Первая встреча

На сейсмопрофиль опустилась ночь. Небо расцветилось миллиардами звёзд и украсилось полярным сиянием, пока ещё не сильным, а только-только наливающимся зеленоватым цветом. Вечерний мороз начал ощутимо пощипывать моё лицо, когда я выскочил на крыльцо сейсмостанции навстречу вездеходу с рабочими. Сегодня они затянули с раскладкой сейсмокосы, поэтому рабочий день для них закончился в глубоких сумерках. Взмахнув рукой, я отпустил своё небритое воинство на отдых в лагерь а сам вернулся на станцию: рабочие – рабочими, но на профиле меня ждали взрывники, чтобы добить подготовленный рабочими участок профиля.

Сейсморазведка – это такой геофизический конвейер в котором участвует большая толпа народа. Первыми идут топографы: они прокладывают профиль через леса и болота, размечают его пикетами через 50 метров, а ещё заготавливают дрова из спиленных деревьев. Идущие следом за ними буровики бурят на каждом пикете скважины, в которые взрывники закладывают по 400 грамм тетрила в каждую скважину, после чего их тампонируют, т.е. забивают глиной, чтобы взрыв уходил не в воздух, а в землю. После буровиков и взрывников на профиль приходит сейсмоотряд: рабочие растягивают 2 косы (100-жильный полуторакилометровый провод с сейсмоприёмниками) которые подключают к сейсмостанции.

Самыми последними снова идут взрывники: по сигналу с сейсмостанции они взрывают заложенную взрывчатку, ударная волна от взрыва уходит вглубь земли, отражается от всяческих глубинных неоднородностей и возвращается обратно, где и улавливается сейсмоприёмниками, которые передают полученную информацию на сейсмостанцию. Ну а мне остаётся только следить за тем, чтобы всё работало правильно и исправно.

Итак, мои рабочие уехали с профиля и мы со взрывниками устроили новогоднее веселье в ночной тайге. Пикет за пикетом, глухо бумкая, взрывники приближались к станции и где-то поблизости уже маячил конец рабочего дня, когда можно было встать из-за монитора и завалиться наконец-то на топчан, чтобы почитать книжку и отдохнуть перед завтрашним рабочим днём… Внезапно ожила рация и пробасила голосом Макара, начальника взрывпункта:

– Дима, там ненцы по профилю едут, приём!

– Какие ненцы, приём?

– А я почём знаю? Обыкновенные ненцы, на оленях. В твою сторону, приём.

– Ясно. Пока не работаем, пойду тормозить. Конец связи.

Во время работы сейсмостанции на профиле должна быть тишина, поскольку сейсмоприёмники очень чувствительные и вместо полезного сигнала запросто могут записать бег оленей и даже гортанные крики их водителей, а это – брак на работе, возможное неоткрытое месторождение нефти, выговор и лишение премии. И если с потерей нефти ещё можно было смириться, то лишаться премии совсем не хотелось, поэтому я накинул ватник и выскочил на улицу. Нарты, запряжённые парой оленей, остановились возле станции и с них соскочил молодой парень лет двадцати.

– Ань доро́во, геологи! – широко улыбаясь прокричал он. – Чё делаете?

– Привет! – ответил я. – Заходите ко мне. Мы сейчас работаем, нельзя по профилю ездить. Чай попьёте, отдохнёте.

– Чай – хорошо! – ещё сильнее разулыбался парень. – Дедка, пошли в гости!

С нарт поднялся старый, совсем сморщенный дедок и пробурчав что-то развеселившемуся внуку забрался в станцию. Следом за ним в станцию зашли и мы с молодым ненцем, а там уже ставил гостевой чайник мой водитель Валера по прозвищу Зомби. «Так он при виде любой лужи как зомби становится: ничего не видит, ничего не слышит, на рыбалку хочет!» - говаривал про него наш технорук Николай Васильевич, который это прозвище и придумал. Прозвище к Валере прикипело намертво.

Зашедшие в станцию ненцы забили и без того небольшой объём станции своими широченными совиками – меховой одеждой, в которой ненцы гоняют по тундре на нартах. Выглядит совик как большой балахон из оленьей шкуры шерстью наружу с широкими рукавами и капюшоном: очень тёплый, но при этом ужасно тяжёлый. Усадив гостей на топчан, мы выдали им по кружке чая и угостили конфетами, часть из которых Ананий, так звали молодого ненца, быстро спрятал в рукавицу: «Сеструхе отвезу, шибко сладости любит». Прихлёбывая чай из кружки, он осмотрелся и спросил:

– Чё делаете?

– Нефть ищем! – ответил я. – Вот вы мимо вездехода проезжали? Там взрывники сидят – они взрывают, а я на этой станции записываю. Вон, видишь бумажные полосы висят – вот их и пишу.

Хоть и была наша сейсмостанция «Прогресс-2» полностью цифровой, но по требованиям, записанным, наверное, ещё в 50-х годах, цифровую запись приходилось дублировать аналоговой – классическими бумажными лентами, изрисованными самописцами. А поскольку чернила, заправленные в самописцы, сохли довольно долго, то приходилось развешивать записанные ленточки, так что к концу дня станция внутри выглядела как новогодняя ёлка. Вся в серпантине и дождиках.

– Откуда едете? – полюбопытствовал я. Всё же не каждый день мимо нас ненцы проезжают. Если точнее, то это были первые ненцы, которых я встретил после того, как уехал из Нарьян-Мара.

– В Каменку ездили, мясо сдавали, шкуры сдавали, - ответил Ананий. – Сейчас домой едем, на Канином носе стоим.

– Ничего себе, - прикинул я в уме. – Это ж километров 200 в одну сторону!

– Да ерунда, день туда – день обратно. А у вас дорога знатная, олешки быстро бегут.

Ну конечно, профиль-то у нас тракторами утоптанный да 4 метра шириной – сплошное раздолье для ненецких нарт.

– Ладно, вы чай пейте, а мне работать нужно, - сказал я и увидев, что дедок достал трубку и озирается вокруг, разрешил. – Кури здесь, отец!

Дед достал кисет (Самый настоящий, расшитый узорами – я такие только в кино видел!) и начал неторопливо набивать трубку, а я вышел на связь со взрывниками и сказал в рацию:

– Тишина на профиле! Работаем!

– Работаем! – зашипев, отозвалась рация.

Для того, чтобы взрыв заложенного заряда был синхронизирован с включением станции на запись, на ней установлен шифратор – приборчик, который посылает зашифрованный сигнал на взрывпункт и одновременно включает станцию. На взрывпункте стоит дешифратор, который проверяет, свой или нет сигнал, после чего подрывает заряд тетрила в скважине. Это я рассказываю долго, на самом деле всё происходит очень быстро, в какие-то секунды.

И вот в тот самый момент, когда дед, набив трубку табаком, зажёг спичку станция очнулась ото сна! Заморгали лампочки, включился монитор на моём столе, зажужжал магнитофон, из блока записи полезла бумажная лента а по монитору побежали дорожки сигналов от сейсмоприёмников. Дед, не ожидавший такого яркого эффекта от зажжённой им спички, быстро потушил её и спрятал трубку за пазуху. В это самое время станция, сделав запись, опять ушла в режим ожидания: отключился монитор, погасли лампочки на стойках и снова наступила тишина.

– Однако! – восхитился Ананий. – Здорово у тебя!

И тут же неожиданно перешёл к другой теме:

– Бартер, бартер делать будем?

– Какой бартер? – удивился я.

– Бензин надо, масло надо! – перечислил ненец.

– Оленей заправлять?

– Зачем оленей! – рассмеялся Ананий. – «Бураны» есть, заправлять надо. Мясо дам, рыбу дам – бартер делать будем.

Иностранное это словечко явно нравилось парню и он всё время его повторял.

–  Бензин найдём, заезжай к нам на базу денька через два-три. Мы на Волчихе стоим дальше по профилю. Там и обсудим, – заслышав слова «мясо» и «рыба», во мне тут же проснулся завхоз. Чего-чего, а мясо с рыбой сейсмопартии точно не повредило бы, тем более что на дворе стояли знаменитые 90-е годы.

– К работе готовы, приём! – донеслось из рации.

– Тишина на профиле! Работаем!

– Работаем!

Дедок, решивший всё же закурить, снова вытащил свою трубку из-за пазухи. Я включил шифратор, станция ожила и дед, ругаясь одними губами, снова спрятал трубку за пазуху. Дождавшись, когда лапочки на стойках погаснут, он вышел из станции и уселся в нарты. Там-то уж никакая шайтан-машина не помешает ему наконец-то выкурить трубочку!

Ну а мы на станции болтали с Ананием об учёбе, о работе, о планах на жизнь: интересно было слышать его рассуждения о создании своего кооператива, где он вместе с сестрой собирался шить шапки, пимы и унты. Взрывники с работой подошли к самой станции и последним взрывом изрядно напугали оленей. Хорошо что дед, уже сидевший на нартах, сумел их быстро успокоить.

Расстались мы с Ананием практически друзьями – я ещё раз пригласил его в гости на базу, а он пообещал привезти мне оленьи рога, чтобы я повесил их на свою станцию. После чего он забрался на нарты и гортанно крикнув, пустил оленей в бег, а я вернулся на станцию – закончился очередной мой рабочий день.

P.S. Это была не единственная встреча с Ананием - если интересно, то могу продолжить эту историю. В любом случае - пишите, спрашивайте, критикуйте или советуйте - вы мне очень помогаете своими комментариями!

Каждый, кто оказывается в далеком селе Ловозеро на Кольском полуострове, обращает внимание на большое и яркое и необычное здание, похожее на чум. Оно находится в центре села.

Удивление становится еще больше, когда узнаешь, что это не офис крупной корпорации, а национальный культурный центр! Согласитесь, для культурного учреждения в небогатом селе масштабы более чем впечатляющие. Между тем, у здания очень интересная и необычная история.

Когда-то Ловозеро было крупным населенным пунктом. Здесь проживало более 3000 человек, а в Ловозерском районе и вовсе более 13 тысяч. С экономикой тут было всё в порядке. При СССР были развиты оленеводство и горная металлургия. Также Ловозеро является местом компактного проживания кольских саамов, коми-ижемцев и ненцев. К братству народов относились ответственно, поэтому в советское время в селе Ловозеро решили построить ресторан с уклоном в национальную кухню, а рядом еще и гостиницу. Гостиница была чуть попроще, но в том же стиле. Строить — так с размахом! Ресторан получился роскошным. Говорят, поесть сюда приезжали даже из Мурманска.

С развалом СССР деятельность ресторана сошла на нет. Экономика сократилась, здание оказалось заброшенным. В какое-то время его выкупил «Сбербанк», но открывать такой большой офис в селе было бессмысленно. Со временем на фасаде образовались трещины, стала протекать кровля. История для 90-х вполне обычная.

Но, к счастью, для здания и для жителей села здание обрело новую жизнь. Жители села, которые заботятся о сохранении культуры и истории саами и других народов севера, предложили сделать национальный культурный центр. С финансированием помогли соседи-скандинавы.

Ловозерский районный национальный культурный центр стал центром общественной и туристической жизни Ловозерского народа и местом, где сохраняются традиции. Здесь проводятся концерты, мастер-классы, сохраняются ремесла и народно-художественные промыслы, работают самодеятельные коллективы, представляющую культуру коренных народов. Культуру не только хранят, но и развивают, например, шьют современные одежды, основанные на национальных традициях.

Мы с проектом «Лаборатория сказок Серебряного Ожерелья России» своими глазами увидели, что жизнь здесь кипит каждый день. В коллективе НКЦ дружно работают, представители всех народов, исторически проживающих в этих местах. Это позволяет вести просветительскую и образовательную работу, организовывать яркие выступления и доказывает единство разных народов России.

Заметьте, что путь здания в далеком селе Ловозеро от ресторана к заброшке, а затем к национальному культурному центру оказался очень символичным. У нас большая и многонациональная страна, поэтому важно не забывать все народы, которые в ней живут, а сохранять историю, культуру и традиции. Ведь именно то, что разные народы живут вместе и взаимно обогащают друг друга, делает Россию Россией.

Хочу поблагодарить всех сотрудников Ловозерского национального культурного центра за теплый прием и за то, что они делают. Они не только стараются сохранить культуру своих народов и края, но и показывают для всех остальных пример, как это нужно делать: бережно, с уважением и с душой.

А недавно около центра появились скамейки в форме морошки, но эту историю я как-нибудь расскажу отдельно. Благодаря ей я и оказался в Мурманской области, приехал в Ловозере, познакомился с замечательными людьми и делюсь впечатлениями.

До встречи! Всем спасибо за внимание, адекватные комментарии, подписки и поддержку!

Если интересно, у меня есть каналы в Дзене и телеграме, где я пишу о путешествиях и авиации. На Пикабу стараюсь переносить самые интересные посты, но не всегда успеваю.

Кулинарные традиции любого народа — это сложный комплекс, сформированный под влиянием окружающей среды, доступных ресурсов и культурных представлений. Для коренных народов Севера России (ненцев, чукчей, эвенков, хантов, манси и др.) характерна уникальная система питания, основанная на продуктах оленеводства, рыболовства и охоты. При этом два широко распространённых в других культурах продукта — грибы и молоко — исторически в их рационе практически отсутствуют. Данный феномен часто объясняют мифологическими или случайными причинами, однако при глубоком изучении вопроса становятся очевидны его глубокие адаптационные и практические корни.

Представьте себе рацион, состоящий почти исключительно из мяса и жира. Ни каш, ни хлеба, ни сладостей. Традиционная кухня северных народов удивляет жителей средней полосы. В условиях, где не растут злаки и овощи, основным источником жизни стала оленина, рыба и мясо морских животных. Это привело к формированию уникальной белково-жировой диеты. Если перевести это на привычный нам язык, то здоровый активный мужчина-чукча всего сто лет назад съедал около полутора килограммов мяса и 150-200 граммов чистого жира в день. Для сравнения: мы с вами получаем основную энергию из углеводов (крупы, хлеб, сахар), а жители Арктики – из белков и жиров. Их организм научился извлекать из этой пищи максимум пользы. Здесь возникает главный вопрос. Наш мозг самый энергозатратный орган, он питается исключительно глюкозой, то есть углеводами. Откуда же мозг северянина получает энергию, если в его рационе почти нет углеводов? Организм эволюционно нашёл гениальное решение – он производит сахар сам. Из аминокислот, которые поступают с гигантским количеством мяса, печень синтезирует необходимую глюкозу. Это естественный и эффективный процесс, который долгое время позволял избегать проблем с обменом веществ.

Древнейшие занятия жителей северных регионов — рыболовство, охота и собирательство. Например, на Кольском полуострове с эпохи неолита интенсивно развивался морской зверобойный промысел с использованием поворотных гарпунов. Анализ диеты мезолитического населения Днепровских порогов (например, могильники Мариупольского типа) показывает, что рыбная ловля была важнейшим источником питания, при этом существенных изменений в экономике при переходе от мезолита к неолиту не произошло.

Способность усваивать лактозу (молочный сахар) во взрослом возрасте обусловлена наличием генетической мутации — персистенции лактазы. Данная мутация возникла и закрепилась у народов, исторически занимавшихся молочным животноводством, прежде всего в Европе и некоторых регионах Африки и Азии. Однако у коренных народов Сибири и Дальнего Востока частота этой мутации не превышает 10%. Например, среди якутов, частично перешедших к молочному скотоводству, переносимость лактозы составляет около 30–40%, в то время как у ненцев, чукчей и эвенков этот показатель колеблется в пределах 5–10%. Самый большой процент распространённости персистенции лактазы наблюдается, кстати, у скандинавов. Там процент достигает 90-95% на популяцию.

Северное оленеводство (у меня на тг-канале есть кстати пост про это) имело в первую очередь транспортное и мясное назначение. Процесс доения северных оленей сложен, а удой крайне мал — около 100–150 мл молока за одну дойку с высокой жирностью (до 22%). Этого недостаточно для формирования устойчивой молочной традиции. Таким образом, даже при наличии генетической толерантности, хозяйственная система не была ориентирована на производство молока как значимого ресурса.

Ключевой причиной отказа от грибов является отсутствие ферментов, необходимых для расщепления трегалозы — сложного углевода, содержащегося в грибах. Это связано с традиционной высокобелковой диетой северных народов, которая привела к адаптационным изменениям в метаболизме. Ненцы и саамы исторически не ели грибы, считая их «оленьей едой». Антрополог Виктор Анучин в 1914 г. записал у хантов легенду, согласно которой грибы представляли собой мужские половые органы, оставшиеся в лесу после того, как женщины прикрепили их к мужчинам. Учёные выяснили, что у многих коренных северян часто не хватает специального фермента – трегалазы, который нужен для переваривания грибного сахара (трегалозы). Без него употребление грибов вызывает серьезное расстройство желудка. Так что традиция оказалась мудрым способом избежать проблем со здоровьем. Непереносимость молока во взрослом возрасте – это не болезнь, а норма для большинства населения планеты. Способность переваривать лактозу (молочный сахар) после детского возраста – это генетическая мутация, распространенная у народов, исторически занимавшихся молочным животноводством. Народам Севера эта мутация была не нужна: их источником кальция и витамина D были не молочные продукты, а жир рыбы и морского зверя. Поэтому у 90–100% коренных северян организм просто не приспособлен к усвоению молока.

Сегодня ситуация резко изменилась. С приходом цивилизации на Север хлынули продукты, чуждые традиционной диете: сахар, конфеты, макароны, молоко, йогурты и полуфабрикаты. Организм северянина, идеально настроенный на переработку мяса и жира, не справляется с обилием сахара. Это приводит к резким скачкам уровня глюкозы в крови и стремительному росту заболеваемости диабетом. Исследования показывают, что у студентов-северян, переехавших в города и перешедших на европейский рацион, нарушения обмена сахара встречаются в три раза чаще, чем у их родственников, ведущих традиционный образ жизни. Лактозу сегодня добавляют не только в молоко, но и в колбасу, сосиски, картофельное пюре быстрого приготовления и даже в некоторые каши.

Человек может даже не подозревать, что ест продукт, который его организм не в состоянии переварить.

Подписывайтесь на тг и бусти, там ещё больше материалов!

Амдерма - поселок за Полярным кругом. Ударение на первом слоге. Переводится с ненецкого как "лежбище моржей". Основан в 1933 году при руднике, в котором добывали флюорит (он же плавиковый шпат) - минерал, содержащий радиоактивные уран и торий. Широко применялся в промышленности.