Джон Шемякин про Степана Разина, часть первая
Джон Шемякин про Степана Разина, часть первая
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626622
Джон Шемякин про Степана Разина, часть первая
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626622
Разбор «Онегина»: Цензура Ленского, вино, роман с крепостной
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626608
Аудиоверсия:
https://oper.ru/video/getaudio/interview_onegin7.mp3
Erid: LjN8K9mY7
Александр Сергеевич и сегодня более чем актуален
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях, иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага —
И ненавидите вы нас…
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..
Вы грозны на словах — попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
А.С. Пушкин, 1831 г.
Разбор «Онегина»: Данте, Байрон и письмо Татьяны
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626523
Аудиоверсия:
https://oper.ru/video/getaudio/interview_onegin5.mp3
Рига вычеркивает себя из мирового культурного пространства. Ни Гоголь, ни Лермонтов от «рижской думы» не пострадают. Пострадают только местные граждане, которым приходится терпеть безумие латвийского режима.
Кстати, раньше Гоголь, вроде, объявлялся Украиной «великим украинским писателем». Что, интересно, в «рижской думе» полагают на этот счет?
Пушкин бросает Питер
Со всеми его балами:
Если хотите, ждите,
Не хотите - черт с вами.
В горло не лезут салаты
И сохнет перо, когда
На юге наши солдаты
Штурмом берут города.
Пушкин едет, с собой не взяв
Ни любовницы, ни вина,
Игнорируя все "нельзя"
И "там же идет война".
Он ночует в саклях, бранит циновки,
Ленту рвет на кордоне
И пишет без остановки
На манжетах и на картоне
Про усатых казаков,
Про перестрелки с врагами.
А войско идет на запад
От Карса и Ардагана,
Солнцем турецким прогрет,
Азартен, везуч и скор,
Пушкин на фронте не как поэт,
Скорее как военкор.
Лезет в самую гущу,
Стреляный воробей.
Господи всемогущий,
Оцарапай, но не убей.
Южной ночью светло
Только там, где грохочут пушки.
В завоеванное село
Въезжает Пушкин.
Бородатую встретит толпу ли,
Генерала, который брит,
Дело проще летящей пули -
Взять и поговорить,
На дешевой выжечь бумаге
Старым пером гусиным
Вот эту живую магию,
Вот эту кипящую силу.
Навеки запечатлеть
Вот эту конную лаву,
Летящую, словно плеть,
На дракона тысячеглавого.
До сна ли после победы
В первом своем бою,
Когда так хочется всем поведать,
О чем снаряды поют?
И накрывает к утру
Небесный розовый купол
Еще не взятый Арзрум,
Похожий на Мариуполь.
Источник: Дудочка Крысолова
Вы можете себе представить Пушкина, который в боевом азарте с саблей наголо скачет по завоеванной территории и требует – а подайте мне сюда врага, хочу лихой схватки?
С тем образом “солнца русской поэзии”, к которому мы привыкли, это не очень вяжется. Многие вообще впадают в шок, узнав о таком эпизоде из его биографии. Особенно когда начинают проводить определенные параллели и соображают, какую бы позицию занял сейчас Александр Сергеевич.
А все потому, что его патриотические устремления, которые начали все явственнее звучать в нем к тридцати годам, уводятся нашим литературоведением в тень. Акцент делают обычно на ранних либеральных лозунгах и на симпатиях к декабристам. Про декабристов и Пушкина, кстати, это вообще отдельная тема. Но сейчас мы о другом.
Давайте перенесемся в 1829 год. Россия ведет войну против Османской империи – на территории самой Османской империи. По формальным признакам это агрессия чистой воды, ведь Турция на Россию не нападала. Ну убивала пачками православных греков, которые отчаянно сражались за свою свобода, так это ее внутреннее дело. Да, это длилось уже семь лет, поскольку греки восстали еще в 1821-м. Но она ведь имела право уничтожать сепаратистов… Примерно так говорили бы нынешние “уезжанты”, окажись они в России того времени.
На всякий случай поясним, что с нашей-то точки зрения Россия поступила правильно, греков действительно нужно было спасать. Семь лет турки пытались их подчинить и семь лет греки отбивались, взывая о помощи ко всей Европе. Терпеть это дальше было просто невозможно. И русские в 1828 году пересекли границу.
Война разгорелась сразу на двух фронтах – Балканском и Закавказском. В обоих направлениях русская армия продвигалась вперед, одерживая победы и беря крепости. Был взят Ардаган, был взят Баязет. Решающим должно было стать лето 1829-го.
Пушкин был твердо намерен поучаствовать в этих исторических событиях. Он просит разрешения отправиться в действующую армию, получает отказ от Бенкендорфа. Однако на этот отказ поэт просто плюет, его сердце уже там – за Кавказским хребтом. Самовольно он отправляется в путь, по дороге заезжая в гости к старому отставному генералу Ермолову, покорителю Кавказа.
Вскоре он уже в Тифлисе, знакомится с местной экзотикой и две недели ждет ответа от Паскевича, командующего отдельным Кавказским корпусом.
“Я с нетерпением ожидал разрешения моей участи. Наконец получил записку от Раевского. Он писал мне, чтобы я спешил к Карсу, потому что через несколько дней войско должно было идти далее. Я выехал на другой же день”, – пишет Пушкин в своих записках, получивших позже название “Путешествие в Арзрум”.
В общем, Паскевич на свой страх и риск решает принять Пушкина, тронутый его пылким письмом. Поэт отправляется в путь – догонять армию, которая уже изрядно углубилась на территорию Турции. Вместе с отрядом казаков он пересекает границу, версты сменяются одна за другой, вот уже и Карс показался. Но Паскевича там нет, русская армия двинулась дальше, оставив в крепости гарнизон. Пушкин ночует в Карсе, а наутро продолжает свой путь.
На следующий день он, наконец, достигает военного лагеря и предстает перед Паскевичем. Дальше начинаются походные приключения.
“Лагерная жизнь очень мне нравилась. Пушка подымала нас на заре. Сон в палатке удивительно здоров. За обедом запивали мы азиатский шашлык английским пивом и шампанским, застывшим в снегах таврийских. Общество наше было разнообразно. В палатке генерала Раевского собирались беки мусульманских полков; и беседа шла через переводчика. В войске нашем находились и народы закавказских наших областей, и жители земель, недавно завоеванных”.
Войско идет к Арзруму. И Пушкин движется вместе с ним. Он все подробно записывает, он всех расспрашивает. Ни дать ни взять заправский военкор. А о том, как себя вел сам поэт, нам рассказывает его давний друг Михаил Пущин. Бывший декабрист, кстати. В 1829 году он в чине поручика служит при штабе Паскевича
“Не успел я выехать, как уже попал в схватку казаков с наездниками турецкими, и тут же встречаю Семичева, который спрашивает меня: не видал ли я Пушкина? Вместе с ним мы поскакали его искать и нашли отделившегося от фланкирующих драгун и скачущего, с саблею наголо, против турок, на него летящих”, – пишет Пущин.
В этом эпизоде Пушкину так и не удалось, однако, скрестить саблю с турками, чем он остался крайне недоволен. Более того, уже скоро он всех в лагере замучил своими претензиями в адрес турок, которые совсем пали духом и постоянно отступают. Не дают, видите ли, ему почувствовать упоение боем!
Опять процитируем Пущина:
“Всегда, когда мы сходились с Пушкиным у меня или Раевского, он бесился на турок, которые не хотят принимать столь желанного им сражения”.
Так до самого Арзрума поэту и не довелось лично опробовать саблю на каком-нибудь турке. Ну и хорошо, а то мало ли чем кончился бы этот поединок. Зато на его глазах происходил штурм Арзрума, от которого Пушкин пришел в полный восторг. Крепость была взята очень быстро, после чего настало время отдыха.
Главного русского поэта поселили в опустевшем дворце сераскира, причем именно в тех комнатах, где располагался его гарем. Потекли неторопливые дни знакомства с городом, общения с местными жителями. А потом пришло время и собираться в обратный путь. Война закончилось победой России.
Вернувшись домой, Пушкин с ходу пишет небольшое стихотворение, которое начинается следующим четверостишием:
“Был и я среди донцов,
Гнал и я османов шайку;
В память битвы и шатров
Я домой привез нагайку”.
К этому же году относится его знаменитое стихотворение “Делибаш”, где описывается схватка казака с турком. А также стихотворение “Олегов щит”, где проводится параллель между походом Вещего Олега к Царьграду и военной кампанией 1829 года. Мир был подписан 2 сентября после того, как пал город Адрианополь, открывавший прямую дорогу к турецкой столице – тому самому Царьграду.
Арзрум и Адрианополь (по-турецки Эдирне) упоминаются в еще одном стихотворении Пушкина 1829 года:
“Опять увенчаны мы славой,
Опять кичливый враг сражен,
Решен в Арзруме спор кровавый,
В Эдырне мир провозглашен”.
Там еще четыре строфы, и они преисполнены гордости за России и радости по поводу освобождения Греции. В общем, параллели можете провести сами, они буквально напрашиваются.
Источник: Литинтерес
Решением Киевского городского совета на месте демонтированного памятника поэту Александру Пушкину на Берестейском проспекте установят памятник французскому сенатору Жоржу Шарлю Дантесу, известному прежде всего как человек, смертельно ранивший классика русской литературы на дуэли.
По словам киевского градоначальника Виталия Кличко, кредит на создание и установку монумента выделила Франция, заинтересованная в культурной экспансии на постсоветском пространстве.
«Для всех украинцев Дантес – не просто французский писатель, а человек, расправившийся с культурным агрессором. Если бы это произошло позже, сколько ещё плохих стихов Пушкина нам бы пришлось учить в школе?.. Слава богу, что мы с братом вместо изучения коммунистических писателей выбрали боксёрский зал», – сказал мэр Киева.
На сайте киевского горсовета уже появилось объявление о старте конкурса проектов памятников Дантесу. Участвовать в нём могут все желающие кроме граждан РФ, Ирана и КНДР. Среди обязательных условий – табличка «Великому украинскому народу от дружественной Франции». На церемонию открытия заранее приглашены высокопоставленные гости из Франции.