Искать нефть мы собирались довольно странным электроразведочным методом ДНМЗ, рождённым светлыми головами новосибирских учёных. Если честно, то я толком не смог запомнить расшифровку этого названия, что-то там про какое-то дипольное зондирование. Но, собственно, это и не важно – метод этот всё равно был экспериментальным и видимо развития так и не получил, во всяком случае больше я о нём никогда не слышал.

Самая большая сложность для электроразведки в тундре – вечная мерзлота. Очень уж тяжело электрическому току пробиться сквозь многометровую толщу промёрзшей земли и льда. Да и электроды в лёд забивать - то еще удовольствие. Поэтому в Новосибирске и придумали такой метод с мощными токами, загоняемыми в землю большими генераторными станциями: 500 вольт и 50 ампер – это вам не хухры-мухры! Вместо электродов бурили 20-метровые скважины, в которые опускали стальные тросы и заливали их водой – так получалось идеальное заземление. Правда, метод получался довольно дорогим, но при этом всё равно выходил дешевле любых сейсморазведочных работ. Мне и Бродяжке Игорю предстояло работать на генераторах, а Марс сидел на большой электроразведочной станции, принимающей электрический ток, прошедший через толщу земли и несущий много интересной для геофизиков и геологов информации.

Итак, два часа полёта и наш борт приземлился неподалёку от полевой базы. Не успел пилот заглушить винты, как от базы навстречу вертолёту потянулась компания встречающих: нет в поле большего развлечения, чем встреча прилетевшего с «Большой Земли» борта с продуктами.

Лётное время дорого (час работы Ми-8 в то время стоил 240 рублей!), поэтому вертолёт был очень быстро разгружен и отпущен обратно в Нарьян-Мар, а у меня появилась возможность спокойно осмотреться вокруг.

А вокруг меня расстилалась Тундра. Именно так. С большой буквы. Потому что то, что я до сих пор принимал за тундру, было очень бледной пародией на неё, поскольку вокруг меня раскинулась сама бесконечность: холодная и заснеженная.

Правда, в первый момент тундра не произвела на меня большого впечатления: заснеженное большое поле – что я, полей колхозных не видел, что ли? Оценил я её величие и мощь немного позже, когда остался с ней один на один. Но до этого было ещё с полмесяца, а пока нужно было загрузить на склад продукты, привезённые вертолётом и устроиться в балке.

Наша полевая база стояла на вершине очень плоского и продуваемого всеми ветрами холма неподалёку от небольшого озера на котором топографы уже начали готовить взлётно-посадочную полосу для самолёта Ан-2. Зимой в тундру предпочитали гонять знаменитые кукурузники, а не дорогущие вертолёты. Как говорится: дёшево и сердито, всего-то 124 рубля за 1 час полёта. Правда и требовали они для себя наличия настоящей взлётной полосы, очищенной от снега и размеченной разнообразными флажками и указателями.

Издалека наша база выглядела, как маленький городок с длинной улицей, вдоль которой выстроилась техника и несколько жилых балков, в которых жили рабочие, водители и топографы. Напротив них стоял склад с воткнутыми в снег оленьими тушами, которые за характерную стойку местные юмористы сразу же назвали каратистами. Рядом со складом расположился гостевой домик, который чаще всего использовался в качестве бани – чего добру пропадать-то? Балки и трактора буровиков и геофизиков стояли в сторонке: нам предстояло жить на профиле в тундре, без отрыва от производства, как говорится.

Ещё на базе имелась пара больших цистерн под бензин и соляру, которые нам заправляли бензовозы, время от времени приезжающие по зимнику из посёлка Варандея, стоявшего на берегу Баренцева моря. Вот только туалета у нас не было, о чём я впоследствии очень сильно пожалел, но выдолбить его в вечной мерзлоте практически нереально. Так что вместо туалета экскаватор прорыл длинный ров в снегу метрах в 100 от базы.

Заведующим складом назначили моего рабочего Женю Чуфрякова, чему он очень обрадовался – всё же это было хоть и небольшое, но продвижение по службе. Ну и небольшая прибавка к зарплате, конечно. К новой работе он отнёсся с большой серьёзностью: вычистил и отдраил балок изнутри, установил полки и теперь ходил с суровым лицом, наблюдая как мы загружаем продукты на ЕГО склад. После того, как все продукты были загружены, народ принялся делить оленьи туши под радостные вопли Шарона – чёрного, как смоль, пса вездеходчика Андрея Рочева.

Впервые в жизни мне пришлось столкнуться с олениной. Нет, за три полевых сезона в Ненецкой партии я конечно же ел тушёнку из оленины, оленьи котлеты и даже паштет из оленины, но вот как её готовить я не представлял совершенно. Да если честно, в полях я привык к тушёнке, а вот с мясом мне до сих пор не приходилось сталкиваться. О чём я и сообщил Ваньке Овчинникову, своему трактористу и соседу по балку, притащив кусок оленьей туши со склада.

– Да фигня! – ответил Иван. – Ставишь кастрюлю на огонь, как закипело – так и готово!

– Так быстро? –в душе у меня зародились некоторые сомнения. Как помнится, мама моя мясо варила часа по три-четыре. Хотя чаще всего это были здоровенные говяжьи мослы, а не олень, но всё же…

– Конечно! Что ему там вариться-то? – сказал Иван и поставил на плитку кастрюлю со снегом. Да, именно со снегом, поскольку его зимой в тундре найти гораздо проще, чем воду.

Пока я устраивал себе место, Иван закинул мясо в воду, покрошил туда картошки и сообщил:

– Скоро есть будем. Готовь посуду.

Стемнело. За окном пела свою заунывную песню метель, а от дверей ощутимо несло холодом, несмотря на раскалённую от жара солярную печь «Апсны». Самое время немножко подкрепиться перед сном. Суп из оленины показался мне вполне съедобным, вот только оленина в нём была откровенно недоваренной. Правда, Иван ел её с большим удовольствием, так что я последовал его примеру и сам сгрыз кусок полусырого мяса.

О том, что это было большой ошибкой, желудок сообщил мне примерно через полчаса после ужина настойчивым требованием выйти «до ветру». И это не фигура речи, поскольку ветер к ночи заметно разыгрался, да и похолодало на улице весьма чувствительно. О чём сообщила мне та самая часть тела, которая зачастую отвечает у нас за тягу к приключениям. Ну ещё бы! В этот знаменательный вечер мне пришлось выбегать на тридцатиградусный мороз примерно раз в 5-10 минут, по дороге ругая всеми словами, которые приходили в голову, ржущего Ваньку. Кто же знал, что у него такой железобетонный желудок, способный переваривать гвозди?! Зато каждый свой выход я мог наслаждаться северным сиянием, расцветившим всё небо над моей головой.

Р-р-романтика!

P.S. Ну вот, написана очередная часть тундровой эпопеи. Тяжело даётся - хочется написать красиво, а выходит пока с трудом :-) Дальше будут рассказы про эпидемию и ночной преферанс, а так же про покатушки и поездку в баню. Новая серия - каждую неделю.

А от вас, мои любимые читатели жду комментариев, критики и вопросов - своими комментариями вы мне помогаете писать лучше.

Разве что в ресторан сходить, вот только не привыкший я к хождению по ним, да и напоминали они скорее столовые, чем рестораны. Впрочем, столовыми они и были с утра и до 6 часов вечера. Вечером столы в таком ресторане-столовой (вполне официальное название) накрывали скатертями, а в ассортименте появлялось спиртное, официанты и ресторанные наценки. И это при том, что все блюда оставались теми же самыми - столовскими.

Вот и оставалось мне сидеть в общаге, смотреть телевизор да общаться с работягами, приехавшими в Нарьян-Мар на заработки со всех сторон необъятного Советского Союза. А пообщаться было с кем.

Прямо напротив нашей с Гришей комнаты жила бригада буровиков во главе с Петром Сайгушевым, классическим мордвином из Саранска. На фоне своего очень большого, громогласного и толстого начальника совершенно терялись два его помбура – Юра и Атабек. Вот почему так бывает, что чем крупнее буровой мастер, тем мельче его помощники? Особенно Атабек – мелкий таджик, только-только успевший демобилизоваться и решивший подработать, прежде чем уехать на родину. Меня он по какой-то таинственной причине посчитал кем-то вроде старшего брата и всё время прибегал, чтобы спросить, что ему нужно брать с собой в поле.

– А гантели можно брать, да? – спрашивал он.

– Да зачем тебе гантели на буровой? – отвечал я. – Ты же там весь день железо тягать будешь.

– А после работы позаниматься буду. Сильный быть хочу.

– Ага, ну тогда бери, конечно. Петру скажешь, что я разрешил.

И Атабек радостно убегал к начальнику, чтобы сообщить, что ему разрешили взять с собой гантели в поле. Ну а я, радостно потирая руки, дожидался возмущённых воплей, доносящихся из комнаты буровиков:

– Блин, Атабек! То Юра со своими гондонами, то ты с гантелями! У нас и так железа навалом, нафиг они нам сдались!

Юрины презервативы были у нас в Ненецкой партии хитом сезона. Худющий, как скелет и усатый как кот Юра всё время жил в мечтах о богатстве. И вот как-то раз в его светло-русую голову пришла мысль о том, что в Нарьян-Маре можно заработать много денег, привозя и продавая здесь презервативы! В то время эти резино-технические изделия особым спросом не пользовались, поэтому Юра решил в корне изменить ситуацию. Ну и навариться на этом, естественно. Привезя из Архангельска коробку презервативов, Юра решил отметить начало своей коммерческой деятельности в комнате у работяг, поскольку Пётро был весьма большим противником алкоголя. История не сохранила имя того человека, который первым предложил украсить общежитие «воздушными шарами», но когда я вечером вернулся из гостей, то весь коридор, кухня, душ и даже туалет общежития были увешаны надутыми гондонами. Ещё неделю народ потешался над Юрой, страдавшим на тем, сколько товара он угрохал. На этом его коммерческая деятельность заглохла, даже не успев начаться.

В соседях у буровиков жил сварщик Валера, по вечерам донимавший всех песнями Софии Ротару, которые он гонял на раздолбанном магнитофоне. Мотор у магнитофона доживал свои последние дни, поэтому немилосердно тянул плёнку, из-за чего София пела голосом какой-то заторможенной великанши. Время от времени он напивался, после чего ходил по комнатам, поскольку у обычно молчаливого сварного просыпался в эти моменты дар красноречия. Чаще всего хождения его заканчивались в сугробе, куда его заталкивал рассерженный буровик. В комнатах ближе к кухне и туалету жили водители и рабочие, точно такие же приезжие из Чувашии, Калмыкии и Архангельска. В самой дальней от входа комнате жила семейная пара, а напротив них в маленькой комнатке ютилась Люда, тихая мышка-камеральщица.

***

Как-то раз вечером накануне Нового года Люда решила прокипятить белье. Поставив таз с бельём на плиту, она отправилась к себе в комнату, где и заснула благополучно. Проснулась она часа в три ночи от запаха дыма и бросилась спасать свои драгоценные наволочки и простыни. Увы, спасение опоздало. Бельё в тазу уже успело истлеть и теперь чадило на всю общагу. Залив таз водой, успокоенная Люда отправилась к себе в комнату досыпать.

Практически в это же самое время в общежитие ввалилась Биди́мша - классическая хохлушка с пудовыми кулаками и голосом, способным заглушить звук взлетающего истребителя. Работала она в котельной, которой командовал мой сосед по комнате Гриша Вдовенко. И как на зло, именно в эту ночь в котельной приключилась какая-то страшная беда: то ли автомат выбило в распределительном щите, то ли ещё какая трагедия, но только Биди́мша тут же бросилась в общагу будить своего начальника. И вот она уже стучит в дверь нашей комнаты своими кулачищами, крича на всю общагу:

– Гриша, открой! Беда! – а когда заспанный Гриша выглянул в дверь, громогласно спросила. – У вас тут пожар что ли?

Заслышав шум, в коридор высунулась Люда и, решив что люди испугались дыма, тоже начала кричать:

–  Успокойтесь, не волнуйтесь! Это не пожар!

Теперь проснулась уже вся общага. Проснулась она от дыма и криков, среди которых явственно звучало слово: «ПОЖАР!» Хватая всё самое ценное, народ ринулся из комнат. Сварщик Валера с перепугу выпрыгнул в окно из своей комнаты, водители заперлись в комнате, видимо решив, что так будет лучше, проснувшись от шума разревелся малыш у семейной пары. Буровик Петро выскочил из своей комнаты в трусах, валенках, телогрейке и с подушкой под мышкой. Вокруг него вился Атабек с выпученными глазами и кричал: «Что слючился, что слючился?»

Прошло наверное с полчаса, прежде чем обалдевшие от недосыпа и паники люди разобрались в происходящем. Биди́мша с Гришей ушли в котельную, Валера пошёл вставлять окно обратно, а остальной народ разбрёлся по комнатам. Я тоже вернулся в комнату и завалился в кровать, но скоро понял, что заснуть уже не смогу. Тогда я оделся и пошёл в котельную к Грише: чайку попить да поболтать. Проходя мимо трактора-буровой я заметил в её кабине Петра. Так и не одевшись, он сладко посапывал в кабине на спасённой от пожара самой ценной вещи - подушке.

Сборы были недолги…

За всеми нашими предполевыми хлопотами как-то совсем незаметно проскочил Новый год. Нет, мы с Гришей чинно и благородно посмотрели по телевизору «Голубой огонёк» и «Иронию судьбы», закусывая их закупленными в столовой котлетами из оленины и даже посмотрели на новогодний салют, благо ракетниц в любой полевой партии всегда хватало. Но, наверное впервые, в тот год у меня не было ощущения праздника. Того самого, который начинаешь ждать чуть ли не за полгода, считая дни, оставшиеся до Нового года. А сейчас у нас был просто ещё один выходной, когда можно расслабиться и никуда не спешить. Возможно именно это и называется взрослой жизнью…

Первого января ко мне в общагу подкатил Марс с целью занять немножко денег на опохмел. Денег я ему не дал, поскольку получил от его жены, тоже работавшей в нашей партии, строгий наказ: «Денег не давать, вина не наливать!» Немножко поныв и поняв, что денег не получит, Марс собрался уходить, как внезапно заметил мой магнитофон, валявшийся на кровати.

– О! Магнитофон есть, а цветомузыки нет! – воскликнул он. – Надо? У меня в лаборатории валяется, могу притащить. За три рубля.

– Тащи, если не нужна, - ответил я, пытаясь вспомнить, была или нет цветомузыкальная установка в лаборатории.

– Не, не нужна. Сейчас приволоку! – радостно воскликнул Марс, убегая в контору, где и располагалась геофизическая лаборатория.

Минут через десять он вернулся и вытащил из кармана полушубка пучок проводов с торчащими из него в разные стороны разноцветными лампочками, сопротивлениями, конденсаторами и транзисторами. Всунув мне в руки этот шедевр постмодернизма, Марс торжественно произнёс:

– Проверяй!

С трудом найдя в хаосе проводов штекер, я воткнул его в магнитофон и включил музыку. Под песню Сергея Минаева лампочки весело заморгали, что удивительно, действительно попадая в такт мелодии. Цветомузыку Марс (я был уверен в этом на 100 процентов) собрал за те 10-15 минут, когда ходил в лабораторию. Мне доводилось слышать, что он хороший электронщик, но вот чтобы так, на ходу, собрать рабочую схему – это было шедеврально! Ничего не оставалось, как выдать ему обещанные три рубля.

Ну а со второго января снова началась работа, всё же близился выезд в поле, да и новогодние праздники в то время были не такими уж длинными. Правду сказать, мужики в этот день не столько работали, сколько похмелялись жутким коньяком под названием «Самтрест» - единственным алкогольным напитком, который можно было купить в Нарьян-Маре без талонов. Дело в том что баржа, вёзшая в столицу Ненецкого автономного округа этот самый коньяк, застряла во льдах,  товар был переморожен и теперь на дне всех бутылок отложился какой-то мутный осадок, а запах от него стоял такой, что в радиусе 100 метров вокруг открытой бутылки вымирала любая живность. Похмельные работяги и водители приспособились пить его, зажимая носы. Правда, спасало это не очень-то сильно, особенно если судить по их позеленевшим после приёма «лекарства» лицам.

В первых же числах января мне была торжественно представлена будущая бригада: тракторист Иван Овчинников и рабочий Женя Чуфряков, тот самый, с которым мне уже довелось поработать летом 1990 года в Ненецких болотах. Так что теперь я уже официально удостоился звания «академик» вместо «студент». Академиками в Ненецкой партии было принято называть всех геофизиков.

Через неделю после Нового года в поле выехали топографы и буровики. Им предстояло подготовить полевую базу и начать подготовку профиля к приезду геофизического отряда. А ещё через пару дней в поле выехали и наши геофизические станции. Правда, не обошлось без казуса: мой тракторист Ваня Овчинников пришёл на базу настолько хорошо «подготовившись» к выезду, что не мог самостоятельно забраться в кабину трактора. Не придумав ничего лучше, он попросил проходящего мимо начальника партии подсадить его:

– Мужик, подсади! Мне в поле ехать надо!

Разъярённый начальник приволок Ваньку ко мне в контору и приказал отвести его в общежитие, чтобы он там проспался. Часа через три опухший и едва шевелящий языком Иван всё же выехал в поле, благо скорость трактора позволяла ему не слишком сильно напрягаться. Ну а сидевшему рядом с ним в кабине Жене было строго-настрого приказано следить за тем, чтобы Иван не уснул за рычагами.

Караваны тракторов и балков вышли в поле, а следом за ними вылетели и геофизики на вертолёте, завозившем в поле продукты. Начался мой самый первый зимний сезон.

P.S. Прошу прощения, что так долго не писал: то ли вдохновения не было, то ли устал сильно - как-то совсем не писалось. Пишите, спрашивайте, критикуйте: ваши комментарии всегда помогают писать лучше.