Эмиграция, адаптация, жизнь

Мы решили ехать в США. Взвесив все за и против, решили не оставаться в Мексике. Плюсов было меньше, чем минусов. Страна абсолютно не безопасна для длительного пребывания. Поэтому из Канкуна мы отправились на другой конец страны — в Тихуану. Могли бы, конечно, на самолете за пару часов преодолеть это расстояние, но решили на автобусе. На тот момент нам этот путь показался надежным: в том плане, что нас не депортируют обратно.

«Красивая, бедная и преступная страна»

Дорога была очень непростой и очень колоритной. Дорожное покрытие, в принципе, неплохое, если сравнивать с российским. Природа красивая, климат тропический и субтропический. Дорога в сторону Мехико составила сутки. Автобусы комфортабельные: в них есть туалеты, можно зарядить телефон, включить ноутбук, посмотреть фильмы на экране перед тобой, поиграть в игры. Днем было достаточно жарковато ехать, зато ночью — очень прохладно, работал кондиционер. Спать было холодно даже в теплых толстовках: на одной из остановок мы купили плед.

Архитектура, коммуникации и стрит-арт бьют по глазам. Мексика напомнила немного Абхазию: красивая, бедная и преступная страна. Люди живут как могут, условия у многих, мягко говоря, так себе. Еще там есть фишка — рисовать рекламу. Я такого нигде не встречал. Очень много вывесок нарисованы вручную — это выглядит красиво!

Мы взяли билеты до Тихуаны через столицу — Мехико. Пересадка была 12 часов. Мы пошли гулять. Всего лишь в квартале от нас уже был какой-то бандитский район. Полиция заблокировала проезд туда. Выехали в Тихуану. Проверок по пути было много: на насекомых и паразитов, наркоконтроль (с собакой ходили по автобусу), несколько раз через рентген багаж приходилось вытаскивать на проверку. Сканировали и сам автобус рентгеном. Сумки проверяли, облапывали людей.

«Останавливали люди в форме и с оружием»

На подъезде к Тихуане нас хотели снять с автобуса. Я изначально продумал план, который нас спас. Я купил билеты до Тихуаны и потом с Тихуаны дальше по полуострову, сделал брони отелей, чтобы показать офицерам, что мы дальше едем. Водители автобуса были очень удивлены, что мы доехали до Тихуаны, так как все латиноамериканцы платили водителям и их высаживали перед постом иммиграционным и проводили в объезд. За поездку таких высадок у них было штук 12, перед всеми постами. Очень много людей сошли с автобуса раньше последнего контроля, где нас проверяли и хотели задержать.

Наш автобус еще останавливали люди в форме и с оружием. Просто в поле объехал джип с вооруженными мужчинами, показал водителю, чтобы тот остановился. В автобусе было немного людей. Мужчины зашли в автобус и рассредоточились по пассажирам. Начали проверять документы и задавать вопросы: кто мы, откуда, куда едем и требовали с каждого пассажира деньги. 50 долларов за человека! Наши русские знакомые дали им денег без разговоров, но я отказался. Я не понимал, за что. Мужчина в форме назвал меня камикадзе и сказал, что у меня будут проблемы и он меня запомнил. Он разозлился не на шутку, психанул и показал своим коллегам знак рукой, что все закончили тут.

Мы долго ехали по дороге вдоль металлического забора, разделявшего Мексику и США. Местами он был двойной, с буферной зоной, по которой ездили военные. Между дорогой и забором было приличное расстояние. Вдоль была растянута колючая проволока и стояли таблички о том, что опасно для жизни находиться в этой зоне и люди могут быть убиты. Мы видели искусственные цветы, свечи, фотографии и простреленные ржавые предметы — жуткое зрелище. Для безопасности мы сошли с автобуса чуть раньше станции. Забронировали номер в отеле, вызвали такси и поехали спокойно отдыхать. Мы начали готовиться к пересечению границы. Отмечу, что мы сделали это легально!

«В туалет можно было ходить под присмотром офицера»

Пеший проход тогда был закрыт из-за ковида, можно было только на автомобиле проехать. Мы купили автомобиль у мексиканцев с калифорнийскими номерами. Кажется, старенький Dodge Caravan за 2,5 тысячи долларов. Поскольку у нас не было законного права проезда в США (визы, разрешения), нужно было добраться до будки офицеров миграционной службы, чтобы попросить политическое убежище. Перед этим надо было проскользнуть незамеченными между погранцами. Был шанс, что потеряем машину безвозвратно. Так и случилось.

Мы сели в авто и поехали к границе, где между рядами ходит проверяет мексиканская иммиграционная полиция и разворачивает всех, у кого нет права проехать. Осматривают не все машины. Мы доехали до первого пункта, перед нами был автомобиль, водителя которого попросили перекрыть нам дорогу. Нас развернули и сказали проехать за миграционным полицейским. Он потребовал документы, спросил, куда и зачем едем. Полицейские заметили, что права проезда у нас нет, попросили покинуть авто с вещами и забрали его. Хотя бы штраф не выписали. Первая попытка провалилась.

На второй попытке мы купили старенький Chevrolet Malibu примерно за такую же стоимость. Машин там было много, мы ехали медленно. Дикая жара усугубляла стресс. Мы незаметно пересекли первый пункт и попали в нейтральную зону между странами. Потом медленно проехали второй. Наконец-то добрались до заветной будки, где офицер проверял документы. Мы попросили политическое убежище, отдали паспорта. Нас повели в зону досмотра — это была крытая парковка с железными столами, где у нас взяли отпечатки пальцев, сфоткали и начали оформление документов. Ждали мы своей очереди несколько часов. Сначала сидели в машине, потом нас попросили выйти на улицу, покормили снеками, дали воду. В туалет можно было ходить под присмотром офицера. Руки просили держать за спиной — такие правила. Телефоны сразу же как приехали и положили на капот вместе с паспортами.

После того как всех досмотрели и оформили, нас провели в здание бордера — это пограничный изолятор с камерами. Там очень холодно, работают непрерывно кондиционеры. Мы подготовились, надели на себя теплую одежду. Перед этим нас попросили снять шнурки, ремни, резинки и прочее и положить в багаж. После еще пару часов оформляли. Потом нас разделили: женщины с детьми в одной стороне, мужчины — в другой. Питьевая вода и туалеты были в свободном доступе. Нас еще раз покормили. Потом всех проводили до камер.

«Многие простывают»

Мужские камеры были по 12 квадратных метров, а людей там от 15–25 человек. Все лежали на полу впритирку — нам дали по мату и тонкое одеяло из фольги. Я был поражен тем, как оно сохраняет тепло. Жене повезло: она зашла в камеру первая, сразу заняла себе скамейку, постелила мат, укуталась в одеяло и уснула абсолютно вымотанная. У нее постоянно спрашивали, как себя чувствует, и поздравляли с будущим малышом. Все относились доброжелательно, никакой агрессии не было. Их комната постепенно наполнялась другими женщинами: русские, армянки, мексиканки. Жена рассказывала, что одновременно в камере было 8 или 9 женщин. Мужчин плотнее размещают — человек по 18.

Нас несколько раз водили в столовую кушать, давали отвратительные буррито. В камере нет окон, общий туалет, постоянно горит яркий свет и холодно от кондиционера. Многие простывают. Часов не было. Периодически к нам заходили офицеры и кого-то вызывали. Потом очередь дошла и до нас. Когда мы встретились, жена даже расплакалась от радости. Оказалось, что мы провели раздельно сутки. Нас готовились выпускать: ура! Через некоторое время мы прошли в камеру хранения за вещами, а потом нас проводили в комфортный автобус. Мы поехали в отель в Сан-Диего на ковидный карантин вместе с остальными людьми. Там всех разместили по номерам, покидать которые было нельзя. Все вопросы решались по телефону, нам приносили еду, приходили брать тест на ковид. После того как нам сообщили, что мы здоровы, отпустили с билетом на автобус.

Первое время было всё как во сне, ощущение, что мы живем здесь всю жизнь. Всё кругом комфортно и понятно! Хоть и плохо знали язык, нас это нисколько не напрягало. Мы были абсолютно счастливы и спокойны. На этом пути погибает много людей — это очень опасно. Есть куча «помогаторов», которые продают мигрантов картелю. Их убивают или забирают в рабство, продают на органы. Я читал кучу новостей, как людей перевозили в фуре и забывали перед границей. Люди умирали внутри авто от жары. Некоторые проходят этот путь через страны Латинской Америки. Главное — подготовиться. Так можно обойти множество проблем.

Вторая семейная пара, с ребёнком. Уехали в Черногорию. Продали здесь недвижимость, машину, поэтому денег есть. Ходят, выбирают квартирку. Отсмотрели несколько, но вместо обсуждения, жена безаппеляционно заявляет - хочу сюда и тыкает пальчиком в вариант, средний по всем параметрам. Старый двухэтажный дом, на 8 квартир, окраина города, капремонта лет 30 небыло и т.п. Муж предлагает подумать ещё, обсудить. Та в истерику, нет говорит, хочу сюда, я как к дому подошли, такой вайб словила, как в детстве. Поэтому жить будем только там и точка. Муж говорит, надо разобраться с твоим вайбом, поехали... ну приезжают они к тому дому, садит он её на скамейку, просит закрыть глаза и начать описывать словами, через рот ощущения... долго её пытал ассоциациями и чего там положено у психологов и через какое то время она выдаёт: - пельмени. Как в детстве. - Муж в непонятках, типа проголодалась или что? - Не, говорит, этот дом ассоциируется у меня с пельменями которые лепили и готовили всей семьёй. Муж, оглядывается по сторонам, подходит к низкорослому дереву срывает лист и разминает у неё под носом: - Это? Она делает круглые глаза: - Ну да, оно. - Короче, так и остались там жить. А что за дерево спросите вы? Дерево называется лавр благородный, а его сушеные листья есть почти в каждом доме. =))

Конечно, в России никого не удивишь наличием «русских немцев», корни которых уходят еще во времена царствования Петра Первого и Екатерины Второй. Так, например, сам автор «Толкового словаря живого великорусского языка», этнограф и лексикограф Владимир Иванович Даль, родился в семье датчанина Йохана Кристиана фон Даля, приглашенного в Россию Екатериной Второй, ставший впоследствии придворным библиотекарем, и матери-немки, свободно владеющей пятью языками. Русские мореплаватели и адмиралы Фердинанд Петрович Врангель и Иван Федорович Крузенштерн оба имели немецкое происхождение. Русский поэт Афанасий Афанасьевич Фет был сыном немки Шарлотты Фет, которую увёз в Россию русский помещик Афанасий Шеншин. Писатель, драматург и создатель русского сатирического театра Денис Иванович Фонвизин происходил из немецкого баронского, а также лифляндского рыцарского рода фон Визен, предок которого выехал в Москву в 16-м веке.

У известной актрисы Алисы Фрейндлих, которой уже исполнилось 90 лет, предки были немецкими стеклодувами, которые приехали в Россию по приглашению Петра Первого. Фрейндлих в переводе с немецкого означает дружелюбный или приветливый. Отец актрисы Бруно Артурович Фрейндлих имел немецкое происхождение, в своё время тоже был актёром, позже ушёл из семьи, а в годы войны им было тяжело ассоциироваться с немцами. Легендарная актриса пережила блокаду Ленинграда, а в 1942 году был репрессирован её дядя, которого расстреляли вместе с его женой, оставив круглой сиротой её малолетнего двоюродного брата Эдуарда, который вместе с другими родственниками немецкого происхождения был выслан из Ленинграда, а уже после войны находясь в Воркуте его усыновил младший брат бабушки актрисы.

Яркая и популярная певица Жанна Фриске, к сожалению, так рано покинувшая нас, тоже имела немецкие корни. Её бабушка по отцовской линии, Паулина Вильгельмовна Фриске происходила от поволжских немцев. Было время, когда отец певицы собирался вместе с семьёй переехать на в Германию, но его планы так и не воплотились в жизнь.

Давид Ригерт, советский тяжелоатлет, шестикратный чемпион мира и олимпийский чемпион 1976 года родился в семье советских немцев. Его дед Рудольф Горн был бароном и царским офицером. Тренер Давида Ригерта советский тяжелоатлет Рудольф Владимирович Плюкфельдер, которому на сегодняшний момент 96 лет, тоже происходит из семьи этнических немцев. Его отец и брат были арестованы и расстреляны в 1941 году, а его семья была выслана в Сибирь.

Актрисы-близняшки Татьяна и Ольга Арнтгольц родились в семье заслуженного артиста РФ Альберта Альфонсовича Арнтгольца, также имеющего немецкое происхождение. Согласно их семейной истории один из его предков, Август Рупп, был кондитером и приехал в Санкт-Петербург из Германии в 19-м веке, женился и остался жить в России. Ещё одна актриса Ирина Линдт, получила свою фамилию от своего отца, этнического немца, который был военным музыкантом, семью которого в 1941 году депортировали из Поволжья в Казахстан. Актёр театра и кино Дмитрий Миллер тоже происходит от поволжских немцев, семья которого также была депортирована. Его дед был мобилизован в трудовую армию, где он сильно подорвал своё здоровье, а бабушке пришлось жить на спецпоселении с маленьким сыном, отцом актёра.

Возвращаясь к моей истории о русских немцах, оказавшихся на Крайнем Севере, несколько лет назад я открыла для себя книгу Алана Баренберга «От города ГУЛАГа к моногороду». В ней я наконец нашла объяснение откуда взялись носители немецких фамилий в Заполярье. Согласно данным его исследования к 1950 году в двух крупных исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа, Речлаге и Воркутлаге находилось 4370 немцев, что составляло 5,6% всех заключенных. Большинство немецких военнопленных были репатриированы к 1949 году, но тех, кого военные трибуналы осудили за военные преступления, были отправлены на принудительные работы в лагеря. Некоторые из них находились в изоляции, так около 300 военнопленных, которых МВД называло «немецко-фашистскими злодеями» находились в секции лагеря под названием «Безымянка». Там же находились несколько высокопоставленных немецких офицеров и охранники СС, которые до этого работали в концентрационном лагере Заксенхаузен. Многие из этих изолированных заключенных были крайне истощены, измождены и серьёзно больны.

Согласно воспоминаниям бывшего заключенного Джозефа Шолмера, который был членом немецкой коммунистической партии, немецким военным заключенным запрещалось получать посылки с едой и письма из дома, что усугубляло голод и деморализацию. Заключённые стали разделяться на группы согласно своему национальному меньшинству с целью поддержки, взаимной помощи, защиты и выживания. Во время своего заключения они закладывали фундамент и строили двухэтажные дома даже в ночное время, в которых потом стали жить высшие чины НКВД.

Туда же на Север по воли судьбы попали не только военные заключенные, но и находившиеся в изгнании с начала ВОВ советские этнические немцы, которых начали депортировать в Казахстан и Сибирь еще с 1935 года, а после отправили  на работу в разные отрасли промышленности. В 1937 году, согласно различным данным, начались массовые аресты, в результате которых было арестовано около 68 тысяч немцев, 55 тысяч из которых получили тюремный срок или ссылку. А уже в 1945 году более 1,220,000 человек, высланных в спецпоселения было запрещено возвращаться домой, а за нарушение предписания полагалось 20 лет каторги. В результате чего опальные немцы остались жить в Сибири, в Средней Азии, на Дальнем Востоке и других местах высылки.

Надо заметить, что подобная практика выселения людей имела место не только в Союзе, но и в Штатах. Во время Второй мировой войны правительство США проводило политику интернирования лиц немецкого, итальянского и японского происхождения, которых помещали в определённую местность без права выезда. В связи с чем около 120 тысяч человек японского происхождения, большинство из которых были гражданами США, были насильственно переселены с западного побережья и заключены в лагерях, где они содержались под стражей, а в 1988 году оставшимся в живых американским японцам, которых коснулось интернирование, было принесено официальное извинение и была предложена компенсация в размере 20 тысяч долларов.

В то же время примерно 11 тысяч человек, многие из которых были гражданами Германии, проживающими на территории США, подозревались в подрывной деятельности или в политическом экстремизме и были интернированы в различные лагеря по всей стране. Позже эти люди пытались добиться официального признания и получения репараций, как в случае с интернированным японо-американцам, но их усилия оказались безуспешными.

В дополнение более трёх тысяч итальянских граждан были интернированы в лагерях сроком до двух лет, большинство которых были освобождены после капитуляции Италии в 1943 году. В то время как около 600 тысяч были классифицированы как «иностранцы враждебного происхождения» и претерпели принудительное переселение, не имели права свободного перемещения, должны были соблюдать комендантский час и не могли пользоваться фотоаппаратами и радиоприемниками. Как и немецкие американцы, итало-американцы, пережившие интернирование, тоже не получили репараций и официального признания, как интернированные японо-американцы.

Условия переселения людей японского, немецкого и итальянского происхождения, проживающих во время войны в США, всё же нельзя сравнить с тяжелыми условиями жизни высланных людей, проживающих в СССР. Этих людей не отправляли в трудовые лагеря по типу ГУЛАГа по той причине, что Штатам не надо было восстанавливать после войны экономику, у них уже была развита промышленность и не надо было осваивать и разрабатывать добычу угля в арктических условиях, да и законы по защите прав человека у них были более развиты.

В своей книге Алан Баренберг пишет, что к 1944 году в Воркуте находилось около семи тысяч советских немцев на «вольном поселении», которое мало чем отличалось от жизни на зоне. Высланные туда люди работали на шахтах под контролем вооружённой охраны и проживали в ветхих построенных заключенными бараках, окруженные заборами из колючей проволоки. Тогда же в 1944 году работая в тяжёлых условиях труда и в суровом непривычном для них климате без соответствующей медицинской помощи, умерло около 400 немецких переселенцев.

Позже отсидев 10 лет или получив досрочную амнистию в 1955–1957 годах, бывших заключенных не спешили отпускать. Государству нужны были добытчики угля, а соответствующих условий для жизни и работы в тех суровых краях ещё не было, поэтому ехать туда добровольно особо никто не хотел. Так в 50-60-х годах ещё не было построено достаточное количество жилья и существовал критический недостаток продовольственных и промышленных товаров, поэтому многие жители Заполярья всё ещё продолжали жить в не термоизолированных и малопригодных в условиях вечной мерзлоты бараках или в общежитиях, в то время как температура зимой достигала -50 °С. Всё в той же книге Алана Баренберга один нанятый на работу в шахте житель города в 1957 году описывал свою жизнь в бараке с замёрзшей системой отопления, без водоснабжения, с принесённой откуда-то водой, которая замерзала уже через два часа, с металлической кроватью с сеткой без всякой постели, наполовину покрытой льдом, на которой они спали с декабря, и только в марте они наконец получили матрас, и уже потом в мае - подушки и одеяла.

Учитывая трудности с привлечением наёмных рабочих многих заключённых освобождали без права выезда и перемещения в крупные города или без права возвращения на родину ещё в течение 10 лет. За это время эти люди успевали обзаводиться семьями, укорениться и прижиться в новых условиях. Во так и оседали немцы в богом забытых городах и рабочих посёлках немилостивого Севера. А ведь когда начиналась война думали ли они о превратности жизни и могли ли они предположить куда их вскоре забросит судьба и как они будут жить дальше?

Этот небольшой экскурс в прошлое объясняет почему в Заполярье раньше нередко встречались люди с немецкими фамилиями, семейная история которых уходит ещё в далекие 40-50-е годы. Как бы там ни было, по тем или иным причинам эти люди не смогли вернуться на свою родину или уже не хотели возвращаться как «бывшие пленные и военные заключенные», но как говорится, «всё возвращается на круги своя» и, хотя гораздо позже их дети и внуки всё-таки вернулись на свою историческую родину как аусзидлеры, то есть как потомки этнических немцев, доказавшие своё немецкое происхождение, вместе с которыми могли переселяться и супруги, не имеющие немецкой национальности.

Вот здесь-то и начинается моя история о людях, живущих в наше время. Тогда в детстве мы не могли знать, что с нами станет, кем мы будем, где мы будем жить и куда нас может занести судьба. Миграция людей не является редкостью, но думаю, что на детях, родившихся и выросших на Крайнем Севере это отражается более заметно. Дело в том, что за исключением местных этнических меньшинств, раньше там в основном все были приезжие, что в принципе всех уравнивало, ничто не казалось необычным и никто не чувствовал себя не в своей тарелке.

Проблема заключалась в том, что наши родители, добровольно приехав на Север заработать деньги, оставаться там после окончания контракта или по выходу на пенсию всё же не хотели  и возвращались на свою родину. А мы, дети Севера, родившиеся или выросшие там, оказывались как бы посредине на распутье. Так получилось, что родина, к которой мы привыкли и знали с детства, осталась там на севере, а уехали мы вместе с родителями куда-то в другое место, которое возможно было по душе нашим папам и мамам, но детям новой родиной так и не стало. Возвращаться обратно по окончанию ВУЗа как-то уже не имело смысла, так как никого из семьи у нас на Севере уже не осталось, да и к тому времени в Заполярье начался «закат» угольной промышленности, многие шахты стали закрываться, а значит нужно было искать и устраиваться где-то в другом месте.

Наверное, поэтому, когда наши соседи уехали в тёплые края на родину главы семьи, его дети после окончания института, так и непривыкшие к жаре, на родине отца не остались, а рванули жить в Сибирь, где у них в то время проживала бабушка. Соскучившись по своим детям, недолго думая, вслед за ними отправилась и их мать, а вскоре к ним присоединился обиженный отец семейства, который, в своё время достаточно намёрзшийся на Севере, надеялся провести остаток своих дней в тепле под солнцем. Раздосадованный, он тогда дал точное определение, назвав нас «детьми без родины», которые в результате миграции семьи, потеряли связь с местом, которое мы считали своей родиной. Поэтому нам, выдернутых с корнями из привычных мест и лишившихся нашей «любимой песочницы», так и не удалось укорениться на новом месте, и мы как перекати-поле разъехались по всей стране и разлетелись как парашютики одуванчика по всему свету кто куда.

Мне вспоминается один мой одноклассник с немецкой фамилией, который не особо хотел учиться и после 9-го класса пошёл в ПТУ. Вскоре он начал работать на шахте и как-то получив зарплату, он сильно напился и пришёл к нам на школьный вечер, устроенный по какому-то поводу. Там разговаривая с нашей классной руководительницей, её бывший ученик стал философствовать на тему зачем ему нужно учиться дальше, если он уже сейчас хорошо зарабатывает. После чего он полез в карман, чтобы похвастаться своей зарплатой. В тот же момент купюры рассыпались по полу, и он как бы шутя заметил: «Ой, я, кажется, вам тут немного насорил». Учительница продолжила его шутку: «Ничего-ничего, ты можешь не трудиться собирать, мы потом сами всё «уберём». Прошло какое-то время, мой одноклассник стал фермером, теперь живёт где-то в Германии в сельской местности, гоняет на мотоцикле и выращивает кроликов.

Другой мой одноклассник был большим выдумщиком, увлекался космонавтикой и астрономией, вечно просыпал и опаздывал в школу. Как-то в своё оправдание он пытался рассказать, что снегом занесло входную дверь его подъезда, и он не мог вовремя выбраться, пока ему кто-то не откопал проход. На что наша математичка раздражённо заметила, что она, как и многие из нас живёт в одном с ним дворе, и что возможно ей придётся лично его «откапывать», чтобы он вовремя приходил на занятия. Теперь он тоже перебрался в Германию и занимается чем-то связанным с компьютерами.

У моей мамы была соседка, спившаяся женщина немецкого происхождения, которая до развала Союза работала на заводе и была довольно толковым инженером, которую её сестра и переехавшие в Германию родственники давно звали к себе. Она долго не соглашалась, но наконец собралась и уехала. Надо заметить, что её сына в страну сначала не пустили, так как он не имел требуемый уровень знания немецкого языка. Его матери, пожилой женщине, видно предъявляли меньше требований знания языка, а вот ему пришлось немецкий язык ещё немного подучить, но через пару лет, сын всё же воссоединился со своей матерью и немецкими родственниками.

После в Германию с семьей уехал наш программист и, казалось бы, хорошо устроился где-то под Мюнхеном. К сожалению, у него рано обнаружилась болезнь Паркинсона, прогрессирующие со временем симптомы которой мешают ему наслаждаться своей жизнью. Вспоминается ещё один сотрудник, на работу к которому часто заглядывал его отец, свободный художник. А через время он куда-то пропал. Оказалось, что родитель сотрудника развёлся со своей женой и не придумав ничего лучше, он воспользовался  классикой жанра и женился на еврейке, которая в последствии вывезла его с собой в Германию.

Так в наше время люди по различным причинам, отрываются от своих корней, переселяются или возвращаются к своим «старым корням» и возможно далеко не все укореняются на «вновь обретённой земле». У моего рассказа есть продолжение, но так как у меня уже и так получилась довольно длинная история, я прерываюсь здесь, чтобы дописать своё повествование в другой раз.

Более того, нет наказания за проникновение на чужую территорию, если не висят строгие надписи и не отсутствуют замки и пр. Ну то есть если кто-то зашел на территорию, то нельзя сразу этого товарища подводить под монастырь. С другой стороны, посторонний обязан покинуть территорию по первому требованию, так что, если не покинул, тут уже будет полиция, арест, статья и так далее.

Как следствие, магазины часто запрещают мелким воришкам заходить внутрь. Чаще всего еще и письмо придет домой, где будет всё расписано (ну, чтобы уведомить человека).

Как еще одно следствие, магазин или иное заведение может вводить почти любые запреты для клиентов (опять-таки, если ограничения в законе), включая запрет на съемку и так далее, так как, если видят человека с камерой, можно сразу его попросить последовать к выходу. А значит, никаких Ревизорро или иных обзорщиков в небольших кафешках.

С другой стороны, репутация заставляет крупные сети супермаркетов, старбаксы и пр. не запрещать ту же съемку внутри, ибо это репутационные потери, ну а кому это надо? Более того, так как это публичное место (ну то есть частная территория, но публичное место), саму съемку там делать легально, так что не получится засудить за это.