.

Но судьба свела меня с первыми беженцами с Донбасса. Антифашисты кировские познакомили. Я пришел к беженцам, а у них – поминки. Семью расстреляли укробоевики. За их «Русскость». Я тогда понял: это та же «бредь», только с другой стороны. Это был переломный момент. И сказал скинам прямо: «Мне с вами – не по пути». Надеялся уйти тихо.

Отпустили?

-- Нет. Для них мой уход был предательством. Сначала были угрозы, потом все перешло на другой уровень. Однажды ночью они пришли к моей тете и стали требовать, чтобы я вышел. Она им сказала, что мы не общаемся, что я из семьи ушел. Они начали угрожать. Но она женщина с характером, не испугалась, пригрозила вызовом полиции. Они ушли.

Они задели мою семью, и я начал их искать. А однажды пришел в свой подъезд и увидел надпись, выцарапанную на стене: «Витя умрет!» и рядом – свастика. Старый дом еще, немцы строили, штукатурка мягкая. Это было уже открытое объявление охоты на меня.

Снова пошел к антифашистам. Да, к тем, кого раньше считал противниками. Объяснил ситуацию, рассказал про разницу во взглядах, про угрозы семье. Они меня выслушали и сказали: «У тебя взгляды здравого антифашиста. Поможем».

Что вам дал этот опыт?

-- Он окончательно утвердил меня в правильности моего выбора. Я увидел, что правда не бывает односторонней. И что иногда ради защиты своей семьи и своих принципов нужно идти на неожиданные союзы. Этот период закалил меня и научил смотреть на вещи глубже. Я удалил свою старую страницу в соцсетях, оборвал контакты и начал свой путь заново.

Но этот путь на фронт привел не сразу…?

-- Да, в 2015-м я получил два года. На меня напали из-за моей позиции, попытались «объяснить», что к чему. Я не стал биться, потому что понимал – бессмысленно. Достал нож, сказал: «Ребята, еще шаг – буду резать». Один разбил бутылку, я ударил… Получил срок за причинение вреда здоровью. Освободился в 2017-м.

Тюрьма – это отдельный опыт. За мной закрепили статус – «склонный к экстремизму». Но именно там, как ни парадоксально, окончательно сформировался мой пророссийский взгляд. Раньше мне было плевать на политику. А там я увидел все изнутри.

После освобождения было тяжело. Никуда не брали на работу. Работал охранником, потом в ковидной реанимации, потом друзья позвали в стоматологический центр, делал КТ-снимки. Мы с 2018 года с ребятами, готовились к конфликту. Мы знали, что он будет. Создали группу, назывались «Атаманская сотня Хлынов», изучали тактику, ездили на сборы, готовились, знали, что придется Родину защищать.

С начала СВО вы были в первых рядах?

-- Да. 24 февраля мы уже сидели на чемоданах. Снаряжение было собрано. Сразу поехали. 26 марта я был уже в Ростове. 28-го подписал контракт на 6 месяцев через «Редут», но мы были отдельным добровольческим подразделением «Ветераны» Добровольческого Корпуса МО РФ.

Командир бригады, когда меня увидел, спросил: «Славянскую тему двигал?» Я говорю: «До 14-го года». Он: «А чего прекратил?» – «Потому что они за Украину топят». Он посмотрел и говорит: «Вижу по тебе – свой пацан». Так я попал в подразделение.

Надеялся попасть на Азовсталь в Мариуполе, чтоб встретить и в глаза посмотреть некоторым из своих бывших «соратников», но не сложилось.

Где в итоге оказались?

-- В Харьковской области. Там у нас организовалась разведгруппа из 8 человек, мы с товарищем, позывной «Кэп», стали старшими группы.

Что за задания выполняли?

-- Разведка, наведение огня, однажды нашли схрон с украинской формой, и – почти два месяца переодевались и ходили в тыл врага.

Ничего себе, и как?

-- Находили вражеские схроны с продовольствием и боеприпасами. Себе забирали то, что было нужно для пропитания, а остатки минировали.

Как-то раз мы прямо с позиции ВСУ унесли вражеский гексакоптер диаметром три метра. Просто подошли, взяли и быстрым шагом пошли в сторону позиций. Думали, по нам огонь откроют, но все обошлось. Потом его отправили в Питер для изучения.

Однажды устроили засаду на машину, перевозившую медикаменты на танковую позицию. Украинцы сначала подумали, что мы – свои. Мы сыграли эту сцену до конца. Водителя взяли в плен – он только тогда и понял, что происходит.

Что стало с водителем?

-- Он думал, что мы свои, начал: «Слава Украине!»**. Я ему в ответ: «Слава Украине в составе России, мальчик». Он обмяк на глазах. Но я не дал ребятам его тронуть. Водила оказался гражданским, гумпомощь ВСУ вез.

Я ему тогда свое стихотворение прочитал – «Я оккупант» (внизу материала – Ред.). Он расплакался. Я объяснил ему: «Вам в уши нассали, что вы какая-то высшая нация. Это не так. Вы такие же русские. Ваш «украинский» – это суржик, смесь малоросского диалекта с польским. Вас разделили, чтобы властвовать».

После всех процедур – кто, да что – он остался в Изюме, работал санитаром в госпитале с нашими ранеными, насколько знаю.

Как вас раскрыли?

-- Мы понимали, что нас рано или поздно спалят. Мы не скрывались от этого, мы просто выжимали максимум из того времени, что у нас было. Наводили столько артиллерии, минировали столько троп, что в конце концов противник начал анализировать: откуда в его, казалось бы, безопасном тылу, такие проблемы. Когда они сложили два и два, по нам начали работать целенаправленно. Но эти полтора месяца дали нам колоссальный опыт и показали, что правильная легенда и хладнокровие решают все.

Вы упомянули, что у вас есть особенность – при чувстве страха не можете бежать назад.

-- Да, это такая моя черта, она мне на фронте помогала. Я не могу через себя переступить, чтобы побежать. Если приказ на отход – это одно. А так – только вперед. Была ситуация на Харьковском направлении: союзное подразделение получило разведданные о прорыве тысячи боевиков (по их словам) на наши позиции. Они прибежали к нам: «Уходим!». А я говорю: «Мы с моими парнями не уйдем». И остались. Позиции удержали.

Как ранило?

-- Это была минно-взрывная травма. Нас бросили на чужую задачу, не нашу. Нужно было сменить союзное подразделение.На выполнении этой боевой задачи все и произошло. Я только успел прокричать ребятам: «В укрытие!», сам упал. Отполз немного вперед. Прилетело. Помню, как меня подбросило в воздухе и ударило об землю, отказали ноги.

Что помните дальше?

-- Эвакуация на машине заместителя командира бригады, с позывным «Пехота». Далее военный госпиталь в Изюме и командира, который уже там ждал – сделал все, чтобы я попал на эвакуацию. Потом отключка. Очнулся уже в госпитале. Вернее, я очнулся... прямо во время операции. Лежу на боку, во мне всякие зажимы, а я ничего не чувствую. На соседнем столе лежит мой товарищ «Сват», ему ногу разорвало. Вижу его, и начинаю... ржать. Не сдержался. Командир наш там же, он в халате, смотрит на меня, сам улыбку сдерживает. А врачи в панике: «Не зови его, он начинает ползти на голос!». Затем, меня снова вырубило.

Говорили, у вас было две клинических смерти?

-- Да. Первый раз – сразу после взрыва, на поле. Ребята меня оттащили, начали откачивать. Второй – когда бронежилет снимали, видимо, организм не выдержал. Затем пневмоторакс. Врачи потом говорили, что я был в состоянии, несовместимом с жизнью. Результат – нет почки, селезенки, части легкого, открытая черепно-мозговая травма, компрессионный перелом позвонка.

Как проходило лечение?

-- Сначала госпиталь в Изюме, потом Белгород. Там мне легкое подпаяли и удалили остатки почки с селезенкой. Затем вертолетом в Москву, в Бурденко. Там уже третью операцию делали, осколок из позвонка доставали.

Что было самым тяжелым после ранения?

-- Осознание, что ноги не работают. Что стопа висит. Чувствительность нулевая. Нервы перебиты. Врачи говорят, шанс на восстановление есть, но минимальный. К тому же, одно за другим цеплялось – и ковид там подхватил, и гнойный менингит… Иммунитет совсем рухнул на тот момент.

Что не дало сломаться?

-- Мысль, что надо возвращаться. Я же почти сразу, как на ходунки встал, обратно купил билет. Два с половиной месяца в госпитале, затем дома лечебная физкультура – и рванул обратно. Как раньше воевать не мог, но стал инструктором по БПЛА. Надо было ребятам передавать опыт.

Что почувствовали, когда снова оказались в зоне СВО?

-- Что я на своем месте. Да, на тросточке. Да, нога не слушается. Но я был нужен. И это главное.

Виктор, мы много говорили о работе в группе. Были и задания, где вы действовали в одиночку?

-- Да, на том же Харьковском направлении. Основная работа – наблюдение. Я запускал дрон, вскрывал позиции противника, искал технику, огневые точки, живую силу. Фиксировал координаты и передавал артиллерии или штурмовикам. Пару раз приходилось корректировать огонь наших вертолетов по ночам, помогать авиа-корректировщикам. Сидишь в темноте, слышишь гул наших вертушек, ведешь их визуально на цель, смотришь в тепловизор и сообщаешь корректировщикам, они уже своему командованию.

Как обеспечивали безопасность?

-- Маскировка и скрытность – главное оружие. Мою позицию никто не должен был заметить. Связь – только в определенное время для передачи данных. Со мной был водитель, но он находился на удаленной точке, чтобы в случае чего я мог быстро эвакуироваться. Но на задании – абсолютно один.

Что было самым сложным в таких вылазках?

-- Осознание полного одиночества. Ты один на нейтральной полосе. Никто не прикроет, не подстрахует. Любой шорох, любой пролет дрона, и ты думаешь, что тебя обнаружили. Напряжение колоссальное. Но при этом – адреналин и чувство ответственности. От твоей работы зависит, придут ли наши ребята на подготовленную позицию или напорются на укрепившийся опорник.

Были моменты, когда чуть не раскрыли?

-- Постоянно. Их дроны-разведчики все время в воздухе. Главное – не шевелиться, когда они рядом. Бывало, пролетит – и сердце замирает.

О потерях ВСУ..., слышала, вы видели километры тел боевиков?

-- Да. Это было в окрестностях Изюма в так называемом «Шервурдском лесу». Яр, который на картах значится как-то иначе, но все военные знают его под этим названием. Нас перекинули туда на задачу, и то, что я там увидел, не забуду никогда. Это было похоже на сцены из фильмов про Апокалипсис.

Ты идешь по лесу, по бывшим позициям ВСУ и их трупы кругом... Они везде. Не эвакуированные, не захороненные. Украинская сторона их не забрала. Они просто остались там гнить. Запах стоял такой, что не передать.

Как думаете, почему их не эвакуировали?

-- В основном, у них нет такого как у нас, понятия – «своих не бросаем». Для их командования эти люди – расходный материал. Когда идет мощное наступление, артобстрелы, им просто некогда, или невыгодно рисковать живыми ради мертвых. Проще прислать новых мобиков. У них отношение к собственным солдатам как – к пушечному мясу.

Что чувствовали, глядя на это?

-- Смешанные чувства. С одной стороны, это враг. С другой – люди. Многие из них – такие же молодые пацаны, которых бросили в эту мясорубку. И их же собственное командование бросило их после смерти.

И когда я видел, как наши ребята, рискуя собой, пытаются под обстрелом вытащить тела наших погибших, чтобы предать их земле, – я понимал разницу между нами. Для нас – солдат, даже погибший, – это герой, которого нужно похоронить с почестями. Для них – это просто отработанный материал. И это фундаментальная разница.

Что для вас эта война?

-- Я пришел сюда не за деньгами. Мы в 22-м даже не знали, будут ли нам платить. Помню, сказал тогда: «Как все закончится, главное – на обратный билет дайте». Деньги – это приятный бонус, фантики. Я шел, потому что был уверен в своей правоте. Это моя земля, земля моих предков. И я защищаю свой народ.

Что пожелаете тем, кто только собирается на фронт?

-- Прежде всего – подумать. Если гонитесь только за деньгами – это самый большой бред. Рисковать жизнью за 200 тысяч? Не стоит оно того. А уж если подписали контракт – будьте добры, несите службу достойно. Не будьте предателями и дезертирами.

Берегите себя и берегите тех, кто рядом. Вам придется доверять им свою жизнь, а они будут доверять свою вам. И помните: вы идете не за фантиками, а за идеей. За своей землей, за своими людьми. Если эта идея в вас не живет – лучше не ходить. Вы берете на себя огромную ответственность. Не перед контрактом, а перед своей совестью, народом и страной.

Виктор, каково это – вернуться с войны в родной город после фронта?

-- Сложно. Ты возвращаешься вроде бы домой, но чувствуешь себя чужим. Там, на фронте, все просто и понятно: свой-чужой, черное-белое. А здесь... Здесь люди маски носят. Не в прямом смысле, конечно. Имею в виду, что не поймешь сразу, кто перед тобой. Там человека видно сразу, по поступкам.

С какими главными трудностями столкнулись?

-- Неприятие гражданской суеты. Мелочные проблемы, которые здесь кажутся важными, для меня они просто смешны после того, что видел.

Чем сейчас занимаетесь?

-- Работаю. Пытаюсь найти себя. После госпиталя работал в сельхозакадемии, готовил операторов БПЛА. Сейчас перехожу на новую работу. Параллельно получаю высшее образование. Хочу быть полезным, что-то менять в жизни родного города, помогать людям.

А как насчет спорта?

-- Да, фонд «Защитники Отечества» Кировской области помогает, пригласил на соревнования. В этом году съездил на турнир по стрельбе из лука, занял восьмое место, хотя до этого особо не стрелял. Потом по стрельбе из винтовки – шестое. Двигаюсь в этом направлении. Если дают возможность – почему бы и нет? Это дисциплинирует, помогает держать себя в форме.

А что с семьей, с личной жизнью?

-- С мамой все хорошо, слава Богу. А так... в процессе. (Улыбается).

На фронт тянет?

-- Постоянно. Это не проходит. Любого, кто нормально служил, тянет обратно. Там братство, там все по-честному. Там остались ребята, командиры. Если что-то случится, если буду нужен – конечно, поеду. Но пока понимаю, что там и без меня справляются.

Какая цель в мирной жизни?

-- Найти свое место. Не потеряться. Не дать этой гражданской жизни себя проглотить. Остаться полезным. Получить образование, получить ресурс, чтобы реально помогать – и ребятам, вернувшимся с фронта, и вообще людям. Война рано или поздно закончится, а жизнь продолжается. И к этой жизни надо как-то приспособиться, найти в ней новый смысл. Обязательно найду...

Как считаете, чем закончится эта война?

-- Мы будем биться до конца. Цели СВО будут достигнуты, чтобы ни случилось. Войны начинаются и заканчиваются в кабинетах, а мы – исполнители. Наше дело – делать свое дело честно.

«Оккупант» – Виктор Платунов, «Дон»:

Я – Оккупант. От переднего края

До последних границ городов.

Пока малых детишек стреляя,

Восхваляют сорвиголов.

Оккупант городов украинских.

Да я горд и почту за честь,

Защищать всех родных и близких,

Коих нашим народам не счесть.

Я пришел из России Великой,

Самой щедрой и доброй страны.

Нам пришлось стать народом «Безликим»

Чтоб безликими не были Вы.

И стою на земле своих Предков,

Я – потомок донских казаков,

Пока вы, затянув «Ще не вмерла»,

Забываете память отцов.

И готовы сжигать всех «неверных»…

Раз для Вас это новый джихад?

Извини – не пойму уж наверно.

Невозможно такое принять.

Да, путь мой долиною смерти,

И зла на нем – не убоюсь.

Я сжал автомат, и не верьте,

Если скажут о том, что сдаюсь.

Оккупант, хоть рожден был поэтом,

И поэтому буду в строю,

Оккупантом, идущий по Свету,

Я Поэтом в атаку иду.

Наши читатели не узнали бы историю героя СВО Виктора Платунова, если бы не помощь филиала фонда «Защитники Отечества» Кировской области.

* «Азов» – организация, признанная террористической и запрещенная на территории РФ.

** «Слава Украине» – запрещенное в России приветствие укронацистов

Выставление авторских материалов издания и перепечатывание статьи или фрагмента статьи в интернете – возможно исключительно со ссылкой на первоисточник: «Время МСК».

Интервью с сапером «Эспаньолы» с позывным «Матроc» – героем СВО, добровольцем из Санкт-Петербурга

Доброволец из Санкт-Петербурга о том, что привело его на фронт, о буднях сапера, о принципах добровольческого движения, и о том, почему на войне нет места одиночкам – сапер с позывным «Матрос», несущий службу в добровольческой бригаде «Эспаньола», рассказал главному редактору «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Матрос, стандартный, но важный вопрос: что привело тебя на СВО? Что стало той самой точкой невозврата?

-- Все началось еще в 2014 году. Я тогда работал в Сочи, занимался системами противопожарной защиты. Майдан, вся эта оранжевая революция... Мониторил ситуацию ежедневно. Понимал прекрасно, что людей просто тряхнули, они повелись на эту шляпу. Видел, как относились к «Беркуту», да и к русским людям в целом. Тогда в голове уже начало зреть понимание, что надо ехать. Но были обстоятельства: маленький ребенок, объекты, учеба в институте... Все откладывалось. Потом я познакомился с людьми из Донецка, с Харцызска, узнал правду из первых уст. Новости – это одно, а когда тебе рассказывают те, кто там жил... После 24 февраля 2022 года вопросов уже не было. Даже не обсуждалось. Единственное, о чем думал – как подготовить финансовую подушку для семьи.

А почему именно «Эспаньола»? Был же выбор.

-- Рассматривал и «Спарту», и «Вагнер». Но от ребят, футбольных фанатов (я сам «Зенит»), узнал про «Эспаньолу». Закинули удочку, сказали, что люди ждут. Поехал и ни разу не пожалел.

В чем принципиальное отличие добровольческих подразделений от регулярных частей?

-- Главное – люди. У нас инструктора на КМБ – это те, кто прошел не один штурм, понюхал пороха, как говорится. Они реально воюют и могут научить. А в некоторых частях... при всем уважении, офицер может быть капитаном, но на передовой не был. Армия, по-настоящему, существует только на войне. Одно дело – махать руками перед зеркалом, и совсем другое – выйти на ринг и получить в бороду.

Второе – отсутствие «синьки». Это ключевой момент. Человек напился – он выбыл из строя на недели. Ему надо прийти в себя. Какой в нем смысл? В «Эспаньоле» с этим строго. Мы здесь воюем, а не в запой играем.

Ты сапер. Это осознанный выбор?

-- Да. Во-первых, мой дед сапером всю Великую Отечественную прошел. Во-вторых, моя гражданская специальность – системы противопожарной защиты. Огонь, возгорание, микроэлектроника... Подрывное дело – это во многом то же самое. Мне было проще вкатиться. Война сильно изменилась, сейчас не просто «нажал – взорвалось». Нужно думать, изобретать.

Что самое главное в работе сапера?

-- Внимательность. Абсолютная. Две одинаковые мины на одном пятачке дадут два разных взрыва. Каждый взрыв уникален. Или вот прилетает «полька»... По звуку ты за полсекунды должен понять, упадет она в тебя или в двухстах метрах. Ты всегда на фокусе, всегда в тонусе. Расслабился – все, тю-тю.

Страшно было?

-- Страшно всегда. И это нормально. Если адреналин не идет – лучше не выходить, убьют. Первый раз на позициях в декабре было очень непривычно. А потом... привыкаешь.

Сталкивался с тем, что новости не совпадают с реальностью?

-- (Смеется). Как-то ко мне журналисты приставали: «Сколько снарядов уничтожили?». А я кто, счетовод? Кому надо – те пусть считают. Они в итоге выпустили сюжет: «Эспаньола уничтожила тысячи снарядов в Мариуполе». А зачем эта фраза? Люди и так понимают, что отряд молодец. Я им сразу сказал: «Вы все перевернете». Так и вышло.

А с финансами в добровольческих подразделениях порядок?

-- В «Эспаньоле» – да. Командир сразу сказал: «Если ты за деньгами – тебе не сюда. Ты приехал воевать». Но деньги, конечно, нужны, семью кормить. Вначале, помню, в декабре получил первую зарплату – 28 тысяч. Жена звонит: «Я что-то не понимаю». Я ей: «Я тоже пока не понимаю». Потом разобрались. Все честно. Штаб огромную работу делает по документам, ветеранским удостоверениям. У нас подход: черное – это черное, белое – это белое.

Как СВО изменила тебя и твое отношение к жизни там, в тылу?

-- Мировоззрение поменялось кардинально. Раньше смотрел новости: вот наши модернизировали, вот достигли... Другой канал включишь – убило, порвало. Это все было где-то там, далеко. А здесь – ты в этом живешь.

На гражданке многие живут, как жили. И если они могут себе это позволить – значит, мы здесь делаем все правильно. Значит, нас хватает. Я не за тем сюда приехал, чтобы все там ходили хмурые и думали только о войне. Пусть живут. Но часть «друзей», конечно, отсеялась. Пишут: «Как дела?». Ну, какие дела? Что я им расскажу? То, что для служебного пользования? Вот и отвечаю: «Нормально». И все. Общаться особенно не о чем. Я здесь своей жизнью живу.

Самый тяжелый момент за все время?

-- Первая потеря. Друг, позывной «Сухарь». Дружили 20 лет... Вот это было тяжело. Слезы текли. Потом... потом привыкаешь. Это ужасно звучит, но ты привыкаешь прощаться. Ты понимаешь, что они ушли, делая свое дело. Здесь не так тяжело, как когда на гражданке узнаешь, что друг детства умер от передоза. А здесь – погиб боец.

Что для тебя есть Родина, ради которой ты здесь?

-- Это не государство с его бюрократией. Это земля моих предков и моих потомков. Это семья, близкие, даже те, кого я не знаю, – они свои, потому что мы – один народ. Я служу в армии не государству, а Родине. Вот это и есть та самая земля, которую надо защищать.

Каким ты видишь окончание этой войны?

-- Она дойдет до Киева? Не знаю. Но Одессу, Николаев – заберем обязательно. Нам нужен выход к морю и буферная зона, чтобы прекратились обстрелы Белгорода, Ростова, Крыма и других. Но добивать Украину до конца нельзя. Кто-то же должен платить по тем счетам, которые они набрали у Запада. Пусть платят. А пока... это отличный полигон для испытаний.

Выставление авторских материалов издания и перепечатывание статьи или фрагмента статьи в интернете – возможно исключительно со ссылкой на первоисточник: «Время МСК».

Интервью с инструктором мотобата «Эспаньолы» с позывным «Яга» – героем СВО, добровольцем из Севастополя

Инструктор мотобата легендарной добровольческой бригады «Эспаньола» – о том, как подготовка штурмовой роты мотобата вышла на новый уровень, какие ошибки первых месяцев войны удалось исправить, почему в современной войне критически важно «мыслить гибко, и… как карабином завести мотоцикл» – в освобожденном Мариуполе 37-летняя доброволец «Яга» из Севастополя рассказала главному редактору «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Что стало решающим фактором, той точкой, когда приняла решение пойти на СВО?

-- Решение было абсолютно осознанным и выросло из двух вещей: профессиональной компетенции и гражданской позиции. Я давно и серьезно занимаюсь мотоспортом, понимаю возможности мотоцикла как инструмента для решения сложных задач на бездорожье. Когда началась СВО, я, как и многие, следила за новостями и анализировала ситуацию. В какой-то момент мне стало очевидно, что возникла острая потребность в мобильных, гибких, малозаметных подразделениях. Мотоциклы идеально подходят для разведки, связи, быстрой переброски личного состава, точечных ударов. Я поняла, что мои знания – это не просто хобби, это реальный навык, который может сохранить жизни и повысить эффективность наших ребят. Сидеть сложа руки, обладая такой возможностью помочь, я не могла. Это был не порыв, а холодный расчет: я могу быть полезной здесь и сейчас, и мой долг – предложить эту помощь. Выбрала «Эспаньолу».

Как происходило знакомство с командиром «Эспаньолы»? Было ли недоверие?

-- С «Испанцем» мы общались достаточно прямо и по-деловому (улыбается). Не буду раскрывать все детали, но скажу, что он – человек, который мыслит нешаблонно и ценит инициативу. Я пришла к нему не с голой идеей «давайте я буду учить на мотиках», а с готовой, продуманной концепцией. Я кратко очертила тактические ниши, которые мы можем закрыть: разведка, рейды, эвакуация, подвоз. Объяснила ключевой принцип: мы готовим не спортсменов, а бойцов, для которых мотоцикл – это инструмент выживания и выполнения боевой задачи.

Недоверия в классическом смысле не было. Был здоровый скепсис и масса уточняющих вопросов по срокам, по методике, по материальному обеспечению. Он проверял не меня лично, а жизнеспособность самого проекта. Я подробно расписала программу интенсивного курса, основанного на моем опыте, где акцент делается на выработку мышечной памяти и преодоление инстинкта самосохранения. Когда он увидел, что подход системный и прагматичный, что я понимаю не только в мотоциклах, но и в тактике их применения, – решение было положительным. Он предоставил мне карт-бланш на разработку полноценной учебной программы и ее внедрение. Это был акт большого доверия, который ко многому обязывает.

Яга, ты – инструктор по мотоподготовке. В чем суть твоей работы здесь, на передовой?

-- Понимаешь, моя задача не просто научить человека ездить по полю, а сломать у него в голове шаблон, что «мотоцикл – это для покатушек». Это инструмент выживания и выполнения боевой задачи. Наш главный враг – это инстинкт самосохранения. На асфальте он тебя спасает, а здесь, на бездорожье под обстрелом, он работает против. Человек зажимается, тело деревенеет, и он совершает ошибку. Моя работа – через технику и постоянные повторения довести нужные движения до автоматизма, чтобы даже на стрессе тело само делало то, что надо. Вот этот навык и нужно донести до ребят – он ключевой.

И дальше он не заканчивается. Вот, скажем, моя последняя группа – «мотоштурм». Я их вывела на определенный уровень, они теперь работают самостоятельно, у них уже другие, более сложные задачи. Но они продолжают использовать то, что я дала. От этого не отказываются. Мы с ними работаем, занимаемся дальше. А тем временем подтягиваются новички. Вот у «мотоштурма» как раз прошел КМБ, набрали новую группу. Моя задача – их «просмотреть», как инструктору, и обучить, чтобы они могли влиться, выполнять задачи с основным составом. Плюс другие отряды, которым тоже нужна подготовка. Вот и собираешь, собираешь, собираешь этот пазл.

Причем, у нас ведь не езда в привычной экипировке, а специфичная – все бойцы ездят в броне, в тактической обуви, каске, с оружием и полным боекомплектом.

Как упаковывала многолетний опыт в сжатые сроки обучения?

-- Это была задача на сжатие и концентрацию. У меня было две недели, чтобы создать то, чему в мирной жизни учатся годами. Я взяла за основу не спортивные дисциплины, а армейские методики ускоренной подготовки, адаптируя их под наши специфические задачи. Весь курс был разбит на модули: от базового владения техникой на площадке до тактики движения в группе, преодоления препятствий под условным огнем и эвакуации подбитой техники.

Ключевые принципы: «от простого к сложному» и «повторение – мать учения». Я выстраивала тренировки так, чтобы каждое следующее действие доводилось до автоматизма. Минимум лекций и максимум практики. Самый сложный момент – это работа с психологией. Надо было не просто научить человека ездить, а научить его принимать решения за доли секунды в условиях стресса, не паниковать при падении, мыслить нестандартно, если что-то пошло не так. Фактически, я писала не просто программу обучения, а инструкцию по выживанию. Каждое занятие было направлено на формирование у бойца нового условного рефлекса, который в бою может спасти ему жизнь. Это был огромный труд, но, когда видишь, как твои бойцы возвращаются с заданий и благодарят за науку, понимаешь, что все было не зря.

Где проходят эти тренировки?

-- Ко мне приезжают. У нас здесь есть своя площадка, но площадка – это для азов. Я всегда говорю: наша главная задача – не по площадке кататься. Наша цель – грунты, пересеченная местность, поля. А здесь, в степи… Честно, хотелось бы посложнее ландшафты. Вот в Крыму, где я была, в Севастополе – там гораздо интереснее. Горы, крутые перепады, сложные трассы. А здесь в основном степь, холмики такие. Поэтому мы постоянно ищем локации.

Едешь и высматриваешь: вот в этом лесочке – фигня, а вот этот размытый машинами поворот, глубокая колея – вот этот кусочек клевый! Приезжаешь на него и целое занятие долбишь только его. Постоянно ищешь, чтобы усложнять задачи, двигаться от простого к сложному.

Поиск локаций, наверное, иногда приводит к курьезным ситуациям?

-- (Смеется) О, да! Теперь я знаю, как готовят сено для скота. Была у меня одна история, не очень красивая, по нашей же незнанке. Моей.

Искала новое место, а вокруг все поля уже взошли, пшеница колосится. Ехать туда – значит уничтожить чей-то труд, чей-то хлеб, заработок. Нельзя. И тут я нахожу поле – перепаханное, заросшее травой, но уже скошенное. Солома лежит, ветром сбило в какие-то валы. Я такая: офигеть! Идеальное место! Можно кувыркаться, падать – ты падаешь на мягкую солому, да еще земля под ней мягкая, пропаханная. Мы с утра там три часа провели тренировку. Просто перепахали это поле еще больше, все сено – вот так вот перемешали с землей. Вечером с этой же группой приехали, человек 10-15 было, и снова каждый отрабатывал свое задание. Представь: рой, жужжание, ты просто находишься в сплошном реве моторов… Красота. И закат в тот день был нереально красивый, розовый такой.

Ты и на закат успевала обратить внимание посреди всего этого?

-- Я природу очень люблю, всегда за ней наблюдаю. Даже на ЛБС, когда все свистит, бывает, заметишь: «О, сегодня небо звездное». Или рассвет необычный, или ветер сменился. Это такая отдушина. Включаешь это в себя и как-то отключаешься от грохота.

Так что же было с тем полем?

-- Мы уже закончили, строимся, готовимся уезжать. И тут подъезжает старенький жигуленок, мужик, явно местный, начинает орать, ругаться. Я сначала не поняла, думаю, может, пешеходу помешали? Выскочила, подъехала к нему, извиняюсь. А он дальше кричит. И до меня доходит. Это было их поле. Они скосили эту траву, сорняки, чтобы потом, когда она высохнет, свалять в тюки и кормить зимой скот. А мы это все перепахали, перетоптали.

Они были на взводе, сразу на агрессии, на эмоциях, готовы были к конфликту с людьми с автоматами. А я стою и спокойно, вежливо объясняю: «Честно, я городская жительница. Я в жизни не видела, как готовят сено. Мне в голову не пришло. Я думала, раз соседнее поле засеяно, а это – нет, значит, оно пустует. Я, наоборот, думала, что делаю хорошо – не по пшенице же катаемся». В общем, извинились, поругался он на нас еще немного, и мы уехали. Неприятный момент, конечно. Но опыт. Теперь оттачивать мастерство выезжаем только на заброшки и явно никому не нужные места.

Яга, ты не только учишь технике, но и воспитываешь. Есть система наказаний за ошибки?

-- Такого понятия как «экзамен» нет. Но я их проверяю каждый день. Каждое занятие – это проверка. После тренировки мы собираемся, пока не разошлись, и я разбираю: «У тебя сегодня хорошо это получилось, а вот тут обрати внимание». Стараюсь больше хвалить, потому что точка роста есть у каждого. Но бывает и тупость. Например, без команды что-то сделать. Объяснил задачу, но команды «Вперед!» еще не дал, а они уже ломанулись! Или кто-то на дороге подверг группу малейшей опасности. За это наказываю.

Как?

-- Физическая нагрузка. Ты подверг группу опасности, нарушил дисциплину. Берпи, отжимания, приседания. Пока все после вечерней тренировки идут мыться, есть, спать – человек остается и делает. Дежурный стоит, считает. Может хоть всю ночь делать, но должен сделать все, что сказали. Утром докладывает, что наказание выполнено. Но я всегда объясняю – за что. Если дисциплины нет здесь, на полигоне, то там, на передовой, она уже не появится. Там воспитывать будет поздно. Времени нет. Поэтому тут надо быть строгой.

Ты учишь их нестандартно мыслить. Приведешь пример?

-- О, это самое интересное! Как-то раз пацаны вернулись с задания, и на одном мотоцикле вылетела кнопка электростартера. А у нас мотики без кикстартера, заводятся только от стартера. Они такие: «Блин, мы не знаем, что делать!». В итоге, они его не бросили, притолкали. Мы на тренировках как раз отрабатывали эвакуацию техники – в общем, почти молодцы… Приезжают такие довольные: «Мы палочкой там тыкали, в общем, не завели!».

Я такая: «Какой палочкой?». Оказалось, они нашли на дороге деревянную веточку, чтобы в дырочку кнопки засунуть. Я говорю: «Ребят, вы в электрический прибор деревянную палочку суете? И как вы думаете, она должна замкнуть контакты?». Они стоят, смотрят на меня и сами понимают, что немного сглупили. Я говорю: «Неужели за всю дорогу не нашли ни одного металлического прутика?». А у меня, …у каждого, на разгрузке висят карабины – большой на спине, если стропой зацепить надо, маленький на груди – перчатки вешать. Я тут же снимаю карабин, засовываю его в место кнопки, замыкаю – мотоцикл заводится: «Вот видите? Все необходимое всегда на вас. Учитесь мыслить гибко, применять предметы нестандартно. Не опускать руки, если что-то сломалось». Вот такие уроки – ключевые.

Ты для них и инструктор, и психолог. Ты же видишь каждого, слабые и сильные стороны.

-- Специально целью не задаюсь, но, когда месяц работаешь с одной группой в усиленном режиме, волей-неволей начинаешь видеть. Ко мне ведь приходят не опытные мотогонщики, которых надо чуть подкорректировать. Приходят «нулевые» пацаны, которые вчера еще в парке с девочками гуляли. А тебе за месяц нужно сделать из него боевую единицу. То, чему спортсмены годами учатся, ты должен вложить в его голову так, чтобы это стало его собственным знанием, его решением, его навыком. Это большая ответственность.

Зимой тренировки тоже бывают?

-- Конечно! Для меня зима – это не остановка, а накопление сил. Сейчас у меня такой конвейер: обучила-выпустила-отправила. А за зиму те, кто обучен, еще больше окрепнут, наберутся сил. А мы будем готовить новых. Сезон у нас круглый год.

Давай поговорим о твоем позывном. «Яга» – это сильное, мифологическое имя. Сама выбрала?

-- Да. Когда я только пришла сюда, у меня было две недели на создание учебного плана. Нужно было придумать все: программу, методику. И параллельно нужно было выбрать позывной. Я перебирала варианты, и тут в голову пришло: «Яга». Первая мысль: образ-то двусмысленный, из сказок, не самый однозначный. Но если мысль пришла – значит, не просто так.

Я начала изучать, углубляться в мифологию. И поняла, что советские фильмы сильно исказили образ. Если брать славянскую культуру, Баба-Яга – это божество на границе миров. Она стоит одной ногой в мире мертвых, другой в мире живых. И если посмотреть на сказки – она ведь никого не убила и не съела. Наоборот: добрый молодец попадает к ней, она его испытывает, проверяет. И если он проходит испытания – она ему помогает. Дает клубочек, указывающий путь, кормит, спать укладывает, становится его защитницей и помощницей.

Я подумала: а почему бы и нет? Я – инструктор. Я проверяю, испытываю, создаю стрессовые условия, чтобы проверить человека на прочность. А потом, когда он готов, – я ему помогаю. Помогаю советами, поддержкой. Вот, например, на ЛБС ребята-первоходки, они не знают, чего ждать. Самое страшное – это неизвестность. И моя задача – морально их поддержать, быть рядом. Они привыкли, что я четко отдаю команды, и для них это уверенность. Я не могу их бросить в такой момент. Мы своих не бросаем. Так что позывной полностью соответствует.

А как ты сама себя чувствовала, когда впервые попала на ту самую линию?

-- Абсолютно ровно. Как на очередную тренировку. Никакого страха или волнения не было. Эмоционально проседала чуть раньше, еще здесь, во время подготовки. Потому что нагрузки колоссальные: по 5-6 часов тренировок в день, в жару, в броне, да потом еще технику обслуживать. Физически выматываешься в ноль, и от этого может появиться раздражение. Но показывать это нельзя. Комсостав не должен показывать слабину. Зашел в комнату, выдохнул, умылся, собрался – и дальше работать. А на выезде было уже абсолютно спокойно.

Были потери?

-- Да, в одном из заходов, потеряли 7 мотиков. Первая группа, Пит командовал, их очень сильно бомбили FPV-шками («Время МСК»: Интервью с командиром штурмовой роты мотобата «Эспаньолы» – Михаилом «Питбулем» Туркановым). Ты сидишь, следишь за перемещениями по карте, и понимаешь, что кого-то не хватает… Ты же с этими ребятами каждый день, ты их знаешь, это как семья. И вот эта грань между командиром и товарищем стирается, ты начинаешь переживать не просто за бойца, а за человека. Это тяжело. Особенно когда понимаешь, что сейчас ничего не можешь сделать.

Но техника – это техника. А жизнь бойца бесценна. У нас так руководство и ставит задачу: боец ценнее, чем любая техника, сколько бы она ни стоила. Потеряли – жалко, накладно, но это восполнимо. А человека не вернешь.

Что самое главное ты вынесла из всего этого опыта?

-- Что нужно быть гибкой. Как в том случае с карабином вместо кнопки. Искать нестандартные решения, не опускать руки. И учить этому других. Самое ценное – это люди, которые рядом. Их доверие, их готовность идти за тобой и учиться. И что даже в самом пекле нужно находить минутку, чтобы заметить розовый закат или звездное небо. Это то, что держит.

Выставление авторских материалов издания и перепечатывание статьи или фрагмента статьи в интернете – возможно исключительно со ссылкой на первоисточник: «Время МСК».

Интервью с автором-исполнителем песен к первым российским художественным фильмам об СВО, членом Союза писателей России, супругой командира «Барс-Сармат» Татьяной Рогозиной

О том, как рождаются стихи и песни, каких сил они стоят автору, и можно ли сейчас игнорировать в творчестве происходящие на СВО события – член Союза писателей России, поэтесса и исполнительница, супруга сенатора России от Запорожской области, командира Центра специального назначения (ЦСН) беспилотных систем «Барс-Сармат» Татьяна Рогозина рассказала в интервью главному редактору «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Татьяна, творческая жилка Вам от родителей передалась?

-- Да, творческое начало – это от моих родителей. Мой папа Геннадий Николаевич Серебряков, полковник внешней разведки КГБ СССР, работал в разных странах, в том числе, и в США в 70-е годы, сейчас на пенсии. Он очень разносторонний человек, любит книги, искусство, прекрасно разбирается в поэзии, живописи. А мама, Нелли Николаевна, всегда обладала красивым голосом, пела. Именно она и передала нам с сестрой любовь к пению, к творчеству, созиданию. К тому же в доме всегда были книги, и я с детства читала Цветаеву и Ахматову. Так что да, именно от родителей мне и перешла творческая энергия.

Помните свое первое стихотворение?

-- Обычно первые стихи пишут дети, подростки. Я же написала стихотворение уже в зрелом возрасте, лет 20 назад, про природу. В один из сложных периодов жизни, когда переживала за супруга, за его дело, эмоции переполнили, и я начала писать. Но, конечно, как в любом начинании, первое стихотворение – это лишь касание, проба пера, и сплошное несовершенство. Но сейчас у меня есть, как мне кажется, глубокие стихотворения и песни, и мне хочется ими делиться.

Как рождается стихотворение?

-- Объяснить это, наверное, не получится. Думаю, что никто этого не знает. Еще Марина Цветаева говорила: «Если бы вы знали, из какого мусора рождаются стихи…». То есть иногда строки возникают из какой-то мелочи, случайно привлекшей внимание, а иногда их приходится выстрадать, пережить, осознать всю важность события. Но КАК оно рождается, не знает никто. То, что любой пишущий человек в стихотворении выражает свое отношение к миру, это очевидно. Мы накапливаем информацию, переживаем ее, и красиво излагаем рифмами. Стихи – это айсберг души. Я просто иногда чувствую, что надо сесть и записать свои мысли. Обычно возвращаюсь к написанному на следующий день, смотрю уже свежим взглядом. Иногда нравится, иногда нет, и я решаю, публиковать, или забыть его.

У Вас широкий творческий репертуар – и легкие детские песни, и тяжелые – о войне.

-- Да, Вы правы, я пробую себя в разных направлениях. Работала с группой «Непоседы», написала для них песню «Что такое солнце, мама?». Написала гимн телепроекта «Утренняя звезда». 11-летний Федор Савватеев исполнил на конкурсе «Большая сцена» мою песню «Возвращайся», посвященную нашим защитникам. Считаю, великолепно исполнил. Участница телепроекта «Голос.Дети» Эвелина Радбиль блестяще спела мою песню «Звезды». Это отдушина – дарить яркие и положительные эмоции, особенно сейчас, в текущей ситуации. У нас много ярких талантливых детей, пусть они поют и дарят нам оптимизм и счастье.

Когда Вы стали петь свои песни?

-- Желание петь, как я сказала, было у меня всегда и досталось от мамы. Но исполнять свои песни мне посоветовала моя соавтор Валерия Лесовская. Как-то она слушала мои стихи и решила написать на них музыку, после чего предложила мне записать песню. Для меня стать исполнителем, а не автором, было интересно и захватывающе.

Творчество – это огромный мир. Когда ты в нем живешь, это большое счастье. Главное, чтобы творчество имело смысл – дарило людям эмоции: надежду, радость. И всегда нужно развиваться. Любые способности – от Бога. И если это дано, надо делиться, а люди сами поймут, что им нужно, а что нет. Для меня важно быть услышанной, свои произведения я публикую в интернете и соцсетях, в телеграм. И мои песни тоже нашли слушателя.

Есть у Вас какая-то любимая песня?

-- Стихи и песни для меня – как дети или внуки. Кого я больше люблю? Всех, потому что любовь, она – многогранная и разная. И каждая песня, стихотворение – это большие эмоции, след событий жизни. Очень сложно сказать, что одно для тебя важно, а другое – нет.

Часто после презентации каждой новой песни мне желают новых песен, стихов, новых творческих побед. Но любое произведение, созданное человеком – это часть души, это потраченные нервы, израсходованные силы, переживания. И если ты что-то создал, нужно этот момент осознать, пережить и насладиться, прежде чем приступать к чему-то новому.

Ваши песни звучат не только с эстрады, но и в кинолентах, в том числе посвященных СВО. К примеру, в «Алдане» – «Три минуты», в «Свои. Баллада о войне» (далее – «Свои») – «Береги любовь». Причем, написаны они в советской стилистике, как это удается?

-- Я – ребенок советского времени. Мне кажется, многие сейчас по нему ностальгируют. Да, тогда были какие-то ограничения, но в то же время была уверенность в завтрашнем дне. Никогда не буду хаять и ругать советское время, свое детство и юность. Так же, как и не ругаю современность – мы должны жить в том времени, которое нам дано, и максимально в нем себя проявлять.

Что касается песни «Три минуты», то она была написана не специально к фильму «Алдан» («Время МСК»: На широкий экран выходит военная драма Дмитрия Кольцова – «Алдан» о героях СВО). Стихи я написала после одной из поездок к мужу Дмитрию Олеговичу Рогозину в Запорожскую область, где он уже 2,5 года работает и служит. Я очень им горжусь. Вернулась тогда после общения с нашими ребятами под большим впечатлением. На фронте дорого каждое мгновение, каждая минута жизни. Именно об этом песня. Аранжировщик песни Андрей Харченко при оформлении ориентировался именно на классический советский стиль исполнения. Я рада, что продюсер фильма Даниил Куликов взял ее в картину.

Музыку к песне написал Рафаэль Гурциев – человек доброй души, и тоже переживающий за СВО. Он понимает, о чем я пишу. Это важно. Песня «Береги любовь» к фильму «Свои» – тоже на его музыку. В народе она получила название «Косыночка». Я горжусь, что она звучит в первом художественном фильме о спецоперации – «Свои. Баллада о войне». И очень благодарна, что режиссер Артем Артемов именно мне доверил написать песню к фильму. По замыслу она должна была быть именно лирической, не про войну, а просто что-то душевное, про жизнь, про любовь. И она у нас, как мне кажется, получилась, но судить зрителям.

К слову, Артем Артемов – боевой товарищ моего супруга, замполит ЦСН «Барс-Сармат». Он на Донбассе с 2014 года, и очень хорошо знает, что там происходит. Поэтому этот фильм без фальши, честный.

Еще в моей профессиональной копилке есть очень значимое достижение – я написала гимн Запорожской области. И здесь мы тоже работали с Гурциевым. По просьбе губернатора региона Евгения Балицкого мы участвовали в конкурсе на написание гимна. Осенью 2024 года гимн был официально представлен на заседании законодательного собрания области в исполнении мужского хора «Русский формат». Этот достойный коллектив, который практически живет и служит в зоне специальной военной операции. Они там свои.

Как участие супруга в СВО повлияло на ваше творчество?

-- Самым глобальным образом. И, как мне кажется, это также повлияло и на творчество близких нам людей, знакомых. Если до 2022 года я писала в основном о любви, природе, дружбе, то спецоперация и отъезд моего мужа в зону СВО, конечно, радикально поменяли мое мироощущение.

Например, я написала песню «Молитва», которую исполняет певица Варвара. Она пела ее на сцене Государственного кремлевского дворца, на других площадках, и всегда зал вставал на строках: «Помолимся за тех, кто смел, за тех, кто жить и не успел». Каждое слово в этой фразе продумано, прочувствовано. Это не просто молитва, это боль за наших ребят. Пусть все вернутся с Победой. Россия всегда побеждала, так будет и на этот раз. Я уверена, и супруг так говорит. Добавлю, что без молитвы, без посещения Храма я не представляю себе жизнь. В храме всегда свет, даже в самый мрачный день.

Еще очень важной для меня стала песня «Там война», которую поет Софья Онопченко, солистка Театра Градского, финалистка Голоса на Первом канале. Песня о том, что мы не можем закрыть глаза, делать вид, что жизнь идет, как и прежде, когда там погибают наши ребята. Нужно помогать кто чем может. Нужно понимать, что там сейчас решается судьба России, и все, кто там – герои.

Ваш супруг поддерживает ваше творчество?

-- Да, безусловно, и всегда поддерживал. Иногда публикует мои песни у себя в телеграм-канале, радуется моим творческим успехам. Конечно же, он меня вдохновляет и окрыляет. И даже почти не критикует.

Дмитрий ведь и сам творческая личность. После отъезда в зону СВО, в один из коротких визитов в Москву он записал песню на мои стихи «Я скоро вернусь». Она про войну, про тех ребят, которые там сражаются за родину, и про тех, кто ждет их дома. Эта песня, конечно, перекликается с песней «Жди меня, и я вернусь» Константина Симонова. Я как бы ответила Симонову: «Я скоро вернусь, ты меня только жди, ты знаешь, в окопах другие дожди». Сейчас много песен об СВО. Есть сильные, есть не очень. Я пишу от души, как чувствую. А как иначе.

Если вернуться к фильмам «Свои» и «Алдан», то мой супруг поддерживал съемку этих фильмов, очень многое сделал для того, чтобы они были отсняты. Таких картин, как мне кажется, не может быть много. Каждую историю нужно прочувствовать, прожить, иметь талант, чтобы передать свои чувства и эмоции на экране. Фильм «Свои» можно посмотреть, в том числе в онлайн-кинотеатре Kion. Но этого мало, считаю, что его должны показывать на всех киноэкранах страны. Людям нужна не стрельба на экране, а мысли. Нужны размышления и диалоги, а их в фильме немало.

В текущей ситуации, как Вы считаете, творческий человек может обойти вниманием войну?

-- Считаю, что сейчас не писать про СВО невозможно. Мы же здесь не чувствуем, как им там тяжело. Когда приезжаешь туда, то начинаешь это понимать и осознавать. Для меня жизнь разделилась на до и после, я думаю, как и для многих людей. Песню «Помни меня», тоже про войну, я написала этой весной.

Моя душа не может не болеть пока муж на фронте, пока наши ребята там, пока мы каждый день читаем сводки. В одном из стихов у меня есть такая строчка: «Кто-то листает каналы, ну а кто-то считает гробы».

Естественно, что сейчас нам как никогда нужно поднимать духовность и правильно воспитывать детей, поскольку в последнее время много мишуры, меркантильности, тик-токового мышления, мелькания, пошлости, ложных ценностей. Это все не наше, наносное. Русский человек – глубокий, умный, духовный. Именно такими нам нужно быть и такими воспитывать наших детей. На классике, во всех смыслах, на советской, и на общей. Если бы наши дети день начинали, к примеру, с Моцарта или Рахманинова, у нас было бы гораздо более здоровое общество.

Каждое ли стихотворение можно положить на музыку?

-- Нет. Знаете, есть стихи, которым вообще не нужна музыка. А есть стихи, которые не смогут жить без аранжировки.

Я сейчас готовлю сборник стихов, в который попадет, к примеру, «Война забирает лучших»:

«Война забирает лучших.

Война забирает отважных.

…Война забирает дважды,

когда он уходит на битву,

когда возвращается с боя

с глазами и сердцем, как бритва»…

Оно не требует аранжировки. Его нужно читать в тишине.

Мощно, особенно про глаза…

-- Я очень желаю, чтобы эта война закончилась как можно скорее, нашей Победой. Главное, чтобы все наши силы, жертвы, чтобы это все было не зря, и чтобы потом нашим внукам не пришлось расхлебывать не завершенное нами дело. Сейчас нужно довести все до нашей полной и безоговорочной Победы. Понимаю, что говорить легко, а делают другие, все понимаю. Но у нас один вариант – Победа.

Когда муж абсолютно осознанно принял решение ехать добровольцем на СВО, конечно же, я вначале была немножко напугана. Но никогда не иду вразрез с его решениями, я поддержала его. И хочу сказать, он – командир «Барс-Сармат», сенатор от Запорожской области, и может приезжать домой на два-три дня. А есть ребята, которые практически не выезжают домой, живут все время там. И я представляю, как тяжело женщинам – матерям, женам, сестрам – ждать.

Есть у меня песня под названием «Красотуленька». В ней рассказывается о женщине, которая ждет своего любимого с войны. Ждет и верит, что «он вернется с далекой войны». Песня звучит легко, но смысл заложен очень серьезный.

И, конечно же, не могу этого не сказать, в год 80-летия Великой Победы, я хочу всех ваших читателей поздравить с этой годовщиной. Нет ни одной семьи, которую не затронула бы Великая Отечественная война. Один мой дед Николай Яковлевич Николаев погиб в январе 1943 года в боях под Ростовом. Другой дед, Николай Геннадьевич Серебряков, прошел всю войну. Отец супруга Олег Константинович Рогозин сбежал на фронт 13-летним мальчишкой.

Мы должны чтить память павших героев в ВОВ. Также мы должны быть достойны памяти воинов, павших на СВО. А тем, кто воюет, желаю с Победой вернуться к своим семьям здоровыми и невредимыми.

Выставление авторских материалов издания и перепечатывание статьи или фрагмента статьи в интернете – возможно исключительно со ссылкой на первоисточник: «Время МСК».

Интервью с командиром штурмовой роты мотобата «Эспаньолы» с позывным «Питбуль» – героем СВО, добровольцем из Санкт-Петербурга

О том, как уличный хулиган стал кавалером двух орденов Мужества, о сбывшейся мечте, об извилистом пути, который по прямой вел бойца ММА на спецоперацию, и о многом другом – герой СВО, командир штурмовой роты мотобата 88-й добровольческой бригады «Эспаньола» 37-летний Михаил «Питбуль» Турканов – рассказал в интервью главному редактору «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Встретились мы с Питом на одной из баз «Эспаньолы» в освобожденном Мариуполе или как его еще называют наши воины – в Марике. Питбуль принес бутылочку запотевшей от холода воды, поставил на стол: «Это тебе». Улыбнулся и с характерной хрипотцой в голосе начал свой рассказ.

Уличный хулиган из «дрища» превратился в спортсмена

-- В детстве я был таким лошарой по жизни, меня реально щемили все, кому не лень. Был дрищем, мышц не было совсем.

Сейчас по тебе не скажешь (смеемся).

-- Всем это говорю, никто не верит. Я весил 68 килограммов всего. Лет в 13-14 я начал бухать и курить, тусоваться на улице, был обычным уличным драчуном. Тогда-то я стал матереть. Слезы перешли в ярость, начал образовываться бойцовский дух. В 2008 году я резко бросил и курить, и бухать. Уже семнадцать лет из «алкоголя» употребляю только – кефир и ром-бабу (смеемся).

Именно в 2008-м я задумался обо всем и сразу, мысли просто полезли со всех сторон. Реально думал, башка лопнет. В тот год я посмотрел фильм «Бойцовский клуб» Дэвида Финчера и стал участвовать в боях, причем во всех. Они тогда у нас проходили по выходным. От одного до четырех боев за день проводил.

Как сейчас помню, 6 декабря 2009-го с пацанами приехали на турнир по микс-файту, который организовал наш боец смешанных единоборств, лидер движения «Сопротивление» Рома Зенцов (по прозвищу «Русский молот» – Ред.). Я выступил, мой первый бой – чистая победа, парняга сдался. Второй бой чутка по очкам проиграл. Весной 2010-го я уже тренировался по ММАшке у Зенцова. Как тренер – он бесподобный, считаю его своим единственным главным тренером. Много взял от него и до сих пор передаю эти знания уже своим ученикам.

Я мощно тренировался и продолжал участвовать во всех любительских турнирах по ММА, пролез куда только можно. За это я не получал никаких денег. Мне это по кайфу, понимаешь? Участвовал даже когда уже освободился.

Институт по всем факультетам одновременно

Очень даже понимаю. Погоди, Пит, ты сидел?

-- Да (смеется)...

За что?

-- Да (машет рукой), повесили похищение и вымогательство, хотя по факту мы просто заехали к должнику. В связи с дырявой судебной системой по-другому и не скажешь. А потерпевший еще к тому же был «стукачком». А следователь, молодая, на нашем деле, видимо, захотела звездочку получить. Судья здравая попалась, видела, что по факту в наших действиях обычное самоуправство: факт долга терпилы был доказан, его никто пальцем не тронул – на нем ни одного синячка или ссадинки, это экспертиза показала. Рад, что судья разобралась и дала нам в 2012 году по пять лет строгого режима. Но я на зоне времени зря не терял, развивался, книги читал, даже в школе повторно отучился (смеется).

Это как?

-- Когда приезжаешь на зону, если тебе нет 30 лет, ты должен предоставить документы о полном среднем образовании. Отец копию аттестата прислал, и что я в училище на повара-кондитера отучился. Кондитер из меня так себе, а вот повар – да, отменный. Я, в свое время, еще не доучившись, в питерских ресторанах работал, очень хорошо готовил. В общем, документы эти благополучно куда-то потерялись, и меня заставили снова ходить в школу.

Прикалываешься?

-- Вот я им точно такой же вопрос задал и никуда не пошел. Побузил немножко и пару раз «съездил» в изолятор. Там и прикинул – ну а че, в школе я был конкретным раздолбаем и, по сути, не знаю то, что должен знать. Поэтому стал ходить учиться, сидел на первой парте, вникал в каждый предмет, с учителями постоянно вступал в демагогии. А потом и вовсе стал участвовать во всех конкурсах, даже во Всероссийских олимпиадах образовательных. У меня целая пачка грамот, почти все за первое место. Я стал рефераты мощные составлять, кстати, там и стихи начал писать. Даже кроссворд составил, по Великой Отечественной войне на 205 слов, на листке формата А4 в клеточку. Меня остановило только то, что место на бумаге закончилось, а то был бы больше.

Я вообще за любой кипиш был. Самообразовывался, поддерживал себя в физической форме. Я же еще на промке работал, делал детские стульчики из дерева и металлокаркаса. Вообще времени зря не терял. Эти пять лет я называю – институт по всем факультетам одновременно (смеется).

Диплом в итоге получил?

-- Да. Если б не одна старая женщина, были бы все 5-ки, которые я реально заработал, но она испугалась чего-то и поэтому две 4-ки затесались.

В 2014-м я еще сидел, до нас стала доходить кое-какая информация, что на Украине война началась. У своих друзей, кто в ополчение ушел, узнавал реальную правду о ситуации, потому что по телевизору, сама понимаешь, лапша и все дела. И начал формировать свое мнение по этому вопросу.

В 2017-м я освободился. Написал в «Вагнер», не взяли, судимость мешала. Тогда у меня еще не было связей с добровольческими формированиями, да и меня никто не знал. Я вернулся в зал, стал тренировать по ММА.

Мечта сбылась

Позывной «Пибуль» у тебя еще с гражданки?

-- Да, с 2008-го, с нашего бойцовского клуба, не менял. И здесь, на СВО, оставил, он характеризует мой образ жизни и взгляды.

Катюш, у меня всегда мечта была – служить в войсках ВДВ в 76-й дивизии. Но судимость все перечеркнула, у меня же еще по малолетке судимость была, ну это так, ерунда – факт биографии (смеется). Я должен был осенью 2012-го пойти служить в ВДВ, но – уехал на зону. Я вообще не понимаю тех парней, которые пытаются откосить от службы в Армии.

Вот мне, чтобы попасть на СВО, близкий друг помог военный билет получить. Кстати, он – десантник, позже тельняшку мне вручил.

Круто. Хранишь до сих пор?

-- Она со мной здесь все командировки. А парни-десантники, с кем работал во второй командировке, вручили голубой берет.

Значит, мечта сбылась?

-- Да, долго шел к ней. Плюс в «Эспаньоле» от Союза десантников России я награжден орденом «Генерал армии Маргелов» – это высшая награда.

Я тебе так скажу, Катюш, я рад, что нашел себя, мой путь привел меня сюда – на СВО. И я считаю, что Родину защищать – лучшая работа в мире.

Ты на СВО с самого начала – с февраля 2022-го?

-- В первую командировку я заехал добровольцем в апреле 2022-го. Вписался в маленькую ЧВК «Вереск», мы работали в Изюме. Был штурмовиком без опыта службы. Привезли на две недели в детский лагерь, ни занятий, ничего не было, просто потусовались, что-то по саперке парни дали и на передок. Вот где практика началась.

Во второй командировке был зенитчиком в отдельном казачьем батальоне. Тогда контракты были по три месяца, но во вторую командировку я задержался – на пять месяцев.

Про украинских неонацистов, как они себя называют – так скажу: они не нацисты даже, которые за какие-то идеи выступают, а именно – беспредельщики. Эти твари наваливают по нашим территориям, делают вылазки, целенаправленно уничтожают мирное население – стариков, женщин, детей.

Бандеровцев даже немцы ненавидели во время ВОВ. Они всегда выступали против всего русского, хотя сами говорили на русском языке, а тут вдруг против стали. Знаешь, я не всех, но многих – вот таких отмороженных из них, знаю лично.

Пересекались?

-- Было много общей движухи изначально, турниры. Потом они стали вносить жесткую агитацию, и дорожки разошлись. Собственно говоря, почему на Западной Украине большинство против русских. Да потому, что там ведут жесткую пропаганду.

Сейчас они наваливают по нашему мирному населению. Вот взять Донецк и Киев. По Киеву прилетает куда – по инфраструктуре, да, есть жертвы, но это из-за их собственного дырявого ПВО. А они по Донецку лупят. Жертвы из кого. Из военных? Нет. Они убивают только мирных жителей, и делают это – целенаправленно. Так же Белгородская, Курская и другие области.

Во все времена противника на войне уважали. А эти нацики – не мужчины даже, они только и могут, что уничтожать слабых и безоружных людей. А как они с военнопленными поступают, снимая видео, где глушат их как баранов.

Именно поэтому я за то, что пленных хохлов надо судить, только суды должны быть открытыми, чтобы любой желающий мог взглянуть им в лицо. А то, как поступили с боевиками Азова(*) – самых отпетых головорезов обменяли. Вообще красавцы…

Я тебе скажу от парней, которые на все это дело смотрят. Большинство говорят – спросят с каждого продажного чинуши, кто что-то против СВО и России высказывался и делал. Не знаю, доживу ли я до этого момента, честно говоря, хотелось бы посмотреть, потому что у меня обостренное чувство справедливости.

Это мне от бати досталось. Он – столяр краснодеревщик, работал и учил молодежь, опыт передавал. От него и чувство справедливости мне передалось.

Ты больше в маму или папу?

-- И то, и другое. Мама у меня более мягкая.

«Адреналин у меня уже давно не вырабатывается»

Какое главное качество штурмовика?

-- Соображать.

Что делает штурмовик? Ведь штурма – это самый главный боец. Или я не права?…

-- Ты права. Я тебе сейчас обосную. Во все времена были различные виды войск, но не зря же пехоту называют – царицей полей. Потому как штурмовик – это и есть самый основной воин-пехотинец. Вот смотри, к примеру, кем становится оператор БПЛА или артиллерист в случае, когда «птица» или орудие вышли из строя – правильно, пехотинцем-штурмовиком.

Задачи совершенно разные в зависимости от направления, от непосредственно текущей ситуации. Техника, да, идет вперед, но человека она не сможет победить, он всегда будет на поле боя сражаться сам. У нас же оппозиционная война, даже если ты отражаешь наступление, то есть сидишь, ждешь возможных наступлений.

Так что по факту мы все штурмовики. Штурмовик – это основа всего. Штурмовка, занятие опорников, то есть все, что выполняется пехотой.

Подъезжаем мы как-то на мотиках к одному району, и я вижу просто метров с десяти на меня летит эфпивишка, но, как-то с торможением. Я думаю, «наша что ли»? Она меня пролетает, я за ней оборачиваюсь. Смотрю, остановилась, видимо, думает – «ты че, оборзел что ли». И на меня, прикинь, полетела. Я просто слышу, как она ко мне подлетает, уворачиваюсь, она у лица пролетает и «бах» рядом со мной. Когда на меня летела эфпивишка, за мной ехал Вайт, за ним Волхов. Вайт аж остановился, думал, меня на куски разнесло. Нет, не дождетесь (смеется), я как ехал, так и ехал. Тут я слышу – сзади еще, они налетели роем и все на меня.

Почему на тебя?

-- Не исключаю, что именно за мной охотились. Может узнали, возможно у них система распознавания лиц какая-то все-таки стоит. Плюс – я первый, соответственно, командир. Это офигительно, потому что, если все сосредоточены на мне, они не подобьют моих парней.

Марк Аврелий сказал: «Делай, что должно, и будь что будет». Это, кстати, один из моих жизненных принципов. В природе на самом деле все просто устроено, это очень хорошо объясняют две пословицы: «всему свое время», и «чему быть, того не миновать». Так что – «двум смертям не бывать». В природе есть только два варианта – либо да, либо нет, «на пол шишечки» – варианта нет. Поэтому вероятность всегда 50 на 50, либо делать, либо не делать. А если я сюда приехал, то остается только один – надо делать.

Кать, я опять отвлекусь, ладно? (киваю в знак согласия). Я вот на гражданке, кроме тренерства, еще трудился промышленным альпинистом. Ставили, допустим, леса на 22-м этаже, мы с товарищем заходим на объект, товарищ говорит: «Питбуль, давай спокойно». Базару ноль, братан. Но я-то работаю без страховки. Сажусь на угол лесов и работаю.

Чувства страха высоты нет вообще?

-- По поводу страха. Страшно? Да нет. Ну чего мне бояться? Возможны только два варианта. Либо упаду, либо не упаду. Если я упаду, мне уже будет все равно. С такой высоты по-любому – швах. А если я не упаду. Тогда тем более нечего бояться. То есть в любом случае мне нечего бояться.

Поэтому я и к выполнению заданий также отношусь – оно должно быть выполнено любой ценой. А адреналин у меня уже давно не вырабатывается. Когда-то по началу в боях еще вырабатывался, потом перестал. Многие отрицают, что им страшно, но я ничего такого в этом не вижу. Больше тебе скажу – это нормально.

А ты изначально хотел в штурмовики?

-- Да. Я хотел в штурм. Каждое задание – офигительная дискотека, бойцы мои – все красавчики. Я за ними наблюдать люблю, как они обсуждают моменты, в которые попадают и ни капли страха. Моя школа.

Кайфуешь, когда на передок едешь?

-- Да! Я даже, когда на профессиональные бои выходил, цель была не победить, а хорошо подраться – драка ради драки. Для меня офигительный бой – это не победа. Для меня офигительный бой – это, когда я надаю по щам, и мне надают по щам. Здесь то же самое.

Я, как сейчас, помню свой первый выход на передок. Короче, мы приехали, как потом выяснилось – водила не довез нас до той точки, куда надо. Высадил нас на другой дороге. До точки – километров шесть, если в обход, а по прямой пройти метров триста... Я был четвертым номером, носил АГС, он здоровый и тяжелый. Сама понимаешь, с агээсом не особо хотелось тащиться столько километров, поэтому предложил парням идти напрямки, по кустам.

А там не заминировано было?

-- Не знаю. Я первый раз приехал, ничего еще толком не знаю, пороху, как говорится, не нюхал… а там кусты вообще плотняком, был апрель, весна, эти колючки все... Я первый пошел. Просто так вот АГС повесил, перчатки и шлем одел, голову наклонил и попер, как медведь через кусты (смеется). Остальные за мной. Несколько человек отказались с нами идти. Укропы нас тогда спалили, собирались накрыть, а мы – потерялись. В то время БПЛА еще много не было. В итоге мы прошли, может метров 300, реально. И вышли куда надо по прямой.

Шанс стать штурмовиком есть у каждого

Как штурмов отбираешь?

-- На самом деле я каждому даю шанс стать частью команды. Люди по-разному себя проявляют. Вот я тебе, Катюш, пример приведу. Был у меня боец, у него физическая форма была лучше, чем у всего состава. Пошли мы на передок и что? Он из блиндажа не вылазил.

Дал второй шанс или расстался?

-- Конечно, расстался. Зачем мне балласт. Это же подстава другим бойцам, на него нельзя положиться. А если его трехсотят, к примеру, тащить придется, это сразу минус полгруппы. Какой в нем смысл.

А вот был другой парнишка, метр с копейками, он уже закончил контракт. Я его называл – полтора метра недоразумения. Худенький, маленький, подтупливал частенько, но… Когда у нас бойца затрехсотило в спину, он его идеально обработал. Я ему отдельный респект выразил за это. Потом еще случай был. Мы на Клещеевском направлении работали, у нас одного бойца ранило, второй погиб. Так «полтора метра недоразумения» один ползал за их вещами, прикинь!

Поэтому я тебе и говорю – даю шанс всем. Никогда не знаешь, как человек себя поведет, пока не окажется в какой-то ситуации. Я тебе больше скажу, у нас в «Эспаньоле» нет привилегированных бойцов, но есть те, к кому особое отношение.

Поясни.

-- Ну ты знаешь, у нас запрещено употребление алкоголя и наркотиков, и не должно быть никаких внутренних конфликтов. Но у меня в подразделении действуют еще два правила – соблюдение дисциплины и субординации. Соответственно, если боец их не соблюдает, как я его на передок поведу. Я и группа должны быть уверена, что он выполнит любой приказ и на него можно положиться.

Вот тебе еще пример. Есть у меня боец «Валькирия» – штурмовой медик («Время МСК»: Валькирия: «…защищать Родину – это честь, и эта возможность дается далеко не каждому», интервью с героем СВО). Первый выход у нее был в декабре 2023 года. Мы шли пешком. Сама понимаешь какая погода в декабре. До позиции было километров шесть. Она устала, конечно, но шла молча, не ныла. А парни потом рассказывали, идем, смотрим, Валькирия не ноет, ну и мы тоже не можем.

В итоге попали мы под обстрел, по нам хохлы наваливали всем, чем можно – кассетными боеприпасами, арта давит, танк с минометкой лупят, еще эти «птицы» летают, ну трындец, короче. Мой боец тяжело ранен. Мы его оттаскиваем под деревья, Валькирия начинает обрабатывать. Она вообще молодец, ни разу не потерялась, выполняла все команды и распоряжения четко.

И у нас случается эпичный момент. Это поймут только те, кто на передке был. Лежит боец, мы пытаемся ему турникет наложить и рану обработать, но не можем, потому что над нами постоянно зависают «птички». Тогда уже стемнело, и любое наше движение видно в тепловизор, поэтому мы постоянно замирали. Когда в очередной раз «птичка» над нами пролетала, я дал команду «Замерли». И тут очередной кассетный боеприпас прошивает мне бочину. Я такой – трындец, думаю. Проверяю легкие, вроде норм. Говорю: «Я – триста». Бочина горит, болит, кровища хлещет. И вот лежит мой раненый боец, я у его головы на коленях, рядом Валькирия, аптечку второго эшелона открывает, и такая, без палева, двумя пальцами гемостатик мне подкидывает, чтобы я в рану засунул. И я начал, я тебе говорю, просто откровенно ржать. Я просто сидел и ржал. И Валькирия со мной.

Только через час меня посмотрели, нормально все. Главное, задачу отработали, из-под жесткого обстрела группу я вывел. Там рядом спецназеры десантуры сидели, смотрели как по нам укропы наяривают, думали, все, будут двухсотых сейчас вытаскивать. А потом офигели от нас. Я группу вывел без единого двухсотого. Все четко.

Пару часов я в госпитале отдохнул, рану обработали, залепили, сказали – свободен, ну и все (смеется).

И вот к чему я это рассказываю – не стоит людей оценивать ни по внешности, ни по одежке. Жаль, что люди в наше время разучились ценить, а научились лишь – оценивать.

А ты знаешь, что боевое слаживание достигается не на тренировках по военке. Оно достигается – в бытовухе. Когда парни и девчонки вместе живут, едят, уж простите за деталь, в туалет ходят. Да… молчат вместе или мусор с территории убирают. Вот здесь-то ты чувствуешь и узнаешь человека, с которым придется на передок идти. А на занятиях – это отработка навыков.

Кстати, бывает, приходят люди, а шанс – не даю. Поговорил и понял. Сразу говорю – нет. Это может быть связано, к примеру, с травмой колена, с ним сразу нет.

Есть люди на гражданке, которые до сих пор считают, что на СВО уходят ради денег.

-- Я, кстати, тоже хотел этот вопрос поднять. Хорошо, давай посчитаем. Возьмем, чтобы не кривить душой, и чтобы не было голословно, калькулятор. На передке у бойца зарплата 220 тысяч. Большие бабки. 220 тысяч делим на 30 дней, получается 7 300 в день. Ну, как бы с таким риском 7 300 в день я и на гражданке, извините, могу заработать, даже и побольше. 7 300 делим на 24 часа. 24 часа круглосуточный, пардон. 305 рублей в час. Ну вы о чем?! Вы действительно считаете, что мы тут из-за денег?

Тем более, опять же, люди не понимают, как здесь деньги улетают. Вот вроде большую цифру ты получаешь, а здесь они улетает с мгновенной скоростью, к примеру, на связь, а кто курит, так это я не знаю даже сколько... А кто-то еще домой деньги отправляет. Так что пусть не несут всякую чушь.

Как и почему у тебя оказалась татуировка свастики, ведь это символ нацистской Германии. И для сегодняшних укронациков свастика означает тоже самое…

-- Хохлы к нацистам, как я уже говорил, не относятся, они бандеровцы-беспредельщики. Это тупо субкультура, которая прикрывается символикой и вымышленными идеями, не соответствующими реальности.

Я вне политики, не отношусь ни к одному политическому движению, ибо все равно везде капитализм, остальное прикрытие оного. Я являюсь – язычником, поэтому у меня эта символика. Да, Германия использовала этот символ, но это не моя проблема, а тех людей, которые не знают истории этого символа. А если они могут только чесать языком и осуждать, сидя на диване, то пусть лучше оторвут свое седалище и пойдут Родину защищать. Не за власть, а за стариков, женщин и детей, за беззащитных, которые вынуждены жить под гнетом этих беспредельщиков.

У тебя два ордена Мужества.

-- Первого «мужика» я получил, когда вытащил тяжелого трехсотого смежника. Метров четыреста тащил его по минному полю ползком. А он оказался командиром полка. Я с ним теперь на связи (подмигивает).

Меня здесь многие знают. Парни мои как-то возвращались с задания, вышли на дагестанцев из «Каспия». Те такие: «Эй, стой! Кто такие? Пароль». Мои: «Парни, свои, Эспаньола». «А, Эспаньола. Питбулю – привет». И много таких случаев еще было.

А еще я подбил в лесополке склад с боекомплектом хохлов. Там такой салют стоял (смеется), он потом в черный гриб превратился. Просто класс. И чисто случайно я еще сбил украинский беспилотник, который разведку ведет – «Лелека-100». Я еще за ним метров семьдесят по минному полю шагал, не мог оставить.

За это второй орден?

-- Не, все первый. Второго «мужика» вручили за то, что я под жесткой контузией смог организовать эвакуацию нашего тяжелого 300-го разведоса. Я и еще пара парней тащили его несколько километров по открытке – полям-дорогам.

Где и как закончим СВО?

-- И тут мы подошли к самой сути. Самое обломное, что эта война закончится договорняком. Я в политику не лезу, но понимаю, что если не буду здесь биться, то эти твари придут к нам. Именно поэтому – это наша война, заварили не мы, но разгребать, как всегда, нам. Поэтому я здесь. У меня спрашивают – когда контракт закончу. А я отвечаю – он у меня бессрочный (смеется).

А где мы ее закончим… Если, допустим, берем более очевидный вариант – договорняк, то, мне кажется, когда вернем, возьмем силой, либо договоримся – Херсон, Харьков, Одессу, Николаев – тогда закончим.

Конечно, хотелось бы Киев, Раду разнести. Не мирных жителей, разумеется. Нацики сами куда-нибудь во Львовщину сбегут, пусть живут там между собой дальше.

Но вообще, если брать идеальный вариант, надо идти до конца. А где получается конец? Я скажу словами одного из своих подписчиков. Эти слова он написал 23 февраля 2024 года.

«Хандрил солдат.

Слеза катилась.

Хрипел трофейный саксофон.

А на груди медаль светилась –

за славный город Вашингтон».

Знаешь, Катюш, почему я запомнил? Потому что в тот день мне Минюст США сделал подарок – внес меня список санкций (смеется). Я тогда был на RT фестивале «Время героев» в Москве.

Вот это вот русская душа, понимаешь? Смекалка, вот эта вот духовность, она присуща на самом деле только славянам. Именно поэтому нас никому не победить.

Пит, что пожелаешь пацанам и девчонкам, которые сейчас находятся на СВО?

-- Пацанам я пожелаю духа. Духа, как у последнего полубога Руси, великого князя Святослава Игоревича из рода Рюрика Сокола, который в 22 года разбил самую великую тогда в мире силу – Хазарский Каганат. Вернуться домой живыми и по возможности здоровыми. Это знаешь, наверное, более актуально будет, нежели я буду там желать фарта, денег или еще чего-то. Самое главное – вернуться домой живыми и по максималке здоровыми.

Девчонкам... Девчонки, берегите себя. Не теряйте веру в наших мужчин, потому что, судя по нынешним событиям, женщин у нас становится все больше в армии, и в добровольческих подразделениях, в том числе и у нас. Не теряйте веру в мужчин. У нас настоящие мужчины еще остались. Мы будем биться до конца, приближая нашу грядущую Великую Победу. Конечно, зависит все от политиков, но мы заднюю не дадим. Слава России! Слава Победе!

Кем ты хочешь быть после СВО?

-- У меня мечта есть – прыгнуть с парашютом, прямо как десантники. И очень хочу поступить в педагогический институт в своем родном Питере, детей учить. Рома Зенцов постоянно нам говорил: хороший боец – не значит хороший тренер, а хороший тренер – не значит хороший боец. Офигительным бойцом я себя не считаю, но тренером точно считаю офигительным.

Творчество

© Pitbull – Михаил «Питбуль» Турканов:

Раньше помню, было время

Пляски, драки, выезда.

А сейчас бои в окопах

Пули, танки и арта.

Те, кто рядом был когда-то,

Избрали разные пути.

Один всех предал, и к укропам,

Другой решил с тобой идти.

Здесь много тех, кто на поляне

Был оппонентом, не врагом.

Стоят плечом к плечу, отбросив

Все разногласья на потом.

Ведь здесь мы все стоим Zа Правду

Zа Дом, Zа Родину, Семью,

А кто там станет чемпионом

Нам абсолютно... все равно.

Мы бились раньше на полянах.

Теперь мы бьемся на войне.

Домой вернемся по-любому.

Кто со щитом... Кто на щите...

Кать, ты, кстати, когда уезжаешь?

Завтра должны быть в другом месте.

-- А можешь заехать? Я тебе тренировку проведу, за полчаса удар поставлю, научу бить руками и ногами…

Конечно, приеду…

Утром звоню Питу, идем на базу. Там есть все – железо, мешки, боксерские перчатки…

-- А ты знаешь, Катюш, что шингарты (перчатки для тренировок) направлены не на защиту рук, а на причинение бОльшего ущерба оппоненту? Ущерб от них даже больше, чем от голых кулаков (и таинственно подмигнул). Приступим. Разминайся.

Тренировка длилась вместо получаса – полтора часа. Я забыла о времени, пока в перерыве не посмотрела на часы. Именно на тренировке с Питом поняла, что не умею совершенно ни-че-го, и работать еще предстоит много…

* – запрещенное в России террористическое и экстремистское формирование

Выставление авторских материалов издания и перепечатывание статьи или фрагмента статьи в интернете – возможно исключительно со ссылкой на первоисточник: «Время МСК».

Гюрза: «…на СВО женские руки нужны везде позарез» – как дипломированная медсестра стала лучшим поваром «Эспаньолы»

О том, как оборвала «горячую линию» Минобороны, но ее «отшили», о любимых блюдах бойцов, а также многом другом – герой СВО, 45-летняя медсестра, ставшая поваром 88-й добровольческой бригады «Эспаньола» с позывным «Гюрза» – в освобожденном Мариуполе рассказала в интервью главному редактору «Время МСК» Екатерине Карачевой.

-- Сама я из Краснодара. Когда началась спецоперация мы стали собирать гуманитарную помощь, отправляли в том числе и в «Эспаньолу». И как-то ребята рассказали, что можно приносить бОльшую пользу, работая на СВО, что женские руки нужны везде позарез.

Я буквально «оборвала» «горячую линию» Минобороны. У меня тот телефон дома остался, ты бы видела, сколько раз я туда звонила, и день, и ночь. В итоге удалось дозвониться, сказали – приходите в военкомат, там все расскажут. Я пришла в военкомат в Краснодаре, и меня – отшили. Они не знали, что я упертая. Поехала в военкомат в Новороссийске, там тоже не взяли. Тогда я пришла в пункт отбора в Краснодаре, и там тоже отказали… Потом еще в БАРС пыталась попасть, но к ним тоже брали только через Минобороны, замкнутый круг.

Что говорили?

-- Два красных диплома им показала – «Операционная сестра» и «Доврачебное дело», а мне сказали, что женские руки не нужны, медиков хватает. Сказать, что я испытала шок, разочарование, обиду – не сказать ничего. Как так, ведь у меня большая практика. А мне сухо сказали, ну хорошо, вы номер телефона оставьте, если понадобится, мы когда-нибудь перезвоним. «Когда-нибудь» – это когда? Меня это настолько задело! Я знаю, что очень ответственная, не пью, не курю, много чего умею. Знаю, что могу много пользы принести. Поэтому поставила перед собой цель – добиться своего и оказаться на СВО.

Помню, пришла домой расстроенная, а дочь говорит: «Мам, если ты так решила, что однозначно туда попадешь, и я с тобой поеду». Так все и получилось...

В итоге я сама прошла медкомиссию. И как-то мы приехали с гуманитаркой в «Эспаньолу», разговорились с ребятами, они сказали, что работы, где нужны женские руки, много. Вернулась домой, собрала документы и приехала сюда уже целенаправленно. Медик документы посмотрел, удивился, что так тщательно подготовилась, и в июне 2024 года я подписала первый контракт.

Отказ Минобороны меня настолько задел, я все равно добилась своего и буду здесь до конца.

Гюрза, но ты здесь работаешь не по профессии, а – поваром.

-- Да, пока как-то так сложилось (смеется), мне было неважно кем работать, лишь бы быть полезной. Спросили – «готовить умеешь»? Ответила – «дома готовлю», в столовую и распределили. Но сказала, что я и лечу хорошо, рука легкая (смеется), если надо, я и на ЛБС (линия боевого соприкосновения – Ред.) поеду.

А теперь тебя, наверное, не отпускают, потому что ты смачно готовишь?

-- Не знаю, мне только фронт работы дайте, выполню. Но мальчики покушают – всегда спасибо говорят, значит, нравится моя стряпня. Я ведь сюда на базу временно приехала, подменить надо было повара, который заболел, а в итоге тут и оставили.

За мальчиками я хорошо смотрю, кормлю всех сытно, думаю, никто из них не обижается. Я же до этой базы на другой работала, там были снайперы и разведчики, они как узнали, что меня сюда перевели, теперь специально приезжают покушать.

У бойцов есть любимое блюдо, которое нравится всем?

-- Пельмени! Их я леплю сама, сама и фарш кручу, вообще полуфабрикаты не признаю. Пельмени, пожалуй, самое любимое блюдо, которое нравится всем без исключения.

Еще они любят салаты, любые. Но самый любимый – это, конечно, оливье. Я его готовлю через день (смеется).

Катюш, но я не только салаты и пельмени готовлю. Каждый день обязательно горячее на обед и ужин.

Из первого мальчики очень любят борщ и картофельный соус. Я им, когда первый раз картофельный соус приготовила, они были так удивлены, добавки попросили, пришлось еще раз готовить (смеется).

Тоже первый раз слышу про такое блюдо – картофельный соус…

-- Это блюдо делают в Адыгее, готовится элементарно. Я на сухой сковородке просто хорошо-хорошо кусочки мяса зажариваю. Свининка же жир выделит, и будет в собственном соку. Вообще, можно любое мясо так готовить, просто свинина более сочная.

Ну вот, обжариваю, а потом складываю в большую кастрюлю слоями: мясо, картошка. А на самый верхний слой еще и лук кладу. Затем заливаю водичкой, прямо, знаешь, чтобы чуть-чуть вода прикрыла лук, и тушу минут 40-60. Получается наишикарнейшее блюдо. И да, мешать ни в коем случае нельзя. У меня кастрюля 20-литровая, так мальчики все съедают, переворачивают, и весь соус до конца на хлеб собирают. В общем, вкуснятина, пальчики оближешь. Я рада, что им понравилось это блюдо.

Вывешиваешь меню каждое утро или все спонтанно?

-- Не вывешиваю, это бесполезно (смеется). Ты понимаешь, у меня так заведено, что я могу и индивидуально приготовить. Захотел, к примеру, боец омлет днем, я беру и готовлю. Они вообще, видят, что я на кухню с утра зашла, сразу на запах идут (смеется). Я никогда не отказываю.

Блинчики, например?

-- О, блинчики, это у нас вообще каждое утро. Готовлю их сразу на двух сковородах, с двух рук, как говорится. Блинчики всегда немножечко смазываю вареньем, если не смазать, они их так слопают. Все в контейнеры складываю, они приходят и кушают.

Блинчики делаю и с мясным фаршем, и с творогом. Еще сосиски в блины заворачиваю, очень вкусно получается, только сосиски, прежде чем заворачивать в блин, нужно обжарить. Вот, «Солома» («Время МСК»: Интервью с героем СВО, российским футболистом, замкомандира по технический части «Эспаньолы» – Андреем Соломатиным, позывной «Солома») соврать не даст, сказал, что такого еще не видел, так понравилось, поэтому я по-разному делаю.

Еще курицу они у меня очень любят, я ее в рукаве в духовке запекаю с овощами. Тоже, когда первый раз так курочку приготовила, все удивились, сказали, что им еще так вкусно не делали. Так что готовлю все, что им нравится. Пускай кушают.

Ты и во сне продумываешь блюда? Бывает такое?

-- Ага, бывает. Я думала, ты вопрос задашь: закончился рабочий день и всё, на боковую. А у меня знаешь, здесь рабочий день практически не заканчивается. Бывает так, что я заготовки на завтра сделала, прибрала кухню и остаюсь. В любой момент кто-то из мальчиков может прийти и попросить что-нибудь приготовить. Так что я на кухне допоздна.

В начале ты упомянула, что дочь с тобой готова была прийти в «Эспаньолу».

-- Она и пришла. А с нами еще и моя подруга (смеется). Дочь, у нее позывной «Ада», до этого на таможне работала, а здесь тоже кашеварит, как и я. А подругу забрали в другое направление, она на ЛБС с ребятами ходит.

Почему ты выбрала позывной «Гюрза»?

-- Когда контракт подписывала, спросили позывной. Не знаю, почему я сказала «Гюрза», вот честно. Уже потом я думала, что, наверное, это связано с моими предками – адыгейцами. Понимаешь, гюрза – это не просто змея, она очень благородная, и никогда не укусит, не нападет, пока ее не тронут. У меня и характер такой, если начинаю дружить, вот преданная сильно. И когда меня предают, то это все для меня, мир рушится на несколько дней. В общем, назвалась Гюрзой и теперь откликаюсь только на это «имя».

Что будешь готовить к Дню защитника Отечества?

-- Ну, начну с тазика оливье обязательно. А там добавлю мясное блюдо, компот или морс... Может, еще что-нибудь вкусненькое. Я еще та фантазерка, готовлю из того, что есть под рукой, так что, возможно, и сюрприз какой-нибудь приготовлю (подмигивает).

Еще интервью с героями в рубрике Герои среди нас.

Выставление авторских материалов издания и перепечатывание статьи или фрагмента статьи в интернете – возможно исключительно со ссылкой на первоисточник: «Время МСК».